Ультрамарин

Риндо пиздец как устал. Они с Соей вроде как встречаются, — целых пять месяцев, если верить ворчанию Нахои, который скрупулезно отмечает каждое из свидание в своем специальном календаре — но их отношения все никак не могут перейти в горизонтальную плоскость. Риндо любит долго целовать Сою в шею, чуть повыше острого кадыка, прихватывать зубами нежную кожу, не оставляя засосов, гладить по узким коленкам, нагло лезть руками под футболку, когда выпадает возможность. У самого Риндо ноги становятся ватными спустя один мокрый поцелуй с языком, — сразу, то есть — а еще стоит как по команде, до боли, так, что он неосознанно трется о бедро Сои и тихо выдыхает во влажные от слюны губы. А потом, даже несмотря на полубессознательное от возбуждения состояние, Соя начинает его динамить. Риндо это злит и немного задевает, и даже теплящаяся под маленьким черствым сердцем трепетная любовь не может успокоить его. Тем более, что адекватные причины отсутствуют — у Сои стоит точно также, если не крепче, он вполне реально стонет, когда Хайтани языком обводит изгиб его ключицы, смотрит невозможно прекрасными аквамариновыми глазами, жует до крови нижнюю губу, бегло облизывая свежую ранку. И мягко отстраняется, и шепчет виноватое «давай в другой раз, Риндо». Этих эфемерных обещаний скопилось за пару месяцев больше, чем у Рана — пятниц на неделе. Он, кстати, абсолютно бестактно ржет с Риндо до слез и утирает их небрежным жестом, когда они начинают скапливаться в уголках глаз, не переставая нести всякую бесполезную чушь. Однажды Ран предположил, что Соя не по мальчикам, а просто выпендривается и они с Риндо крепко подрались впервые за два года затишья. Конечно, Риндо может держать себя в штанах — о его самоконтроле даже в Поднебесье ходили легенды, другое дело, что он им не пользовался, методично ломая конечности неугодным и провоцируя тех, кого, в общем-то, не стоило, и нарывался на крепкую драку. Тем не менее, Риндо тяжело — особенно когда Соя доверчиво жмется к его телу, плавно кладет ладони на плечи и целует так, словно у них в запасе есть несколько персональных вечностей, царапает зубами нижнюю губу, лезет языком в рот, будто стараясь вылизать Риндо изнутри. От такого любой с ума сойдет — и Хайтани сходит, сгорает в этом отведенном лишь для него одного инферно дотла, превращаясь в жалкий тлеющий огарок каждый раз, как восхитительные ладони Сои касаются его разгоряченной кожи. А потом он поднимает на Риндо свои огромные блестящие глазищи, в них сожаления через край, он убирает чужую ладонь с собственной талии и просит ничего не говорить. Так они могут существовать, наверное, бесконечно, ингорируя очевидное, обоюдное желание, но. Хайтани понимает, что они с Соей достигли критической точки, когда Кавата дважды намеренно откладывает их запланированный на субботний вечер поход в кино — даже не звонит, а трусливо пишет, и Риндо чувствует какое-то незнакомое, неприятное опустошение, сосущее под ложечкой. — Слушай, поезжай к нему, — Бросает Ран обманчиво небрежно, невольно став свидетелем печальной немой сцены, — Ключи от машины в кармане пальто. — Он явно меня не ждет, — Качает Риндо головой и криво усмехается. — Должна же быть причина. Может, ты не моешься и от тебя воняет? Риндо тяжело вздыхает. — Захлопнись, прошу тебя. Он успевает написать Сое короткое «я еду, надо поговорить», пока греет черный Мерседес Рана, салон которого со времени покупки насквозь пропах дорогим табаком и едким парфюмом — от него у Риндо вечно чешется нос. Странная, нехарактерная для выходных пустота на дорогах умиротворяет, и Хайтани даже не психует, натыкаясь на третий красный светофор подряд. Ладно, в конце концов, самое