Жизнь и честь / Life and honor

Очередной рутинный объезд окрестностей не предвещал ничего из ряда вон выходящего — до тех пор, пока Джейме и Манс не наткнулись на четыре обезображенные головы, насаженные на копья. У каждой находки на месте глаз зияли дыры. Джейме соскользнул со спины Пестрянки и подошел поближе, уже догадываясь, что ему вот-вот предстоит утвердиться в своих худших подозрениях. Он видел эти головы прежде… На плечах дозорных из отряда, что лишь накануне утром отправился за Стену. Правда, самих тел поблизости не было, как и следов крови. Этих бедолаг, видимо, убили где-то в другом месте, а головы притащили сюда, к хоженой тропе, в расчете на то, что разведчики уж точно не пройдут мимо. Нечего было и гадать, чьих это рук дело, — Плакальщик разве что не подписался под своим творением. Джейме даже не потрудился вслух делиться таким очевидным умозаключением, выразившись вместо этого коротко и емко:       — Вот же гребаная срань.       — Золотые твои слова, — Манс тоже спешился и встал рядом, мрачно разглядывая головы. А ведь вылазка должна была пройти без особенных трудностей. Все началось с ворона, который принес известие от клана Норри: налетчики-одичалые убили нескольких горцев, а лошадей и оружие забрали. Подобные донесения приходили в последнее время часто. Дозор порой предпринимал запоздалую попытку задать острастку распоясавшимся разбойникам — если те умыкали что-нибудь очень уж ценное. Через неделю-другую посланный в погоню отряд возвращался — само собой, с пустыми руками. Как же легко Плакальщик нас раскусил. И ведь точно знал, гад, где поджидать. Джейме повернул к себе ближайшую голову, потянув за волосы, и присмотрелся внимательнее. Стоило ему узнать мертвое лицо, как съеденный завтрак немедленно попросился наружу. Этого мальчишку не старше четырнадцати-пятнадцати лет, одного из новобранцев, он помнил слишком хорошо. В первый же день, встретив паренька на тренировочном дворе, Джейме предложил научить его парочке неплохих фехтовальных трюков. Когда до новичка дошло, что перед ним тот самый Цареубийца, сын Тайвина Ланнистера, с ним чуть не случился припадок. После этого начался сущий кошмар. Мальчишка не мог выдавить из себя ничего, кроме «м-м’лорд» и «п-простите, с-сир», заикался и трясся так отчаянно, что прочие вороны с удовольствием принялись передразнивать этот беспомощный лепет и изводить Джейме насмешками, едва его завидев. В конце концов Джейме всерьез испугался, что им обоим грозит опасность тронуться рассудком, и придумал план. Надеясь сойтись с парнишкой по-свойски, он попытался угостить его яблочным пирогом, добыть который, между прочим, было не так-то просто: пришлось подкупить Дарла. Но, кажется, вышло только хуже: в ответ на дружелюбный жест Джейме юнец разразился потоком сбивчивых извинений и вылетел из общего зала как пробка. Блейн уселся на его место и счел нужным объяснить:       — Пойми ты, не встречались ему до сих пор лорденыши, которые бы учили голодранцев вроде него крутить мечом и потчевали сластями. Ваша порода ведь как привыкла — сталью отнимать что вздумается, а кто встал поперек дороги — тому шею с плеч. Да еще на пирогах жиреть, пока крестьяне пухнут с голоду. Вот он и боится, что оскорбил тебя, а ты на него взъелся и надумал в отместку жестоко подшутить.       — Да чем уж он мог меня разобидеть? Приятель бесцеремонно цапнул пирог, к которому мальчишка даже побоялся притронуться. Джейме попытался отбить захваченное, но опоздал: в мгновение ока на столе не осталось ни крошки, а Блейн только ухмыльнулся с набитым ртом. Дарл порой готовил по просьбе Джейме его любимые лакомства, но, разумеется, не задаром: каждый раз приходилось раскошеливаться. Так что заставить Джейме расстаться с ними могла лишь крайняя нужда: например, когда требовалось подкупить одного из братьев, чтобы тот отстоял за него в карауле. Блейн прекрасно знал, на какое сокровище посягнул. Обстоятельно прожевав и проглотив пирог, он соизволил наконец ответить на вопрос Джейме с язвительной улыбкой:       — А чтоб иного лорда оскорбить, и стараться особенно не надо. Один ему слишком громко дышит, другой глядит чересчур дерзко, третий чихнул невпопад…       — Вот уж не припомню, чтобы ты принимал подобную чушь близко к сердцу, — заметил Джейме.       — Ну да, а ты как думал? Конечно, не слишком забивал себе голову — я ведь гордый, сносить пинки не стану. Ну а этому гордость до одного места. Сдается мне, он у нас нежная мимоза — только и ищет, где схорониться. Нежная мимоза, только и ищет, где схорониться, — эти слова вдруг всплыли в памяти Джейме при виде отрубленной головы. Наконец, не в силах больше выносить это зрелище, он устремил взгляд к северу. Вдали вздымались Клыки Мороза, на востоке темнел Зачарованный лес, за которым уже высунулся краешек бледного заспанного солнца. Между ними раскинулись скалистые кряжи, поросшие цепкой и жесткой травой. Сейчас, правда, ее покрывал свежий снег. За ночь он немного оттаял, но из отступавшей к западу тучи все еще сыпались плотные влажные хлопья — они оседали на волосах Джейме и холодными каплями скатывались по щекам. Ни следов на припорошенной земле, ни каких-либо других признаков разбойников не было и в помине. Переведя взгляд обратно на головы, он заметил, что снег, забившийся в пустые глазницы, растаял и теперь струится по мертвым лицам. Словно они плачут.       — Клеос — вот как его звали, этого парня, — сказал Джейме, наконец вспомнив его имя. — Так же, как одного моего кузена.       — У тебя по всему Вестеросу родни столько, что я бы не на шутку удивился, если бы у кого-нибудь где-нибудь не сыскался тезка, — Манс хмуро покосился на голову. — Так и ждешь, что вот сейчас он раскроет рот и начнет извиняться: мол, загородил тебе дорогу. Джейме не сумел удержаться и весьма похоже передразнил:       — Простите за мой неприглядный вид, м’лорд. Я б и рад припрятать свои гниющие мозги подальше, чтобы глаза вам не мозолили, дык некуда.       — Может, и хорошо, что его вовремя угробили. Болтал бы он и дальше в таком духе — я бы сам ему отрезал язык.       — Крайний справа — часом не Арлан?       — Он самый. Он еще хвалился, что жену зарезал.       — А ведь ему в таком виде больше идет. Смотрится красавчиком. Манс обратил внимание на головы посередине:       — Кто эти двое? Хоть убей, не помню.       — Вон тот — Майлз, он все донимал меня расспросами про Королевскую Гвардию. А второго я сам запамятовал. Даже странно — с таким-то примечательным носищем. Жаль, что Плакальщик не откромсал и его тоже, раз уж взялся вырезать глаза. Они все смотрели на головы, а снег все падал и падал, собираясь в складках плаща Джейме. Он заметил, как Пестрянка приплясывает, пытаясь отряхнуться, и смахнул толстую снежную попону с ее спины. Она благодарно уткнулась мордой ему под ребра. Краешек его рта дрогнул, он провел ладонью по ее шее и запустил пальцы в густую шерсть. Мансу первому надоело топтаться на месте, и он пошевелился:       — Как закончишь утешаться на груди своей леди, нужно будет и с этими беднягами что-то сделать. Сожжем их или сбросим в Теснину, зверью на радость?       — Не выношу я вони горящей плоти, — вырвалось у Джейме. Услышав его, Манс насупился и взглянул до того мрачно, что Джейме даже смутился и почти пожалел о своих словах. И зачем он это ляпнул? Только слабаком себя выставил.       — Ну, в Теснину так в Теснину.

***

Тем же утром, вернувшись в Сумеречную Башню, Джейме заглянул к Маллистеру на кубок вина. Старый рыцарь частенько звал его выпить вместе у себя в кабинете, и отказаться от этого настоятельного приглашения не было никакой возможности. Пожалуй, прочие дозорные могли бы невзлюбить его за столь явное предпочтение со стороны командира, если бы не догадались извлекать из этого пользу: Джейме неизменно выступал перед Маллистером гонцом от имени своих братьев, между делом выторговывая для них то тут, то там всякие поблажки и уступки. Да и сам Джейме вскоре начал находить некоторое удовольствие в этих посиделках. Коротать время с собеседником, чьи изысканные манеры выгодно отличали его от большинства бесхитростных и неотесанных ворон, оказалось не такой уж утомительной обязанностью. К тому же, потрафляя Маллистеру в подобных мелочах, Джейме мог рассчитывать на свободу действий в куда более важных вещах — например, он выбил себе разрешение посылать ворона в Утес Кастерли чаще, чем это допускали строгие правила.       — По глазам вижу — тебя гложет какая-то мысль, — заметил сир Денис, налив им обоим подогретого вина с пряностями. Оно каждый раз появлялось на столе — Джейме как-то обмолвился, что только горячее питье помогает ему хоть ненадолго спастись от докучливого холода Стены, и старый рыцарь об этом не забыл. — Все еще не оправился от своей утренней находки? Джейме сделал большой глоток — пряная жидкость приятно обжигала горло:       — Плакальщик не мог уйти далеко. Он подбросил эти головы никак не раньше минувшей ночи.       — И ты хочешь, чтобы я позволил тебе пуститься в погоню, — догадался Маллистер.       — Почему бы и нет? Этот ублюдок стал настоящей головной болью. Он и раньше доставлял кучу хлопот, а дальше будет только хуже, если не избавимся от него. Все равно я сейчас сижу без дела, ну а в караул вместо меня можно поставить кого угодно. Маллистер побарабанил пальцами по столу:       — Просишь назначить тебя главным в этой вылазке?       — Да ведь я на Стене не пробыл и года — я еще недостаточно разведал земли на той стороне. Блейн здесь уже шесть лет, и он до сих пор не…       — Ты — другое дело.       — Не хочу я в командиры. По правде говоря, Джейме не имел ничего против того, чтобы ему время от времени доверяли возглавлять отряд. Но он боялся, что стоит ему сейчас поддаться — и Маллистер немедленно примется взваливать на него одну муторную повинность за другой, а он и сам не заметит, как окажется погребен под всей этой лавиной. Нет уж, лучше не сдавать ни пяди своих позиций даже в мелочах — меньше риск, что Маллистер уготовит ему грандиозную свинью в будущем.       — Ну, как скажешь, — Маллистер окинул его задумчивым взглядом. — Так и быть, можешь поохотиться на Плакальщика. Даю тебе месяц. Но при одном условии: ты отправишься с Куореном. Джейме вскочил было на ноги, охваченный радостным возбуждением, но при упоминании Куорена упал обратно в кресло, скорчив недовольную гримасу. Доводилось ему несколько раз ходить в разведку под началом Куорена — ничем не лучше поездок в Ланниспорт вместе с дядей Киваном. Тот тоже не позволял ему ни минутки веселья и без конца донимал занудными поучениями. Вот с дядей Тигом или дядей Герионом во сто крат интереснее! Джейме искренне уважал Куорена, но его общество бывало, мягко говоря, утомительным.       — От Манса проку куда больше, — возразил Джейме, стараясь принять вид степенный и благоразумный.       — У него было более чем достаточно времени, чтобы научить тебя всему, что он знает. Не беспокойся, Куорен в своем деле тоже кое-что смыслит, пусть и привык действовать иным манером. К тому же у него ты по струнке ходить будешь.       — Мы и на пару с Мансом преотлично справляемся. Старый рыцарь прищурился:       — А еще вы с ним на пару преотлично отбиваетесь от рук. Бродите за Стеной вдвое дольше положенного, устраиваете прогулки где вздумается, а братья, которых угораздило увязаться за вами, утверждают, что из деревень одичалых вас силком не вытащишь. Когда я в последний раз послал вас обоих в погоню за налетчиками, вы отправились слоняться по Клыкам Мороза в поисках великанов.       — Но ведь мы вернули драгоценности леди Амбер, разве нет? — Джейме не стал упоминать, что во время той вылазки им удалось найти еще и настоящие великаньи кости. Однажды он уже пытался впечатлить Маллистера таким сногсшибательным доводом, но не слишком преуспел.       — Вас не было шесть недель, а ведь я, помнится, дал вам только три, — Маллистер отхлебнул вина из кубка. — Вы друг на друга слишком дурно влияете. В некоторых случаях я согласен закрыть на это глаза, раз уж вы преотлично справляетесь, как ты выразился. Но подобное вопиющее непослушание никуда не годится, и потакать ему больше допустимого я не намерен.       — Но ведь не Куорен же?.. — с ним будет и вполовину не так весело. Как будто прочитав мысли Джейме, Маллистер оборвал:       — Разведка не для того нужна, чтобы дурачиться и ходить на ушах. Конечно, вдвоем тягаться с Плакальщиком вы не сможете, но я не рискну отправлять невесть куда вместе с двумя лучшими разведчиками еще кого-нибудь из опытных бойцов. Эдак здесь никого стоящего не останется. Возьмете… ну хоть бы Оуэна. Ему полезно будет обстреляться.       — Сопляка Хорнвуда? — Джейме с силой сжал виски. — Нет, нет и еще раз нет. От него никакого проку. Кто вообще додумался произвести его в разведчики? Я бы тому дураку голову открутил. Он же от собственной тени шарахается, а на прошлой неделе чуть не вышиб сам себе мозги, даром что меч был затупленный. Укоризненно покачав головой, Маллистер сказал:       — Хорнвуды — верные соратники Дозора.       — Этот мальчишка…       — Он старше тебя, между прочим.       — Этот мальчишка, — с нажимом повторил Джейме, скривившись, — будет только путаться под ногами.       — Ему нужно набираться опыта. Как же он научится хоть чему-нибудь, сидя здесь, за стенами Башни? А ведь все начиналось так хорошо. Джейме уже предвкушал славную охоту на Плакальщика в компании Манса, а если бы они совершенно случайно отклонились от намеченного пути, глядишь, обнаружили бы еще что-нибудь интересное. И вот теперь ему предстоит целый месяц подчиняться дурацким приказам строгого Куорена да тетешкаться с никчемным трусливым лорденышем. Он уже открыл было рот, чтобы сообщить, что передумал и вообще пусть вся эта затея катится к Иным, — в конце концов, никуда Плакальщик не денется. Но одно только воспоминание о пустых глазницах несчастного фермерского сынка заставило его прикусить язык. Если и дальше будем тянуть — он нам снова такой подарочек преподнесет. Лучше покончить с этим как можно раньше.       — Ладно, — вздохнул наконец Джейме. — Сдаюсь. Считайте, вы меня урезонили. Но больше со мной такое не пройдет.

