Искупление

Люди, опасайтесь диванов! Лень, вопреки распространённому мнению, отнимает много сил и формирует особого рода зависимость, избавиться от которой получается лишь у единиц из всех живущих на нашей голубой планете. Раз очутившись в плену мягкого дивана с удобными подлокотниками, вы рискуете обзавестись стокгольмским синдромом и навсегда застрять между маленьких декоративных подушечек. По крайней мере, застрять до той поры, пока у вас окончательно не закончится еда или деньги. Добавьте сюда телевизор, готовый предложить лёгкие, не напрягающие мозг шоу на любой вкус и цвет, и вы получите один из самых коварных дьявольских способов держать человечество под контролем. К сожалению, когда Кроули вернулся от Азирафаэля и упал на диван, он даже не предполагал, что поневоле подсел (или, если говорить начистоту, подлёг) на один из самых опасных наркотиков в мире. В детстве он редко сидел дома, ведь там было решительно нечем заняться. Куда больше ему нравилось бегать по лесу, пугая пожилые парочки, задирать сверстников или воровать яблоки у соседа, чтобы отдать их девочке из дома напротив. Сама девочка его ничуть не интересовала, но у неё можно было списать домашку. Затем он переехал в Лондон, и у него не оставалось ни сил, ни желания расслабляться — работа отнимала примерно десять часов в сутки, а дистанционное обучение — от двенадцати до шестнадцати. Он пропускал приёмы пищи и мало спал, какой уж тут телевизор? После он, наконец, выучился на экономиста, — прóклятая профессия, — и устроился в приличную фирму. Так у него появилось немного свободного времени, которое он тратил в основном на посиделки в баре с Хастуром или же сидел дома в обнимку с бутылкой чего-нибудь убийственно крепкого. Из принципа не брал отпуск, потому что не представлял, чем будет заниматься в отсутствие ненавистной работы, ненавистных коллег и не менее ненавистных приятелей, а умирать со скуки в его планы пока не входило. Даже когда мать Кроули почила в бозе, он собирался отпроситься всего на несколько дней — устроить похороны и найти человека, который займётся продажей дома. Начальство разрушило его планы. «Два года, Кроули, — сморщилась Зева Вульф, чьё имя весьма неплохо отражало характер, однако подчинённые всё равно сочли его недостаточно точным и прозвали её Вельзевул (и ей это нравилось). — Два грёбаных года я каждый день вижу твою кислую рожу, иногда даже в выходные. Бз-заметь, я тебе ничего не говорю, чёртов ты трудоголик. Но, клянусь, если увижу тебя раньше октября, я тебя уволю». Так Кроули и застрял в Тадфилде на целый месяц, и теперь ему было чудовищно, катастрофически, убийственно скучно. Бегать по лесу было не по статусу, сосед оградил свою яблочную рощу огромным забором, и даже девочка давно вышла замуж и переехала. Что ему оставалось? Выпивка и телевизор, и никаких альтернатив. Сперва он сел в кресло, а кресло, как известно, наркотик подскока. А затем случилась попойка с Азирафаэлем. Диван он выбрал в качестве крайней меры — он вернулся домой, мучимый столь сильным похмельем, что не мог по-человечески сидеть, так сильно у него раскалывалась голова. Однако лежать было не в его правилах, потому он дал себе обещание, что это всего на пару часов, а после он встанет и займётся чем-нибудь действительно полезным. Как уже мог догадаться внимательный читатель, своё обещание он не сдержал. Следующие пару дней он думал, что чертовски занят. Фактически, он так и продолжил бездумно пялиться в экран старенького телевизора и размышлять. Не об Азирафаэле, конечно, сдался ему этот склонный к алкоголизму ангелок, а о том, что раз уж он застрял в этом доме чёрт знает