***
Шесть дней назад: за час до рассвета, утро воскресенья.
Хината сонно моргнул. Он уже клевал носом, несмотря на то, что все еще старался одолеть эту пирамидоголовую хрень, носящуюся за ним по локации на протяжении всей игры, игры, которую Хината каким-то чудесным образом вынудил Кагеяму купить, хотел он того или нет. Купить для него. Для него. Все это — для него. Но вообще, нет, не может быть, чтобы это и правда было так. Кагеяма не мог просто просто пойти и сделать что-то такое для него. Хината грустно вздохнул, потому что, как ни крути, мысль сама по себе хорошая. В любом случае, игра перестает ему нравиться тем больше, чем сильнее он хочет спать — это тяжелое ощущение сонливости буквально наваливается на него. Но если совсем серьезно говорить, главная причина, по которой он не может сконцентрироваться на происходящем на экране — тот факт, что Кагеяма свалился на него, отрубился, приткнувшись к нему головой, положив ее на чужое плечо как ни в чем не бывало. Шое снова вздохнул и вышел из игры, после чего вышел и из главного меню, выключил приставку. С сомнением поерзав и провернув пару ловких телодвижений, Хината убедился, что Тобио не свалится на пол, если он отлипнет от него на секунду, чтобы встать, взять пульт и выключить телевизор. Шое заморгал на неожиданно ударившую по глазам темноту. Взгляд его был прикован к тому месту, где Кагеяма откинулся на диван. Он подождал, пока зрение прояснится, после чего попробовал как-то посмаковать и переварить все, что в принципе успело произойти за эту вечеринку. А это была та еще ночка — чертовы эмоциональные горки. Сначала его поманила за собой и потаскала за нос надежда, затащив на дно, где придавила его тем ощущением, которое появляется, когда кромсают сердце на части, и сразу после этого Шое позвали на свидание. Типа, первый раз в его жизни. Тогда же он узнал, что это, видите ли, «общеизвестный факт», что он как-то по парням больше (и что Кагеяма определенно в курсе, и при этом ни разу даже не заикнулся об этом). Первый раз в жизни Хината напился, опьянел, пускай и ненадолго, что в принципе для него самого казалось странным, но, должно быть, с этим были как-то связаны слезы. Море слез, океаны чувств и все такое, и все это закончилось… ну, на хорошей ноте? Кагеяма снова его обнял, уснул на нем, и не один раз — это был уже второй. Если бы прямо сейчас какой-нибудь мимо летящий астероид решит вдруг шлепнуться на землю, то Шое его пламенную тушу встретит с распростертыми руками, — да пожалуйста, потому что по крайней мере он умрет рядом с парнем, которого любит. Ага. Ну, нет, на самом деле умирать он как-то не особо хотел, но это не отменяло того факта, что Хината чувствовал себя… опустошенным. Еще пару раз быстро моргнув, он уставился сверху вниз на Кагеяму, удобно устроившегося на полу, прислушался к мягкому, ровному дыханию парня, откинувшегося спиной на диван, скрестив при этом руки на груди. Хината потер глаза костяшками пальцев и тихо, на носочках вышел из комнаты. Сейчас, как он сам слышал, в доме было тихо. Остальные гости либо не оставались на ночевку и уехали, либо уже уснули — когда он добрался до гостиной, то увидел целую кучу людей, которые расположились на полу по всей комнате. Он вполне бесшумно добрался до своего спального мешка и сумки, достал шорты, чистую футболку и зубную щетку. У него даже получилось ничего не потревожить (кроме этого тощежопого Тсукишимы и длиннющими конечностями, которые он раскидал поперек прохода, но кого это волнует). Хината прокрался в ванную, чтобы переодеться и подготовиться ко сну. Пф-ф, «тощежопого». Хината тихо рассмеялся себе под нос. Он чистил зубы, все еще борясь с сонливостью. Нет, ну правда, не такая уж и плохая вечеринка, учитывая… Шое сплюнул в раковину и сполоснул щетку, после чего наклонился немного вперед, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Он воздержался от того, чтобы драматично плеснуть себе в лицо водицы — это уже сегодня было, — и шмыгнул носом, потирая ладонями лицо, проводя вверх и вниз по щекам. В груди у него все ныло. Но не по той