Суммация

Трещит. Бессвязно бормочет. Сплошная болтовня. — … а потом он бросил ее, и это было типа БАМ, и Ноя опять побежал за мной, потому что, ну блин, очевидно, что он не собирался позволить нам еще раз такое провернуть, но тут из ниоткуда выскочил Танака, и я такой «А-а-а! Танака!». Но. Кагеяма тоже там был и он просто «не-не, разбежался, агадаконечно», и такой типа ВЖУХ, но в конечном итоге меня окружили и пришлось… Лепечет. Мямлит. Ноет. Кагеяма сонно и медленно моргал, смотря на взволнованного сокомандника, который все тараторил, рассказывая об их второй победе в захвате флага Сугаваре и Даичи. А, да. Тараторил. Он, блин, тараторил. Тобио думал пихнуть Хинату и свалить его с бревна, чтобы тот плюхнулся в траву прямо лицом и прекратил болтать, но не сделал этого. Вместо этого связующий уперся локтем в колено, а голову положил на ладонь. Он просто наблюдал. Наблюдал за тем, как этот идиот говорил. И говорил. И говорил. Реванш по захвату флага прошел без происшествий (по крайней мере, без такого типа происшествий, которых Кагеяма пока больше всего опасался и на которые в то же время целую ночь надеялся). Из того, что он мог вспомнить — Тсукишиму и это его «ой, как же так вышло», когда Юу вел его в сарай после того, как Кей выперся прогуляться по территории противника в ту же секунду, как игра началась. Вот же говнюк. Хинату в конце концов тоже поймали, но Кагеяме не так много времени потребовалось, чтобы практически беспрепятственно вызволить этого тупицу из тюрьмы, — и да, хорошо, может быть, его никто и не просил давать волю рукам и тащить сокомандника из сарая с таким упорством и воодушевлением, с каким он это по итогу сделал, и да, может, и не нужно было тащить его за собой, держа за потную ладонь, пока они бежали к той стороне дома, что была на их территории, — там намечалась перегруппировка. Ну да, и очевидно, что не нужно было тянуть на себя Хинату за толстовку, чтобы с натянутой агрессией отчитать его за такой прокол. Посреди тирады он вообще забыл, о чем изначально там собрался разглагольствовать, — спасибо широко распахнутым карим глазам, которые смотрели на него напуганно и невинно моргали в дюймах от его собственного лица. Тобио отпихнул его от себя, пробормотав очередное «тупица», и побежал обратно за дом. По крайней мере, бег помог ему немного протрезветь. Но теперь он был просто… Просто… Словом «вымотан» уже и не опишешь это состояние — его просто недостаточно. — Схватил и потащил меня, но потом Кагеяма налетел типа вжух и спас меня, и, нет, я серьезно — он ворвался в сарай, как какой-то рыцарь или типа того, и схватил меня за руку, и- Хината повернулся, чтобы улыбнуться на сокомандника, и запнулся от того, как темно-синие глаза внимательно смотрели на него, — он споткнулся прямо поперек корявого предложения. Кагеяма моргнул, выглядя при этом, наоборот, совершенно невозмутимо. Миленько. Он смутно как-то поразмыслил о том, как вообще выглядел, раз заслуживал такого взгляда и выражения лица, но кроме этого усталость была слишком сильной, чтобы это его каким-то боком волновало. Хината сглотнул, встряхнул головой. Огонь отзеркаливал тепло, поднимающееся на его лицо, когда он попытался продолжить. — …он, эм… Эм, пришел и забрал меня, и потом он… Вытащил меня из сарая и… Из сарая, схватил меня… — Хината бросил еще один короткий, изнуренный взгляд на Тобио и его аж передернуло от смущения — он отвернулся к остальным сокомадникам, сглатывая так заметно и неловко, что Тобио был готов поклясться — это было сделано специально, чисто чтобы держать образ театрального маленького придурка. — …извините, а о чем я говорил? Даичи вскинул брови. Суга только спрятал усмешку за бутылкой пива. — Что же, похоже на то, что мы пропустили довольно неплохую игру, — наконец проговорил Сугавара, искренне улыбнувшись. — Приятно видеть, что отношения между вами действительно изменились. — Эм. Да… — Хината неловко положил ладони на колени. Тобио снова моргнул, хмурясь. — Ничего не изменилось, — проговорил он, хотя из-за усталости и хрипа это прозвучало, скорее, шепотом. Он был уверен, что его никто и не услышал, так что прокашлялся. Шое бросил еще один последний взгляд в сторону связующего, прежде чем заговорить снова. — В люб-бом случае, на днях я разговаривал с Ямагучи насчет… Ну, вы помните, в прошлом году мы все пошли- Господи. И как он только не устал столько трещать? Кагеяма думал о чужой болтливости с исключительной нежностью, лениво обводя взглядом костер. Он скривился на ублюдскую ухмылку Тсукишимы, которую приметил по другую сторону от огня. Ему пришлось запихать всю агрессию обратно в толстый кокон своей собственной нередко вспыхивающей враждебности — туда, где он и прятал все подобные чувства. Тобио поерзал на бревне, поворачиваясь обратно к Хинате и переключая все свое внимание на его дикое жестикулирование, когда тот кричал о… ну, о чем бы там ни было. Как же миленько. Кагеяма зевнул так, что в уголках его уставших глаз появились слезы. Он крепко зажмурился, после чего ему пришлось приложить невероятное количество усилий, чтобы открыть глаза. Он почти слышал, как у него скрипели веки, — поднимались они с таким трудом, что казалось, будто они скребли поверх глаз. Это было, ну, неприятно. Но то, что он увидел, когда его зрение перестало расплываться, неприятным не было. Кагеяма не был уверен, как такое вообще произошло, черт, должно быть, он держал глаза закрытыми дольше, чем думал, и вообще отрубился, потому что когда он открыл глаза, Хината уже не тявкал и не дергался, а Сугавары и Даичи не было. Шое пялился на огонь с сонной и довольной улыбкой, качаясь вперед и назад на бревне под ритм какой-то неизвестной мелодии, которая, должно быть, сейчас крутилась в его голове. Такая чисто хинатская привычка. Кагеяма вздохнул. Это было вполне себе громко, но не настолько, чтобы это могло вытянуть Шое из какого бы то ни было далекого места, где он был на данный момент потерян, наблюдая за движением языков пламени. Тобио не мог отвернуться. Мерцание бликов на мягких чертах чужого лица казалось почти гипнотическим. Тени танцевали под неряшливо разбросанными локонами — это контрастировало с теплыми оттенками, застывшими на щеках Хинаты. Губы блестели — аккуратные, открывшиеся, горящие в свете костра и просто умоляющие их поцеловать. Пламя, отражающееся в его глазах, горело с яркостью и теплом гораздо большими, чем у самого костра — в этом было больше уюта, чем мог дать любой очаг. Как и всегда, в них пряталось понимание, любовь, обещание укрыть от всего, чем Кагеяма всегда был и что пряталось в нем самом. Тепло, которое уже успело сделать его гораздо лучше, чем он был раньше. Тепло, которое могло бы поддерживать в нем жизнь, должно быть, целую вечность. Но вот именно тут и лежала проблема — в вечности. Потому что Тобио как никто другой знал, что ничего не длится вечность. Люди вечность не остаются рядом. По крайней мере, не с ним уж точно. Но здесь, в свете костра, это все было неважно. Хината буквально излучал тепло. Он такой красивый. Едва ли это можно было назвать оригинальной деталью из всех, что только можно было подметить, Кагеяма был в курсе, но на самом деле конкретно о ней он никогда напрямую не думал. Не размышлял об этом намеренно, в любом случае. Красота Хинаты всегда просто… была? — это вроде как ощущения, элементарного факта, глубоко укоренившегося в сердце. Типа, волейбол классный, молоко вкусное, а Хината Шое красивый. Даже в его самых непристойных и грязных фантазиях, где Тобио мог брать его, как ему угодно, пачкать его, быть с ним сотнями способов, которых он знал в принципе слишком много для своего возраста. Даже когда Хината стонал и задыхался под ним, его волосы в беспорядке были разбросаны по подушке, или на простыни, на диване, или на полу- Темные глаза, прикрытые веками, хриплый голос, разбитый блаженством, — и даже тут, даже так Кагеяма все еще мог выделять его красоту из плотских удовольствий, из потного беспорядка, в который превращались все движения, из перепутанных конечностей, из тяжелого дыхания — его и Шое, вместе, — когда тот ерзал под ним. Его обычно бледная кожа теперь розоватых оттенков — она покраснела от желания, блестела от влаги — и то, какой она мягкой была на вид, никак нельзя было сравнить с тем, как она ощущалась под его мозолистыми ладонями и нежными прикосновениями пальцев. Щеки насыщенного красного цвета, губы все зацелованные — такие выразительные сами по себе, что можно заметить, когда он дуется и вытягивает их или растягивается в улыбке. Он такой выразительный в общем и целом — его брови кривятся от удовольствия так же, как и когда он о чем-то напряженно размышляет, когда он излучает сплошную решительность и концентрацию, обещая, что сделает все для победы. Или бросает вызов. И его глаза. Глаза, полные желания и похоти, светящиеся влажным блеском, смотрящие на Кагеяму так, как и всегда. Взглядом, который захватил его с головой так давно, — сейчас они сверкали только для него — господи, да он жил ради таких моментов. И потом, опять, эта его улыбка, которую не тронут никакие извращения. Эта улыбка, которую он представлял столько раз, заставляла его краснеть — в его фантазиях Хината тянулся к нему, обвивал вокруг него свои тонкие руки, и его лицо так светилось радостью и любовью, что от этого сердце Кагеямы буквально разрывалось, — он позволял притянуть себя