Все наши "хватит"

Максим [ 2014 год, май, ей 14 лет, ему — 22 ] Хоть мы с Кристиной и договорились встретиться около входа в парк, я уже вхожу внутрь, чтобы спрятаться от жары куда-нибудь в тень. Конец мая мы встречаем так, как будто нагрешили всем городом, и нас спустили в ад. Я нахожу подходящее место и звоню Крис, чтобы сообщить ей свои координаты. — Алло! — раздаётся её звонкий голос. — Ты на каком этапе там? — Я подъезжаю, буду через пару минут. — Только заходи в парк. Увидишь большого надувного гнома — значит, я здесь. От него тут такая тень хорошая. — Большой надувной гном? Может, тогда это великан? — Эм-м-м, я это уточню. — Ладно, давай, скоро буду, — говорит она, и я слышу продолжительное шуршание. — Кристина? — спрашиваю я, а потом вспоминаю, что она никогда не кладёт трубки. Просто не отключает вызов и кладёт свой телефон в карман, на стол, в рюкзак — куда угодно. Как-то раз мы пытались выяснить причину, по которой она так делает, но пришли к выводу, что это просто Крис, и она просто не отключает вызов. Я всегда делаю это за неё. Убираю телефон и решаю осмотреть это надувное чудо, чтобы точно убедиться, что это огромный гном и никак иначе. Смотрю и понимаю, что… — Я была права! Это обычный великан! — восклицает Крис у меня за спиной. И я даже не знаю, с чего мне пришло в голову, что это гном. У него даже нет этого смешного гномичьего колпака. — Признаю поражение, — говорю я и вскидываю руки. Она с победной улыбкой подходит ко мне и осторожно обнимает. Ловлю себя на мысли о том, что Мелкая подросла настолько, что ей не надо вставать на носочки, чтобы обнять меня. И сколько лет мы уже знакомы? — Взял ролики? — спрашивает она. — Ага, — отвечаю ей и трясу рюкзаком за спиной. — У меня только просьба — давай зайдём перекусить, а то я не позавтракал. Крис охотно соглашается, и мы находим ближайший супермаркет, чтобы закупиться едой. От кафе мы отказываемся сразу, потому что нам хочется гулять. Хотя, я на секунду и задумываюсь о чарующем кондиционере. Мы берём тосты с курицей (для меня) из того отдела в магазине, где всегда пахнет свежей выпечкой, воду и кучу разных фруктов (для Кристины), потому что, кажется, все четырнадцатилетние дети сидят на диетах. Со всем этим мы возвращаемся в парк и заваливаемся на траву в тень, которую отбрасывает большой нефункционирующий фонтан. — Ну, говори, что за срочное дело такое? — спрашиваю я Кристину. — С чего ты взял, что срочное? — Потому что ты написала, что у тебя ко мне срочное и важное дело. Наверное, поэтому? — Упс, — произносит она, откусывая большой кусок от персика. — Я просто хотела с тобой погулять. Очень срочно и важно. Я вытягиваю ноги перед собой и открываю упаковку с тостами. Сразу же чувствую запах курицы, свежих огурцов и зелени. — Тогда мне нужен твой совет, если уж так всё получилось, — говорю ей. — Валяй. — Вот отучился я в универе на музыканта, хочу писать песни до конца дней своих. С этим всё понятно. Но у меня не получается ничего, как ни старайся. И вот мне предлагают работу совершенно в другой сфере. — В какой? — Одна компания набирает команду по организации мероприятий, а у меня есть небольшой опыт. Так вот у меня выбор — или продолжить стучаться в закрытые двери, или согласиться на эту работу. И тогда музыка моя отходит на задний план. На неопределённое время. А, может, и навсегда. — Ну, я бы никогда в жизни, конечно, не отказалась от рисования. Но ты никогда не ошибаешься и всегда поступаешь правильно. — Даже так? — Ну, правда. Любой твой выбор будет правильным, потому что это ты. Если ты сейчас чувствуешь, что тебе нужно заработать денег, значит, можно согласиться. Никогда не поздно вернуться к музыке. Но! Если ты не вернёшься к ней, я буду очень расстроена, потому что ты лучший музыкант, которого я встречала. — Ты встречала много музыкантов? — с улыбкой спрашиваю я. — Не ломай мне всю теорию. — Как скажете, Кристина Александровна. Продолжайте. — Я считаю, что музыка всегда будет тебя ждать, потому что ты супер талантливый. — Вот мне и Алиса говорит, что я должен согласиться. — Я не