Однажды в Берлине

Для Реджины снова начался ад. Нет, Хамберт вёл себя как обычно, но он забрал у неё ключ от дома. В школу он стал отвозить Генри на машине и забирать после. Когда у него были выходные, он позволял женщине выйти на прогулку, но вместе с ним. А Генри в это время оставался дома. За продуктами и вещами первой необходимости мужчина ходил сам. Реджина надеялась, что рано или поздно Грэм опять сорвётся и напьётся и тогда они с Генри смогут уйти. Но тот держал себя в рамках. Пил, но не как в тот вечер. По отношению к Генри мужчина был почти по-отечески тёплым. Порой интересовался делами в школе и как-то даже попробовал помочь ему с домашним заданием, на что мальчик буркнул, что справится сам и мужчина просто отстал. Миллс видела, что в её сыне всё больше и больше растёт ненависть к этому человеку. Но мальчику в прошлом году исполнилось только десять лет, и он ничего не мог поделать, а лишь внутренне беситься от того, что ничем не может помочь своей маме. Случилось это в начале марта. Реджина была в комнате Генри: тот немного приболел и лежал в постели, обнимая любимую игрушку. Миллс сидела на кровати и читала ему книжку, когда дверь в комнату открылась и на пороге появился мужчина. Тот был снова пьян. - Я хочу есть, - недовольно сказал он. Грэм, было видно, с трудом стоял на ногах. Он держался за косяк, чтобы не упасть. Волосы были всклочены и падали на глаза. Он нетвёрдой походкой подошёл к кровати и хотел забрать у женщины книгу, но та не позволила ему это сделать. Она открыла выдвижной ящик тумбочки положила книгу туда. - Я вас услышала, мистер Хамберт, - холодно сказала она. – Снимайте пальто и идите на кухню. Я сейчас всё разогрею. - И чего это ты с этой игрушкой всё время? – скривившись, воскликнул Грэм. – Ты уже не маленький. Дай сюда этого поганого медведя, выкину его на хуй! Мужчина было потянулся к Генри и тот от страха съежился, прижимая подарок Эммы к себе ещё сильнее. Миллс неожиданно подскочила и встав на пути мужчины, оттолкнула того от кровати. - Только посмей прикоснуться к моему сыну! – прошипела брюнетка, словно разъярённая самка, защищающая своего детёныша. – Я тебя убью! Хамберт оторопело моргал глазами: такого он никак не ожидал от брюнетки. Но он быстро пришёл в себя и замахнувшись, ударил Реджину по лицу так, что та, отлетев в сторону, упала, а из уголка губ потекла тонкая струйка крови. Генри отбросил медвежонка и увидев, что мужчина повернулся к нему спиной, намереваясь опять что-то сделать, неожиданно запрыгнул ему на спину и вцепившись в волосы, закричал: - Не трогай мою маму! В порыве гнева юный Миллс сорвал повязку с глаза. Хамберт пытался отпихнуть мальчишку. В первые секунды Миллс ужаснулась. Зрелище было то ещё: пустая заплывшая чёрная глазница. Женщина отшатнулась. Но когда мужчина скинул Генри со спины и тот упал, ударившись спиной о кровать, женщина озверела. Она услышала, как от боли застонал её мальчик. Никто так не имел права так поступать с её сыном! И всё произошло слишком быстро! Взгляд Реджины упал на ножницы, лежавшие на столе Генри. Она устала. Безумно устала от всего: от отношения Хамберта, от того, что тот запер её в своём доме словно в темнице, от того, что пользуется её телом, от того, что она бессильна была что-то сделать. Сегодняшнее происшествие, то как мужчина обошёлся с Генри переполнило чашу её терпения. Хамберт захрипел и струя крови, забив фонтаном, брызнула в лицо женщины. Он схватился за ручку ножниц, пытаясь вынуть их из горла. И это его добило. Фонтан ударил ещё сильнее. Мужчина закашлялся, захрипел, как-то очень страшно забулькал горлом и забился в агонии. Через несколько секунд всё было кончено. Грэм Хамберт замертво упал на пол. Его единственный глаз глядел в пустоту. Реджину колотило. Она присела на пол и судорожно начала глотать воздух. Господи! Что она сделала? Она убила человека! Она смотрела на безжизненное тело, широко распахнув глаза. - Мама… - вдруг услышала женщина и медленно повернула свою голову. Генри сидел на полу возле кровати и в его глазах были слёзы. Миллс на коленях подползла к сыну и обняла его. Тот всхлипнул и прижался к матери, закрыв глаза. Ему было страшно смотреть на мёртвое тело. Это было второй раз в его ещё короткой жизни, когда он увидел смерть человека своими глазами. - Всё хорошо, малыш, - прошептала брюнетка. Она