Афганистан приходит домой (Afghanistan Comes Home)

      — Вспомни. Ты тогда вычислил, что психотерапевт считает мою хромоту психосоматической. "И, боюсь, совершенно верно"¹ — вот твои слова, — продолжал Джон. — А после того, как я выстрелил в таксиста, и мы покинули твоего брата, ты помнишь наш разговор?       — Конечно, помню, — негодующе откликнулся Шерлок.       — ... Хотя тебя действительно подстрелили.       — Прости?       — В Афганистане. Реальная рана.       — А. Да, в плечо.       — В плечо! Я так и думал.       — Нет, не думал.       — В левое.       — Угадал.       — Я никогда не гадаю.       — Гадаешь-гадаешь.²       Джон улыбнулся. Шерлок воспроизвел их разговор слово в слово.       — И мы оставили эту тему. Ты никогда не задавал вопросов о моей ноге, считая хромоту целиком психосоматической. Хотя на самом деле, она была таковой только частично. Моя нога пострадала и физически, — Джон улыбнулся при виде расстроенного Шерлока.       — Почему я не замечал, что ты бережешь ногу?! Как это могло случиться?       — Хочешь, чтобы я все тебе разжевал? — спросил Джон. И получив в ответ насмешливо-сердитый взгляд, закрыл глаза и откинул голову на спинку дивана — Когда меняется погода, а особенно, если становится сыро и холодно, я заранее принимаю обезболивающее. Из такси ты обычно выскакиваешь первым, а я остаюсь платить и иду следом, и соответственно по лестнице я тоже иду за тобой. Когда я — за твоей спиной, контролировать выражение лица мне не требуется и остается только сосредоточенно не хромать.       Джон умолк, Шерлок прокрутил в голове его слова и осознал, что если им случалось приплестись с расследования поздно вечером (или даже под утро), Джон иногда просто прямо поднимался к себе в комнату и вообще не заходил в квартиру. Шагал он при этом медленно, но Шерлок считал, что это от банальной усталости. Иногда он заставал Джона потирающим себе бедро, но опять-таки считал, что это от стресса или от военных кошмаров. И еще буквально несколько раз случалось, что Джон отставал от него во время погони — подумав сейчас об этом, Шерлок сообразил, что это бывало как раз при смене погоды.       Он почувствовал рядом с собой движение и поднял взгляд: оказалось, друг начал клониться на бок, он крепко спал. Шерлок поднялся, уложил его головой на подушку и осторожно поднял на диван его ноги.       Покрыв Джона пледом, Шерлок выпрямился и на несколько мгновений задержал на нем взгляд. Таким умиротворенным Джон не выглядел уже много дней.       Детектив подошел к камину, поворошил дрова и вернулся в свое кресло. Уселся поудобнее, планируя как следует обдумать и убрать в Чертоги все, что только что узнал о Джоне, и заодно присмотреть за другом, пока тот спит.       Джон проснулся с криком, его трясло крупной дрожью, пот лился градом. Шерлок в одно мгновение оказался рядом и окликнул друга по имени. Не смея прикасаться, он стоял, опустив руки. У него чесались руки хоть что-то сделать — все, что угодно, только бы хоть как-то помочь.       Но он мог только беспомощно стоять и смотреть, как друг с трудом возвращается в реальность. Шерлок вновь мягко позвал его, и Джон чуть не подпрыгнул.       — Шер... Шерлок? — едва слышно прошептал он, продираясь сквозь собственный ужас.       — Я здесь, — Шерлок осторожно опустил руку ему на плечо.       Джон инстинктивно подался навстречу, и Шерлок обхватил его свободной рукой за спину, памятуя, что держит другую руку на "плохом" плече друга.       Джон тяжело навалился на детектива, кипя внутри адреналином. Шерлок ощутил, что крепко сбитое тело друга сотрясают потоки дрожи — тот потянул ноги к груди, обхватил их руками, и пытаясь успокоить дыхание, уронил голову на колени.       Шерлок посмотрел на него, сознавая, что практически его обнимает. Он испытывал некоторую неловкость, но не сомневался, что, учитывая обстоятельства, все делает верно. И поскольку Джон еще не пришел в себя полностью, а Шерлок, казалось, принимал на себя большую часть его веса, он решил, что Джон тоже считает это приемлемым.       И еще он сознавал слезы, которые Джон пытался от него прятать. Содрогаясь всем телом, друг судорожно втягивал в себя воздух, и Шерлок внезапно понял, что тот действительно плачет. Что слезы, которые он заметил — не от кошмара. Джон изо всех сил пытался это замаскировать, но он плакал.       "И что мне, как предполагается, с этим делать? Слезы? Джон никогда не плачет!"       "Очевидно, что плачет", — услужливо поправил его разум.       "Мне не нравится видеть Джона таким... таким... вот таким".       Шерлок чуть посильнее обхватил друга руками. В первый момент, он подумал, что сделал это напрасно, потому что Джон моментально напрягся, но потом... его слезы... плач словно стали сильнее.       И до Шерлока с запозданием дошло, что нет, друг не плачет сильнее — он просто перестал скрывать, что плачет.       — Прости, — выдохнул через несколько минут Джон сквозь слезы. — Я не... я не знаю, что... я не могу....       — Все... все нормально, Джон. Ты в безопасности. Все будет хорошо, — ответил Шерлок, даже не пытаясь скрыть сквозившее в голосе беспокойство. А смысл? Даже в своем полубезумном состоянии Джон отлично его читал.       И с этой мыслью пришла и другая. Джон умел наблюдать много лучше, чем пенял ему Шерлок. Он просто наблюдал избирательно. И среди объектов его наблюдения точно был и сам детектив. Шерлок покачал головой, убрав эту мысль для последующего изучения.       Он ощутил, что Джон все же вернул себе шаткое подобие самообладания и начал отстраняться. Шерлок еще раз мягко сжал плечи друга, и тот в ответ на мгновение благодарно к нему прислонился. После чего рвано вздохнул и снова выпрямился.       Шерлок начал медленно отстраняться, уверяясь, что Джон может сидеть без его поддержки, и потом встал с дивана. Он понимал, что Джону сейчас нужно пространство, и молча прошел на кухню, чтобы заняться приготовлением чая и тостов. Зная, что Джон не станет есть в одиночестве, Шерлок приготовил на двоих и вернулся с едой и питьем в гостиную. Поставил чай и тосты на журнальный столик, развернул к дивану один из стоящих у стола стульев и устроился на нем с кружкой в руке.       Джон поднес к лицу кружку, наслаждаясь ее теплом и одновременно пытаясь унять дрожь в руках.       Он попытался заново объясниться:       — Мне очень жаль, Шерлок. Я не хотел так терять над собой контроль. Я просто... благодарен тебе... за то... что ты помог мне... проснуться....       — По-моему, ты вполне эффективно сделал это самостоятельно, — сухо произнес Шерлок, пытаясь немного развеять атмосферу.       Угол рта Джона чуть дернулся вверх в улыбке, и Шерлок счел это за маленькую победу.       Джон глотнул чая, а потом еще, и еще: теплый напиток смягчал сохранявшееся внутри напряжение.       И когда Джон снова заговорил, его голос звучал уже ровнее:       — Сколько времени я спал?       — Два часа и двенадцать минут до момента, когда начал проявлять беспокойство. А всего, в том или ином виде, ты спал два часа пятьдесят восемь минут. Я надеялся, что ты сможешь поспать подольше, — с нотками разочарования закончил Шерлок.       Джону удалось слабо улыбнуться.       — Это и так мой самый долгий сон за последние два дня, нет, уже даже больше.       — Джон, если ты думаешь, что сможешь выдержать... есть пара вопросов, которые мне нужно тебе задать.       Шерлок посмотрел на Джона, глаза детектива в полутьме гостиной казались темными и серьезными. Джон посмотрел в ответ, собираясь с силами в преддверии неизбежного.       Покончив с едой, они какое-то время сидели в полном молчании. Джона впечатлило, что Шерлок оказался способным так долго ждать. И он коротко кивнул — настолько коротко, что Шерлок бы ничего не заметил, если бы так пристально не наблюдал за Джоном.       — Есть несколько важных вещей, которые меня интересуют: например, что было в той газете, которая так сильно тебя расстроила, и какое отношение имеет к этому тот телефонный звонок. О чем был твой последний кошмар, и почему ты плакал... настолько отчаянно? Но все это может подождать. Я хочу у тебя спросить нечто более важное.       Шерлок на секунду умолк и потом сделал глубокий вдох.       — Джон, что произошло в Баскервиле?       Джон перестал смотреть себе на руки и на мгновение поднял глаза на Шерлока, но потом снова отвел взгляд. Его трясло, ледяной холод продирал до костей. Он понимал, что Шерлок рано или поздно задаст этот вопрос.       