Однажды в Берлине

Лили Штейн сидела перед окном своей комнаты и тоже курила. Родители уже закрыли на это глаза, а брату вообще было плевать на сестру. Лили была белой вороной. Девушке было 25. Она росла обычной примерной девочкой, носила банты, играла дорогими куклами. Когда пришло время Лили пошла в школу, где показывала очень хорошие результаты. Она даже собиралась поехать в Цюрих, чтобы поступить в университет. Но отец воспротивился. Он не собирался давать дочери высшее образование. Всё, что он хотел, так это то, чтобы Лили вышла замуж и нарожала ему внуков. Но у девушки такого в планах не было. Она вообще не собиралась выходить замуж. Ещё учась в школе, она дала от ворот поворот Вильгельму Майеру. Тогда родители были не против. Но когда в 18 лет Лили взбрыкнула против очередного ухажёра, родители заволновались. Тогда она ещё надеялась, что сможет добиться того, чтобы ей позволили получать высшее образование. Надеялась ещё и в 20. Но когда ей исполнился 21 год, к ней посватался очередной «жених», девушка встала на дыбы. Она не собирается подчиняться никому, если ей не позволили учиться, то она не выйдет замуж. Но на самом деле причина была в другом. Лили Штейн нравились девушки. И она уже попробовала сей запретный плод. Чтобы ещё больше позлить родителей, она устроилась работать официанткой в кафе. Отец ничего не мог поделать с дочерью. Другой родитель силой бы выдал несносную дочь замуж, но старый офицер не оставлял надежды, что его дочь образумиться. И вот он ей сказал, что они с матерью уезжают, надеясь, что дочь осознает свою ошибку и поедет с ними. Рядом была Швейцария, богатая страна, а значит – завидные женихи. Но Лили отказалась. Тогда Штейну ничего не оставалось делать, как выполнить своё обещание и переписать квартиру на Лили. И сказать, что больше она от него не получит ни пфеннига. На что девушка просто пожала плечами. А теперь она сидела перед открытым окном, курила и думала об Эмме Шван. Она не собиралась встречаться с тем молодым офицером… Почему? Какая у неё была на то причина? Лили хотела это выяснить. И если её надежды оправдаются, то они смогут вдвоём наслаждаться жизнью. Вечером следующего дня Келлер сидел в гостиной и ждал в гости своего давнего товарища Роберта Лохмера. Они не виделись примерно полгода, и фон Гинсбург решил, что это нужно исправить. С Лохмером они познакомились несколько лет назад в баре «Эльдорадо» (прим. До прихода к власти Гитлера бар был популярен среди гомосексуалов). Конечно, ни тот, ни другой не считали себя педерастами, но порой пользовались услугами тамошних мальчиков, готовых за копейки им отсосать. После смены власти бар закрыли, а всех проститутов казнили. Хлопнула входная дверь и Келлер увидел, что пришла Шван. - Эмма! – позвал он. Девушка встала в проёме двери и вопросительно посмотрела на мужчину. - Ты не хочешь сказать «добрый вечер, Келлер»? Шван вздохнула: - Добрый вечер, Келлер. Ты позволишь мне пойти в свою комнату? Я устала. - Иди. Но скоро придёт мой друг и я бы хотел, чтобы ты поужинала с нами. - А я могу отказаться? - Пожалуйста, - обворожительно улыбнулся мужчина, на что блондинка закатила глаза. Мужчина, наверное, думал, что он – душка. - А фрау фон Гинсбург? - Она сегодня гостит у подруги. Так что я бы хотел, чтобы ты разбавила нашу мужскую компанию. - Хорошо, Келлер, - вздохнула Эмма. – Только ненадолго. Мне завтра ещё на работу. А ещё ей надо придумать, как Регине не поехать в дом Лохмера. Сегодня ещё до окончания смены начальник вызвал Регину к себе в кабинет и Мильц, проходя мимо Эммы, шёпотом попросила её не ждать. Шван хотела схватить подругу за руку, но