ближе, ронял лицо в шею Хинаты, дышал в его кожу и шептал, говоря ему все, что он так хотел сказать. «Ты красивый», — он бы сказал. — «Ты такой красивый. Я так тебя люблю, господи Хината, ты такой красивый». — Он бы поцеловал его, изливая все, что было у него на душе, прямо в чужие губы. Кагеяма знал, что все, на что ему не хватит слов, он мог наверстать тем, как билось его сердце напротив чужой груди, тем, как сплетались его руки вокруг Шое, тем, как Кагеяма открыл свои мысли и тело, сердце и душу, отдавая всего себя целиком и полностью. Хината красивый. И никакая тяжелая ноша одиночества, засевшая в груди Тобио, не могла это у него забрать. Сейчас Тобио наблюдал за тем, как Шое моргал, смотря на огонь, — глаза его светились, как два уголька, под рыжей челкой. Он дернулся в сторону, поглядывая на Кагеяму, а потом застенчиво отводя взгляд, будто он сам был тем, кто попался на подглядывании. Щеки его расцвели краснотой. И когда на губах Шое появилась стеснительная улыбка, он уронил взгляд на свои колени. Хината просто светился. Черт, да он будто был рожден для того, чтобы на него смотрели в свете огня. — Ты, эм… За весь вечер ни в одну игру не сыграл, — мягко буркнул Хината, пальцами потягивая торчащую нитку на джинсах и покусывая губу, чтобы спрятать очевидную улыбку. — Чего? — переспросил Тобио, на что Шое поднял голову, моргая. — В смысле? — Твои… видеоигры. Ты принес их и ни в одну не сыграл. Кагеяма нахмурился, выпрямляясь. — Хочешь, чтобы я играть свалил или что? Хината просто покачал головой, увлажняя губы. Он все еще возился с торчащей ниткой, сильно ее дергая. — Сам хочешь в какую-нибудь поиграть? Шое моментально замер, обмозговывая это, но потом снова покачал головой. Он все еще сидел, прикусив губу с некоторым беспокойством, — его взгляд медленно скользнул от нитки к коленям Кагеямы, пополз вверх по его телу, но он отвернулся до того, как успел добраться до лица связующего. Ох. — Так к чему ты тогда ведешь? — проворчал Тобио, точно зная, к чему вел Хината. — Мои игры. Я уже в них играл. Шое вздохнул, отпуская нитку, за которую он так отчаянно цеплялся, и уперся локтями в колени, держа подбородок в руках. — Неважно. — Делаю, че хочу, тупица. — Кагеяма правда пытался сказать это возмущенно, но получилось более приглушенно, с любовью, говорящее тоном именно то, что он по факту хотел сказать. «Я хочу быть здесь с тобой», — это то, что он будто бы сказал. Он понял это по тому, как вздрогнул Хината. Его губы распахнулись, но он снова растянул их в еще одной застенчивой улыбке, которая уже как-то начинала конкурировать по свечению с пламенем огня. Хината такой, такой красивый. Так легко забыть, почему нельзя просто повиноваться, почему нельзя просто послушаться болезненно бьющееся сердце, когда он вот так вот нервно жевал губы, украдкой бросая на Кагеяму взгляды, с такой чуткостью, будто бы он просто… если бы он только… Он должен. Он должен ему сказать. Кагеяма должен сказать Шое, какой он красивый. Хотя бы раз. Хотя бы раз перед тем, как… Один раз до того, как натура Кагеямы поглотит все великолепие этого солнца. Его Солнца. Он провел ладонью вниз по лицу. Скажи ему. Хината рассмеялся, коротко и легко выдыхая, запрокидывая голову, поднимая на него взгляд и опираясь на бревно руками — чтобы это сделать, он немного откинулся назад. Хотя, слишком уж назад. Слишком далеко. — Ауч! Шое свалился на землю с мягким глухим звуком, запинал воздух ногами, после чего расслабился — ноги его безвольно свесились с бревна, когда он прижал ладонь ко рту, чтобы приглушить хихиканье, дрожащее на его губах. — Идиот, — буркнул Кагеяма, на этот раз будучи неспособным подавить улыбку, полную любви, когда он повернулся, чтобы посмотреть вниз, на сокомандника. — М-м-м, — счастливо промычал Хината, роняя ладони по обеим сторонам от лица. Он еще раз рассмеялся прямо в небо перед тем, как глубоко и довольно вздохнуть. Он закрыл глаза с нежной улыбкой, застывшей на губах. Скажи ему. Рыжие беспорядочные локоны лежали на траве вокруг головы, как нимб. Кагеяма сглотнул. Он наклонился, с сомнением кладя руку рядом с чужим коленом, а пальцы другой нервно запуская в темную челку. Он трясся. Он, блин, весь трясся, потому что просто смотрел на него. Скажи. Но когда карие глаза медленно приоткрылись, он запаниковал и дернулся назад, чтобы закрыть лицо ладонями так незаметно, как только возможно. Его щеки горели. Шое потянулся и зевнул. Тобио почувствовал, как маленькие пальцы настойчиво затыкали его в бедро. — Кагеяма, помоги мне подняться! И без секунды раздумий, но с очевидным стоном раздражения, Тобио отодрал ладони от лица и одну руку потянул назад, другой при этом упираясь в бревно. Он