Мари Краймбрери — Amore
Освобождается Антон позже всех, только спустя два часа после объявления итогов. Сразу по завершении съемки его оторвали от остальных и утащили сначала давать интервью победителя, а потом подписывать документы на получение сертификата на сумму в размере шести миллионов. Оторвали от Арсения, у которого никого, кроме Антона, здесь нет. Антону жизни стоило взглянуть в голубые глаза после того, как ведущий назвал его, а не Арсения, имя. Будь у него машина времени, он бы вернулся на два часа назад и безжалостно выколол себе глаза, чтобы только не видеть той боли, той неописуемой боли, что всего на миг проскользнула на лице мужчины, а после стремительно сменилась поддельной улыбкой, но все равно успела убить в Антоне все живое. Шаст готов расцеловать Арсению ноги за тот героический поступок, который он совершил, когда вышел в центр сцены и даже сказал речь благодарности. Антон же свою запорол. Наплел в микрофон какого-то бреда, списав все на шок от внезапной — действительно внезапной — победы, и так и не смог выдать нечто благоразумное. Ему вовсе не этого нужно было, а на воздух выйти и Арсения с собой вывести, а оставшись наедине, прижать к себе так крепко, как только сможет. Только бы не дать ему окончательно внутренне умереть. Хотя сам же его и подстрелил. Парень набрал мужчине сразу, как только последний раз пожал руку Тимати и покинул его кабинет, однако телефон Арса оказался отключен, и это не могло не заставить переживать — мало ли, каких глупостей он может натворить в таком состоянии. Остальные ребята отправились в ресторан отметить окончание шоу, и Шаст, как победитель, просто обязан был поехать с ними, поэтому ему пришлось около тысячи раз извиниться за то, что им придется отмечать без него, и списать все на некоторые личные обстоятельства, в связи с которыми ему сейчас немного не до праздников, и только тогда его нехотя отпустили. Родителей же парень отправил в отель, наврав, наоборот, что едет отмечать победу. Сейчас Антон выходит через главные двери Главкино, оборачивается и окидывает их грустным взглядом. Вот и все. В груди болезненно колит, и Шаст обходит здание, подходя к черному ходу. Это место значит слишком много, оно помнит столько моментов, которые теперь останутся лишь в воспоминаниях: проект подошел к концу. За стенами этого здания — целая история. Улыбчивая и грустная, общая и личная, обыкновенная и такая нестандартная. История всех и конкретно их. Здесь у них с Арсом все начиналось: с нескладных разговоров, выкуренных на пару сигарет, странных объятий. Здесь все и кончилось. Потому что Арсения здесь Антон не находит. Попов может быть дома, а также в любом другом месте Москвы, но Шастун, понадеявшись на везение, вызывает такси и называет адрес съемной квартиры Арса. Стоя перед дверью, парень слишком долго не решается нажать на кнопку звонка. Его смывает волной воспоминаний об этой квартире. Здесь он впервые сумел вывести мужчину на искренние эмоции, оставив трещину на его образе пафосного героя женских мечтаний. Здесь — миллион объятий, ласк, поцелуев; миллиард слов, бьющих пощечины наотмашь или, напротив, вмиг исцеляющих ото всех болезней. Здесь — первый минет и первый секс, столько интимных, только их ситуаций, о которых никогда и никому. А что теперь? Что будет с ними дальше? Разъедутся по городам, и в эту квартиру заселится кто-то другой, стерев из нее все их проведенные вместе часы? А Саша? Что решит Арсений насчет нее? Вопросов много, а вариант, как узнать ответы на них, только один: позвонить в дверь. Антон жмет на кнопку, слышит звонок по ту сторону двери, выжидает секунд двадцать, нажимает снова, потом стучит, просит открыть. Тишина. Что ли, дома нет? Или просто не открывает? Шастун припадает ухом к двери и прислушивается к звукам внутри квартиры. Ничего. Ни шороха, ни звука. Помедлив и еще некоторое время покараулив у двери, Антон нерешительно направляется к лестнице — лифт в подъезде Арсения так никто и не починил. Он уже делает шаг на первую ступеньку, как вдруг за спиной раздается тихий-тихий щелчок замка. — Зачем ты пришел? — голос из-за спины, за который Антон готов был душу продать, лишь бы только еще раз услышать его. Такое простое действие, как обернуться, дается очень нелегко, а по голове бьет осознанием, что сейчас ему придется заглянуть в эти бездонные, потерянные глаза. Океаны, из которых вся жизнь исчезла. — К тебе, — голос предательски ломается, подставляя своего обладателя. — Пустишь? — Проходи. С максимально неловким видом Антон проходит в квартиру, стараясь сделать вид, будто не заметил сбитых костяшек на руках Арсения. Мужчина, глаз не поднимая, направляется на кухню, и Антон плетется за ним. Он не решается пройти в комнату глубже, поэтому так и останавливается в дверном проеме, побитой собакой смотрит на Арса, присевшего на край подоконника. — Зачем ты здесь, Антон? — снова спрашивает Арсений. — Пришел извиниться, сказать «ну, так вышло», и считаешь, что это поможет? Мы проиграли, Шаст. Ты, может, и победил, но мы проиграли, — губы искажает истерическая улыбка, обнажающая зубы, а голубые глаза так блестят, что Шасту элементарно смотреть в них больно, а вкупе со словами — так и вообще невыносимо. — Я все проебал, — качает Арсений головой, а длинные пальцы до побеления сжимаются на выступе подоконника. — Все, что у меня было, просрал и в итоге остался ни с чем. Мог бы провести эти два месяца рядом с ней, если уж не в силах что-то изменить, а в результате оставил ее там одну… умирать, — последнее слово дается мужчине настолько трудно, что ему приходится взять паузу, чтобы восстановить дыхание и продолжить говорить: — Я просто протрахал время в чужом городе, когда должен был быть рядом. А в конце концов что? Одного шага не хватило. Всего каплю не вытянул и свой шанс упустил, — и, помедлив и опустив глаза в пол, добавляет тише: — А ты, если пришел извиняться, — лучше уходи. — Арс, я деньги принес. — Похвастаться? — горько усмехается Арсений. — Тебе отдать. Мужчина резко вскидывает голову, диким, ошалелым взглядом всматриваясь в лицо Антона, изучая его на наличие улыбки или еще чего-то, выдающего шутку. Но глаза цвета грязного болота, как сам Арсений их обозвал, серьезные и даже какие-то холодные, ясные, не такие, как у того, кто смеется; губы прямые — ни намека на улыбку. — Да ты несерьезно, — неверяще выдыхает Попов, а в широко раскрытых глазах слабая, но все-таки надежда, потому что так хотел бы, но просто не может поверить. Не может Антон любить т а к сильно. — Серьезнее некуда. В подтверждение своих слов Антон достает из кармана банковскую карту и такого же размера листок бумаги, прикрепленный к ней скрепкой, и протягивает Арсению. Мужчина еще несколько секунд не отрывает взгляда от чужих глаз, а после несмело, очень медленно и осторожно опускает взор, глядя на карту. — Это что? — подрагивающим голосом спрашивает рэпер. — Я попросил их сразу перевести мне деньги на карту, чтобы не носиться потом с сертификатом. На листе — пин-код. Арсений сглатывает, не может пересилить себя и оторвать глаз от карточки, смотрит на нее, как на восьмое чудо света. Она. Может. Спасти. Ее. — Сколько я могу с нее снять? — наконец поднимает голову Арс, но пока не решается подойти к парню, так и оставаясь стоять у окна, опираясь о выступ подоконника. — На ней три, остальное у меня. Я подумал, что так будет честно. Она твоя. Держи. Арсений еще раз сглатывает, тщетно пытаясь проглотить долбанный ком в горле, который никак не отступает и не дает нормально дышать. Он отрывается от подоконника и на подкашивающихся ногах медленно подходит к парню — идти-то здесь, по этой кухоньке, два шага всего. Мужчина еще раз поднимает голову на Шастуна, в глазах — немой вопрос, на который Антон отвечает кивком, мол, правда можно, забирай. Арсений берет карту из чужих рук, крутит ее в подрагивающих