Суммация

ночь понедельника

Кагеяма понять не может, почему вообще все еще пытается делать домашнюю работу. Он пялится на одну и ту же страницу в учебнике по истории с того момента, как закончился ужин. Стрелка часов упрямо ползет к двенадцати. Он не может выбросить из головы призрачное ощущение тела Хинаты рядом с собой. А прошло уже ДВА ДНЯ. Два. Дня. Черт подери — он не собирался делать ничего такого, не собирался предпринимать ничего больше этой его своеобразной попытки сделать хоть что-нибудь, чтобы Хината перестал дрожать. Это должно было продлиться пару минут. Он готов был поклясться всем самым важным, всем самым хорошим и прекрасным или вообще чем угодно, блять, в этом мире, что он ничего больше не планировал. Да ничего больше и не было толком. Да, не было, и Кагеяма заслуживал за это чертову медаль. Он просто не ожидал, что Хината окажется таким… таким… нет, «совращающе-соблазительным», чего? — не то слово, нельзя быть совращающим, когда спишь. Короче, какое бы из существующих слов не описывало Шое достаточно точно, пока он невинно спал, Кагеяма этого не ожидал. Ладно, может быть чуть-чуть и ожидал. Как минимум было ожидаемо, что он будет бесконечно и беспричинно ерзать. В конце концов, речь идет о Хинате — Кагеяма уже достаточно раз получил по лицу, чтобы усвоить, что Шое не совсем из того разряда людей, которые спят спокойно, практически не двигаясь. Кагеяма был в курсе этого и все равно рассчитывал, что сможет справиться с ситуацией. Но как-то от него ускользнула вся специфика ситуации, когда определенные части тела одной стороны… соединяются с определенными частями тела другой стороны и как бы — черт, — все сложно, особенно когда кое-кто очень, ну очень любит ерзать. Вообще, изначально он думал, что Хината просто немного милый. Много какие вещи милые. Но Хината не то что милый, он, ну. Милый. Короче, того типа милоты, который Кагеяма не мог описать, а сам вкратце бы назвал как "пошел сюда быстро дай я тебе потрогаю или отхуярю". Что-то странное. Из-за этой милоты или что это там было, Тобио пришлось отчитывать собственных сокомандников в средней школе, чтобы спасти Хинату от издевок. Это было, наверное, целую вечность назад. Боже, неужели и правда так много времени прошло с тех пор, как они впервые встретились? Сначала Кагеяма принял и осознал эту своеобразную милоту Хинаты, а потом пошли проблемы. Он не ожидал, что по итогу это перейдет во что-то вроде романтических чувств к его сокоманднику, и сейчас он не мог перестать ругать себя за эту недальновидность. Тревогу в первый раз он почувствовал, когда впервые облажался с передачей из-за того, что пялился на Хинату, поправляющего задравшуюся во время тренировки футболку. Больше Кагеяма не позволял этому повторяться, хотя, возможно он просто стал хорош в том, чтобы пасовать и подглядывать одновременно. В конце концов, не за просто так его зовут связующим с гениальными навыками. Когда все это перетекло в новую фазу и Хината начал ему казаться сексуальным, он, ну… Ну, вообще, он уже смирился со своей участью к этому моменту. Ладно, нельзя быть сексуальным все время, особенно когда ты неуклюже мечешься туда-сюда вместо того, чтобы вести себя, как нормальный человек, но Кагеяма достаточное количество раз ловил Хинату на том, что тот на него пялился. И однажды это было ну совсем уж тяжело не заметить. Кагеяма не помнит точно, где это было — в спортзале или клубной комнате, но он помнил этот взгляд. Потому что именно тогда он перестал видеть в чужих глазах удивление, не было никакой парализованности, когда Кагеяма посмотрел на него в ответ, пихая во взгляд выражение а-ля «попался». Вместо этого он видел настоящее желание в широко распахнутых медово-карих глазах. Легкое и скромное покраснение, которое обычно показывалось на лице Шое в такие моменты, сменилось на это. Кагеяма не мог выразить это словами, не мог осознать или осмыслить то изменение, которое он подметил, но то, как Хината облизывал губы, отводя взгляд, — это не проявление нервозности. Это чистейшей воды голод. До определенного рода вещей. Господи, этот идиот понятия не имеет, как выглядит, да? И в тот день, когда Хината впервые посмотрел на него вот так вот, что-то щелкнуло в связующем, переключилось, и для него это уже был конец игры. Потому что чужой голодный взгляд, брошенный в его сторону, заставил Кагеяму почувствовать жар. Лихорадку. Он обнаружил себя задыхающимся от собственных желаний, что раньше казалось ему невозможным. С тех пор он от этого так и не избавился. Но как, просто как этот мелкий