повернулся, ухватился за перед бордовой толстовки и перетянул Хинату обратно в сидячее положение. Кагеяма выдохнул короткий, резкий смешок от вида того беспорядка, какой был на чужой голове, когда уселся поудобнее, отходя от неожиданного изменения его положения в пространстве — он пьяно моргал и ерзал на месте. — Как это вообще случилось? — фыркнул Тобио, запуская пальцы в уморительное рыжее безобразие на голове Шое и нежно потягивая локоны. — Потому что ты делаешь это! — захихикал Хината, потряс головой, слабо отбиваясь от чужой руки. Кагеяма только цокнул. — Будешь винить меня за эту… катастрофу на твоей башке? — Он ухмыльнулся, снова сжимая пальцы перед тем, как расслабить их и опустить. Но чего он не ожидал, так это легкого сжатия, как на пробу, его другой руки — маленькие пальцы обхватили его запястье крепче — там, где они держались за него, когда Хината поднимался с земли. По лицу можно было сказать, что Тобио расслабился и замер, как раз когда сам Шое подпрыгнул, выпрямляя спину как от удара хлыста и отдергивая свою руку от связующего. Вся краснота и все цвета в принципе сползли с его лица так быстро, будто кто-то щелкнул выключателем. — И-извини! — выкрикнул Хината, резко отворачиваясь обратно к огню. Кагеяма медленно моргнул, когда хоть какие-то оттенки вернулись на чужое лицо — щеки снова стали вишнево-красными. Хината впился пальцами в жесткую кору бревна, широко распахнув глаза в страхе и попытке смотреть исключительно прямо. Тобио нахмурился, опуская взгляд на свою собственную ладонь, лежавшую на бревне недалеко от его бедра. Он увлажнил губы. Сердце его билось с тупой болью, которая по ощущениям казалась сплошной над ним насмешкой. — За что ты извиняешься, тупица? — тихо спросил Тобио. Когда его вопрос остался без ответа, он поднял взгляд. И Хината смотрел вниз на его ладонь так, как пялил обычно на свои собственные после того, как они идеально выполняли их быструю атаку или он каким-то образом зарабатывал победное очко. Он смотрел на него именно так. И он улыбался. Улыбкой какой-то бездумной, косой и крохотной, но ноющее сердце Кагеямы от нее чуть не разорвалось, вспорхнув куда-то там в ночное небо. Так что когда Хината дополнил эту улыбку коротким смешком практически себе под нос, снова прикусив губу и уставившись на огонь, перед тем как сжать пальцы на своей собственной ладони, Кагеяма на этот раз сдержаться не мог, хватаясь за грудь. Потому что это слишком. Это все просто слишком. С застывшим на кончике языка признанием в любви, со всем, что опасно закручивалось в его мыслях, и что он прятал, сжав зубы, Кагеяма вдруг открыл рот. Его дыхание было рваным, когда он резко втянул воздух- — Мы не можем больше быть друзьями. Эти слова сорвались невольно, вылетели грубым, хриплым шепотом — сердце отправилось в свободное падение, свалившись куда-то в землю с ударом — вроде астероида, состоявшего из сплошного горького сожаления. Тобио просто задержал дыхание. Он не мог взять эти слова обратно. Но потом- — Что? — промычал Хината, отдирая взгляд от огня и переводя горящие, теплые глаза на сокомандника. — Ты что-то сказал, Кагеяма? — Я-я… — Он запинался, рот его открывался и раскрывался, но связующий не мог ни звука издать — не когда на него смотрели с такой надеждой и оптимизмом. Я просто чудовище какое-то. — Я… эм, мы не можем… — Он попытался снова, сглотнув. Взгляд Кагеямы бешено метался по двору с застывшим в них отчаянием — он изо всех сил старался смотреть куда-нибудь, только не на это лицо, только не на эти чертовы губы. Тобио дернулся, резко поднимаясь на ноги. Хината встал следом за ним. — Воу, эй! Ты в порядке? Кагеяма слышал его, но видеть уже не мог — закрыл лицо трясущимися руками, сделав короткий шаг в сторону. Мир вращался у него под ногами. — Я не… — Он попытался, может, в последний раз выкашлять эти слова, заставить язык работать, чтобы выдавить из себя то, что ему нужно было сказать, но вышло что-то другое. — Мне… мне нехорошо. Его качнуло. Кагеяма повалился на бок и вытянул руки в стороны, пытаясь восстановить равновесие, — в эту секунду чужое маленькое тело, до удивительного теплое и все еще отлично держащееся на своих ногах, скользнуло рядом с ним, пролезло под его руку. Тобио почувствовал ладонь Хинаты на своей талии. — Осторожно, идиот, — зашипел Шое. — Ты же рядом с огнем стоишь! — Я в порядке, — проворчал Кагеяма, отмахиваясь от сокомандника и снова спотыкаясь. — Вот же придурок. — Хината опять оказался рядом с ним. — Ты пьян в хламину. И это даже не вопрос. — Я не так много пил! — прорычал Тобио, по привычке бросаясь в отрицание. А потом застонал. — Ну… может быть, только немного. — Его снова качнуло. — Блять- я просто… я