Однажды в Берлине

Наступал 1948 год. От Клео буквально тридцать первого декабря пришла телеграмма, в которой она всех поздравляла с наступающем и желала всего лучшего в наступающем году, здоровья и любви. Реджина и Эмма сидели за столом, а на против них на диване – дети. Когда Эмма читала про любовь, она под столом переплела свои пальцы с пальцами Миллс. После того, как Форс уехала, брюнетка снова к большому разочарованию Эммы перебралась на диван. И снова стол ломился от всяких яств. Снова был гусь, была выпечка, тушёная брюссельская капуста, которую, оказывается, принято было подавать в Шотландии на Новый год. Эмма поставила бутылку с «Джонни Уокером» и две стопки. Генри, в честь праздника, всё же разрешили выпить бутылочку пива. Специально для Кристен на столе стояла стеклянная ваза с безалкогольным пуншем. По старинной шотландской традиции перед полуночью Эмма открыла заднюю дверь дома, что бы старый год ушёл своей дорогой. - Ты решила нас заморозить, Эмма Шван? – усмехнулась Миллс. - Я тебя согрею, - подмигнула блондинка и налила виски в рюмки. – Иди сюда. Мы уже все за столом. Миллс уловила двусмысленность фразы, но лишь укоризненно покачала головой. Посмотрев ещё раз на открытую дверь, ведущую на заднее крыльцо, присоединилась к своей «семье», как называла их блондинка. Реджина не произносила это слово вслух, но из уст Эммы оно звучало очень согревающее. Кристен Шван налила в стеклянную чашку пунша, пиво для Генри перелила в бокал. - Ну что, мои родные! – Эмма стояла и держала в руках стопку со скотчем. - Что я хочу вам сказать? - Шван обвела всех взглядом. - В далёком тысяча девятьсот тридцать девятом году я жила в Берлине. Работала телефонисткой, снимала комнату. И не подозревала, что это будет переломный год в моей жизни. Мне должно было исполниться двадцать два. Был октябрь. Гитлер захватил Польшу, а я познакомилась на улице с продавцом газет. – Блондинка посмотрела на Реджину. Та смущённо нахмурилась. Что Эмма хочет сказать? – Я купила газету и думала, что на этом наше знакомство закончится. Но потом я встретила его в кафе. А чуть позже … - Шван улыбнулась, - чуть позже оказалось, что мои подозрения подтвердились. Продавец газет вовсе не был мальчишкой в картузе. Это была девушка. Девушку звали Регина, - на немецкий манер произнесла имя Эмма. – Регина Мильц. Мельцер. Я ей предложила дружбу, - Шван пристально посмотрела в тёмно-карие глаза. Брюнетка видела, что в них только любовь. Прикусив нижнюю губу, женщина не могла оторвать взгляда от любимых глаз и будто бы забыла, что рядом находятся дети, которые всё это видят. Генри посмотрел на Крис и улыбнулся. Он не мог взять в толк, почему женщины скрывают от них свои чувства. Но он не знал, как сказать им об этом, что он знает. И Кристен тоже. - Но я даже и не надеялась, что это будет за дружба. Начиналась война. Это было страшное время. Но что мне вам всем об этом говорить. И Генри, и Крис … вы знакомы с её ужасами. Кристен, ты может, плохо помнишь то время, но вот Генри… Мне трудно представить, как вы смогли всё это преодолеть. Так случилось, что нам с Реджи…хм… Реджиной, - поправилась Шван, - пришлось расстаться. Я боялась, что вы, – блондинка перевела взгляд с Реджины на Генри, а потом обратно, - можете не пережить все эти ужасы. Как не пережили их многие. Я видела, что такое концентрационный лагерь. И пусть я находилась по другую сторону, моя жизнь тоже не была радужной. В те годы я познакомилась с Дафной и Рафаэлем. Это были брат и сестра из «Дахау». Они работали… Работали в доме коменданта лагеря. – Шван не хотела говорить дочке, кто был её отцом. Тем более, что она виновна в его смерти. Не сейчас, ещё не время. – Я