Суммация

Он ЗАМЕТИЛ. Хината стянул футболку и швырнул ее на пол ванной. Пинком туда же отправил штаны, оставив одежду мятой кучей рядом с душевой кабиной перед тем, как забраться в нее. Он наслаждался прохладной водой, омывающей его загоревшую под летним солнцем кожу. Потоки стали теплее и частично успокоили его. Вода стекала по задней стороне шеи, когда Хината уронил голову, мысленно прокручивая в голове все то, над чем они с Кагеямой работали этим вечером, проигрывая снова ошибки и наслаждаясь маленькими победами, снова проживая момент, когда он впервые удачно выполнил прием с перекатом. Об этом он совершенно забыл до того момента, как это всплыло сейчас, так что маленькая улыбка прокралась на его губы. Не то чтобы он специально старался сделать этот трюк, но, может быть, это все последствия того, что он много крутился вокруг Нишинои в последнее время и как-то начал его копировать. Вид Кагеямы после того, как Шое головокружительно приземлился на ноги, был тем ответом, который нужен был ему, чтобы понять, что он и правда выглядел чертовски круто. Что уж и говорить о том, как воодушевленно связующий дал ему пять. И потом, ну… « Ты слишком отвлекаешься, какой смысл сейчас продолжать тренировку?» Даже сейчас он нахмурился и выдавил слишком много шампуня на руку. Целое облако маленьких пузырьков стекало по его лицу, пока Хината вспенивал средство в волосах, шипя из-за мыла, попавшего в глаза. Пена капала на плитку, и звук этого бесил, потому что его сейчас в принципе все бесило из-за мыла, которое едва ли хотело смываться. Ступни скользили на полу, пока Шое пытался найти полотенце, которого не оказалось на месте, и, может быть, было бы неплохо конкретно так поскользнуться и разбить себе башку насмерть — так ему не нужно будет разбираться со всем этим, мириться с тем, что… Нет, ну так и что, если он заметил? Это в любом случае ничего не значит! Ну нравятся мне эти тупые большие руки, дальше что? Хината проморгался, пытаясь избавиться от жжения — ему будто песка в глаза засыпали. Все еще пытаясь сопротивляться желанию удариться головой обо что-нибудь твердое, он бездумно сполоснулся, избавляясь от шампуня на теле, оттер себя дочиста, смывая пот после сложной тренировки и, как он сам надеялся, его стыд, который пришел после нее. Это не странно. Это он странный. Хината уперся лбом в плиточную стену и закрыл глаза, просто стоя там и пытаясь расслабиться под теплым потоком воды, но он был слишком уж на взводе, слишком много в нем все еще бурлило суеты. Слишком много самоуверенности. «Раньше ты легко от меня уворачивался». «Ну, возможно» или «как скажешь», может, «о чем ты вообще говоришь, ты тупое говно» — он должен был сказать что-то из этого, но нет, ему просто необходимо было затупить, потому что, ну, вот именно вот так вот у него обычно и происходит. Хината размышляет о том, получится ли у него придушить себя занавеской в душевой. Впрочем, он быстро понял, что душ стал для него в большей степени не тем средством, которое нужно для того, чтобы просто помыться, а очередным поводом для того, чтобы заняться самобичеванием. Он вздохнул и выключил воду. Теплая вода его немного успокоила, но теперь он трясся, потому что полотенца все еще не было — он забыл его взять, и теперь раздражение, которое он чувствовал, начинало перетекать во вспышки тупой паники, которая снова зашевелилась и загрызла где-то в животе. Он выглянул из-за двери, чтобы убедиться, что горизонт чист — последняя вещь, которая ему нужна прямо сейчас, это чтобы его увидели здесь голым и мокрым посреди коридора, если опустить тот факт, что список этих самых «последних вещей, которые нужны ему прямо сейчас» в принципе и без этого длинный. Хината как можно быстрее направился к шкафчику, выхватил из него полотенце и вернулся в ванную. Он нахмурился, вытирая волосы. Шое готов был поспорить, что Кагеяма никогда не забывает полотенце. Шое не сдержал короткий смешок, когда представил Кагеяму, который в страхе выглядывает из-за двери перед тем, как быстренько просеменить голышом по коридору с этими его мокрыми волосами и лицом, покрасневшим от дискомфорта и смущения. Но его пресс и плечи, мокрые и блестящие от воды, идеальны, и он голый- Хината мысленно дал себе затрещину, оборачивая полотенце вокруг бедер. Он провел ладонью по стеклу, размазывая влагу