причине, по которой он ожидал. Нет, это потому что он готовится к тому, чтобы отпустить это все, чтобы отпустить боль, которую он взращивал в себе последние… ну, все то время, сколько он знал о своих чувствах. Они выросли вместе с ним, сформировали его, показали ему, что значит чувствовать радость и счастье. Потому что без них он бы не имел ни малейшего понятия, какой сладкой может быть на вкус любовь в ее чистейшей форме или каково это — вот так вот, сквозь туманы сомнений теперь смотреть на светлое тепло надежды и оптимизма, оставшихся позади. Он всегда будет благодарным за это. Он будет скучать по этому горько-сладкому чувству, как по старому другу. Он будет скучать по любви к Кагеяме. Хината быстро утер слезы и выключил в свет. В гостиной он запихнул грязную одежду и зубную щетку обратно в сумку, стараясь быть максимально тихим, подобрал спальный мешок Кагеямы вместе с подушкой и осторожно пошел обратно на террасу, пробираясь между спящими, как ниндзя. Тобио все еще лежал там, где Шое оставил его. Хината положил спальник связующего на диван, раскрутил его и положил подушку около подлокотника. — Эй, — шепнул Шое, наклонившись и слегка встряхивая Кагеяму за плечо. — Проснись, дурак. Или ты так спать собрался? Он воспользовался моментом, чтобы еще раз с восхищением оглядеть чужие мягкие черты лица, выражение которого в голубоватом свете полной луны казалось особенно безмятежным. Хината сглотнул, садясь на колени рядом с сокомандником и снова нежно его встряхивая. — Тобио, — выдохнул он, и вот тогда Кагеяма проснулся. Прошла еще секунда, и он открыл глаза, а, сделав это, поднял голову и уставился на Хинату, пару мгновений просто слепо моргая в нескольких дюймах от его лица. В животе у Шое все перевернулось. — Дурак, — нетерпеливо повторил он Тобио, который продолжал на него пялиться. — Ты на диван хоть ляг что ли, я не знаю. Прошло еще несколько секунд, в течение которых Хината ничего, кроме стука собственного сердца, не слышал, как вдруг он понял, что даже дышал слишком громко. Шое нервно облизнул губы и подпрыгнул на месте, когда Кагеяма открыл рот, чтобы втянуть воздух. Его темные брови нахмурились, пока он разглядывал лицо Хинаты в темноте. Наконец, он закрыл рот и медленно кивнул, расслабляя руки и с сомнением поднимая одну. Сердце Хинаты подлетело до самой глотки. Длинные пальцы нежно потянулись к его плечу, пока глаза Тобио оставались прикованными к его собственным, — кончики пальцев легко прошлись вдоль рукава тонкой футболки парня, проскальзывая под ткань и касаясь кожи. Хината не двигался, чувствуя, как мурашки поднимаются по его руке, — он и дышать не мог. А сам Тобио выглядел… растерянным? Кагеяма медленно опустил руку, вяло проводя вниз по чужому предплечью. Шое задрожал, веки его затрепетали против его воли, из него выползало мягкое поскуливание, из-за чего ему пришлось прикусить губу. Нет, Кагеяма определенно до сих пор спал. Так что Хината наконец вдохнул, поглядывая вниз — туда, где большие, теплые руки Кагеямы лежали прижатые к тыльной стороне ладоней Шое на полу. Пальцы Тобио дернулись и сжались. Хината сглотнул, поднимая голову и натыкаясь на взгляд чужих глаз — Кагеяма все еще будто что-то искал — да черт его вообще знает, что конкретно. — Х-хэй, — выпалил Хината, шустро отдергивая руку от душащего волнения навалившихся на него чувств. — Черт, Кагеяма, проснись. Ты- — Я не сплю, тупица. Хината подпрыгнул на звук низкого, урчащего голоса. Потом замер. Но Кагеяма — нет. Он глубоко вздохнул, опуская взгляд. Потер лицо ладонями сверху вниз перед тем, как запрокинуть голову назад и роняя ее на подушки дивана, чтобы вылупиться на потолок. Теперь уже Хината тупо пялился на сокомандника, пытаясь найти на чужом лице ответ на вопрос, типа, какого, собственно, хрена, но потом Тобио застонал, с трудом поднимая голову, чтобы медленно встать на ноги и плюхнуться на диван. Он уперся локтями в колени, пряча лицо в ладонях. — Спасибо. Секунда потребовалось на то, чтобы до Хинаты дошла суть сказанного, — он покачал головой, очухиваясь от ступора. — За