***
Весь день проходит на нервах. Отдаю одному покупателю книжку с анекдотами вместо сборника стихов, а другому — кладу в пакет набор цветных ручек, которые он и не оплачивал. Голова не хочет соображать вообще. Покупаю себе набор ручек. На часах — 15:26, и к этому времени Максим уже должен выходить из дома, чтобы успеть на саундчек. Я должна подойти к клубу за два часа до начала концерта, но в это время мне придётся гулять с невыносимым уродом. Жутко хочется написать Максиму о том, что случилось. Хочется, чтобы он приехал и разобрался с Никитой раз и навсегда. Но две статьи — это чересчур. На самом деле, всё это время я пытаюсь разработать правильную схему своего поведения. Первый вариант я обдумываю около стеллажа с книгами и всякими коллекционными вещичками с Гарри Поттером. Я могу позвонить Максиму и рассказать всю правду. Тогда он либо приедет сюда, либо начнёт нервничать. В любом из этих случаев — концерт пройдёт хуже, чем должен. У Максима на имя «Никита» возникает моментальная ассоциация с опасностью. К тому же, угроза этого плана — Никита расскажет всё моим родителям. По-тихому провернуть эту схему не получится. Второй вариант приходит на ум где-то около Пушкина — отключить телефон и ничего не говорить Максиму вообще. Угроза — он испугается и начнёт обзванивать весь земной шар. Ещё один вариант, он же третий, заключается в том, чтобы соврать Максиму. Мне нужно придумать причину, по которой я буду вынуждена пропустить их важный концерт, где они под своим новым названием споют несколько новых песен. Но я настолько растеряна, что не делаю ничего из этого. Я просто тяну время, на что-то надеясь.***
«Крис! Где ты?», 18:23. Я смотрю на сообщение от своей подруги, плетясь за Никитой куда-то в неизвестность. Мне плевать. До концерта чуть меньше двух часов, а это значит, что она приехала туда раньше, как планировала сделать это я. Внутри меня резко загорается огонёк ревности, который неприятно искрит и заставляет злиться. Я не общалась с ней по поводу Алисы, потому что мне интересно, что Илона будет делать дальше. Не зря же она попросила не говорить ничего Максиму. Значит, у неё есть какой-то план.«Я не приеду. Скажи Максиму, что я заболела», 18:24.
Отправляю сообщение и отключаю телефон. Илона меня бесит, а перед Максимом мне стыдно. — Наконец-то ты обратила на меня внимание, — говорит Никита, когда я кидаю выключенный телефон в свой рюкзак и поднимаю голову на него. — Куда мы? — спрашиваю его в ответ. — Куда-нибудь. — Ты мудак, и я тебя ненавижу. — Я уже это слышал, — произносит он с улыбкой. — Придумай что-нибудь новенькое. — Что тебе надо от меня, Никит? Ну правда. Ты думаешь, что можешь таким образом заставить меня в тебя влюбиться? Он грустно улыбается и молчит. Я вдруг придумываю первый нормальный план — решаю давить на жалость. Могу успеть хотя бы к началу концерта. — Если я нравлюсь тебе по-настоящему, то дай мне свободу выбора. Зачем делать вот так? Никита заворачивает за угол и останавливается около безымянного входа в здание. Вот сейчас изнасилует меня, и никто не будет знать, где я вообще нахожусь. — Заходи, — командует он и открывает передо мной дверь. Я прохожу внутрь и оказываюсь в просторном светлом холле. Всю стену, противоположную входу, занимает большой коллаж из сотен чёрно-белых фотографий. Или тысяч. Не знаю, я прогуливаю математику с тех пор, как мы зашли дальше десятки. Но это очевидно громадный коллаж. Подхожу ближе, игнорируя парня за стойкой и стараясь разглядеть каждую фотографию. Провожу рукой по ровной глянцевой поверхности. Касаюсь смеющихся знакомых и незнакомых лиц. Здесь есть фотография из нашего книжного в один зимний вечер, когда мы вместе решили наряжать ёлку, но совсем не вовремя вспомнили, что игрушек у нас нет. Поэтому на фотографии запечатлены зелёное дерево, украшенное всеми возможными канцелярскими товарами, и наши смеющиеся с Илоной лица. Ещё на одной — я стою на кассовом прилавке в зимних ботинках и пытаюсь дотянуться руками до потолка. Это мы играли в какую-то дурацкую игру, и Никита придумал мне это задание. Дотянуться до потолка. На каких-то фотографиях — весёлые компании, дети с большими