пальцах, разглядывая. А затем карта с характерным звуком приземляется на стол. Брови мужчины болезненно изламываются, губы растягиваются в безумной улыбке, и он, прошептав одними губами жалостное «Антон», так похожее на обычный выдох, сгребает парня в охапку, до хруста костей прижав его к себе. Шаст кладет одну руку на дрожащую спину Арсения, вторую — на затылок, бережливо поглаживает по голове и чувствует, как по его шее, куда мужчина уткнулся лицом, скатываются горячие слезы. — Ну Арс, ну ты чего? — успокаивает Антон, когда до слуха доносится надрывный всхлип. — Я же обещал быть рядом, что бы ни случилось. — Спасибо тебе, спасибо, родной. Антону обращение лезвием по сердцу проходится. Родной. Это даже не просто милый или любимый какой-нибудь. Милый — это дело временное. Сегодня ты милый, а завтра уже и имени твоего не вспомнят. Это непостоянное. А родной — это совсем другое. Это когда впустил человека внутрь, глубже, чем просто в сердце, позволил ему прижиться и стать частью тебя, уже нечужим. — Покупай билет на самолет и вылетай ближайшим рейсом. Денег тебе хватит, а трястись двое суток на поезде времени нет, — щекой — к его макушке, пытаясь запомнить мягкость темных волос. — Ты отпускаешь? — изумленно переспрашивает Арсений отлипая от Антона, чтобы заглянуть ему в глаза, но объятий не разрывает, потому что не может. — Тебе сейчас нужно с ней быть. Зря, что ли, мы столько времени к этому шли, чтобы теперь я запретил тебе ехать? — так трудно говорить. Понимает, что слова нужные и правильные, и именно так он должен сейчас поступить, но что-то внутри волком скулит и порывается попросту забрать мужчину к себе и никому никогда не отдавать, рыча и огрызаясь на всякого, кто протянет к Арсению руку. Антон не маленький мальчишка, уже научился принимать суровую реальность. Понимает, что к этому все шло с самого начала, и, что бы он ни успел наделать за эти два месяца, как бы ни разгромил все в жизни Арса, как бы ни лез наперекор судьбе, одного ему точно никак не изменить: Арсений должен уехать. — Ты просто скажи сразу, чтобы я пустых надежд не таил: ты когда-нибудь вернешься? — Вернусь, Шаст, — шепчет Арсений, и его губы вытягиваются в тонкую нитку, сжатые со всей силы. Моргает часто, но глаз не отводит, пытаясь насмотреться, надышаться перед смертью. — Я обязательно вернусь к тебе.***
найтивыход — вены
Антон сидит на заправленной кровати, опустив плечи и сцепив руки в замок. Его глаза неотрывно буравят спину мужчины, следя, как тот снимает одежду с вешалок и складывает в чемодан. Арсений не хотел, чтобы Антон смотрел, как он собирается, настаивал на том, чтобы Шастун шел домой, даже попробовал повысить голос, применив строгую интонацию, однако парень остался стоять на своем и изъявил желание побыть с ним еще, хотя бы так, пускай даже в столь неуютной и тоскливой атмосфере отъезда. Шаст старается не сводить глаз с фигуры мужчины, потому что знает: едва переведет взгляд на что-то другое — сразу задохнется от воспоминаний. Слишком много личного хранят в себе эти стены, чтобы просто так забыть их, смирившись, что после отъезда Арса здесь будет жить кто-то другой. — Кажется, все, — неуверенно сообщает Попов и присаживается рядом с Антоном на край кровати, скопировав позу. Шкафные полки выглядят уныло и одиноко, напоминают Шастуну его самого — такие же пустые, как и он сейчас внутри. Арсений уезжает, а вместе с собой забирает всего Антона, оставляя в Москве лишь его физическую оболочку с крупной, незарастающей дыркой в груди. Мужчина поворачивает голову к парню и притягивает его к себе, приобняв одной рукой за плечи. — Кажется, все, — вторит ему Антон, только, в отличие от Арсения, имеет в виду не окончание сборов, а другое, более важное «все». «Кажется, мы все». Арсений понимает. Арсений все понимает, поэтому, бережно придерживая парня за голову, оставляет невесомый поцелуй на его виске. Не останавливается на этом — спускается