что? Кагеяма просто качнул головой в сторону одеяла и подушки, а потом позволил себе свалиться на них. Это было почти забавно — то, как он уткнулся носом в подушку, приглушенно застонал, закрыл краями подушки уши перед тем, как расслабиться. Рука его свесилась с края дивана. Он перевернулся на спину, когда Хината, пошатываясь, поднялся на ноги, делая все, что только было в его силах, чтобы не смотреть на чужое лицо, но это было чертовски сложно, учитывая тот факт, что сам Тобио не отрывал от него взгляд. — Пожалуйста, — в конце концов пробормотал Хината, что прозвучало даже немного грустно. Он вздохнул и развернулся, чтобы уйти, но просто не смог удержаться и обернулся. Кагеяма уже спал — по тому, как стабильно поднималась и опускалась его грудная клетка, можно было угадать его спокойное и ровное дыхание. Хината потоптался на месте, снова дергаясь в сторону дверного прохода, но потом тихо выдохнул в отчаянии и опять развернулся. Тихо прокрался к дивану и осторожно укрыл Кагеяму спальным мешком. Да. Он очень, очень будет скучать по тому, чтобы любить его. Сердце Шое в такой неподходящий момент снова забилось чистой любовью, потяжелев одновременно с этим от боли. Он повернулся, чтобы уйти, но потом- — Останься. Хината замер. Он резко развернулся. Взгляд широко распахнутых глаз упал на теплую ладонь, которая перехватила его за руку. — Что? — Останься, — повторил Кагеяма, смотря на Хинату. Его глаза были едва открыты, так по ним мало что можно было прочитать. Хината сглотнул и облизнул губы, оглядывая комнату. — Остаться где? В смысле? Вместо ответа Тобио отпустил его руку и немного подвинулся, поднял одеяло, показывая на место, которое только что освободил. Он подпер голову рукой, с ожиданием наблюдая за Хинатой. Как в трансе, тот шагнул вперед (плохая идея), сердце в его ушах стучало так громко, что он готов был поклясться — Кагеяма тоже это слышал (очень плохая идея). Он подошел еще ближе и сел на диван (самая худшая идея из всех, что только можно придумать). Он сидел спиной к Кагеяме и так сильно хотел, чтобы его перестало трясти. Глянув вниз, на место рядом с Кагеямой, он медленно завалился на бок, настолько близко к краю дивана, насколько только возможно, широко распахнув глаза и панике уставившись на телевизор. Должно быть, Кагеяма все еще был пьян. Какого черта он просто не сказал «нет»? Хината вздрогнул и крепко зажмурился, когда его накрыли спальным мешком. Но, нет, так заснуть он не сможет в любом случае — он на краю лежит в шаге от того, чтобы свалиться, а еще дрожит, как лист на ветру. Определенно никак- Кагеяма закинул на него руку и притянул к себе, прижал крепко к своей груди. И так близко — Хината не успел даже воздухом подавиться, Тобио обнял его крепче. От тепла его тела появилось ощущение безопасности, которому Шое не мог противиться. Кагеяма зарылся носом в его волосы, уперся коленями в чужие ноги. И вздохнул. Довольно, сонно и счастливо, дыханием взъерошивая рыжие локоны. Выдыхая мягкое, тишайшее, приглушенное бормотание. — Ты такой крохотный. Что-то сломалось внутри Хинаты. Разлетелось на куски. Осколки впились в вены, вскрыли грудную клетку. И вот тогда он начал плакать. Не сильно, не громко, это не были душераздирающие всхлипывания. Он лежал тихо, пока слезы стекали по его щекам, скатывались прямо на подушку Кагеямы. Хината прикусил дрожащую губу. Может быть, это самое лучшее из всего, что он только испытывал и чувствовал в жизни — так удобно, так мягко, так идеально, и все это даже не… Это даже не по-настоящему. Хината тихо шмыгнул носом, проклиная недостаток самоконтроля. Он же знает, что Кагеяма не понимает, что делает, так почему он не ушел? Почему просто не вышел, не оборачиваясь? Самое ужасное, если быть честным до самого конца, — он бы ни на что в мире это ощущение не променял в конкретный момент. Даже если оно раздирает его изнутри. Но это же не может продолжаться вечно. Хината уже чувствовал, как разваливался, как угасал внутри, опустошался. Да, какие-то подобные вещи могут случаться снова и снова до тех пор, пока от него не останется