леденцами, дедушки, котики и продавцы мороженого. — Через два часа, — говорит Никита, возвращая меня в белоснежное пространство холла. — Что через два часа? — спрашиваю его. — Откроется галерея. И у тебя есть возможность стать первым её посетителем. — Она что, твоя? — Наша с другом. — Мощно. — Пошли наверх, там кое-что поинтереснее. Он пропускает меня вперёд к лестнице и два пролёта подряд говорит подниматься ещё выше. Я раздражённо, но с интересом поднимаюсь. Решил меня ослепить этой белизной вокруг? Около дверного проёма висит маленькая фотография, на которой какой-то малыш рисует на обоях красное сердечко. — Этот этаж, — говорит Никита, наконец, и еле заметно улыбается. Мне до этого нет никакого дела. Посади он меня в вертолёт, я бы с высоты высматривала концертную площадку, где выступает Максим. Но признаюсь честно, подготовился он неплохо. Я захожу в очередное помещение и вижу себя. Вижу десятки своих копий на чёрно-белых фотографиях. Нет, это не выглядит так, будто Никита следит за мной и как маньяк фотографирует меня, пока никто не видит. Почти обо всех этих фотографиях я знаю. — Обалдеть, — заворожённо произношу я и подхожу к осенней фотографии, где запечатлены только мои ноги, окружённые водой. Я после той прогулки заболела и неделю не ходила в школу. Приятное воспоминание. — Я знал, что ты оценишь. — Это всё увидят люди? — Да. — Кайф. Обхожу весь зал сначала очень быстро и пытаюсь осознать, что здесь везде именно я. И нет никакой лишней фотографии. Когда убеждаюсь, что нет — иду по второму кругу, останавливаясь около каждой. Стараюсь вспомнить все моменты до единого, запертые в рамке и приплющенные стеклом. Никита ходит за мной хвостом и вглядывается в каждую эмоцию, которую производит моё лицо. Не расслабляйся, парень. Я обезоружена, но не убита. Я все равно предпочла бы сейчас танцевать в первом ряду клуба под песни легендарной в будущем группы Свобода. — Это единственный белый зал из всех выставочных у нас. Называется «Сердце». Я плюхаюсь на такой же идеально белый стул посреди зала и поднимаю взгляд на Никиту. Он встаёт за моей спиной и, не отрываясь, смотрит на мою фотографию, а не на меня. — Почему «Сердце»? А остальные как называются? — По нашей концепции «Сердце» — это идеально белый зал, в котором есть место только для… одного человека в определенный период времени. Ещё есть «Мозг». Там все фотки сделаны по всем канонам и правилам. Золотое сечение, все дела. — А ещё? — спрашиваю я, отводя взгляд и стараясь не обращать внимания на значение этого зала. — «Душа», «Глаза», «Эмоции» и «Чувства». — А я здесь одна, получается… — Да, здесь ты одна. И быть никого не может. Он садится на соседний стул и наконец-то смотрит на меня. Правда, через пару секунд отводит взгляд, но это уже что-то. — А что в тех залах? — Хочешь взглянуть? — Ты же знаешь, какая я любопытная. — Знаю. Совсем забываю, что ему вообще-то уже девятнадцать, и он старше меня на три года. Забываю, потому что он выглядит слишком… зависимым от меня. Но с другой стороны, каким способом он затащил меня на это свидание? Самым циничным с применением элементов шантажа. — Ответь мне на вопрос — почему ты ведёшь себя как мудак? Он тут же меняется в лице, извечная застенчивость перед моей персоной куда-то улетучивается. Никита переносится в своё самое разговорчивое состояние. — Крис, да ты на меня до этого момента вообще внимания не обращала! — Вообще-то мы были на свидании. — Два свидания в год. А точнее — я мог рассчитывать только на одно, если бы не сделал так. — Ты вынудил меня! — не выдерживаю я. Мой голос разносится по этому белому помещению, нарушая его покой. Только сейчас понимаю, что мы здесь одни. Среди моих неживых двойников. И это, честно говоря, самое желанное место для свиданий в моих предзасыпательных мечтаниях. Это те, о которых вы думаете перед тем, как заснуть, сопротивляясь усталости. Лично я мечтала о свидании в пустой картинной галерее уже год. Надо было намекнуть Максиму, но теперь мне кажется это странным. Как будто бы это место уже занял Лукашев. Нельзя, чтобы он узнал о том, что в своих мечтах я готова на многие неприличные вещи в пустых