Жизнь и честь / Life and honor

Утренний туман стелился по лесу, подступавшему к Усадьбе Мормонтов, клочьями свисал с заснеженных сосен и заволакивал сумраком даже те скудные, робкие солнечные лучи, что каким-то чудом сумели пробиться среди могучих деревьев. Все вокруг тонуло в неясной дымке, и Али, сощурившись и крепко сжав рукоять меча, изо всех сил напрягала зрение, пытаясь разглядеть сестру. Лира обрушилась на нее с воинственным кличем, выскочив из-за бревна, и отвесила знатный удар, но Али отбила атаку и сама кинулась в наступление, вынудив сестру уйти в оборону. Тогда Лира, издав леденящий душу рык, отшвырнула меч и попыталась прошмыгнуть мимо Али к большому валуну, на котором сидела Джори, не выпускавшая из виду обеих воительниц. Али пнула Лиру под коленку, и та под восторженный визг Джори кубарем покатилась по земле. Вот балда, подумала Али и занесла меч, намереваясь одним ударом закончить бой. Однако метнувшаяся с кошачьей ловкостью рука Лиры вцепилась в ее щиколотку, рывок — и Али сама грянулась наземь. Джори притихла было на мгновение, но тут же разразилась победным воплем и еще громче захлопала в ладоши, когда Али бросилась на Лиру и навалилась ей на ноги. Сестра отчаянно брыкалась и извивалась ужом, но Али в один миг дернула ее на себя и закрутила руки за спину. Выхватив с пояса нож, она плашмя прижала лезвие к шее Лиры:       — Ты покойник, кракен!       — То, что мертво, умереть не может, — отчеканила Лира. Али в шутку наградила сестру подзатыльником, однако отпустила ее и сама встала. Лира перекатилась на спину, заливаясь неудержимым хохотом.       — Значит, плохих побили? — полюбопытствовала Джори. Она тоже поднялась на короткие пухлые ножки и вразвалку посеменила к ним.       — Ага, — подтвердила Али. Она сгребла младшую сестренку в охапку и чмокнула в лоб. — Нет больше Лирона Грейджоя. Лира нашарила в кустах тренировочный меч и повернулась к Али:       — Я теперь снова Лира Мормонт. А ты, если хочешь, можешь быть Грейджоем.       — Идет, — Али поставила Джори на землю и улучила минутку, чтобы оглядеть себя с ног до головы. Штаны, куртка и плащ оказались насквозь мокрыми от снега и изгваздались в грязи, и она поморщилась. Ох и разбурчится же Джорах, когда ее увидит! Ну и пускай. Будет ругаться — мама просто закатит ему хорошую оплеуху, вот и все, сказала она себе и тоже нагнулась за мечом. Джори выжидающе смотрела на нее снизу вверх, и Али принялась отдавать распоряжения:       — Садись вон там. Значит, так: я отлуплю Лиру и напрыгну на тебя, ну а ты что?       — А я буду кричать, кусаться и драть тебе волосья. Али одобрительно взъерошила ее кудряшки. Но едва она собралась скомандовать: «По местам!», как из леса донеслись глухой стук и хрип, перешедший в бульканье. Она недоуменно моргнула и поначалу решила, что ей послышалось. Но Лира тоже замерла как вкопанная, навострив уши и вертя головой. Конечно, матушка нипочем не отпустила бы их одних, без стражи. Дом Мормонтов, правда, небогат, и каждый воин здесь наперечет, но кто-нибудь обязательно сопровождал Али и ее сестер, когда они отправлялись погулять. Заигравшись в пиратов или в прятки, девочки, бывало, теряли из виду своих охранников, но знали, что те непременно где-то поблизости.       — Бен! — позвала Али. — Харлан! Никто не ответил. Затаив дыхание, Али пыталась хоть что-нибудь разглядеть в морозном тумане за деревьями. До дома было рукой подать, как же иначе — с детства они только и слышали о том, что ни в коем случае нельзя забредать слишком далеко в лес, — но сейчас ей казалось, будто какое-то злое волшебство перенесло их за много лиг от замка. Наконец впереди что-то зашевелилось, за тонкими сосенками замелькали неясные тени. Прислушавшись, она различила отрывистые грубые голоса. Сердце ухало так громко, словно стучало прямо в голове, и Али судорожно отпрянула назад.       — Лира, — она с трудом слышала собственный голос, — хватай Джори и бегом за помощью. Зови маму. Стражу. Хоть кого.       — Но…       — Живо, — рявкнула Али, и сестра в кои-то веки послушалась: схватила Джори за руку и потащила за собой. Али колотило с ног до головы — каждой жилкой ей хотелось сорваться с места и помчаться следом. Но, если побежит и она, чужаки погонятся за ними и тогда уж поймают всех. Не успели сестры скрыться из виду, как на поляну выступили разбойники — шестеро смутных силуэтов с каждым мгновением вырисовывались все более отчетливо и наконец выросли перед ней, словно соткались прямо из тумана. Они носили меха и шкуры, а у того, что шел впереди, за спиной была приторочена коса. Али наставила на него свой дурацкий меч — тупой и совершенно бесполезный.       — Стойте, — пискнула она еле слышно, и они расхохотались.       — Да это же ребенок! — хрюкнул от смеха один из налетчиков. — Ну и что ты нам сделаешь, малявка? Она стиснула меч крепко-крепко, до боли в костяшках:       — Я не малявка. Я наследница Медвежьего острова! — Это была, конечно, ложь, но ничего умнее ей в голову не пришло. Да и что оставалось делать? Только набивать себе цену. Может быть, они поверят ей, и тогда есть хоть какой-то шанс, что ее не убьют — или по крайней мере не пустятся на поиски еще кого-нибудь. Кровь ревела в ушах, заглушая все мысли, и она обреченно ждала, что вот сейчас ее выведут на чистую воду и поднимут на смех, но никто не проронил ни слова и даже не улыбнулся. Человек с косой — наверное, их вожак — бесконечно долгое мгновение сверлил ее взглядом.       — Это правда! — не выдержав, закричала Али. В доказательство своих слов она ткнула себя дрожащим пальцем в грудь, где был вышит герб ее дома. — Видите? Медведь. — Только не ловите Лиру или Джори. И в замок вам незачем идти — не надо никого мучить. Никто вам больше и не нужен. Человек с косой медленно подошел поближе. Его красные водянистые глаза слезились, словно он плакал, но неотрывно всматривались в ее лицо. Ей и самой хотелось разрыдаться или убежать, но она вспомнила девиз своего дома: «Здесь стоим». Вот она и будет стоять — ей всего-то и нужно немножко продержаться. Лира и Джори приведут помощь. Скоро кто-нибудь придет сюда. Обязательно придет.       — Так ты… внучка Старого Медведя? — спросил главарь шайки. На сей раз Али не могла выдавить ни слова: она боялась, что голос ее выдаст, однако разбойник, кажется, принял ее молчание за подтверждение своей догадки. Он схватил ее за шиворот, и Али, сама не понимая, что делает, со всей мочи рубанула его мечом. Проорав грязное ругательство, он разжал руки, и она снова замахнулась, но тут на выручку своему вожаку пришел другой головорез, поймавший ее сзади. Али изо всех сил лягалась, корчилась, словно в тисках, и кричала так громко, что горло саднило. Мама вот-вот будет здесь. И Дейси. Изловчившись, она наугад заехала куда-то локтем — чужая хватка немного ослабла, ей удалось развернуться и ткнуть разбойника мечом промеж ног: тот согнулся пополам и зашелся воем, пересыпаемым гнусной бранью. Ее затылок едва не разорвало от боли, она пошатнулась, а лес вокруг нее завертелся с головокружительной скоростью.       — Хватай ее, и валим, — прорычал человек с косой. — Нужно сматываться, пока те сопливые сучки не привели всю свору. Однако сам он, противореча собственным словам, помедлил, склонившись к Али и внимательно вглядываясь в ее лицо. Она кожей ощутила его дыхание — изо рта у него невыносимо разило:       — Отродье Первого разведчика и дочка северного лорда! — ухмыльнулся он, небрежно потрепав ее по щеке. — Ну и повезло же мне. Теперь-то ни одна собака за Стеной не посмеет брехать в мою сторону. Али ринулась вперед и впилась зубами ему в щеку, мимолетно удивившись тому, как легко они разорвали кожу и вонзились в плоть. Горячая кровь хлынула ей в рот и заструилась по губам. Улыбка на его лице немедленно сменилась отвратительным оскалом. Двое разбойников оттащили Али от своего вожака, а зареванный ублюдок размахнулся и пнул ее так, что она не смогла подавить крик. Но один только взгляд на этого урода, кривившегося от боли и утиравшего кровь, приободрил ее и придал сил — ей даже удалось сдержать слезы, когда похитители подхватили ее и поволокли в лес, окутанный туманом.