целое ничего, пока он не станет пустой оболочкой собственной когда-то яркой, жизнерадостной личности. Это просто слишком утомляет, слишком изматывает, слишком много выжирает из него эмоций — все эти улыбки, которые он натягивает, изображает ложный азарт и возбуждение, когда его сердце душится ребрами, задыхается в грудной клетке. Так что… Хината должен не только перестать любить Кагеяму. С дружбой порвать нужно тоже. Просто потому что это слишком. Просто потому что это убивает его. Временная, навеянная сонливостью нежность, постоянные прикосновения, странное поведение Кагеямы, которое Хината никак не может переварить и уложить в голове — он обречен, и с каждым разом понимания все меньше. Сегодня вечером его поймал едкий шепот надежды, который он пытался сдерживать и игнорировать с самого начала, и теперь… когда он лежал тут, в объятьях Кагеямы, он практически слышал, как она шебуршала и мычала в тени, уже готовясь впиться в его расслабленные мышцы, укутать его теплом, травя его, — Хината не может с этим справиться и всегда глотает ее с жадностью. Единственный способ выбраться из этой ловушки — держать Кагеяму так далеко, как только возможно. От одной только мысли об этом его выворачивало наизнанку. Но завтра… Завтра, когда он проснется… Господи, Хината так скучал по тому, каково это — чувствовать себя цельным, находиться рядом с сокомандниками и быть ничем не обремененным, если не считать, конечно, блаженного урчания волнения перед сложным матчем, как он скучает по тому, чтобы переживать только о том, какой паршивый у него прием и когда он там будет оттачивать эту замысловатую быструю с… С Кагеямой. Он сможет сделать это. Сможет. Завтра, когда Шое проснется, он попрощается. Это будет конец всей его тоски, его омерзительным чувствам, любви, которая сжирает его изнутри. Это все, конец. Это последний раз- Кагеяма снова вздохнул, зарываясь носом в его волосы. -почти. Хината прикусил губу. Ну что же… раз уж это последний раз… Тихо, медленно, Хината повернулся, ерзая под чужой рукой, чтобы быть с ним лицом к лицу. Он уперся головой под его подбородок, утыкаясь лицом в его грудь. Шое вцепился пальцами в толстовку Кагеямы, тихо плача. Запах Тобио обманывал его — такой грубый, чистый, совсем немного сладкий, с привкусом дыма от костра, заполняющий его изнутри любовью и страданием одновременно, снова сталкивая его в омут слабости. Этот запах пробивался до самого сердца, сквозь усталость, — в мыслях Хинаты они были на площадке. Дыхание сбилось, кожу покалывало от пота, от волнения, от ощущения победы, когда Кагеяма обнял его. Он улыбнулся на него сверху вниз со слезами на глазах, держа так близко, он рассмеялся на чужую дрожащую улыбку, освещающую лицо Шое. В воображении Хинаты он уткнулся лицом в форму Кагеямы, всхлипнул от счастья поперек гула подбадривания толпы. И вот тогда он сказал Кагеяме, что любит его, что всегда любил его, — в его мыслях у него нет сомнения, нет страха, он не запинается, потому что Кагеяма перебирает пальцами его мокрые от пота рыжие волосы, поднимает голову Хинаты, держа его за подбородок и- — Я тоже тебя люблю, Шое. Сердце Хинаты в эту секунду — одно целое, а не дыра, оно полно теплом вместо жажды. Где-то там, в его сознании и мыслях. Он покачал головой, шумно всхлипнув — этот звук будто бы пробил все его тело, Шое сжал зубы и уткнул залитое слезами лицо в грудь Кагеямы. Там, в его мыслях, они бегут. Кагеяма бежит за ним по мокрой траве, под дождем, они смеются, и он чувствует небывалый прилив эмоций от гонки, от чувств к парню позади. И когда он позволяет Тобио нагнать себя, опрокинуть на влажную траву и забраться сверху, Хината ясно понимает, что не одинок. И когда Кагеяма целует его, выходит мягко и нежно, и так знакомо, как ощущение нежных прикосновений к волосам, запах Тобио, который Хината чувствует, когда тянет его вниз, на себя, прижимая губы к его шее и снова шепча признание в теплую кожу. И Кагеяма тоже любит его. Всегда любил. В мыслях Хинаты. В его сознании. Где-то не здесь. Если это конец, тогда он должен запомнить этот момент. Шое