Однажды в Берлине

- Девица жива! – Гензель стукнул ладонью по столу. Этим вечером группа из нескольких молодых людей находилась в той же квартире, что и накануне. Кто-то курил, кто-то пил пиво. Кто-то и то и другое. Эмма стояла у окна с Дафной и обе курили в окно. - Ты должен был быть аккуратнее, - сказала Гретель. – А теперь ты нас всех подставил. - Я, блять, знаю, сестрёнка! – парень психовал. Он схватил бутылку шнапса, стоявшую на столе и выпил из горла. Он единственный, кто пил крепкий алкоголь. - Не налегай, Гензель, - спокойно сказала девушка. - Не указывай мне! – Хауффман тряхнул бутылкой и часть жидкости выплеснулась. – Ебать! - И перестань ругаться, тут Рафи. Рафаэль был единственным ребёнком, который присутствовал на собрании. Он сидел в кресле, поджав ноги. В данный момент он боялся Гензеля. Его кумир выглядел безумцем. Его глаза, казалось, готовы были метать молнии. Мальчик больше не работал продавцом газет, так как Эмме-Хорсту удалось устроиться продавцом в продуктовый магазин. Это было удачей, так как платили на порядок выше, чем если бы по утрам пришлось ходить по улице. Гензель поморщился и снова выпил из бутылки. Его колотило. Честно говоря, он очень боялся. Ведь уходя, он упомянул «Пиратов», и женщина могла это слышать. Гретель встала из-за стола и забрала шнапс из рук брата. - Нам нужно решить, что делать? - спросила девушка. – Проститутка тебя видела? – Она закрыла бутылку и поставила её в шкаф. - Не знаю! Я ушёл быстро. - Ты что-нибудь говорил? Парень резко вдохнул сквозь зубы и провёл руками по волосам. - Гензель?! - Я … сказал… - Что? - Это вам от «Пиратов Эдельвейса». - Идиот, - пробормотала Эмма, выдыхая сигаретный дым в окно. Гензель с отчаянием посмотрел на девушку, которая ему нравилась и от Марики не утаился его взгляд. Девушка напряглась и тоже кинула взгляд на Шван. Она вдруг почувствовала от неё угрозу. Блондинка же, затушив сигарету о подоконник, выкинула окурок в окно. – Я ухожу. Простите. Мне не хорошо. Даф, Рафи? Марика с ненавистью посмотрела на закрывшуюся за троицей дверь. Мало того, что на эту девицу запал Гензель, так она ещё и смеет игнорировать их дело! Эмма не стала скрывать своё положение, сказав Гретель, что ждёт ребёнка и обращается к «Пиратам» за поддержкой. В девушке она чувствовала необъявленного лидера. Та была на редкость от остальных спокойной и серьёзной личностью. И в данный момент она и правда чувствовала слабость. Ей хотелось на свежий воздух. - Ты в порядке? - обеспокоенно спросила Дафна. Эмма полной грудью вдохнула вечерний воздух и посмотрев на девушку, улыбнулась: - Сейчас – да. Прости, если ты хотела там остаться. Но я боюсь возвращаться одна. Вдруг со мной что-то случиться. - Молчи, Эмма, я всё понимаю, - Даф взяла блондинку за локоть и положила ей голову на плечо. Она радовалась, что может это делать без боязни быть осуждённой и арестованной, так как на Шван был мужской костюм. Свободной рукой Эмма держала Рафи за руку. – А Гензель и правда идиот, - спустя какое-то время сказала девушка. - Если эта женщина его слышала, то я не знаю, что может случиться. Думаю, что мы будем вынуждены на какое-то время притаиться. Эмма лишь грустно улыбнулась. Они подходили к дому, где была их квартирка. Они вошли и Шван позволила себе поцеловать девушку в макушку. - Прости меня, - услышала она. - За что? - Я рада, что ты вернулась, Эмма. Я скучала по тебе. - Рафи, давай, иди в свою комнату, - улыбнувшись сказала блондинка и когда мальчик убежал, склонилась над Дафной и проникновенно поцеловала её. Прошло четыре месяца. После той заметки в газете, о проститутке и убитом гестаповце всё стихло. Скорее всего женщину или сразу убили, или отправили в концентрационный лагерь. Жизнь шла своим ходом. Девушкам и Рафи пришлось перебраться в другую квартирку, так как вскоре Эмме уже сложно было бы скрываться под маской молодого человека. «Пираты» продолжали раскрашивать краской дома с антиправительственными лозунгами, забрасывать улицы листовками. Часто на улицах теперь можно было встретить надписи типа той, что увидела Эмма несколько месяцев назад. С недавнего времени девушка работала помощницей у жены офицера, который был на фронте. У той было уже двое детей, и она должна была в скором времени родить третьего. Хельма была чуть старше Эммы, но до невозможности глупа и безоговорочно влюблена в фюрера. Но она приняла Шван очень тепло и считала их чуть ли не подругами. Она была не против того, что блондинка тоже ждала ребёнка. Сама она не собиралась останавливаться на своей второй беременности. Она с гордостью поведала, что была выпускницей первой «Школы Невест» в 1937 году в Шваненвердере, после