гаденыш с его гнездом на башке и практически нулевым чутьем хода игры умудрился стать сексуальным, учитывая тот факт, что он все еще раздражал его своими ослепительными улыбками и энтузиазмом на уровне маниакального, раздражал тем, как морщил нос, когда злился по какому-нибудь глупому поводу, бесил тем, что его буквально трясло, когда он был взволнован, будто Хината вообще не контролировал собственное тело. Кагеяма понятия не имел, как такое случилось, но Хината теперь был для него восхитительным. Противным периодически. Но и сексуальным. Просто поразительно. И кое-что еще. Будучи такого небольшого роста, как Хината, нельзя просто так заниматься волейболом, — то, что постоянно прыгаешь с таким усилием для атак, без последствий не обходится. Если взять ситуацию Шое и сложить все эти «последствия» — ну, тут Кагеяма уже волосы на голове готов был драть. Ну или что там еще делать, какие там есть способы веселого времяпрепровождения. Вся эта беготня и прыжки очень хорошо сказались на мышцах ног Хинаты. Это если не упоминать его задницу. Нет. Нет, пожалуйста, дайте Кагеяме упомянуть эту задницу, это на пару секунд. Она ничего так, да. И потому что Кагеяма на своем жизненном пути принимает плохие решения, эта задница периодически проезжалась по его паху. Черт знает, как долго это все продлилось в предрассветные часы тем утром в воскресенье в палатке с двумя другими сокомандниками, черт знает, потому что Хината просто. Не прекращал. ДВИГАТЬСЯ. Можно предположить, что слой или два спальных мешков, что были между ними, притупил ощущения. Ну, возможно и так — Кагеяма не хотел думать о том, как бы все это чувствовалось, если бы они не были укрыты (он не хотел. Но думал. Сейчас думает). Каждое небольшое подрагивание бедер наводило связующего на мысль, что еще немного, и его терпение лопнет. Еще в момент, когда он только закинул руку на маленькое, трясущееся от холода тело, Кагеяма знал, что обречен. Нет, он и раньше предполагал, что он обречен, но тогда он на самом-то деле был в относительной безопасности. Потому что первое, что начал вытворять Хината, это… ой, ну вы знаете, двигать задницей по кругу, или что он там делал. Ладно, хорошо, все, что Шое делал на самом деле, — неосознанно пытался устроиться поудобнее. Просто так получилось, что на пути оказался Кагеяма, который был в шаге от того, чтобы кончить прямо в штаны. Нет, серьезно, а вот прямо так необходимо было издавать все эти звуки? Например, тихие стоны на выдохе, которые значили либо то, что он мирно спал, либо то, что он действительно делал все от него зависящее, чтобы заставить Кагеяму кончить. Тобио ударялся в анализ ситуации именно под таким углом раза два (три) с той ночи. Так что да. Он заслуживал гребаной медали за свою выдержку. Никакую полку для трофеев нельзя считать полной без награды за выдающееся достижение в дисциплине «Не трахни своего спящего сокомандника». Черт. Но он практически потерял контроль, когда Хината дернулся назад, упираясь в его — давайте честно — очень твердый член и (он все еще честен) тихо произнес его имя во сне. Кагеяма изо всех сил боролся с желанием толкнуться в эту идеальную задницу и прокусил губу так сильно, что чуть не продырявил ее. Так что когда этот кусок дерьма обвинил Кагеяму в домогательстве поперек сна, тот был в шаге от того, чтобы начать кричать о том, что он не специально и это не его вина, потому что Хината — гребаный совратитель. И да, он в курсе всех причин, по которым это не имело никакого смысла. Но в его голове звучало вроде как логично. Хотя по каким-то причинам, мысль о том, чтобы просто позволить этому всему быть, а потом пойти в туалет школы, чтобы справиться с этой проблемой, так и не промелькнула в его придавленном похотью сознании. Потому что настолько, насколько его разум был забит этой похотью, его сердце было до краев полным чем-то еще. Потому что даже когда между ними было скомканное постельное белье, Кагеяма не мог игнорировать то, как потрясающе было чувствовать маленькое тело Хинаты рядом — с эрекцией, упирающейся в него, или нет, — это был очень приятный опыт. Шое практически до изящного миниатюрный, хотя Тобио прекрасно знал, что он какой угодно, но только не такой, тут не подойдет слово "изящный". Но то, как Кагеяма упирался коленями в его ноги, нависал над ним сверху, обхватывая рукой, — он словно накрывал его, опуская голову, чтобы зарыться носом в его волосы. Он упоминал, насколько маленьким был Шое? Потому что да помогут ему небеса, он так это любил. Они идеально подходили друг другу. Он просто не смог