сказала, что ты должен согласиться. — Но скорее «да», чем «нет»? — Скорее «да», чем «слушать других», и скорее «нет», чем «слушать других». — Ты слишком умная. — Да, — подтверждает она, хитро улыбаясь. Когда я доедаю свой тост и облокачиваюсь на траву так, что солнце светит мне прямо в лицо, Крис достаёт из упаковки большой нектарин и принимается за него. Или она кусает слишком неаккуратно, или фрукт слишком спелый, или всё вместе, но я отчётливо вижу, как сок нектарина брызгает во все стороны и оказывается на её теле. Лучи солнца слишком хорошо подсвечивают каждую капельку, и я, словно в бесконечном кадре, вижу, как они, одна за другой, стекают по её тонким пальцам, пробегают по запястью и замедляются на предплечье. Она наклоняется чуть вперёд, чтобы сок не попал на одежду, но уже поздно — он неравномерно пропитывает её майку, стекает под неё, и мне кажется, что Кристина вся оказывается в этом сладком соке. Но она не перестаёт есть и кусает фрукт со звонким причмокиванием, звук которого долетает до меня гораздо позже картинки, на которой солнце заставляет её испачканную кожу светиться, а губы терзают сочную мякоть фрукта. Она проводит языком вдоль своего запястья и прижимается губами к коже, чтобы убрать сок. А я, кажется, специально не предлагаю ей салфетки, которые лежат в рюкзаке, чтобы не останавливать этот момент. Я вижу, что она делает это не специально. У неё абсолютно органично получается одновременно есть и выглядеть соблазнительно. Так, стоп! Я резко принимаю сидячее положение, потому что мои мысли заводят меня куда-то туда, куда заходить точно нельзя. Ей четырнадцать лет, Анисимов! Ладно, почти пятнадцать. Как будто это всё меняет, да? Если Алиса и не против моих периодических вылазок на порно сайты, то почему-то мне кажется, что возбуждаться от ребёнка, которого я знаю с шести лет — это немножко не то. — Дать тебе салфетку? — хлопая глазами, спрашиваю Кристину. — А? Да, а то я вся вымазалась, — отвечает она с ангельской улыбкой. Какой же она ещё ребёнок. О чём ты только думал, идиот? Я протягиваю ей упаковку салфеток и ложусь на спину, чтобы упереть свои глаза в небо и ничего больше не видеть. Но до меня всё равно доходят звуки того, как она доедает этот оранжевый нектарин, открывает пачку и бубнит что-то себе под нос. — Тебе не кажется, — начинает она, — что если мы говорим, что сделаем что-то точно на сто процентов, то это более выполнимо, чем, если мы говорим «на тысячу миллионов процентов»? Ну, типа, если я говорю «сто», тут всё понятно. Всем ясно, что я уверена в результате. А если я говорю «тысяча миллионов или миллиардов», то я преувеличиваю. Значит, что-то тут не то. Я поднимаюсь на локтях и гляжу на неё. — Зачем человек вообще так говорит? Как будто хочет убедить всех вокруг или себя. И зачем вообще кого-то убеждать, если ты уверен в этом? — Может быть, ему и нужно себя убедить, — отвечаю ей. — Он не может решиться на что-то и тогда говорит так. — Но априори мы имеем только эти сто процентов и больше ничего. Невозможно сделать что-то больше, чем на сто процентов. Всё остальное — иллюзия. Остального по факту не существует. Никаких тысячных, миллионных и ещё каких-либо. — Ты можешь поставить себе цель и выполнить больше, чем запланировал. — Но это будет уже другая цель. Следующая. Первую ты выполнил, начинаешь выполнять вторую. — Ладно, другой пример. Если человек говорит тому, кого очень сильно любит: «Когда на тебя нападёт дракон, я спасу тебя с вероятностью миллиард процентов». Он говорит так, потому что хочет показать свою любовь и заботу. Сто процентов кажутся ему недостаточной гарантией его надёжности. Просто мы люди, Крис. Нам свойственно преувеличивать простые вещи в силу эмоций, которые берут над нами верх. Практически всегда. Несмотря на жару, мне так нравится лежать на свежей траве и подвергать сомнению Кристинины теории, которые насквозь пропитаны подростковым максимализмом. Сейчас она верит в них так же, как в шесть лет верила в Деда Мороза. Но наш разговор прерывается, потому что фонтан, около которого мы лежим, вдруг начинает