от пара, прежде чем уставиться на себя в зеркало и потереть лицо руками. Он уперся ими в раковину, наклоняясь поближе, чтобы изучить собственное отражение. Его щеки такие розовые, будто ему надавали пощечин. Ну, по крайней мере по ощущениям так и было. Тупой Кагеяма. Но глаза выглядели уставшими. Или даже больше — в них была какая-то измученность. Он на самом деле в последнее время не так хорошо спал, в том числе из-за летней жары: она поджаривала его заживо прямо в кровати каждую ночь. Хотя, стоит отметить - обычно недостаток сна не показывался на лице, и спасибо, что он не отражался на его энергетическом запасе в течение дня. Нет, это было больше моральное истощение. Тот тип истощения, который ударяет по людям с внутренними конфликтами, муками совести, по женщинам до месячных или что он там еще успел вычитать. Шое не чувствовал себя особо виноватым по поводу чего бы то ни было, да и какие к черту месячные, так что проблема явно в чем-то другом. Он запутался. Да, точно. Вот оно и есть. Он просто запутался. Запутался в своей нелепой озабоченности, которая заставляла его снова и снова мысленно возвращаться к одному из его сокомандников, который втянул его в сложный разговор и спор с самим собой поперек обычного обсуждения «реакции». То, что он смутился — вот его ошибка. Кагеяма ведь ничего не знает, так что если Хината просто вернется к тому, чтобы быть мистером Маквином* во плоти, то все в этом мире встанет на свои места, Кагеяма опустит эту ситуацию и прекратит… он прекратит- Трогать меня. Ага. Это… Замечательно. Хината прикусил губу и вытащил зубную щетку из шкафчика. Это замечательно. Конечно, никаких проблем. Но нет же, блин, проблемы есть. Он закончил подготовку ко сну и натянул белье перед тем, как плюхнуться на простыни и утонуть в той влаге, которую успел напотеть за бессчетное количество ночей. Стянув в раздражении одеяло с кровати, Хината попытался закрыть глаза и не думать о том, как его поджаривает заживо, не думать о волейболе или о том, как Кагеяма смотрел и не смотрел на него с этим его странным до жопы выражением лица. Шое почти всхлипнул, пряча лицо в подушку. Запутался. Как же он запутался. Мысль о том, что Кагеяма никогда его больше не коснется, заставляла что-то сжиматься в груди — ощущение вроде того, какое возникает, когда узнаешь, что твой домашний попугайчик умер, или что во всем мире закончились конфеты, или что он больше не может пробивать пасы, или все, что угодно, чего Шое там еще может себе только напридумывать. Нет, ну, а что? Ему не особо-то есть, с чем сравнивать это чувство, ладно? Не то чтобы он вообще чувствовал что-то такое раньше. Но руки — это просто руки. «Руки — это всего лишь руки» — именно это он повторяет себе снова и снова. Хината вздыхает и переворачивается на спину, вытягивая руку к потолку и махая ей в темноте. Его руки скорее скучные. Маленькие, бледные, неинтересные. Ногти все обкусаны до мяса, у него редко когда нет пластыря, если не нескольких, да и в целом кожа его пальцев грубая и жесткая от постоянных тренировок и ударов об мяч. Он все еще может разглядеть, где безымянный и средний палец были сломаны почти три месяца назад, потому что на этом месте они все еще выглядят немного перекошенными. Короче говоря, руки у него вроде как уродливые, когда он о них думает. Это даже грустно. Никто и никогда не посмотрит на эти руки так, как он смотрит на руки Кагеямы. Сам виноват, нечего меня трогать постоянно. А что, если у меня какой-нибудь жуткий фетиш, а? Он должен был быть осторожнее! Кругом полно извращенцев, нельзя же просто ходить и трогать людей направо и налево. Да что если я… У Хинаты неожиданно появилась идея. Он вскочил с кровати и стянул ноутбук с рабочего стола. После двух минут тщательных поисков в гугле, которые оказались совсем не вдохновляющими или даже пугали, он, ничего не найдя толкового по запросу «фетиш на руки», убрал ноутбук в сторону и взял телефон. Может, это фирменное, у этих связующих. Классные руки. 23:09 Хината ты спишь? Он нервно поерзал на месте. 