бы отпустить его и уйти. Запах его волос, влажный запах пота, травы и дождя, — все мешалось с ароматом какого бы то ни было детского шампуня, который он, должно быть, использовал — это настолько Хината. Это все - он, его, и он рядом - целиком и полностью. Тобио был так близко, что у него по коже ползли мурашки. Хотя, его эрекции это все равно не помогало. Или… Или типа помогало? огосподиблять Кагеяма моргнул, отрывая мутный взгляд от расплывающейся перед ним страницы и в отчаянии захлопнул книгу. Он глянул в сторону шкафа. Футболка, которую случайно надел Хината, была сложена, лежала на самом верху, как-то так и не добравшись до корзины для стирки. Как-то. Он откинулся назад на стуле, завалившись достаточно далеко, чтобы закружилась голова. Но до того, как он успел упасть и разбудить весь чертов дом, Тобио поднялся на ноги и вместо этого устало плюхнулся лицом прямо в кровать. Он закрыл глаза, думая, что, может, у него получится урвать себе пару часов сна даже при раздражающем свете настольной лампы — сейчас, уже лежа на кровати, он не рассчитывал на то, что сможет встать. Потому что, да, он лицемер. Он тоже не то чтобы прямо уж и спал с субботы, как и Хината. Да как он мог? Он не мог не представлять гипотетическую реальность, в которой Шое знал, что с ним творил, и вполне осознанно дразнил его. Что он выгибал спину и вздыхал, проводя своей упругой задницей прямо по чужому стояку специально. Кагеяма представлял, что, может быть, пока он там мучился, лишь бы самому не дергаться, Хината ухмылялся в подушку, как злобный мелкий гаденыш, проверяя самоконтроль Тобио вот таким вот нечестным образом. Может быть, если бы Кагеяма ответил на это, толкнувшись в Хинату и выдохнув стон, который он все это время сдерживал, тогда Шое сжалился бы над ним. «Кагеяма?» — прошептал бы он, мягко и сонно, с ноткой удивления и интереса, но и с каким-то нервным сомнением. «Хината», — выдохнул бы Кагеяма в чужие мягкие, ароматные волосы. Тобио перевернулся на спину, лежа на кровати. И Хината взял бы руку Кагеямы — ту, которая так сильно тряслась, пока он пытался держать ее прижатой к чужой грудной клетке в попытке спрятать страх. Может быть, Шое подразнил бы его, но его собственная крошечная ладонь тоже тряслась бы, пока он демонстративно тянул ею руку Кагеямы к своему члену. Может быть, он бы притянул ее к своим пухлым губам (а он видел, как Хината смотрел на его руки), порастягивал бы время, целуя пальцы, или, может, потянулся назад, чтобы коснуться волос Кагеямы, снова изгибаясь и толкаясь в него, притягивая его к себе с тихой мольбой и двигаясь к нему, пока Тобио толкался бы в него. Кагеяма не поцеловал бы его сразу, вместо этого смотря в полуприкрытые глаза, которые так же бы изучали его лицо, страх на нем, лицо, горящее от желания и любви. Взгляд Хинаты был бы полон вопросов, ни на один из которых не требовалось ответа. Потому что да — да, Хината. Блять. Но он бы не поцеловал его. Пока нет. Нет, потому что он хочет слышать этот голос — его сладкий, тупой голос, обычно полный беззаботства, который бы говорил что-то Кагеяме, умолял его о прикосновении, умолял бы не останавливаться, быть потише и снова толкнуться в него, потому что по какой-то причине это очень приятно, он бы просил помочь ему стянуть одежду- Ладонь Кагеямы замерла над эрекцией. Он даже не понял, что начал трогать себя, но зачем останавливаться сейчас, так что его пальцы скользнули в треники. Он сжал кулак со вздохом, используя свободную руку, чтобы опустить растянутую резинку штанов и вытащить член. Поднимая бедра выше, он начал медленно двигать ладонью. Медленно. Кагеяме нравится медленно — по крайней мере, если говорить конкретно об этом. Увы, слова «медленно» не было в вокабуляре Шое. Не то чтобы он рассчитывал на то, что между ними когда-то что-то будет, но иногда это делало фантазирование сложнее (нет, не делало). Так что пока он представлял этот высокий голос, подернутый хрипотцой, сипло произносящий его имя, он практически видел и чувствовал Хинату, утыкающегося покрасневшим лицом в его шею. Кагеяма медленно провел большим пальцем по влажной головке. Прикусив губу, он сжал себя и перевернулся на бок, проскальзывая членом между пальцами. Вот так хорошо — очень хорошо. Так хорошо, что он был уже на грани, только представляя губы Хинаты, прижимающиеся к его разгоряченной коже, и жадное покачивание бедер в ответ. Да — жадное. Хината бы нуждался в этом, он бы говорил об этом хриплыми короткими шепотками в ухо Тобио. Особенно крепко сжав пальцы, Кагеяма толкнулся в кулак, — движение