на сколько, стоит заняться имуществом. Половину вещей выкинуть, а другую раздать знакомым, проиграть, продать, пропить или в крайнем случае забрать домой, но без лишней сентиментальщины, будь она трижды проклята. Дьявол, если его небольшая квартирка превратится в захламлённый склеп детских воспоминаний, он себе не простит. На здравую идею его натолкнул Хастур, впрочем, он предложил это не из любви и заботы, а только лишь потому, что больше не мог круглосуточно висеть на телефоне и выслушивать нытьё и угрозы обезумевшего от безделья Кроули. Ещё и настрого запретил ему возвращаться в Лондон: «Взял отпуск — так отдыхай, не мешай нормальным людям работать». Кроули от всего сердца пожелал ему сгореть в аду. В конце концов, наркотик всё-таки потерял былую прелесть. Кроули осточертело лежать и смотреть бесконечные шоу про людей весом в шестьсот фунтов, коих по какой-то причине ещё не убило ожирение. Более того, ему даже надоело представлять, как бы он выглядел, если бы запустил себя до такой степени. И святоша. И Хастур. И даже Зева, которую он раздул в своём воображении с особым удовольствием. Тело требовало действий, поэтому Кроули тяжело вздохнул, зевнул и пошёл на кухню — зловеще пожелтевший от времени холодильник был предсказуемо пуст, так что он заправил измученный бездельем организм порцией крепкого кофе с чрезмерным количеством виски. Получившуюся смесь он обозвал «ирландский кофе без лишней херни» и, довольный собой, воздал хвалу своим кулинарным способностям. Между вторым и третьим стаканом виски (на сей раз уже без кофе), в его голове проснулся внутренний голос. И, как подобает внутреннему голосу всякого уважающего себя джентльмена, который не брезгует пить крепкий алкоголь в час дня, он не стал церемониться и сходу рявкнул: «Разберись уже с чёртовыми вещами». Перечить сам себе он побоялся. Сперва Кроули обошёл дом, дабы оценить масштабы предстоящей работы, и устрашился того, насколько огромными они оказались. Что ж, его можно было понять — если вы ни разу основательно не переезжали, вам и в голову не придёт, сколько барахла за долгие годы скопилось в том месте, которое вы считали домом. Магнитики с кошками, привезённые кем-то из дальних родственников, старая посуда, которой никто и никогда не пользовался, учебники, по которым училась ваша давно почившая бабушка, корзина с невесть откуда взявшимися пуговицами, пыльные альбомы с фотографиями, клетчатая скатерть прямиком из пятидесятых, прадедушкины подштанники и, под занавес, бюст Маргарет Тэтчер — Кроули был абсолютно уверен, что его матери всегда было плевать на Маргарет Тэтчер, и он слабо представлял, откуда эта маленькая, но тяжеленная штуковина взялась у них дома. Голова пошла кругом ещё на осмотре первого этажа, а ведь оставался второй — там располагались спальни, и он правда не хотел знать, что в них творится. Он вышел во двор, уселся на ступеньки и закурил. Курил он редко, только в те моменты, когда стресс достигал пика. Скажем, однажды он работал с инфернально глупыми клиентами, которым вдобавок требовалось разжёвывать буквально каждую мелочь. Для достижения успеха Кроули пришлось использовать красочные презентации, а когда не сработало и это, он призвал всё своё актёрское мастерство и вполне достоверно изобразил падение графиков акций в лицах (своём и попавшегося под руку маркетолога Лигура). Работая сквозь пот и слёзы по шестнадцать часов двенадцать дней подряд, он добился заметных подвижек, но вместо премии получил от Вельзевул строгий выговор за проволочки, — и даже тогда он не сразу потянулся к спрятанному в бардачке портсигару «Davidoff», а только после того, как