Однажды в Берлине

Первое, что увидела Шван была всё ещё дымящаяся синагога. Десятки людей стояли и просто глазели на когда-то величественное здание. Стёкла были выбиты, а стены украшали нелицеприятные слова. Эмма надеялась, что когда всё произошло, внутри никого не было. Она вообще хотела верить, что жертв среди людей было мало. Но как же она ошибалась! - Радуйся, любимая! - Келлер приобнял девушку за талию. – Скоро мы очистим Германию от этой заразы. Газовые камеры ждут тех, кого не повесим и не расстреляем. Или пусть убираются прочь с немецкой земли. Девушка достала из пальто носовой платок и приложила к носу. Фон Гинсбург только хохнул и повёл Эмму дальше на свою «экскурсию», от которой невозможно было отказаться. Вот аптека, которую она часто проходила по пути на работу. Окна тоже выбиты, осколки повсюду, внутри всё разгромлено. Внутри на полу девушка заметила тёмное пятно и резко отвернулась. Эмма хотела надеяться, что это – не кровь. Всё, что знала девушка о владельце аптеки, так это то, что тот был одинок: ни жены, ни детей, ни родственников. Почему так было, Шван так и не узнала. И что случилось со стариком в эту ночь, квартира которого находилась над аптекой, страшно было представить. Было мало уверенности, что тот жив. А если жив, то вероятнее всего – арестован. Возле разграбленного магазина одежды стояли несколько зевак, среди которых Эмма увидела девушку, с которой работала на станции. Эльза Кауфман. Девушка с сожалением смотрела на разбитую витрину, но в её взгляде не было ни грамма сочувствия, а лишь печаль, что больше она не сможет покупать тут модные шмотки. Эльза тоже увидела Эмму и, улыбнувшись, помахала ей рукой. - Эмма! - Эльза, - выдавила из себя улыбку блондинка. Кауфман чуть заигрывающим взглядом посмотрела на Келлера. - Представишь меня своему кавалеру? Шван видела самодовольную улыбку «кавалера». - Эльза, это мой будущий муж. Гауптштурмфюрер СС Келлер фон Гинсбург. - Ах ты, паршивка, - рассмеялась девушка, - у самой в женихах офицер СС, а меня даже ни с кем не познакомила! И это – лучшая подруга! Да, чего скрывать, Эмма не так давно очень близко общалась с Эльзой. Та, в общем-то, была неплохой девушкой, но её мозг был полностью пропитан пропагандой. Ей было 18, и она собиралась поступать в школу невест. (Прим. Первая школа невест Третьего рейха была основана в 1937 году на Шваненвердере — острове на территории берлинского округа Штеглиц-Целендорф, на реке Хафель. к 1940 году только в Берлине их было девять, также они были созданы в Ольденбурге, Тюбингене и других городах Германии. В них немецких девушек учили приготовлению пищи, глажению одежды, садоводству, уходу за детьми и животными. Их также обучали немецким народным песням, легендам и сказаниям, которые были призваны наполнить воспитанниц чувством национальной общности — фольксгемайншафту. Они также обязаны были взять на себя воспитание своих детей в соответствии с национал-социалистическими убеждениями, быть верными Гитлеру на протяжении всей своей жизни и вступать в брак не в церкви, а на новых церемониях, возглавляемых членами нацистской партии.) - Это был мой любимый магазин одежды! – вздохнула Эльза. – И что теперь мне делать? - Думаю, фрёйлин, вам теперь придётся одеваться в немецких магазинах, - ответил мужчина. Кауфман вздохнула, закатив глаза. «Что ж поделать…» - Ну да, хотя магазин был одним из лучших в нашем квартале. Рада была повидаться с тобой, Эмма. Приходи на станцию хотя бы в гости. А девочкам я передам от тебя привет и сообщу им приятную новость. - Дура, - пробормотала блондинка, когда они отошли от Эльзы на достаточное расстояние. - Почему же? – усмехнулся Келлер. – По-моему, очень хорошая девушка. Ну да, глуповатая немного. Но хорошая. - Так и женись на ней, - со злостью пробормотала девушка. Мужчина до боли сжал её локоть, что Шван чуть не вскрикнула. - Я же сказал: мне нравишься ты, Эмма. Даже несмотря на твой скверный характер. Это меня возбуждает и мне кажется, что ты станешь отличной матерью! По улице, по которой они шли, оказалось много еврейских магазинов. Они прошла мимо магазина мужской спортивной одежды, разбитые витрины которого тоже зияли страшными воспоминаниями о прошедшей ночи. Они подошли к ювелирному магазину, где фон Гинсбург купил Эмме кольцо. Там творился тот же ужас: разбитые