Та сторона — Кого любишь ты
Полумрак подсобного помещения поглощается льнущими друг к другу телами, в воздухе искрит дымка от повергающего насмерть электризованного накала. Руки, повсюду руки, руки, руки, успевают везде, уделяя внимание каждому участку тела, скользят по коже легко, словно та натерта маслом, а в конце концов достигают волос и с эгоистичной жадностью зарываются пальцами. С истерзанных губ то и дело срываются запыхавшиеся вздохи, и находись они на заднем сидении машины — все окна бы запотели. Невероятное везение — по-другому и не назовешь. Антон большой счастливчик, раз сумел застать Артема и Ксюшу за жаркими ласками во время перерыва в репетиции и успел вовремя спрятаться так, чтобы не быть замеченным, но иметь возможность наштамповать компроматных фотографий на мобильный. В одежде — ну и пусть. Здесь не в ней далеко дело, а в химических реакциях, что рождаются при слиянии двух тел. Пять фотографий и одно видео — чтоб наверняка, — и у***
Amchi — Медленно
За всей любовно-драматической суматохой события другого плана совсем размылись и слились с обыденностью привычной жизни, став скорее фоновой серостью, чем чем-то фантастически экстраординарным. А на проекте «Песни» тем временем наступило время первого концерта. И тут же на голову со всего размаху бабахнулось осознание «нихуя ж, а я ведь в команде!». Но мигом призаткнулось, когда яркой вспышкой засверкало более значимое событие: на сцену вышел Арсений. Парень в штабе, предназначенном для участников, делает шумный вдох носом и так и застывает, забыв выдохнуть, когда микрофон оказывается у губ мужчины, и он вливается в музыкальный поток, начиная с медленного полушепота. С какой-то радости на этот раз Арс снова решил исполнить лирическую песню, как в этапе кастингов, а не зачитывать рэп, но, надо сказать, каждый из этих жанров ему удавалось преподносить другого не хуже. Антон не может со стопроцентной уверенностью заявить, что не сидит прямо сейчас с открытым ртом, глядя на экран плазмы. Взгляд цепляется то за одну деталь, то за другую, сначала заостряясь на лице и в частности губах, после перебегая на руки, увитые выпуклыми венами и ловко владеющие микрофоном, а затем залипая на длинные худые ноги и фигуру в целом. Хореография, исполняемая Арсом, завораживает. Он двигается настолько пластично, изящно, что невольно рот приоткрывается от удивления и восхищения. Где он научился так мастерски владеть своим телом — еще одна тайна, которая, скорее всего, так навсегда и останется нераскрытой. Страшно представить, что творилось бы с Шастом, находись он в зрительном зале и созерцай это головокружительное выступление вживую, если даже сейчас, сидя перед телевизором, он едва ли не дрожит в оргазменных судорогах. Слова песни одновременно пролетают мимо ушей и въедаются в кору мозга, попеременно то становясь вовсе неслышимыми, то оглушая своей безупречностью. Но одна строка почему-то кусает особенно сильно. — Растворяюсь в твоих зеленых глазах, это падение — вечность! — поет Арсений, а Антон никак не может понять, что именно в этих словах так смутило его. Последние слова сопровождаются медленным выдохом в микрофон, а за ним следует улыбка, подтверждающая недавние слова Арса об актерском таланте. О способности Арсения притворствовать Шаст знает не понаслышке, и, наверное, лишь это тешит его душу, оберегая от ядовитых размышлений об условиях их сделки. Пускай это только на месяц, пускай плохой конец неизбежен, и иных вариантов никто даже не предлагает. Но хотя бы так. Даже зная, что расплатою за сделку с Дьяволом всегда становится человеческая душа.***
Duncan Laurence — Arcade
