Lover In Low Light / Любимая в приглушенном свете

Удивительно, что можно увидеть, когда открываешь глаза. Снег падает так плотно и так быстро, что из-за него практически ничего не видно. Рейвен включает дворники, но они не успевают за обильным снегопадом, поэтому девушка сбавляет скорость до минимальной и наклоняется ближе к рулю. Они уехали от Эбби достаточно рано и, к счастью, находятся всего в квартале от дома Кларк. — Рейвен? — Ммм? — Ты мне ответишь? — Прости, — бормочет Рейвен, не сводя взгляда с дороги. — Совсем не вижу, куда еду. — Да уж, погодка та еще, — Кларк ерзает на пассажирском сиденье, поворачиваясь лицом к Рейвен. — Так что ты думаешь? Я должна сказать ей? Я не могу перестать думать об этом с тех пор, как ко мне на днях приходила Ания. — Тоже мне удивила, — снова бормочет Рейвен. — Ты только об этом и говоришь в последнее время. — Ну, я пытаюсь узнать твое мнение. — Нет, ты пытаешься получить определенное мнение, — закатывает глаза брюнетка. — Да, — говорит Кларк. — Твое. Да что с тобой такое? Ты на меня за что-то злишься что ли? — Я пытаюсь не въехать в гребаный столб, Кларк! — рявкает Рейвен и блондинка отшатывается назад, ударяясь спиной о пассажирскую дверь. — Ладно, — она поджимает губы и скрещивает руки на груди. Остаток этой короткой, но опасной поездки, они проводят в напряженной тишине. Как только девушки выходят из припаркованной машины и пробираются через сугробы к входной двери здания, Кларк делает еще одну попытку. — Почему ты огрызаешься на меня? — они топают ботинками на коврике у входа в подъезд, и заходят в лифт. Как только он начинает свой подъем, Кларк поворачивается к Рейвен. — Ты так себя ведешь уже несколько дней, и я не могу понять, что я сделала. Так почему бы тебе просто не сказать мне, чтобы я могла извиниться, и мы об этом забыли? Рейвен прислоняется к боковой стенке лифта, вокруг ее глаз ярко выделяются темные круги от усталости, а рука потирает больное бедро. — Если бы только все было так просто. — Да боже ты мой, — протягивает Кларк. — Давай уже, выкладывай. — Ладно, — выпаливает Рейвен, поворачиваясь к ней лицом. — Я тебе, блин, выложу, — лифт звонком оповещает о прибытии на этаж Кларк, прежде чем брюнетка успевает сказать еще хоть слово, и Кларк выходит, уже вытаскивая ключи из кармана. Рейвен молча топает за ней, но, как только они оказываются в лофте, она начинает с того места, где остановилась. — Я устала от этого, — рычит она, проходя мимо Кларк на кухню. Рейвен слегка прихрамывает, потирая больное бедро при каждом шаге. — Я устала слушать об этом снова и снова, и снова. — Ох, ну прости, что я хочу поговорить со своей лучшей подругой о том, через что прохожу, — фыркает Кларк, и Рейвен неожиданно хлопает ладонью по поверхности стола. Этот звук эхом прокатывается по бетонному лофту. — Дай мне закончить! — кричит она, и Кларк вздрагивает. Блондинка уже давно не видела Рейвен такой злой, и от этого у нее все внутри сжимается. — Не спрашивай меня, что не так, если не хочешь выслушать ответ! Кларк обхватывает себя руками, чувствуя себя пристыженной. — Прости. Ты права. С губ Рейвен срывается тяжелый и прерывистый вздох, и Кларк боится услышать то, что вырвется сейчас изо рта ее подруги. — С тех пор, как она вернулась, все вертится только вокруг тебя и Лексы, — говорит Рейвен. — Ну вроде как и ладно. Это очень важно. Я понимаю. Но у меня тоже много чего происходит, и обычно ты в курсе всего этого. Обычно ты участвуешь во всем этом. Но не сейчас. Ты не спросила меня о декорациях, которые я изготавливала для зимнего показа, хотя ты лучше всех знаешь, как много это для меня значит. Ты не спросила, как прошла встреча с моей мамой, хотя ты знаешь, что я ездила к ней на днях. Кстати, мы до сих пор терпеть друг друга не можем, — Рейвен слегка шипит, поднимая штанину своих мешковатых спортивных штанов, отстегивая и снимая протез. Прислонив его к кухонной стойке, девушка вздыхает и стягивает протезный чулок, открывая покрасневшую кожу и большой волдырь на бедре. — Ты не спрашивала меня об этом, — она показывает на свою ногу. — Несмотря на то, что я говорила тебе, что мой протез начал саднить и натирать, и что мне, вероятно, нужно его переоборудовать или поменять на новый. Ты не спросила, назначила ли я встречу с врачом, и не предложила пойти со мной. Все, о чем ты блять говоришь — это Лекса! А я чувствую себя невидимкой. Кларк чувствует, как на глаза наворачиваются слезы, как сердце ухает в желудок и горит. Она делает шаг вперед. — Позволь мне помочь тебе. — Нет, — рычит Рейвен. — Перестань. Я тут пытаюсь кое-что до тебя донести. Пол скрипит под переминающимися ступнями Кларк, когда она заставляет себя оставаться на