23:10 Кенма да 23:10 Хината вышли фотку своих рук пожалуйста 23:11 Кенма 1 прикрепленное изображение 23:11 Кенма ты же понимаешь, что я только одну могу сфоткать? Хината открыл фотографию. И тут же его сокрушило целое ничего от того, на что он смотрел. Ладно, хорошо, руки-то сами по себе хорошие — аккуратные, вроде как даже женственные, но они не заставляли его сердце биться быстрее, от них у него нет стояка — а было бы так, что же, прости, Кенма, — но это не так, так что Хината не знает, чувствовать облегчение или беспокойство. А ему нравился Кенма. Никаких вопросов, не требует никаких объяснений. Замечательный человек. ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК С ТРАГИЧНО СРЕДНЕСТАТИСТИЧЕСКИМИ РУКАМИ. ГОСПОДИБЛЯТЬ, КЕНМА. Значит, фетиш на руки можно вычеркивать. Хината со вздохом плюхнулся на кровать. Ему нужно поспать. Сон промоет ему голову, и завтра он сможет думать, сможет разобраться… в чем-нибудь. Да. Это должно сработать. Еще раз, как там это вообще делается? Он ерзает несколько минут, потом переворачивается на живот, обратно на спину. Хината чувствует себя так, будто вплавляется в матрас, и размышления о том, как Кагеяма справляется с бессонницей, определенно не помогают ему ощущать себя менее разгоряченным. Агрессивно стуча ногами по кровати, он пытается заставить себя заснуть, но с какой стати в его случае такое вообще должно сработать. Лихорадка изматывает его, вдавливает в пропитанные потом простыни, она бурлит в сознании, битком забитом чужими руками в его волосах. Даже его ноги от напряжения все еще иногда подергивались и дрожали, будто он прыгал за мячом. Хината понял, что, должно быть, провалился в фазу беспокойного сна, потому что его часы неожиданно загорелись выбивающей обратно в реальность надписью «01:30». Шое хотел бы, чтобы рядом была подушка — можно было бы швырнуть ее в часы, но по какой-то причине она валялась далеко на полу. С довольно громким рычанием он поднял себя с постели и поднял подушку, кидая ее на конец кровати и снова падая в нее лицом. Может быть, если лечь головой на другую сторону, это поможет. А что? Он уже отчаялся. Три ночи. Он больше не может это выносить. Каждый из несвязных обрывков сна пронизан вспышками — руки в его волосах, низкие бестелесные голоса, которые говорили ему, что он слишком отвлечен, что он не может фокусироваться. Все внутри него — будто змеи. Пока он шатается где-то на краю сознания, голоса возвращаются. «Очевидно, ты слишком отвлечен». Он переворачивается на другой бок. Я не отвлечен. «Ты отвлечен». Он перекатывается обратно. Нет. «Да». Заткнись, Кагеяма! Его пальцы дрожали, когда он сжал влажную подушку, делая все возможное, чтобы думать о приятных вещах, мягких и успокаивающих вещах, которые унесли бы его на мили от этой душной спальни и убаюкали в сладких руках на нескольких оставшихся часов для сна, но единственное, что он может вызвать из памяти, — вещь не такая приятная. От пытки бесконечной ночью это не спасает, но, в любом случае, Хината отчаянно цепляется за нее. Он начинает проигрывать их драку, и в его голове она как старый зернистый фильм, и каждая перемотка только усиливает ощущение, что это было давно. Это событие, вероятно, не должно быть таким успокаивающим, ему, скорее, лучше бы уж забыться, но релаксирующий эффект все равно проявляется. При каждом повторе начинают проявляться маленькие детали, и некоторые из них Хината едва ли осознавал ранее. Начиналось все с мелочей — свет поменялся или вроде того, двери спортзала то открыты, то нет, да и площадка сейчас, например, более темного оттенка синего. Кагеяма не выглядит таким злым. Была ли там Ячи? Хината не может вспомнить. Он начинает падать, проскальзывая за мутную темень сна, как только последнее воспоминание скручивает его череп, оно — как большое темное облако. Его щека плотно прижимается к животу Кагеямы, руки в схватке сжимаются все крепче. Кроссовки скрипят, он чувствует, как пальцы впиваются в ткань — ткань, которая пахнет потом и еще чем-то непонятным, агрессией, может быть. Но Хината в итоге пришел к тому, что это ему нравилось. Этот естественный запах Кагеямы, который лишь слегка варьировался в зависимости от того, что он носил. Любимая версия Хинаты — то, как пахла его кофта после игры. Может, это и отвратительно, но это напоминает Хинате о вкусе победы и о трудностях всяческих поражений, которые разбивали его сердце. С ними приходило обещание дальнейших тренировок, желание стать лучше и идти рука об руку с его партнером и остальными членами команды. Но больше с его партнером. Но и с остальными членами команды тоже. Но