***

Проводив братьев за Стену, Манс послал стюарда к Маллистеру. Право на это у него имелось: он занимал пост главного разведчика, а значит, выше его по званию в Сумеречной Башне был лишь сир Денис. Вообще-то его потешала сама мысль о том, чтобы обзавестись личным стюардом или оруженосцем, зато он вовсю пользовался возможностью гонять с поручениями праздношатавшихся лоботрясов. А вот вызывать к себе Маллистера, словно простого слугу, ему было не по чину. Однако он не сомневался, что старый рыцарь все равно придет: наверняка его разбирает любопытство, с чего это Манс вдруг возжелал его видеть. К тому же Манс счел за лучшее побеседовать в общем зале — здесь он чувствовал себя куда уютнее, чем в кабинете Маллистера. Распивать вино под светский треп — всю эту чушь он оставлял на долю Цареубийцы. Когда стюард ушел, Манс устроился с лютней в руках на скамье возле самого большого очага в зале. В дальнем углу несколько братьев, у которых выдалась свободная минутка, бросали кости, еще один стюард драил пол. Чаще всего здесь и вовсе не было ни души — большинству дозорных надлежало выполнять свои обычные обязанности. Манса это не касалось: он и так проводил в разведке вчетверо больше времени, чем все остальные. Иногда, конечно, и ему не удавалось отвертеться от положенного караула на Стене, но в остальные дни, оставшись в замке, он мог коротать досуг как ему заблагорассудится. Чтобы скрасить ожидание, Манс принялся наигрывать «Зимнюю розу». Он привык исполнять песню как колыбельную, но иногда, совсем как сейчас, она словно сама просила более медленного темпа и низких нот. Перебрав несколько аккордов, он наконец нашел тот, что лучше всего лег ему на душу, и мелодия потекла складно и гармонично. Потом он присоединил к музыке и слова — не заботясь о том, что доиграл песню уже до середины.

Я в крипте укрыл свой чудесный цветок, Подальше от гневного ока отца. Лорд Старк и не знал, что под носом его Мы с леди моею зачали дитя. На десятой луне среди древних могил Моя зимняя роза мне сына дала. Он красив был, как мать, и силен, как отец. Я их к сердцу прижал и сказал им: «Прощай». Да, сказал им: «Прощай», хоть болела душа, Ибо в замке поклонщиков места мне нет. Да, о да, не обманешь природу свою: Мой единственный дом — за высокой Стеной, На суровой, и дикой, и вольной земле. Но во сне я встречаю ночною порой, Да, во сне я встречаю своих дорогих, Тех, кого я оставил навек за Стеной.

      — Ты бы меня весьма уважил, если бы перестал наконец играть эту песню, — Маллистер подошел к Мансу и встал рядом. Он хмурился, но вовсе не выглядел сердитым — скорее удрученным.       — Мне ее пела мать, — объяснил Манс: ему не хотелось, чтобы сир Денис заподозрил в нем мятежные помыслы.       — Откуда тебе это знать? Улыбнувшись, Манс отложил лютню в сторону:       — Я запомнил мелодию. А потом одна женщина в Белом Древе услышала, как я ее напеваю, и научила меня словам. Но ведь вы здесь не для того, чтобы обсуждать песни Вольного народа. Маллистер опустился на скамью напротив Манса, откинув плащ и расправив его за спиной:       — Для чего же тогда, Манс? Зачем ты хотел меня видеть? Неужели так обиделся из-за того, что я не пустил тебя в разведку вместе с остальными?       — Ну нет, не в этот раз. Охота за головами каких-то разбойников меня не слишком заботит, а уж погоня за славой и праведная месть — тем более. Это вон Цареубийца пускай душу отводит.       — Сир Джейме не стал бы ввязываться… — Манс фыркнул, и Маллистер проглотил возражения, вместо этого откашлявшись: — Он не просто выполнит свой долг, но и окажет нам всем неоценимую услугу, управившись с Плакальщиком.       — Не трудитесь кидаться на его защиту. Мне ваши доводы ни к чему — сами знаете, я и без того высокого мнения об этом парне, — прежде чем Маллистер успел еще что-то сказать, Манс добавил: — Я не шучу. И насчет этой вылазки тоже. Я и в мыслях не имел оспаривать ваше решение, я же говорил. Отправлюсь-ка я лучше в Черный замок, пока мои единственные стоящие соперники по тренировкам ищут ветра в поле. Маллистер откинулся назад, вздернув густые брови:       — Что ж, это… звучит весьма разумно, — похоже, он не мог скрыть удивления, услышав хоть что-то разумное из уст Манса. — Полагаю, ничего дурного здесь нет. В самом деле, чем еще тебе заняться, кроме как умирать от скуки в карауле на Стене? Но могу я узнать — почему ты об этом заговорил? Ты в Сумеречной Башне, если не ошибаюсь, уже пятнадцать лет и ни разу не выказывал ни малейшего желания вернуться в замок наших братьев-соседей.       — Я хочу повидать мейстера Эймона, — ответил Манс, но подлинную причину решил оставить при себе. Ему не хотелось признаваться, что им движет непреодолимый интерес к одной догадке, которая вполне может оказаться не более чем выдумкой безумца. Долгие месяцы ему даже в голову не приходило побеседовать с мейстером. Но потом он вспомнил: а ведь старик несколько раз вскользь обмолвился в его присутствии о тех же странностях, что упоминал и Эртур Дейн в своем письме к Джейме. Впрочем, тогда Манс решил не забивать себе голову: вся эта болтовня о пророчестве и каких-то обещанных принцах казалась ему сущим бредом. Но он достаточно много времени провел за Стеной бок о бок с Джейме и на некоторые вещи научился смотреть по-другому. А раз уж ни Джейме, ни Куорена не будет в замке целый месяц, кажется, вот он — самый подходящий момент, чтобы выяснить, не удастся ли ему извлечь хоть крупицу смысла из всей этой ахинеи. Манс надеялся, что Маллистер удовлетворится таким объяснением, но тот нахмурился:       — Вы ведь с мейстером Эймоном были когда-то очень близки, верно?       — Он научил меня читать.       — И все же ты его ни разу не навестил?       — Я разочаровался в нем, когда стал старше. Старик слишком уж тосковал по своей семье и все чаще заявлял ни к селу ни к городу что-нибудь вроде: «А Эгг бы то же самое сделал» или «А юный Рейгар тоже любит музыку». В конце концов я понял, что он видит перед собой не меня самого, а лишь тех, кто, по его мнению, чуточку на меня похож. К удивлению Манса, Маллистер согласно кивнул:       — Насколько я успел тебя изучить, это самый верный способ заслужить твое презрение.       — Наверное, я не должен был так злиться — сейчас-то я уже понимаю, что оно того не стоило. Но я всю жизнь чувствовал, что окружающие отгородились от меня и смотрят словно сквозь ими же сооруженные окошки из разноцветных стеклышек — только чтобы увидеть бастарда-полукровку. Понимаете? Все неизбежно замечают в первую очередь то, что сами себе понапридумывали, а от меня настоящего осталась маячить одна лишь тень. Он провел рукой по гладкому дереву лютни:       — В покоях Эймона всегда было тепло, он угощал меня сладостями и обращался очень ласково. За всю жизнь я нигде не встречал больше ни сочувствия, ни доброты — только в детстве, когда приходил к нему. И, когда я понял, что он, похоже, тоже смотрит на меня сквозь окошко из дутых стекол — своих собственных, черных и красных, — мне стало… безумно горько.       — Поэтому ты и покинул Черный замок, — догадался Маллистер.       — Ага. Я попросил Кворгила перевести меня в какую-нибудь отдаленную крепость, где можно махнуть в разведку надолго и где люди не считают, будто все про меня поняли. Так я и попал сюда, ну и позаботился о том, чтобы братья меня хорошенько разглядели и запомнили — да уж им ничего другого и не оставалось. Маллистер долго и пристально разглядывал его:       — Почему же ты именно сейчас решил помириться?       — А мы и не ссорились. Мне не в чем упрекнуть Эймона, кроме разве что уязвленной гордости, да и я ему слова худого не сказал. Я давеча озадачился одним ученым вопросом и хотел бы услышать его мнение на этот счет. Вот и все.       — Что ж, очень хорошо. У тебя две недели. Я и сам собираюсь в Черный замок — мне нужно уладить кое-какие дела с Лордом-командующим и Первым разведчиком; кстати, ты тоже можешь оказаться полезен. Только вот что: пойдешь вдоль самой Стены. Проверишь, вдруг кто-нибудь свалился и нет ли следов одичалых, которые сумели перебраться на юг.       — Как скажете. Старый рыцарь снова посмотрел на него — сердечно и с искренней симпатией:       — Ты долго держал обиду на мейстера Эймона, но уверяю тебя: я ясно вижу его благотворное влияние на твой характер, несомненно, изменившийся к лучшему. Знаю, что бываю с тобой излишне строг, но ведь это для твоей же пользы. Впрочем, я должен признать: ты на удивление хорошо сумел подавить в себе низменный зов своей крови. Манса бросило и в жар, и в холод одновременно, а в груди что-то судорожно стиснуло с такой силой, что ему не сразу удалось набрать воздух для ответа. А ты и не обязан ничего ему говорить, убеждал он себя. Какой смысл? Что ты докажешь человеку, который бормочет о подавлении зова крови и тут же, не сходя с места, — о благотворном влиянии Таргариена на мой пропащий характер? А ведь на какой-то миг ему даже показалось, что они говорят на равных. И это было хуже всего. Манс снова поднял лютню. В голове бешено стучала кровь, и он рассеянно пробежался пальцами по струнам, даже не задумываясь над тем, что делает, — ему всего лишь хотелось заглушить болезненный шум в ушах. Инструмент под его рукой зазвучал словно сам по себе, и он не сразу понял, что опять наигрывает прерванную «Зимнюю розу» — ту песню из его ранних, далеких воспоминаний, легкую и светлую.       — Оставьте меня.       — Манс, — вздохнул Маллистер. — Прошу, не принимай это…       — …близко к сердцу? — тихо закончил за него Манс. — Вы оскорбили кровь, текущую в моих жилах. Это было недостойно. Да и глупо вдобавок — я ведь не скрываю своего происхождения и не стыжусь его. Человеку из знатного рода, вроде вас, неплохо бы с этим считаться. Его собеседник залился краской, но ничего не сказал. Манс постарался, чтобы его голос звучал ровно:       — Я бы хотел побыть один и еще немного поиграть, сир Денис. Будьте так любезны — окажитесь где угодно, лишь бы подальше отсюда. Казалось, Маллистер уже готов попросить прощения, но тут Манс поднял на него взгляд, в котором старый рыцарь ясно различил гнев, боль и разочарование. Было очевидно, что Манс с трудом сдерживается, чтобы не закричать на него и не покрыть бранью. Самообладание Маллистера словно дало трещину — на какой-то миг показалось, что оно вот-вот разлетится на осколки, подобно хрупкому стеклу. Он был достаточно умен, чтобы понимать: Мансу меньше всего нужны его извинения, но, кажется, просто не знал, как еще загладить свои слова. Даже возмутиться он не мог — ледяная вежливость Манса будто сковала его язык.       — Оставьте меня, прошу вас, — повторил Манс, хотя было понятно: это не просьба. В этой битве учтивость была более смертоносным оружием и разила вернее, чем отточенная сталь. Последний удар наконец попал в цель. Маллистер поднялся — так медленно, словно за время их разговора постарел на десять лет. Преисполненный достоинства — в этом даже Манс не мог ему отказать, — он удалился, ни разу не обернувшись.