Мильц быстро прошла мимо Эммы и проследовала за Лохмером с гордо поднятой головой. Блондинке вдруг подумалось, то именно вот так шла на гильотину Мария-Антуанетта. В дверь позвонили минут через пятнадцать. - Открой, - улыбнувшись, попросил Келлер Эмму, но в голосе слышались приказные нотки. Чёрт, если так будет продолжаться, то она не выдержит полтора месяца. Она скорее врежет этому самцу между глаз, соберёт свои вещи и уйдёт. Она найдёт, где жить. Даже если это будет комнатушка как у Регины. Уж лучше так. Эмма открыла дверь квартиры и замерла, как вкопанная. Перед ней стоял гер Лохмер, начальник телефонной станции собственной персоной. Так значит он и Келлер – друзья? Этого ещё не хватало! В руках Роберта были цветы, бутылка шнапса, а подмышкой – коробка конфет. - Роберт, это ты? – послышался голос из гостиной. - Фрёйлин Шван, вы меня впустите? – улыбнувшись, прошептал мужчина. Эмма отошла в сторону, давая возможность Лохмеру войти внутрь. – Да, это я! – мужчина посмотрел на всё ещё пребывающую в ступоре Эмму и всучил ей цветы и конфеты. - Роби, ах ты сучёнш, - Эмму оттолкнули, и она увидела, как Келлер накинулся на Роберта с жаркими объятиями. - Я, чёрт тебя дери, попросил тебя так меня больше не называть, - рассмеялся Лохмер, - Нам уже давно не 20! - Да ладно тебе! Эмма, накрывай на стол уже, чего стоишь как столб! Келлер вдруг наклонился и жёстко поцеловал девушку в губы. - Блять… - пробормотала девушка, приходя в себя. - Так значит, ты у нас начальник телефонной станции и Эмма работает у тебя? Эмма скрепя сердце исполняла роль доброй домохозяйки, раскладывая по тарелкам кусочки «зауэрбратен» (прим. свинина, маринованная в вине, уксусе и приправах; и через неделю запечённая) и картофельные шарики. Всё это заблаговременно приготовила мать Келлера. - Да, но я через два-три месяца отправляюсь на фронт. Только пройду переподготовку и получу повышение. Хочу всё-таки горным егерем, если повезёт. Фон Гинсбург понимающе хмыкнул. Друга всегда тянуло в горы, сколько он помнил. - Это отличные новости, надо выпить за это! - Келлер плеснул в две рюмки шнапс. - Как я тебе завидую, Роберт! А меня вот списали в тыл, - мужчина помахал протезом. – Чёртов снаряд. - Главное, что тебе только руку оторвало, а не что-то другое. О, Эмма… прошу прощения, - извинился Лохмер. Шван ковырялась в своей тарелке. Мужчины выпили и Келлер сразу же ещё налил. Потом фон Гинсбург начал рассказывать про войну и Эмме стало совсем тоскливо. За всеми этими рассказами мужчины выпили всю бутылку. И Келлер попросил Эмму принести ещё одну из бара. Когда бутылка была на столе, Келлер взял Эмму за руку и, поцеловав в ладонь, попросил: - Лапочка, принеси-ка нам пива из холодильника, будь душкой. И шлёпнул её по попе. Этого Шван уже не вытерпела. - Слушай, Келлер, а не пошёл бы ты и сам не принёс своё грёбаное пиво! Я тебе не служанка! У мужчины заиграли желваки, а глаза налились кровью. Но тут рассмеялся Роберт, пытаясь разрядить напряжение. - Да ладно тебе. Эмма устала и имеет право отдохнуть. Вот когда она станеет доброй женой, и не будет работать… Шван переводила взгляд с одного мужчины на другого и обратно. Лицо Келлера, наконец, приобрело нормальный цвет, и он улыбнулся. - Да, ты прав. Прости меня, родная. Думаю, что ты можешь нас оставить. Тебе, наверное, уже наскучили наши мужские разговоры. Выражение лица блондинки было наполнено лёгким сарказмом и её взгляд говорил: «Да неужели? Мне позволено уйти?» Девушка ушла в свою комнату, но дверь оставила приоткрытой. Мужчины уже были подшофе и говорили достаточно громко. А Эмма была уверена, что Лохмер обязательно вспомнит про