плохо спал, так что… — Тс-с, — попытался успокоить его Хината, снова нежно приобнимая Тобио за талию и разворачивая его в сторону дома. Он закинул чужую руку на свое плечо. — Пошли внутрь. — Н-нет, — запротестовал связующий, закрывая глаза ладонью, пока они пересекали лужайку. — Это плохая идея. — Как это может быть плохой идеей, дурак? — Шое мягко усмехнулся, помогая Кагеяме подняться по деревянным ступенькам прямиком на крыльцо. — Я не пойду внутрь. — Нет, пойдешь, — жестко отрезал Хината, потянув в сторону скользящую стеклянную дверь. — А потом ты ляжешь. — Нет! — прокряхтел Тобио, наконец, освобождаясь от чужой хватки и тяжело сваливаясь на шезлонг. — Да что с тобой, блин, не так? — Шое уперся руками в бока и вылупился на сокомандника в тусклом свете. — Сказал же, что со мной все в порядке, — пробормотал Тобио, пытаясь отмахнуться от него, или, по крайней мере, пытаясь это сделать, потому что Хината никуда не уходил. Вместо этого он тяжело вздохнул, сдувая челку с глаз, и сделал шаг вперед, чтобы снова ухватить Кагеяму за запястье и потянуть его на себя. — Пошли, ты, большая тупая пьянь. Кагеяма застонал, но все равно поднялся, поддаваясь теплу чужой руки на своей собственной. Вообще, если быть честным, для него сейчас слова о том, что ему бы прилечь… — черт, звучало божественно. А насчет того, чтобы прилечь с Хинатой… Хлопок двери, скользнувшей за их спинами и закрывшейся, больше символизировал его погибель — этот звук эхом отозвался где-то глубоко внутри Тобио еще до того, как он успел развернуться. — Пошли, — мягко повторил Хината, снова пытаясь пролезть под чужую руку, совершенно не заботясь о любопытных взглядах, которые на них бросали гости вечеринки. — Я найду Танаку и спрошу, есть ли здесь спальня, где ты сможешь лечь или- — Нет. Не-а, — перебил его Тобио, отшатнувшись обратно к холодному стеклу и утягивая сокомандника за собой. — Никаких спален. — Эм… — Шое облизнулся и повернул голову, чтобы обеспокоенно глянуть на Кагеяму снизу вверх. — Ну хорошо. Диван? Скрепя сердце, Тобио кивнул. Они вышли из кухни и пошли в сторону темной, пустой гостиной, проходя мимо Ямагучи и Асахи, играющих в карты на столе с двумя первогодками. Хорошо, может, диван и не был таким уж удачным вариантом для компромисса. — Я просто расстелю спальник, — пробормотал Кагеяма, когда они остановились рядом с (очень мягким и удобным на вид) диваном. — Ой, заткнись. — Хината закатил глаза, стряхивая Тобио на подушки и стягивая ботинки. — Я принесу тебе воды. Кагеяма буквально утонул в этом диване. Он напряженно потер лицо ладонью, когда Хината обошел его и направился к кухне. Все не совсем так… как должно было быть. Он медленно выдохнул через нос и уронил голову, зарываясь затылком поглубже в подушки. Темно-синие глаза были болезненно покрасневшими, когда он наконец открыл их, чтобы вылупиться расплывчатым взглядом на потолок. Он поднял руки, будто пытался дотянуться до него, а потом перевернул их и согнул пальцы. Он все еще чувствовал между ними пальцы Хинаты. — Блять. Ругательство сорвалось с его губ, нырнуло в пустую комнату, заполняя горечью каждый темный угол. Он, черт возьми, пытался. Он сказал это. Да как вообще он еще сможет провернуть что-то такое еще раз? Кагеяма вздрогнул, когда почувствовал, как подушка рядом с ним смялась под весом чужого тела. Бутылка воды прижалась к его ладоням. — Извини, — мягко проговорил Шое, когда связующий приподнялся. — Не думал, что ты так быстро уснешь. — Не сплю я. Он сел, потирая глаза, открыл бутылку. Пил долго и медленно, а когда опустил руку, Хината смотрел на него. Наблюдал за ним. — Что? — Он утер рот рукавом. — Ничего, — шепотом ответил Шое, но не отвернулся. — Ты уверен, что все в порядке? — Мх-м, — промычал Тобио, закрывая бутылку и тупо пялясь на нее. — Просто я плохо спал. — Почему? Когда он снова посмотрел на сокомандника, тот как-то уже совсем откровенно изучал его взглядом. Тобио отвернулся. — Не знаю. Он снова посмотрел на Шое, но тот не выглядел так, будто ответ его удовлетворил. Но он и не давил. Нет — он сам устроился на диване и вздохнул, забирая бутылку из чужих рук. — Тогда ложись, — буркнул Хината перед тем, как самому сделать глоток. — Мне и так нормально, — пробормотал связующий, снова откидываясь назад и закрывая глаза. — Такой ты тупой. — Шое зевнул. — Я не тупой. — Наитупейший просто. — Сам тупой. — Ну да, я довольно туповат, каюсь. Кагеяма с удивлением выдохнул короткий смешок и перекатил голову на бок. Хината глянул на него с улыбкой, растянувшись на подушках и подогнув под себя ноги. — Ну да. — Губы Тобио изогнулись в грустной, кривоватой улыбке, когда он перевел взгляд обратно на потолок. — Я тоже.

