Однажды в Берлине

1945. Независимо друг от друга Эмма и Реджина прочитали в газетах о смерти президента США Франклина Рузвельта. Смерть была внезапной. И всё же она не повлияла на военные действия. Судьба Германии была предрешена. Столица Третьего рейха уже и так уже была в кольце, Берлин подвергался ежедневным бомбёжкам. Теперь же всё всем было ясно: война проиграна. Эберт, сын Греты и Христиана сидел в бомбоубежище и старался не расплакаться. Буквально несколько минут назад на его глазах погиб его Диди. Того просто завалило кирпичами. Бомба угодила в здание, а он каким-то чудом смог увернуться. Но его любимый остался под завалами. Навсегда. Ещё несколько сантиметров и Эба бы тоже погребли кирпичи. Но кто знает, что ещё может случиться. Война проиграна, но не окончена: бои шли на улицах Берлина, и ему приходилось в них участвовать. Будь проклята эта война! Молодому человеку хотелось метаться, но ему приходилось держать себя в руках. Он точно не знал, что случилось в доме коменданта «Дахау», мать не рассказывала. Но молодой человек догадывался. Несмотря на то, что он был против режима, он возненавидел Эмму Шван за то, что та была виновна в смерти его отца. Но больше всего он ненавидел того, имя которого он даже не знал. Тот, кто самолично нажал на курок и убил его папу. Но Эберт не знал, что в данный момент этот мужчина находится в тюрьме. Гензелю удалось избежать смерти, как и тем немногим, кто служил в концлагере. Мужчину что-то спасло. Уже потом, после войны, Гензеля Хауффмана долгие годы мучили кошмары и совесть. Очень часто ночью он просыпался в холодном поту. Этот человек достиг девяностолетнего возраста, умер в окружении детей и внуков, так и не простив себя за то, что когда-то совершил. А где-то была Марика и его дочка. Он не стал их разыскивать после окончания войны. Он знал, что его не захотят видеть. И не пустят даже на порог. Генри выбежал из магазина и осмотревшись, побежал по мощёной улочке. - Миллс! – услышал он и оглянувшись, перемахнул через забор и через несколько секунд оказался на заднем дворе. – Чё, как? Мальчик из карманов брюк вытащил две пачки сигарет, а из куртки достал бутылку вина. - Бля… Я же просил тебя виски, - поморщился шестнадцатилетний Бобби. – Ладно, это тоже сойдёт. Ты в банде, уговорил. Несколькими минутами раньше, Генри вошёл в деревенский магазинчик, улучив момент, когда продавец отлучится. Мальчику удалось стащить сигареты, вино и наличку из кассы, которую поделили между десятью членами их подростковой группировки. Это была его первая сигарета. Мальчик закашлялся, на что Бобби похлопал его по плечу. - Всё путём, братишка, на, глотни, - и дал ему бутылку с вином. - Ты пьян? – удивилась Реджина? – И от тебя пахнет сигаретами! - Отстань, мам! – отмахнулся подросток. - Это ещё что такое, молодой человек? – строго спросила Миллс. - Убери руки! – возмутился младший Миллс. Мимо проходила мать настоятельница. Она слышала разговор и, постучав о косяк двери, спросила: - Я могу войти? Миллс кивнула. - Генри, - мисс Горм, подошла к мальчику и положила руку на плечо. – Я понимаю, что ты уже взрослый и считаешь себя мужчиной. Я права? Мальчик стоял, насупившись. - Ты являешься единственной поддержкой и опорой своей мамы. Если с тобой что-то случиться, представь, какого будет ей? На кого она положиться в трудную минуту? Я думаю, ты не хочешь, чтобы твоя мама страдала? Я не знаю, какое событие заставило вас постучаться в двери монастыря, но я подозреваю, что случилось что-то нехорошее, и твоя мама попросила помощи у нас. Мы помогли твоей маме сберечь ваши жизни. И ты хочешь пустить всё на самотёк? Можешь не говорить, что ты сегодня сделал, а я подозреваю, что что-то плохое. Просто пообещай мне, что это больше не повторится. Просто подумай о Реджине. Что она пережила ради тебя, мой мальчик? Генри помнил. Он помнил всё: как они выживали в Берлине, как им помогла Эмма, отправив их в Кельбра, он помнил, как мама зачем-то согласилась на помощь мистера Хамберта, как тот казался