с поцелуями чуть ниже и левее, достигая губ. Закрыв глаза, по наитию, наизусть выучив тело Антона, находит одной рукой его пальцы, переплетает со своими, совсем ненадолго, сразу расцепив, и скользит руками дальше, проводит по спине, подхватывает под бедра и притягивает к себе, развернувшись к парню не только корпусом, но и всем телом, и закинув одну ногу на кровать. Антон упивается тягучим поцелуем, покорно седлает бедра Арсения, ведомый умелыми руками. Они в трепетно-нежном беспамятстве избавляют друг друга от одежды, медленно, растягивая удовольствие побыть напоследок вместе. Этот секс — особенный для них обоих, отличный от всех предыдущих разов, когда в неделю подготовки к финалу Арсений, заебанный репетициями, буквально набрасывался на Антона, всякий раз поражая того внезапной инициативой. Он чем-то похож на их первый, но в то же время совсем другой. Наверное, их общая особенность в том, что оба раза руководящим чувством было не просто желание перепихнуться. Впервые — жажда наконец попробовать друг друга, получить до конца и без остатка, забыться друг другом. Как бы там Арсений ни пиздел, что подарил Шастуну этот секс за помощь в решении проблемы с Исаковым. Тогда количество эмоций преобладало над количеством физических ощущений. Арс был груб, беспорядочен в своих движениях и пытался заставить Антона почувствовать то, во что тот отказывался верить на слух. Теперь же они прощаются. Неизвестно, на какой срок. Не недотрах, не тело даже нужно, а необходимость побыть вместе, только вдвоем, наедине друг с другом, пока не растянуло по разным уголкам страны.И все, чего действительно им надо, — Попробовать лишь только отпечатать Друг друга На сознания дуге.
Так нежен и аккуратен Арсений не был ни с кем и никогда. И каждое движение пронизано, насквозь пропитано чувствами. Они — как способ передать то, что не выразить никакими словами. — Я верю, Арс, — говорит Антон, лежа головой на голой груди у мужчины. Мягкие подушечки его пальцев будто бы невзначай поглаживают торс Арсения. Были бы у Антона кошачьи когти — он бы уцепился за Попова и никуда не отпустил, мурча и ластясь под руку. — Во что? — не понимает Арсений, опуская взгляд на парня. — В то, что ты рядом, — Антон даже не подозревает, что только что полоснул мужчине ножом по сердцу, и вдруг задает странный вопрос: — Арс, у тебя есть нитки? — В боковом отсеке сумки посмотри, — вздергивает бровь Попов, непонимающим взглядом провожает обнаженного парня, вскочившего с кровати и начавшего рыться в нужном кармане. — Что ты хочешь сделать? — спрашивает рэпер, принимая позу полулежа и опираясь на локти, когда парень возвращается с недлинным куском красной плотной нитки, откусанной от общего мотка его же зубами. Антон берет руку Арсения в свою и аккуратно завязывает нить на его запястье, поясняя: — Красная нить, повязанная на руку близким человеком, — это символ чего-то вечного. Ну, памяти, дружбы там или… — он не договаривает, закусывая губу. — Или любви, — заканчивает за него мужчина, с теплой улыбкой глядя прямо в глаза. — Или любви, — вторит Антон, несмело поднимая глаза. — Тогда я должен повязать тебе точно такую же, — произносит Арс, замечая, как зеленые глаза на мгновение вспыхнули. — Тащи моток сюда. Если символ чего-то вечного, то только парный.***
nedonebo — люди уйдут
Через десять минут посадка на самолет. Она еще даже не началась, а Антон уже ненавидит этот момент всей душой и предпочел бы сдохнуть прямо здесь и сейчас, чем пережить его. — Арс, — голос предательски дрожит, ладонь — на плече мужчины и сжимает так, словно на уровне тактильных ощущений старается передать ему два слова: «не уходи». Попов, сидящий на соседнем от Шастуна кресле, поворачивается и смотрит ясным, лишенным тревоги или грусти взглядом, внимательно и спокойно. — Когда ты вернешься? — этот вопрос мучил Антона с того самого момента, когда Попов поклялся прилететь назад, но не указал даже примерного