***

Кагеяма вываливался из сна постепенно. Чувства возвращались медленно, прорываясь сквозь тьму, тело тоже просыпалось, хотя он все еще не двигался, расслабившись, лежа в удобстве и тепле. Он уперся во что-то подбородком, выдохнул равномерно и глубоко, с довольством и расслаблением, а потом- Ох. Это что-то под его головой дернулось, и теплая, по-приятному тяжелая рука, которая до этих самых пор не двигалась, лежа рядом с боком его щеки, начала какое-то копошение и возню — пальцы дернулись, возвращаясь к жизни и проскальзывая в мягком и томном жесте в темные волосы Тобио. Сонно и глубоко вдохнув еще раз, Кагеяма подумал о том, что он, должно быть, видел какой-то идеальный сон или, может, галлюцинацию какую-нибудь — тонкие пальцы очерчивали бесцельные линии на его голове, с заботой поглаживая его рядом с ухом. Но ведь он не спал. Его едва ли касались — он чувствовал практически призрачную, невесомую дорожку прикосновений подушечек пальцев вдоль линии роста волос, они перебирали челку, сдвигая ее со лба и прочесывая пряди, время от времени при этом приостанавливаясь. Нежная ладонь замерла около его лба, когда Хината и сам начал буквально носом клевать. Ощущение, которое разворачивалось внутри Кагеямы, это… он определенно никогда не ощущал ничего подобного, и ничего подобного в жизни он больше себе представить еще раз никогда не сможет. Это неописуемо — любовь, душащая нежность, это… Это слишком. Тихий, непроизвольный и сонный стон поднялся по его глотке, когда Кагеяма потерся щекой о бедро Хинаты. Чужие пальцы снова вздрогнули, убрались от его головы. А потом снова пробежались по виску, медленно выводя незамысловатые линии, — по ощущениям это было просто… — Кагеяма? Идеально. Сердце Тобио сжалось, он зажмурился, не решаясь открыть глаза. И не ответил. Пальцы скользнули выше, хаотично касаясь его головы, смахивая в сторону сомнения, сердечную боль. Каждое прикосновение приглушало гнетущее к себе отвращение, застывшее где-то внутри Тобио. Каждое прикосновение руки, которую он из-за своего ужасного характера покалечил месяцы назад, руки, пальцы которой он умудрялся ломать по каким-то тупым причинам — большую часть из них можно было объяснить только эгоизмом, который выползал, когда он специально давал Хинате те корявые, травмоопасные пасы. Господи. Насколько хуже это вообще может стать? Как далеко зайти? Сломанная рука. Сломанная шея. Сломанное, разбитое сердце. Он преследовал эту мысль — выслеживал в собственном сознании горечь и злость, цеплялся за них, пытаясь ими управлять, прорубая ими путь сквозь все это безобразие из сплошного совершенства и любви, которое дарило ему чужое прикосновение — оно ядовито, оно травило уже принятое решение, оно заставляло думать о том, что бы произошло, если бы он просто сдался. Но Кагеяма знал, что он никогда, никогда не сможет обречь человека, которого он так любил, на свою абсолютную убогость и чудовищность, которые, как он думал, жили внутри него. То, что он решил. Это единственный способ защитить его. Защитить Хинату. Сохранить солнечный свет, даже если ему самому придется остаться в тени. …ведь так? — Кагеяма? — тонко и устало прошептал чужой голос. — Ты спишь? Дыхание Тобио перехватило. Ужас разлился по его венам холодным потоком. Но он снова не ответил, несмотря на то, как грохотало сердце у него в груди. — К-кагеяма? — снова прошептал Хината. Пальцы с сомнением оторвались от темных волос. — Тобио? Трус. — Эм… — Шое шмыгнул носом, возвращая ладонь на место — теперь она немного дрожала, зарываясь в мягкие локоны. — Я знаю, ты спишь, но… Я просто хотел сказать, что… О господи. О господи, нет. — Ч-что я- Кагеяма вздрогнул, в панике поднимаясь и садясь. Он повернулся. Глаза его были, может, слишком широко распахнуты, когда он уставился на Хинату. Тот с лихвой отзеркалил испуг в чужом взгляде, удивленно прижимая руку к себе. Карие глаза моргнули. И еще раз. А потом Шое растянулся в мягкой улыбке, опуская ладонь на коленку и роняя голову обратно на подушки. — Ну, с утречком. — Он хихикнул. Кагеяма попытался изобразить на своем лице такой спектр эмоций, чтобы выглядеть так, как должен был выглядеть человек, который только что проснулся. Он усердно потер глаза, изображая неожиданное пробуждение. — Как-, — прохрипел Кагеяма, отлепляя язык от неба. — Как долго я спал? — М-м-м… — Хината потянулся к подушкам, чтобы вытащить из-под них бутылку воды и передать ее связующему. — Ну, час или около того. Бутылка выскользнула из пальцев Кагеямы. — Я спал час?! — Может и больше, — предположил Хината, потирая глаза костяшками, когда Кагеяма в панике обернулся, оглядывая комнату. Со своего места он мог увидеть несколько гостей с вечеринки, торчащих на кухне. Он даже столкнулся взглядами с Тсукишимой, который, судя по всему, присоединился к карточной игре за столом. Кагеяма нахмурился. — Ты… пока я спал, ты все это время был здесь? — с каменным лицом проговорил он. Тон его выражал одновременно и неверие, и