месте, переводя взгляд с бедра Рейвен на ее глаза. — Пять гребаных лет я не знала, что тебе сказать по этому поводу. Сначала я пыталась тебя успокаивать. Мы с твоей мамой, обе пытались сказать тебе, что все будет хорошо, что вы с Лексой все уладите, но ты не хотела этого слышать. Ты хотела погрязнуть в своем горе, и я позволила тебе, — она вздыхает и потирает больную кожу вокруг волдыря. — Потом, спустя какое-то время, ты начала вести себя так, словно хотела двигаться дальше, и я попыталась тебя поддержать и приободрить, но ты и этого не хотела слышать. Если я говорила тебе не терять надежду — это означало, что я зациклилась на прошлом. Видимо именно я зациклилась на прошлом. Но, если я говорила тебе вернуться в мир живых — это означало, что ты должна отказаться от Лексы. Что бы я ни делала, было неправильным, Кларк. И я до сих пор не знаю, как себя вести. Сегодня ты хочешь, чтобы я говорила тебе, что Лекса была единственной, той самой единственной, а завтра ты уже хочешь, чтобы я сказала, что это нормально — оставить все как есть и двигаться дальше, найти кого-то другого. Мне пришлось научиться читать твое настроение, чтобы знать, что сказать. — Я… — Я еще не закончила, — перебивает ее Рейвен, стрельнув в подругу тяжелым взглядом. Кларк поджимает губы и фыркает через нос. — А потом мы вообще перестали об этом говорить. О Лексе. О целых годах нашей дружбы. Но потом вдруг у кого-то что-то вырвалось, и он ляпнул что-нибудь, напоминая о том дерьме, которое мы все якобы должны были забыть, и все в наших жизнях снова поворачивалось креном, а я пыталась понять, как это исправить. И что тебе нужно сказать. И все это происходило так, словно я сама никого не потеряла. Словно твоя мама никого не потеряла. Как будто Лекса не была той, кого мы тоже любили. — Это несправедливо, — с трудом выдавливает Кларк. — Да, ты права, не справедливо, — Рейвен пожимает плечами и проводит рукой по своему конскому хвостику. — Это не справедливо. Ничего не справедливо. Во всем устройстве этого долбанного мира нет никакой справедливости, Кларк. Как и в том положении, в которое ты поставила меня и всех остальных, с того дня, как уехала Лекса. — И мне жаль, что так получилось, но… — Я и твоя мама. Ания. Все мы, — снова прерывает ее Рейвен. — Вы с Лексой сами все развалили, и только вы с Лексой сможете все восстановить. Ты не можешь и дальше втягивать нас во все это дерьмо, и ожидать, что мы и дальше будем говорить тебе, что это нормально. Так что просто разберись с этим. Сделай уже что-нибудь. Потому что я устала в этом участвовать, — Рейвен снова проводит по волосам и тяжело вздыхает. — Я устала от всей этой боли и слез, устала от того, что ты все время страдаешь, и Лекса страдает. Все мы несчастны из-за этого. Из-за одной единственной вещи, которую, на самом деле, очень даже можно исправить. Но мы не можем заставить вас сделать это, и не можем сделать это за вас. Вы должны сделать это. Ты и Лекса. — Рейвен, — Кларк снова делает шаг вперед и, когда Рейвен не останавливает ее, она делает еще один. И еще один. Когда блондинка, наконец, стоит прямо перед своей подругой, она робко кладет руку на плечо Рейвен. — Я… — Думаю ли я, что вы созданы друг для друга? — вздыхает Рейвен. — Да, несомненно, но вы не можете продолжать ставить нас всех в такое положение. Ты не можешь просить меня сказать тебе, что я думаю, только тогда, когда это совпадает с тем, что ты хочешь услышать, потому что это херня какая-то получается, Кларк. Если ты действительно хочешь знать, что я думаю, тогда спроси меня, и я честно скажу тебе. Но если ты всего лишь хочешь убедиться, что-то, что ты сама думаешь и чувствуешь — правильно, тогда перестань спрашивать людей и просто действуй в соответствии с этим. Начни действовать. Ты прошла через кучу дерьма. И еще через такую же кучу тебе предстоит пройти. И это нормально. И я буду с тобой. Каждый шаг на этом пути. Я тебя прикрою. И ты это знаешь. Но у меня тоже есть свое собственное дерьмо, Кларк, и время от времени, мне просто нужно, чтобы мы отдохнули от твоего дерьма и сосредоточились на моем, — она поднимает руку, вытирает слезу и отворачивается. — Мне просто очень нужно не быть невидимкой сейчас. * * * — Я должна все исправить, — говорит Лекса, уткнувшись лицом в ладони и уперевшись локтями в колени. Она сидит на краешке дивана Ании, ее голова пульсирует, грудь болит, а в животе булькает от слишком большого количества бурбона ее сестры. Она должна была сейчас ужинать — ужинать с Костией, с Анией. Это должно было стать началом, а не концом. — Она выглядела так… она никогда не смотрела на меня так, Ания, — Лекса в изнеможении проводит рукой по лицу. — Как будто я сломала ее. Рука