было влажным и быстрым от естественной смазки, когда он начал решительно двигать рукой. Он слышит «пожалуйста», «пожалуйста, Кагеяма, ты мне нужен…» «Хината…» — ответил бы он. «Я так хочу… Я- … … Ладно. Что это, БЛЯТЬ, ЗА ЗВУК? Кагеяма неохотно остановился, переворачиваясь, чтобы угрожающе вылупиться на убийцу его стояка — мобильный телефон вибрировал на тумбочке рядом с кроватью. Тобио агрессивно схватил гаджет, случайно сшибая часы на пол. Он пообещал себе покончить с тем, кто посмел прервать его драгоценное времяпрепровождение наедине с самим собой, и прищурился на незнакомый номер, высветившийся на экране. Сначала он думал вообще не отвечать на звонок, потому что время — ночь и он все еще достаточно близок к тому, чтобы кончить, и он бы весьма хотел этого на данный момент, но, конечно, он ответил. Конечно. — Слушаю, — рявкнул он. — Кагеяма? Конечно. — Хината? — Он прикрыл рот ладонью, пугаясь собственной бездыханности и сиплости голоса. Он убрал телефон от уха, чтобы еще раз проверить номер. Стараясь максимально контролировать голос, он заговорил снова. — Откуда ты мне звонишь? — Что? — глупо переспросил Хината. — А… Из дома. С домашнего телефона. Мой мобильный… где-то. — Ты потерял телефон? — Кагеяма глянул на другую руку, член в которой все еще сочился смазкой. — Нет! Тихо вдохнув, Кагеяма двинул ладонью вверх. Решительно держа голос на спокойных интонациях, он заговорил дальше. — Т-тебе что-то нужно было? Ой, блять. — Мм-м… да! Домашка по биологии! — Домашка по биологии? — Рука Кагеямы замерла. — Да? — Мы с тобой не в одном классе, тупица. — Я сказал по математике! В смысле, я смотрел на учебник по биологии, потому что только что делал по ней домашку, поэтому я случайно сказал- — Хината… — Кагеяма придерживал телефон плечом, чтобы убрать челку со лба. Другая его рука сжалась у основания члена. — Мне нужно, чтобы ты вслух сказал, что ясно понимаешь тот факт, что мы с тобой не в одном классе. Очень важно, чтобы ты это сказал. — Да я в курсе, придурок! — Хината бы крикнул ему, но получилось только шепотом выдавить, так как быо уже поздно. — Я не тупой! У нас один и тот же учитель, он всем классам дает одинаковые задания. Кагеяма долго пялится на потолок, перед тем, как вспомнить, что Хината не видит его. А потом он подавился воздухом от мысли о противоположном. — …да? — мягко и сомнением закончил Хината. Тобио продолжал свои греховные дела, потягивая ладонь вверх к покрасневшей головке, другую руку держа в волосах и размышляя о том, начнет ли вообще Шое бормотать еще о чем-нибудь, если он до сих пор ничего не сказал. Когда они еще несколько секунд провели в тишине, Кагеяма заговорил сам. — А не должен ли ты спать? — Ну, я спал, но у меня есть обязанности, знаешь ли. Тобио фыркнул. — С каких пор? — С… ну, типа, всегда были? И опять этот тихий голос. Кагеяме его нужно больше, но он не может придумать, как вытянуть слова из Хинаты. Он бы предпочел не дрочить на то, как они спорят, так что необходимо было обыграть все максимально безопасно и- — Ну? — Что «ну»? — буркнул Кагеяма, снова начиная медленно двигать рукой. Он выпустил пальцы из волос, чтобы вместо этого прикусить костяшки. — Домашка по математике? — Ты знаешь вообще, который час? — Он спросил приглушенным голосом, все еще прикрывая рот тыльной стороной ладони. — Я… Ну вообще, нет. А сколько- Кагеяма простонал. Так, а вот это было приятно. — У нас нет домашки по математике! — А, да? — Тобио практически слышал, как Хината вздрогнул. — Типа того. — Охренеть можно. — Что-нибудь еще? — Нет… Полагаю, это все. Прости, что побеспокоил тебя, Кагеяма. — Шое звучал до поразительного разбитым по какой-то причине, из-за чего Тобио почувствовал себя так, будто его пырнули в самое сердце. В нынешней ситуации ничего из этого жизнь не облегчало. — Тогда я пожалуй… — Стоять! — практически вскрикнул Кагеяма. Ладно, может быть и крикнул, но только потому что ему пришла одна идея. — Подожди, — повторил он, только на этот раз тише, отпуская член и наклоняясь в сторону, чтобы взять рюкзак, лежавший рядом с кроватью. — Я забыл… У нас есть домашка по математике. — О! — оживился Хината. — Хорошо. Кагеяма шустро вытянул учебник по математике и открыл его на рандомной странице. — Ты только что сказал «хорошо»? Мы, если что, о математике говорим. — Ну, похоже на то, — хихикнул Хината. Кагеяма устроился обратно у изголовья кровати, положив рядом открытую книгу. — Задачи… С пятой по десятую на странице тридцать семь. — Тридцать семь? А мы не прошли это уже разве? — Я сказал СТО тридцать