обвинение. Но Хината на это только пожал плечами, наклоняясь, чтобы подобрать упавшую бутылку. Тобио вылупился на Шое, когда тот поднес горлышко к губам и допил остатки воды. — На кой-черт? — Покалывающее кожу тепло поднималось по его лицу. Боль будто бы болезненно пульсировала в его блестящем взгляде. — В смысле? — Хината пихнул пустую бутылку обратно между подушками. — Ты пропустил почти час вечеринки, — Кагеяма чувствовал, что начинал поднимать голос, — … ты сидел здесь и… ты просто сидел здесь?! Шое нахмурился. — Хотел убедиться, что ты в порядке. Что в этом такого? — Конечно, я в порядке, тупица! — Это был, наверное, единственный раз, когда он назвал так Шое, действительно именно это и имея в виду. — Ты лю- Хината, господи, вечеринка! Тебе же нравятся вечеринки! На кой-хрен тебе такое делать?! Хината моргнул на него с каким-то недоумением, застывшим на пустом лице. — Ну, полагаю, ты мне нравишься больше. Кагеяма прижал ладони к лицу и завалился вперед. Он чувствовал, как внутри него разрасталась ярость, неостановимо начинало расти негодование, как сердце крошилось на куски. — Прекрати говорить такие вещи, — прорычал он. — Какие такие? — тихо спросил Хината. Тобио почувствовал, как тот заерзал на диване, пододвигаясь поближе к нему. Он густо сглотнул и провел ладонями вниз по лицу. Внутри него пульсировала пустота, изливалась из его грудной клетки, сводила напряжением плечи. — Такие. — Тобио пересилил себя, переводя взгляд на чужое лицо, подернутое недоумением. — Что я тебе нравлюсь. И всякое прочее обо мне, — проскрипел он сквозь зубы, опуская руки на колени и сжимая кулаки. — Это не… это не- — Почему бы мне это не делать? — с упрямством продолжил Шое, нервно облизнув губы. Его взгляд на секунду скользнул вниз, ко рту Тобио. — Почему я не могу так говорить? — Потому что, — рявкнул Кагеяма, снова закрываясь одной рукой от сокомандника — он не мог смотреть на него. Пустота продолжала разрастаться, как вирус, опускаясь по его рукам, угнетающе скручиваясь у него в животе. — Потому что я не- И пауза. Кагеяма слышал собственное тяжелое и озлобленное дыхание, но выдавить из себя больше ничего не мог. — Ты «не» что? Пораженно выдохнув, Тобио ощутил, как пустота переполнила его, протолкнувшись в каждое место, каждую щель, проглотив всякий свет, оставшееся целительное тепло Хинаты. — Ты, — буркнул Кагеяма в спешке. — Ты мне не нравишься. Тобио позволил этим словам зависнуть в воздухе между ними одной сплошной едкостью. Он начал дрожать. Комок выполз из его груди и поднялся до самой глотки, будто попытался придушить его за такое. Он даже не смел посмотреть на лицо определенно разбитого Хинаты — он ведь непременно заплачет и- О господи. Что я только что сделал? — Заткнись, идиот, — фыркнул Шое, пихнув Тобио в плечо перед тем, как поднять руки, потягиваясь и зевая. — Я еще воды тебе принесу. И с этим словами он слез с дивана. — Перестань. — Кагеяма поднял голову, чтобы наконец посмотреть на него. Жестокость, которую он из себя выдавливал, выходила практически по инерции. — Я серьезно. Ты мне… — Он смотрел прямо на Хинату. — Ты мне не нравишься. Но Хината просто закатил глаза. — Ага, я тоже не большой фанат пьяного Тобио. Сейчас вернусь. — Эй! — рявкнул Кагеяма, поднимая руку и хватая сокомандника за запястье в ту секунду, когда тот попытался уйти. — Ты меня слышишь или нет?! Хината замер, смотря на пальцы, сдавливающие его запястье. — Ты мне не нравишься. — Их взгляды снова встретились. Голос Кагеямы по громкости упал до угрожающего шипения. — Ты никогда мне не нравился. Ты слишком… слишком приставучий. Шое скептически выгнул брови и демонстративно вылупился на пальцы, которые все еще не отпускали его запястье. Но Кагеяма не отпускал его, игнорируя застывшую в чужом взгляде иронию, до отчаяния цепляясь за это прикосновение. Последнее — любого формата, единственным способом, каким он только мог его получить. Скажи ему, почему! — кричал он на себя мысленно. — Скажи, что это потому, что ты любишь его! СКАЖИ! Вместо этого он уставился на Хинату, не моргая, так пристально, что у него защипало глаза. — И-и… Я не могу… — Кагеяма запнулся. Карие глаза широко распахнулись. Темные, блестящие. Шое пытался посмотреть на связующего, когда сел обратно на диван. Тобио все еще держал его за руку. Хината нахмурился, и нахмурился до того сильно, что могло показаться, будто вся горечь мира застряла между этими двумя скосившимися бровями. — Что не так, Кагеяма? — спросил он. В глазах его застыло беспокойство. — Что случилось? — Ничего не случилось, ты, идиот! — прошипел Тобио, глянув вниз и отпуская чужое запястье. Он так сильно не хотел этого делать — по крайней мере, сейчас, потому что он просто не был готов к этому. — Я не… Я не хочу с тобой больше общаться. Шое все еще молчал. Единственное, что он мог делать, — моргать. Он, кажется, даже не дышал. — Я тебе… не нравлюсь? — наконец тихо проговорил он, немного склонив голову. Кагеяма скорчился. Сердце