Ании, поглаживающая ее по спине, теплая и успокаивающая. — Тебе нужно прислушаться к ней. — Перестань. — Отпусти ее. Лекса ощетинивается и резко отстраняется от сестры, хлопнув ее по плечу. — Как ты можешь говорить мне сейчас такое? Тебе вообще есть до этого дело? — Именно поэтому, я и говорю это тебе прямо сейчас — потому что мне есть дело. — Я смогу все исправить с Костией, — говорит Лекса, сжимая руки в кулаки и упираясь невидящим взглядом в пол. — Нам просто нужно время. Нам нужно время, а мне нужна… дистанция. — От Кларк? Лекса молча соскакивает на ноги и начинает расхаживать взад-вперед перед диваном. Ее ладони прижаты к пояснице, чуть выше бедер, а голова качается при каждом шаркающем шаге. Она не поднимает взгляд на сестру, когда наконец кивает. — Ага, это точно поможет, — возмущенно фыркает Ания, и Лекса снова ощетинивается. — Да что ты, черт возьми, понимаешь? — Я понимаю, что вы провели пять долбанных лет раздельно, и ты все еще любишь ее, — говорит Ания, прежде чем допить оставшийся в стакане глоток бурбона. — Ты думаешь, что если не увидишь ее еще какое-то время, то избавишься от этого? Это не гребаная болезнь, Лекса. Это просто факт, и чем скорее вы с Кларк перестанете этот факт игнорировать, тем лучше будет для всех, включая Костию. — Ты ее даже не знаешь! Ания издает жесткий, глухой смешок. — Да, ты права. Я ее не знаю. Но уверена, что она заслуживает лучшего, чем это. Голос Лексы срывается, когда она поворачивается к сестре и рычит: — Ты хотела сказать, лучшего, чем я? — Лучшего, чем быть чьим-то запасным вариантом. Ания позволяет своим словам прорезать напряжение в воздухе, позволяет им выбить воздух из груди Лексы, позволяет им задержаться и повиснуть в тишине комнаты. Она встает с дивана и несет свой стакан на кухню, а Лекса ошарашено смотрит ей в спину, смотрит, как сестра уходит. Когда ее легкие снова начинают функционировать, Лекса, тяжело ступая, плетется на кухню вслед за Анией, ее руки сжаты в кулаки, а в груди назревает буря. У нее всегда был немного вспыльчивый характер, но он проявлялся только под действием алкоголя… или из-за сильной сердечной боли. — Мы не будем говорить об этом, — говорит Лекса, заходя в кухню. Вздернув одну бровь, Ания наливает новую порцию алкоголя в свой стакан. — А мне кажется, что мы уже об этом говорим. — Зачем? — выплевывает Лекса. — Зачем ты это делаешь? Почему ты так жестока со мной? Ания вздыхает и прислоняется бедрами к кухонному столу. — Потому что я хочу, чтобы ты была искренней в этой ситуации. Я хочу, чтобы ты проснулась. — Я не сплю, — горько произносит Лекса, вытирая лоб и оттягивая воротник свитера. Ее лицо раскраснелось, тело горит, и она чувствует, что вот-вот потеряет сознание. Руки сестры слегка упираются ей в грудь, подталкивая к балконной двери. — Выйди на улицу, пока не грохнулась в обморок. Лекса позволяет вытащить себя на небольшой балкон, который заменяет миниатюрную курилку для Ании на заднем дворе. Холод кусает лицо девушки, освежая, и Лекса с облегчением умывается в волне морозного зимнего воздуха, делая резкие, охлаждающие горло вдохи. Ания закуривает сигарету и прислоняется к кирпичной стене своей квартиры. — Ты должна произнести эти слова вслух, Лекса, — говорит она, сделав глубокую затяжку и медленно выпуская дым через ноздри. — Ты должна услышать, как сама их произносишь. — Какие слова, Ания? Какие слова? Ты вытащила меня на этот собачий холод, чтобы что? — Лекса мечется по балкону, как животное в клетке, обезумевшее и отчаянно нуждающееся вырваться на свободу. Ее голос повышается с каждым словом. — Рассказать тебе слезливую историю о том, каково это — любить кого-то, а потом потерять его? Почему ты не можешь просто оставить все как есть? Почему не можешь просто позволить этому исчезнуть? Сигарета тихонько шипит, упав в снег, и Ания отталкивается от стены. Ее слова срываются с губ маленькими облачками белого пара. — Потому что, если ты просто позволишь этому исчезнуть, Лекса, пустишь на самотек, ты никогда не выберешься из этого. Лекса мотает головой, продолжая мерить пространство шагами. Она проводит дрожащими пальцами по волосам и делает короткие вдохи, пронзающие ее внутренности. — Ты, — продолжает Ания. — Ты — Лекса, которую я знаю и люблю. Ты, моя маленькая сестренка, растворишься и исчезнешь вместе с этим, как исчезла несколько лет назад. Лекса резко разворачивается на месте, раскинув руки в стороны, словно ожидая, что на них обрушится вся тяжесть мира. Ее глаза широко раскрыты, в них застыли слезы и дикий, отчаянный блеск. — Да я же здесь! — она срывается на крик. Слова режущим эхом раздаются между ними и вокруг них, отскакивая от кирпичных стен достаточно сильно, чтобы