Искупление

Кроули умирал со скуки. Смотреть глупые шоу надоело, пить — тоже, а чем ещё можно заняться в глухой деревне, он не представлял. Чтобы разнообразить рутину, он даже прочитал пару книг, но у его матушки всегда был весьма специфический вкус, поэтому в её книжном шкафу мирно сосуществовали Библия, «Вопль» Гинзберга, «Кулинарные рецепты на каждый день», где было целых три вариации проклятого яблочного пирога, и брошюры с крайне интригующими названиями в духе: «Сто способов вылечить подагру. Методы народных целителей». Кроули сдался на пятом. В какой-то момент он задумался, не выбраться ли ему в Лондон. Останавливало его сразу несколько факторов: М25, поистине мерзкая погода и подозрение, что он не найдёт в себе сил вернуться обратно, даже ради ангела, с которым он весьма быстро и крайне неплохо сдружился. Да и ехать в город всё равно было не к кому. Вельзевул стойко выдержала около трёх минут напряжённого разговора прежде, чем прожужжать о том, как сильно Кроули её бз-заебал и бросить трубку, а Хастур и вовсе прикинулся автоответчиком (хотя он так и не смог разобраться, как его настроить, и об этом знали все, кто был знаком с ним дольше пяти минут). Надежда на приличный уикенд таяла на глазах. Кроули скормил ныне бесполезный телефон дивану, без сожаления глядя, как он проваливается между декоративных подушечек в самое нутро главного изобретения Сатаны, и со вздохом вернулся к разглядыванию свежего выпуска местной газеты, которую каждое утро подбрасывал в его почтовый ящик чёртов упрямый почтальон. Не то, чтобы Кроули всерьёз собирался читать этот бездарный образец журналистской мысли, — вернее, её отсутствия, — просто у него не было альтернатив, а колонка объявлений так и пестрила глупостью и дурновкусием. Вот, к примеру: «Потерялась собака, кличка Адская Гончая. Нашедших просьба позвонить по указанному номеру», на фотографии миленький пёсик размером со среднюю кошку. «Школа современных танцев «Танцуй сюда», — боже, как смешно и оригинально, — приглашает всех желающих посетить бесплатное занятие…» Кроули усмехнулся, представив, как лихо отплясывает нечто среднее между диско и танцем на пилоне в компании Лигура и Хастура, и обречённо пробубнил себе под нос: — Кажется, я схожу с ума. Ещё и сам с собой разговариваю, докатился… Ему определённо стоило развеяться. В будний день в тошнотворно приторном Тадфилде было относительно тихо и спокойно. Скорее всего, дело было в нависших над городком свинцовых тучах, мрачный вид которых заставил местных жителей попрятаться по домам. Кроули они ничуть не напугали — в конце концов, он сменил лёгкий пиджак на стильную кожаную куртку и даже захватил с собой зонт, а выражение его лица было куда мрачнее самых страшных туч. Мучимый скукой, порождённой одиночеством, он добрёл до своего любимого винного и даже заглянул в кондитерскую, из которой всегда доносился божественный запах свежей выпечки, и, отягчённый выпивкой и пирожными, собирался идти домой, но вдруг заметил вдалеке чертовски знакомую кучерявую ангельскую голову. Азирафаэль, что в последние несколько дней не заходил в гости, сославшись на чрезмерное количество работы, сидел на газоне около прудика и бездумно швырял в несчастных откормленных уток хлебом. Кроули подошёл и молча уселся рядом, для верности положив коробку с пирожными прямо на его колени — конечно, он покупал их себе, но ангелу они были явно нужнее. — О, Кроули. Это ты. — Ты ждал кого-то другого? — Нет! Что ты, нет… А ангел-то пьяненький, — понял Кроули, приметив не только расфокусированный взгляд подозрительно