чего она сразу же вышла замуж. Её близнецам Ади и Хеди было полтора года, и она радовалась как маленькая девочка, что у неё с Эммой почти один срок. И что радовало блондинку, Хельма почти не интересовалась жизнью блондинки за дверью её квартиры. Малыши спали. Хельма и Шван были на кухне. Хельма что-то вышивала на белой рубашке сына, которую сама недавно сшила, а Эмма готовила. - Ты слышала о «Пиратах Эдельвейса»? – вдруг задала вопрос Вольф. Блондинка чуть напряглась, помешивая тушёные овощи. Похоже, её напряжение девушка истолковала по-своему. – Я тоже их ненавижу. Вчера эти отморозки напали на моего брата и его товарищей. Вигу сломали нос, кого-то пырнули ножом. Я бы всех их просто вздёрнула, - со спокойным презрением сказала девушка. - Шатаются по нашим улицам, мешают жить. Почему полиция ими, наконец, не займётся? Эмма? Блондинка обернулась и попыталась улыбнуться: - Прости, ты просто меня напугала. Тот парнишка жив? - Виг сказал, что рана неглубокая. Прости меня, - Хельма отбросила вышивку и подойдя к Шван приобняла её за талию, положив голову на плечо. – Я не знала, что ты такая впечатлительная. Эмма вернулась к готовке, а Вольф к своей вышивке. Шван не понимала, зачем устраивать поножовщину с гитлерюгендцами? Что это может дать? Надписи на стенах, листовки – всё это неплохо. Но если они хотели чего-то добиться, нужно было действовать иначе. А сейчас это напоминало какой-то детский сад. Шван, хоть так и не вступила официально в ряды «Пиратов Эдельвейса», всё же переживала за них. Самым младшим было не больше четырнадцати лет. Они уходили из школы, лишь бы не вступать в «Гитлерюгенд». Это, конечно, было смелым шагом с их стороны. Но с другой стороны они лишали себя образования. Умнее, пусть и на много опаснее, было бы вести разрушительную работу изнутри. Спустя полгода Регина уже более или менее сносно выучила английский язык, работая посудомойкой в одном из баров Эдинбурга. Хозяин бара хоть и недовольно смотрел на то, что Реджина, а здесь её звали именно так, берёт с собой на работу пятилетнего сына, всё же разрешал ей это делать. В силу своего возраста её мальчик уже лучше неё разговаривал на английском, но порой всё равно путал слова, чем смешил работников кухни. Но девушка понимала, что долго это продолжаться не может и ей придётся искать новую работу. Она видела, как порой с каким хмурым взглядом поглядывает на её сына мистер Джонсон, но к самой Реджине у него не было пререканий. Поэтому он терпел. До поры до времени. А ещё брюнетке не нравились сальные взгляды, которые кидал на неё порой хозяин бара. Она понимала, что долго так продолжаться не может и скоро ей придётся искать другую работу. Сегодня у неё был выходной, и они с Генри гуляли в парке, когда она заметила, что на лавочке напротив сидящий мужчина, порой кидает на неё взгляды и что-то делает в своём блокноте. Заметив её хмурый вид, мужчина встал и подойдя к брюнетке, улыбнулся. - Простите мою наглость, – он повернул блокнот и Реджина увидела там рисунок: она и Генри. – Вообще-то, я журналист, но в свободное время люблю порисовать. Меня зовут Дэвид Нолан. - Реджина Ми… Реджина Миллс, - представилась брюнетка. – Мой сын – Генри. Дэвид уловил акцент и понял, что молодая женщина скорее всего совсем недавно в Великобритании. Нолану было за сорок. Он был женат уже как двадцать лет, но детей с женой у них, к сожалению, не было. - Привет, Генри. - Здравствуйте, мистер! – улыбнулся мальчик. Нолан оторвал листок и отдал его малышу. - Могу я выпить с вами кофе? – увидев снова напряжённый взгляд, пояснил. – В свободное от работы время я пишу о людях. Рассказываю истории из их жизней. Я вижу, что вы недавно в Великобритании, - Дэвид старался говорить медленно, чтобы Миллс его понимала. – Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали о себе, о Генри. Откуда вы. Если не против? Пришёл август 1940. Германия шла победоносным шагом на восток: пару месяцев назад Франция полностью сдалась на милость фюрера. Немецкие войска планировалось забросить в Африку. Эмма всё-таки уволилась, так как ей тяжело было справляться с обязанностями. Срок приближался, и она передвигалась, словно «обожравшийся пингвин». Так девушка говорила о себе. Дафна окружила её заботой и любовью, разрываясь между ней, работой и деятельностью «Пиратов». Противостояние «Пиратов Эдельвейса» и гитлерюгендцев накалялось. И те, и другие организовывали свои патрули и нападали друг на друга. Сильнее всего движение «Пиратов» процветало в Кёльне. Но и в Мюнхене старались не отставать. Гензелю однажды едва не удалось саботировать рабочий процесс на заводе, где он работал, но его кто-то сдал. Парень с трудом