оставить после себя вмятины, и Лекса вздрагивает от этого звука. Ания, однако, даже не дрогнула. Ее голос сжимает сердце Лексы твердым кулаком. — Нет, тебя нет. Несколько долгих мгновений они напряженно сверлят друг друга взглядами. Их дыхание клубится, создавая туманную дымку между сестрами, и единственные звуки в течение этих нескольких секунд — это звуки города. Лекса потрясена, увидев, что глаза ее сестры блестят в свете уличного фонаря от непролитых слез, и еще больше ее шокируют слова сестры, когда Ания наконец нарушает молчание. — Я бы с удовольствием забила на это, Лекса, — говорит она. — Я бы с удовольствием занялась своими долбанными делами и держалась подальше от всего этого. Но я не могу, потому что вернуться к Костии — это огромная ошибка. Потому что вы с Кларк — чертовы идиотки, которые никак не могут разобраться в себе и просто быть вместе. Потому что я тоже часть этого. Я не могу оставаться в стороне, потому что ты — моя сестра. Моя семья. Моя ответственность. И ты сломлена. Ты была сломлена с того самого дня, как уехала отсюда. Ания сокращает расстояние между ними и кладет руки на плечи Лексы. — Я столько лет ждала, когда ты снова засияешь, когда ты будешь счастлива, и знаешь, когда это наконец случилось, Лекса? Комок нервов разрывает Лексу изнутри, подступая к горлу и вызывая тошноту. Она поднимает руки и обхватывает пальцами локти Ании, цепляясь за нее, пытаясь собраться с силами. Холод больше не приносит такого бодрящего облегчения. — Когда ты вернулась домой, — продолжает Ания. — Когда ты снова встретилась с Кларк. Лекса тяжело выдыхает и запах бурбона обжигает ее ноздри. — Я разбила Костии сердце. — Да, — говорит Ания, и ее голос смягчается, когда она поднимает руку, стирая дорожку слез со щеки Лексы. — Но она это переживет. Она найдет кого-то другого, кого-то, кто сможет любить ее так, как она того заслуживает. Ты должна отпустить ее, Лекса. Отпусти ее, потому что это не значит разбить ей сердце. Это значит, что ты с ней честна, а правда здесь в том, что для тебя есть только Кларк. Всегда была только Кларк. Всегда будет только Кларк. Лекса шмыгает носом, между ладонями своей сестры, держась за ее запястья с таким отчаянием, словно она рассыпется, если выпустит их. — Я никогда не переставала любить ее, — шепчет она, и Ания выпускает тихий, пропитанный слезами смешок. — Я знаю, малышка. — Такое чувство, что кто-то держит мою голову под водой, — хрипит Лекса, закрывая глаза и позволяя свежим слезам пролиться. Она тянется к сестре, кутаясь в ее объятия, и прижимается лицом к плечу Ании. — Как будто я умираю, но все никак не могу умереть. Как будто я в шаге от того, чтобы дышать, но я никогда не могу вынырнуть на воздух. Она прижимается сильнее, крепче обхватывая спину Ании. — Я никак не могу выбраться на воздух. — Ты выберешься. * * * Облака нависают над головой, когда они выходят из пиццерии Паппи, небо темнеет с каждой минутой, и Кларк понимает, что надвигающаяся гроза уже близко. На улице холодно, но ее желудок полон, и Лекса рядом с ней, поэтому ей намного теплее, чем было за долгое время. — Все было так же вкусно, как ты это помнишь? — спрашивает она, подталкивая Лексу локтем. Лекса, усмехнувшись, толкает ее в ответ. — Даже лучше. — Ты вообще вкус почувствовала? Ты же насыпала туда столько красного перца, что твои вкусовые рецепторы должны были просто сгореть. — Я все ела правильно, — возражает Лекса. — Это ты лишила себя основного кайфа. — Ну, как скажешь. — Я рада, что мы пришли сюда, Кларк. Кларк поднимает на нее взгляд и, не давая себе возможности передумать, придвигается ближе и берет Лексу под руку. — Я тоже. У них был ранний ужин и, хотя Кларк утверждала, что это все только ради того, чтобы избежать предстоящего шторма, на самом деле, она надеялась провести как можно больше времени с Лексой. Все прошло превосходно, их привычное подшучивание друг над другом подчеркивало непринужденную болтовню, которая, тем не менее, оставалась на поверхностном уровне. Легкий флирт. Кларк так и не смогла заставить себя пробить лед и нырнуть внутрь. Раскат грома разрывает воздух, привлекая внимание девушек к небу. — Может, мы вызовем такси? — спрашивает Лекса, и Кларк закусывает губу. Она знает, что именно так им и стоит сделать. Но если они вызовут такси, тогда ее время с Лексой закончится очень скоро, поэтому она выпаливает: — Мы всего в паре кварталов от лофта. Думаю, успеем добраться туда до грозы. Такси можешь вызвать оттуда. Как тебе такой вариант? Лекса, чуть поколебавшись, соглашается, и они спешат к лофту по заснеженному тротуару. Им остается пройти всего квартал, когда небо разражается проливным дождем. Кларк взвизгивает и срывается с