больше- Сейчас он больше занят тем, что вжимается лицом в этот запах, в белую футболку на грудной клетке его партнера, и Кагеяма не отворачивается, а пальцы его мягких рук перебирают волосы Хинаты. «Не стриги их, пожалуйста». Теплое дыхание щекочет его голову, пускает легкость в сердце. Спортзал куда-то проваливается, — вместо этого они стоят под желтоватым светом уличного фонаря перед его домом, и Хината издает резкий выдох, когда ладонь Кагеямы сползает по его шее. Он чувствует, как его приподнимают, заставляя встать на носочки, и что-то мягче, чем руки связующего, легко касается его губ. Теплое, нежное, будто бы невозможное. И твою же мать, эти мягче-чем-у любого-человека губы разделяются под его собственными — они делят один воздух на двоих, и Хината ни черта не знает о поцелуях, но громко выдыхает в рот Кагеямы, потому что тот делает все так хорошо, ощущать его так приятно. Кагеяма хватает Шое за волосы, вжимаясь в него и- Глаза Хинаты широко распахиваются. Да ладно тебе, королева драмы. Будто это первый раз, когда ты об этом думаешь. И то правда, да. Это был далеко не первый раз, когда он думал о поцелуях с Кагеямой. Но на них все и останавливалось. Никогда ничего не заходило дальше невинных поцелуев, но сейчас он буквально горел, и дело было не в летнем жаре, а в предельно очевидной проблеме, упирающейся в матрас. Хината простонал, соглашаясь с требованиями своего организма после того, как бросил на часы последний раздраженный взгляд. У него осталось около трех часов до того, как будильник выкинет его из кровати, и, может быть, мастурбация поможет ему успокоиться достаточно, чтобы отвоевать себе несколько оставшихся часов непрерывного сна. Он перевернулся на спину. Рука скользнула под резинку белья, и его бросило в дрожь от собственного касания. Влажно, и пот тут не при чем, так что нескольких движений ладонью хватает, чтобы начать толкаться в кулак. Хината думает о том, в таком ли состоянии находятся другие парни, когда не было особо никакой сторонней стимуляции. Он всегда был таким, так что в принципе ему не обязательно об этом переживать. Это облегчает жизнь в подобные моменты — не нужно возиться и искать смазку или, фу, плевать в руку, чтобы сделать процесс более приятным. Шое даже и не знал, о чем на самом деле в общем и целом думал, но его веки были плотно закрыты, и он задыхался, дрожа от удовольствия, пробивающегося сквозь измотанность. Он мог чувствовать чужое тело, упирающееся в его собственное, большие руки Кагеямы, которые мягко оглаживали его бока, обхватывали запястья Хинаты. Может быть, они в клубной комнате, в раздевалке или в его спальне, может, они на долбанной Луне — ему плевать, потому что он чувствует эти губы, чувствует настойчивость, с которой бедра Кагеямы прижимаются к нему. Когда он кончает, пачкая себя, Хината не думает о том, что пора бы научиться не надевать чертову футболку во время таких вот занятий или по крайней мере держать в комнате упаковку салфеток, — каждый раз все в итоге все равно заканчивается тем, что он вытирает себя одеждой вне зависимости, нормально это или нет, — без разницы, особенно сейчас, когда у него кружится голова от главной сенсации в его жизни по имени Кагеяма Тобио. В груди у него все еще тяжесть, когда он раздвигает пальцы, проводя ими по липкому беспорядку на торсе. По крайней мере, в этот раз он не попал себе на лицо. Хината садится, чтобы стянуть влажное белье и лениво вытереть себя начисто. Он отбросил его на пол, чтобы разобраться со всем этим утром. Достав свежее белье, Шое драматично закрыл лицо ладонью. Теперь он чувствовал себя опустошенным. И вот так всегда. Ладно, хорошо. Он опять соврал. Это был не не первый раз, когда он занимался подобным от мыслей о тупом Кагеяме, обнаруживая себя истекающим смазкой и ощущая волнение крайней степени. Это был едва ли второй или третий раз, или какой-то там до тысячи сотен миллионный, — годы назад он сбился со счета. Сейчас он уже в принципе в курсе всего. Кагеяма привлекательный. Хината знал, что Кагеяма привлекательный с той же секунды, когда тот появился в его жизни. Шое, впрочем, просто здоровый подросток с гормональной бурей, но в целом он не ожидал, что это вот так вот выйдет из-под контроля. Он даже замечал других парней. На одного с легкой атлетики было приятно смотреть, парень из команды по