унёс ноги и теперь ему приходилось скрываться. Дафна всё так же работала на типографии, где периодически на свой страх и риск печатала прокламации. Она продолжала скрываться под маской Вильгельма Геббельса. Деньги Эммы от продажи золота закончились. Жить становилось сложнее. Чтобы скрыться от полиции Гензеля пришлось спрятать в небольшом домике в Бад Тёльце, пригороде Мюнхена. Он также стал конспиративной квартирой «Пиратов», где жили Эмма, Дафна, Рафи и ещё два подростка четырнадцати и семнадцати лет, чей отец был на фронте. Домик принадлежал Абраму и Ребекке Розенбергам, чей сын Леви погиб в застенках гестапо. Розенберги были уже в преклонном возрасте и не боялись смерти, предоставляя укрытие тем, кто пытался противостоять режиму. Дафна почти каждый день на электричке ездила на работу. Как и Пауль с Лукасом. У Розенбергов в квартале от дома была своя аптека, так что Гензель, Эмма и Рафи на целый день оставались одни. - Мы сегодня разбили окно городской управы, - с гордостью сказал Лукас, вскинув победоносно руку, сжатую в кулак. - Ага, а ещё на булыжник привязали листовку, чтобы обер-бургомистр оглядывался тёмными вечерами, когда идёт по улице. Ведь «Пираты» не дремлют! Эмма положила руку на живот, что-то почувствовав. Срок уже был на исходе. Дафна отреагировала быстро, посмотрев на Шван. - Всё хорошо? - Я не знаю. - Думаю, тебе лучше прилечь. Циперович помогла Эмме встать со стула и отвела её в спальню, в которой жили они с Рафи. Молодые люди же спали в гостиной. У хозяев дома была тоже своя каморка на чердаке, где раньше обитал их сын, но из-за положения девушки они отдали ей свою комнату. Шван не ошиблась – это были схватки. Поздно ночью они усилились, поэтому Гретель был послан за доктором Абрамовичем, который жил в соседнем доме. Абрамович был обычным фельдшером, но это был на данный момент единственный врач, которого могла себе позволить Эмма. К счастью всё было хорошо. Ребёнок, а это была девочка, родилась рано утром, огласив дом Розенбергов громким плачем. Когда к молодой маме уже можно было войти, Гензель, оттолкнув Дафну, которая оторопело посмотрела на него, вбежал в комнату. - Я могу на неё посмотреть? – возбуждённо воскликнул парень. Эмма снисходительно посмотрела Хауффмана и показала личико дочери. – Она красавица. - Шван закатила глаза: сморщенный красный комочек не мог быть красавицей. – Назови её Хелена. - Это ещё в честь чего? – не поняла девушка. - В честь Хелены Бернер. (Прим. Член коммунистической партии Германии, контрразведчик, была заочно приговорена к смерти) - Так, Гензель, хватит! – устало воскликнула Шван. – Оставь меня, пожалуйста. В последнее время Гензель стал её безумно раздражать. - Но… - Ты слышал? – в дверях, скрестив на груди руки, стояла Дафна и смотрела на парня, готовая сама уже вытолкнуть того из спальни. - Как я от него устала, - закрыла глаза блондинка. Малышка спала в люльке, которая осталась ещё от Леви. Дафна скинула обувь и села с ногами в кровати. – Устала от всего… От Гензеля, от «Пиратов», от войны. Когда это всё, наконец, закончится? – Шван всхлипнула. Нервы не выдерживали. И как она в этот момент хотела, чтобы рядом была Регина. Нет, Дафна была хорошей подругой, спутницей. Но это было не то. Она не чувствовала к этой девушке то, что чувствовала к Мильц. Даже несмотря на всё время, что прошло. Где она сейчас была? Куда уехала. Почему она ничего не сказала Рути? Если б только знать? Она бы уже давно ринулась на поиски любимой. Но тут Эмма подумала о девочке, о её дочке. Смогла ли она, будучи беременной пуститься на поиски Регины? Не случилось ли бы с ней чего по дороге? Нет, без помощи «Пиратов» она не справилась бы сама. А значит, нужно быть им благодарной. Она вздохнула и опустила голову на плечо Дафны. Что ж… Она будет просто верить, что в данный момент Регина и Генри находятся в безопасности. Каким образом эта небольшая книжка на английском языке оказалась в доме, Эмма не знала. Автором был некий Дэвид Нолан, английский писатель, журналист, эссеист и художник. Книжка называлась «Реальные истории, рассказанные реальными людьми» и в предисловии говорилось, что повествование построено в форме диалога самого Нолана с людьми, которых он встретил в жизни: мальчишка – чистильщик обуви; солдат Первой Мировой, который лишился ног; кадет Королевского военно-морского колледжа и девушка, бежавшая из гитлеровской Германии. Четыре рассказа интервью, четыре разных судьбы. Каждый очерк сопровождался не фотографией, а рисунком, сделанным Ноланом. Эмма скучая пролистала страницы, когда вдруг с последнего рисунка на неё посмотрели такие знакомые и такие любимые глаза. Глаза Регины Мильц.