Регину. Она знала, как мужчины любят хвастаться своими подвигами. Разговор и правда перешёл на Мильц, как и ожидала Эмма. - Ты знал, что твоя невеста привела на работу жидовку? Шван нахмурилась. «Невеста»? Она не ослышалась? Вот значит что значили слова о «доброй жене». - Ну, чисто технически… - Эмма услышала смешок Келлера, - она ещё не моя невеста. Но я собираюсь это исправить. И ты взял? - Конечно. Во всех смыслах! Послышался мужской гогот. - Я, правда, ещё её не завалил, но это дело времени. Я завтра везу её к себе домой. Могу пригласить в гости и тебя. Эмма в ужасе распахнула глаза и с трудом сдержала гневный возглас. Нет! Этого нельзя допустить! Регина наедине с Лохмером и фон Гинсбургом! Что они сделают с бедной девушкой? - Я не прочь. Я ещё никогда не трахал еврейку. - Это нужно исправить. Кстати, мне кажется, что они не просто знакомые. Они подруги. Ты смотри, Келлер. Не гоже будущей жене гауптштурмфюрера водить дружбу с такой швалью. - Я это исправлю, Роберт, не переживай. Эмма у меня забудет быстро, как дружить с евреями. Келлер проводил Роберта и направился прямиком к комнате Эммы. Та сделала вид, что спит. Она сейчас не хотела ни видеть, ни слышать мужчину. - Эмма… - позвал её Келлер. Но ответа не было. – Слушай, если ты не спишь, то внимательно меня выслушай. Я тебе запрещаю общаться с Региной Мильц. Если ты хочешь, чтобы с девкой всё было хорошо, то ты забудешь её: где она живёт, как выглядит. Всё! Ты меня поняла? А ещё мы завтра пойдём в магазин и выберем тебе кольцо на помолвку. Роберт дал тебе выходной. Тут Шван не выдержала и села в кровати, чуть не уронив одеяло, но успев прикрыться. - Кольцо? С чего ты взял, что я соглашусь выйти за тебя? - Потому что мне нужна жена. Ха, ты не спишь! - Слушай, - Эмма сглотнула. – Я согласна забыть о Регине, но вокруг полно других девушек. - А я хочу тебя! – Келлер схватил Эмму за подбородок. – Если ты мне откажешь, то завтра же в полицию поступит анонимный донос, что Регина Мильц – вражеская шпионка. Ты меня поняла? Шван дёрнула головой. Слёзы боли и отчаяния подступили к глазам, а в горле встал ком. - Я с ней должна поговорить, Келлер. В последний раз. И всё, обещаю, что я больше не вспомню о ней. - Да что тебе до неё? - не понял Келлер и вдруг замолчал. Его пронзила догадка. – Вы что? Трахаетесь? Да ты понимаешь, что это значит? - Нет! – хлестанула словом Эмма. – И не смей так говорить. Это ты – трахаешь уличных девок. А Регина мне подруга… Была. - Ну хорошо, если так. Но если нет, то я самолично опущу нож гильотины на её шею, а её отпрыска пристрелю. Ладно, можешь встретиться с ней в последний раз, чтоб не думала, что я такой уж изверг. Фон Гинсбург грубо схватил Эмму за волосы и, притянув к себе начал целовать, проникнув языком в рот девушки. Шван понимала, что в данной ситуации сопротивление бесполезно и она позволила Келлеру его действия, надеясь, что сегодня он всё же не зайдёт далеко. И, правда, мужчина заставил сбросить одеяло и больно потискал её грудь. Оторвавшись от губ девушки он улыбнулся. - Не сегодня, лапочка, не сегодня. Я же не могу спать с добропорядочной фрёйлин. Вот будет объявлено об официальной помолвке, вот тогда ты станешь моей. А пока спи, любовь моя. Келлер вышел, а Эмма упала лицом в подушку и разрыдалась. Она не знала, что делать. Девушка была в отчаянии. Она боялась своего будущего мужа, но ещё больший страх у неё был за Регину. Что с ней будет? Ведь Келлер мог забрать данное обещание, как и Лохмер. Ей как-то нужно помочь Регине. Девушке нужно покинуть Берлин и как можно скорее. Но её трудовая книжка была в шкафу у Лохмера. И куда она сунется со своим