видела, как с ними обращались, не считая за людей. Глядя на них, я всегда думала о вас. И я пообещала себе, что я помогу освободиться хотя бы им. И мне это удалось. Мы ушли вместе. Помог нам один из членов сопротивления. «Пираты Эдельвейса». – Миллс вздрогнула. Она слышала об этой группировке молодых людей. И знала, что некоторых из них в сорок третьем повесили на площади в Кёльне, где в самом начале образовалась эта группа. - Потом была «Белая Роза». – Эмма посмотрела на янтарный напиток в своей стопке и грустно улыбнулась. – В то время я почти не надеялась снова встретиться с вами. Кристен была совсем маленькой, и я была обязана заботиться о ней. Но я никогда не забывала того пятилетнего пацана, который спал в обнимку с мишкой. – Генри смутился. Этот мишка сидел у него на прикроватной тумбочке. Не смотря на то, что он считал себя уже взрослым, он не мог расстаться с подарком Эммы. – Приближался конец Третьего Рейха. Оставаться в Мюнхене было опасно. – А ты знаешь, что мы с тобой едва не встретились, перед тем как у меня родилась Крис? Реджина нахмурилась. Как? Что такое говорит Эмма. - Мы могли встретиться? Когда? И где? - В Кельбра. Когда я приехала туда, Рути мне сказала, что вы с Генри буквально недавно покинули городок. Эмма была в Кельбра? Получается, они могли встретиться ещё тогда? И не было этих лет разлуки? Ведь она обещала, что обязательно вернётся за ней! И сдержала обещание. А она не дождалась её. А ещё… Море эмоций за миг промелькнуло на лице брюнетки: удивление, печаль и … смущение. Ведь если Шван всё-таки приехала в Кельбра, она встретилась с Лошак. Рассказала ли девушка о том, что между ними произошло. И если Эмма знает? Что она может подумать о ней? Но Шван улыбалась. - Всё же мы встретились. Это самое главное, - Миллс не могла понять по выражению лица Эммы, знает ли она. Конечно, у Шван тоже были связи, после того, как им пришлось расстаться. И всё же, брюнетка чувствовала себя виноватой в том, что переспала с Лошак. Да, может быть, они и не были той семьёй, настоящей, где были мужчина и женщина, но она не могла отрицать тот факт, что любила Эмму. И любила всем сердцем. Хотела ли она, чтобы Шван была мужчиной? Лишь отчасти. Ей хотелось, как и любой другой женщине свадьбу. Ей хотелось быть честной перед людьми и Всевышним. Надеть кольцо. Но отрекаться от себя она не собиралась. Да, она полюбила женщину и ей с этим жить и если придётся, отвечать перед богом за свои поступки. И она считала, что если она чиста сердцем, если любовь искренна, то она будет прощена. Ибо бог – есть любовь. Бог должен принимать своих чад такими, какие они есть. – И я хочу выпить, и сказать, что я благодарна уходящему году за это. Что он вновь привёл в мою жизнь тебя, Реджина, и тебя Генри, - произнося каждое имя, Шван салютовала любимым ей людям. – Я благодарна за то, что у моей Крис появился старший брат, который никогда не даст её в обиду и будет ей поддержкой. Всегда и во всём. Я благодарна уходящему году за тебя, - Эмма снова слегка отсалютовала, глядя на Миллс. – В моей жизни никогда не было настолько близкого человека, как ты. Мои родители погибли, когда я была ещё подростком. Ты появилась тогда, когда я думала, что уже никогда никого не встречу. У меня никогда не было близких друзей, а потом появилась ты. Я вас всех, ребята, очень сильно люблю, - и женщина опрокинула себя шот. Миллс последовала её примеру. Она надеялась, что никто не обратит на слёзы в её глазах, а если и обратят, спишут всё на крепость напитка. Генри сделал пару глотков пива, а Кристен с удовольствием выпила пунш. - Ну, я думаю, старый год доволен, - Эмма широко улыбнулась, - Мы с ним попрощались. Значит, я могу закрыть