покрасневших глаз, но и пустую бутылку из-под вина, ненадёжно сокрытую от глаз людских тщедушным по осени кустом. И одеться по погоде чёртов святоша даже не подумал — как вышел из своей церкви в одной хламиде, так и уселся у самой кромки воды. — И давно ты тут? — Наверное… не имею понятия, честно говоря. Забыл часы дома. — Сейчас четыре. — Вот как. Значит, давно. Кроули с крайне многозначительным видом закатил глаза и, сняв свою куртку, накинул её ангелу на плечи. Тот только вздохнул и подтянул колени поближе к груди, почти уткнувшись носом в источающую неземные ароматы коробку. — У тебя что-то случилось? — аккуратно поинтересовался Кроули. — Да. — Просто «да» и ни слова больше? — Не здесь. Как будто кто-то, кроме уток, мог подслушать их разговор. Вероятно, каждый из ныне живущих на планете людей хотя бы раз попадал под такой ливень, от которого не спасает ни дождевик, ни самый качественный и дорогой зонт, ни даже комплекс этих мер. Вода льётся с неба с таким остервенением, будто пытается смыть плоть с костей, порывы ледяного ветра хлещут в лицо, выворачивают спицы зонта и так и кричат несчастному прохожему: «Тебе здесь не рады, проваливай!» Поистине прозорливые люди, что предсказывают надвигающуюся грозу при помощи карт Таро, маятника или гаданий на артритных коленях, заблаговременно отменяют все встречи и мероприятия и запираются дома; иные же — те, кто прислушивается к совершенно бесполезному прогнозу погоды, точность которого зачастую ниже, чем у вышеупомянутых Таро, горько сожалеют о своём решении выйти на улицу, а оказавшись в четырёх стенах, обсыхают до самого вечера. Первая капля такого ливня стукнулась о затылок Кроули в тот самый момент, когда он положил руку на плечо Азирафаэля и сказал: «Пойдём отсюда». Ангел послушно поднялся с земли, не забыв забрать с собой пустую бутылку и оправить одежду, прижал коробку с пирожными к груди и нырнул под зонт к Кроули. Дождь усиливался, в небе сверкнула молния, за ней последовал и первый раскат грома. — Быстрее, ангел. Ангел слегка пошатывался и не мог идти быстрее, а потому дорога до дома заняла около пятнадцати минут вместо положенных пяти. К этому моменту их обоих можно было выжимать, а надежда провести выходные без простуды рухнула, как экономика Венесуэлы. Злой, как чёрт, Кроули вылил воду из ботинок, тщетно попытался сложить сломанный порывом ветра зонт и крепко выругался себе под нос. Азирафаэль дрожал от холода, кутаясь в насквозь промокшую куртку, и выглядел невероятно несчастным. — Вот и приспичило тебе напиваться и страдать именно сегодня! Не мог хотя бы приличный день выбрать — нет же, надо обязательно попасть под ливень. Дьявол, да не стой ты столбом, раздевайся! Ванная на втором этаже, направо до конца коридора. — Лучше ты иди первым, мне… нормально, — челюсти Азирафаэля предательски клацнули друг о друга. — Прости меня. — Что? — Прости, что я тебя в это втянул. — О, да заткнись ты… — И — спасибо. Я всегда знал, что в глубине души ты хороший человек. Кроули не выдержал — схватил ангела за плечи, впечатал его в стену и грозно зашипел в лицо: — Заткнись! Я — не хороший! Я какой угодно, только не хороший! Я не потерплю… Азирафаэль прервал его гневную тираду простым и доступным любому смертному способом — он потянулся и поцеловал его, сперва целомудренно, а затем, войдя во вкус, разомкнул пухлые губы и впустил язык Кроули в свой рот. Всё закончилось слишком быстро — где-то в гостиной зазвонил позабытый между диванных подушек телефон, и ошарашенный Кроули на автомате дёрнул головой и сделал пару шагов назад. — Ты… — он