места, Лекса тут же следует ее примеру, едва поспевая за блондинкой. На них сыпятся мелкие кусочки града и мокрый снег вместо дождя, и Кларк на бегу прикрывает голову руками. Они в рекордное время добираются до лофта, но обе успевают промокнуть до нитки. Когда они влетают в парадную дверь здания, их грудные клетки тяжело вздымаются, а шапки мокрыми тряпками расползаются на головах. Кларк смотрит на Лексу, и с удивлением обнаруживает, что та улыбается. Секунду спустя раздается громкий хохот — самый приятный звук в мире. — Ты похожа на мокрую крысу, — поддразнивает Кларк, без раздумий хватая Лексу за руку и таща ее к лифту. Оказавшись внутри, они не отпускают друг друга, их мокрые руки сцеплены, а грудь все еще сотрясается от смеха. Когда девушки добираются до лофта, Кларк отпирает дверь и подталкивает Лексу внутрь. — Я сейчас найду тебе какую-нибудь одежду. — Не нужно, все в порядке, Кларк. Просто дай мне полотенце, пожалуйста, — рука Лексы выскальзывает из ладони Кларк, и брюнетка, кажется, застывает рядом с дверью, обводя взглядом знакомое пространство, впитывая его. В груди Кларк разливается тепло, когда она видит, как к глазам Лексы подступают слезы, поэтому она оставляет девушку одну, ускользнув в ванну за полотенцем. Вернувшись, она стягивает с головы Лексы мокрую шапку, с влажным шлепком бросает ее на пол, и накрывает волосы брюнетки сухой тканью. — Это, наверное, странно? Вернуться сюда? Лекса быстро моргает, словно силясь выдернуть себя из оцепенения, и поднимает руки, перехватывая полотенце. Она вытирает лицо и снова заворачивает волосы в импровизированный тюрбан. Единственным ответом служит ее легкий кивок. — Но это ведь хорошо? — продолжает Кларк, вытирая лицо вторым полотенцем. — Это не плохая странность, верно? Покачав головой, Лекса прислоняется спиной к двери, заметно дрожа. — В каком-то смысле, я все еще чувствую себя здесь, как дома. Я знаю, что это странно, но у меня столько воспоминаний связано с этим лофтом. Все еще кажется, что он мой. — Он — твой, — шепчет Кларк, слыша нотку грусти в собственном голосе. Взгляд Лексы встречается с голубыми глазами Кларк, когда блондинка добавляет: — Он — наш. — Кларк. Прочистив горло, Кларк быстро отворачивается и идет на кухню. — Кофе? — предлагает она. — Я подумала, что может ты подождешь, пока буря немного утихнет, прежде чем вызывать такси. Там реально кошмар. Они слышат, как мокрый снег стучит по крыше здания, ударяясь о большие, обшитые панелями окна, украшающие дальнюю каменную стену. Очевидно, что в ближайшее время шторм не уляжется. — Спасибо, — кивает Лекса. Барный стул скрипит под ее весом, когда она усаживается на него и облокачивается на стол. — Надеюсь, это не растянется надолго. Кларк старается не чувствовать себя обиженной этой фразой, но ее лицо, по-видимому, с ней не согласно, потому что Лекса быстро исправляется: — Из-за наледи, — уточняет она. — Дороги будут небезопасными, если такая погода продлится слишком долго. — Ты всегда можешь остаться здесь, — предлагает Кларк, прежде чем успевает остановить себя. — Не уверена, — говорит Лекса, пристально глядя на Кларк. — Не думаю, что это будет хорошей идеей Кларк. — Ох, ладно, — Кларк не задает ей вопросов, потому что прекрасно знает, что это значит. Она все понимает. Однако, это не мешает ей говорить то, что она абсолютно, совершенно точно, говорить не должна. Она протягивает Лексе кружку горячего кофе, улыбается и поддразнивает: — Боишься, что не сможешь держать руки при себе? Шея Лексы краснеет. Она судорожно сглатывает, закрывает глаза и сжимает руками кружку с кофе. — Кларк. — Прости, — смеется Кларк. — Мне не стоило этого говорить, — ее смех затихает, под многозначительным взглядом Лексы, и она тяжело вздыхает. — Я просто пошутила. Прости. Мне действительно не стоило этого говорить. Воцаряется напряженная тишина, почти невыносимая. Лекса прочищает горло, делает глоток кофе и встает со стула. Она медленно передвигается по лофту, словно ищет что-то, что могло бы отвлечь ее, словно отчаянно пытается удержать свои руки и внимание где угодно, только не на Кларк. Кларк наблюдает, как Лекса подходит к старой разрисованной граффити стене и смотрит на инопланетянина, который все так же держит свою банку с печеньем. Кларк чувствует, как внутри распространяется ласковое тепло, когда губы Лексы неосознанно растягиваются в улыбке, а ее рука прижимается к стене, поглаживая изображение. Однако, Лекса замирает лишь на мгновение, прежде чем двинуться дальше. На стене есть другие рисунки Кларк, звонкие и динамичные, и Лекса останавливается почти перед каждым из них. — Твои работы стали более профессиональными, чем были раньше, — говорит она, и Кларк