работать и обливает нас струёй воды. Кристина визжит и вскакивает на ноги. А я собираю наши вещи и увожу её подальше от фонтана. Кристина напоминает мне о том, что у нас в рюкзаках лежат ролики, и следующий час мы катаемся по всему парку, догоняя друг друга, смеясь, болтая про варианты концов света и любимые вкусы мороженого. Но потом как-то так получается, что я не успеваю за ней углядеть. А Крис, видимо, не успевает вовремя среагировать. Я еду впереди неё и слышу уже то, как она зовёт меня на помощь. Поворачиваюсь и вижу, что она лежит на асфальте лицом вниз. На её беспомощные зовы уже спешит какая-то парочка. — Всё нормально, — говорю я им, подъезжая к Кристине. — Я с ней. Они уходят, а я помогаю ей встать. Сразу понимаю — дело плохо. Колени стёрты до крови, на правой руке — от ладони до конца предплечья — тянется такая же кровавая ссадина. Туда уже начинает попадать грязь с асфальта и пыль. — Ой-ой, — тревожно произносит Кристина. — Болит. Я везу её до ближайшей лавочки, усаживаю и сам устраиваюсь рядом. Она смотрит на свои ссадины испуганными глазами, скулит от боли и переводит взгляд на меня. — Испугалась? Она молча кивает. — Поехали домой, — говорю ей. — Только можно к тебе, пожалуйста? А то мама… Представляю, как Светлана Валерьевна начнёт причитать о безопасности своей дочери, и как влетит мне. Понимаю, что для начала нужно оказать ей первую помощь самостоятельно. Сам переобуваю её в кеды, потому что выражение лица у неё становится совсем уж каким-то страдальчески обеспокоенным. Ужасно виню себя за то, что не смог за ней досмотреть. — Сейчас приедет такси, мы поедем домой, и всё будет хорошо. К счастью, до моего дома мы доезжаем минут за пятнадцать. Подниматься приходится пешком на третий этаж, и я стараюсь чуть ли не нести её на себе. Несколько раз предлагаю ей поехать в травмпункт, но она отказывается. Понимаю, что я перегибаю, но ещё понимаю, что сильно волнуюсь и ничего не могу с этим поделать. — Алис! — кричу я, как только мы заходим в квартиру. — Алиса тоже дома? — удивлённо спрашивает Крис. — Должна быть, — говорю я и вижу, как Алиса уже выходит из кухни. — Привет, — начинает она, но переводит взгляд на колени Кристины и широко распахивает глаза. — Нормально вы так погуляли. Я выдаю Кристине чистое полотенце и отправляю её в душ, чтобы она сама промыла свои ссадины. Прошу её, чтобы она долго с этим не затягивала и не включала кипяток, а сам иду к холодильнику, где по моим расчётам должна стоять бутылочка с перекисью водорода. Бинго! — Как она так грохнулась-то? — спрашивает Лис, отключая ноутбук от зарядки. — Да там конус был такой. Который велодорожку от пешеходной отгораживает. — Вот так отправлю тебя погулять с ребёнком нашим, а вернётесь все в крови. — Очень смешно. — Мась, я в комнату — надо поработать. Там не так жарко, — говорит она и выходит из кухни. — Надеюсь, справишься с перекисью, нянька. Я стою в коридоре около входа в ванную с бутылочкой лекарства и жду, когда вода выключится, и Крис закончит мыться. Судя по тому, сколько она уже там находится, ей захотелось и голову помыть, и всю нашу ванну. — Если ты там умерла, это не избавит меня от разговора с твоей мамой, — говорю я, когда слышу, что она выключает воду. Слышу её звонкий смешок и улыбаюсь сам. — Готово! — заявляет она, появляясь на пороге ванной комнаты. Я усаживаю её на край ванны, а сам встаю на корточки перед ней, чтобы не промахнуться перекисью мимо ссадин. Они стали выглядеть уже менее шокирующе, хотя до сих пор смотрятся на её ногах как-то жутко. — Держись за меня. Если будет щипать — разрешаю тебе цепляться за мои плечи. А щипать будет ещё как. — Ладно, — отвечает она и кладёт свои руки мне на плечи, легонько сжимая пальцами. Видимо, из-за предчувствия неприятного действа. Откручиваю крышку и подношу бутылочку к её правой ноге. — Ой-ой-ой! — вскрикивает Крис. — Ты чё кричишь? Я же ещё не налил ничего. — Боюсь. Тебе бы в кровь влили это! — Терпи, ты же взрослая. — Неужели! Я думала, что… Но она не успевает ничего договорить, потому что я лью перекись ей прямо на рану. Пару