была обязана взять себя в руки. Ради её мальчика! Реджина глубоко вздохнула и выдохнула. - Ты его убила, - услышала женщина. Она посмотрела на сына, который не всё ещё мог открыть свои глазки и поцеловала его в висок, не замечая, как пачкает Генри в крови Грэма. - Мы свободны, мой родной… - прошептала она. Спустя несколько минут женщина усилием воли всё-таки смогла взять себя в руки. - Сынок, нам нужно уходить отсюда. Срочно. Миллс умылась и протёрла пятна крови с лица Генри. Причём проделала она это с удивительной хладнокровностью. Она сложила в дорожную сумку все самые необходимые вещи. Из кармана пальто Хамберта достала бумажник и взяла оттуда все деньги, что там были. У них ещё было время до закрытия банка, где Миллс сняла со своего счёта все свои накопления. Апрель 1945 год. Германия билась в агонии. Третий рейх доживал свои последние дни. Это было понятно всем. В «Дахау» это чувствовалось в особенности. Крематорий начал работать в нештатном режиме, отправляя в жерло своих печей всё большее количество жертв. Но какое-то непонятное, необъяснимое чувство не давало Гензелю покончить с Марикой. Если говорить начистоту, он давно мог отправить свою бывшую девушку обратно в камеру. Клару же можно было перевести на козье молоко. Да и девочка росла. Скоро можно было отучать малышку от материнской груди. Наверное. Но он ничего в этом не смыслил. Марика же была удивлена, почему она всё ещё живёт с Гензелем? Почему тот не отправит её обратно в бараки проституток или вообще в газовую камеру, как всегда грозился? Гензеля посадили в камеру дисциплинарной тюрьмы за то, что тот появился на службе подшофе. Он всегда был с этим осторожен и мог позволить себе напиться только на выходных. Но похоже, последние новости с войны выбили его из колеи. Советские войска взяли столицу Германии в кольцо. Берлин бомбили англичане и американцы ещё с сорок третьего. Теперь же под натиском Красной Армии оплот Третьего рейха будет уничтожен полностью. Русские были словно саранча. Их было много, они бесстрашно шли в бой, сметая всё на своём пути. И Гензель боялся русских. Если бы в тот злополучный день он не пошёл искать Эмму. Он бы не столкнулся с гитлерюгендцами. Его бы не схватила полиция. Шрамы, оставшиеся на теле после линчевания цепью, были страшны. Как хорошо, что кроме Марики их никто не видел. Как бы он объяснил их появление? Полицай, который пытал его, помог ему, как и обещал. Но что теперь? Он сидел в камере и ему хотелось орать от безысходности. Ему почему-то вдруг стало безумно страшно. Мужчине вдруг показалось, что сама Смерть встала за его плечом и истерически хохочет. «Всё кончено, Гензель. Всё кончено…». Холодная капелька пота стекла по его спине и дверь камеры тут же открылась. Перед ним стоял солдат в форме вермахта с перебинтованными головой и рукой. Гензель знал, что несколько раненых находятся в их госпитале. - Беги, спасайся, прячься! Сюда идут союзники! Гензель вскочил со стула. Предчувствие его не обмануло. Бут дёрнул створку товарняка и пошатнулся, поднеся кулак ко рту, испугавшись, как бы его не вывернуло. Груда обнажённых тел, вернее почти скелетов, была свалено в кучу. И такой вагон был не один. Август почувствовал, как за его плечо схватились и тут же рядом с ним упал солдат, скорчившись в приступе рвоты. - Скарлетт, - вспомнил лейтенант. - Простите, лейтенант, - пробормотал парень, вытирая рот рукавом. – Виноват. - Всё нормально, Уилл, - Бут протянул солдату руку, помогая тому подняться. – Эти отморозки достойны только смерти, - пробормотал он сквозь зубы. Скарлетт оказался ещё более-менее стойким. Были открыты и другие вагоны, и то, что (кто) находилось там… Зрелище было не лучше. Кого-то из солдат начало так же выворачивать при виде этого. Были и те, кто просто забился в истерике. Их было меньше, но они были. Какой-то парнишка, совсем почти юнец, упал на землю и, скорчившись в позу эмбриона, начал выть. К ему подбежал кто-то, на ходу доставая из заплечного мешка фляжку, в которой скорее всего была даже не вода, а что-то покрепче и практически силой влил в рот. - Томми, держись, мы перережем этих ублюдков! Услышав эту фразу Бут и Скарлетт переглянулись и рядовой не смог сдержать усмешки полной горечи. (Прим. «Томми» чаще прозвище солдата британской армии, реже просто англичанина) На что Бут лишь укоризненно покачал