предпринял априори безнадёжную попытку собраться с мыслями и спросил: — Что это было? — Я хотел вспомнить, каково это — целоваться с человеком, которого любишь. — О чёрт. — Прости. — Ангел, иди уже в ванную, бога ради! Или ты хочешь заработать воспаление лёгких?! Азирафаэль виновато потупил взгляд, торопливо стянул промокшую обувь, повесил чужую куртку на крючок и скрылся на втором этаже. Кроули зарычал от бессилия. Всё, что он мог сделать — это поправить предсказуемо вставший член в промокших насквозь штанах и отыскать чёртов телефон, который в кои-то веки помог ему сохранить крупицу благоразумия. Не случись этого, он бы разложил святошу прямо в коридоре. Как оказалось, звонил Хастур, притом не единожды. — Ты охерел не брать трубку? — рявкнул он вместо приветствия. — А ты не охерел прикидываться автоответчиком? — Завали. Это потому что я тебя ненавижу, — ответил он. А затем резко расхохотался: — Пляши! Полчаса назад ты вступил в право собственности, наследничек! — Как? — опешил Кроули. Когда они созванивались в прошлый раз, Хастур ныл, что в их ситуации сделать всё быстро не получилось бы даже у чёртовой Королевы, и ждать придётся вечность, если не все две. — Твой банковский счёт облегчился на три крупных взятки, но это сработало. — Я говорил, что ты лучший адвокат в мире? — Да, но можешь повторить ещё разок. — Ты лучший адвокат в мире. Но как человек ты, конечно, говно полное. — Спасибо, милый, ты тоже неотразим. Кстати, Зева передаёт привет. Из трубки послышалось характерное жужжащее: «Пошли на хуй оба, бз-заебали». Кроули вздохнул — не то с облегчением, не то с сожалением, пятьдесят на пятьдесят. — Значит, я выставляю дом и возвращаюсь в Лондон. — Лучше поселись там. Уверен, мисс Вульф готова платить тебе зарплату, лишь бы и дальше не видеть твою рожу. — Не-а, за такое я потребую надбавку. Ладно, мне пора. — В смысле, пора? Ты же там спиваешься в гордом одиночестве. — У меня гости. — Снял очередного идиота? — Не твоего ума дело. — Ладно. Не звони мне больше, я планирую пить всё, что подвернётся под руку до самого утра, а потом поджечь чью-нибудь машину. — Удачи. Кроули повесил трубку и, раздеваясь на ходу, поднялся на второй этаж — ему ещё нужно было переодеться в сухое и найти что-нибудь для чёртова святоши. Который будто специально весьма своевременно вышел из ванной, минималистично завёрнутый в одно чёрное полотенце. Кроули сцепил зубы и сделал вид, что ему всё равно. — Идём, подберём тебе какую-нибудь одежду. Когда Кроули вышел из душа, где не столько мылся, сколько яростно передёргивал от безысходности, Азирафаэль сидел на диване в гостиной и читал вытянутую наугад книгу (ему как назло попались «Дикие мальчики» Берроуза, тот самый опус, который в своё время изменил жизнь Кроули и, возможно, привёл его в ту точку, в которой он сейчас находился). Ангел бледнел, краснел и в целом выглядел крайне комично в трениках и футболке с Queen и с этой книжкой в руках. — И как тебе Берроуз? — Это мерзко, — резюмировал он. — Тебе правда нравится литература такого толка? — Нравилась, когда мне было четырнадцать. Вообще, это книга моей матери. — Быть не может! Я помню её, она приходила к нам в церковь, такая милая приличная женщина… — Чему ты удивляешься? У всех свои скелеты в шкафах. В молодости эта «милая приличная женщина» хипповала. Потом, когда я подрос, она опомнилась и хотела выкинуть всё компрометирующее, но я стащил пару книг и припрятал под кроватью. Там всегда был такой бардак, что она нашла их только после того, как я съехал. — Ясно. Кроули с сожалением посмотрел на