дверь? - Хотелось бы, - пробормотала Миллс . Пока Шван ходила закрывать дверь, брюнетка начала нарезать гуся, а Кристен побежала к радио и включила его. Сегодня должны были играть праздничные песни для хорошего настроения. И правда, в доме зазвучала мелодия «For Auld Lang Syne» на стихи Роберта Бёрнса. For auld lang syne, my dear, for auld lang syne, we’ll takе a cup o’ kindness yet, for auld lang syne. (Прим. За доброе старое время, моя родная, За доброе старое время, мы еще выпьем по чашечке доброты, за доброе старое время.) Вдруг услышала Миллс над самым ухом голос Эммы и чуть не выронила нож. Крис засмеялась, а Губы Генри тронула улыбка. Но чтобы скрыть её, подросток подошел к девочке и, взяв её за руки, тоже начал подпевать, жутко фальшивя но от души. Дети раскачивались в так музыке, не глядя на родителей и Шван улучив секунду, пальцами развернула лицо брюнетки к себе, чуть поцеловала женщину, едва коснувшись кончиком языка её языка. Миллс вздрогнула, понимая, что даже такоё поцелуй вмиг разжёг в ней желание. Но блондинка уже заставила её отложить нож и, взяв за руку, подошла к детям. И они уже вчетвером допели этот неофициальный шотландский гимн нового года. Уже после полуночи к ним неожиданно вдруг ввалился молодой мужчина, пьяный, но весёлый. Сосед. Крис открывала ему дверь. Тот смутился и рассмеялся. Он отлично знал, что в этом доме живут женщины и рассчитывал, что кто-то из них откроет ему дверь. Ведь по старой шотландской традиции он должен был поцеловать ту, кто откроет ему дверь в новом году. У него были на это большие шансы: он был молодой брюнет, а брюнет, вошедший первый после боя курантов, считался признаком удачи по старинным шотландским верованиям. Но увидев Кристен, он подхватил девочку на руки, покружил и, чмокнув в нос, опустил вниз. Шван поднесла ему рюмку со скотчем и, выпив ту, Брай, так звали молодого человека, задорно подмигнул блондинке. Но та покачала головой и сказала: - Думаю, тебе стоит попытать удачи в другом месте. Тем более, я не хочу, красть поцелуи у Джини. - Что ж. Ладно. Удачи вам! - улыбнулся он, даже не думая обижаться и погладил девочку по голове, - Будь умницей, Кристи. – И вышел на улицу. Настроение у всех было светлое. Новый год по всем местным поверьям начинался удачно. Эмма с Реджиной выпили ещё по шоту. Станцевали вдвоём, потом Эмма подарила танец Генри, потом танцевали все вместе. Эмма позволила себе ещё один шот. Ближе к половине первого ночи Крис вырубилась на диване и Шван отнесла дочку в спальню, где, раздев малышку, уложила спать. Чуть позже ушёл Генри. Женщины остались одни. Они вышли на заднее крыльцо и Эмма закурила. Погода на удивление была ясной и в небе мигали звёзды. Тишина окутывала их. 1948 год вступил в свои права. Война окончилась уже более двух лет назад и мирная жизнь уже текла своим чередом. Люди старались забыть ужасы, которые они пережили. Конечно, Эдинбург так не пострадал, как Лондон, поэтому уже почти залечил свои раны. Магазины пестрели рекламой, кафе зазывали своими вывесками, в барах собирались весёлые компании, в парках прогуливались мамы с детьми, подростки гоняли мяч. Эмма почувствовала, как руки Реджины обняли её за талию, а женщина положила ей подбородок на плечо. - Это был саамы лучший новый год в моей жизни, - прошептала Реджина. - Будут ещё и другие, - ответила Шван, выпуская дым. Она пока не говорила Миллс, что, скорее всего в их жизни скоро произойдут перемены. В лучшую сторону. Буквально вчера, вернее уже позавчера её пригласил в свой офис мистер Макмиллан и сказал, что хочет сделать помощником менеджера. Макмиллан открывал ещё магазинчик на другом конце города и Эмме, скорее всего, придётся выполнять