увидел под дворником любимой девочки штраф за неправильную парковку. Так или иначе, нынешняя ситуация извела его куда сильнее, чем тот эпизод. Превозмогая вновь нахлынувший приступ лени, он поднялся на ноги, погладил Бентли по холеному боку, проворковал: «Прости, дорогая, папочка сегодня выпил», и пошёл в сторону магазина пешком. Ему был нужен виски (две, а лучше три бутылки) и коробки. Много коробок. Чертовски много коробок, в которые он утрамбует весь ненужный хлам, чтобы вывезти его на свалку. Вот так просто и радикально, и никаких тебе муторных сортировок. Возможно, он оставит себе альбом с фотографиями и те красивые коньячные бокалы. И серебряные ложки — у матери ведь были серебряные ложки, которые она вечно прятала от гостей. Ещё имеет смысл забрать пару старых книг, которые можно продать втридорога какому-нибудь букинисту… или отдать Азирафаэлю. Тому самому, — лёгок на помине! — в которого Кроули только что практически врезался. — Мать твою, ангел, смотри, куда идёшь! Ангел поднял голову, уставился на Кроули круглыми от удивления глазами и помотал головой. — Прости, задумался. Здравствуй, Кроули. Кроули пристально оглядел его с ног до головы и вдруг понял, что, несмотря на спокойный голос, Азирафаэль, мягко скажем, был рассержен. Между нахмуренных бровей пролегла морщинка, пухлые губы сжались в тонкую полоску, а ещё он сопел так, будто только что дозвонился в Головной Офис и узнал из первых уст, что Бога нет. — Что-то случилось? — спросил Кроули быстрее, чем успел задуматься, чем для него обернётся этот, казалось бы, невинный вопрос. — Ничего, — буркнул ангел. — Всё в порядке, я в порядке, я просто… чёрт, как же он меня достал! — Кто? — Гавриил! — Архангел? — Боже, нет! Начальник. Если честно, Кроули ничему бы не удивился. — Так, а ну-ка пойдём, — приказал он. Азирафаэль не сильно сопротивлялся, когда его крепко ухватили под локоть и отвели в магазин. На вопрос: «Что будем пить?» с обречённым видом ткнул пальцем в бутылку скотча, а после, оказавшись дома у Кроули, без лишних слов уселся на диван и прилежно сложил ухоженные ручки на коленях. — Рассказывай, что у тебя там за проблемы с начальством. Наверное, Кроули действительно сошёл с ума, ведь, в сущности, какое ему было дело до проблем белых ангелов? Пускай они неплохо провели время, но Азирафаэль мог бы остаться хорошим воспоминанием, а не втискивать себя в чужую и без того полную проблем жизнь. Быть кем-то вроде развлечения на одну ночь, пускай и без секса, так даже пикантнее. Только Кроули прекрасно понимал (хотя и никогда бы не признал этого вслух), сколь сильный психотерапевтический эффект на него оказал их прошлый разговор, а потому чувствовал, будто должен отплатить той же монетой. Он разлил скотч по стаканам и протянул один окончательно поникшему Азирафаэлю. — Отец Гавриил, он… бизнесмен, в некотором роде. Мы с ним часто спорим о том, как нужно вести дела. — Прямо так и спорите? — ухмыльнулся Кроули. Если честно, он слабо представлял, как это неземное существо может дать кому-то отпор. Позже он поймёт, насколько ошибался и, может статься, даже признает свою ошибку, но прямо сейчас он пребывал в блаженном неведении, а потому не без удовольствия представлял, как раскрасневшийся ангелок топает ногой и тщится повысить голос на непосредственное начальство. — В основном он делает мне выговоры, а я молчу, — сдался Азирафаэль. — Знаю, я не должен на него злиться, особенно в храме Божьем, но он такой… мудак. Ругательство из его уст, к тому же произнесённое трагическим шёпотом, одновременно умиляло и смешило до колик. Кроули бы обязательно расхохотался, но грустное выражение