бейсболу — у него классные глаза, может быть, он даже думал о Сугаваре однажды в менее-чем-невинном ключе. Даже если бы они все исчезли, и все эти его чувства к Кагеяме — он все равно довольно-таки... гей. Ну что же. Так ведь? Лев гей. Хината знал это, должно быть, целую вечность. Он уверен, что Оикава гей, хотя девушки кружат вокруг него стаями. Ладно, если кто и гей, то это Оикава. Так что Хината вроде как и не одинок. Но он не настолько туп, чтобы думать о том, что его привязанность к сокоманднику — это что-то больше абсолютно гиблого дела. Кагеяма с его богоподобным телом нормально бы смотрелся с кем-нибудь таким же высоким, кем-нибудь из этого их разряда «могли бы быть моделями, если бы захотели», так что он ни в одной из параллельных реальностей явно не заинтересован в низком, бледнющем Хинате, который даже не мог взять мяч одной рукой. Что вообще Шое может предложить ему кроме волейбола? Вне дружбы, в которой они на грани ненависти друг к другу? Даже все это однажды просто закончится. И он это знает. Просто всегда будет еще одна бессонная ночь, когда он будет мечтать о том, чтобы заснуть вместо того, чтобы возвращать к жизни каждый бессмысленный косой взгляд, покраснение на коже от чужих рук. Это его не отпускало. А сейчас, он знает, он просто заплачет. «Отвлекаешься». Нет, не то слово. Сейчас он знает, что собирается сказать самому себе — завтра будет все по-другому. Может быть, он разберется со всем, может, Кагеяма наконец даст вескую причину его ненавидеть, или чувства пройдут сами по себе. Или что-то еще. Что-нибудь. Господи, пускай завтра будет просто что-нибудь еще. «Отвлекаешься». Он не отвлечен, и это не потому что он не пытался. Хината хотел бы быть просто отвлеченным, хотел бы, чтобы все его усилия, направленные на то, чтобы найти что-то, что действительно будет его отвлекать, были награждены душевным покоем. Но лгать себе, говоря, что эта поверхностная одержимость руками Кагеямы или его телом никуда дальше не пойдет — нет. Да он убил бы за то, чтобы быть просто отвлеченным. Но это не так. И каждую ночь происходит одно и то же. Хината даже не может вспомнить, каково было до того, как все это поселилось в его сердце. Это не просто мягкие руки Кагеямы или его идеальное тело, не его тупое лицо, которое пугало Хинату и которое он одновременно с этим сейчас находил невыносимо привлекательным. Это то, как он себя ведет, ритм и тон его голоса, эти мелкие ухмылки, которые Хината иногда ловит, — они значат что-то только для него. Это то, что Кагеяма все еще не нашел какой-нибудь не такой неловкий способ попрощаться, когда их дороги домой с тренировки разделяются. Это блеск его темно-синих глаз — он появляется в них, только когда Тобио видит что-то, что ему действительно нравится. Это то, как он весь съеживается, когда спит, то, как все еще зовет Хинату тупицей без всякой злобы в голосе или желания обидеть в целом. Это то, как его личность развивается под наблюдением Шое последний год. И да, он без всяких сомнений любит эти руки, потому что они пасуют ему, потому что теребят края свитера, трогают его волосы. Он никогда бы ничего другого и не пожелал, потому что эти руки принадлежат Кагеяме. Но влюбленность в него — всегда что-то за гранью возможного. Это то, что не имеет никаких надежд на развитие. Но сегодняшний вечер — это другое. Потому что Кагеяма заметил. И сердце Хинаты, которое давно бьется по-другому, не имеет ни малейшего понятия как отличить чувство симпатии от любви, что есть норма, что такое — быть в порядке, но он бы поспорил, поставив на кон свою волейбольную "карьеру" или жизнь . Это все - это другое, он знает. Он знает, что это что-то новое. Кагеяма тоже, впрочем, виноват. В этом понимании, осознании, кульминации. Сердце Шое разрывают чувства от того, что беспокоило его все это время. И он признался самому себе, что понимает, что происходит. Что он понимает, почему его поведение изменилось. Это все наваливается разом. Потому что Кагеяма все-таки что-то заметил. Слезы стекали в подушку. Хината прижал ладонь ко рту и крепко зажмурился, решив, что, может быть, если он будет надеяться достаточно сильно, то понимание всей ситуации в нем заживо задохнется и исчезнет. Но это невозможно. Сейчас он знает, и дороги назад нет — он знает, что совершенно безнадежно влюблен в Кагеяму Тобио.