хорошим, но на деле оказался мерзавцем… Он знал, что его мама терпела многое ради него! Он опустил голову и пробормотал: - Этого больше не будет, обещаю. Всё это время Реджина Миллс жила в монастыре. Она помогала монахиням по хозяйству, на кухне. Её Генри посещал местную школу при монастыре. Как-то мисс Горм спросила женщину, почему та не ходит на мессы. - Я – иудейка, мать настоятельница, - честно ответила женщина. Больше не было вопросов. Похоже, настало время уходить. Полиция так и не объявилась. Это значило, что... Что это могло значить? Может, они, и правда не выяснили обстоятельства убийства Грэма Хамберта? К тому же Генри больше не выходил за стены монастыря. Он вышел лишь однажды, вернувшись с подбитым глазом и порванной одежде. Но ничего не сказал, что с ним приключилось. Она постучалась в кабинет настоятельницы. Эмма осторожно убрала руку Клео, обнимающую её и выскользнула из-под одеяла. Надо было собираться на работу. Да, она позволила себе сломаться под натиском этой женщины. Но на то были свои причины. Да, она хотела секса и это было одной из причин. Но не главной. Живя с Клеопатрой, она могла себе позволить не платить за жильё. У Клео был шикарный особняк. У неё было неплохое наследство, ценные бумаги… Эмма не стала вдаваться в подробности, лишь поняв, что Клео была представительницей какого-то дворянского рода. И Шван вполне могла позволить себе не работать и жить в своё удовольствие, но не стала. Единственное, на что она согласилась, так это на то, что у Кристен появилась гувернантка, которая готовила её к школе и обучала английскому языку. И обедали они всегда в том же кафе, где и познакомились. Шван понимала, что рано или поздно она уйдёт от Клео. Та видела в ней лишь тень любимой, а Эмма не переставала думать о Регине. Это был какой-то эрзац отношений и обе женщины это осознавали, хоть и не признавались друг другу. И, честно говоря, они были больше друзья, чем любовницы. - Ты хочешь мне что-то сказать, - Клеопатра выдохнула дым папиросы. Эмма глотнула свой кофе и посмотрела в окно. - Как ты догадалась? - Я могу читать тебя как открытую книгу, - улыбнулась Клео. Шван грустно усмехнулась. - Тогда ты, наверное, знаешь, что я хочу уйти. - Знаю, - вздохнула женщина. - Прости. - Ты не должна просить прощения, Эмма. Я бы хотела, чтобы между нами была любовь, но я знаю, что это невозможно. Мы любим других женщин, - прошептала Клеопатра. - Но могу я тебя попросить кое о чём? - О чём? - Не уходи, пожалуйста, до того, как кончится эта война. Эмма накрыла своей рукой руку Клео. - Я не уйду, - прошептала она. Несмотря на всю свою брутальность, на кажущуюся мужественность, Клеопатра оказалась очень ранимой и хрупкой. Хотелось бы сказать несколько слов о Рути и Даф. Рут первая осознала свои чувства, и Дафна постепенно забыла об Эмме. Нет, они совсем не забыли о блондинке, но постепенно осознавая, что иная любовь оттесняет бывшую, смогли, наконец, раствориться в своих чувствах. Рафи повезло, что он жил не в крупном городе как Берлин или Мюнхен. Движение Гитлерюгенда не сильно его затронуло, но какое-то время он тоже был под пропагандой. Благодаря сестре и Лошак он всё же не стал слепым приверженцем фюрера и остался тем, кем был. Он вырос, но сохранил в своей памяти женщину, благодаря которой он остался жив. Он и его сестра. И эту женщину звали Эмма Шван. Эмма возвращалась домой с работы, как вдруг на перекрестке заметила парня, лицо которого показалось ей знакомым. Но этот молодой человек был каким-то другим. Он был сгорблен и у него не было правой руки. Совсем. - Гюнтер? – не веря своим глазам, спросила женщина. – Гюнтер Штейн? Парень вздрогнул и посмотрел на женщину, которая его окликнула. Тоже недоумение отразилось в его глазах. - Фрёйлин Шван? – по-немецки спросил он и Эмма, улыбнувшись, тоже ответила по-немецки: - Что ты делаешь в Стокгольме, Гюнтер? Они перешли дорогу встали возле фонарного столба. - Нам пришлось покинуть Германию, как только стало понятно, что война проиграна. - Вам? Парень