головой. - Это, блять, не люди, нелюди… - пробормотал парень за спиной лейтенанта, но тот даже не подумал отчитать его за неуставное поведение. То, что было перед их глазами, такое даже в страшном сне сложно было представить. - Стой! – приказал Бут одному из солдат. Мужчина открыл дверь комнаты и увидел, как в углу, скорчившись, и закрывая собой орущего младенца, сидит молодая женщина. Август поднял руку, приказывая рядовому не двигаться и обратился к женщине на немецком. - Всё хорошо. Мы вас не тронем. Август не видел иных женщин в лагере, кроме заключённых. Эта была единственной. Что она делала в комнате барака, в котором жили работники «Дахау»? - Как вас зовут? - Марика, - послышался ответ. – Прошу, не трогайте Клару. - Марика. Не бойтесь, - Бут сделал шаг. - Не бойтесь. Вас никто не тронет. Ребёнок надрывался от плача. Лейтенант обернулся и приказал рядовому закрыть дверь с другой стороны. - Марика. Всё закончилось. – Август вдруг догадался, что женщина не просто так была здесь. Будь она женой одного из работников, её уже давно бы уже не было в «Дахау». Все женщины, кроме заключённых покинули лагерь. – Вы свободны. Август вышел из комнаты и посмотрел на солдата. - Ты отвечаешь жизнью за эту женщину и её ребёнка, - приказал он. Рядовой кивнул. Гензель, стоя в коридоре, слышал, что снаружи что-то твориться: автоматные очереди, одиночные выстрелы. Вдруг в проёме двери показался охранник. Он знал его. Это был совсем ещё мальчишка, недавно прибывший в лагерь. Его грудь была окровавлена. А глаза были полны боли, ужаса и отчаяния. - Спасайтесь, они … - но он не договорил. Парнишка вначале упал на колени, а потом рухнул лицом вниз. Его тело дёрнулось лишь единожды. Хауффман рискнул выглянуть наружу и ужаснулся тому, что творилось там. Ему стало страшно. Нет, страшно, это было не то слово. Он захлопнул дверь. Выхода не было. Солдаты союзнических войск и освобождённые заключённые добивали охрану, что была снаружи. Безжалостно. Кто-то запинывал уже раненых, добивали камнями, солдаты отстреливали. Это был кромешный ад! Гензель заметался. Он не знал, что делать. Мысль о дочке возникла и исчезла. Нужно было спасать собственную жизнь. Что? Что делать? Он не замечал паникующих вокруг него других людей. Ему было на всех плевать. Надо спасать свою жизнь. Ему было страшно. Как же хотелось жить! Он с кем-то столкнулся и отшвырнул его в стену. - Хауффман! - Иди ты на хуй! – почти завизжал мужчина. Дверь открылась и коридор прорезала автоматная очередь. Тот, кого он толкнул пошатнулся и упал, прикрыв собой Гензеля. Упал уже замертво. - Скарлетт! – Бут положил руку на плечо рядовому. – Успокойся. Они все пойдут под трибунал. Не стоит вершить самосуд. - Это твари! – воскликнул Уилл. - Да. Но опусти автомат. Все, кто остался жив, понесут наказание. Майор дал слово. Скарлетт вдохнул воздух сквозь зубы. Зрелище, что он увидел в вагоне, всё ещё стояло у него перед глазами. И, наверное, будет преследовать его всю жизнь. Этих гадов было мало повесить! Они заслуживали тех же мук, что они причинили другим. А ведь среди тел были не только мужчины, но и женщины и дети. Если бы кто-то посмел причинить боль его матери или сестре, он самолично перерезал бы им горло! Всех оставшихся в живых работников концентрационного лагеря вывели к одной из стен. Среди них был и Гензель Хауффман. Ему казалось, что среди оставшихся в «Дахау» он видел Генриха Виккера, старшего, из оставшихся в лагере офицеров. Но он не знал, что тот был застрелен всего несколько минут назад. Хауффман не знал, что когда тому спину упёрся пистолет Бута, тот тихо произнёс: «Хайль Гитлер! Чтоб вы все сдохли!» И Август, не моргнув глазом спустил курок. Их, человек около ста, может меньше, поставили возле стены рядом с башней и приставили двух пулемётчиков. Рядом с башней лежали пять трупов охранников, которые, видимо до захвата, вели оборонительный огонь. А позже их просто расстреляли. Вдруг раздалась пулемётная очередь. Гензелю вдруг стало тяжело дышать, и он начал оседать. Он пытался поймать ртом воздух, но всё было тщетно. Мужчина начал оседать… Это был конец… Он уже не видел, как к пулемётчику подбежал Бут и оттолкнул того от орудия. Позже выяснилось, что у рядового просто не выдержали нервы и он начал просто палить. В результате чего погибло пятнадцать человек и более двадцати было ранено.