жёлтым паспортом? Вот если бы… И тут Шван вспомнила Лили. Она тогда сказала, когда они курили, что её отец когда-то работал в паспортном столе и в своё время пытался пристроить Штейн паспортисткой. Это был один шанс на миллион. Его даже шансом с натяжкой можно было назвать. Но всё же… Эмма встала с кровати и вытерла слёзы. Через стенку слышался громкий мужской храп. Девушка поморщилась. Но Келлер спал, а значит, она могла спокойно открыть окно и покурить, чтобы успокоить нервы. Интересно, они полностью допили вторую бутылку? Эмма плеснула в кружку примерно пятьдесят грамм и вернулась в комнату. Она открыла окно и закурила. Попивая алкоголь мелкими глоточками, девушка думала о Регине. Ей безумно хотелось оказаться сейчас в её маленькой квартирке и просто обнять. Сказать, что она защитит её ото всех бед на свете. - Регина… - прошептала Эмма, глядя на луну. Мильц проснулась и открыла глаза. Ей вдруг показалось, что Эмма зовёт её. Но в комнате кроме неё и Генри никого не было. Сегодня она снова прошла через унижение в кабинете гера Лохмера. А завтрашний день можно точно назвать экзекуцией. Она понимала, что начальник телефонной станции тот ещё извращенец. Но она вытерпит, вытерпит ради Генри. Но что потом? Что будет с ними через месяц или через год? Условия жизни евреев ухудшались день ото дня. Эмма обещала что-нибудь придумать. Но сможет ли? Девушке в это верилось с трудом. Нужно было что-то предпринимать. И Регина решила. Она согласиться на всё, что предложит Лохмер, главное, чтобы тот платил деньги. Они потуже затянут пояса, а она начнёт откладывать. Когда сумма будет более или менее достаточной, они постараются сбежать из Берлина. И пусть трудовая книжка останется на телефонной станции. Это не важно. Куда уехать, это она решит позже. Нужно всё серьёзно обдумать. А что будет с Эммой? Её экзекутор обмолвился, что его друг, фон Гинсбург, намерен жениться на девушке, которая снимает у него комнату. А значит, у неё всё будет хорошо. Жене офицера СС ничего не может угрожать. А она, Регина, должна в первую очередь думать о сыне. Как ни больно было брюнетке думать о том, что когда-нибудь её придётся расстаться с Эммой навсегда, она ничего не могла с этим поделать. Такова горькая правда жизни. Лейтенант Бут откинул тетрадь. В нём всё клокотало от ненависти к двум немцам. Это недочеловеки! Бедная Регина Мильц. Но мир должен узнать историю этой девушки. Он уже сделал кое-какие намётки и думал, что история, наверняка, будет тяжёлой, но познавательной. Он ещё не смотрел в конец дневника. Ему было немного страшно, несмотря на то, что он был солдат и многое повидал. Он боялся, что дневник оборвётся на половине, а это значило бы, что девушка погибла. Но мужчина не хотел думать об этом. Август поднялся с койки, положил тетрадь в «Mein Kampf», который нашёл в одном из разграбленных домов. Книгу он сохранил, несмотря на то, что это был манифест главного фашиста Германии. К этой книге мужчина относился просто как историческому документу, считая, что даже такие книги нужно сохранять. Нельзя безумно уничтожать всё подряд. Положив книгу в свой мешок, мужчина покинул дом, в котором квартировался и направился в бар. За стойкой он увидел Скарлетта и подсел к нему. - Ты не против? - Нет, сэр, - улыбнулся парень. В руках у него было письмо, а на столе лежало фото миловидной девушки, похожей на Уилла. Август попросил бармена бутылку пива и, отпив глоток, взял фото девушки в руку. -Твоя сестра? - Да. Элис. Я скучаю по ней. - Ничего, Уилл… - не по уставу назвал Август рядового, по имени. Но они сейчас отдыхали. – Скоро домой. И ты сможешь обнять свою сестрёнку.