семь, идиот! — рявкнул Тобио, снова придерживая телефон рукой и бешено переворачивая страницы. Спасибо господи, что на ней задачи вообще есть. — Ох, ладно. — Кагеяма услышал шорох. — Сейчас, за стол сяду… — За стол? — переспросил Тобио перед тем, как опять обхватить ладонью все еще стоявший член. — Ты же вроде сказал, что уже делаешь домашнюю работу? На линии несколько секунд можно было услышать только тишину, потом еще больше шебуршания, звук расстегивающейся на сумке молнии, который ни с чем нельзя спутать, и чужой выразительный голос. — Ее и делал. — Где? В кровати? — Возможно. Кагеяма слышал неразборчивое бормотание, пока Хината пролистывал учебник. Он снова сжал кулак, сглатывая стон, пока слушал все эти мычания, которые Шое издавал, пока искал нужную страницу. Тобио позволил себе еще несколько раз медленно дернуть кулаком вверх и вниз. Он осознал, что закрыл глаза, только когда уже открыл их на тихое, отчаянное ворчание, доносящееся из трубки. — Кагеяма… Я ничего из этого не знаю. Ты уверен, что не ошибся? — Ну… А ты вообще в сознании был сегодня на математике? — поддразнил его Кагеяма, ухмыльнулся и прикусил губу, наблюдая за тем, как головка члена проскальзывает между пальцев. — И то вер- ой, завали. — Я ее тоже не сделал, так что можем сделать это. Их. Вместе. Задачи. Вместе. — Эм… По телефону? — Нет, ты что. Прямо щас ко мне приходи. — Он ударился об изголовье кровати, потому что даже не подумал о том, чтобы пустить в голос достаточное количество сарказма. — Идиот, — добавил он, обращаясь, скорее, к самому себе. Но Хината только фыркнул. — Но объяснять я тебе ничего не буду! — быстро проговорил Тобио. — Я и не просил. А то как будто ты можешь. — Заткнись, — медленно выдохнул Кагеяма, опуская бедра и раздвигая колени. — Вообще, лучше просто читай первую задачу. — У тебя что, своего учебника нет? Или ты читать разучился? — Тебе помощь моя нужна или что? Просто… читай, а я следить буду. — Кагеяма облизнул губы и снова прикрыл глаза, пытаясь утихомирить истерику совести, которая буквально бурлила под его венами. Он поверить не мог, что действительно делал это. Бедный Хината. — … что-то больно длинные задачи. — Кончай ныть! — Я не ною. Ну, ладно. Первая- — Медленно читай. — Кагеяма зажмурился, запуская пальцы свободной руки под футболку и проводя ими по животу, пока он толкался в руку. — Пер-ва-я за-да-ча, — повторил Хината, как полный ублюдок. Но тихо и дразняще, как до бесящего сексуальный ублюдок. — Ладно-ладно. Международное космическое агентство организовало приземление робота-исследователя на планету за поясом Койпера. Пояс Койпера — это вообще где? — Без понятия. Это важно? — бездыханно пробормотал Кагеяма, сжимая ткань футболки в кулак. — Подожди-ка. А не дуришь ли ты меня часом? Кагеяма издал странный звук, задыхаясь и замирая. — Что делаю?! — Чтобы я за тебя домашку сделал по математике! — Нет. Господи. — Кагеяма вздохнул, возвращаясь к своему занятию. — Идиот. — В любом случае, не вздумай такое провернуть. Ладно. Несколькими зондами- Зо́ндами? Зонда́ми? -выполняется процедура отделения от главного посадочного модуля для взятия различных проб- Нет, слушай, это ведь реально роботы. А посадочный модуль как работает? — О боже, Хината, — простонал Кагеяма одновременно и от раздражения, и от того, что он нашел идеальный ритм. — Хорошо-хорошо. Для демонстрации силы гравитации на этой планете, камера на посадочном модуле нацелена на порт сброса, и зонд запускает баскетбольный… Нет, знаешь, волейбольный мяч прямо верх на скорости сто сорок семь футов в секунду, близко к рекорду лучшего питчера, точнее, атакующего. Ого, ты можешь себе такое представить? Такая быстрая атака. Она была бы просто БА-БАМ! И потом все бы такие УО-О-О — ладно, прости. Расстояние равно девяносто восемь футов в квадрате… Кагеяма сполз по изголовью кровати, ложась на спину, сминая покрывало и прижимаясь затылком к подушке, двигая ладонью по члену вверх и вниз под сладкий голос Хинаты, которым тот, ради всего святого, что? — читал долбанные задачи. Черт, должно быть, Кагеяме и правда очень нравился голос Шое. — …предполагая отсутствие ветра и что зонды смогут уйти с дороги вовремя, сколько времени потребуется волейбольному мячу, чтобы удариться об поверхность планеты? Ладно, это что, нам теперь разницу размеров мячей вычислять, раз уж я волейбольный взял? Насколько большой волейбольный мяч? Мне его измерить? У меня есть линейка. Линейка подойдет? Хотя, я могу попробовать найти измерительную ленту… Нет, ему просто очень нравится Хината. — …Кагеяма? Ты