стёкла, внутри всё разгромлено, прилавки перевёрнуты. Внутри магазина Эмма заметила владельца. Тот стоял с опущенными плечами, держа в руках метлу. Но, похоже, у старика не было сил даже привести в порядок своё разгромленное и разграбленное заведение. На его лице уже даже не было отчаяния. На его лице было выражение: всё кончено, Ицхак Иоффе, всё кончено… Эмма встретилась с глазами мужчины и смутившись, отвела взгляд. Она посмотрела на Келлера и увидела его злорадство. Её «жених» посмотрел на девушку и усмехнулся. - Он получил по заслугам, этот старый жид! Его жену я пристрелил в первый же момент. Нечего было так визжать старухе… Его сын… - Келлер посмотрел наверх, в окна второго этажа. Эмма тоже посмотрела вверх, а потом опустила вниз, увидев на бордюре багровое пятно. Она поняла, что оно значило. Шван закрыла глаза и как будто наяву представила происходящее. Фон Гинсбург, Лохмер и ещё несколько других погромщиков врываются в квартиру ювелира. Первой, кто им встречается на пути – это пожилая женщина, жена Иоффе. Келлер, недолго думая, выхватывает пистолет и стреляет; женщина, подняв руки к груди, на которой расплывается кровавое пятно и широко распахнув глаза, оседает на пол. К ней из своей комнаты спешит сын. Фон Гинсбург со злорадной ухмылкой качает головой. Его под руки хватают каких-то два ублюдка. Келлер подходит и со всего размаху кулаком бьёт его в челюсть. Молодой человек сплёвывает кровь, а также – выбитый немцем зуб. В следующий момент Келлер коленом бьёт юношу в пах. Тот сгибается. Келлер смеётся. И снова бьёт наотмашь еврея. Так продолжается несколько минут. Пока молодой Иоффе не теряет сознания. Фон Гинсбург кивает на окно и парни, что его держали, вы вбрасывают его на улицу. Молодой человек ударяется головой о бордюр… Эмма провела ладонью по лицу, прогоняя наваждение. Где в этот момент был старик? Она не знала. Как и не знала, что перед тем как перерезать горло его пятнадцатилетней дочери вся компания надругалась над бедной девочкой. К счастью, двум старшим сыновьям Ицхака Иоффе повезло. Ещё до войны оба покинули Германию, уехав в Америку. Ещё ранним утром все тела убитых начали убирать с улиц Берлина. Так что Эмма не увидела ни одного трупа, пока Келлер показывал ей последствия погрома, который позже назовут Хрустальной ночью. (прим. Официальные источники утверждают, что в результате "Хрустальной ночи" был убит 91 еврей. Этих данных придерживается и всемирно известное агентство Би-Би-Си. Радио «Свобода» говорит о 400 погибших, а некоторые еврейские информагентства сообщают о свыше 2000 убитых. Настоящее количество убитых, наверное, никогда не будет известно.) - Я проголодался, - выдал мужчина и повернул на улочку, где находилось кафе, где Эмма познакомилась с Лили. Чёрт! Лишь бы сегодня у неё тоже был выходной! Эмма не хотела в данный момент встречи с Лили. Но всё обернулось по-другому. Эмма едва заметно отрицательно покачала головой и мило улыбнулась. Штейн, вроде, поняла и сразу перевела взгляд на фон Гинсбурга, положив перед ним меню. - Для начала принесите мне бокал тёмного пива, что у вас есть и сто грамм шнапса. А моей спутнице чашку кофе. – Пробежавшись быстро глазами по карте меню, он сделал заказ, даже не поинтересовавшись у Шван, что та хочет. Когда Лили поставила перед ними заказ, Эмма встала из-за стола и, выдавив из себя улыбку, сказала, что ей нужно отлучится на пару минут. Келлер ничего не сказал, лишь слегка кивнул головой. Девушки заперлись в туалетной кабинке и Эмма прошептала: - Прости, я не рассказала тебе про него. Я помолвлена, - девушка показала кольцо. – Но против своей воли. Ты же знаешь, кто были мои родители? Он грозился отправить меня в концлагерь. Лили неожиданно улыбнулась и, обняв Шван, чмокнула в губы. - Я, конечно, обижена на тебя за то, что не доверяешь мне… Но ты могла и рассказать. Я бы поняла. - Поняла? - Я тоже думаю найти себе прикрытие. Мне 25. И я всё ещё не замужем. Это очень странно. У Эммы промелькнула мысль о Хансе Мюллере. Для Лили это было бы прекрасное прикрытие. А ещё она вдруг вспомнила про компромат, который якобы у него был. Ей обязательно нужно попытаться с ним встретиться. Может, это был шанс? К тому же, увидев девушку, она подумала о Регине. - Кстати, твоя подруга исчезла рано утром, - как будто прочитав мысли Шван, ответила девушка. – Даже