Примчавшись со сцены в наилучшем настроении и с счастливой улыбкой, в которой без труда можно было прочитать «боже, я прошел и я так счастлив!», Антон первым делом окидывает штаб беглым взглядом в поисках копны темных волос, однако, не найдя ее, парень мигом меняет радостное выражение лица на серьезное. Он обмолвливается с остальными ребятами буквально парой слов, мимоходом уточняет, где его товарищ, и, выяснив, что он пошел куда-то «туда», кивает и следует в указанном направлении, между делом глянув на мило мурлыкающих что-то друг другу на ухо Артема и Ксюшу. Найти Арсения оказывается проще, чем могло показаться, только вот увиденная картина отнюдь не радует. Мужчина сидит сбоку от двери черного хода, прямо на земле (наверняка холодной, так как последние несколько дней Москва тонула в дождевой воде, и только пару часов назад из-за туч показалось солнце, а потому времени прогреться у асфальта не было), расставив ноги и положив локти на колени, отчего кисти его рук расслабленно свисают вниз в вольном положении. Голова слегка наклонена, так, что всех эмоций не различить, но опущенные ресницы и поджатые губы видно сразу. Антон ничего не говорит и не спрашивает: знает, что его заметили и узнали. Молча присаживается рядом, копируя позу, и лезет в карман за сигаретами — лучшее болеутоляющее на все времена. Поджигает одну и протягивает Попову, все так же без слов и резких телодвижений. Арсений искоса оглядывает поданную сигарету, но все-таки принимает. Он поднимает голову, продолжая смотреть ровно перед собой, и затягивается так глубоко, что Антон невольно кривится, представив, как у рэпера сейчас, должно быть, стянуло легкие. Однако мужчина даже бровью не ведет, и каждое движение такое отточенное, безукоризненное, будто репетировал эту сцену годами. Но в то же время именно сейчас его жесты максимально живые, натуральные, и совсем не походят на те пластичные, которые он изображает на сцене. Только вот сам Арсений неживой. Бледный и безупречный, как фарфоровая кукла. И глаза будто ненастоящие, стеклянные, серые, под стать пасмурному небу. Антон отворачивается и теперь тоже смотрит вперед, чтобы не смущать коллегу пристальным взглядом. Он наполняет легкие тягучим дымом и медленно выдыхает, сразу втягивая его запах через нос. Ключ к настоящему Арсению у него в кармане. Прямо сейчас может сунуть руку и нащупать прохладный металл. Он наконец его нашел. И этот ключ — не что иное, как тишина. Назойливыми расспросами ты много из мужчины не вытянешь, разве что загонишь еще дальше под увесистый защитный купол. Громкие аплодисменты, гул восторженных фанатов, женские крики — да, может, Попов и выглядит как тот, для кого это является родной средой. Но в том-то и загвоздка, что только выглядит. И если вы хотите получить Арсения-пафосную-сучку-я-один-хорош-и-считаю-всех-вокруг-говном, то дерзайте. Но только не если вы хотите позвать к телефону настоящего Арсения, искреннего, до боли реального, такого же человека, как и все, со своими демонами, которых он только называет своими слугами, а на деле сам приходится им домашней зверушкой. Такой Арс выбирается из своего убежища только на звуки тишины. Антон это знает. Антон его выучил. Прочел две сотни раз от корки до корки, между строк, пропустил сквозь артерии вместе с горячей молодой кровью. Не вызубрил, нет. Это нельзя назвать тупой зубрежкой. Это не ненавистное письмо Татьяны Онегину, которое должно отскакивать от зубов уже к четвергу, а сейчас поздний вечер среды, и книга была открыта всего пять минут назад. Арсений — стихотворение, с первых и до последних строк ласкающее слух, такое невероятно складное и мелодичное, как лучи восходящего солнца в самый длинный день лета. Его не приходится вдалбливать в голову насильно, оно запоминается само по себе и остается на языке до конца твоих дней, готовое в любой момент быть озвученным, лишь только кто бы попросил. Антон готов рассказать всего Арсения наизусть, с выражением, в деталях словесно изобразить картину каждого его жеста, взгляда, нелепой привычки или гордого движения плечами. Сейчас он еще раз затянется — и Арс приставляет сигарету к губам. Сейчас аккуратным, почти аристократичным движением уберет со лба челку — и Арс поправляет рукой мешающие волосы. Сейчас