снова шмыгнул носом, давясь тихим всхлипом, когда Кагеяма заерзал, запуская свободную руку под Хинату, под его голову, чтобы прижать его ближе. Это — последний раз, когда появился шанс на то, чтобы нечто подобное произошло, больше такого никогда не будет. Он должен запомнить его запах, ощущение от объятий этих крепких рук. Хинате придется это сделать, потому что он никогда не почувствует ничего из этого снова. Его пробило дрожью, когда он попытался выдохнуть ровно, плечи его затряслись от отчаяния, он упрямо цеплялся пальцами за толстовку Кагеямы. Он не мог сдержаться, выдохнул мягко, с дрожью в голосе, тихо и тонко- — Я люблю тебя, Кагеяма. Хотя, может быть, будет лучше, если он все это просто забудет. И все.***
Хината заерзал. Солнце согревало лицо Шое — теплое дыхание его света танцевало вдоль темных ресниц, поглаживало кожу, нежно приподнимало веки. По-доброму и так ласково. Туманный розоватый свет вытягивал его из бездонного покоя умиротворенного сна, нежно проводя его сквозь мягкие безмятежные глубины, поглаживая его мокрые от слез щеки, поднимая влажные ресницы с сочувствием и грустью, с такой осторожностью, будто извиняясь за то, что будил Шое. Нет. Он крепче зажмурил глаза, жалко пытаясь противиться этому. Не сейчас. Пожалуйста… я не готов. Противясь бессмысленности сна после такого пробуждения с таким же упрямством, с каким сам Шое пытался продлить объятья с Кагеямой, вдыхая его запах и слушая мягкое биение его сердца, тело парня, изголодавшееся по сну, на удивление, не могло сопротивляться солнечному свету. Оно напоминало о том обещании, которой он дал себе прошлой ночью. И он правда не готов прощаться. Вопреки здравому смыслу, Хината открыл глаза. Ночью он умудрился закинуть ногу на чужое бедро — он практически развалился на сокоманднике, голову положив на его руку. Другую Кагеяма вяло закинул на его спину. С краснеющими щеками Шое медленно убрал ногу с Тобио, осторожно одергивая шорты вниз — те задрались, пока он спал. Он утер слюну со рта тыльной стороной ладони. Кагеяма все еще спал, несмотря на то, что Шое начал ерзать. Так что Хината поднял голову, чтобы посмотреть на его лицо, и он не мог не восхититься красотой спящего Тобио. Он сглотнул и осторожно положил голову на чужое предплечье. Кагеяма спокойно лежал на своей подушке, немного приподняв голову вверх и чуть в сторону от лежащего рядом Шое, но даже так Хината прекрасно видел аккуратную гладкость чужой бледной кожи, розоватость мягких губ. Он будет скучать по всему, что было. Моргая сонными глазами, которые немного покалывало, он позволил взгляду обвести лицо спящего Тобио, разрешая себе даже представить то, каково было бы каждое утро просыпаться от света солнца, открывать глаза и видеть то, что он видел сейчас. В этой параллельной реальности он мог бы счастливо улыбнуться, прижать к себе человека, которого он так любил, снова проваливаясь в сон и зная, что когда он проснется чуть позже, то увидит то же самое. Он и сейчас улыбнулся, но улыбка эта была безнадежной и мимолетной. Хината ненавидел себя за то, что только представил, за то, чего хотел. Он мысленно вернулся к своим воспоминаниям, к тому, что произошло, когда он проснулся с Кагеямой, к тому, в какой момент что-то изменилось радикальным образом, хотя по факту не изменилось вообще ничего. Нет смысла в том времени, которое он провел, давясь своими чувствами. Сейчас у него не было ни намека на страх, который набухал внутри него тогда, — в нем нет смысла на данный момент, когда глаза Кагеямы закрыты и он все еще обнимает Хинату. Просто потому что риск попасться — последнее, что его сейчас беспокоило. И нельзя ли именно это назвать бесстрашием в принципе? Тот факт, что Хината знает: это конец? Ничего после этих последних минут, проведенных рядом с Тобио, не будет так, как раньше. Ничего из того, что он будет когда-либо чувствовать. Нельзя сказать, что он утверждал, будто никогда больше никого не полюбит, нет, но… Он знает, то, что было с Тобио, останется для него особенным. Если бы Хината хоть немного верил во весь этот концепт с