записки не оставила. - Эмма вздохнула. Как бы не сильно ни было её беспокойство, она ничего не могла поделать. Только надеяться, что Мильцы благополучно покинут Берлин. – Ладно, расслабься, дорогая, - улыбнулась Лили и поцеловала Эмму уже более откровенно. – Но ты бы могла меня представить этому … - Келлеру? – поморщилась блондинка. – Он тот ещё урод. Но пока я ничего не могу поделать. Скоро он уезжает Дахау… - услышав слова блондинки об отъезде Келлера, Лили поиграла бровями, положив руки на груди блондинки. - Осторожно, дорогая… - прошептала Эмма. Одной рукой она обняла Штейн, а другую запустила в волосы. Девушки поцеловались. Несмотря на всю страсть, что пробуждала в Эмме Лили, её мысли всё время крутились возле Регины. Лишь бы ей с сыном удалось выбраться из проклятого города! - Келлер... – Эмма ковырялась к тушёной капусте. – Я должна тебе кое-что сказать. - Ммм? – мужчина отпил пива. - Та девушка… Официантка… Мы с ней учились вместе в школе. Я постеснялась тебе о ней рассказать. Просто в последнем классе мы с ней… поругались,- Эмма посмотрела на фон Гинсбурга, надеясь, что тот поверит её бредовому объяснению. Мужчина посмотрел в сторону, куда до этого кивнула девушка. - Она немка? - Её отец – офицер СС в отставке! – сделала возмущённый тон Эмма. - У тебя столько нормальных подруг, а ты привязалась к Мильц, - поморщился фон Гинсбург. - Я привязалась к Генри… - потупив взор, пробормотала девушка. - Ничего, скоро у тебя будет мой ребёнок. Лапочка… - похоже, у мужчины было хорошее настроение. – Если хочешь, можешь пригласить свою подругу как-нибудь к нам в гости, - Келлер потрепал Эмму за щёку. Я не против твоего общения с ней. К тому же с завтрашнего дня я выхожу на службу. Временно, до того как меня переведут в Дахау. А тебе нужно с кем-то встречаться, не только же с моей матушкой проводить время. Регина осторожно открыла дверь своей квартирки: стулья и стол были перевёрнуты, осколки разбитой посуды на полу, разбросанные книги, среди которых каким-то образом валялся уцелевший дневник. Это было чудом. Сегодня утром она с Генри пошла на вокзал. Решив сократить дорогу, они свернули в какой-то переулок, который выходил прямо к железнодорожному вокзалу. Картина, которую они увидели… повергла их в шок – но это мало сказано. Регина и Генри увидели мужчину лет 60, который стоял на коленях. Рядом с ним стояли три офицера. Чуть дальше проходили работники вокзала, которые, увидев происходящее, поспешили ускорить шаг. Девушка с мальчиком застыли в ужасе. Всё, что успела сообразить сделать Мильц, так это зажать сыну рот рукой. Один из офицеров равнодушно рассматривал свой вальтер, другой смотрел на их более молодого товарища, который наставил револьвер в затылок стоящему на коленях мужчине. - Давай, Крюгер. Не ссы! – сказал то, что держал в руках вальтер. – Прикончи жида. Их молодой товарищ поднял глаза и огляделся. Регину и Генри не было видно. Мильц оттащила сына за стену и притаилась. Раздался выстрел. Слёзы покатились из глаз Мильц. Она осознала: они – обречены! Регина осторожно, приподняв сына, попятилась, стараясь не издать ни единого шороха. Только когда они вышли из переулка, она опустила сына на землю и прошептала: - Милый, только молчи. Никто не должен знать, что мы видели. Ты понял. На девушку поднялись испуганные, но всё понимающие глаза. Мальчик лишь кивнул. Регина вдруг осознала: её Генри повзрослел, слишком рано и слишком быстро. Ему было только пять… - Мама… - прошептал Генри, - у нас всё будет хорошо? - Не знаю, милый, - Регина опустилась на кровать. – Но я постараюсь, чтобы у тебя всё было хорошо. - Эмма нам поможет? Мильц покачала головой. - Не думаю, что она ещё раз сможет. Брюнетка понимала, что находится в квартире было небезопасно. Но у них больше не было иного убежища. Позже они снова попробуют покинуть город, но сегодня было страшно даже выходить на улицу. Мародёры не тронули остатки еды, что была в кухонном шкафу. В кране была вода. Значит, пару дней они смогут побыть дома. А когда все страсти вокруг погромов утихнут, они уйдут. Главное, сохранять спокойствие и не паниковать. «2 октября 1939 год. Я не знаю, что с нами будет завтра…» Август сидел и смотрел на строчки в дневнике. Они начинались на чистой странице, а дальше не было ничего. Несколько последних страничек в тетради были пусты.