ангельского лица вынудило его сохранять серьёзную мину. Если у него и дрогнули уголки губ, Азирафаэль так этого и не заметил. — Как типично для начальства, — сказал он. — И в чём вы не сошлись? — Иногда мне кажется, его больше интересуют пожертвования, чем люди. Кроули едва не ляпнул: «Естественно», что, скорее всего, довело бы Азирафаэля до нервного срыва. — Он не понимает, что некоторым людям просто нечем платить. Ты когда-нибудь видел миссис Уильямс? Если она внесёт три фунта, ей будет нечего есть. А он хочет увеличить показатели до пяти! — И как он собирается их увеличивать? Пожертвования — это ведь добровольная вещь. — Ну разумеется! Ему нужно чудо Божье, не иначе. В последние годы цифры значительно упали, и он из-за этого очень сердится. — А почему они упали? — Молодые люди не слишком охотно ходят в церкви, сам понимаешь. Некоторые и вовсе разъезжаются в крупные города сразу же после окончания школы, а мы… а к нам ходят в основном старики и дети. — Неплатёжеспособные категории населения, ясно, — вздохнул Кроули. — Твой Гавриил прав, если не трясти со старух деньги, его бизнес прогорит. — Но церковь — это не бизнес! — вскинулся Азирафаэль. — Как ты можешь такое говорить?! Разве ты не понимаешь, что Бог — это… — Не заикайся про Бога, — рявкнул Кроули. — Но… — Заткнись и послушай! Я не говорю, что он поступает правильно с моральной точки зрения… — Это бесчестно и аморально! — перебил возмущённый до глубины души святоша. — Аморально, да… но с точки зрения бизнесмена, это единственный расклад, при котором ваш приход не прикроют, как экономически невыгодное предприятие. Уж ты-то должен знать, что расходы на ваши ритуалы больше, чем кажутся, и это я молчу про аренду, реставрацию помещения и зарплаты вам, святошам. У вас даже нет собственного магазина! А жаль, мне нравятся магазины… — Допустим. Допустим, у церкви и правда нет денег. Но причём здесь люди?! Вымогать у одиноких стариков всё до последнего пенса — это же против того, что сказано в писании! А чёртов Гавриил, он не хочет даже слушать! Сказал, если не будет денег — виноват буду я, понимаешь? Говорит: «Требуй лично с каждого! Если не внесут пожертвование, пригрози адом», а я… я… Кроули, право слово, не выдержал — сгрёб несчастное, доведённое едва ли не до истерики, существо в охапку и неуклюже погладил по мягким волосам. Ангел крепко обнял его в ответ и замолчал. Вроде как, начал потихоньку успокаиваться, и то к добру. — Хочешь, я твоему отцу Гавриилу морду набью? — Не надо, — тихо пробормотал ангел куда-то в шею Кроули. — Я сам справлюсь. — Справишься, как же. — Справлюсь, вот увидишь! Ну всё, пусти, мне нельзя… нам нельзя… — Нельзя — что? Я ведь ничего не делаю. Азирафаэль не нашёл, что возразить, но всё равно вывернулся из объятий и вновь чинно уселся на своём краю дивана. Кроули закатил глаза и залпом допил скотч. — Давай я с ним хотя бы поговорю. Какого чёрта он к тебе пристаёт? — Не вздумай! — отрезал Азирафаэль. — Ты даже не представляешь, что он может сделать! — Что, предаст меня анафеме? — саркастично ухмыльнулся Кроули. — Какой ужас. — Нет, скорее, превратит мою жизнь в ад на земле… — Сомнительно. Ты-то причём? — Он видел нас. Помнишь, когда мы… гуляли. — Гуляли? — Гуляли! Кроули не выдержал и расхохотался. Ангел несмело улыбнулся, но быстро поддался внезапно нахлынувшему веселью, вспомнив, как они фланировали с одного края деревни на другой, лишь бы один из них не потерялся по дороге. — Надеюсь, он не подумал ничего такого? — Что? О, нет, нет-нет. Просто сказал, что ему не нравится, что я связался с каким-то… ну… — Кем? — Гомиком. — Ясно. Стоп, а как