родственными душами, он знал бы точно, что свою уже нашел. Даже если чувства никогда не были ответными, Шое всегда где-то на подкорке понимал, что Кагеяма будто создан для него. Это несколько утопично, конечно, но даже если так — в любой вещи, даже идеальной, есть какие-то недостатки, в любых системах есть помарки, в любых процессах — ошибки. Типа, волейбол идеальный, но иногда сетка путается. Мяч сдувается и все такое. А еще любовь иногда получается одинокой и грустной. Возможно у тех, кто следит за их душами и жизнями, если они вообще существуют, сегодня была тяжелая ночка. Может, их сердца тоже теперь разбиты. И можно ли их винить за все это? Хината не мог. Может быть, это и к лучшему — все страдания, свалившиеся на Хинату из-за этого «сбоя», — он теперь знает, что может переварить это, что он достаточно сильный, чтобы пережить что-то такое. Он с радостью примет эту ношу на себя, если в таком случае это не придется делать Кагеяме со всеми сопутствующими этому болезненными переживаниями. Да — это все глупо звучит. Но, черт, это правда больно, так что он просто хочет собрать мысли в кучу. Хината, вообще, хочет кое-что еще сделать. Только одну маленькую вещь, всего ничего, правда. Он осторожно поднял руку. Когда Хината коснулся кожи Кагеямы, то ощутил тепло, которого не ожидал, которого не помнил с прошлого раза, — Шое позволил себе мягко провести кончиками пальцев по чужой щеке, как уже делал раньше. Только теперь он был уверен, что не спал. Но ему вроде как даже хотелось, чтобы он еще спал. Просто потому что это бы значило, что в реальности он все еще в чужих объятьях, в часах (хотя он бы и на пару минут согласился) от пробуждения и выполнения своего обещания. Хината нежно провел большим пальцем вверх по скуле Тобио, пытаясь оставить ощущение от этого прикосновения в глубинах своей памяти. Месяц назад ему бы показалось, что делать что-то подобное — неправильно, что для такого сейчас не то время, не то место, что для этого нужен кто-то… кто не он, и все. Кто-то, кто заслуживал этого. Кто-то, кого Тобио любил. Но на данный момент Шое не находил это неправильным. В конце концов, он прощался. Он позволил себе касаться чужого лица там, где только это было возможно, — провел вниз по подбородку, обводя линию челюсти, снова вверх, к бровям, которые Кагеяма не хмурил, наверное, только во сне. Хината снова заплакал. Скоро, сейчас. Еще немного. Его пальцы скользнули обратно вниз, задерживаясь на губах необычайной мягкости, которую ему было даже тяжело себе представить. Он мягко прижал к ним большой палец, проводя в сторону и потом обратно. Счастье все еще бурлило в его венах, от чего сводило сердце. Кагеяма тихо вздохнул. Хината положил на его губы другой палец, проведя им по той же линии поверх розоватой кожи, давясь каждой секундой контакта, каждая из которых была будто бы уникальной и особенной в своем смысле по ощущениям. Каждая — будто напоминание о том, что кто-то другой предназначен для того, чтобы все это было его. Напоминание о том, что этим кем-то Хинате никогда не быть. Со слезами, высыхающими на щеках, Шое оставил позади первое и последнее прикосновение к чужим губам, вкуса которых он никогда не узнает, и даже когда он поднес кончики пальцев к собственным губам и мягко прижал их к коже, он чувствовал себя недостойным, будто что-то крал. Но это и правда конец, поэтому Хината просто не мог сдержаться. Он все еще не был готов к этому и прекрасно это знал, но еще он знал то, что готовым он никогда и не будет. Боль душила его, пока он выбирался из-под чужой руки. Хината медленно и тихо сел на колени рядом с Тобио. Если он не сделает это сейчас, то он не сделает этого никогда. Шое наклонился. Губы его дрожали от всего, что он чувствовал, но он старался их держать рядом с чужим ухом. Сердце его разрывалось на части. — Это на прощание. Я люблю тебя. И потом, несмотря ни на что, он улыбнулся. Без всяческих колебаний наклонился, прижимаясь губами ко лбу Тобио. Ставя на этом точку. А потом Хината встал с дивана и развернулся, чтобы уйти. И на этот раз он не обернулся.