смеется. — Я набила руку. — Заметно, — Лекса оборачивается и смотрит на нее через всю комнату. — Ты сильно выросла, как художник, Кларк. Они прекрасны. Кларк улыбается и опускает голову. Сердце, как сумасшедшее колотится в ее груди. — Спасибо. — Я горжусь тобой. Кларк резко вскидывает голову, и видит только искренность в глазах Лексы. Плечи блондинки опускаются, в животе порхают бабочки, и она тихонько выдыхает. — Я тоже горжусь тобой. Они смотрят друг другу в глаза несколько долгих мгновений, прежде чем Лекса прочищает горло и отводит взгляд. Она кивком головы указывает на гостиную и выгибает бровь. — Кровать теперь здесь, — замечает она. Пульс Кларк учащается, когда она переводит взгляд с Лексы на кровать, а затем на дверь студии, которая больше не заперта на висячий замок. — Да. — А в спальне тогда что? — Я, вроде как, превратила ее в свою студию. — Вроде как? — Вроде как. — А поточнее? Кларк закусывает губу. — Не думаю, что ты хочешь это знать. Теперь обе брови Лексы взлетают вверх. — В каком смысле? — Помнишь, я как-то сказала тебе, что не смогу делить этот лофт с кем-то еще, и что есть вещи, о которых ты не знаешь? Лекса кивает, и Кларк тихо вздыхает. Она подходит к студии и останавливается перед дверью, положив ладонь на дверную ручку и опустив голову. Она вдруг чувствует, что не может дышать ровно. — В чем дело, Кларк? — Я нервничаю, — ее голос дрожит. — Из-за того, что собираешься показать мне свою студию, — эти слова звучат на грани между утверждением и вопросом, и Кларк понимает, что Лекса озадачена. — Вплоть до прошлого месяца, я никому ее не показывала. Никто не заходил в эту комнату уже несколько лет, с тех пор, как я превратила ее в свое рабочее место. Лекса подходит ближе к Кларк. Ее волосы все еще завернуты в полотенце, и девушка слегка дрожит. — И что произошло месяц назад? — Я показала ее Финну. — Ох. — Я показала ее ему и, сразу после этого, мы расстались. Глаза Лексы распахиваются. — Ты там трупы прячешь? — она шутит, но Кларк видит в ее глазах сочувствие, ощущает его в ладони Лексы, мягко опустившейся на ее плечо. — Потому что, если это так, то, должна предупредить, Кларк, я этого не одобряю. — Ой, замолчи. Осторожно сжав ее плечо, Лекса тихо спрашивает: — Ты мне покажешь? Кларк поднимает на нее взгляд, заглядывая в зеленые глаза. — Ты не психанешь? — Похоже, там действительно трупы. Кларк закатывает глаза. — Серьезно, ты не психанешь? — Ну, я пока не могу точно сказать. — Ты постараешься не психовать? — Постараюсь из всех сил. Кларк кивает, делает глубокий вдох и открывает дверь. Она зажмуривается, когда Лекса проходит мимо нее в студию, но все равно слышит звук ее тихого вздоха. Он разрывает тишину, и Кларк чувствует себя на грани панической атаки. — Кларк, — шепчет Лекса на выдохе, который, кажется, вырывается из ее груди от шока, непроизвольно, и этого достаточно, чтобы Кларк захотела открыть глаза и посмотреть: увидеть комнату глазами Лексы. Лекса стоит, замерев, посреди комнаты, которая, очевидно, до сих пор является их почти не изменившейся спальней, если не считать нескольких дополнений. Девушка смотрит на свое собственное лицо и тело, покрывающие стены, ошарашено рассматривает десятки полотен, прижав руку к животу, и ее глаза влажно блестят. — Я же тебе говорила, — хрипло выдавливает Кларк у нее за спиной. — Я бы не смогла разделить это место ни с кем другим. Эта кровать — наша. Эта комната — наша. Это место… оно — наше. Оно всегда было нашим, и оно всегда будет нашим. Я не смогла отпустить или изменить это. И не думаю, что когда-нибудь смогу. Лекса молчит так долго, что у Кларк по коже начинают нервно бегать мурашки, слегка покалывая, поэтому она прочищает горло и шепчет: — Лекса? Когда Лекса поворачивается, в ее глазах стоят слезы. Полотенце соскальзывает на пол, и мокрые волосы падают на лицо, прилипая к щекам. Кларк протягивает руку, прежде чем успевает остановиться или быть остановленной. Она осторожно убирает волосы Лексы за ухо, и обе девушки оказываются словно в ловушке — слишком близко, слишком напряженно, слишком тихо, слишком интенсивно. Они смотрят друг на друга, окруженные своей историей и друг другом, и это ошеломляет. Взгляд Кларк скользит вниз, к губам Лексы, и она колеблется, прежде чем подойти еще чуть ближе, шагнув в пространство Лексы так, что их груди соприкасаются. Ее рука дрожит на щеке Лексы, когда она тянется к девушке и закрывает глаза. Кларк чувствует дыхание Лексы на своих губах, так близко, но затем, шатенка выпускает резкий выдох, мягко хватает запястье Кларк и убирает ее руку от своего лица. Она упирается ладонью в плечо Кларк и осторожно отталкивает ее назад. — Я… прости, Кларк. Я… я не могу. Мне