новые функции, кроме своих основных. Хозяин обещал хорошую прибавку к зарплате и дал время подумать. - Жду вашего ответа после праздников, мисс… Свон. Э…, - улыбнулся тогда пожилой мужчина, - мисс Шван. Простите старика. Шван уже начала размышлять над тем, а не стоит ли ей на самом деле сменить фамилию? В Берлин, в Германию, она вряд ли вернётся, разве что наведаться в гости к Рути и Дафне. Она думала, что стоит переписать домик своих родителей на Циперович. Даф и Рафи заслужили его: у них ничего не осталось после войны. - Ты мне предлагаешь оставить работу? – возмущённо воскликнула Миллс. Эмма официально вступила в новую должность пятого января и, придя домой вечером после работы, сообщила эту новость Реджине. Они уже поужинали, дети разошлись по своим комнатам: Генри к чтению, а Кристен к своему поезду. Реджина мыла посуду, а Эмма курила. - Я могу обеспечить нас, а тебе не придётся работать за гроши. Твой Голд скупердяй, каких ещё поискать. А так ты сможешь заняться домом, а по весне посадить огород, как хотела. И дети будут под присмотром – Шван искренне не понимала, почему Миллс отказывается? Ей теперь будут хорошо платить, не каждая женщина столько получает! И это будет в пару раз больше, чем они имели до этого, получая две зарплаты. Любая другая женщина была бы рада такой возможности. - Ты хочешь из меня сделать домработницу! – брюнетка не спрашивала, она утверждала. Она кинула тарелку в раковину так, что Эмма вздрогнула. – Удобно, да? Я стираю, убираю, смотрю за детьми. А ещё ты трахаешь меня. Прекрасно! – Шван чуть не поперхнулась дымом от слов. Она слышала горечь и обиду в голосе брюнетки, а в глазах стояли слёзы. Но ведь она никак не хотела её оскорбить. Наоборот. Так почему же брюнетку чуть не трясёт, будто её унизили. – Не подходи ко мне! – вскинула Реджина руку, видя, что Шван хочет встать со стула. – Ты не лучше любого мужчины, которому нужна безропотная жена! - Реджи… - блондинка затушила сигарету в пепельнице и всё же, подошла к Миллс и силой обняла её, не давая вырваться из объятий. – Я не думала, что ты это так воспримешь. Я тебя люблю. Я вижу, как ты устаёшь. Голд тебя совсем не ценит, он пользуется тем, что ты готова работать за его жалкие подачки. - Но это даёт мне не чувствовать себя жалкой. Я не хочу зависеть от тебя, - с вызовом сказала брюнетка. Шван погладила её по волосам и поцеловала в висок. Брюнетка тяжело вздохнула. – Какое-то время мы с Генри жили у Грэма Хамберта, - вдруг прошептала Миллс. – Он дал нам кров. – Эмма почти ничего не знала о жизни Реджины после их расставания. Она выпустила женщину из своих объятий, но взяла за руку и посмотрела в её глаза. – Был конец войны, - они обе не сговариваясь, пошли на диван. – Я работала в кафе. Хамберт часто захаживал туда. Он проявлял ко мне внимание, - брюнетка усмехнулась, - Он казался джентльменом, этот ветеран войны, - тут Миллс дёрнулась от воспоминаний и Шван приобняла её. – У него был домик в Комри. А я очень боялась, что Эдинбург будут бомбить так же, как Лондон. К тому же, Харрисон, владелец кафе давно пытался меня где-нибудь зажать, - голос Реджины бы отстранённым, но Эмма уже начала догадываться, что пережила брюнетка. – И однажды Хамберт предложил мне переехать к нему. Я согласилась. Конечно, я понимала, что потребует Грэм взамен. Мистер Хамберт, - поправила себя Миллс, и уголок её рта дёрнулся вместе со шрамиком над верхней губой. – Я думала, что со временем смогу уйти от него. Я откладывала деньги, что он мне платил. Я была ему как домработница с одной лишь разницей, что мне приходилось ложиться с ним в одну постель каждую ночь. – Она как будто снова переживала то время. Её пальцы подрагивали, хотя