***

Вылазка не задалась с самого начала. В первый же вечер пути снег сменился ледяным дождем, который зарядил на три дня без перерыва. Плащ Джейме промок насквозь — хоть выжимай, тяжелая мокрая шерсть путалась в ногах и сковывала движения, а еще до крови натерла и изрезала тело в самых нежных местах, которые за подобное обращение отомстили хозяину жестоким образом. Оуэн, получивший от Джейме кличку «Лось», — это был неуклюжий парень с длинными костлявыми конечностями: ни дать ни взять рогатое чучело с герба его дома, — не переставая хныкал, что вот-вот свалится мертвым, если они не повернут обратно. Глядя на Куорена, Джейме сомневался, что тот вообще способен хоть немного страдать из-за премерзкой погоды, но даже он, проснувшись поутру, бросал довольно-таки хмурый взгляд на небо — как и накануне, беспросветно затянутое тучами. В довершение всех бед развести костер под проливным дождем было невозможно. Промокший и продрогший Джейме всю ночь ворочался с боку на бок, пытаясь устроиться поудобнее на сырых корягах. Лежа без сна под сопревшей шерстью, он вспоминал, как они с Мансом во время своего затянувшегося похода остановились на ночлег в безымянной деревне, где повстречали торговцев из клана Рогоногих. Греясь возле костра, они слушали рассказ одного из кочевников — Манс уселся рядом с Джейме и шепотом переводил ему диковинно звучавшие слова древнего наречия Первых Людей. Тот утверждал, будто бы его родичи где-то в лесах столкнулись с упырями, и только один уцелел и сумел вернуться к своим — он-то и поведал о случившемся. Одичалый клялся, что говорит чистую правду, и Манс, объявив эту историю бредом сивой кобылы, на следующее утро все же настоял на возвращении в Сумеречную Башню, хотя они собирались закончить поход не раньше, чем отыщут великанов. Джейме никогда не признался бы, что перетрусил из-за дурацкой страшилки — словно он дитя малое, а не взрослый мужчина. Тирион хохотал бы до колик, узнав об этом. Но Зачарованный лес был местом жутковатым, а ночью — особенно, и в темноте оказалось куда сложнее убедить себя, что рассказанная Рогоногим история — не более чем сказочка для малышни. На четвертый день, когда опустилась ночь, от беспокойства его уже трясло, как в лихорадке, — прежде ему ничего подобного испытывать не доводилось. Куорен объявил привал, и они устроились на ночлег, выбрав относительно сухое место под раскидистыми ветвями чардрева. Вырезанного лика на нем не было, зато дрожавшие на ветру алые листья в призрачном свете луны, что порой показывалась среди туч, походили на тысячи окровавленных рук. Джейме битый час не мог сомкнуть глаз, лежа на спине и уставившись вверх, и ему казалось, будто они машут ему и зовут к себе. Он всей кожей чувствовал, что за ним кто-то наблюдает, хотя, как ни щурился, всматриваясь в колеблющиеся тени, ни следа ледяных чудовищ не заметил. Даже обычная лесная живность, промышлявшая по ночам, притихла, забившись кто куда подальше от дождя. Он разглядел только ворона, неподвижно сидевшего на ветке железного дерева поблизости, да еще Лося: тот отчаянно зевал, пытаясь не заснуть на своем посту. Только когда парень отправился будить Куорена, которому выпало стоять на страже вторым, Джейме немного расслабился. Было нечто невероятно умиротворяющее в привычном ворчании их командира, велевшего Лосю ложиться спать и наконец-то заткнуться. Джейме сквозь полусомкнутые ресницы наблюдал за Куореном: тот подошел к своей седельной сумке и что-то вынул оттуда, двигаясь, как всегда, совершенно бесшумно, и это зрелище окончательно вернуло ему душевное спокойствие. Куорен уселся на прежнее место, достал меч и принялся обстоятельно его точить и полировать. Тихое «ш-ш-ш», с которым кремень скользил по лезвию, показалось Джейме самой прекрасной музыкой на свете — даже Манс на своей лютне не смог бы сыграть лучше. Другого такого надежного часового не сыщешь на целой Стене, решил Джейме. Да и по обе стороны Стены, наверное.       — Дыру во мне проглядишь, Цареубийца, — пробормотал Куорен. — Угомонись и спи. Не то завтра, чего доброго, еще и ты начнешь скулить, что устал, будто мало на мою голову одного нытика. Получив нагоняй, Джейме наконец утихомирился. Он устроился поудобнее, прислонился к стволу дерева и, в последний раз бросив взгляд по сторонам, — ворон по-прежнему притаился в тени среди ветвей — задремал. И приснился ему сон. Он увидел невероятно толстого мальчишку, говорившего откуда-то из темноты:       — На Старомест напали. Сир Джейме, нам нужна помощь. Может быть, Бран… Сир Джейме? — его широко распахнутые маленькие глазки испуганно уставились на Джейме с круглой, как луна, физиономии. — О нет. Вы слишком молоды. Что-то не то я делаю…       — Пекло, ты еще кто такой? — спросил Джейме.       — Я стюард, и… — он обернулся через плечо и скороговоркой протараторил: — Мне… мне страшно. Ну да ладно. Вообще-то не такой уж я и трус. И… Уф-ф, если мы больше не увидимся… — казалось, от волнения он никак не мог найти слова и наконец выпалил: — Все будет хорошо. Там с вами и Эдд, и Джон, и… Хлопнула дверь, и послышался другой голос:       — Вороний Глаз уже здесь, Хрюшка. Нужно спешить.       — Обязательно, что ли, вечно называть меня… ох, неважно. Я пытаюсь поговорить с Джейме, но он не старше меня. Может быть, все дело в Бране…       — Так и будешь торчать здесь и трепать языком? Хватит с него твоего нытья, попробуй по-другому. Нет, подожди, дай мне… Краем глаза Джейме различил чью-то стройную фигуру, но затем и она, и толстяк исчезли. Тьма растаяла, и Джейме очутился на поляне в лесу. Стояла ночь, но луна светила так ярко, что все было видно словно днем. Джейме будто сдавил горло какой-то хомут, но потом он понял, что за его спину цепляется ребенок, крепко обхватив за шею. Он завел руки назад, чтобы поудобнее подхватить чужие безвольно болтавшиеся ноги, и повернул голову, пытаясь разглядеть своего седока. Прежде чем ему это удалось, раздался голос мальчика:       — Оглянись вокруг. Джейме повиновался. Луну закрыли крылья троих драконов, и все небо заполнили их громкие пронзительные крики. Со всех сторон его окружили лютоволки. В тени он мельком заметил человека в шлеме и черно-красном плаще принца из дома Таргариенов. Повернувшись к нему, чтобы присмотреться получше, он увидел ворон — их были сотни, они неподвижно сидели на деревьях и, казалось, чего-то ожидали. Затем внимание Джейме снова привлек человек, которого он принял за Таргариена. Тот выступил вперед из мрака, но Джейме по-прежнему не мог разглядеть его лицо в неверном свете.       — Эйрис? Рейгар? — Джейме тоже шагнул ему навстречу, все еще удерживая на спине ребенка. — Давай, выходи, кто бы ты ни был: тебе меня не запугать. Ничего ты мне не сделаешь.       — Я? Конечно, нет. Да оглянись же назад.       — Что… Король выхватил меч и бросился в атаку. Все тело Джейме словно налилось свинцом, движения стали неестественно медленными. Отразить удар не было никакой возможности… Однако его не последовало. Незнакомец пробежал мимо. Джейме обернулся, ожидая подвоха, нападения сзади, но вместо этого перед ним сплошной стеной выросла толпа мертвецов с ярко-синими глазами, которые тут же сомкнулись кольцом вокруг него. Окружили они и того, другого: он все еще пытался размахивать мечом, но ужасные существа вцепились в его руки, ноги, схватили за шею, пытаясь повалить на землю.       — Помоги мне, Джейме, — взывал незнакомец. — Сражайся! Драконы опустились ниже, теперь они кружили над самыми деревьями: один был зеленый, второй — черный, третий — сливочно-золотой. Позади Джейме глухо ворчали лютоволки. В его колени уткнулось что-то теплое: зверь был большим, ростом с Пестрянку, но, когда Джейме повернулся, серебристый волк не напал на него, а ринулся в самую гущу схватки.       — Джейме, — закричал мальчик у него со спины. — Джейме, сделай что-нибудь! Что вам нужно от меня? Ну что я могу сделать? Он же не какой-нибудь герой или волшебник, а обычный человек, окруженный со всех сторон чудовищами. Мальчик испуганно вскрикнул, и это придало Джейме решимости.       — Держись крепче, — бросил Джейме и перехватил свою ношу поудобнее, чтобы вытащить меч. В тот же миг огромная стая ворон поднялась в воздух, и кромешный мрак как будто немного рассеялся. Однако чудовища подступили ближе, от них тянуло могильным холодом и пахло смертью. Ледяные руки хватали его, лезли в глаза, протискивались в рот. Холод пробрал его до костей, он попытался закричать, но мертвые пальцы, сдавившие горло, заглушили звук. Хватка мальчика на его шее судорожно сжалась, король пытался пробиться к нему, мечом прокладывая дорогу сквозь кошмарное воинство.       — Джейме, — повторяли оба — и мальчик, и король, и он уже не различал их призывы и карканье ворон. — Джейме, Джейме… Голоса звучали все громче, все отчаяннее, как будто он мог хоть что-то для них сделать. Король протянул руку и схватил Джейме за плечо:       — Джейме, Джейме! Его глаза распахнулись. Он попытался высвободиться из чужой хватки и не сразу заметил на человеке, который склонился над ним, плащ из линялой черной шерсти. Нет, не тот. Значит, это был просто сон. Сперва Джейме решил, что видит перед собой Манса, но потом вспомнил, что его не может быть здесь — он остался в Сумеречной Башне. Куорен продолжал трясти его, взгляд разведчика был полон беспокойства. Джейме повернулся на бок, и его вырвало. Задыхаясь, он рухнул на сырую землю, поднял взгляд и невольно вздрогнул: ворон, по-прежнему сидевший на железном дереве, смотрел прямо на него. Ударившись головой о ствол чардрева, он на какое-то мгновение увидел перед собой сияющие потусторонней синевой глаза на нечеловечески прекрасном лице, словно выточенном из белого мрамора. Из его груди едва не вырвался вопль, но дыхание перехватило, и он не смог издать ни звука. Опрокинувшись навзничь и часто моргая, Джейме невидящим взглядом смотрел вверх, сквозь ветви чардрева, пока не различил солнечные блики, скользившие по густой листве. Было уже утро, и ненастье, похоже, откатилось далеко за лес. Ворон каркнул, захлопал крыльями, снялся с места и пролетел над самой головой Джейме, прежде чем исчезнуть в чаще. Снова наступила тишина. Когда его паника немного улеглась, Джейме наконец собрался с духом и посмотрел на своих спутников. Куорен все еще стоял на коленях, склонившись к нему. За его спиной маячил Лось, нерешительно переминаясь с ноги на ногу: сейчас он больше всего походил на испуганного жеребенка. Оба не сводили с него глаз, и под их взглядами Джейме почувствовал, как заливаются краской его щеки, а уши горят огнем.       — Лось, — наконец распорядился Куорен, не оборачиваясь, — сходи-ка отлей.       — Но я не…       — Живо. В третий раз повторять не понадобилось: тот кинулся прочь на удивление проворно. Куорен в упор посмотрел на Джейме:       — Что тебе снилось? Вопрос, заданный в лоб, несколько удивил его. Им с Куореном редко случалось разговаривать по душам; Джейме быстро терял терпение в компании этого неулыбчивого молчуна, да и сам Куорен никогда не набивался ему в наперсники. Они были братьями, соратниками, но отнюдь не друзьями. Кто бы мог подумать, что он с таким настойчивым интересом будет расспрашивать меня о дурных снах. Джейме вытер рот рукавом:       — Это из-за сира Дениса. Он забивает мне голову всякой чушью насчет того, что я, мол, кровь из носу должен стать командующим. У меня все это уже в печенках сидит и даже во сне не дает покоя. Будто бы наступил конец света, и все ждали, что я каким-то образом их спасу. В ушах до сих пор звучал безнадежный, отчаянный крик — обращенный к нему призыв о помощи. По спине пробежали мурашки. И его имя, настойчиво повторяемое множеством голосов. Джейме, Джейме, Джейме. Если ему и хотелось вернуться в свой сон, то лишь для того, чтобы заорать на них всех, не выбирая выражений, — пусть его оставят наконец в покое. Куорен прикоснулся к стволу чардрева, словно это могло помочь заглянуть в сон Джейме, увидеть то, что видел он:       — Никого еще на моей памяти так не корчило во сне — даже от кошмара. Джейме запустил пальцы в волосы, еще больше взъерошив влажные от пота кудри:       — Вот уж не думал, что ты веришь во всякие сказки вроде вещих снов.       — Манс вечно дуется на меня, что я не воспринимаю всерьез его россказни: говорит — упрямец ты, мол, чурбан недоверчивый. Ну и пусть его. Однако мне случалось забредать за Стену почти так же далеко, как и ему, и уж всяко дальше, чем тебе, — Куорен не отводил пристального взгляда от лица Джейме. Его губы искривились в странном подобии улыбки, напоминая скрюченные ветви старого дуба. — И я знаю, что здесь, на Севере, разное бывает, странные вещи иногда случаются. Вот и в твоем сне что-то эдакое проскочило. Серьезность, с которой Куорен отнесся к его бредовому видению, немного успокоила Джейме. Возможно, именно это побудило его откровенно признаться:       — Если честно, я здорово испугался. Но… все ведь произошло не наяву. Это же просто сон, правда? Куорен пожал плечами и ничего не ответил, хотя не похоже было, что его убедили слова Джейме. Вероятно, он собирался спросить о чем-то еще, но тут Лось высунул голову из зарослей. Плащ из отсыревшей свалявшейся шерсти несуразно болтался на долговязой фигуре, делая его похожим на тощую болотную крысу:       — Можно я уже все? Джейме с трудом скрыл облегчение от того, что разговор прервался.       — Да, — ответил он, поднимаясь на ноги. — Вообще-то мы и так уже собирались топать дальше.