несчастные, побитые жизнью пирожные, которые Азирафаэль заботливо переложил на тарелку, и привычным жестом заядлого алкоголика потянулся за бокалами. — Так что, может, расскажешь мне, какого чёрта тебя понесло созерцать природу? — Меня… довели, — нехотя признался ангел. — Да я понял. Опять Гавриил чудит? Азирафаэль вздохнул и покачал головой: — Я сам виноват. — Не верю. — Нет, правда. Я затронул вопрос, которого не стоило касаться. По крайней мере, не с ним. — Что ты у него спросил? — просипел Кроули. Он подозревал, что знает ответ, но ему нужно было удостовериться в том, что его ангел действительно оказался настолько глуп. — Не важно. — Что ты у него спросил? — Спросил, может ли священник связать жизнь с человеком своего пола. — Блядь. Ты вообще чем ду… — Я знал, что он ответит. Просто хотел убедиться, что всё настолько плохо, как я думаю. — И?! — Оказалось, всё ещё хуже. Он пообещал, что напишет в… вышестоящие органы, если ещё хоть раз увидит нас с тобой вместе. — Ну разумеется. Пусть пишет, мне даже интересно, что ему ответят — едва ли «вышестоящие органы» стоят превыше британских законов. В следующий раз можешь обмолвиться, что мы живём не в четырнадцатом веке, и теперь не только гей может стать священником, но даже женщина, — он ухмыльнулся. — Даже женщина! Его точно инфаркт хватит. Азирафаэль будто пропустил всю его вдохновенную тираду мимо ушей: — Кроули, я клянусь, я ни словом о тебе не обмолвился! — Я верю, ангел. Знаешь, моя мать всегда говорила, что я — та самая плохая компания, с которой не стоит связываться, так что, может, твой Гавриил в чём-то прав, — он мрачно ухмыльнулся и едко добавил: — Я тебя испортил. — Нет. — Нет? — Нет. Я думаю, всё, что он сказал — бред консервативного шизофреника. — Дьявол, мой мальчик, наконец, подрос! — Боже, Кроули, прекрати вести себя так! — Как? — Язвить. Азирафаэль снова смотрел на Кроули такими большими и честными глазами, что ему на целую долю секунды стало по-настоящему стыдно. — И что ты теперь будешь делать? — Не знаю, — ответил ангел. — Я бы хотел попробовать пожить по-другому. Так, как я хочу. Кроули рано обрадовался — если восторженный мальчик, верящий всему, что скажут «взрослые», действительно вырос, то только до того самого этапа подросткового возраста, когда хочется делать всё наперекор тому, что эти пресловутые «взрослые» сказали. Теперь ему стало кристально ясно, откуда взялись все эти робкие признания в любви и пылкие поцелуи, и от этого понимания внутри что-то оборвалось и мучительно издохло. Благо, ему удалось сохранить лицо и даже ухмыльнуться: — Ну попробуй, — ответил он. — С тебя не убудет. Найдёшь себе кого-нибудь, а там, глядишь, твой Гавриил и смирится. — Скажи, почему это не можешь быть ты? — Я? Причём здесь я? — Ты меня хочешь — я же вижу, как ты на меня смотришь, когда напиваешься и перестаёшь себя контролировать. Так почему нет? Кроули тяжело вздохнул и спрятал лицо в ладонях. Когда он возвращался в чёртов Тадфилд, ему и в голову не приходило, что в этом тихом городке, больше похожем на деревню, на его плечи свалится столько проблем, главной из которых станет ангел — милый улыбающийся ангел, что по своей наивности путает привязанность (и возможно немного страсти) с любовью. Тот самый ангел, который давеча заявил, что не смог поцеловать девчонку, потому что не любил её. Тот самый ангел, который ещё на прошлой неделе всерьёз переживал, не согрешил ли он, случайно сходив на «свидание». А теперь он вдруг решил пуститься во все тяжкие из чувства протеста. Таким образом Кроули встал перед выбором — причинить боль