он… — Походка. — Понятно. Пошёл он в задницу. — Согласен, — мягко улыбнулся Азирафаэль. Дальнейший разговор свернул в более мирное русло, чему каждый из них был несказанно рад. Пару дней спустя Кроули, воровато озираясь по сторонам, пытался покинуть церковь незамеченным. Шанс, что его ангел окажется здесь в неурочное время, был мал, но закон Мёрфи — это такая вещь, которая рано или поздно настигает любого смертного, притом делает это в самый неподходящий момент. Разумеется, он заметил копошащегося у входа Азирафаэля слишком поздно, и, разумеется, тут же попытался слиться со стеной, но чёртов Гавриил как назло высунул нос из своего кабинета и пророкотал: — Мистер Кроули, ещё раз спасибо за идею! — Кроули? — нахмурился ангел, озираясь по сторонам. Таиться и дальше было бессмысленно, поэтому он вышел на свет божий, явив своё великолепие и той, и другой стороне. — Обращайтесь, — кивнул он Гавриилу и помчался к выходу из церкви. Ангел подобрал полы одеяния и побежал за ним. — Идею? Какую идею?! Что ты, чёрт возьми, натворил?! Кроули резко затормозил, придержал Азирафаэля, чтобы тот в него не врезался, и, сдвинув очки на самый кончик носа, широко улыбнулся и многозначительно сказал: — Печенье. — Что? Какое печенье? Кроули, твою мать, не уходи так быстро, я за тобой не успеваю! — Для святоши ты слишком много ругаешься. — Я потом покаюсь, ничего страшного. — Угу, так вот, как это работает. — Кроули! Азирафаэль надулся, совсем как в старые добрые времена, однако оскорбляться и сбегать под крылышко к Гавриилу почему-то не спешил. Он так настойчиво шёл следом, что Кроули почувствовал неподдельное восхищение — в наше время сложно встретить человека, отвязаться от которого едва ли не сложнее, чем сбежать от разъярённой Зевы. — Объясни мне, какое ещё печенье?! Кроули снова остановился, закатил глаза и всплеснул руками. Если честно, он даже не представлял, что ему делать с этим существом: признаться в бесконечной любви к его наивности? Стукнуть чем-нибудь тяжёлым по голове? Перестать дразнить? — Имбирное, блин. Не знаю. Обычное печенье. Или пироги. Моя мать пекла просто отвратительные яблочные пироги. — Кроули! — Я поговорил с Гавриилом. Вы теперь принимаете выпечку в качестве пожертвований. Деньги есть не у всех, а немного муки, сахар… чего там ещё нужно, — это у любой уважающей себя старушенции имеется. — О! И… что дальше? — Это всё можно продавать втридорога, глупый ангел. Домашняя выпечка, благословлённая святым отцом — вы будете зарабатывать больше, чем девочки-скауты! — Но... кто будет заниматься продажей? — Ты. — Я?! Почему, Бога ради, этим должен заниматься именно я?! — Потому что тебе хрен откажешь. Ты мёртвого достанешь. Вяло переругиваясь, они дошли до дома Кроули. Он честно пригласил Азирафаэля зайти, но тот сказал, что ему ещё нужно прибраться в церкви и подготовить проповедь на завтра. — Получается, ты сделал доброе дело, — улыбнулся он напоследок. — Я? Что? Не-ет. Нет-нет-нет, я всего лишь предложил твоему начальнику бизнес-модель на ближайшие пару месяцев. — Нет, ты сделал доброе дело! Я не буду трясти прихожан, а Гавриил не будет трясти меня. Все счастливы, и никаких последствий. — Ты волен думать, как тебе угодно, ангел. Но учти — через полгода до Гавриила дойдёт, что в лавке при церкви можно продавать не только печенье, и тебе потребуется много сил, чтобы собственноручно, без помощи Христа, изгнать торгующих из храма. — Кроули! Кроули торжественно ухмыльнулся и захлопнул входную дверь, плюхнулся на диван и закинул руки за голову. Теперь он чувствовал, что действительно заслужил небольшую порцию лени под соусом из тупых телешоу для домохозяек.