Однажды в Берлине

Сегодня 3 марта - это Международный День Писателя. Я, конечно не Эрнест Хемингуэй и не Оскар Уайльд. Но всё же))) ___________ Выкурив сигарету, девушка немного пришла в себя. К доктору идти было нельзя. Шван села на стул. Её ещё немного трясло, но всё же начало отпускать. Что за странное недомогание? Подозрения у Эммы были, но она не хотела в них верить. Она не хотела ребёнка от Келлера. Только не от него! И тут она вспомнила, как совсем недавно потеряла первого малыша. И потеряла из-за мужа. Шван положила руку на живот и покачала головой. Нет, она выносит это дитя. Назло фон Гинсбургу. На зло всё этой коричневой нечисти и … Но как? Как в этой стране пропитанной ненавистью вырастить малыша? Во-первых, даже, как ей его родить? Ей придётся снова стать женщиной в глазах всех. А это очень опасно. Даниэль Колтер едва не спалил её. Она сможет скрываться месяца четыре, может быть пять. Но судя по её комплекции её беременность будет заметно рано. Всё хорошо обдумав, Эмма поняла, что ей нужно вернуться в Мюнхен. Там были люди, которые могли помочь. Надеяться же на помощь Рути и её бабушки было нельзя. Здесь для соседей она представилась, как племянник Шванов. И люди, кажется, поверили. Некоторые помнили Эмму и заметили невероятную схожесть Хорста с кузиной. Что же будет, когда отставной солдат вдруг превратиться в жену коменданта «Дахау»? Беременную жену. Без мужа. Поэтому однозначно нужно было уезжать. - Ты точно решила оставить ребёнка? – нахмурилась Рути. – Я знакома с врачом, который может сделать аборт? Шван недоверчиво посмотрела на подругу. - Он еврей. - Ну да. Ты что-то имеешь против? - Он рискует головой абортируя немок, - ответила блондинка. - А кто сегодня не рискует, дорогая? Ну так как? Мне договориться о встрече? Блондинка покачала головой. - Это же будет каждодневным напоминанием о том, кто его отец, - скривилась брюнетка. - Мне плевать. Я хочу ребёнка. А иной возможности у меня больше не будет. Я не собираюсь больше выходить замуж. Даже ради прикрытия. С меня хватит. - Что ж, - согласилась Лошак. – Это твоё решение. И мне очень жаль, что ты уезжаешь. - Только не говори, что ты влюбилась, - рассмеялась Эмма. - А что? Разве не могу? – тоже рассмеялась девушка. Но в её смехе слышалась печаль. - Хватит с меня Дафны. - Я влюбилась в тебя, когда мне было десять, ты забыла? Ты была удивительной и другой. Не такой как все девчонки. Такой, впрочем, и осталась. Надеюсь, что у тебя всё будет хорошо. Подари мне, пожалуйста этот день, а завтра можешь уезжать. И они провели день вместе. Девушки гуляли по улочкам городка, посидели в кафе, выпили пива со свиной рулькой. Эмма чувствовала себя отлично. Приступ утренней тошноты был забыт. Несмотря на то, что погода в этот зимний день была не очень: падал то снег, то снег, смешанный с дождём, девушкам было хорошо вместе. Вернувшись вечером домой, они выпили немного шнапса за Эмму и за то, что всё будет у них хорошо. И Рути, естественно осталась на ночь с Эммой. - Не нужно меня провожать, долгое расставание, сама знаешь… - сказала утром Эмма. Она поцеловала Рути. - Лишние слёзы, - с грустью улыбнулась Лошак. – Я буду скучать. – Следи за домом, может быть, я когда-нибудь вернусь. - Может быть. Но мне кажется, что не вернёшься. - Рути… - Шван прижалась лбом ко лбу девушки и погладила её щёку. – Не грусти. - Я боюсь, Эмма. Как только началась война, я боюсь. Мы живём, конечно не в Берлине и не в Мюнхене. Но порой я вижу ненавистные взгляды в сторону нас с бабушкой. Да, она была замужем за немцем. Но я знаю, что мой отец был еврей. Мне страшно, что рано или поздно всё может кончиться. И, если бы не бабуля, я бы рискнула поехать с тобой. Но я не могу её оставить. Шван засунула руку в карман брюк и нащупала там значок. Она вложила его в руку Рути. - Ты знаешь, что это такое? - Эдельвейс. Я видела пару раз парней с таким значком. Это же любимый цветок Гитлера, - не поняла Лошак. - «Пираты Эдельвейса». Это организация, которая пытается противостоять режиму, - прошептала девушка. - Может быть, они смогут вас защитить. Я не уверена, но попытаться стоит. Штурмшарфюрер СД Даниэль Кольбе свой предпоследний вечер отпуска отметил в баре, где познакомился с Ивон. Проституция в Германии была запрещена, и многие девушки работали на свой страх и риск. Довольствоваться теми, кто попадал в застенки гестапо, Кольбе брезговал. Регина исчезла. У него, конечно, появилась девушка на примете, но та ещё училась в «Школе Невест». Она была чиста, невинна и юна. И быть может, когда та закончит