вообще там? — Д-да, — прошептал он, обводя пальцем влажную головку. — Я… Я эту не знаю. Давай другую. — Ты вообще понял что-нибудь из того, что я прочитал? Кагеяма, помоги мне! — Я пытаюсь! Прочитай еще раз. Медленнее. Тише. — Тише? — Ты всегда с-слишком громкий. — Он делает хватку крепче и начинает медленно толкаться бедрами вверх. — Давай потише. Пожалуйста. — Что? «Пожалуйста»?!.. Ну ладно. А можно я и дальше все на волейбольные штуки буду менять? — М-м-м… Ага. Сердце готово было разорваться от перенапряжения, и он был так близко. Кагеяма напрягается — это ощущение начинается где-то в его животе, пока Хината читает другую задачу, только шепотом, но в этот раз Тобио его не слышит. Ладно, слышит, но не слушает, потому что-то, о чем говорит Шое, не имеет ничего общего с тем, что на данный момент ощущает Кагеяма. Он, блин, мастурбирует на то, как Хината читает учебник по математике, — должно быть, он самый отвратительный человек на планете, но голос Хинаты, который звенит в его ушах, делает с ним такое, что больше никто и ничего сделать не может. И он так усердно притворяется, что между ними нет этих нескольких миль, он представляет, что Хината прямо здесь, шепчет ему что-то, трогает его. Блять, хочет его, смотрит на него своими блестящими глазами — они кажутся совсем темными от желания. Может быть, он нависает над Кагеямой, или сам Тобио сверху… нет, Хината седлает его, наклонившись вперед и не переставая бормотать ему на ухо, умоляя его о чем-нибудь, и чужие маленькие пальцы бегают под футболкой Кагеямы. Шое толкается бедрами, проводя своей шикарной задницей прямо по его члену. «Кагеяма», — он бы хрипел надломанным и сиплым голосом. — «К-Кагеяма…» — Кагеяма? Черт. Черт. «Скажи еще раз», — он хочет попросить, хочет умолять, но не может, при этом так отчаянно нуждаясь в голосе Шое с этим его придыханием, нуждаясь в нем прямо сейчас, когда он, перебиваемый судорогами, так близко. Кагеяма не доверяет себе в достаточной мере, чтобы попробовать произнести цельное предложение. Его хватает только на одно. — Хината? И, черт, как же рвано это звучало, но привкус чужого имени на языке, бешеное биение сердца, не прекращающееся движение руки — все это вместе слишком сладко, и если бы это был кто угодно на другом конце провода (но кто там мог еще быть?), его бы поймали. Но там всего лишь маленький невинный Хината, и следующее, что говорит его сладкий рот, это: — Чем ты там занимаешься? И он знает, что просто ударяется в паранойю, потому что, да, он на самом деле был до странного тихим, так что почему бы Хинате не поинтересоваться, чем это он там, блин, занимается, но тупой, бестолковый Хината, должно быть, подумал, что Тобио уснул или вроде того, так что тот попробовал огрызнуться. — Т-тем же, чем и ты, идиот. Кагеяма чувствует, что он уже почти все. Почти. Близко к разрядке, и это было настолько приятно, что он вцепился в простыни, пытаясь держать бедра на месте. Член пульсировал у него в руке, когда Хината — он — что? Он что, только что… Он посмеялся? Да, посмеялся. И смеется. Хината хихикает. Тихо, но это точно оно. Мягкий смех прямо ему в ухо поперек неразборчивых слов и, может быть… хотя нет, он определенно еще раз назвал его по имени, но Кагеяма, впрочем, это едва ли услышал, потому что это, да, теперь все. Он кончил, изливаясь в руку, на живот, прикусывая край подушки. Телефон сполз к шее, и он не мог подавить всхлип, который Хината скорее всего услышал, но Тобио было уже плевать. Пускай знает. Пускай знает, что Кагеяма кончил, забрызгивая себя, от одного только голоса Хинаты. И как только судороги прошли, единственное, о чем он мог думать, это о господи, о господи что я блять только что сделал и пожалуйста, пожалуйста, лишь бы он ничего не слышал. Тобио сглотнул, избавляясь от всяческой тени похоти в его голосе, и прижал телефон обратно к уху, пока Хината продолжал заменять слова в задаче (это ни коим образом не было связано с математикой — он просто придумывал что-то там со связующими на Марсе или типа того). Кагеяме удалось урвать шанс на судорожный вдох. Он уставился на свои липкие, запачканные пальцы и перебил Шое. — Эй, Хината? — Да, Кагеяма? — Я не понимаю всю эту математическую дичь. — О, слава богу, я тоже. — Хината слышимо выдохнул с облегчением. Кагеяма снова услышал шорох и скрип кровати, когда Шое, без всякого сомнения, запрыгнул обратно на матрас. Кагеяма представлял его скачущим на нем, как на батуте, будто он полный идиот, совсем еще ребенок, и эта картина заставила его покраснеть, пока он искал что-нибудь, чем