срока. Арсений отводит взгляд, со странной улыбкой обдумывает что-то несколько секунд. «Нужно сказать ему. Сейчас». — Шастун, неужели ты реально до сих пор так и не допер? — набрав в грудь воздуха и тяжело выдохнув его, устало спрашивает Арсений. Внезапное обращение по фамилии хлестко бьет по слуху, как и странная, непривычно грубоватая интонация. Антон хмурит брови, понимает: что-то не так. Что-то пиздец, как не так. — Арс?.. — помедлив, нерешительно, с опаской. Старается заглянуть в голубые глаза, высмотреть в них ответ, но мужчина даже головы не поднимает, заставляя с каждой секундой нервничать все сильнее. Арсений вздергивает подбородок внезапно, резко, совсем растеряв привычную для Антона плавность движений, и выдает, не церемонясь, в лоб, напрямую: — Антон, я не вернусь к тебе. В груди что-то замирает. Воздух невидимым кулаком со всей силы, со всей злобы выбивается из легких, а вдохнуть новую порцию не удается — перекрыли клапан, оставив подыхать от удушения. — Ты… ч-что… — все, на что хватает парня. Остальные слова застревают, костью становясь поперек горла. Парень забывает моргать, лишь беспомощно бегает глазами по серьезному лицу мужчины, ища в нем хотя бы маломальский намек на шутку, однако Арсений смотрит слишком чужим взглядом, поверхностно, не цепляясь за глубину Антоновых глаз, как это бывало обычно. — А я надеялся, что хотя бы здесь, в аэропорту, смогу наконец выйти из образа, — цокнув, заебано вздыхает Попов, подкатывая глаза, и снова возвращает уставше-пофигистический взор на застывшего с немой растерянностью на лице парня. — Ну чего смотришь? Или я должен был до самой посадки в Ромео и Джульетту с тобой играть, а потом еще из иллюминатора ручкой помахать, так, что ли? На Антона с огромной высоты сваливается гигантский камень осознания, раздрабливая все кости в щепки. Играл. До сих пор, черт возьми, играл, все это время, с начала и до этой самой секунды Арсений, блять, просто играл свою роль. Как актер кино или театра, всего-то вел своего героя по заданной сюжетной линии, показывая представление для слишком впечатлительного зрителя, принявшего спектакль за правду. Из под ног уходит земля, и вообще похуй, что Шастун сидит на кресле, — ему кажется, что он сейчас упадет. А никто и подняться не поможет. Сердце отказывается верить, отвергая правду. Только не он. Не Арсений. Он не мог так поступить, он… он… черт… — Зачем… — не говорит — хрипит. Прокашливается, путается в буквах и мыслях, но все равно начинает заново: — Зачем ты лгал? — Я лгал?! — Арсений изумленно вздергивает брови и тыкает пальцем себя в грудь. — Пацан, ты головой ударился, что ли? Или просто в дрова был, когда мы с тобой договор заключали? Значит, я здесь собачкой вокруг его ног вьюсь, позволяю делать с собой и своим телом все, что только вздумается, а в итоге еще и лжецом остался! Нормально ты устроился! Антон озирается по сторонам, боясь, что Арсений своими возгласами мог привлечь излишнее внимание, однако рядом с ними никого нет, а тем, кто находится дальше, дела никакого до их разборок нет. — Почему ты был… таким? Я верил… Ты сам заставил меня поверить, — сумбурно перебирает каждую мысль, поступающую в голову, Антон, не заканчивая в итоге ни одну из них. — Зачем ты пытался доказать мне то, чего на самом деле не чувствовал? — Подожди, подожди… — тормозит его Арсений и с поддельной вкрадчивостью спрашивает: — То есть ты хочешь сказать, что реально думал, что я… в тебя?.. На полном серьезе? Шастун, да ты полный придурок. Парень смотрит пустым, разбитым взглядом, не веря, что это все происходит взаправду. Появляется желание дать самому себе пощечину, болюче ущипнуть, чтобы немедленно проснуться, если это такой кошмарный сон. Очнуться в объятиях Арсения и прижаться к нему близко-близко, тяжело дышать от испуга и расцеловывать все его лицо, пока мужчина смешно морщится во сне. Но Антон не спит. — Для чего нужна была вся эта инициатива