Ультрамарин

— Че ты такой довольный? На идиота похож, — Ворчит Ран и утыкается носом в свежую утреннюю газету. Вот уж действительно, чужое счастье глаза мозолит, думает Риндо, не обращая внимания на злые комментарии. Пьет остывший кофе, не замечая ни противной пленки поверх, ни горьковатого привкуса пережаренных зерен — для него суббота пахнет живой прохладой едва наступившего марта, сахарной ватой из древнего, собранного-пересобранного автомата в парке аттракционов и ромашковым шампунем Сои. — Слюни подбери, — Вновь вмешивается в его гипертрофированно-радужные мысли Ран, фыркает небрежно и немного брезгливо, — Смотреть противно. — Не завидуй, — пожимает плечами Риндо. Он не со зла, конечно, сам же прекрасно знает, что эта идиллия Риндо досталась потом и кровью, бессонными ночами с телефоном в одной руке и дешевым энергетиком из круглосуточного магазина — в другой, потому что Соя боялся и Сое нужны были гарантии. Куча слез, — своих и чужих, отъебись, Ран, это не стыдно, все мужики плачут — разбитый Нахоей в порыве неконтролируемого гнева нос, болезненные тени прошлого, стеклянной крошкой разъедающие внутренности, тотальное недоверие и постоянная настороженность. Много чего. Много, но они справляются. Риндо вспоминает, как носил Сою на руках, целуя в полупрозрачные, едва заметные веснушки на щеках, как клялся в любви его ногам и беловатым шрамам от штифтов. Он не может изменить то, что произошло, но то, что есть и будет — вполне. На осознание того, что любовь — не мерзкое проявление слабости и не отвратительный порок, уходит много времени и эмоциональных ресурсов, наверное, даже больше, чем требуется на самом деле, но Соя ждет. Не может не, потому что тоже влюблен и для него это слишком ново, слишком страшно, слишком непонятно. Тысячи «слишком» и ни одного «достаточно». Риндо вздыхает тяжело, поправляет машинально не сползающие на нос очки, пытаясь справиться с липким волнением, вдруг пленкой покрывшим абсолютно каждый внутренний орган, нервно поглядывает на часы. Десять утра — невообразимо рано, учитывая, что с Соей они договаривались на час, но Риндо хочется увидеть его сейчас. И он себе не отказывает. Собирается так быстро, как только может, одной рукой натягивая джинсы, другой печатая Сое длинное и содержательное сообщение, суть которого сводится к тому, что «я соскучился, скоро приеду, надеюсь, этого бешеного дома нет», хотя в данный момент даже присутствие Нахои не остановит Риндо. — Резинки не забудь, — Орет вслед захлопывающейся двери Ран. Риндо мысленно шлет его к черту. Ради Сои он не курит перед выездом, хотя во рту уже скапливается вязкая слюна. Ради Сои он терпеливо отстаивает внушительные пробки и ни разу не думает о том, чтобы выйти и приложить тупых парней, стоящих впереди, головой о приборную панель. Ради Сои он, в общем-то, готов практически на все — рамки устанавливаются только беспокойством Каваты и его просьбами не рисковать понапрасну. Что любовь творит с человеком, иногда философски рассуждает Ран. Риндо с ним, на удивление, согласен. Соя, открывший ему дверь, выглядит немного растерянным, но определенно довольным, несмотря на хмурое лицо и залегшую между бровями складку, которую хочется разгладить до зуда в дрожащих пальцах. Риндо чувствует себя наркоманом в период ломки. — Чего приперся? Не время еще, — Ворчит Соя недовольно, только в квартиру все равно пропускает, делая шаг назад. Не обнять его крепко и не прижать к груди оказывается невозможно — Риндо потакает собственным желаниям и приходит в себя, когда ощущает под ладонью пушистые кудрявые волосы. Соя сцепляет руки в замок на его пояснице и утыкается носом в плечо. — Может, тогда выйдем раньше? — Предлагает Кавата неуверенно. — Как скажешь. — Но и вернемся тоже раньше. — Тогда не согласен. Соя фыркает беззлобно. — Значит, пошли в комнату, пока Нахоя не засек. Риндо плевать — Риндо, если что, готов сдохнуть счастливым.