Ультрамарин

соя встречается с риндо уже две недели, когда об этом узнает нахоя. он выглядит страшно — соя сглатывает, нервно перебирая в пальцах связку ключей. на улице ноябрь и мерзкая морось, а нахоя в растянутой майке с выцветшим пиксельным динозавром из браузерной игры, пляжных шортах и белых тапочках. улыбка на его губах — агрессивный оскал, даже едва заметные ямочки на щеках сглаживаются. соя косится на стоящего рядом риндо, спокойного, словно буддийский монах. на стеклах изящных очков — дождевые капли, в глазах — арктический холод. — я тебя предупреждал, — начинает нахоя, сплевывает под ноги, делает шаг, и сою обдает горьким сигаретным дымом. видимо, увидел их с риндо, пока курил в окно — пиздец, вздыхает, соя, так глупо и не вовремя попасться. — предупреждал, — отзывается хайтани. не огрызается, не язвит, не отрицает. соя им почти гордится. относительный, выстроенный скандалами и драками нейтралитет трещит по швам, потому что по нахое видно — он хочет превратить лицо риндо в крошево из костей и хрящей. хайтани осторожно берет сою за руку, и тот чувствует, как напрягается нахоя. — пожалуйста, — соя надеется, что его голос звучит нормально, — не начинай. — по-моему, начал этот урод, — нахоя небрежно машет на риндо рукой, — когда превратил тебя в конструктор-лего для травматологов. пальцы хайтани, прохладные и сухие, белеют, сжимаясь сильнее на худой ладони сои. риндо выглядит оглушенным — щурится, и это выдает его волнение, кавата прекрасно знает. они тревожат старую, болезненную тему, которая вроде как решена и закрыта, но нахоя не понимает, — или делает вид — что соя с риндо разобрались. заново переживать персональный ад, навязчивыми мыслями перемалывая собственную душу в пыль, чтобы потом медленно лепить ее из этого мелкого колючего песка — пиздец мучительно. смотреть, как страдает риндо, как вина и бессмысленное сожаление тушат его блестящий взгляд, как он обрастает, словно тяжелым панцирем, ненужными «почему» и «если» — много хуже. — хватит, — шепчет соя и видит, как бледнеет лицо нахои. он дрожит, но пока не плачет, и говорит, что прошлое — это прошлое, и говорит, что простил давно, и говорит, что это было чертовски трудно, и они с риндо справились. вместе. нахоя молчит. нахоя качает головой. нахоя не тащит сою домой, как в детстве, когда мама звала обедать. просто уходит обратно в подъезд. — мне не стоило провожать тебя, — отмирает риндо первым. — ничего, — отвечает соя невпопад, — когда-нибудь он примет это. когда-нибудь. и только сейчас понимает, что насквозь промок.