***

Добравшись до Черного замка, Манс с удивлением обнаружил, что тот куда меньше, чем ему запомнилось с юных лет. Въезжая в ворота, он готовился увидеть настоящую крепость, надежную и внушительную. Вместо этого его взгляду предстало скопище прижавшихся друг к другу жалких лачуг, обветшавших и скособоченных, которые не произвели на него ровным счетом никакого впечатления. А ведь в детстве все здесь казалось мне целым миром. Да и было им, по большому счету. Впрочем, всегда думаешь, будто раньше трава была зеленее, а люди лучше. Вот тебе и очередное доказательство, что нет смысла оглядываться назад и цепляться за прошлое, решил он. По заведенному порядку Мансу надлежало сразу же доложить о себе Первому разведчику, но это было не к спеху. Он предпочел, не откладывая, навестить мейстера Эймона. После долгой утомительной дороги жажда деятельности кипела в нем и требовала выхода, и он намеревался как можно раньше распутать этот непростой узел. Вскоре Манс уже стучался в жилище мейстера. Дверь открыл Клидас, по обыкновению нервно похрустывая пальцами. Взгляд стюарда упал на меч и кинжал на поясе Манса, кольчугу и вареную кожу, какую носили воины, и его глаза испуганно расширились. Следом он отметил решительный вид чужака, который, судя по всему, вполне уверенно управлялся со всем этим снаряжением, и окончательно сник. Похоже, перспектива иметь дело с вооруженным до зубов незнакомым разведчиком не слишком пришлась ему по душе.       — Ты ранен, брат? Или болен? — наконец, набравшись смелости, пискнул он.       — Здоров как бык. Просто заглянул в гости, — оттеснив стюарда плечом, Манс как ни в чем не бывало прошел мимо него в теплые покои. — Неужели не узнаешь меня? Ну, оно и понятно. Я еще совсем сопляком был, когда мы виделись в последний раз, — не старше пятнадцати, к тому же ниже на целую голову и тощий как жердь.       — Что-то я не… Малыш Манс! Манс рассмеялся:       — Ага, вспомнил-таки. А мейстер Эймон у себя?       — Да-да, я приведу его, — Клидас также улыбнулся. — Ты таким ладным вырос. Не думай, что я из вежливости говорю, но я до сих пор скучаю по тем временам, когда ты мальчонкой бегал по замку. Если что и могло прогнать холод из всех этих закоулков, так это детский смех… хотя бы ненадолго. Мейстер Эймон тоже будет страшно рад повидать тебя, — и он юркнул в маленький коридорчик, ведущий к спальне Эймона. Манс подошел к столу и уселся прямо на него. Он и в детстве так делал — только раньше мог свободно болтать ногами, а теперь подошвы сапог, выигранных в споре с Джейме, прочно упирались в деревянный пол. Ждать пришлось недолго: вскоре на пороге возник Эймон — он зябко кутался в подбитый мехом плащ, наброшенный на худые плечи прямо поверх ночной рубашки. Белых, как снег, волос у него на голове почти не осталось, а глаза были подернуты мутной пеленой. Да он слепнет. Манс вспомнил, как сильно старик любил свои книги, и его кольнула жалость. Клидас подвел его к креслу, убедился, что он устроился с удобством, а затем ушел, повинуясь тихой просьбе мейстера.       — Я разбудил вас? — спросил Манс. Эймон вздрогнул, резко повернув к нему голову. Затем с его губ сорвался хриплый смех — казалось, он посмеивается сам над собой:       — Прости меня. Я и забыл, что ты теперь должен говорить как взрослый мужчина. Разбудил, да, но это ничего. В иные дни я только и делаю, что сплю, а потом всю ночь напролет вспоминаю тех, кого давно уже нет в живых, — он поманил Манса костлявой рукой. — Поди сюда. Зрение у меня уже не то, что прежде. А мне хочется хорошенько тебя рассмотреть. Манс подошел к нему, и старик обхватил его лицо сухими ладонями, притянув поближе к себе. Он подслеповато щурил белесые глаза, поворачивая голову Манса то так, то эдак, изо всех сил пытаясь разглядеть каждую черточку. Манс невольно задался вопросом, что же он надеется увидеть перед собой: воображаемое сходство с каким-нибудь умершим Таргариеном? Признаки крови одичалого? Или ему просто хочется отметить следы перемен, произошедших с Мансом за все эти годы? Эймон отпустил его и откинулся на спинку кресла, немного расслабившись:       — Ты выглядишь как человек, который много и от души смеется. Это хорошо. Стена слишком часто выстуживает людей — и слишком сильно. Манс не нашелся с ответом. Он вернулся к столу и опять уселся на него:       — Вы не обидитесь, если я скажу, что не просто пришел повидаться? Вообще-то мне нужно поговорить с вами об одном деле — довольно странном, признаюсь честно. Я даже не уверен, что оно стоит внимания, — может быть, все это нелепая выдумка… Надеюсь, вы не против.       — Конечно, не против. Для меня всегда было в радость беседовать с тобой, Манс. Он говорит так, будто мы… старые друзья. Манса эти слова смутили еще больше, чем предыдущее замечание мейстера, и снова он не смог придумать подходящий ответ. Он сознавал, что рискует показаться черствым и бессердечным, но заставил себя отмахнуться от всех этих изъявлений симпатии и перешел к делу:       — Вы же переписывались с Рейгаром, верно? Взгляд старика сразу омрачился:       — Так и есть. До самого конца. До того как… — он осекся и, немного помолчав, продолжал с видимым усилием: — Твой друг…       — Я не о Цареубийце пришел поговорить. Эймон опустил веки:       — Сир Денис сказал, что он носит это прозвище с твоей легкой руки. Я не хотел бы касаться…       — Вот и не стоит.       — Я только одно хочу узнать. Зачем ты присвоил ему это имя, словно почетный титул? — он открыл глаза и очень серьезно посмотрел на Манса. — Сир Джейме рассказал мне, как он убивал Эйриса, — смакуя каждую деталь. Как тот кричал и…       — А может, вы сами вздумали у него допытываться?       — Я всего лишь спросил… Он догадался, что я Таргариен. Наверное, из-за глаз. А может, из-за имени, неважно, — старик нервно сплел пальцы. — Ему нужно было зашить рану на лбу, но, стоило ему узнать меня, как он принялся настаивать, что в этом нет необходимости. Я напомнил ему, что отрекся от своего рода, как только получил цепь. Убеждал, что не причиню ему вреда. Тогда он позволил мне наложить шов. Но я не мог отпустить его просто так — я должен был узнать, почему он убил бедного Эйриса, почему не защитил детей. Манс вскочил со стола, не в силах больше усидеть на месте, и от волнения принялся шагать взад-вперед по комнате:       — Насколько я понял, Рейгар был единственным, от кого вы в последние годы получали известия об Эйрисе. Ну так вот: похоже, он не был с вами до конца честен, хотя я допускаю, что он обманывал и сам себя. Могу сказать только одно: Безумный Король заслужил свою участь, а что касается детей — Джейме ведать не ведал, как его отец задумал поступить с ними и их матерью. Эймон не отрывал от него взгляда; кажется, Мансу удалось поколебать его уверенность:       — Что же от меня утаили?       — Так сразу и не ответишь — долгая это история и запутанная: если я возьмусь рассказывать ее целиком, мы до вечера не управимся. А я о другом хотел с вами потолковать. Если, конечно, вы все еще готовы снизойти до разговора с другом Цареубийцы. Мейстер Эймон снова закрыл глаза, и Манс в очередной раз поразился тому, насколько сильно он одряхлел за время их разлуки. Он и сам был вынужден остановиться и некоторое время стоял неподвижно, опершись руками на стол и силясь совладать со своими чувствами. Наконец Эймон выговорил:       — Что ж, вижу, ты и впрямь проникся расположением к мальчику — наверное, у тебя есть на это причины. Я не верю, что ты позволил бы ему или кому-то другому одурачить себя. И, уж конечно, я тебя не виню: должно быть, ты просто сумел разглядеть в нем что-то такое, чего не увидел я. Но все-таки скажи: что ты хотел обсудить? Манс какое-то время колебался, не зная, с чего начать. Вопросов у него было множество, все они теснились и толкались в голове, смутные и неопределенные, и он даже не представлял, какой из них попытаться ухватить за хвост первым. Он помедлил, стараясь собраться с мыслями:       — Когда-то давно, рассказывая о Рейгаре, вы пару раз упомянули… некое пророчество. Что-то там о Принце, который был обещан. Я ничего не перепутал? Эймон снова помрачнел. Он долго молчал, и Манс забеспокоился: уж не перегнул ли он палку со своими расспросами? Однако в конце концов мейстер все же ответил:       — Все верно. Когда-то Рейгар был убежден, что пророчество относится к нему самому, но потом решил, что ошибся и в действительности в нем говорится об Эйгоне.       — И этот самый Обещанный принц, кто бы он ни был, должен положить конец Долгой Ночи, когда она наступит снова?       — Возможно, хотя полной ясности на этот счет нет. Некоторые считают, что его подлинное предназначение — вернуть в мир драконов. Но иные видят несомненную связь между Принцем и Азором Ахаем из Эссоса. В свою очередь Азор Ахай, как многие полагают, стоит в одном ряду с Элдриком Гонителем Тени, Инь Таром, Неферионом… и другими. Все они были знаменитыми воинами, чьими усилиями мрак был повержен и Долгая Ночь отступила, но Азор Ахай — величайший и самый прославленный из них.       — Эту легенду я не знаю, — признался Манс.       — Говорят, он был непобедимым воином, который сокрушил тьму при помощи Светозарного — меча, пылающего живым огнем, — запавшие глаза мейстера, хотя и утратили былую зоркость, вперились в Манса так, словно видели его насквозь. — Но почему ты спрашиваешь об этом?       — Среди Вольного народа ширятся слухи о восставших мертвецах, а тут как раз вы со своей верой в грядущее явление героя, способного дать отпор Иным. Вот я и решил — если это совпадение, то очень странное, — Манс не лгал, но счел за лучшее не упоминать о письме сира Эртура, не желая лишний раз произносить при мейстере имя Джейме.       — Какое это имеет теперь значение? — заметил Эймон. — Рейгар мертв, а его дети…       — Я вовсе не хотел растравлять ваши раны.       — Ты ни в чем не виноват. Я и без тебя не забывал о них ни на мгновение. О чем еще ты хочешь узнать? Манс даже не сразу осознал, что снова принялся мерить шагами комнату, — до того он был захвачен рассказом Эймона об Азоре Ахае. Светозарный. Пылающий меч. Как будто что-то знакомое.       — Ни разу про них не слышал — про Азора Ахая и остальных, — сказал он. — Они все из каких-то далеких земель?       — Из Эссоса.       — Ну а Последний герой? Он-то уж точно из наших: если бы этот Принц взялся набирать соратников себе в дружину, наверняка сперва поискал бы в родных краях. Мейстер Эймон уже открыл было рот с таким видом, будто неопровержимый ответ вот-вот спорхнет у него с языка. Однако, похоже, ничего путного ему на ум не приходило, и уголки его губ дрогнули в смущенной и немного виноватой улыбке:       — А вот эта легенда, должен признаться, для меня самого темный лес. Будь добр, помоги старику освежить память — может быть, тогда я найду ответ.       — Это тоже долгая история, в двух словах — о том, как Последний герой повстречался с Детьми Леса. Затем он основал Ночной Дозор, и вместе они одержали победу в Рассветной битве. Эймон рассеянно потер шею:       — А я-то думал, будто меня уже ничем на свете не удивишь. А вот ведь и мне порой доводится узнать нечто новое или припомнить накрепко забытое. Что ж, это будет мне уроком… Но, если я не ошибаюсь, в твоей легенде ни словом не упоминается о чем-то похожем на Светозарный? Наверное, поэтому Рейгар просто не принял ее во внимание. Возможно, решил, что она никак не увязывается с прочими историями. Манс рассмеялся:       — Мейстер, но ведь у Последнего героя на самом деле было целых три меча. Первый замерз и переломился надвое — тогда, как сказано в легенде, он взял себе другой клинок, из драконьей стали, которым и сражал Иных. — Странное замечание, вдруг понял Манс: ведь в Вестеросе в те времена вообще не знали никакой стали. Может, выдумка, которую гораздо позже присочинили для пущей красоты? Или все дело в неверном переводе с древнего наречия Первых Людей? Да и с чего вообще мне это пришло на ум? Теперь, перебирая в памяти все слышанные им толкования предания, он вспомнил, что в некоторых из них второй меч не упоминался вовсе.       — Ну а третий меч? — напомнил Эймон, когда молчание затянулось. Манс выбросил из головы эту странность: в конце концов, какая разница, если и без того история вышла на диво складной? Он даже рассмеялся, восхищенный собственным мастерством барда:       — Да ведь я только что о нем сказал.       — Манс, — вздохнул его собеседник, подпустив в голос нотку раздражения.       — Ну как же? Ночной Дозор. Неужели с тех пор, как вы произнесли слова клятвы, вы напрочь их забыли? Свет, который приносит рассвет. Зарю. А живой огонь, что вы упомянули? «Я — огонь, который разгоняет холод». А вот здесь чуть ли не напрямую сказано: «Я — меч во тьме». Глаза Эймона расширились, он осел в кресле и, казалось, даже обмяк, словно из него выпустили весь воздух. Надо же, как трепетно он к этому относится, подумал Манс и не смог подавить улыбку, хотя все еще был очень доволен собой: ловко же он справился с головоломкой! Старик, к счастью, быстро взял себя в руки и сказал:       — Клятвы, должно быть, берут начало из легенды об Азоре Ахае. Ты прав, это не простое совпадение.       — Брат, — мягко возразил Манс, — бьюсь об заклад, все было наоборот: это предание о Светозарном зародилось из наших клятв. Вольный народ утверждает, что Долгая Ночь впервые наступила именно здесь, на Севере, и стала расползаться…       — В легендах других народов говорится то же самое.       — Ну конечно, всем же нравится считать себя пупом земли. Я, положим, и сам не без греха, но я хотя бы заслужил право зваться умником, разве нет? Если бы северяне каким-то образом угодили в Эссос и принялись болтать там про огонь, про меч во тьме, приносящий свет, и прочее в таком роде, имея в виду, конечно, клятвы Дозора, — о чем бы все подумали? Разумеется, решили бы, что они говорят о настоящем оружии. Одно маленькое недоразумение — и пошло-поехало, вот и вырос из него целый ворох новых историй, каждая из которых зажила своей жизнью. Проще пареной репы. А наоборот получиться не могло — никак не вытанцовывается. Ну какой смысл морочить себе голову и придумывать клятву Ночного Дозора уже после того, как Долгая Ночь закончилась, да еще зачем-то заимствовать слова из чужой, нездешней истории?       К тому же тогда пришлось бы признать, что предание о Последнем герое — всего лишь пересказ легенды об Азоре Ахае. А это неправда, не будь я бард — пусть лишь сам себя так называю. Я кое-что смыслю в песнях и былинах, уж поверьте. Он потому и стал героем, что совершил великий подвиг — нашел в себе смелость попросить о заступничестве. Вся его история — рассказ о страданиях, смирении и помощи, которую он получил: сперва от своих товарищей, потом от Детей Леса и, конечно, от Дозора. Певцам и в голову не пришло бы додумывать такие подробности — в них же нет ничего героического. Вся эта никчемная чепуха не годится для сказания о славном воине, чье сердце не ведает сомнений, считают они, а значит — под нож ее. Больше похоже на то, что Азор Ахай появился на свет благодаря нашему Последнему герою, чью историю на Востоке переиначили: сделали попроще и поцветистее — ну, приврали для красоты, куда ж без этого. Эймон долго не отвечал, но Манс понимал, что разговор еще не закончен. Он в очередной раз обошел кругом маленькую комнатку и наконец приблизился к шкафу, полному книг. Среди множества томов он заметил фолиант, посвященный драконам, и провел пальцами по корешку. Вспомнив так и не решенную загадку про драконью сталь, он пообещал себе непременно заглянуть на днях в библиотеку — может быть, там он выяснит, откуда эта история вообще всплыла в его памяти. Ему предстоит пробыть здесь две недели, и упаси его боги провести все это время в скучнейших препирательствах с прочими командирами на предмет поставок редьки и соломы.       — А что же Принц, который был обещан? — наконец нарушил тишину Эймон. — Он-то как увязывается с твоими предположениями насчет Последнего героя?       — Пожалуй, вовсе никак — там и без вашего Принца тесно. Вы с Рейгаром, например, считали, что он имеет отношение к драконам и роду Таргариенов. Может быть, но вот с легендой о Долгой Ночи его история определенно не стыкуется. В конце концов Принц, кому бы он там ни был обещан, — отнюдь не обязательно великий воин, — Манс пожал плечами. — Впрочем, не могу сказать наверняка. Если соберетесь как-нибудь на досуге обмозговать этот вопрос, имейте в виду, что древние предания не стоит толковать слишком уж буквально. Ведь они прошли через столько рук, и каждый рассказчик отличился кто во что горазд — один ошибочно перевел какое-нибудь словцо, другой потом его неверно разобрал, третий добавил что-то от себя, чтобы представить своего лорда в выгодном свете, четвертый все это раздул до небес… В общем, не спорю, может получиться увлекательнее, чем занудная мейстерская писанина, но насчет правдоподобности я не столь уверен. Эймон шевельнулся в кресле, его глаза снова невидяще уставились куда-то вдаль:       — Да, ты прав. Здесь безусловно есть над чем подумать, хотя, возможно, мы слишком опоздали со своими рассуждениями. Эртур Дейн так не думал. Он верил, что время Обещанного принца еще придет. Впрочем, Манс не потрудился сказать об этом вслух, потому что считал Дейна, мягко говоря, болваном, отнюдь не разделяя восхищения Джейме. Его друг по-прежнему просыпался весь в поту после мучительных кошмаров и признавался, что его до сих пор трясет от одного запаха горящей плоти. В такие мгновения Манса тоже трясло — от невыносимого презрения к трусу, который называл себя рыцарем и все-таки побежал хвостиком за своим чокнутым принцем, бросив мальчишку томиться в заложниках у Безумного Короля и в бессилии наблюдать за его изуверствами. А ведь тот искренне почитал его, называл своим наставником. Какого бы Обещанного принца ни вбил себе в голову этот Поклонщик Зари, он не заслуживал даже упоминания. Взгляд старика внезапно стал сосредоточенным, и он выпрямился в кресле:       — Какой же я глупец. Значит, Манс, одичалые все чаще толкуют об оживших мертвецах? Я так сильно увлекся всем остальным, что едва не пропустил твои слова мимо ушей. Манс был немного сбит с толку столь резкой сменой темы разговора, но серьезный тон Эймона и его заставил насторожиться. Старик не отмахнулся от его слов, не счел их бессмысленной чушью. Это значило для Манса куда больше, чем он мог выразить. Зато сам я и гроша ломаного не дал бы за пророчество, которое он принимает за истину. Ну не лицемер ли я после этого? Но ведь, по здравом рассуждении, в упырей поверить куда проще — если, конечно, о таком вообще можно рассуждать здраво.       — Уж и не знаю, стоит ли здесь тревожиться, — заметил Манс. — Это ведь просто слухи, даже среди Вольного народа мало кто воспринимает их всерьез. На лице Эймона, однако, промелькнуло беспокойство:       — Но все же… Без помощи Ночного Дозора у Последнего героя ничего бы не получилось. Ведь ты же понимаешь, насколько это важно? В Стене заключены древние чары, благодаря которым ее и удалось построить. Разумно предположить, что и Дозор наделен собственной магической силой, а ключ к ней каким-то образом сокрыт в словах присяги. Разве нет?       — Большинство плевать хотели на эту несчастную присягу. Я и сам вспоминаю о ней, лишь когда получаю очередную головомойку от Маллистера. Признаюсь честно, мне только на руку, что наши обеты такие мудреные и невразумительные: если невозможно сообразить, какой из них ты нарушил, вроде не за что и наказывать… Вряд ли кто-нибудь в Сумеречной Башне помнит слова клятвы хотя бы до середины. И я не верю, что в россказнях Вольного народа про возвращение Иных есть хотя бы капля правды. Но, даже если так, я предпочту надеяться, что на самом деле история о Последнем герое — не более чем красивая сказка. Какой смысл держать ее в памяти?       — Ах вот оно что.       — В любом случае я не собираюсь забивать себе голову прямо сейчас, пока толком ничего не выяснил, — продолжал Манс. — Этим я, кстати, и намерен здесь заняться. Я еще никому не рассказал о своем приезде, так что пойду-ка, пожалуй, окопаюсь в библиотеке, пока есть такая возможность. Эймон тихо спросил:       — Надолго ты к нам?       — На две недели.       — Может, заглянешь еще, если выдастся минутка? Поговорили бы о чем-нибудь более приятном, чем Иные и восставшие мертвецы. Манс заколебался. Давнишняя обида до сих пор сидела в нем занозой, раненая гордость не зажила окончательно. К тому же этот человек вызывал у него чувство, близкое к презрению. Как еще относиться к тому, кто цеплялся за останки своего дома, бесславно канувшего в небытие, — туда ему и дорога, как и всем остальным — и оплакивал омерзительное чудовище лишь потому, что оба принадлежали к одному роду? Но он выслушал меня, от начала до конца, и воспринял каждое мое слово очень серьезно. Даже более того. Он положился на мнение Манса, доверился ему.       — Конечно, — ответил Манс. — Я еще зайду к вам в гости, и мы непременно поболтаем.