этому светлому существу сейчас, пока не стало слишком поздно, или причинить ему боль чуть позже, когда они всё-таки переспят. — Тебе списком или ограничимся только моим твёрдым нет? Азирафаэль поднял на него глаза и ответил: — Списком, пожалуйста. Я хочу знать причины. — Ну, внимай. Я пройдусь по основному, но если тебе будет мало, я могу накинуть ещё пару пунктов. Во-первых, я скоро отсюда уеду, скоро — это в течение недели, и едва ли я смогу приезжать на выходные с моим нестабильным графиком. Во-вторых, я абсолютно не тот человек, с которым можно построить долгосрочные моногамные отношения. Уж не знаю, чего ты про меня напридумывал, но ещё ни один идиот не смог выдержать мой дьявольский характер дольше полугода. В-третьих, ты путаешь похоть и любовь — если я хочу тебя, это не значит, что я тебя люблю. В-четвёртых, если ты снова передумаешь и решишь, что плотские утехи — не твоя стезя, ты будешь винить себя до конца жизни. Я не могу так с тобой поступить. Настал критический момент, когда Азирафаэль был обязан сдаться, обречённо кивнуть и либо уйти навсегда, либо схватиться за остатки вина, как за соломинку, способную спасти их пошатнувшуюся дружбу. Вместо этого он сделал то, чего Кроули по своей наивности совершенно не ожидал — он дал отпор. — Если ты не можешь остаться здесь, я могу переехать в Лондон — это во-первых. Во-вторых, я уже шесть лет терплю брюзжание святого, мать его, отца Гавриила, и, в отличие от тебя, он никогда не казался мне хоть сколько-нибудь приятным человеком. В-третьих, всё, что ты для меня сделал — это водил на не-свидания, успокаивал и развлекал, помогал и приносил добро и радость. Ты не попытался совратить меня, даже когда у тебя была возможность, так что, боюсь, это не очень-то похоже на похоть. В-четвёртых, ты слишком много на себя берёшь. Обещаю — если я передумаю, это будет только моя проблема. Едва ли не впервые в жизни Кроули не знал, что возразить. Пока он думал, с какого конца начать приводить контраргументы, Азирафаэль взял его за руку и сказал: — Я не прошу тебя меня любить. Просто трахни меня. Пожалуйста. Если бы на месте Азирафаэля оказался кто-нибудь другой, Кроули бы не задумываясь разложил его прямо на этом диване. Его чертовски заводило, когда его просят (а в идеале умоляют), но несмотря на то, что тело отреагировало вполне нетривиальным и понятным образом, в этот раз он испытывал только одно чувство — злость. Он не понимал, почему ангелу так сильно хочется испортить себе жизнь, как не понимал, почему из всех людей мужского пола, коих было предостаточно на их грёбаной планете, он выбрал именно его. Впрочем, он слишком устал убеждать себя в чём бы то ни было — он действительно хотел Азирафаэля, а потому, наконец, сдался. — Хорошо. Но ты будешь делать ровно то, что я говорю, не больше и не меньше. Ты меня понял? — Я согласен. — Тогда иди за мной. Кроули чувствовал себя последней сволочью, пока вёл его в спальню. Он ведь прекрасно знал, чем это всё закончится, но не собирался сглаживать углы — наоборот, хотел заострить их, сделать так, чтобы Азирафаэлю не понравилось быть с ним. Он приказал ему раздеться. Ангела, казалось, совершенно не смущали ни бардак, ни скомканное постельное бельё, ни даже плакат с изображением Меркьюри, ощерившийся на него с противоположной стены. Он уселся на кровать и принялся методично избавлять себя от одежды, с присущей ему скромностью начав с носков. — А ты? — Что — я? — Ты не будешь раздеваться? — Нет. Азирафаэль удивлённо уставился на него и даже улыбнулся, решив, что это какой-то розыгрыш, однако