чуть грустно улыбнулся: - Мне и Лили с Хансом. Гером Мюллером, вы его должны знать. Это… - Муж твоей сестры. Значит, он выжил? - Да, но лишился обеих ног. Но пойдёмте, мы живём тут рядом. Я думаю, Лили будет рада вас видеть! Шван не знала, что сказать. С одной стороны она очень хотела увидеть свою бывшую любовницу, но с другой, что она ей скажет, о чём они будут говорить? Лили сдала. Ей было чуть больше тридцати лет, но выглядела она почти на сорок: морщины пролегли в уголках глаз и возле губ, седые пряди «украшали» некогда блестящие каштановые волосы. Но когда она увидела Эмму на пороге, стоящую за спиной брата, глаза женщины озарились огнём. - Эмма? Из гостиной на коляске выехал бывший проститут, а ныне ветеран и инвалид войны Ханс Мюллер. Они очень долго просидели за столом, разговаривая и наслаждаясь обществом друг друга, когда Эмма вдруг посмотрела на часы и увидела, что время уже почти восемь. - Чёрт, меня потеряли уже! Гюнтер вызвал такси и Лили сказала, что проводит подругу. - Вот это да, - откровенно сказала она, увидев особняк. На что Эмма лишь пожала плечом и грустно сказала: - Это всего лишь временное пристанище. - Ни хуя себе временное пристанище, подруга, - усмехнулась Штейн. Они стояли в тени деревьев. Со стороны улицы, где ждало такси, их не было видно, и Лили посмела переплести свои пальцы с пальцами Эммы. - Удивительно, что мы с тобой снова встретились. Столько времени прошло, - тихо сказала она. – Ты смогла уйти от фон Гинсбурга, я чуть не стала вдовой. Мой брат чуть не погиб. У тебя есть дочка. - У тебя с Хансом тоже могут быть дети. Лили откровенно рассмеялась: - Как ты это представляешь? Безногий педераст и лесбиянка? Эмма… - Да? - Как ты думаешь, у нас бы с тобой что-то вышло? Серьёзное? Шван посмотрела на Лили и провела по её щеке. Штейн потянулась и они поцеловались. Почти невинно. - Может быть. - Кто она? – женщина кивнула головой в сторону особняка. - Не спрашивай, - блондинка вздохнула. Она не хотела говорить о Клео. Она не видела, что окно на втором этаже чуть приоткрыто и там, скрытая за плотными шторами стоит Клеопатра. Она знала немецкий и понимала о чём идёт разговор. А в небольшой зазор между шторами видела две фигуры. – Она хорошая женщина, но я её не люблю. - Ты всё ещё любишь Регину? – грустно усмехнулась Лили. – Можешь не отвечать. Я знаю, что любишь. Ты пользовалась мной, сейчас пользуешься ей. Нет, я не тебя не обижаюсь, - Штейн положила руки на плечи блондинке и посмотрела в серо-зелёные глаза. – Но с тех пор, как мы расстались… Мне кажется, мне ни с кем уже не будет так хорошо. Они на прощанье ещё раз поцеловались и Лили, первая, оторвавшись от губ Эммы, пошла к такси, которое её ждало. Эмма с грустью посмотрела вслед подруге, понимая, что они больше не станут встречаться. Слишком это было больно. Шван же войдя в дом, пошла на второй этаж, где Клео закрыла окно и села в кресло, сделала вид, что читает книгу. - Прости, - войдя в спальню, сказала блондинка. – Я припозднилась. Клеопатра отложила книгу и, подойдя к женщине, обняла её за талию. - Ты не должна передо мной отчитываться. Кристен спит. - Спасибо тебе. - Не за что. Я люблю твою дочку. Эмма понимала, что неправильно поступает, пользуясь Клео. И чем дольше она оставалась в её доме, тем больнее будет расставание. Не для неё, для Клеопатры. Женщина смотрела на неё и видела свою любимую, которая неизвестно была ли жива или погибла в той мясорубке? А если и она не сможет отыскать Регину? Вряд ли это возможно. А может, стоит всё-таки, забыть про поиски? Тут был дом. Кристен всегда была под присмотром. Дочка могла получить хорошее образование. Она сама могла забыть о работе и…? И что? Стать домохозяйкой? Создавать уют? Стать податливой девочкой, которую всегда будут холить, лелеять и оберегать? Ведь именно этого хотела Клео. Но эта не та роль, в которой видела себя Шван. - Ты не против, если я выпью пива? – спросила блондинка. – Сегодня был трудный день. - Ты же знаешь, что можешь не спрашивать.