лучше уйти. Она не ждет, когда Кларк что-нибудь скажет, или начнет спорить, или умолять. Она просто обходит ее и вихрем проносится к входной двери. — Лекса, подожди! — кричит Кларк, успевая только обернуться, чтобы увидеть, как она уходит. — Давай поговорим! — Я не могу, — рычит Лекса через плечо, не останавливаясь даже для того, чтобы накинуть свое пальто. — Я не могу здесь оставаться. — Но ты же не вызвала такси! — говорит Кларк, но Лекса уже за дверью, и Кларк знает, почему она бежит: она отчаянно пытается убежать от напряжения, желания, воспоминаний, потребности, жажды, страсти, чего-то запретного — всего. Лишь на мгновение, в голове Кларк проскакивает мысль, что она должна отпустить ее, но ноги приходят в движение раньше, чем эта мысль успевает хотя бы сформироваться. — Лекса, стой! — кричит Кларк, хватая ключи и выбегая вслед за девушкой. Она слышит, как ботинки Лексы топают по лестнице несколькими пролетами ниже, пока Кларк несется вниз, и затем, когда она выбегает в холл, она мельком видит Лексу как раз перед тем, как та вылетает за дверь, прямиком в бурю. — Подожди! — Лекса, стой! — Кларк снова выкрикивает эти слова, следуя за шатенкой под ледяной ливень. Холод сразу вцепляется в ее и без того мокрую одежду, пронизывает насквозь и вгрызается в кожу, но Кларк этого даже не замечает. Она должна сказать то, что так долго держала в себе. — Пожалуйста! Не бросай меня вот так! Это останавливает ее, Лекса резко тормозит на скользком тротуаре, поскальзывается и чуть не падает. Она едва удерживается на ногах, раскинув руки и яростно балансируя, и Кларк догоняет ее, пока она ловит равновесие. Когда Лекса выпрямляется и поворачивается, Кларк уже стоит всего в паре метров от нее, насквозь промокшая и тяжело дышащая. Лекса быстро моргает из-за мокрого снега, падающего на глаза, и делает несколько нерешительных шагов к своей бывшей девушке. — Мы не можем продолжать это, Кларк. Мы не можем быть рядом друг с другом, н… — Мы не можем не быть рядом друг с другом, — обрывает ее Кларк, качая головой. Брызги воды слетают с ее волос, смешиваясь с мокрым снегом. Ей все равно, что они стоят на всеобщем обозрении, под ледяным дождем, потому что — вот оно. Вот он, тот самый момент. Вот когда они наконец-то прорвутся сквозь эту ничтожную ширму и доберутся до сути вещей, до реальности, до истины — они всегда должны были быть вместе, и от этого никуда не деться. — Не можем, — повторяет Кларк. — И ты это прекрасно знаешь. То, что было между нами, то, кем мы были друг для друга — мы не можем просто игнорировать все это. — Я знаю. Кларк придвигается ближе, дрожа всем телом. Ее дыхание вырывается белыми клубами от холода, а зубы стучат, когда она говорит, но она не останавливается. Она не отступает. Она отказывается упустить этот момент, потерять этот шанс. — Мы любили друг друга. — Любили, — хрипит Лекса, кивая. — Я все еще люблю, — говорит Кларк дрогнувшим голосом. — Я знаю, что не должна этого говорить, по крайней мере, не сейчас, когда все так запутано, а ты все еще встречаешься с другой. Я знаю, что не должна этого говорить, и мне жаль, что я так поступаю, но я больше не могу молчать, — она откидывает мокрые волосы с лица, моргает стряхивая воду с ресниц и выдыхает облачко пара. — Я не могу продолжать притворяться, что меня устраивает быть тебе просто подругой, в то время, как я отчаянно хочу, чтобы ты была в моей постели. Лекса с трудом сглатывает, и Кларк еще на шаг сокращает расстояние между ними. — В нашей постели, — исправляется она. — Я хочу, чтобы ты была в нашей постели, в нашем доме, Лекса. Я хочу тебя в своей жизни так же, как всегда хотела. Я никогда не переставала этого хотеть. Я все еще хочу будущее, которое мы планировали. Я все еще хочу увидеть мир с тобой. Следующие слова были слишком тяжелыми, и Кларк пришлось подавить рыдание, чтобы выдавить их. — Я все еще хочу жениться на тебе посреди зимы, под снегопадом. Я все еще хочу усыновить десять надоедливых, идеальных детей с тобой, и спорить о том, кто должен менять подгузники и в какую школу их отдать. Я все еще хочу состариться с тобой, Лекса. Я хочу все это, и именно поэтому я не могу больше сдерживаться. Я не могу больше держать это в себе, потому что это убивает меня. — Я знаю, — говорит Лекса, и рыдающий звук вырывается из нее, теряясь в дожде. Она выдыхает клубы холодного пара во влажный воздух и прижимается щекой к ладони Кларк. — Меня это тоже убивает. Кларк хватает Лексу за руку и притягивает ее ближе. Они дрожат, прижавшись друг к другу, и Кларк заглядывает в ее блестящие от слез глаза, похожие на зеленоватое стекло, сквозь которое пробивается солнце. — Ты любишь меня, — говорит она, и это не вопрос. Это