с твоей стороны? Для чего столько пустых слов и обещаний? Для чего разговоры о том, что ты реален и никуда не денешься, и просьбы наконец прекратить тебя завоевывать? — на одном дыхании шепчет Антон, полными безнадеги глазами пытливо глядя на Арса. Брови болезненно изламываются, дыхание сбивается к чертям, а внутренний голос нескончаемо отбивает набатом «нет, нет, нет, нет…», отказываясь воспринимать такую реальность. — Я ведь до последнего сомневался, не позволял себе верить, уговаривал себя, что ты всего лишь притворяешься, но ты мне покоя, блять, не давал, уверял, мол, Антон, я тобой так слаб, Антон, поверь наконец в нас, я никуда не уйду, я вернусь к тебе обратно. Зачем, Арс? Просто объясни мне, с какой целью? Зачем было давать мне реальную надежду и стирать всякие рамки, заставляя усомниться в том, игра ли это до сих пор, если ты мог просто не отказывать мне, но и не давать взаимности? Для чего это все? Молчание длится чересчур долго, с каждой секундой надавливая все сильнее и переламывая хребет напополам. — Ты когда-нибудь видел, чтобы посреди фильма погибший по сюжету герой поднимался с земли и, глядя в камеру, говорил: «Ребят, ну вы же понимаете, что на самом деле я жив? Я всего лишь артист, я не умер, так что вы там не забывайтесь и особо по мне не грустите»? — наконец выдает Попов. — Я просто качественно выполнял свои условия, не более. Я хороший актер, Антон, я умею захватить зрителя. — Тебе не кажется, что ты слишком сильно размыл границу между актерской игрой и ложью? — едко выплевывает ему в лицо Шастун. — Ты знал, что делаешь со мной, ты видел, что я перестал различать твое притворство и реальность, и не прикидывайся, что это не так, — и, надрывно вдохнув ртом, добивает: — Ты сказал, что не хочешь причинять мне боль, а сам вонзил мне нож в спину. — А на что ты вообще рассчитывал? — наступает Арс, упираясь локтем в узкий подлокотник и перегибаясь на сторону Антона, оказываясь совсем близко к нему. — Думал, я встретил тебя такого распрекрасного и теперь, забывшись новой любовью, пошлю к хуям свою первоначальную цель спасти любимую девушку и оставлю ее там одну умирать, пока мы здесь с тобой будем в постели кувыркаться? Шаст, я ради нее здесь, не забывай. Это все ради нее. Ты мог бы просто вспомнить, зачем помогаешь мне заполучить эти деньги, если тебя брали сомнения насчет моих чувств к Саше. По громкой связи объявляют о посадке на самолет Арса, и мужчина поднимается с места, закидывает на плечо спортивную сумку, берет два чемодана и, не сказав больше ни слова, направляется к выходу из зала ожидания. Антон смотрит ему вслед опустошенным взглядом еще несколько секунд, после чего опоминается и, послав все к чертям, подрывается на ноги. Потому что может отпустить, но не может потерять. — Арсений! Арс! — кричит он, догоняя мужчину, разворачивает к себе и, наплевав на выпавшие из разжавшихся пальцев чемоданы, стискивает его в своих руках, тщетно пытаясь вжать в сердце. — Антон, отпусти меня. — Не могу, — истерически мотает головой Шаст, вопреки просьбе мужчины, прижимаясь еще сильнее. — Антон, у меня самолет. — Я люблю тебя. — А я люблю не тебя, — отвечает Арсений и выпутывается из вмиг ослабевших длинных рук. Арсений уходит. Антону словно грудь наживую разворотили, выдрав сердце и выкинув в мусорное ведро. Все тело сжимает невидимыми тисками, глотку обжигает, будто кипятка залили, конечности окутывает неконтролируемая слабость, перед глазами все плывет, и он так и оседает прямо на пол, не отрывая бесцветного, неживого взгляда от удаляющейся фигуры. В беспамятстве каким-то образом выбравшись на свежий воздух, парень возводит глаза к небу, внутренне рассыпаясь в пыль, когда видит взлетающий аэроплан. Где-то там, внутри стремительно набирающего высоту самолета, закрыв лицо руками, сидит только что потерявший себя мужчина. Арсений никогда не имел ничего общего с театром. Арсений никогда не играл никакую роль.