картинных галереях. — На что ты была способна, когда тебе понравился этот… Максим? — Я думала, что мы закрыли эту тему. — Ты бы не сидела здесь, если бы вы не были вместе. Вглядываюсь через его тёмные глаза глубоко в него самого. Вижу там талантливого фотографа, который ничего не боится, но робеет от одного моего взгляда. Максим, прости меня, пожалуйста, но я ему верю. — Допустим, — отвечаю я. — Так неужели ты сидела, сложа ручки, пока вы не начали встречаться? Неужели ты думаешь, что я могу взять и отдать тебя ему? Я вспоминаю, как расшибала себе колени, чтобы оказаться с Максимом наедине. Как прижималась к нему в коротких шортах на глазах у своих друзей и умоляла поцеловать меня. Как сбегала из дома, чтобы он меня искал и отвозил домой сам. Как же я понимаю тебя, Никита. Он чуть-чуть отодвигает свой стул от моего, чтобы развернуться ко мне полностью. Чтобы смотреть глаза в глаза. Это что-то новенькое. Наверное, с этого момента начинается заготовленная речь. — Крис, по-моему, я уже тысячу раз предлагал тебе второе свидание. Или больше? — Больше, — с улыбкой соглашаюсь я. — Ты хоть раз думала, какую галерею мы можем вместе забабахать? Я смеюсь, и мой смех раздаётся на весь зал, звонко отбиваясь от стен. Но Никита, кажется, не в настроении шутить. — Если бы я мог добиться этого честным путём, я бы это сделал. Потому что я влюблён в тебя окончательно и бесповоротно. И не вижу из этого другого выхода. Тишина. Звенящая тишина. Я не отвожу взгляда от изучающих меня глаз, но замечаю, как Никита робко протягивает руку вперёд и едва-едва касается моего запястья. Он безмолвно спрашивает разрешения, чтобы взять меня за руку уже нормально. И, кажется, он просит разрешения на всю оставшуюся жизнь. — Крис, я почему-то готов на любой идиотский поступок, когда начинаю думать о тебе. Глупо, я знаю. Но ты же сидишь передо мной в пустой галерее. На втором свидании. Спустя три месяца после первого. Мне хочется улыбнуться, но я наоборот становлюсь жутко серьёзной. Не могу же я давать ему ложную надежду. Хотя, именно это я и делала на протяжении всего времени нашего знакомства. Мне никогда не казалось, что у него настолько серьезные намерения. — Никит, тебе не очень повезло, потому что я не могу… ему… изменять. Точнее — кому угодно не могу. Он делает глубокий вдох. — Максиму очень сильно с тобой повезло, но тебе с ним — нет. — Никит, я понимаю, что ты его априори недолюбливаешь, но… — Нет, дело не в этом. Я понимаю, что выбираешь только ты. Я не буду как-то осквернять его честь и достоинство. — Но? — Но он сделал это сам. Без моей помощи. — Никит, чё ты тянешь? — не выдерживаю я и вскакиваю со стула, прерывая контакт наших рук. Я психую, потому что вижу в его глазах страх того, что услышанное ударит меня в это самое сердце. Выбеленное до идеальности и пока не тронутое никем, кроме одного человека. Он встаёт следом за мной. — Я видел его с девушкой. — С какой ещё девушкой? — не понимаю я. — Ну, у неё такие светлые волосы, кожа бледноватая. А, ещё она беременная, — добавляет он. — Алиса… — Кто? — Не важно. Когда ты их видел? И что они… делали? — Неделю назад. Они выходили из поликлиники, а потом пошли в парк. Потом мне нужно было в другую сторону, и я свернул. Если честно, Крис, они выглядели как-то странно. — Как это? — Ну, не знаю. Она была какой-то подавленной, а он пытался её развеселить. — Развеселить, значит. — Крис, мне больно тебе это говорить. Очень. Но мне ещё больнее от того, что он позволяет тебя обманывать. — Так, закрыли тему, — останавливаю Никиту, потому что голова кружится и без этого. Мой пульс и сердцебиение выходят за пределы земной орбиты. Контролировать злость примерно так же сложно, как и вселенскую грусть. Я официально заявляю, что Максим Анисимов ответит и за своё враньё, и за попытку рассорить меня с подругой. Это же надо выгораживать себя и при этом закапывать других. Умно придумано, но не гениально. — Если хочешь уйти — я пойму, — чуть слышно произносит Никита. — Да нет, не хочу уходить. Тем более — у нас договорённость. Не хочу, чтобы родители волновались. — Крис, да я бы не… — Теперь я это понимаю, но если позволишь, то я останусь на открытие. — Конечно! Хочешь посмотреть остальные залы? — воодушевлённо спрашивает он. Наверное, я не особо хочу смотреть остальные залы. А, может, и хочу. Но я соглашаюсь, потому что мне нужно успокоиться. Потому что моё единственное желание сейчас — заявиться на долбанный концерт и разнести там всю сцену. Но я же стремлюсь к взрослым поступкам. Поэтому, Максим Дмитриевич, развлекайтесь хоть с Илоной, хоть с Алисой так, как вам заблагорассудиться, а я тут как-нибудь и с Никитой найду, чем заняться. — Начнём с «Мозга»? — предлагаю я.***