мрачный взгляд Кроули быстро дал ему понять, что всё предельно серьёзно. — Раздевайся, — повторил Кроули. Ангел стянул футболку, безотчётно пригладил растрепавшиеся ещё не до конца высохшие волосы и замер в нерешительности. Он знал, что от него требуется, но не был до конца уверен, что действительно справится. — Что ты хочешь, чтобы я сделал? — спросил он севшим голосом. — Чтобы ты подрочил. Теперь до него, наконец, дошло, что ответных ласк не последует, а ещё — что Кроули даёт ему последнюю возможность сбежать. Однако на сей раз он с присущим ему упрямством решил действовать до конца. Он выпутался из штанов и белья, аккуратно сложил их в одну стопку с футболкой, закрыл глаза и сжал полувставший член в кулаке. В его движениях не было ни грамма наигранной чувственности, свойственной всем предыдущим партнёрам Кроули. Ему было абсолютно не важно, как это будет смотреться со стороны или сколько он продержится, он просто хотел кончить, чтобы доказать что-то им обоим. — О чём ты думаешь? — спросил Кроули. Ангел остановился и медленно открыл небесно-голубые глаза. — О тебе. Кроули вдруг почувствовал, будто внутри него вспыхнуло пламя. Жар окутал не только его член, хоть от такого зрелища он и поднялся, а всё его существо — вместе с мозгом, сердцем и даже не существующей душой. — Можешь остановиться, — сказал он. — Но я не… — Хватит. Ангел послушно убрал руку и замер, в ожидании нового приказа. — Подойди. И Азирафаэль подошёл почти вплотную и коснулся мягкими пальцами лица Кроули, но так и не потянулся за поцелуем. Кроули огладил его плечи и слегка надавил, заставив его опуститься на колени. Повозился с ширинкой, вытаскивая мучительно ноющий член и не сдержал стона, когда ангел без слов и понуканий взял его в рот. Он собирался предупредить, что совсем недавно кончил в дýше, а потому второй заход будет долгим, муторным и не слишком красивым, но к его удивлению он довольно быстро понял, что поплыл от этих робких и неумелых, но таких искренних движений. Оказавшись почти на грани, он отстранился и помог окончательно смутившемуся Азирафаэлю подняться, а затем уложил его на кровать, мстительно скинув аккуратную стопочку одежды на пол. Улёгся сверху, потёрся своим членом о чужой и обхватил их оба рукой. Им не потребовалось много времени, чтобы кончить — пытаясь не закричать, Кроули вцепился зубами в мягкое ангельское плечо, а финальный стон Азирафаэля утонул в очередном раскате грома. Они лежали, пытаясь отдышаться и прийти в себя, и ангел улыбался — тепло и солнечно, совсем как раньше. Это было неправильно. Ему не должно было понравиться. Если уж на то пошло, им обоим не должно было понравиться. — Всё-таки, ты слишком много думаешь. В следующий раз всё будет так, как скажу я, — пообещал Азирафаэль, целуя Кроули в уголок губ. Только следующего раза не случилось — на следующее же утро чертовски своевременная Вельзевул позвонила и сообщила, что после махинаций Хастура их организации грозит тотальная проверка, поэтому отпуск отменяется и начинаются трудовые будни. «Ты ж-же не хочешь, чтобы я тебя уволила?» — сердито прожужжала она в ответ на его попытки оттянуть неизбежное хотя бы на несколько дней. Быть уволенным Кроули не хотел, как не хотел и покидать чёртов Тадфилд. Он долго мялся прежде, чем объяснить Азирафаэлю суть вещей, но его ангел действительно вошёл в ситуацию и всё понял — он не стал ни о чём спрашивать, лишь с тоской проводил взглядом Бентли, мчащую вперёд по пыльной дороге. Вот теперь Кроули в полной мере почувствовал себя последней сволочью. И впервые в жизни он этим не гордился.