секунд Крис удивлённо смотрит на меня, потому что реакция с кровью ещё не начинается, и ей кажется, что ничего не произойдёт. Но три, два, один — и она начинает скулить от боли и вжимается то ли в мои плечи, то ли в спину. Уже не важно, куда. — Хватит, не надо больше, — просит она, но мне приходится проделать то же самое и со второй ногой. Выливаю немного жидкости. Мне кажется, если мы сделаем это сразу, то будет лучше. Машинально отсчитываю три секунды в голове и слышу её пронзительный крик. Понимаю — на этой ноге ссадина больше раза в два. — Ты умничка, — успокаиваю её, пока она сидит, прижимаясь ко мне уже не только руками, а всем телом. — Молодчинка. Только ещё рука осталась. — Обожаю просто! — говорит она и аккуратно убирает свои пальчики с моих плеч. Я встаю и сажусь рядом с ней на ванну. — Давай руку сюда. Она, зажмуриваясь, вытягивает руку перед собой. Мне уже самому не хочется делать это в третий раз и смотреть, как Кристина сжимается от боли. Но я надеюсь, что всё делаю правильно, и это ей, правда, поможет. Прозрачная жидкость стекает по её белоснежной руке с большой кровавой отметиной и капает на мягкий коврик. Кристина, вымотанная этими несколькими минутами, тихонько постанывает и кладёт голову мне на плечо. — Вот и всё, Мелкая. Больше не будет больно — обещаю. Слышу её тяжёлое дыхание и беру за руку, чтобы показать — я рядом. Сидим на краю ванной, водя ногами по ковру. Я всегда слишком сильно чувствую ответственность за неё, и у меня даже дыхание перехватывает в те моменты, когда я не могу облегчить её боль. — Хочешь чаю с печеньем? — Да, только я хотела кое-что спросить у тебя. — Всё-таки что-то важное и срочное? — спрашиваю с улыбкой. — Ага. — Она убирает голову с моего плеча и смотрит куда-то в пустоту. — Мне кое-кто понравился. — Оке-е-ей. Из класса? — Нет, не совсем. Он старше меня. — Старшеклассник? — Нет, ещё старше. — Учитель, что ли? Кристина переводит взгляд на меня и, не отрываясь, смотрит как-то слишком по-взрослому. Я жду от неё ответа, но она молчит и просто смотрит. Уже хочу пошутить про то, что будет здорово, если этому учителю не больше лет, чем мне, но она машет головой. То есть это не учитель? Этот кто-то находится в ближайшем её окружении и ему значительно больше лет, чем ей? И почему ты так смотришь на меня, Мелкая, как будто…? — Может, сначала чаю выпьем? — говорю я и вскакиваю на ноги. — Я поставлю чайник? Она безысходно кивает, а я иду на кухню. Того, чего не было сказано вслух, просто нет. Надо в это поверить. На все сто процентов. [ 2014 год, май, ей 14 лет, ему — 22 ] — У тебя встал на четырнадцатилетку? — смеясь, спрашивает Серёжа. Надеюсь, в этом баре на нас никто не обратит внимания с такими-то разговорами. Я делаю глоток виски и киваю в подтверждение его слов. — Знаешь, я до этого момента старался не произносить это вслух. — Та-дам! — Полный «та-дам». — И поэтому вы с Лис решили свалить по-быстрому из города? — Ну, ты же знаешь, что нам предложили работу. Хотя, я очень рад, что всё так получается. Она так на меня смотрела. Я не знаю, что бы случилось, если бы Алиса не вышла пить с нами чай. — А потом? — Потом я попросил её папу приехать и забрать её. Я не хочу, чтобы это зашло слишком далеко. — Слишком далеко — это если тебя закроют за совращение малолетних? — спрашивает он и сам хохочет от своей шутки. — Ага, именно так, Серый. — Ну, вообще, ты молодец. Знаешь, всегда поражался, что ты всё делаешь правильно. — Ты уже второй человек, который так про меня говорит. — Кто первый? — Кристина. — Ну, вот видишь. Это правда. — Восемь лет, Серёжа, прикинь… — Восемь лет чего? Уголовки? — О, боже, прекрасно. Восемь лет разницы, а ей пришло в голову в меня влюбиться. — Ладно, не парься ты. Ей четырнадцать, она забудет тебя через неделю после того, как вы свалите. Как там, кстати, чуваки из группы твоей? — Ну, если бы мы не обсудили это — я бы не смог уехать. Мы вместе решили, что собрались не в то время. Не знаю, посмотрим. — Правильный ты, засранец. — Ладно, хватит с меня этого всего. Давай напьёмся напоследок, пожалуйста.