— Она первая начала причитать, что я «похожа на эту молодую леди на фотографии»! — Не знаю. По-моему, ты сама ко всем подходила и говорила об этом. — Эй, нет! — восклицаю я и смеюсь на весь двор. Уже темно, во дворе пусто. Подъездная дверь и прилегающая к ней крохотная часть освещена жёлтой противной лампочкой. И в этом свете я сейчас вижу довольные глаза Никиты, который облокотился на железную дверь и закрыл мне проход домой. Не знаю, как это вышло, но я осталась с ним до закрытия галереи. И это самое лучшее ненастоящее свидание, которое у меня было. — Я пока не могу сделать это, не спросив у тебя разрешения, — говорит он вдруг. — Разрешения? На что? — Чтобы тебя поцеловать. О, нет! Я не думала, что он зайдёт так далеко. Что делать? Что делать? — Никит, я не могу. — Я выбрал слишком мудрую девушку, чтобы влюбиться. В принципе, я и не рассчитывал. Просто высказал желание. — Ну да, ну да, Лукашев. А кто прижал меня в такси к креслу, как будто мы в медовый месяц ехали? — Не знаю, кто. Водитель? — Дурак какой, а! — смеюсь я и толкаю его в плечо. — Машина просто дёрнулась. — По-моему, у тебя кое-что другое дёрнулось. — Вау, ты флиртуешь? — Нет. — Да. — Абсолютно нет. Пропусти меня домой, — говорю ему с улыбкой, но уже, правда, очень хочу сходить в душ, надеть розовую пижаму, укрыться одеялом и высказать Анисимову по телефону, какой же он мудак. Смотрите-ка, уже второй мудак за сегодня. Баланс вселенной — один мудак на один квадратный метр. — Третье свидание организуем через пару-тройку месяцев? — Забились, — отвечаю я и скрываюсь в подъезде. Дверь защёлкивается. Никаких вам поцелуев на прощание и объятий. В ближайший час я ещё официально состою в отношениях с одним противным человеком.***
Розовая пижама, одеяло, кружка чая с лимоном, который заботливо налила мама ровно к тому моменту, когда я вышла из душа. Сегодня её дочь гуляла с Никитой. Сегодня мама довольна до изнеможения. Давлю на кнопку включения телефона и сразу после значка компании вижу нашу с Максимом фотографию. Блевотня какая. Это я про него. Проверяю пропущенные. Три звонка от мамы. Один — от папы (читайте — «ещё один от мамы с папиного телефона»). И всего один — от Максима. Правда? Твоя девушка тут, может, при смерти, а ты остался доволен одним звонком? «Крыыыс, ты рехнулась болеть?», 18:26. «Ладно, как себя чувствуешь?», 19:02. «ОТВЕТЬ Я ВОЛНУЮСЬ», 19:35. «Максим позвонил твоей маме, и она сказала, что вы гуляете с Никитой. ТЫ СЕРЬЁЗНО?», 21:58. «Я ничего не понимаю», 21:58. «Позвони, когда освободишься», 21:59. От «Илона». Вспоминаю, как мама звонила Никите во время нашего «свидания», и мы сказали ей, что, действительно, гуляем вместе. Это было правильным решением в тот момент. Хотя, не знаю, зачем я волнуюсь. Набираю его. Гудок. Я закрываю глаза, но вижу только эту поликлинику, парк и светловолосую Алису. Второй гудок. Открываю глаза и смотрю в темноту. Третий, четвёртый, пятый. Автоответчик читает холодный текст, и в трубке наступает полное затишье. — Значит, так? Пробую ещё и ещё. Сил нет, как хочется поругаться. К шестой попытке я уже не держу телефон около уха — он валяется на подушке и еле слышно гудит. Потом — автоматический голос и тишина. Я уже не знаю, что мне нужно чувствовать. Злость из-за Алисы — раз. Злость из-за его вранья — два. Стыд за то, что свидание с Никитой стало достоянием общественности — три. Раздражение ситуацией в целом и невозможностью дозвониться — четыре и пять. «Я в ббаре. Хваитит знвонить», 00:02. Одуреть можно. Скидываю телефон на ковёр, плюхаюсь на подушку и пытаюсь уснуть. А ты, Максим, иди в жопу.