его скрутило. — Нет. Прошла минута. Может, больше. Может быть, эта самая большая и самая жестокая ложь из всех, что он только умудрился наворотить в этой жизни, остановила время. Тобио сглотнул, разделяя губы. Разбитое сердце стучало в груди, отмечая каждую проходящую секунду. — Но это… неправда, — поморщился Хината. — Это же очевидно ложь. — Это так, — бросил Кагеяма. — Прекращай все усложнять! — Усложнять что?! Ты мудак, я же твой друг! — Он в отчаянии вскинул руки. — Ну так вот я больше не хочу быть друзьями! — вскрикнул Кагеяма, хватаясь за спинку дивана, чтобы не потерять связь с реальностью. Хината все еще смотрел на него в суровом замешательстве. Он крутил сказанное в мыслях. — Ты что, не понял меня, ты ебучий- — Но ты же обнял меня. Кагеяма вздрогнул так, будто ему отвесили пощечину. Глаза его расширились. — Что? — Ты. — Хината увлажнил губы, отводя взгляд на ковер. — Обнял меня. В раздевалке. Тобио потребовалось несколько секунд, чтобы обдумать этот факт, перебить себя поперек крика о том, что, черт, десятки вещей было из тех, что он хотел на самом деле сделать — объятие было из них мизерной каплей любви, просочившейся сквозь плотину — а такое, да, случалось, когда Шое ошивался рядом. Так что в конце концов он снова открыл рот, чтобы зашептать. — Это на прощание. Хината немного поморщился, продолжая пялиться в одну точку на ковре, и Кагеяма вдруг осознал, насколько близки они были. Поди разберись вообще, что к чему. Но может быть… Взгляд Тобио упал на чужие губы. Может, ему стоит просто показать, каким может быть настоящее «это на прощание». Может… — Кагеяма, — вздохнул Хината, поднимая взгляд от пола, чтобы посмотреть на связующего, встречаясь с ним лицом к лицу и ерзая на диване, упираясь в подушки. — Я не знаю, что случилось, или почему ты говоришь все это, но… Если что-то, ну, не так- — Так много всего не так, — еле слышно проговорил Кагеяма. Никакой заминки. Никакого сомнения. Ничего, когда Хината положил руку на его колено, не отводя взгляд. — Ты можешь мне все рассказать, понимаешь? Ты не… Ты не должен быть один. Больше никогда не должен быть один. Ты до сих пор этого не понял? Расплывчатая. Неожиданно на Тобио навалился тот факт, что комната на вид какая-то… расплывчатая. — Убери руку, Хината. Шое не двинулся. — Руку убери свою, тупица! — прорычал Кагеяма, шлепнув его по ладони. Хината одернул ее и моргнул, хватаясь за пальцы. Он потер там, где чувствовалось жжение, и перевел взгляд обратно на чужое лицо. — Каге- — Уйди от меня. — Голос Тобио больше походил на скрип, когда он зажмурился и отвернулся. — Пожалуйста. Просто уходи. Хината ничего не сказал, но медленно встал, убирая из-под себя ноги и поднимаясь. Но рука Кагеямы резко выбросилась вперед, хватая его за предплечье, и он зашептал, не поднимая головы. — Нет, подожди… не уходи. — О господи, Кагеяма! — всплакнул Шое, выворачиваясь из чужой хватки. — Определись уже! Когда Тобио наконец посмотрел на него, он не увидел тех слез, которых ожидал увидеть. Хината даже особенно расстроенным не выглядел. Нет, он был просто очень… уставшим. — Я принесу тебе еще воды. — Хината потер лицо. — А потом просто дам тебе время разобраться с… не знаю, с чем бы то ни было. — Он как-то расплывчато махнул в сторону сокомандника. Когда он отошел от дивана, Кагеяма уже не протестовал. В нем не было никакого протеста. В нем вообще ничего не было. Он просто сосуд, бесполезная оболочка от человека, оставшаяся в темноте в полном одиночестве. Он бы сказал, что его сердце разбито вдребезги, будь оно вообще на месте. Когда Хината вернулся с водой, Тобио не смотрел на него. Даже когда тот сел на подушки рядом с ним, а потом снова встал, чтобы уйти. Но он заговорил. — Иди найди Юу. — Что? — Хината приостановился. Кагеяма свалился в подушки, закрывая глаза и позволяя боли просто течь сквозь него. Потому что он заслужил это. — Иди найди Юу, — повторил он, зная, что сейчас Хината не мог видеть его слезы. — Он с тобой поговорить о чем-то хотел. Но Хината ушел не сразу. Его маленькая тень, отбрасываемая из-за света с кухни, все еще была рядом с диваном. — Ты знаешь, — тихо начал он. — Я просто хотел тебе сказать, что- — Прекрати, — проскрипел Кагеяма, прижимая ладони к глазам. — Пожалуйста, прекрати. — …что сегодня я отлично провел с тобой время. Тобио перекатил голову по подушке, разлепляя горящие глаза и убрал руку, чтобы посмотреть на сокомадника. Хината улыбался. — Было весело. Так что… Спасибо тебе. И с этим он тихо вышел из комнаты.

***

Он уже не знал, каких богов благодарить нужно было за то, что уборная не была занята — Хината столько времени хотел в туалет, казалось, несколько часов прошло, но он просто не мог собраться с силами, чтобы потревожить спящего Кагеяму. Да и вообще, что толку-то? Минутой больше, минутой меньше. Не включая свет, Хината тихонько закрыл дверь. Он развернулся, уперся в нее затылком, и глубоко вздохнул, соскальзывая на пол. Закрыл лицо руками. И заплакал.