обучение, он попросит её руки. Но у него уже давно не было женщины. Он угостил проститутку шнапсом. Ивон оказалось тридцать пять, и она была немкой наполовину. Наполовину она была полячкой. Выйти на улицу её заставило то, что её муж погиб на фронте, родителей уже не было. Выйти замуж в таком возрасте было сложно. Холостые же немцы искали себе жён среди молодых и чистокровных ариек. Кольбе ей не верил. Но выслушал её слёзную историю. К тому же Ивон брала немного за ночь. Даниэлю было на это плевать. Завтра утром он сдаст эту женщину полиции, а сегодня оторвётся по-хорошему. Зимой темнеет рано и в этот вечерний час улицы Мюнхена освещали только фонари. Даже луна скрылась за толщей облаков. Было немноголюдно и Кольбе приобняв проститутку, что-то нашёптывал ей на ухо. Он не видел фигуры, что стояла в переулке, прижавшись к стене дома. А Гензель выжидал. Главное, чтобы не было людей. Он знал, что квартирка, что снимает Ивон, была недалеко от бара, а значит гестаповец вряд ли возьмёт такси. В правой руке у него был пистолет, а в левой – небольшая диванная подушечка. Он не хотел, чтобы выстрелы услышал кто-нибудь. Он должен убить штурмшарфюрера. Сейчас или никогда. Во-первых, это был сотрудник гестапо, а во-вторых, его боялась Эмма. Кольбе лишь заметил, как в свете фонаря блеснул значок с цветком эдельвейса. А в следующую минуту в его сердце вошла пуля. Ивон не успела даже пискнуть и тоже упала рядом со своим клиентом. - Это вам от «Пиратов Эдельвейса», - прошептал Гензель и скрылся в переулке. Он влетел в квартиру, где собирались «Пираты» и упав на диван рядом с Марикой, притянул к себе за голову и поцеловал в губы. - Я сделал это! Гензель выглядел словно мальчишка, получивший высший балл в школе. Ему было плевать на то, что Гретель нахмурилась. Марика чуть отстранилась и посмотрела на своего парня: - Надеюсь, ты не наделал шума? - Расслабься, - он приобнял девушку и, взяв из её рук бутылку пива, сделал внушительный глоток. В нём бурлил адреналин. Да, он уже убивал до этого. Но это были какие-то солдаты и дворецкий. Сегодня он пристрелил штурмшарфюрера! Проститутка не в счёт. Свидетелей надо убирать. Почему он не прибил тогда эту сучку Грету? Что это было за благородство с его стороны? С женщинами он не воюет? Глупости! Нужно убирать всех. Нельзя, чтобы оставались следы. Ему повезло, что полиция его не нашла. Он сделал ещё глоток и снова поцеловал девушку. Гретель покачала головой и посмотрела на Дафну. Улыбнулась. Девушка наклонилась к сумке, что стояла у её ног и достала хорошую стопку листовок. - Ты молодец! Сегодня ночью нужно их раскидать. Ты присоединишься? - Ты могла бы и не спрашивать, Гретель. Регина с Генри стояли на вокзале Эдинбурга. Они были одни. Немецкие рейхсмарки тут были бесполезны. Но оставаться в Германии было небезопасно. Нужно было думать, что делать дальше. Эмма приехала в Мюнхен днём. До дома она решила дойти пешком. Зря тратить деньги на такси не имело смысла. А встериться с Кельбра было практически невозможно. И быть может, он уже даже вернулся в Берлин. Девушка вставила ключ в замочную скважину и неуверенно повернула. Вдруг Даф и Рафи нашли новую квартиру, а новые жильцы сменили замок? Но дверь открылась. Блондинка несмело вошла в квартиру и тут же встретилась взглядом с Дафной. Прошёл всего лишь месяц, но Циперович изменилась. Эти изменения бросались в глаза и были не только внешние в виде отросших волос. В её взгляде карих глаз не было той затравленности, что была в «Дахау». Шван улыбнулась. Но Дафна смотрела на неё с упрёком. - Ты вернулась? – губы её едва дёрнулись в усмешке. - Да. Я вернулась, Даф. - Почему? Я уже не ждала тебя. Эмма бросила дорожную сумку на пол и отставила трость. Он прошла в маленькую гостиную. - А где Рафи? - Спит. Моему брату пришлось устроиться продавцом газет. - Не злись на меня, Даф. Эмма устало опустилась на стул и посмотрела на Циперович. Она достала портсигар и, открыв, протянула девушке. Та не стала отказываться от сигареты, и они закурили. Какое-то время они просто молчали. - Я жду ребёнка, - вдруг прервала тишину блондинка. Увидев ошарашенный взгляд брюнетки, усмехнулась. – Такие дела, Дафна. И я хочу его сохранить. Ивон пришла в себя в больнице. Она потеряла много крови, но была жива. ________________________________________________ Дорогие читатели, прошу на меня не ругаться за то, что, будучи беременной, Эмма курит и иногда выпивает. О вреде всего этого на организм матери и ребёнка заговорили намного позже. А до этого женщины даже не догадывались об этом.