вздохнет, глубоко, шумно, прошибающе, затем на секунду сожмет в кулак свободную руку, закусит губу, а после, выждав еще небольшую паузу, наконец негромко скажет что-то неимоверно берущее за душу. И Арсений делает все в полном соответствии с прорицанием, как под диктовку. — Мне только что звонили из больницы. С каких пор он стал так открыт с Шастуном, никому не известно. Раньше бы и клещами из него не вытащить было, а сейчас сам рассказывает. Наверное, правду говорят, что с любым человеком можно поладить, главное, верный подход найти. Антон, кажется, нашел. И если он никогда не сможет овладеть сердцем Арса, то хотя бы попытается поселиться где-то неподалеку — в том месте, что зовется душой. — Она перестала приходить в сознание, — продолжает мужчина, сосредоточив взгляд на сигарете, которую теперь крутит между пальцев. — Врачи говорят, что состояние очень нестабильное, и она может как внезапно пойти на поправку, так и… не дождаться. Из уважения к собеседнику Антон даже отводит ото рта сигарету, внимательно глядя на его лицо и пронизываясь каждым словом. Не перебивает. Дает выговориться. — Этот месяц, Антон… целый месяц, понимаешь? Тридцать дней. Это очень много. Она может уйти в любой день, даже в любую минуту, а я ничего предпринять не могу, только жить, как в Аду, и молиться, чтобы не оказалось слишком поздно. Шастун, не говоря ни слова, наклоняется к Попову и, вопреки всем его ожиданиям, утягивает в объятия, вынуждая Арса уложить голову ему на грудь. Выходит это немного неловко, со стороны выглядит несуразно и нелепо, да и сам Арсений поначалу ничего не понимает, и тело его остается таким же напряженным, как и ранее, но Антон не отпускает. — Ты что делаешь? — осторожно вопрошает Арс, однако вырываться не пытается. — Давай без слов, — шепчет Антон, позволяя себе уткнуться носом в темные волосы. Арсений еще несколько секунд остается неподвижен, а после Шаст чувствует, как тело в его руках расслабляется и даже как будто бы льнет к груди. Так и сидят. Да, совсем не по-мужски. Да, кто-то может увидеть. Да, сопли-слюни развели тут, фу, пидорасы несчастные. Только какая, нахуй, разница, кто там и что подумает и скажет, если так хорошо? Если прижиматься к размеренно вздымающейся груди тепло, уютно и отчего-то настолько правильно, словно вся предшествующая линия жизни вела тебя именно к этому моменту. Если повсюду растекается эйфория, а его щека будто бы слегка потирается о твой торс, и наконец можно дышать, по-настоящему, полной грудью, им. — Что бы ни случилось, — настолько тихо, что шепот едва воздух колеблет, — как бы оно ни повернуло, и каким бы боком жизнь ни стала, я буду рядом, слышишь? Я не хочу навязываться, поэтому не собираюсь постоянно мельтешить и мозолить взгляд, но если вдруг понадоблюсь, если окажусь нужен… — …Всегда придешь, — в тон ему заканчивает Арсений. — Ты только позови, — а губы невольно растягиваются в грустной улыбке. — Как бы далеко нас ни раскидало, я все равно буду рядом. Ты, главное, не забывай обо мне. — Навряд ли мне это когда-нибудь удастся, — по-доброму усмехается Арс, и одна такая усмешка стоит тысячи обыкновенных надменных. Антон не знает, как следует трактовать его слова, поэтому просто молчит, и в этом молчании смысла больше, чем во всех словах мира, собранных из всех языков. А Арсений просто не хочет вставать. Никогда, если позволите. Просто лежать вот так и не думать ни о чем. Забыть о проблемах, потерять счет времени, может, даже уснуть. И хотя бы десять минут не вспоминать о Саше, чьи глаза такие голубые. И ни капли не зеленые.***
pyrokinesis — Сто минут в секунду