***

Хотя Плакальщик не мог уйти слишком далеко, они не обнаружили ни кострища, ни следов, которые помогли бы сообразить, в какой стороне его искать. Было ясно: им нипочем не удастся изловить разбойника, если не напасть на след в ближайшее время, а на это надежды осталось мало. На четвертый вечер после того, как дождь наконец стих, они устроили военный совет, рассевшись вокруг костерка, который Куорен после долгих усилий развел из отсыревшего хвороста. Куропатку, жарившуюся теперь на огне вместе с куском сала и душистыми травами, подстрелил тоже он, а Джейме ощипал и разделал добычу. Из котелка доносилось аппетитное шкворчание, а аромат подрумянивающегося мяса стоял такой, что слюнки текли у всех троих, даром что пиршество им предстояло не самое роскошное — всего-навсего тощая куропатка. Они-то, пожалуй, и от зубра бы даже косточек не оставили, если бы он им попался. Однако коротать вечер у костра — впервые с начала пути — все равно оказалось очень здорово.       — Может, Крастер что-то знает, — предположил Куорен. Джейме подбросил в огонь еще одну палку:       — Забыл, что ли? Он меня и на порог больше не пустит. А дело было так. Однажды во время вылазки Блейн и Каменный Змей затащили его в Замок Крастера, где Джейме, на свою беду, приглянулся одной из дочерей одичалого. Он уж и не помнил, когда в последний раз девчонки строили ему глазки и краснели от его взгляда, так что не мог отказать себе в удовольствии подыграть ей: то и дело встряхивал отросшей шевелюрой, расчехлил свою самую неотразимую улыбку, развалился в позе, как ему представлялось, эдакого удалого молодца. Одна из старших сестер девушки заворчала на нее, требуя перестать витать в облаках, и Джейме скорчил до того похожую гримасу, высмеивая эту клушу за ее же спиной, что девицыны глазки так и заискрились весельем. Почти все женщины, которых Джейме встречал на Севере, были целиком закутаны в шкуры и меха — даже лица не различить, поэтому теперь, глядя на нее, он чувствовал, как теплеет у него на сердце… До тех пор, пока Крастер не заметил, куда он смотрит. В то же мгновение все приятные мысли из его головы вышиб мощный удар в челюсть. Джейме незамедлительно врезал ему в ответ, спасая раненую гордость. Братья, задыхаясь от смеха, подхватили его под руки и потащили прочь, а за ними по пятам едва ли не до самой Стены гнался Крастер, потрясая топором и изрыгая проклятия. И, конечно, об этой истории в Сумеречной Башне тут же узнала каждая собака. Куорен почесал переносицу. Похоже, он не слишком впечатлился упоминанием о злоключении, пережитом Джейме. Впрочем, даже когда Каменный Змей живописал их подвиги в красках, половину подробностей сочиняя на ходу, его и то ни чуточки не проняло:       — Возьми да извинись. Крастер поворчит и отмякнет, — а если сунешь ему из-под полы мех вина, то и вовсе полюбит как родного, слышалось в невысказанном намеке.       — Он трахает собственных дочерей и лишь боги знают что творит с сыновьями. Я скорее член себе отрежу, чем приползу на брюхе лизать ему задницу. Тем более что он первый начал.       — Можно просто вернуться на Стену, — вякнул Лось: он не пробыл в шкуре разведчика и недели, но это занятие уже пришлось ему не по вкусу. — Ясно же, что Плакальщик сумел удрать.       — Ерунда. Порасспросим других одичалых. Это заявление вызвало у Куорена издевательскую усмешку:       — Ага, так они нам и ответят. Был бы здесь Манс — другое дело.       — Я знаю, где искать клан Орла. Они перебрались в эти края после того, как наш прежний договор потерял силу, но мы с Мансом побывали у них совсем недавно — становище, должно быть, никуда не делось. Ватаги одичалых, подобные той, которой заправлял Орл, обычно разбивали лагерь на одном месте и не покидали его, покуда было возможно. Клан облюбовал прогалину в лесу между речками Олений Рог и Молочная и, судя по всему, возвращался туда два-три раза за лето, потому что на тамошней земле неплохо росли репа и картошка. Со времени последнего гостевания Джейме и Манса, должно быть, урожай уже давно собрали, но, если племя не согнали с насиженного места, оно могло и задержаться, чтобы заново засадить грядки. Куорен даже не пытался изобразить восторг от этого предложения:       — Манс однажды приволок меня к нему — я тогда ранен был, чуть не сдох. Ну да, его люди, считай, меня вытащили. Но у этих ухарей не пойми что в голове, они играют по своим правилам. А тут мы заявляемся: «Здрасьте, мы охотимся на одного из ваших». Что они выкинут, по-твоему, когда об этом услышат? Джейме передернуло, но он ответил:       — Зуб даю, если они узнают меня, то не тронут — ну, то есть никого из нас не тронут. Вот увидите. Это было бессовестное вранье и отчаянная бравада. Им с Мансом и в первый-то раз стоило немалых трудов убедить Орла, что договор с Дозором — не такая уж плохая идея. Он согласился помогать скрепя сердце. Но если сейчас они нагрянут к нему как снег на голову и попросят подсобить с эдаким пустячком — поисками отъявленного головореза, — то им самим может сильно не поздоровиться. Однако Джейме даже мысли не допускал о том, чтобы вернуться в Сумеречную Башню несолоно хлебавши. Не раньше, чем он доберется до Плакальщика. Куорен долго его разглядывал, так долго, что Джейме почти было уверился: сейчас он отдаст приказ немедленно поворачивать назад. Но в конце концов разведчик кивнул:       — Сир Денис хочет, чтобы ты привыкал командовать. Ну, будь по-твоему. Уж постарайся оправдать его доверие. Несмотря на то что план Джейме получил неохотное одобрение Куорена, в успех предприятия, похоже, верил лишь он один. Лось все последующие дни то без умолку упрашивал Джейме передумать и вернуться на Стену, то, наоборот, делался тих и подавлен — впрочем, такое частенько случалось с новичками, измученными долгой многотрудной разведкой. Куорен своими сомнениями, если они у него и были, ни с кем не делился. Большую часть времени он вообще помалкивал, занятый лишь ему ведомыми мыслями, — только один раз рявкнул на Лося, у которого беспокойство, напротив, доходило до паники. Зато уж молчал он до того напряженно и многозначительно, что Джейме понял — его старший товарищ изо всех сил борется со своим навостренным чутьем и многолетней сноровкой битого волка, которые прямо-таки кричат ему: не миновать им неприятностей. Чтобы досадить своим угрюмым спутникам и не поддаться общему унынию, Джейме при любой возможности заводил песню или принимался насвистывать какой-нибудь веселенький мотивчик. Как-то раз он взобрался на верхушку дерева, чтобы осмотреться, и углядел медведя, рыскавшего по берегу Молочной. Снова усевшись в седло, он во все горло затянул: «Жил‑был медведь, косолапый и бурый!» — и, конечно, сразу же схлопотал нагоняй от Куорена:       — Да ты что, вздумал навести на нас всех здешних одичалых, тупица? Джейме одарил его исполненным царственного превосходства взглядом, который, пожалуй, имел шансы произвести должное впечатление, если бы рыцарь восседал на настоящем боевом коне, а не трусил на Пестрянке — а ее и лошадью-то назвать было нельзя: обычный неказистый пони, от горшка два вершка. Тем не менее со всем достоинством, на какое был способен при данных обстоятельствах, Джейме ответил:       — Манс говорит: заметил медведя — начинай шуметь как можно громче. Тогда зверь тебя заслышит и сам уйдет — конечно, если поблизости нет детенышей, которых нужно защищать. Куорен так сильно стиснул зубы, что Джейме послышался их скрежет. Решив, что Куорену просто нечего ему возразить, Джейме как ни в чем не бывало запел дальше. Пестрянка бодро прядала ушами, и Джейме взъерошил ей челку. Ну, с тобой куда веселее, чем с этой парочкой. Спустя два дня — Куорен уже успел обнаружить проторенную тропу — снова начал моросить мелкий дождик. Джейме вспомнил дорогу — по ней он ехал в компании Манса в прошлый раз. Он прекрасно знал, что на подступах к лагерю у Орла везде глаза и уши, и даже не пытался скрываться: нарочно громко шумел и болтал сколько вздумается. У одичалых с медведями было кое-что общее: и те, и другие ведут себя куда более миролюбиво, если не пытаться застать их врасплох. Он принялся пересказывать спутникам содержание последнего письма, полученного от Тириона, но не успел добраться и до середины, как из-за деревьев выступила закутанная в плащ фигура. Она откинула капюшон, и под ним ярким пламенем полыхнула копна рыжих волос — влажные пряди упали на светлокожее веснушчатое лицо:       — Так и думала, что это ты, Цареубийца. Джейме соскочил с Пестрянки, но руку с меча не убрал:       — Ты… Ты… — Джейме не застал ее в лагере в тот незабываемый первый визит — она тогда отправилась на охоту, зато повстречал во второй раз. Правда, имени он так и не вспомнил и сумел выпалить только: — Мать Игритт!       — Эдит, — уточнила она, не проявляя ни малейшей радости от встречи. Она подняла лук из чардрева и подошла ближе, чуть склонив голову, чтобы лучше рассмотреть чужаков в сумерках. Эта женщина всего на пару лет старше его, с неуютным чувством подумал Джейме, и у нее уже есть ребенок — дочка, которой скоро стукнет четыре года. А женился бы я на Лизе Талли — наверное, сейчас бы нянчил собственного рыжеволосого карапуза, лишь немного младше Игритт. Эдит оглядела Лося, потом Куорена, и ее взгляд заметно посуровел, когда она не обнаружила среди разведчиков Манса:       — Что вам нужно? Был да сплыл наш договор. Больше мы воронам не помощники, и я об этом плакать не стану.       — Да ведь мы с тобой, считай, свойственники. Игритт так хотела, чтобы я ее украл, что я сам еле вырвался. Она плюнула ему под ноги и скрестила руки на груди:       — Вороны вроде вас и убили отца Игритт, так что не впутывай ее сюда. Век бы вас не видела. Кто бы сомневался.       — Я всего лишь хочу побеседовать с Орлом, — Джейме наклонился поближе к ней, проникновенно заглядывая в глаза и обворожительно улыбаясь, — будьте так добры, миледи. Я был бы перед вами в неоплатном долгу.       — Решил, что это блеяние меня разжалобит? Слыхала я о твоих клятвах. Вы, лорденыши, только ручки целовать горазды, а больше от вас проку никакого.       — Я просто хочу поговорить. Что в этом плохого?       — Цареубийца… — прорычала она, и угроза в ее голосе казалась едва ли не осязаемой.       — Не торопись с ответом, — он покопался в седельной сумке и вытащил кинжал. Его рукоять украшал лев, а по ножнам среди россыпи рубинов переплетались затейливые золотые узоры. Маллистер вечно ворчал, когда видел у Джейме слишком много вещей, кричащих о принадлежности к роду Ланнистеров, но эту безделушку он держал при себе на случай, если лишится скромного, но добротного кинжала с простой черной рукояткой, который неизменно носил на поясе. — Только постарайся не отрезать им хвост какой-нибудь вороне. Эдит потянулась к кинжалу, но он убрал руку за спину:       — Сперва дай слово, что отведешь нас к Орлу.       — Ладно, я приведу вас к нему потолковать. Но если он тебе чего и даст, так только по шее, и тут уж пеняй на себя, — она выхватила у него кинжал и повертела в руках, разглядывая со всех сторон. — Совсем другой разговор. Вот с этого и надо было начинать, олух ты этакий, а не строить мне куры, как у вас там принято.       — Ну и дурак же я — пытаюсь очаровать леди и так, и эдак, а всего-то и нужно было преподнести красивый ножичек.       — У нас здесь, за Стеной, женщины кое-чего стоят, не то что ваши южные вертихвостки. К нам клинья подбивать еще уметь надо.       — Э нет, я лучше по старинке. Вы, копьеносицы, и без дареных кинжалов способны причинить достаточно шкоды. Это я хорошо знаю: сам уже весь в шрамах, в том числе от ваших треклятых стрел, — он хмуро покосился на ее оружие. Лучники-одичалые, даже не слыхавшие о здравом смысле, и не думали пускаться наутек, когда их атаковали. Пару раз Джейме подстрелили едва ли не в упор, причем стрелы пробили кольчугу, прорезали вареную кожу и довольно глубоко вонзились в плоть.       — Да вам-то, воронам, что с того, коли вы и так с перьями? — парировала Эдит; впрочем, ворчание Джейме ее скорее забавляло, чем сердило.       — Одна из этих штук ранила мою лошадь.       — Вот эту поняшку? Ну не обессудь, что малость попортили ей шкуру.       — Это моя лошадь, и ей пришлось накладывать швы, — огрызнулся Джейме. По правде говоря, теперь, когда она сменила гнев на милость, он был отнюдь не прочь скоротать время в пути за подобным обменом любезностями. Хотя бы ненадолго вырваться из бездны уныния — иначе он не мог назвать разведку в компании этих зануд — оказалось настоящим облегчением. Так, слово за слово, они и добрались до лагеря — к этому времени дождь уже припустил не на шутку. Джейме с облегчением вздохнул, войдя вслед за Эдит в огромный шатер Орла. Внутри уютно потрескивал огонь, землю устилали плетеные циновки, а сверху лежали шкуры — ни дать ни взять каминный зал в замке какого-нибудь лорда. Из дальнего угла вкусно пахло жареной зайчатиной, и несколько человек явно дожидались ужина, рассевшись на овчине вокруг низкого стола. Дым от костра заполнял весь шатер — даже глаза слезились. Орл, говоривший о чем-то, поднял голову и заметил Джейме с товарищами. Он оборвал речь на полуслове и тяжело воззрился на них. Видно было, что он, как до него Эдит, ищет взглядом Манса. Не обнаружив его среди непрошеных гостей, одичалый так сильно помрачнел, что остальные тоже повернулись к ним. Лось взвизгнул и юркнул за спину Джейме, а Куорен напрягся, будто натянутая тетива, и рассматривал собравшихся в шатре так, словно его окружила стая голодных лютоволков.       — Эдит! — рявкнул Орл.       — Гляди, что он мне дал, — похвасталась она, ничуть не испугавшись, и с довольной улыбкой предъявила кинжал. — Говорит, хочет с тобой потолковать, вот и я решила: ну пускай себе треплется, что в этом плохого? Да и Игритт ему обрадуется. Конечно, если ты не надумаешь сразу прикончить их.       — Прикончить нас? — пискнул Лось. Орл раздраженно махнул рукой своим людям:       — Все вон, шелупонь вы этакая. Не видите, что ли, — воронье слетелось на мою голову. Эдит, а ты останься. Дочь Орла тоже не ушла. Не дожидаясь приказаний, она уселась возле очага, заняв место мальчика, который прежде переворачивал жарившихся на прутьях зайцев. Ева поймала взгляд Джейме и ухмыльнулась краешком рта. С внезапным весельем он подумал, что после дождя выглядит, должно быть, как драный кот, которого выудили из лужи. Как только шатер опустел, Джейме изобразил на лице широчайшую улыбку — у него даже скулы свело:       — Я бы не отказался от ломтя вон того хлеба. И щепотку соли было бы неплохо. Орл пропустил его слова мимо ушей и поднялся на ноги:       — Цареубийца. Куорен. Вас двоих я уже встречал, — он равнодушно скользнул взглядом по Лосю, которого видел впервые. Затем снова повернулся к Джейме: — Если меня память не подводит, Куорен на Стене уже лет десять, а то и больше. И по своей воле он сюда не заявлялся — это Манс его чуть ли не силком притащил, а иначе ноги бы его здесь не было. Ты, что ли, постарался?       — Да, но главный здесь он, поэтому…       — Я уж лучше с тобой потолкую. Я и так по роже вижу, что ему лишь бы удрать подальше отсюда, а вот что творится в твоей золоченой башке — хрен его знает. Ева немного приподнялась, пристально разглядывая Куорена:       — И что мне прикажешь делать с ним и этим сопляком?       — Думаешь, я вот так уйду и оставлю сира Джейме с тобой одного? — спросил Куорен сурово.       — Все, что я скажу тебе, ты слово в слово надудишь тому старому хрычу, который у вас там заправляет, — презрительно фыркнул Орл. — Я-то если говорю, то уж без обиняков. От Цареубийцы хоть здесь будет больше проку. А вас Эдит отведет… — он хмуро посмотрел на свою дочь, уже открывшую рот, чтобы возразить: — Срань божья, Ева. Неужели тебе приглянулся этот хмырь? Рехнулась поди? Ну, как знаешь. Вот ты тогда и забери их отсюда, приставь к какой-нибудь работе, что ли. Они нам не гости дорогие, чтобы прохлаждаться без дела. И тем более не друзья.       — Ладно, па, — согласилась Ева. — Эй, сестрица, не забывай приглядывать за зайцами. Эдит, которая и впрямь приходилась ей двоюродной сестрой, сняла с плеча лук и колчан со стрелами и по-собачьи встряхнулась — с волос во все стороны полетели брызги:       — А ты не говори Игритт, что ее дружок здесь. Если мы его убьем, она, пожалуй, страшно закручинится. Джейме попробовал обернуть все в шутку и повернулся к брату:       — Ну, ты-то, считай, как за каменной стеной, раз уж понравился этой… Куорен перебил Джейме, словно и не слышал его слов:       — Ну что ж, посмотрим, не облажался ли я, согласившись на твою затею. Удачи тебе, брат, — он опустил руку на плечо Джейме и долго не отводил взгляда — пристального и серьезного. Сердце Джейме подскочило куда-то к горлу, его пробрал холод. Если они попадут в беду, это все из-за меня. Он попытался напустить на себя уверенный вид:       — Все будет в порядке, — заявил он, отчаянно пытаясь убедить в этом самого себя. Куорен неловко сжал плечо Джейме, словно хотел подбодрить его, но не знал как. Когда их с Лосем увели, Орл уселся на прежнее место и устроился поудобнее, сцепив пальцы на животе:       — Ну, садись уж, раз пришел.       — А теперь-то можно угоститься хлебом? — спросил Джейме, тоже опустившись за стол.       — Еще чего! — Орл снова насупился. — Я и без того уже осрамился дальше некуда, валандаясь с воронами. Много кому это не по нутру, знаешь ли. Мансу ты, может, и полюбился, да только этого мало. Я и так рискую головой, помогая ему. Похоже, переговоры решительно не клеились.       — Но ведь и Манс когда-то точно так же пришел к тебе впервые, — попытался Джейме воззвать к его добрым чувствам. — И ты его выслушал, хотя и не знал толком. Ну, во всяком случае, не перерезал глотку прямо с порога. А потом позволил ему вернуться, согласился помогать. Вот и я надеюсь сойтись с тобой поближе. Дружба с Мансом — сама по себе, а мы могли бы завязать свою собственную.       — Манс — другое дело, мы с ним одной крови. Он пришел к нам не для того, чтобы клянчить помощь для Дозора с его делишками. Ему хотелось узнать нас лучше — он нутром чуял, что так сможет понять и сам себя. Но ты — нет, ты задумал что-то из нас вытянуть.       — Это правда, мне нужны сведения, но…       — Если пытаешься сказать то же самое, только позаковыристее, можешь не стараться. Мы тут не нанимались прыгать вокруг тебя на цырлах.       — Да нет же, нет. Я это знаю… — Джейме изо всех сил пытался найти подходящие слова. Его ведь в детстве учили вести переговоры. Должна же хоть где-то пригодиться эта наука! Его заставляли битый час высиживать подле отца и дядюшек, когда те старались кнутом и пряником сладить с каким-нибудь несговорчивым лордом. К тому же и мейстер вдалбливал в его голову всякие дипломатические хитрости да премудрости, рассказывал, как Такому-то удалось выгодно сторговаться с Сяким-то… Какой только чуши не приходилось ему заучивать, потому что он знал: дядя Киван или отец непременно устроят ему строгий экзамен. Задаром ничего не получишь, напомнил он себе. Главное правило, которое лучше бы зарубить на носу. Он невольно перевел взгляд на Эдит — та глазела на него с нескрываемым любопытством. Он заручился ее благосклонностью, подарив кинжал. Что ж, у него оставался еще и меч… Но чутье подсказывало: даже если он завалит Орла целой сотней мечей, простым подкупом ничего не добьется. Орл не желал становиться дойной коровой, вот в чем дело. И торговаться он не собирался. Ведь в этом случае стоит Джейме заявиться к вождю, посулив броские побрякушки вроде разукрашенного кинжала, — и взамен он сможет вытребовать все что захочет. К тому же за Джейме по-прежнему стояла вся сила Дозора, а одного этого хватило бы с лихвой, чтобы отвратить одичалых от какого-либо союза с ним. Я не собираюсь ничего у вас вымогать, мог сказать он. Вы пришлись мне по душе — я ел ваш хлеб, играл с вашими детьми. Но даже этого оказалось бы недостаточно. Эдит упомянула, что отца Игритт убил разведчик. Джейме не сомневался, что едва ли не каждого одичалого черные братья лишили кого-то из близких или друзей. Ему нужно было подобрать такие слова, которые бы перевесили враждебность этих людей и помогли завоевать их доверие.       — Ты и впрямь, что ли, совсем мозги растерял, раз приперся сюда с дулей в кармане? — раздражение в голосе Орла наконец прорвалось наружу, и Джейме пришлось лихорадочно соображать, засунув подальше страх и гнев. Как же остро ему не хватало сейчас Тириона и Серсеи с их смекалкой! Да взять хотя бы его новых братьев — тот же Манс… Но ведь Манс считает, что и у меня в голове кое-что водится. Он сам говорил, что ум можно проявлять по-разному. Помнится, это был наш первый разговор по душам… Я еще тогда рассказал ему легенду про Корлоса — и так, всего несколькими словами, сумел приобрести настоящего друга. Джейме нащупал тоненькую ниточку некой мысли и принялся осторожно тянуть за нее.       — Нет, конечно, — ответил он. — Я расскажу тебе одну историю — ты такой еще не слышал. Да ты успокойся, отдышись, хлебни меду — а то сидишь весь как на иголках. Эти слова и впрямь немного умерили недовольство Орла, хотя подозрительность из его взгляда не исчезла:       — Час от часу не легче. Теперь ты собрался потчевать меня дурацкими небылицами?       — Да что в этом плохого? — повторила Эдит. Орл пристально рассматривал его. Даже той грубоватой приветливости, какую вождь клана выказывал Джейме, когда он бывал здесь в компании его приятеля Манса, сейчас не осталось и следа. Но в конце концов он знаком разрешил продолжать. Джейме с большим трудом сумел скрыть облегчение. Он помнил, каким способом завоевал уважение Манса, и немного поколебался: в глубине души ему хотелось узнать, сработает ли тот же прием с Орлом — рассказать и ему одну из историй, которые он помнил с детства. Если Джейме выберет правильные слова, Орл убедится, что он достоин доверия. Но все равно он сильно рисковал. Манс, пусть в нем и течет кровь одичалых, совсем из другого теста. Он даже между строк незатейливой песенки способен прочесть столько, что хватило бы на целый том. Однако большинство людей лишены этого дара. Джейме нужно было доказательство, которое не оставит ни малейших сомнений: он может стать надежным союзником и верным другом. Такое, что сумеет найти путь к сердцу любого человека и потрясти его до глубины души. И это доказательство, единственный козырь, у него имелось — пусть даже от одного воспоминания о нем к горлу подступал ком. Джейме судорожно, до боли в костяшках, стиснул в руках ткань своего плаща, чтобы скрыть дрожь, и сделал глубокий вздох, стараясь собраться с мыслями. Затем он заговорил:       — Короля — каждого короля, который сидит на Железном Троне, — защищают семеро лучших рыцарей во всех Семи Королевствах. Они отрекаются от своего рода, отказываются от брака, семьи, любых привязанностей и дают обет: выполнять волю короля, беспрекословно подчиняться его приказам и умереть за него, если потребуется. Они тоже носят плащи — только не черные, как у дозорных, а белые. Почитают их не меньше, чем нас, ворон, презирают. Все мальчишки — от знатнейших принцев до крестьянской детворы — мечтают надеть белое, потому что это величайшая честь, которую только можно вообразить. Оба слушателя не сводили с него глаз. Ему определенно удалось разжечь их интерес. Они пока явно не понимали, к чему он клонит и зачем вообще взялся обо всем этом рассказывать, — но их заинтриговала история сама по себе. Поразмыслив, Эдит сделала собственные выводы:       — Ты ведь… убил короля. Значит, кого-то из них тебе тоже удалось заколоть? Джейме опустил взгляд на черную шерсть плаща, по-прежнему зажатую в пальцах:       — Я сам был одним из них. Как он и ожидал, его собеседники немедленно клюнули на это признание. Забыв, что вроде как ведут переговоры с предполагаемым врагом, они отбросили последние сомнения и подались вперед, сгорая от любопытства.       — Ты? — изумился Орл. — Ты же был еще совсем малолетком.       — Мне было пятнадцать, когда король Эйрис даровал мне белый плащ, — кивнул Джейме. — Я стал самым молодым рыцарем, когда-либо вступившим в Гвардию, — но получил свой титул отнюдь не за великие заслуги. Король завидовал моему отцу и дал мне этот пост, только чтобы насолить ему. Сделавшись одним из королевских гвардейцев, я больше не мог продолжить наш род, а ведь отец мечтал, что я стану лордом Утеса после него, — он всегда ценил меня выше моих брата и сестры. Вот так, одним ударом, Эйрис лишил моего отца наследника и оскорбил нашу семью. Я слишком поздно понял, что все это — присяга, мое посвящение — оказалось простой ловушкой, но уже ничего нельзя было поделать. Рыцари Гвардии несут службу до самой смерти.       — Поэтому ты его и убил? — спросил Орл, словно одно это считал достаточно веской причиной.       — Ты удивишься, но нет. Я верой и правдой служил ему целых два года. Даже когда он заживо сжигал людей, хоть чем-то не угодивших ему, — за косой взгляд, неосторожное слово — я не ослушался его приказа. Он смеялся, слушая их вопли, и возбуждался от зрелища их мук — каждый раз, насмотревшись на казнь невинных, он шел к своей жене и всю ночь заставлял и ее тоже кричать от боли. Ее служанки шептались, что на утро она выглядела так, словно ее рвало когтями какое-то чудовище. И я охранял его — ведь я дал клятву, а мои братья, все до одного великие рыцари, объявили, что это мой долг. Я даже родным не мог написать — король не доверял моему отцу и боялся его. Не мог сказать открыто, что думаю. Не мог вздохнуть полной грудью…       Впрочем, я был не один такой. Многие роптали из-за жестокости короля, и в конце концов несколько лордов подняли восстание. Поначалу мятежники проигрывали битвы одну за другой, но потом удача повернулась к ним лицом: они осадили и разграбили Королевскую Гавань — город, где стоит замок короля. Почуяв неминуемое поражение, Эйрис окончательно свихнулся. Есть такое вещество — называется «дикий огонь». Это… жидкость ядовито-зеленого цвета. Если он загорится, то его не потушить ничем, даже водой, и от его жара плоть стекает с костей, как воск. Эйрис запрятал горшки с диким огнем повсюду, едва ли не под каждым домом. Поняв, что ему не победить, он приказал одному из своих прихлебателей поджечь тайники — взорвать Королевскую Гавань вместе со всеми людьми, а было их полмиллиона человек. Предатели хотят захватить мой город, сказал он, но я не оставлю им ничего, кроме пепла. Пусть Роберт будет королем обугленных костей и жареного мяса. Вспарывая глотку Эйрису, всаживая меч в грудь Россарту, Джейме не вполне сознавал, что творит. Он действовал словно по наитию, повинуясь порыву — а может, безотчетному желанию сделать наконец то, о чем мечтал долгих два года. Но теперь, когда Джейме рассказал обо всем, не упуская ни единой подробности, бремя совершенного поступка обрушилось на него всей тяжестью. Заново переживая все случившееся, он казался самому себе то чрезвычайно могущественным, то самым ничтожным человеком на свете.       — Я расправился с его подручным, а потом прикончил его самого, прежде чем он успел отдать тот же приказ еще кому-нибудь, — голос Джейме упал до хриплого шепота. — Я убил своего короля и нарушил все клятвы до единой. «Обосрал свой плащ», как изысканно выразился один из моих бывших братьев. За это меня и отправили на Стену.       — Тебя еще и наказали? — рыкнула Эдит, ощерившись и побагровев от ярости. — Но ведь если бы он…       — Я присягнул ему, — объяснил Джейме. — А это значит, что я должен был повиноваться ему во всем и защищать его ценой жизни. Меня склоняют на все лады за то, что я не погиб, закрывая его грудью от врагов. Понимаю, звучит как бред — но, с другой стороны, никто ведь не знал про дикий огонь. Меня даже не спросили, почему я это сделал, а новый король оказался не сильно лучше прежнего, так что меня ни капли не тянуло все ему рассказать, — Джейме перевел взгляд на огонь: — Ваш ужин вот-вот сгорит. Она вскрикнула и метнулась к очагу: над углями, нанизанные на прутики, жарились забытые заячьи тушки — с одного бока мясо совсем обуглилось. Ругаясь на чем свет стоит, она принялась спасать свою стряпню. Пока Эдит возилась с зайчатиной, никто не проронил ни слова. Наконец Орл вымолвил:       — Доброе дело ты сделал, Цареубийца, отдаю тебе должное, но причем тут твои россказни?       — Я к этому и веду. Вы знаете, как звучит присяга Ночного Дозора? Оба переглянулись и покачали головами.       — Ночь собирается, и начинается мой дозор, — слова отскакивали от зубов, словно он произнес их вчера. — Он не окончится до самой моей смерти. Я не возьму себе ни жены, ни земель, не буду отцом детям. Я не надену корону и не буду добиваться славы. Я буду жить и умру на своем посту. Я — меч во тьме; я — дозорный на Стене; я — огонь, который разгоняет холод; я — свет, который приносит рассвет; я — рог, который будит спящих; я — щит, который охраняет царство людей. Я отдаю свою жизнь и честь Ночному Дозору среди этой ночи и всех, которые грядут после нее. Они глядели на Джейме с одинаковым хмурым выражением и, судя по всему, ожидали, что он продолжит: «Я буду вырезать деревни одичалых и не подпущу их к Стене». Он по глазам видел, что они не могут увязать одно с другим — свои представления о Дозоре и услышанные от него слова. Джейме объяснил:       — Последняя строчка мне нравится больше всего. Жизнь и честь. Отдав жизнь в бою, воины покрывают себя славой — но на Стене отдать честь ради защиты царства людей не менее почетно. Эти слова еще не утратили смысла, который в них вкладывают, а значит, в Королевской Гавани я сделал верный выбор. Это очень важно для меня — я даже не могу описать, насколько. Он расстегнул плащ, стянул его с плеч и бросил на стол перед собой. Тонко выделанная шерсть с соболиным подбоем служила прекрасным подтверждением его слов. Даже грязное и промокшее насквозь, это было облачение, достойное великого воина. Джейме погладил по-прежнему затянутой в перчатку рукой меховой воротник, по его губам скользнула улыбка — немного насмешливая, но насмехался он сам над собой. Кажется, я начал питать слабость к долбаному Ночному Дозору — вон какие телячьи нежности развел. Мальчишка, которым я был три года назад, хохотал бы до слез, завидев, каким я стал. Но тот мальчишка был наивен, как зеленое летнее дитя.       — Этот плащ много значит для меня, — повторил Джейме и рассмеялся, когда оба посмотрели на него как на умалишенного. — Да, я понимаю, что Дозор сейчас — не самое приятное местечко во всех отношениях, но когда-то у него была цель. Мы должны защищать людей — всех, не только тех, кто живет под рукой короля. Дозор основали намного раньше, чем построили Стену. И, когда впервые прозвучали слова наших обетов, никто не делал различий между Вольным народом и поклонщиками. Джейме встретился взглядом с Орлом:       — Я не могу говорить за всех братьев, но сам я не собираюсь уклоняться от духа нашей клятвы. Я не хочу ничего вытягивать у вас — только исполнять свой долг. Я всегда приду на выручку северным лордам, которые просят защиты от разбойников, но помогу и вам, если будет нужно. Захотите получить что-нибудь с Юга — я устрою для вас честную торговлю. Если братья Дозора причинят вам обиду, я позабочусь, чтобы они за это ответили. О любых ваших неурядицах я сразу расскажу сиру Денису — и они не останутся без внимания, чего бы мне это ни стоило. Можешь мне поверить, этот свой плащ я не опозорю — а на прежний мне плевать: слишком долго он меня мучил, душил и жег огнем. Орл откинулся назад, крепко стиснув челюсти. Эдит внезапно вспомнила о догоравшей на углях зайчатине и отвернулась от Джейме, утирая щеку ладонью. Снова поймав его взгляд, она буркнула:       — Ну и дурень же ты — плакать хочется, честное слово. Будь ты хоть сто раз героем, твой гребаный Дозор только выкрасить да выбросить. Ничего ты не сможешь с ним поделать — это и ежу понятно.       — Эй, племянница, — укоризненно проворчал Орл. Джейме стащил плащ со стола и опять накинул на плечи — знакомая тяжесть вселяла в него спокойствие и уверенность:       — Я ведь уже говорил, что от Дозора нынче проку мало. Но я постараюсь, чтобы прок был от меня.       — Да что ты можешь в одиночку?       — Ну, например, я в одиночку спас Королевскую Гавань, а там людей больше, чем всего Вольного народа за Стеной, — он вдруг обнаружил, что ухмыляется как дурак. — Постой, ты только что назвала меня героем или мне послышалось?       — Не зазнавайся. Все герои, что мне встречались, — полные болваны, а ты еще почище других. Орл сделал изрядный глоток меда из рога:       — Довольно. Считай, ты меня убедил. Так что тебе нужно от нас… сир Джейме? Джейме не сразу понял, что вождь клана именует его так же, как прежде Куорен: «сир». Интересно, он полагает, что мне такое обращение больше по душе? Пытается выказать уважение или случайно ляпнул? Балагурить с Эдит ему нравилось, но Джейме вспомнил суровый взгляд Куорена и кое-как стер улыбку с лица:       — Плакальщик убил четверых моих братьев. Он подбросил их головы к самой Стене, чтобы посмеяться над Дозором. Я не позволю ему уйти от расплаты. Если ты знаешь, где его отыскать… Орл прервал его, подняв руку:       — Тут я тебе не помощник.       — Вы же с ним не друзья, — возразил Джейме. — Он и вам принес много бед. Дозор не лезет в дела Вольного народа — у нас свои счеты к этому ублюдку. Но всем было бы только лучше, если бы мы с ним покончили.       — Возьми хлеба и налей себе меду. Эдит, отрежь ему зайчатины. Хотя Орл отказался помочь ему в поисках Плакальщика, Джейме немного расслабился:       — Ну так что, мы теперь друзья?       — Ага. Манса-то я знаю как облупленного, а вот чего ждать от тебя — поглядим, поглядим. Сдается мне, иметь дело с тобой даже надежнее: ты хочешь нам помогать, потому что так велят тебе клятвы, ну а он — чтобы всласть по ним потоптаться. Плевать он хотел на какой-то там долг — да ты и сам это знаешь. Джейме, натолкав полный рот хлеба, не сразу смог ответить:       — Тогда почему бы не помочь мне прямо сейчас? Орл долго молчал, и Джейме уже решил было, что тот просто не расслышал вопрос из-за чавканья. Наконец одичалый заговорил — очень осторожно, тщательно подбирая слова:       — Насчет королей… Одного из них ты убил, потому что он хотел разрушить город. Ты же не собираешься затравить еще кого-нибудь просто так, забавы ради?       — Да как тебе сказать. Доводилось мне выезжать на настоящую королевскую охоту — с соколами, чин по чину, но поймать удалось только мелочь вроде пары удодов.       — Я про королей тебе толкую. Что ты мне морочишь голову какими-то уродами?       — А смысл на них охотиться? Королей на свете раз-два и обчелся, — Джейме наконец понял, о чем речь. — И потом, причем здесь они?       — В десяти днях пути к северу отсюда живет один человек. Он недавно объявился тут с большой ватагой, все при оружии, а еще у него двое сыновей. Говорит, хочет стать Королем-за-Стеной. Мужик он неплохой, честный, ну мы и сказали: если за него выступит побольше народу, так мы и не против. Устроили они с Плакальщиком побоище, и Тормунд вышел победителем. Плакальщик тут же завилял хвостом, заявил — мол, пусть Тормунд называет себя королем сколько влезет, лишь бы в его, Плакальщика, дела не совался. Орл почесал бороду:       — Тормунд, вернувшись, так и сказал — слово в слово. Ну, нам того и довольно было. От нас-то он многого не требует, но вот чтобы перетянуть к себе Плакальщика, едва в лепешку не расшибся. Бьюсь об заклад: это оттого, что заручись он поддержкой Плакальщика — вся округа будет на его стороне. И ему крепко не понравится, если я возьму да испоганю ему все дело. Джейме только глазами хлопал.       — А уж если ты его самого попытаешься прикончить, ему это еще меньше придется по нраву, — решительно добавила Эдит.       — За Стеной… есть король? — переспросил Джейме: его настолько потрясло это известие, что он никак не мог уложить в голове все остальное. Орл и Эдит обменялись взглядами.       — Тормунд говорит, на западе живет еще один парень, который тоже так себя называет, — пояснил Орл.       — Надо полагать, вы не без причины согласились заиметь короля, — сказал Джейме. — Насколько я понял, Вольный народ их на дух не переносит.       — Королей вроде тех, что водятся у вас, поклонщиков, мы и правда ненавидим, — Эдит глубоко вздохнула. — Да и вообще нам не по душе, чтобы кто-то над нами верховодил. Однако люди напуганы, а эти вояки обещают защиту.       — Чем напуганы?       — Только не вздумай над нами потешаться, — бросил Орл, тяжело глядя на Джейме. — Мы и сами сначала хихикали над этими байками, говорили — чушь собачья. Но слышали их снова и снова. Не здесь, правда. Но вот далеко на севере, в долине Теннов…       — Какие еще байки?       — Об упырях, — сказала Эдит, — и Иных. Джейме стало жаль их: ну что за глупые страхи! Разумом он понимал бредовость происходящего. Сперва история Рогоногих. Потом странный сон. Теперь вот это. Однако слишком много людей верили в подобную чепуху. Да о чем говорить — они даже согласились выбрать себе короля, хотя уж где-где, а на здешних землях короли испокон веков не приживались!       — Дозор ничего не станет делать, пока не получит доказательств, — осторожно заметил Джейме.       — Мы на него и не рассчитывали, — ответил Орл. — Но я решил, что ты должен знать, раз уж тебе взбрело в голову нам помогать. Ясное дело, сам-то я никаких упырей не встречал — как и тех, кто бы их хоть одним глазком увидел. Кто знает, может, все это просто слухи — только очень уж странные. Джейме попытался вернуть нить беседы к более насущному вопросу:       — Мне нужно поговорить с этим Тормундом. Об Иных. О Плакальщике. Может быть, мы с ним сумеем столковаться. Ты сказал, он человек честный? Орл и Эдит все еще колебались.       — Ну сам подумай — зачем мне сейчас его убивать? — вздохнул Джейме. — Никто из моих братьев и слыхом не слыхивал о каком-то Короле-за-Стеной — если я его прикончу и стану хвастаться, меня просто на смех поднимут. Вот когда он наворотит чего-нибудь и нашумит на всю округу — другое дело. Орл побарабанил пальцами по животу, задумавшись. Наконец со свистом выдохнул:       — Ну, хуже не будет, я думаю. Точнее, если кому и будет, то только тебе. Ладно, Цареубийца. Я соберу отряд молодцов покрепче, который отведет вас в Красные Палаты.