лицо оставалось бесстрастным. Шван взяла руки Миллс м начала целовать её пальчики, но брюнетка, будто не замечала этого. Её взгляд был направлен в пустоту. – Однажды он сильно напился, и у него начались галлюцинации. А потом… - Реджи… Ты можешь ничего мне не рассказывать, - прошептала блондинка, но Миллс будто не услышала её. - Он изнасиловал меня, - голос был отстранённым, лишённым всяческих эмоций. - А когда потом я ему заявила, что хочу уйти, он просто запер меня в своём доме. Это был кошмар, Эмма. Я была словно пленница. Да я и была ею, - брюнетка на какое-то время замолчала, а Эмма уже боялась её снова перебивать. – Как-то он снова напился и ввалился в спальню Генри. Знаешь, я ещё вытерплю, если ударить меня, но когда хотят причинить боль моему ребёнку… - Ты убила его. Реджина вздрогнула, возвращаясь в реальность, и посмотрела на Эмму. Осмысленность медленно возвращалась в её взгляд. - Я убила фон Гинсбурга. И Лохмера. Пристрелила их, - холодны тоном сказала Шван. - Я обязана «Пиратам Эдельвейса». Благодаря ним меня не нашла полиция. Воспоминания накатили на Шван. Она вспомнила Дафну, которой эти изверги вырезали на груди звезду Давида. Блондинка обняла Реджину и какое-то время они сидели в тишине. - Прости, если ты посчитала оскорбительным моё предложение, - сказала спустя несколько минут Шван. – Если хочешь, работай - работай, но найди более достойное место. Где тебя будут ценить. Но спустя несколько месяцев Реджина Миллс ушла из ювелирной лавки мистера Голда. Она решилась всё же завести свой небольшой огород, а значит, нужно было больше времени посвящать ему. А потом пришло лето, и Эмма повезла детей в Швецию… Шван открыла дверь дома. Было утро, и она надеялась, что Реджина будет ещё спать, но та, на удивление была уже на ногах и готовила завтрак. Брюнетка обернулась и увидела на пороге Шван, которая держала в одной руке небольшой букетик из хризантем разного цвета, а в другой свою дорожную сумку. Женщина улыбалась. - Я тебя не ждала, я думала, что ты задержишься у Клео. У тебя же законный отпуск. - Лучше я проведу оставшиеся дни с тобой. Тем более, я не хотела мешать нашим детям наслаждаться свободой. - Шван поставила сумку и, подойдя к Миллс склонилась и с нежностью поцеловала женщину. – Я соскучилась и безумно тебя хочу, - прошептала она в губы Реджины. - В начале в душ, мисс Свон, потом завтрак… - Нет, в душ, а позавтракаю я тобой, Реджи, не отвертишься. Миллс просто закатила глаза. В последнее время то ли в шутку, то ли в серьёз брюнетка частенько называла Эмму «мисс Свон», а не «Шван». Но Эмма совсем была не против. Целый месяц без детей! Целый месяц они будут дома только вдвоём. Они лежали утомлённые в постели. Было уже далеко за полночь, но ночи летом не такие тёмные, поэтому в спальне был полумрак. Голова Миллс покоилась на плече блондинки, а та перебирала её чёрные кудряшки. - Я тебя люблю, Реджи. - Я знаю, - прошептала Реджина. – И я тебя. Вот бы эта ночь никогда не кончалась… - Ну, она ещё не закончилась, - блондинка приподнялась на локте и посмотрела в глаза любимой женщины. Потом вдруг отстранилась и, повернувшись, открыла выдвижной ящик прикроватной тумбочки. Перед лицом брюнетки оказалась бархатная коробочка тёмно-вишнёвого цвета. Большим пальцем Эмма открыла её, и Реджина увидела золотой перстенёк с изумрудом. – Я знаю, что мы не можем с тобой пожениться, но прими это кольцо в знак моей любви. И так как женщина молчала, обомлев, Свон вытащила перстень, отложив коробочку в сторону. Она взяла её левую руку и надела перстень на безымянный палец. – Моя женщина, - прошептала блондинка и, склонившись, начала целовать Реджину. Та, пребывая всё ещё в лёгком шоке, ответила.