— Вот и все, — зачем-то вслух оглашает итог проделанной работы Шастун. До полного самоуничтожения осталось разве что показушно отряхнуть руки, и будешь попросту раздавлен отвращением к себе. Фейковый аккаунт в Инстаграме, компроматный пост с отмеченными на фото виновниками торжества — Ксюшей и Артемом — и развернутым текстом к нему с возмущениями а-ля «а как жи так, девачки, я за нево голосовала, а он мерзкий изменщик, атвратительна, тыща дизлайков!», отсыл его же в директ Сирене — Сочинской возлюбленной Амчиславского, и для закрепления материала продублировать все это в Твиттере и Вконтакте. В общей сложности дело не заняло у Антона и часа, а последствий от него ожидается не то что много, а пиздец, как много. Первые комментарии не заставили себя долго ждать, и запись начала на глазах разлетаться по всем социальным сетям. Mission complete. Только наслаждения от этого ровным счетом никакого. Нет радости, нет гордости и ощущения «я такой невероятный молодчина». Скорее, острое отвращение и чувство, будто заживо сгниваешь — не физически, душевно. И безвозвратно превращаешься в ублюдское чудовище, не способное на сочувствие. Его поступок — тотальное противоречие самому себе. Хочется прямо сейчас позвонить Amchi, сдать себя с потрохами, а потом полчаса на коленях оправдываться, используя красноречивые речевые обороты, такие как «я был вынужден!» и «да сам бы… да я бы никогда!.. я бы…». И не соврал бы. Это — не его. Антон людей любит. Всей душой любит и верит в человечество сильнее, чем в себя самого. А также искренне считает, что каждый заслуживает счастья и достоин оправдания, если нечаянно проштрафился. Только сам себе он никакой не адвокат, хоть все аргументы и разложены веером прямо перед глазами. Хочется как следует выплакаться кому-нибудь в жилетку, нажаловаться на самого себя, десять раз назвать себя подлой гнидой, а еще лучше как следует забухать. Но к кому обратиться в такой момент, кому вывернуть душу наизнанку, если самому даже от себя тошно? Но Антон точно знает, кому. У него больше никого здесь и нет-то. Встречу с родителями пришлось снова отложить — после того раза, когда Шаст неожиданно укатил бороздить подсолнуховые поля, и приезд родных пришлось перенести, у отца снова начались проблемы на работе, и что-то подсказывает, что произойдет их встреча уже только в Воронеже, когда сын вернется обратно. А новые друзья… как-то не завелись на фоне увлечения одним человеком. 18:46 — Арс, я тут это… вот, короче. И прикрепляет к сообщению скриншот того самого рокового для Артема инста-поста, где уже собралось приличное количество лайков и гневных комментариев, направленных против Амчиславского. Арсений единственный, кто его поймет, и, что еще важнее, единственный, кому он может рассказать. Нетерпеливо поджимает губы. Каким будет ответ, можно лишь гадать: похвала, радость, удивление, безэмоциональная сухость, придирчивость… 18:49 — Приезжай ко мне. Антон пялится на экран, не зная, скакать ему на кровати до потолка от счастья или пока не надо. В свете последних событий он совсем разучился радоваться. Не только мелочам, а вообще, радоваться в принципе: всякий раз ожидает подвоха, подставы, надежно упрятанного под листвой капкана, что вцепится железными зубьями в ногу и еще крепче пригвоздит его к пиздецу, в который он и без того влип по макушку — вдоха не сделать. Состояние напряженности и недоверчивости так цепко ухватилось за голову и запуталось в пшеничных волосах, что иного теперь и не знаем. Только подозрительность, только хардкор, ебать. Продолжение не заставляет себя долго ждать. 18:50 — Отметим нашу общую маленькую победу. «Ну давай же, давай! Сорвись сейчас же с места и, позабыв переодеться в уличное, мчи к нему на всех парах, как босоногая девица бежит встречать жениха из армии после двадцатипятилетней разлуки! Дерзай, ломанись к нему, докажи свою ебучую щенячью преданность, прояви в который раз свой нрав бесхарактерной тряпки, что по первому же зову прискачет, хоть все ноги ей переломай! Давай, ну же!» Внутренний голос, эх, наш внутренний голос. Как порой бывает он полезен, когда под рукой нет живого советчика. Но как досадно, что прислушиваются к нему люди отнюдь не всегда. Вот и Антон уже дрожащими от торопливости руками судорожно натягивает джинсы.