ужасное, что может случиться — расставание, пытается успокоить неожиданно поселившегося в груди червячка волнения Риндо. Выходит хреново, потому что от мыслей о отсутствии Сои в его жизни начинает мутить. Он тормозит у знакомого подъезда и протяжно сигналит, не заботясь о недовольных соседях — ему просто хочется, чтобы Соя поскорее спустился. Так и происходит. Кавата взъерошенный, домашний и наверняка теплый, в черных шлепанцах и без носков, в забавных гавайских шортах и футболке с растянутой горловиной. На его плечах — накинутая явно второпях джинсовая куртка, на его лице — крайняя степень недовольства. Он подбегает к машине и дергает за ручку так агрессивно, словно стремится выдрать ее из двери. — Ты совсем рехнулся? — Шипит он, падая на мягкое переднее сидение, — Мама подумала, что я реально сбегаю. — Что не так? — Рубит с плеча Риндо, отстегивает ремень безопасности, разворачивается к Сое полностью, чтобы видеть в отсветах городских фонарей его покрасневшее от злости лицо, — Я делаю что-то не то? — Ты о чем? — Давай ты не будешь делать вид, что не понимаешь, — Раздраженно цедит Хайтани сквозь зубы, прикрывая лицо рукой, — Ты стестяешься? Мы можем заниматься сексом в темноте, это вообще не проблема. Если что-то не так со мной, я постараюсь исправиться, только скажи. Риндо говорит, практически тараторит, боясь не успеть, не замечает, как вытягивается лицо Сои и как стремительно гнев в его чертах сменяется неподдельным изумлением. Он молчит и не перебивает — пока для Хайтани важно лишь это. — Или тебе не нравится твой член? Я уверен, он классный, даже если маленький, мне все равно, честно, я люблю тебя в- — Ты что несешь? — Пищит Соя возмущенно, и Риндо замечает, как стремительно румянец съедает кожу его щек и ушей, и как краска бежит на шею, за ворот футболки, — Все в порядке у меня с членом! — А с чем не в порядке? — Хайтани невольно повышает голос, активно жестикулирует, занимает практически все свободное пространство собой, и Соя невольно вжимается в кресло, — С чем? Почему мы не можем просто взять и потрахаться? Кавата застывает с нелепо раскрытым ртом и хлопает пушистыми ресницами — глядит на Риндо и будто видит его в первый раз. Выдыхает долго и шумно, через нос, сжимает широкие ладони в кулаки. И выдает: — Потому что я хочу тебя трахнуть, а ты явно против. Стоп. Риндо трясет головой. — Наверное, мне отшибло память. Я ни разу не говорил, что я явно против. Кавата смотрит на него очень красноречиво — ты идиот, буквально кричит его взгляд, но он продолжает объяснять. — Блять, Риндо, ты выглядишь как человек, который всех нагибает, конечно, ты будешь против, если нагнут тебя. — Соя, — Хайтани кривит губы, едва удерживая широкую усмешку, трясется в беззвучном смехе и хлопает Кавату по коленке, — Прости, ты такой дурачок, Соя. Ты мог сказать сразу? Соя складывает руки на груди и ожидаемо фыркает. — Я боялся. — Соя, я не против, правда. Вместо ответа Кавата тянется за поцелуем — Риндо подается навстречу, упираясь о его твердое бедро, шипит, когда коробка передач впивается в ногу, чувствует, как руки Сои вытаскивают рубашку из брюк и стонет, потому что чужие пальцы, гладящие низ живота, ощущаются превосходно. — Может, поедем ко мне? — Успевает произнести Хайтани, пока Соя занят его ширинкой. — Может, ты замолчишь? — Язвит Кавата и наконец запускает ладонь под влажное от выступившей смазки белье — Риндо под прикосновением прохладной руки к члену выгибает дугой, — Темень, нихрена не видно, не бойся. Риндо хочет сказать, что не боится. Риндо хочет сказать, что это — самая лучшая быстрая дрочка в его короткой жизни. Риндо хочет — Риндо протяжно стонет, потому что Соя наверняка знает, что делает.