Но уютно устроившись на диване и завернувшись в плед, которым его накрыл Шерлок, Джон осознал, что больше не испытывает желания скрывать от детектива всю силу воздействия его эксперимента.       Он заново проиграл в голове все то, чем весь вечер так щедро одаривал его Шерлок — сколько времени он потратил, чтобы выслушать Джона, чтобы постараться вернуть его в реальность, и действительно понять, через что Джон прошел.       Джона ударило осознанием, что Шерлок на самом деле понимал, что все текущие проблемы Джона родом из Баскервиля. И хотел выяснить, что именно их спровоцировало — и что за воспоминания стоят за кошмарами и флешбэками. И сейчас своими конкретизирующими вопросами пытался выяснить, что лично он, Шерлок Холмс, сделал не так.       И что еще более удивительно, он хотел это выяснить — понять, где сделал неверный шаг — не ради результатов эксперимента. Он хотел понять, каким образом его поступки навредили другу.       Это осознание более чем что-либо придало Джону смелости заговорить с Шерлоком о Баскервиле, впервые с той ночи.       — Когда погас свет и смолкла сирена, мне понадобилось несколько секунд, чтобы к этому привыкнуть. Я уже понял, что карточка в замке не срабатывает, но я не мог просто сидеть сложа руки и пошел к другой двери, через которую, как я видел раньше, ходил персонал.       Я слышал стук когтей по кафельному полу — и звук пуль, бьющих рядом в песок. Я зажал себе рот и нос, чтобы не дать Собаке услышать мое дыхание, но продолжал прислушиваться: хотел понять, куда бьют пули, чтобы не попасть под прицел снайпера.       Мне нужно было найти укрытие. Та небольшая часть моего разума, которая сознавала, что я нахожусь в лаборатории, привела меня к клеткам и к мысли, что если я окажусь внутри, это может защитить меня от Собаки. В остальном мой разум был убежден, что я прячусь за бронетранспортером.       И когда ты наконец позвонил мне, Афганистан уже перекрыл Собаку, и твой голос в трубке стал единственной ниточкой, связывающей меня с реальностью.       Вспоминая это, Джон побледнел, на лбу выступили капельки пота. Он впервые заставлял себя облекать в слова ту ночь.       — Я слышал зовущего меня Мюррея, детей, которые просили доктора, жалобный свист рассекающих воздух пуль. И Собаку. Я слышал, как она рычит в лаборатории.       Он взглянул на Шерлока и добавил:       — Ты тогда спросил меня, что я вижу, а я был в ужасе! Я не мог тебе рассказать. Я буквально сходил с ума.       Я видел, как блеснуло солнце на оптическом прицеле снайпера. Я видел над песком Собаку с красными горящими глазами и сверкающей шерстью. Потом она исчезла, и остались только песок и оружие. И я, покрытый кровью детей, которых не мог спасти. Я видел снайпера. Видел летящую в меня пулю, понимал, что ничто не сможет ее остановить, и приготовился к ее удару.       Джон крепко стиснул веки и с силой вжался в спинку дивана, его руки застыли по бокам, пальцы вцепились в плед. Он изо всех сил пытался дышать ровнее, напоминая себе, что это только воспоминание.       — Внезапно вспыхнул свет, и не пуля... а ты тронул меня за плечо, и спросил, как я... и это вытащило меня... ты вытащил меня в реальность. Ужас еще накрывал меня, но видеть перед собой сверкающе-белую лабораторию и тебя, тебя совершенно реального, очень мне помогло. Я смог игнорировать крики приказов и Мюррея, старающегося добраться до своей винтовки. Наверное, за неимением лучшего, можно сказать, что мне удалось оттеснить их на периферию взгляда.       Плечо горело, будто его снова пробила пуля. Меня переполняла жгучая боль, точно такая, какую я чувствовал при ранении, и в полную силу вернулась вся хромота, но мне удалось замаскировать это, и внешне я только слегка пошатывался.       Я последовал за тобой из лаборатории и шел позади до тех пор, пока не уверился, что точно не рухну на пол. Я хотел быть уверен, что смогу двигаться без бросающейся в глаза хромоты, — закончил Джон. — Когда доктор Стэплтон спросила, не заболел ли я, поскольку я выглядел довольно паршиво, я забеспокоился, что ты можешь сосредоточить на мне свое внимание. К счастью, ты был слишком поглощен сахаром, и мне не пришлось тебя отвлекать каким-нибудь разговором.