простая истина, которая прекрасно известна их сердцам — древняя и непоколебимая, как само время. — Я всегда любила тебя, — говорит Лекса, обхватив ладонями холодные, мокрые щеки Кларк. Она проводит большим пальцем по потрескавшейся и дрожащей нижней губе блондинки. — Кларк, ты — любовь всей моей жизни. Кларк чувствует, как трещинки на ее губе разрываются еще больше от широкой улыбки, но она почти сразу застывает, а затем и вовсе исчезает, когда Лекса, в следующий момент, качает головой и делает шаг назад, выскальзывая из ее объятий. — Но есть вещи, которые я сначала должна закончить, — говорит она прерывающимся голосом. — Данные мной обещания, которые я должна нарушить, извинения, которые я должна… — она проводит руками по своему мокрому лицу. — Мы не можем просто наплевать на все, и вернуться к тому, на чем остановились, Кларк. Не важно, как сильно я этого хочу, мы просто не можем. Так не работает. Она снова делает шаг вперед и быстро, мимолетно прижимает губы ко лбу Кларк. Кожа блондинки слишком занемела, чтобы почувствовать это прикосновение, но даже это не может спасти ее от боли, когда она смотрит, как Лекса поворачивается и уходит. * * * — Так, может, мы не должны говорить «прощай»? — Что же мы тогда должны сказать? — То же, что всегда говорим, когда одна из нас уходит. — А что потом? — Потом я уйду. Слова эхом отдаются в голове Кларк, снова и снова, и снова, пока она поднимается по лестнице и вставляет ключ в замок. Она долго не может заставить себя повернуть ручку, поэтому просто прислоняется лбом к двери и пытается дышать. — Ты просто развернешься и уйдешь? — Я не знаю, как сделать это по-другому. Если я останусь, если задержусь, я могу никогда не попасть на этот самолет. — Ладно. — Ладно. — Так… я люблю тебя. — Я люблю тебя. — Лекса, подожди! — Кларк, это должно было стать нашим прощанием. Повернув ручку, Кларк, наконец, толкает дверь и проскальзывает в лофт. Тишина оглушает, когда она шаркает по полу, закрывая за собой дверь. Ее грудь сжимается, когда она опускает взгляд. Ботинки Лексы не стоят возле двери. Кларк закрывает глаза, одна слеза срывается с ресниц и скатывается вниз по щеке. Она знает, что найдет, когда будет передвигаться по своему дому, их дому — отсутствие, все более и более ощутимое отсутствие. Бумажника Лексы нет на столике. Ее зубной щетки нет в стаканчике на раковине. Ее нижнее белье не лежит в верхнем ящике, рядом с бельем Кларк. — … это тяжело. — Я знаю, но это ведь не конец. Мы снова скажем «здравствуй». Я обещаю. — Когда? — Скоро, я надеюсь. — Хорошо. Скоро. Кларк падает на матрас на полу, поворачивается к стороне, на которой обычно спала Лекса, и зарывается лицом в подушку. Запах Лексы окутывает ее, вытягивая на поверхность новые слезы. Это всего лишь запах, что-то неуловимое, что-то, что исчезнет. Отсутствие Лексы все еще очевидно, все еще преследует ее по ночам, и Кларк не может ничего поделать, кроме как существовать в нем. В одиночестве. * * * Яростная дрожь сотрясает тело Лексы, когда она открывает дверь и проскальзывает в гостеприимное тепло своей квартиры. Она снимает ботинки и раздевается догола прямо не отходя от входной двери, затем хватает покрывало со спинки дивана, и оборачивает его вокруг себя, словно халат. — Костия? — зовет она, проходя на кухню и включая кофеварку. Ответом ей служит тишина, и Лекса, шаркая, направляется по коридору к кабинету Костии. — Кос? — произносит она, заглядывая в дверной проем, но комната пустая и тихая, и Лекса чувствует, как тонкие волоски на затылке встают дыбом, а в животе все переворачивается. — Костия? — снова зовет она, двигаясь дальше по коридору, в спальню. Когда она заходит внутрь, тишина практически ревет вокруг нее, и зрение Лексы затуманивается от слез, когда она видит открытые ящики и дверцы шкафов, а затем и маленький лист бумаги на прикроватной тумбочке. Она берет его дрожащими пальцами и вытирает глаза, чтобы прочесть записку, нацарапанную на странице витиеватым почерком Костии. Лекса, Я заслуживаю того, чтобы быть для кого-то на первом месте. Я возвращаюсь домой. Будь счастлива. Костия. Лекса перечитывает эти слова снова и снова, бесцельно расхаживая по квартире, не в силах усидеть на месте. Она содрогается от каждого шага, от каждой завитушки на листке бумаги, а затем сжимает его в кулаке, превращая в мятый ком. Не в силах больше смотреть на него, она падает на диван и чувствует, как вся тяжесть окружающей тишины наваливается на нее, раздавливая под своим весом. Меняющиеся огоньки рождественской елки все еще освещают комнату своим мерцанием. Оно все такое же яркое и красочное, в то время, как весь остальной мир меркнет и тускнеет. Белый синий зеленый красный желтый.