можно было бы вытереть живот. — Вернулся к домашке в кровати? — поддразнил Кагеяма, стягивая футболку через голову, чтобы вытереться ею — на данный момент он предпочел сделать именно это, чем вставать. Быть извращенцем — то еще энергозатратное удовольствие, ладно? — Нет, — тихо вздохнул Хината. — Вернулся ко всяким другим занятиям в кровати. — Эм… — господи, Хината. Кагеяма отбросил запачканную футболку на пол, натягивая треники обратно и закрывая рукой глаза. Нет, а он ведь и правда спросит. — Занятия в кровати? — Ясен пень — сон? Дебил. — Ну, люди и другие вещи в кровати делают. — Нет, он серьезно только что сказал это? Неловкая тишина пустила мурашек по телу уставшего Кагеямы, и он раздвинул пальцы, смотря сквозь них на потолок и думая о том, что, может быть, ляпнуть что-то такое, как он и предполагал, было ужасной идеей. Но потом- — О, да? Например? — Что? — Ну, какие еще занятия в кровати ты знаешь? Любопытно узнать. …он что- — Ты- -флиртует? — Домашка, тупица. Ты же только что делал домашнюю работу в кровати! Вот тебе твое «кроватное» занятие! — Точно. Это. Как я мог забыть. — Он вздохнул. — Так… Как прошла тренировка? — Без происшествий. — Скучал по мне? — Едва ли. — Ну хотя бы чуть-чуть? — хихикнул Хината. Кагеяма и сам уже вздохнул, щурясь на неприятный свет в комнате. Свесив с кровати ноги, он поднялся и, немного пошатываясь, пошел к столу, чтобы выключить настольную лампу. — Заткнись, — проворчал он, устраиваясь обратно в кровати и прижимаясь к ее изголовью. Тобио вздрогнул в темноте от прикосновения голой спиной к прохладному дереву. — Тебе уже лучше? — Хм, намного. Намного-намного. — Потрясающе. — Ты даже не представляешь, насколько. — Эм, в смысле? — Н-не суть. Ну, я просто… Чувствую себя лучше. Прости, что вел себя сегодня как идиот. — Хината проговорил со странной мягкой интонацией. — Все нормально. — Кагеяма прокашлялся и закрыл лицо руками. Он чувствовал себя отвратительно. Чувствовал себя уставшим и до невыносимого виноватым. Как он только мог с ним так поступить? С Хинатой? Как он мог иметь такие развратные чувства по отношению к такому невинному созданию с этой его чистой душой — у Шое же просто какая-то наивная детская влюбленность в него, не более. Он, возможно, даже не осознает своих чувств. Да как ему вообще может нравиться кто-то вроде Кагеямы? Хината, очевидно, никогда не смотрел на него, чувствуя что-то, кроме наивного восхищения. Так что это Кагеяма тот, кто умом тронулся, ударившись в свои фантазии и разнообразными способами как-то принижая изначально непорочные мотивы и настроения его ангельского сокомандника. Но прямо сейчас, будучи уставшим, вымотанным и мучимым совестью, он был раздражен, потому что Хината звучал слишком счастливым, и это было мило. И даже если учитывать все то, что Кагеяма сейчас тут вытворял, он все еще… все еще хотел просто поговорить с ним. И это пугало его. — Ладно… Ну, и как прошел твой день? — Кагеяма с самого себя бесился. Даже простого вопроса не мог задать, чтобы не звучать при этом, как мудак. — А сам как думаешь? Я- ОБОЖЕ! Тобио как по струнке выпрямился от отчетливого грохота — Шое свалился с кровати, а телефон, судя по звуку, приземлился на пол. — Эй! — Он взволнованно рявкнул. — Хината? Какого хера это было? Тишина. — Хината?! — И-извини. — Хината вернулся к трубке. — Я пытался дотянуться до кое-чего и упал. Все в порядке. — Ты так убьешься когда-нибудь, бестолочь неуклюжая. — Он расслабился, но в его голосе все еще было беспокойство. — Бу. — Хината выдохнул короткий смешок, под которым все еще можно было расслышать шорох простыней, когда он ерзал на них. — Расстроишься? — Если помрешь? Конечно. — Что, правда, Кагея-яма? — Какого хуя?! — прошипел Тобио. — Что за деби- ЧТО это еще за тон такой? — Он схватил подушку и прижал ее к груди. Какого черта вообще Хината творил? — Такой это какой, Кагеяма? — Завязывай. — Оу, тебе не нравится? — Он рассмеялся. — Это не- Я не… Заткнись. Какого хрена ты вообще до сих пор не спишь? — Он рявкнул, нахмурившись и притягивая к себе колени. — А ты почему не спишь? — Потому что кое-какой, не буду говорить какой, дебил позвонил мне посреди ночи, чтобы спросить домашку! — М-м, да. Извини, Кагеяма. — Я сказал прекрати! — Заставь меня. — Мелкий засранец опять хихикает. — Ты- — Ка-ге-я-я-ма. — Я сейчас трубку брошу. Когда Хината замолк, Кагеяма подумал, что, может быть, он вообще просто бросил трубку. Бросил? Он отодвинул телефон от уха, чтобы посмотреть на экран, но вызов все еще был активен. Он нахмурился. — Хината? — Серьезно? — едва слышно спросил Шое. В голосе заметно звучало уныние. И вот сейчас сердце Кагеямы точно рискует разорваться на куски. Потому что, черт, какой же он милый и блять. Ну, просто блять. Какого черта он делает? Вообще себя в руках не держит сегодня. — Конечно. — Он ответил хрипло. — Почему я вообще до сих пор с тобой говорю? — …пожалуйста, не бросай трубку, Кагеяма, — умолял Шое все тем же сердцедробительным тоном. Тем, который говорил «я знаю, что ты сделаешь мне больно, но, пожалуйста, сделай это нежно». Кагеяма уронил голову на колени и застонал. Что это еще за американские горки, куда скачут эмоции? Он был не в курсе, как ему вообще может скручивать сердце от чего-то столь банального, и это его беспокоило. Он должен взять себя в руки… Иначе это все выйдет из-под контроля. Потому что, да. Он знает, что сделает ему больно. И это точно не будет нежно. — Извини… В этот раз я не хотел, — продолжил Хината очень тихо. Кагеяма никогда не слышал, чтобы тот звучал таким грустным. Злым, огорченным, пораженным, — достаточное количество раз, но грустным — никогда. И это по телефону? — Мне… Мне правда жаль, что я тебя побеспокоил. Я просто хотел… Ну, я тогда не буду тебя задерживать. Знаю, что ты бы лучше спал, чем говорил со мн- — Да не брошу я трубку, тупица, — перебил его Кагеяма. Вышло достаточно мягко из-за вины, которая встала поперек горла. — …правда? — Да. Правда. — А теперь он звучал раздраженным. Он и раздражен, но не на Хинату, а на самого себя. О чем он вообще думал, решив подрочить таким вот образом, снова увлекаясь воспоминаниями о субботней ночи? Так сильно желая снова обнять его. — Обещаешь? Все это очень плохо. Потому что указывает на то, что это не последний раз, когда он слышит столь душераздирающую нотку в чужом голосе. Но, может быть, если в случае чего он будет действовать быстро, то боль будет минимальной. — Да. — Он вздохнул, отбрасывая подушку на кровать и упираясь в нее лицом. Он зажмурился, чувствуя, как в его груди расползается дыра. Потому что какая же это пытка — не разрешать себе сказать Хинате, что у него тоже есть к нему определенные чувства, ничего не сравнится с этой невообразимой болью от- Нет. Этого не случится. Но ему нужно что-то делать, или будет слишком поздно. Черт, если это до сих пор не так. Он уже прошел фазу «самозащиты», но общий концепт был так легко понятен и давно знаком. — Я просто хотел сказать… Извини, что вспылил сегодня, — сказал Хината, по-детски дуясь от стыда, пока признавал свою вину — это практически по тону голоса можно было услышать. Кагеяма хотел хлопнуть его по щекам. — Вообще, я поэтому и позвонил… — И еще для домашки, — напомнил Кагеяма, даже не пытаясь сдержать ухмылку в подушку. — Мх, да. Это тоже. — Шое сонно зевнул. Да, уже действительно поздно. — Иди спать, тупица. — Я не хочу. Ему нужно действовать быстро. — Кончай быть таким упрямым. — Но мне нравится с тобой разговаривать. Черт. — Мы ни о чем по факту не разговариваем. — Ну, а о чем ты хочешь поговорить? — тихо спросил Хината с заметной сонливостью в голосе. Кагеяме нужно отдалиться от него. — Ты тот, кто никогда не затыкается. Вот и придумай что-нибудь. — Я слишком устал, чтобы думать. Не сразу, но постепенно. — Вот именно поэтому тебе нужно идти спать! — Не заставишь. Без разницы, как больно будет. Он сделает это. — Помнишь ты говорил, что я могу потребовать все, что только захочу? Хината тихо и все еще немного грустно рассмеялся. — Ага, Кагеяма. Все, что угодно. — Я хочу… «Чтобы ты мне больше не звонил». — Ну? «Потому что я не думаю, что смогу справиться с этим». — Кагеяма? «На самом деле, просто перестань разговаривать со мной вне спортзала». — Ты там вообще? — Я тут вообще, тупица. — Ну так? «Потому что я сделаю тебе больно». — Я хочу, чтобы ты пошел спать. — Оу… — Так, чтобы ты вернулся ко… Чтобы ты вернулся к нам завтра на тренировку. — Кагеяма плотно прижал руку к глазам. «Потому что скоро мы будем видеться только там». — Я знал, что ты скучал по мне, — мягко хихикнул Хината. — Заткнись. — Хорошо. — Он снова зевнул. — Полагаю, что и это я могу устроить. Хотя, будешь должен мне в следующий раз что-нибудь. — Все, что угодно, — прошептал Кагеяма. — Это ты сейчас так говоришь. — М? — Тобио убрал руку от лица. — Спокойной ночи, Кагеяма. — Я скучал по тебе, — неслышно произнес Тобио. — Что ты сказал? — Спокойной ночи, Хината. Рука Кагеямы буквально свалилась на кровать, телефон выскользнул из пальцев и упал на ковер с глухим стуком. Скорее всего он даже трубку бросить не успел. Блять. Облажался с первым шагом.