***

Джейме и его братья поднимались в гору по извилистой тропе к Усадьбе Мормонтов вслед за рыбаком, который вызвался показать им дорогу. Не переставая глазеть по сторонам, Джейме с упоением дивился этой уединенной глуши, дикой даже по северным меркам, — казалось, все здесь дышало безмятежным покоем, и это ощущение с непривычки кружило голову. Вдоль берега тянулись ровными рядами рыбацкие хижины, но стоило свернуть вглубь острова — и они сразу уступали место дремучему бору: высокие корабельные сосны дремали под тяжелыми шапками снега, который искрился под неяркими лучами солнца, уползавшего на запад и тоже клевавшего носом.       — Страшное это дело, — говорил тем временем рыбак. — Али, бывало, крутилась здесь, помогала смолить лодки — эдакий шебутной медвежонок. Мы все ее очень любили. Одним из разведчиков в отряде Джейме был сын издольщика Эдрик — впрочем, все звали его просто Нед. Он никак не мог взять в толк, почему Джейме при первой же встрече объявил это имя самым дурацким на свете; в конце концов решил, будто тот шутит, и махнул рукой. Услышав слова рыбака, он подал голос из-за плеча Джейме:       — А ты не говори о ней как о мертвой. Чтоб ты знал, Цареубийца недавно отбил у налетчиков двух девчонок из земель Норри — и пяти лун с тех пор не прошло. Может, и ваша леди Алисана еще найдется. Нед, наверное, хотел как лучше, но пусть бы он молчал в тряпочку. Упоминание о той погоне ни у кого не вызвало особенного восторга — сам Джейме, по крайней мере, предпочел бы забыть о ней навсегда. Сейчас ему уже было стыдно за гордость, которая переполняла его тогда перед вылазкой: еще бы, ведь он исполняет свой долг вместо того, чтобы провести еще немножко времени вместе с братом и дядей! И как же печально все закончилось. Когда Джейме обнаружил девочек, они были похожи на тени — полумертвые от голода и усталости, зверски избитые, с почерневшими отмороженными пальцами. Впоследствии выяснилось, что их много раз насиловали. К своему спасению бедняжки отнеслись совершенно безучастно — казалось, ничто не могло их расшевелить. Слабый намек на радость вспыхнул в их угасшем взгляде лишь тогда, когда Джейме подвел обеих к паре разбойников, оставленных в живых, и, вручив кинжал, предложил собственными руками убить каждого подонка. Даже если разведчики найдут Али Мормонт и обнаружат, что ей была уготована такая же ​​участь, о сладком вкусе победы можно забыть — он обернется невыносимой горечью. Вот и рыбак, похоже, ни капли не поверил Неду, пытавшемуся его подбодрить, — он даже не обернулся и не потрудился ответить. Дальше они шагали в полном молчании — пока наконец проводник не остановился перед крепостью, почти полностью скрытой окружавшим ее земляным валом. Стражник впустил их внутрь, и Джейме, проходя мимо ворот, успел заметить вырезанную фигуру женщины в медвежьей шкуре — в одной руке она держала боевой топор, а другой обнимала дитя, сосущее ее грудь. Да здесь, на Севере, народ с прибабахом — не хуже, чем за Стеной, подумал он и кое-как подавил ухмылку, представив себе эдакое украшение на вычурном замке какого-нибудь южного лорда. То-то была бы картинка! Показавшаяся из-за вала усадьба, мягко говоря, не потрясала воображение. Джейме ожидал увидеть величественную крепость, а вместо этого его взору предстал одинокий бревенчатый терем, к которому лепилось несколько мазанок поменьше — ничуть не богаче подворья Сумеречной Башни. Привратник завел дозорных в просторные сени, где и велел дожидаться позволения явиться пред очи лорда Мормонта, а сам тем временем отправился доложить об их прибытии. Когда они остались одни, Блейн огляделся по сторонам с выражением крайнего разочарования.       — После Красных Палат тут и смотреть не на что, — объявил он Джейме. — Вот же невезение. А я-то раскатал губу — раз уж помирать, так хоть напоследок проведу ночь в расфуфыренном замке, будто взаправдашний лорд. Кейн, отпрыск какой-то побочной ветви клана Вуллов, согласно кивнул:       — Сумеречная Башня рядом с этой избой за дворец сойдет. Зуб даю, лорд Мормонт даже не смог заманить к себе ни одного барда — у нас хоть Манс есть.       — Эй, цыц, вы там! У нас, между прочим, важное поручение, — одернул насмешника Джейме; впрочем, на его напускную суровость никто не купился. Да и то сказать, полученное ими задание — поход на Стылый Берег в разгар зимы — казалось чистейшим безумием, форменным самоубийством, и натужные шуточки хоть как-то помогали побороть невеселые мысли о предстоящих опасностях. Но все же здесь было не лучшее место для зубоскальства. Его братья, все трое, и сами это понимали, поэтому замерли в ожидании, не проронив больше ни слова. Довольно скоро вернулся привратник и препроводил их к лорду Мормонту: тот неподвижно восседал на высоком помосте у дальней стены промозглого зала, по которому так и гуляли сквозняки. По правде говоря, его можно было принять скорее за вождя племени одичалых, чем за вестеросского лорда. Перед разведчиками оказался крепкий, хорошо сложенный человек; закатанные до локтей рукава обнажали мощные предплечья, покрытые темной шерстью. Странное дело — растительность у него голове словно поменялась положенными местами: густая черная борода особенно бросалась в глаза по соседству с почти лысой макушкой. Его одежда не блистала изысканностью, зато отличалась удобством и практичностью: штаны из домотканой шерсти, зеленый стеганый дублет и плащ, подбитый серым мехом. Возможно, он сопровождал Неда Старка в Королевскую Гавань, но Джейме не мог сказать наверняка. Даже если он и видел медвежьего лорда в столице, то вряд ли выделил его среди толпы — так или иначе, грубо вытесанное лицо казалось Джейме совершенно незнакомым. И все же в горле у него пересохло от волнения, когда он двинулся через весь зал во главе своего небольшого отряда. Какой прием он тут встретит? Остановившись напротив помоста, Джейме склонил голову перед лордом Медвежьего острова и стал ждать, пока тот соизволит поприветствовать гостей. Ну хоть здесь-то, на Севере, меня не станут клеймить позором? Не могли же и до этой глухомани добраться паскудные песенки, о которых дядя говорил.       — Джейме Ланнистер, — обратился к нему Джорах Мормонт. В его голосе не прозвучало ни презрения, ни явного осуждения, но и титул «сир» он не счел нужным добавить.       — Джорах Мормонт, — отозвался Джейме, вложив в свои слова ровно столько любезности, сколько сподобился сам: не больше и не меньше. — Как я понимаю, сир Денис написал вам о том, что нам придется прибегнуть к вашему гостеприимству. Надеюсь, вы не откажетесь пустить нас под свой кров — всего на одну ночь. Лорд Мормонт поколебался, почесывая бороду и явно не зная, как ответить. Похоже, он просто понятия не имеет, чего от меня ждать и что со мной делать, решил Джейме и развеселился — хотя, конечно, не мог его винить. Чего греха таить: окажись сам Джейме на месте Мормонта — нищего лорда медвежьего угла, которому волей случая довелось принимать в своем доме сына Тайвина Ланнистера, обросшего вороньими перьями, — он бы, пожалуй, расхохотался такому гостю в лицо. Надо признать, Джораху Мормонту хватило благородства показать себя истинным лордом — когда он наконец созрел для ответа, его голос звучал вполне учтиво:       — Братьям Ночного Дозора в этих стенах всегда рады… сир Джейме. Особенно при столь прискорбных обстоятельствах. Однако взгляд, которым он окинул сгрудившихся разведчиков, выражал что угодно, но только не радость. Заметив это, Джейме спросил:       — Вы, кажется, чем-то озадачены?       — Всего четверо… Я не рассчитывал, что вас будет так мало, — признался он. — У Стылого Берега дурная слава. Может, разумнее было бы снарядить отряд побольше?       — Путь предстоит неблизкий, а всю провизию мы тащим на себе, — объяснил Джейме. — Меньше людей — меньше ртов. К тому же самый страшный наш враг — холод, а его шапками не закидаешь. Если попадемся ему в лапы — уже неважно, сколько нас: хоть в два, хоть в три раза больше, хоть полсотни.       — А как же разбойники? Лира говорит, что насчитала по меньшей мере восьмерых. Он просто боится за свою юную кузину, вот и все. Не нужно выискивать в его словах оскорбление.       — Пусть даже восьмеро, но ведь это всего лишь необученные одичалые. Броня у них самая бросовая, да и туго им придется со своим дрекольем против наших мечей. Разведчикам не привыкать драться в меньшинстве, хотя и у нас найдутся кое-какие козыри, которые сравняют перевес, — Джейме поднял на него взгляд. — Между прочим, где же ваша тетушка? Я, знаете ли, наслышан об этой леди и приготовился к тому, что именно она учинит мне допрос с пристрастием. При этих словах на лбу Джораха Мормонта пролегла глубокая морщина:       — Они с Дейси собрали людей, сколько сумели, и отправились в Северные горы, чтобы хоть как-то помочь Дозору в поисках. Мой отец долго втолковывал Мейдж, что разбойники запросто могут оказаться где угодно, — к счастью, ему удалось ее убедить, иначе она сама уже поплыла бы на Стылый Берег.       — Но ведь вы, конечно, ее не упрекаете? — спросил Джейме, тут же вспомнив резную фигуру на воротах. Джорах ответил настороженным взглядом, словно пытаясь уловить в его словах скрытую насмешку:       — Ну разумеется, нет. Если уж начистоту, я за нее боюсь. Она своей жизни не пожалеет, но не отступится, пока есть хотя бы крошечная надежда, что Али еще найдется, — голос Мормонта звучал надтреснуто; он замолчал и потер виски. Взяв себя в руки, он снова заговорил, но теперь уже совсем другим тоном — сдержанным и отстраненным: — Вы все, должно быть, сильно устали после долгого пути. Я велю проводить вас в ваши покои. Надеюсь, вечером вы разделите с нами трапезу. Джейме поблагодарил его, и они с братьями гуськом потянулись из зала вслед за слугой, которому надлежало показать им дорогу. Джейме отвели совсем небольшую комнату, обставленную самым безыскусным образом: убранство было простенькое и скромное, словно в деревенском доме. Зато в очаге загодя развели огонь, и он прямо с порога решил, что уютнее места на свете не найти. Прежде чем слуга успел выскользнуть за дверь, Джейме его окликнул:       — Не сочтите за дерзость, но можно мне горячую ванну? Мой отец, конечно, и мысли не допустил бы, чтобы вороны гоняли его слуг в Утесе и хозяйничали как у себя дома, но мне уже все уши прожужжали — мол, северяне хотя бы делают вид, будто уважают нашего брата. Парень вытаращился на Джейме так, словно тот вдруг вытащил из рукава заварные пирожки и принялся ими жонглировать. М-да, похоже, еще немного — и меня уже не отличишь от сиволапого деревенщины.       — В общем, горячую ванну мне, — приказал он не до конца позабытым повелительным тоном, и на сей раз слуга опрометью бросился выполнять распоряжение. Оставшись один, Джейме сразу же выпростался из затасканной одежды и, как мог, вытряс из плаща пыль. Он казался самому себе грязным и зачуханным: даже на вылазках за Стену он не мыкался так, как во время путешествия на Медвежий остров. Две с половиной недели разведчики карабкались через Северные горы до маленькой деревушки на западном побережье, где Дозор держал несколько лодок. Затем три дня гребли через залив на своих карбасах — вообще-то они представляли собой простые выдолбленные бревна, оснащенные веслами, зато благодаря плоскому днищу их удавалось раз-другой вытащить на лед и тянуть волоком, заодно и ноги размять. Однако все остальное время они проводили, скрючившись в три погибели, в тесных челнах, на которые Джейме к концу первого дня смотреть не мог. Он обливался потом, с трудом шевелил руками, и единственным его желанием было спалить треклятые долбленки — лучше уж сгинуть во льдах, чем снова браться за весла на следующее утро. А все из-за Манса — это он заявил, будто пробраться через Клыки Мороза зимой совершенно невозможно, иначе Джейме отправился бы, как и собирался поначалу, на запад через Воющий Перевал. И Пестрянку бы с собой взял. А не пер все это барахло через ледяную жопу мира на собственном горбу. Слуга снова возник в дверях, волоча жестяную бадью, а две горничные тащили ведра с горячей водой. С первого раза им удалось наполнить ванну лишь наполовину, но Джейме до того не терпелось поскорее пропариться как следует, что он немедленно плюхнулся внутрь, а потом заставил разрумянившихся от смущения служанок вылить новую партию кипятку прямо на него. Хлынувшая на плечи вода была до того обжигающе горячей, что он едва не сварился, но даже глазом не моргнул. Какое же это было блаженство — прогреть наконец заледеневшие кости! Он одарил обворожительной улыбкой девушку, протянувшую ему жесткую щетку и кусок щелока, но весь его игривый настрой сошел на нет, когда она как бы невзначай скользнула ладошкой по его плечу и предложила потереть спину.       — Не нужно, — сказал он более резко, чем следовало. — Можете идти. Они тут же порскнули прочь, оживленно перешептываясь, а Джейме с головой окунулся в слегка остывшую воду, страстно желая выбросить из памяти слова Тириона о том, что Серсея его мысленно похоронила и оплакала. Слишком уж соблазнительно они звучали — словно дозволение пуститься во все тяжкие и попытать счастья где-нибудь еще. Можно подумать, теперь-то можно плюнуть на принесенные обеты и зажимать по углам служанок в свое удовольствие. Хотя, чего греха таить, если бы речь шла об одних только клятвах — я бы уж как-нибудь договорился с совестью; вот с любовью дело в сто раз сложнее. Когда вода наконец сделалась мутно-серой, а сам Джейме — относительно чистым, он выбрался из ванны, дрожа как осиновый лист, и оделся. Правда, решил не натягивать кольчугу, куртку из вареной кожи, плащ и пояс с мечом, оставшись налегке, — здесь в них не было необходимости. Затем развалился, словно набегавшийся пес, на медвежьей шкуре возле очага: кровать стояла в дальнем углу, и ползти туда было лень, а живительный огонь — вот он, прямо перед носом. Раз уж повезло в эту последнюю ночь понежиться в тепле и уюте, негоже упускать удачу: в ближайшие пару месяцев горячая ванна ему точно не светит, как и возможность как следует согреться. Вообще-то он не собирался засыпать, но все же задремал, убаюканный теплом и пляской языков пламени в камине. Ему снился Рейгар, который стоял над колыбелькой малыша Эйгона и наигрывал незнакомую Джейме песню. В покои проскользнул вор, закутанный в плащ, выхватил арфу и, расхохотавшись, завел совсем другой мотив: визгливый и нескладный. Тут же оба принца — взрослый и ребенок — растаяли, исчезла и комната, а Джейме оказался в септе, витражи которой зажглись лучами восходящего солнца. Он стоял на стертых в кровь коленях перед Мечом Зари, а над ухом у него по-прежнему раздавались истошные звуки песни, которую бренчал вор.       — Все рыцари проливают кровь, — сказал ему Эртур. — Это знак нашего посвящения. Музыка загремела с новой силой, когда Джейме ощутил прикосновение Рассвета и стал рыцарем. У него опять проступила кровь, на сей раз из царапины на плече — там, где Рассвет прорезал плоть, — побежала широкая струйка, все быстрее и быстрее: она насквозь пропитывала тунику и окрашивала алым золотого льва, вышитого над сердцем. Не сразу он вынырнул из забытья: перед глазами все плыло, и чувство было такое, будто этот сон он уже видел прежде. Но стоило ему моргнуть — и он, как ни старался, не мог ухватить ни одной подробности: они безнадежно ускользали от него и окончательно улетучились, спугнутые громким стуком в дверь. Совсем не так, как с нежитью, сказал себе Джейме: тот сон он до сих пор помнил настолько ясно, словно все произошло наяву. Он торопливо пригладил взъерошенные волосы и открыл дверь горничной, явившейся пригласить его на ужин. Похоже, Джейме слишком долго пробыл на Стене, раз ему показались пищей богов скромные кушанья вроде тех, что подали к столу: жаркое из оленины, запеченное в душистых травах и чесноке, целый поднос лука в густой темной подливе, а еще пареная репа, вареная морковь и зимние ягоды, залитые сливками. Его отец постыдился бы потчевать такой немудреной снедью даже дальнюю родню, не говоря уже о более знатных гостях, но у Джейме тут же слюнки потекли при виде угощения. Впрочем, он все-таки улучил минутку, чтобы рассмотреть сотрапезников: первого лорд Мормонт представил гостям как своего стюарда, второго Джейме счел начальником немногочисленной домашней стражи. Сидели здесь и две девочки — обе вместо платьев носили штаны и куртки, из-за чего их можно было принять за мальчишек. Малышка Джори оказалась на пару лет младше Игритт, а Лире — бледной, с потухшим взглядом — было восемь или девять. Джейме, еще не до конца позабывший о правилах хорошего тона, скороговоркой пробормотал какие-то светские банальности, прежде чем до краев наполнить тарелку. Но не успел он наброситься на еду, как Лира обратилась к нему:       — Вы знаете, кто забрал Али? Джейме показалось, что язык у него распух и с трудом ворочается во рту:       — Сложно сказать наверняка. Она подалась вперед:       — Вы думаете…       — Лира! — прикрикнул Джорах. Девочка его перебила:       — Это правда, что разбойники мучают похищенных людей? Они ведь не стали бы ее насиловать? Ей же всего одиннадцать. Джейме едва не подавился пареной репой. Джорах приподнялся было, опершись на стол:       — Лира, возможно…       — Нет, — отрезала она суровым и непреклонным тоном. — С Али может случиться что-то страшное, я знаю. Ну так скажите правду. Вряд ли она тебе понравится. Однако лорд Мормонт неохотно кивнул, и девочка впилась взглядом в Джейме — в ее темных глазах застыло измученное, тоскливое выражение. Ему хотелось утешить ее какой-нибудь отговоркой, но Джораха-то не обманешь. Да и какой прок от лжи? Добро пожаловать во взрослый мир — всем нам туда дорога, в конце концов. Ему стоило большого труда не дрогнуть и не отвести взгляд:       — Многим разбойникам и в голову не придет тащить в постель маленькую девочку. А некоторые крадут детей вовсе не для того, чтобы нарочно поиздеваться, — они могли забрать ее, надеясь покрасоваться своей лихостью или добиться славы среди собратьев. Но есть и другие, которые ни на что не поглядят и ни перед чем не остановятся: жестокие и бессердечные, а то и настоящие подонки.       — Вы думаете, Али схватили те, злые? — воскликнула Лира, округлив глаза от ужаса.       — В письме, которое мы получили, говорилось, что больше ничего не пропало. Похоже, шайка изначально задумала похитить девочку из дома Мормонтов — может быть, разбойники хотят позлить Первого разведчика или потребовать чего-то взамен. Но проделать весь этот путь, пойти на такой риск — нет, вряд ли они забрали вашу сестру только для того, чтобы изнасиловать. Но это не более чем догадки — мы ведь ничего про них не знаем. Ее глаза наполнились слезами. Тихим, срывающимся голосом она спросила:       — Куда, по-вашему, они ее увели? Что-то я размяк совсем, раз эта девчушка мне всю душу вымотала. У Джейме сердце разрывалось от боли, но он заставил себя ответить:       — Этого мы тоже не знаем, леди Лира. Мне очень жаль. Лира не сводила с Джейме взгляда и, казалось, хотела спросить что-то еще, но потом сказала:       — Вы должны ее найти. Она ведь защищала меня и Джори — иначе ее нипочем бы не поймали.       — Это как же? — удивился Джейме.       — Она позвала стражников, но никто не ответил, а потом мы увидели в лесу людей. Она велела нам бежать, а сама осталась, чтобы они не погнались за нами, — Лира обхватила себя руками. — Не нужно мне было бросать ее там одну, но пришлось послушаться, ведь Али так сказала, и… и…       — Вы молодец, все правильно сделали, — попытался успокоить ее Джейме. Больше ему на ум ничего пришло. Да и какие слова он мог найти для ребенка, пережившего подобное? Неловко кашлянув, он осторожно добавил:       — Мы приложим все усилия, но…       — Поклянитесь! — выпалила Лира.       — Лира, — снова одернул ее Джорах. Джейме закрыл глаза и тяжело вздохнул:       — Клянусь, я узнаю, что с ней стряслось, и, если только не погибну в пути, вернусь и расскажу вам, а если она еще жива — приведу ее назад. Это все, что я могу сделать.       — Поклянитесь по-настоящему! — настаивала она, и по ее щекам покатились слезы.       — Ты не вправе требовать у него подобную клятву, — запротестовал Джорах с выражением страдания, словно его терзала страшная головная боль. Братья тоже не сводили с Джейме глаз. На лицах Блейна и Кейна ничего нельзя было прочесть, но Нед уставился на него с таким видом, будто ждал чего-то необыкновенного.       — Все в порядке, — ответил Джейме и нехотя поднялся на ноги. Стараясь не думать о том, как нелепо сейчас выглядит, он обогнул стол и опустился на одно колено перед Лирой: — Леди Лира, на поиски вашей сестры отправилось множество моих братьев. Даже если они все до единого потерпят неудачу, я непременно узнаю, что с ней сталось. Если она жива, я сделаю все возможное, чтобы спасти ее и вернуть вам. Клянусь в этом всеми богами — моими и вашими, клянусь как рыцарь и как брат Ночного Дозора. Лира долго всматривалась в его лицо и наконец кивнула:       — Можете встать. Я вам верю. Джейме вернулся на место и снова сел рядом с братьями. Нед таращился на него с восхищением, словно на ожившего героя из песен. Зато Кейн, казалось, с трудом сдерживал смех, а Блейн, поймав его взгляд, притворился, будто вот-вот блеванет. Смотреть на лорда Мормонта Джейме не осмеливался — ему не хотелось прочесть в глазах Джораха недоверие, которое тот, несомненно, испытывал. Вместо этого он опять покосился на Лиру и мысленно попросил Воина помочь ему сдержать клятву. Сжав левую ладонь в кулак — подаренное Тормундом кольцо, надетое на мизинец, сразу же напомнило о себе: больно впилось в кожу, — он помолился и Старым Богам заодно. Впервые он пустился в опасную вылазку не для того, чтобы проявить себя великим рыцарем, и не для того, чтобы блеснуть доблестью. Единственное, чего Джейме искренне хотел — до боли, до горячки, — увидеть лицо Лиры Мормонт, когда он вернет домой ее сестру.

***

Снег валил всю дорогу — белые хлопья были пышными и мягкими, словно сдобными. Окажись Али, например, на лесной опушке возле дома, непременно залюбовалась бы таким зрелищем. Но теперь она даже не могла поднять голову от боли и усталости и закоченела так сильно, что казалось — от холода кости вот-вот расколются, а кожа пойдет трещинами, как тонкий лед на замерзшем озере. Почти три недели перехода через Стылый Берег вокруг был один только снег, со свистом хлеставший по лицу безжалостными плетьми и опрокинувший весь мир в белую пучину, — казалось, не осталось больше ни земли, ни неба, а про солнечный свет Али и вовсе забыла. Пять дней назад они достигли предгорий Клыков Мороза, а вчера забрались на головокружительную высоту по длинной и узкой тропе, которая называлась Воющим Перевалом. Людям Плакальщика этот поход был не по нутру: они втихомолку роптали и перешептывались в том духе, что только безумец полезет на Клыки Мороза зимой. Но Плакальщик, оказывается, прекрасно знал, что делает. На второй день пути через горы, когда последние скудные припасы почти подошли к концу, он привел их к пещере, где загодя схоронил под снегом кое-какие харчи и прочий скарб. Все здешние стежки и надежные укрытия были знакомы Плакальщику как свои пять пальцев, а когда накануне вечером перед их отрядом словно из-под земли выросли коротышки с раскрашенными лицами и подпиленными зубами, он встретил их как старых друзей и затеял непринужденную беседу на древнем наречии, расточая улыбки налево и направо. Чужаки отвели их в сухую теплую пещеру, где маленький костерок едва разгонял мрак по углам, и накормили. После этого, отойдя в сторонку вместе с Плакальщиком, они долго чертили угольком на стене какие-то карты и что-то настойчиво ему втолковывали, размахивая руками: Али решила, что они показывают дорогу на восток и объясняют, по каким тропинкам еще можно пробраться, а куда лучше даже не соваться. Именно тогда она и поняла, насколько тщательно он продумал свой план. Али хотелось остаться в теплом убежище подольше, пусть даже в обществе этих жутковатых незнакомцев, и хоть немного поспать. Но не успела она прикорнуть у огня, как один из ее похитителей разбудил ее, с размаху пнув в бок, и вздернул на ноги. И вот теперь они брели по сугробам уже несколько часов кряду, ни разу не сделав даже короткой передышки. От боли на ней не было живого места. Ноги до самых колен ломило от изнурительной ходьбы; руки и нос замерзли так, что она их почти не чувствовала, хотя ее закутали в целую кучу мехов, а ребра ныли от бесконечных ударов, тычков и пинков. Могло быть и хуже, твердила про себя Али, с трудом заставляя себя снова и снова переставлять налившиеся свинцом ноги, одну за другой. Когда разбойники похитили ее, им и в голову не пришло обыскать ее на предмет оружия, а сама она была слишком напугана, чтобы пустить в ход кинжал. В первую ночь она глаз не сомкнула, прикидывая, уж не попробовать ли убить Плакальщика. Но она понимала, что тогда и ей конец, поэтому отказалась от этой затеи, хотя кинжал припрятала за пазухой. Спустя несколько дней один из разбойников вздумал поразвлечься с Али и уже потянул к ней лапы — тут-то она и пырнула его в брюхо и только потом сообразила, что теперь ей тоже грозит смерть. Но ее пощадили. Плакальщик, правда, поколотил ее так сильно, что выбил два зуба, и вдобавок отобрал кинжал, после чего потерял к ней всякий интерес и обратил ярость на собственных подручных. Тому, кто корчился в предсмертных муках, перерезал глотку, а прочим устроил выволочку за то, что они все проворонили. Получив нагоняй от главаря, разбойники теперь держали ее под неусыпным надзором, но рук больше не распускали. Впрочем, ей показалось, что некоторым на нее попросту плевать: эти были люди как люди — не лучше и не хуже остальных. Но вот Плакальщик — дело другое. Али знала: он и сам не прочь вытворить с ней какую-нибудь гнусность, однако, после того как она его укусила, был начеку. Впрочем, он неизменно держал ухо востро. Надеется все обстряпать без сучка и без задоринки и ни за что не позволит мне ставить палки в колеса. По крайней мере, теперь, когда они очутились в этих гиблых местах в разгар ненастья. Но она понимала, что рано или поздно ее относительно спокойная жизнь закончится.       — Куда мы идем? — выпалила наконец Али. Она боялась подумать о том, что ее ждет, но именно страх странным образом придал ей смелости. Однажды она уже попыталась пристать к Плакальщику с расспросами, но он велел ей заткнуться, а когда она не послушалась, ударил по лицу. Плакальщик пристально посмотрел на нее, и она поспешно отвернулась. Нельзя было неотрывно глядеть ему в глаза — это его здорово злило.       — Повидать короля, — ответил наконец Плакальщик. — Угрюмого Ульфа. Дядя Джиор как-то писал, что за Стеной тоже водятся короли, и все-таки она не поверила своим ушам. Да еще по кличке «Угрюмый». Что же он за человек такой, если даже одичалые прозвали его Угрюмым?       — А что потом? — отважилась спросить Али. Плакальщик, похоже, пребывал в хорошем настроении. Иногда на него нападало благодушие, и в эти редкие мгновения он казался едва ли не обаятельным. По крайней мере, она понимала, почему люди признают его вожаком и готовы делить с ним опасности. И это было хуже всего. Впадая в бешенство, он снова превращался в мерзкое чудовище: лицо багровело, из глаз текло ручьем, и сразу становилось ясно, какой он самом деле — злобный и жестокий изверг. Однако, когда он вел себя словно обычный человек, сложно было его раскусить — Али совсем терялась в догадках, зачем и как он мог. Зато сейчас-то он, похоже, ответит на ее вопросы.       — Втюхаю тебя ему, — заявил он, ощерившись в ухмылке, — и все узнают, что это я умыкнул внучку Первого разведчика. Сколько же песен про меня сочинят! А потом Дозор доведается, что тебя заполучил король, — уж я об этом позабочусь. Ну и кого, по-твоему, пошлют на поиски? Али понятия не имела и ничего не сказала. Но Плакальщик, не дожидаясь ее ответа и вообще словно забыв о ней, продолжал:       — Может, мне случится там оказаться, и тогда я сам его прикончу — вот бы уж подфартило так подфартило. А впрочем, пусть кто хочет берет себе эту честь — я о том плакать не стану. — Еще как станешь — ты же вечно ревешь не переставая. — У Ульфа сотни верных парней, и даже Цареубийце с ними со всеми не управиться. Плевать, кто вспорет ему глотку: главное, что мальчишка сдохнет, а меня снова все начнут выхвалять и бояться. Вот что я придумал: прошвырнусь-ка я к Стене, насажу его башку на кол — пусть вороны любуются на своего красавчика, то-то радости им будет! В его голосе звучала какая-то нелепая, детская обида, а Али хотелось завыть от горя и расплакаться. Ну при чем здесь она? Это же просто нечестно. А вдруг Плакальщик откажется от своей затеи, если сказать ему: мол, Джейме Ланнистера прозвали Цареубийцей вовсе не потому, что он гоняется за королями? Пусть он и убил всего одного из них, но ведь это еще не значит, что его непременно пошлют разделаться с другим — кто угодно справится не хуже. Даже лучше, потому что Цареубийца — не просто клятвопреступник, так еще и южанин, а значит, и разведчик из него никудышный, это уж наверняка. Может, Плакальщик и образумится, если я ему скажу, с горечью осознала Али. Да только взамен придумает кое-что похуже — например, убьет меня, если сообразит, что я ему нужна как собаке пятая нога. Она понимала, что сердить его себе дороже, и все-таки ей стоило большого труда держать язык за зубами. Она просто не могла поверить, что какой-нибудь воин, пусть даже лучший из лучших, сумеет вызволить ее из рук короля одичалых. У Дозора людей не хватит, чтобы ударить в лоб, а уж одному разведчику и подавно не выстоять против сотен головорезов — здесь Плакальщик прав. Но если ей теперь до самой смерти предстоит томиться в плену за Стеной, разве дашь за такую жизнь хоть ломаный грош? И все же Али помалкивала. Если она умрет, то уж точно не попадет домой. Никогда больше не увидит матушку, и Дейси, и Лиру, и Джори, и даже двоюродного братца Джораха. Слишком сильно ей хотелось к ним вернуться, чтобы погибнуть ни за что ни про что, по собственной глупости. Так и быть — она пойдет с Плакальщиком, и даже не пикнет, когда он отдаст ее своему королю, и сделает все-все, что потребуется. Но я все равно вернусь домой, поклялась она самой себе. Обязательно вернусь.

***

Когда Джейме с братьями наконец нашли подходящее место для лагеря и принялись устраиваться на ночевку, последние лучи солнца уже окрасили заснеженную даль пунцово-рдяным цветом. Целых десять дней они брели по Стылому Берегу: вокруг, насколько хватало глаз, лежала сплошь бескрайняя ледяная пустыня, белизна которой больно слепила глаза, а мертвенная безликость доводила до безумия — они уже теряли счет времени и не понимали, на каком свете находятся. Бывало, холод становился до того лютым, что плевок замерзал прямо на лету и с треском разбивался о землю, а стоило выйти на открытую местность, как студеный северный ветер кромсал на части невидимыми лезвиями. Не раз и не два им приходилось прерывать и без того короткий дневной переход, когда кто-нибудь замечал, что у товарища совсем посинел кончик носа, или сам жаловался на онемевшие пальцы рук и ног. В таких случаях они, если хватало сил, разводили костер, а то и просто сбивались в кучу в наспех выкопанной снежной ямке, тесно прижавшись друг к другу и накрывшись всеми своими плащами. Они и спали точно так же — словно мышата, схоронившись в норке. Но иногда их путь пролегал мимо зарослей хилого заморенного стланика, а среди холмов там и сям мелькали островки ягельника, мха и красно-золотистой дудочной травы. Однажды они даже наткнулись на целую поляну, поросшую толокнянкой. Скромные кустики со светло-зелеными листочками не шли ни в какое сравнение с осенними лесами в Западных землях, нарядившимися в роскошные, насыщенные оттенки рубина и королевского пурпура, и все же у разведчиков дух захватило при виде этой скудной растительности — особенно после того, как много дней кряду перед их глазами вставали одни только сизые скалы, покрытые снегом. Нед уговорил остальных сделать короткий привал и поискать ягод: он сновал по дернине, то и дело наклоняясь и оглашая окрестности восторженным воплем каждый раз, когда ему удавалось найти несколько алых бусинок, повисших на веточках, словно капельки крови. Джейме посмеивался над его ребячливостью, но не упрекал: отряд так долго плелся по гиблой промерзшей глуши, что увидеть здесь хотя бы искру теплившейся жизни казалось настоящим чудом. Это, должно быть, самое прекрасное и в то же время самое ужасное место на свете, размышлял Джейме, засмотревшись на небо. Закат бросал багровый отсвет на снежную равнину — его лучи не дотягивались только на восток, где в сгущающемся мраке над горизонтом поднимался серпик луны. Они разбили лагерь у подножия холма, и, закончив свою часть работы, Джейме взобрался на вершину, чтобы прикинуть, чего ждать от следующего дня и куда направить стопы поутру. Вокруг простиралась лишь опостылевшая пустошь — совершенно плоская, девственно-белая, но вдалеке он различил каменистый берег, а за ним темнела кромка моря. Спустя некоторое время рядом с ним вырос Блейн.       — Сдается мне, мы пристроились слишком близко к воде. Что скажешь? — полюбопытствовал он. Его опасения были отнюдь не беспочвенны: многочисленные кланы одичалых частенько рыскали здесь, держась неподалеку от побережья и выслеживая лежбища моржей и тюленей. Засидевшись на взморье, разведчики сильно рисковали столкнуться с местными племенами, не очень-то дружелюбно настроенными по отношению к чужакам. Но не отваживались они и забираться в глубь суши. Один из вождей здешних кочевников, Великий Морж, нередко забредал сюда, неутомимо исследуя окрестности и стараясь держаться подальше от враждебных кланов. Его-то они и рассчитывали повстречать — и чем раньше, тем лучше, — в надежде, что тот мог заметить что-нибудь необычное или поделиться слухами. По всем признакам ему надлежало объявиться где-то в этих краях, возле моря. Джейме однажды уже бывал здесь вместе с Мансом и худо-бедно помнил местность, но все равно боялся, что прозевал какую-нибудь примету — и тогда пиши пропало: придется им потерять кучу времени, кружа по заснеженной равнине в поисках направления. Ну, это еще полбеды: даже если вконец заплутаем, просто пойдем себе на запад — и вот оно море, как по заказу. А если нас прикончат, тут уж нам одна дорога — на тот свет.       — Похоже на то. Значит, завтра двинем круче на север, — Джейме оторвал взгляд от раскинувшихся далей и посмотрел на Блейна. — Ну, как боевой дух?       — Лучше не бывает, — сухо, без намека на бодрость в голосе ответил Блейн. — Особенно если не думать о том, что мы здесь как пить дать окочуримся. Оно понятно, конечно, наш долг — умереть за пигалицу-Мормонтенка, но все равно невесело.       — Да не должны мы за нее умирать, — Дыхание Джейме, вырываясь изо рта, сразу превращалось в пар и капельками оседало на губах. — Наш долг — выжить самим, чтобы ее спасти. О почетной смерти не мечтай, нам здесь это не по карману. Окочуримся — стало быть, облажаемся, а я не собираюсь облажаться. Блейн повернулся и взглянул на Джейме так, словно впервые увидел, — даже склонил голову набок. Его губы тронула слабая, недоверчивая улыбка, а потом он залился хохотом:       — Седьмое пекло, Джейме Ланнистер. Ты, часом, не метишь в Лорды-командующие после того, как старик Кворгил отдаст концы? Будешь болтать в том же духе, и я, пожалуй, отдам голос за тебя. Джейме даже закашлялся от неожиданности:       — Решать Маллистеру — за кого он скажет, за того и будем голосовать как миленькие. Так что бросай свои пустые угрозы.       — Это ж похвала была, от чистого сердца, между прочим, — заявил Блейн. От неловкости Джейме брякнул первое, что пришло на ум:       — Замерз я что-то, — словно всю дорогу от Медвежьего острова знай себе грелся на южном солнышке. — Пошли назад к остальным.       — Ты погляди на него, покраснел как рак, — воскликнул Блейн с неподдельным восторгом. — Впервые вижу такого лорденыша: свои же ребята пихают его в начальники, а он ужом крутится, не знает, как отбрыкаться! Джейме притворился, будто ничего не расслышал и вообще все сказанное относится не к нему, и зашагал вниз по склону, а в спину ему летел смех Блейна. Они уже неплохо поднаторели в рытье снега голыми руками, вот и теперь довольно быстро выкопали нору не нору — так, нечто вроде берлоги. Не сказать, что внутри было тепло, но все же лучше, чем ничего. В общем, устроились вполне недурно — особенно когда тощий Эдрик примостился между Блейном и Джейме и, прижавшись к последнему, совершенно по-детски уткнулся носом ему под мышку, а с другой стороны под боком свернулся калачиком Кейн. Блейну выпало сторожить первым, Кейну — вторым: казалось бы, ничто не мешало Джейме вволю подремать. Однако ветер то и дело будил его: выл и плакал над ухом, навевал кошмары о Королевской Гавани и даже там не оставлял покое — подстерегал и мучил стонами и воплями умирающего человека, из-за чего Джейме рывком просыпался и больше не мог заснуть. В очередной раз дернувшись и вынырнув из забытья, уже на рассвете, он заметил, что Кейн тоже беспокойно ерзает и вытягивает шею, навострив уши. Джейме открыл было рот, чтобы спросить, в чем дело, но спустя мгновение и его слуха достиг далекий звук, еле различимый из-за свиста ветра. Собачий лай. Как он и опасался, псы очень быстро их унюхали — впрочем, следов на вчерашнем свежевыпавшем снегу не разглядел бы только слепой. Джейме растолкал по-прежнему дрыхнувших Эдрика и Блейна:       — Вставайте, быстро. Хватайте свои пожитки. У нас гости.       — Что делать будем? — спросил Кейн. — Заговаривать зубы?       — Попробуем задружиться. Надеюсь, прокатит, — он помахал перед глазами у остальных. — Чего вылупились? Давайте шевелитесь. Хотелось бы встретить их честь по чести, ну или хотя бы на ногах. Не сразу им удалось выпутаться из образовавшейся за ночь кучи малы, но, к тому моменту как одичалые Стылого Берега окружили небольшой лагерь, все четверо уже выбрались наружу из своей снежной берлоги. Джейме, молясь всем богам, каких помнил, с надеждой выискивал взглядом моржовые клыки — но тщетно. Да и оленьих рогов не различил, как ни старался. Похоже, им повстречалось совсем незнакомое племя, а вот какое именно — непонятно. Он насчитал около дюжины одичалых в пяти розвальнях, похожих на повозки, запряженные громадными псами: в одни нарты умещалось по два-три человека. Каждое сооружение тащили четыре собаки поистине чудовищных размеров — в холке не ниже пони, на которых ездили верхом дозорные. Дюжина против четверых — многовато, пожалуй. Сложись обстоятельства иначе — его не испугало бы и большее число противников, но в таком глубоком снегу разведчики со всем своим скарбом просто завязнут, в то время как одичалые к нему привычны, а значит, могут двигаться куда проворнее. К тому же у них эти жуткие зверюги, ни дать ни взять исчадия седьмого пекла. Джейме понятия не имел, какого размера клыки у псины, больше смахивающей на лютоволка, но подозревал, что примерно такого же. Не знал он также, насколько быстро лохматый живоглот сумеет повалить наземь и растерзать человека, защищенного вареной кожей и кольчугой, но воображение тут же нарисовало ему эту картину в самых душераздирающих подробностях. Если зубастая тварь сразу же не откусит голову или не вырвет глотку своей жертве, смерть от потери крови, вероятно, будет медленной и мучительной. Собаки сбавили скорость, перешли на шаг и наконец остановились. С ближайших нарт спрыгнули две женщины. Они были низкого роста, но из-за мехов и тюленьих шкур, в которые кутались с ног до головы, казались необъятными. Отличить одну от другой было невозможно, тем более что обе надежно спрятали лица под капюшонами, спасаясь от мороза. Они обменялись парой фраз на древнем наречии, затем женщина, стоявшая слева, повернулась к Джейме и произнесла что-то на том же языке.       — Надо полагать, на Общем языке вы не говорите? — спросил Джейме, натянув самую ослепительную из своих улыбок. Ответом ему был лишенный всякого выражения взгляд, да и прочие одичалые, сидевшие на нартах, явно ничего не поняли и смотрели на него настороженно. Манс в свое время научил Джейме нескольким словам древнего наречия, а еще заставил зазубрить пару-тройку фраз — как раз на подобный случай. Вот он и настал; но сейчас уроки Манса ему, похоже, не очень-то помогут. Ну, попытка не пытка.       — Мы не хотим делать вам вред, — объяснил Джейме, с трудом подбирая слова и надеясь, что верно усвоил Мансову науку. Только управившись с этой задачей, он осознал, какую глупость сморозил. Труднехонько будет напугать людей, в чьем распоряжении имеются два десятка огромных чудищ, повинующихся каждому их слову. Обе женщины оглядели его с головы до ног, и на сей раз вопрос задала та, что стояла справа. Джейме лихорадочно перерыл весь небогатый словарный запас древнего наречия, хранившийся в закоулках памяти.       — «Что вы здесь делаете», да? — наконец предположил он, да что толку от его догадки? Женщина не сводила с него безразличного взгляда, но теперь в нем ясно читалось нетерпение.       — Джейме, — вырвалось у Неда: голос его от напряжения был натянут как струна. Джейме, впрочем, не нуждался в предупреждении. Он скользил взглядом по одичалым, взиравшим на него с нарт, но ни на чьем лице не увидел даже тени дружелюбия. Все они держали копья и, казалось, только и ждали случая пустить оружие в ход. Даже псы свирепо вздыбили загривок и прижали уши, словно готовясь к нападению. Джейме судорожно попытался припомнить еще хоть что-нибудь, но в голову, как назло, лезла совершенно бесполезная дребедень: «Привет», «Пока», обрывки каких-то песен. Еще четверо одичалых соскочили с нарт и медленно приблизились к чужакам. Женщина махнула на Джейме рукой и бросила что-то пренебрежительное, а потом отдала своим спутникам отрывистый приказ — ее голос, перекрывший даже вой ветра, прозвучал громко и хлестко, словно удар бича.       — Не хотят они с тобой задружиться, да? — обреченно вздохнул Блейн. Один из одичалых дал исчерпывающий ответ на этот вопрос, ринувшись на них с копьем наперевес. Джейме пригнулся, всадил ему кинжал в живот и повернулся к следующему. Чужое оружие застряло в его кольчуге, и этих драгоценных мгновений Джейме хватило, чтобы левой рукой схватить копье, а правой — прикончить противника. Оглянувшись, он увидел лежавшего навзничь Кейна — на его горле дымилась глубокая рана, из которой толчками била кровь. Он бросил взгляд в другую сторону: безоружный Нед, спотыкаясь, пятился прочь, а на него надвигался одичалый. Джейме подскочил к женщине и сорвал с нее капюшон. Он запрокинул ее голову, схватив за косу, и отсек одним махом. Отшвырнув тело в сторону, он прыжком очутился перед Недом, преградив путь его противнику, и краем глаза заметил, что Блейн сделал то же самое — теперь он стоял плечом к плечу с Джейме, не опуская натянутого лука. Двое уже валялись на снегу без признаков жизни, пронзенные его стрелами. Собаки бесновались, почуяв кровь, рычали и скалили зубы. Дело дрянь — нам их не победить. Надо как-то иначе выпутываться.       — Доверьтесь мне, — бросил Джейме братьям.       — Что… Блейн не успел договорить: на него понеслось копье очередного одичалого. Джейме метнулся вперед, отбил удар и, вырвав оружие из рук противника, двинул тому в лицо рукоятью меча.       — Стоять! — гаркнул он на древнем наречии. Он швырнул копье за спину и взглянул на одичалых: некоторые из тех, кто еще оставался на нартах, теперь соскочили на землю, чтобы вступить в бой. Потом он вложил меч в ножны. Ему никак не удавалось найти нужные слова, чтобы достучаться до них, объяснить свою мысль, но ведь иногда люди понимают друг друга и без слов, верно? Окоченевшими, негнущимися пальцами он вцепился в брошь, подаренную Игритт, отстегнул ее и крепко сжал в кулаке. Другой рукой стянул с себя плащ, и тот упал к его ногам. У него за спиной Нед издал встревоженное бульканье, впрочем, быстро оборвавшееся. Джейме даже не обернулся, зная, что Блейн ему и пикнуть не даст. Вот и славно.       — Мы можем… — он снова и снова пытался выудить подходящие слова из своих скудных загашников, но они ускользали, словно юркая рыбешка. Тогда он опустился на колени рядом с одним из убитых, стащил с него плащ на толстом меху и, стараясь не делать резких движений, накинул его себе на плечи.       — Мы, — предложил он. — С вами. Один из мужчин помотал головой и бросился на него. Джейме отступил, увернувшись от удара, и тут же вытащил меч. Второй удар обрушился на бок. Кольчугу он не пробил и никакого вреда не причинил, однако Джейме пошатнулся и потерял равновесие. Тяжелый баул на спине тянул вниз, ноги разъехались, и он растянулся плашмя, а меч отлетел куда-то в сугроб. Джейме схватил противника за ногу и рванул на себя. Затем, подмяв одичалого всем весом, выхватил кинжал и всадил лезвие ему в глаз, повернув для верности. Одичалый замер и обмяк. Джейме больше всего хотелось осесть на снег рядом с ним, но он огромным усилием воли поднялся на ноги.       — Мы, — рыкнул он. — С вами. Они уважают только силу, сказал ему однажды Манс, и теперь эти слова снова всплыли в его голове. Измученное тело словно превратилось в студень, однако Джейме заставил себя выпрямиться во весь рост и оглядел оставшихся. Четыре женщины и двое довольно-таки худосочных мужчин. Джейме был почти на голову выше любого из них и прекрасно знал, что в кольчуге или броне выглядит еще внушительнее. Одна из женщин — та самая, что убила Кейна, решил он, — осторожно приблизилась к нему, расставив руки, словно к дикому животному. Она остановилась в ярде от него и протянула ладонь. У Джейме сердце подскочило к горлу, и все же ему пришлось расстаться с кинжалом. Однако она не двигалась с места и по-прежнему не сводила с него взгляда. Тогда он снял с пояса корд, который носил справа, и рукоятью вперед отдал ей. Она кивнула и, разворошив сугроб, вытащила его меч. Собрав все снаряжение в охапку, она отнесла его на свои нарты и сложила в кузов, удостоверившись, что ни одна вещь не вывалится во время езды. Две другие забрали оружие у Неда и Блейна. После этого женщина подняла сброшенный плащ Джейме и закуталась в него сама. Встав рядом, она важно посмотрела на него и произнесла слово, которое ему удалось-таки разобрать:       — Мой.

***

До деревни одичалых далеко на северо-востоке от моря добирались целый день: солнце уже почти село, когда нарты остановились. Несмотря на сумерки, жизнь в селении кипела вовсю. Среди сложенных изо льда иглу бродило целое стадо северных оленей: они то и дело опускали рогатые головы, принюхиваясь, и выкапывали из-под сугробов лишайник. Собаки здесь водились в огромном количестве, да и сами они были огромными — это зрелище изрядно встревожило Джейме. Впрочем, развалившиеся на снегу хвостатые лежебоки имели вполне благодушный вид и лишь лениво щурились на сновавших взад-вперед мужчин и женщин, как один закутанных в меха. Несколько девочек у костра затачивали наконечники для копий, а двое мужчин обучали свору пушистых щенят таскать небольшую поклажу, награждая самых шустрых и выносливых кусочками мяса. Остановив нарты посреди всей этой кутерьмы, женщина соскочила сама и стащила Джейме, потянув за руку. Она пролаяла приказ, резко и отрывисто, и двое мужчин, ее спутников, подтолкнули к ней Блейна и Неда. Кивком головы она позволила сородичам отправиться по своим делам, а сама повела Джейме и его братьев к одной из самых больших снежных хижин — да и то им пришлось согнуться почти вдвое и пробираться по лазу ползком. Однако внутри оказалось вполне просторно: даже Джейме, выпрямившись в полный рост, не доставал макушкой пару дюймов до ледяного потолка. Здесь было тепло и тихо: крепкие стены защищали не только от ветра, но и от шума и гама снаружи. Пол почти целиком устилали шкуры и меха, а в углу в широкой миске, наполненной маслом, колебался язычок огня. На груде мехов восседала, скрестив ноги, старуха, которая штопала костяной иглой одежду из прочной кожи. Напротив нее устроились двое седобородых мужчин: троица, похоже, вела чинную беседу, но, встретившись взглядами с Джейме, все они замолчали и уставились на пришельцев в безмолвном изумлении. Ничуть не смутившись немой сценой, копьеносица стряхнула с головы капюшон, стащила шапку, а потом двинулась напрямик к старухе и принялась что-то тараторить ей на ухо, то и дело тыча пальцем в сторону Джейме и размахивая руками. До сих пор ему не удавалось толком разглядеть ее в коконе из мехов и шкур. Он так и раскрыл рот от удивления, сообразив, что ей от силы лет восемнадцать; правда, стоило присмотреться к ее воинственному облику и брызгам крови Кейна, запекшимся на щеках, как впечатление трепетной невинности исчезало напрочь. У нее оказались русые волосы, широкий выразительный рот и большие темные глаза на пол-лица. Чем-то она смахивает на Роберта, невольно подумал Джейме, хотя на первый взгляд между ними не было ничего общего. Возможно, дело в том, что она точно так же целиком заполняла пространство — собой, своими порывистыми движениями, громким голосом и раскованностью. Когда она оттарабанила рассказ до конца, старуха мановением руки указала мужчинам на порог, а Джейме, Блейну и Неду велела подойти поближе.       — Покажите свои лица, — потребовала она. Джейме от неожиданности выпрямился:       — Так ты знаешь Общий язык?       — Некоторые из нас знают. Мы торгуем, ведем дела на востоке, — она прищелкнула пальцами. — Снимите шапки и капюшоны. Хочу видеть, с кем говорю. Они повиновались. Когда Джейме размотал шарф, прятавший лицо, копьеносица — будь она неладна — тут же подобралась чуть ли не вплотную, не скрывая интереса. Руки у него так и чесались натянуть шарф обратно. Ну почему он не родился страшилой или хотя бы деревенским нескладехой? Его одолевало дурное предчувствие, и оно не замедлило оправдаться. Стоило девушке приглядеться к нему, как ее глаза загорелись предвкушением, а губы расплылись в одобрительной улыбке — словно ей посулили ледащего мула, а вручили породистого боевого коня. Старуха отложила свое рукоделие и поднялась на ноги. Двигалась она на удивление легко и проворно, хотя из-за морщин и седины производила впечатление особы весьма преклонного возраста. Она обошла их кругом, придирчиво рассматривая, как жеребцов на торгу, — разве что в зубы не заглянула. Наконец отступила и указала на девушку:       — Моя внучка. Серебряная Волчица. Я Великая Волчица, мать клана. Глава семьи, — волчицы, стало быть. Ну почему вечно эти волки? Она замолчала и, дождавшись, когда Джейме кивнет — понял, мол, — продолжила: — Твои люди принадлежат тебе, а ты принадлежишь Серебряной; но Серебряная принадлежит мне, значит, все вы тоже принадлежите мне. Нед и Блейн без особой радости восприняли известие о том, что, оказывается, принадлежат Джейме, — и это еще мягко сказано: он спиной чувствовал их недовольство, тяжело повисшее в воздухе. Джейме постарался придать своему голосу непринужденное спокойствие:       — Ну и почему же мои братья… принадлежат мне?       — Тебя привела сюда моя внучка, — растолковала она медленно, словно слабоумному. — А их привел сюда ты. Теперь ясно? Все вы тут рехнулись — вот это уж ясно как день.       — С чего вдруг она меня привела? Что-то я не уловил.       — Она тебя украла, — объявила Великая Волчица.       — Э нет, — забеспокоился Джейме, — нет-нет-нет. Нетушки. Это мужчины крадут женщин.       — На Стылом Берегу не так. Любой берет кого хочет, если думает, что сумеет удержать возле себя. Будешь полезный — скажешь клятву перед богами, станешь ей мужем, — старухе не сразу удалось подобрать верное слово. — Вы теперь… сговоренные. Он крепко зажмурился. Ну, могло быть хуже. Мы хотя бы живы. Ладно. Как-нибудь выкрутимся. Женщина все не умолкала, и Джейме, занятый суматошными мыслями, едва не прослушал остальное. Он открыл глаза и постарался сосредоточиться.       — Вы в клане ниже соли. Раз новички, сидите тихо. Хорошие вещи не получите, — она потянула его за рукав стеганого дублета. — Это мужчинам лучше тебя. Тебе — мех и шкуры.       — Что еще за мужчины лучше меня? — вскинулся Джейме. — Уж поверь мне, я управлюсь… Она с силой двинула ему в челюсть. Джейме чуть не свалился — не столько от самого удара, сколько от неожиданности. Блейн подхватил его под локоть, помогая удержаться на ногах.       — Ты не думай так говорить, — строго предупредила она. — Ты умеешь гнать собак? Каслать оленей? Бить моржей, или тюленей, или медведей? Строить дом из снега? Шить одежду? Джейме почувствовал, как горят у него щеки, но держал язык за зубами и только глазами хлопал. Она презрительно фыркнула:       — Ты хорошо машешь мечом. Вот и все. Это просто тьфу. Джейме набрал в грудь воздуха, собираясь блеснуть находчивостью и уколоть старую ведьму шпилькой — мол, внученька-то его меч сразу оценила, но Блейн перебил:       — Мы все поняли. Правда ведь, Джейме? Джейме процедил сквозь стиснутые зубы:       — Да. Все поняли.       — Хорошо. Не бойтесь. Мы скоро из вас выбьем глупость, выйдет толк, — она задумалась на мгновение. — Ходите за теми, кто знает Общий язык. Они научат говорить как надо. Помогайте охотиться, и ловить рыбу, и чинить сети, и делайте все, что скажет Серебряная Волчица. Серебряная Волчица. Только этой заковыки еще не хватало. Джейме покосился на девушку, которая внимательно следила за ходом переговоров: она отчаянно хмурила брови, изо всех сил пытаясь разобрать, о чем идет речь. Снова повернувшись к Великой Волчице, он произнес:       — Мы сделаем все, что потребуется. Но окажи милость, шепни от меня словечко моей суженой. Старуха с подозрением прищурилась, но дала знак продолжать.       — Я знаюсь с Вольным народом. И мне говорили: мужчина может владеть женщиной, ну или мужчина может владеть ножом, однако он не может владеть тем и другим сразу. А если женщина хочет получить мужчину, для нее закон такой же. Пусть твоя девица меня хоть пальцем тронет — я ей хребет перешибу, как только до нее дотянусь. Втемяшь ей это в голову крепко-накрепко, а главное — не забудь растолковать про хребет. Да, и вот еще что: на чистую милосердную смерть пусть не надеется. Бить буду так, что до конца дней своих в корчах извертится. Сухие губы женщины сердито сжались в тонкую линию:       — Тогда тебя и твоих братьев убьют. Оно того стоит?       — Авось до этого не дойдет. Я вам пригожусь и как сильный воин, и как умелый охотник. Может, даже стану хорошим мужем… потом когда-нибудь, если и вы будете со мной по-доброму. Она хочет меня, так? Вот пускай и скумекает: ну угробит она здоровье ни за грош, останется без такого славного суженого, не родит ему крепких золотоволосых детишек. А все из-за чего? Потому что передок свербит? На короткий миг он испугался, что старуха снова его ударит. В самом деле — стоило посмотреть ей в глаза, чтобы понять: она с трудом борется с искушением. И все же, пересилив гнев, она пересказала внучке его речь. Довольно долго обе горячо перешептывались, перебивая одна другую, — спор явно велся нешуточный. Один раз Серебряная Волчица осеклась и подняла на Джейме обиженный, озадаченный взгляд — похоже, она никак не могла взять в толк: почему это он не горит желанием наплодить с ней выводок малышни? У тебя все лицо в крови моего брата, невестушка, хотелось рявкнуть Джейме, но он сдержал себя. Наконец она опять посмотрела в глаза Джейме и решительно кивнула. Он обессиленно сполз по стене на пол.       — Спасибо, — поблагодарил он на древнем наречии. В ответ Серебряная Волчица только покачала головой.

***

И потянулась новая жизнь — неделя за неделей. Джейме и его братьев поселили в деревне и приставили к работе — муторной и нескончаемой. Вставать приходилось еще до рассвета, и пошло-поехало: выгнать на пастьбу оленей, покормить собак, снарядиться за тридевять земель бить куропаток или тюленей, потом разделать добытые туши, а на следующий день — все сызнова, и так без конца. Дважды племя снималось с места, бросив обжитое становище, и откочевывало оленьи стада на новые земли. А там нужно было опять браться за возведение хижин из снега, которым предстояло стать их жилищем на ближайшие пару недель. Но вскоре Джейме понял, что изнурительная тягомотина, из-за которой он сам себе казался белкой в колесе, — еще не самое страшное: к ней удалось худо-бедно притерпеться. А вот со всем остальным дело обстояло скверно. Начать с того, что из двух сотен человек, населявших лагерь, на Общем языке свободно говорили меньше десятка. Сам Джейме честно старался выучить древнее наречие, но на его попытки никто и внимания не обращал — стоило ему с кем-нибудь заговорить, как его обрывали на полуслове и высмеивали, будто малахольного. С тем же успехом могли бы просто отрезать ему язык — все равно от него никакого толку. Вот будь у него меч… Впрочем, меч тоже отобрали, и теперь Джейме, не имея за душой абсолютно ничего, чувствовал себя беспомощным и беззащитным, словно младенец. Незавидное складывалось положение. Его так называемая суженая, оскорбленная полученным отлупом, отнюдь не стремилась облегчить ему жизнь. Ее старший брат — его почему-то звали Маленький Волк, хотя он был самым высоким мужчиной в семье, — неплохо знал Общий язык и объяснил Джейме: оказывается, она повсюду распускает сплетни, будто он просто-напросто лишен мужской силы, а то и вовсе скопец. Заслышав такое, Джейме подстерег ее и облек свое негодование в самые доходчивые выражения, не требовавшие перевода. В ответ она вытащила костяной нож и недвусмысленно указала на его пах. Ему тоже не понадобилось даже скудных познаний в древнем наречии, чтобы уяснить ее угрозу собственноручно выхолостить его, как рогача, если он еще хоть раз на нее вякнет. Джейме не остался в долгу и плюнул ей в лицо. Она коршуном налетела на него, и он едва успел защитить голову — нож тут же раскроил ему руку от локтя до запястья. Джейме не устоял на ногах и плюхнулся на пятую точку — впрочем, скорее от неожиданности: кто бы мог подумать, что эта девица набросится на него, точно бешеный зверек? Не дав опомниться, она уселась на него верхом и одним махом полоснула от левого плеча до самой груди. К счастью, хотя маленький ножик и разрезал прочный меховой плащ, но не сумел глубоко вспороть плоть и лишь слегка задел кожу. Даже после того как Джейме вывернул ей руку и отобрал нож, она продолжала орать, царапаться и кусаться. Тогда он сдавил ей горло и не выпускал до тех пор, пока она не обмякла и не потеряла сознание. Джейме пришлось накладывать швы на предплечье и грудь. К тому же у него была расквашена губа, а над левым глазом красовался порез, который в довершение всех бед воспалился и сильно распух. Глаз превратился в щелочку, и Джейме им ничего не видел. Явилась бабка-знахарка: она вскрыла нарыв и намазала его какой-то вонючей дрянью, припекавшей так, что хоть криком кричи. Правда, Джейме все равно опасался, что останется шрам. После того как Великая Волчица устроила взбучку обоим — и Джейме, и своей внучке, его «зазноба» перестала болтать всякие гадости и выражать сомнения насчет его мужественности, зато принялась помыкать им с удвоенным рвением — вероятно, чтобы показать, кто тут главный. Блейн, в отличие от Джейме, справлялся на удивление неплохо. Ему было не привыкать терпеть чужое самодурство и вкалывать не поднимая головы. Он даже посмеялся — без особого, впрочем, веселья, — когда Джейме поинтересовался, почему он покорно тянет любую работу, которую на него взвалят.       — А вы думали, у крестьянина жизнь на сказку похожа, лорд Ланнистер? — сухо спросил он. Но даже ему с каждым днем все труднее удавалось скрывать досаду, а вскоре и вовсе стало не до смеха, особенно когда он осознал, что чудесного плана побега нет и не предвидится. Хуже всего приходилось Неду, которому едва исполнилось шестнадцать. Он и так был по-детски щуплым и тонким, словно тростинка, а вот теперь совсем зачах. Он больше ничего не знал и не умел, кроме как ходить за плугом, и даже ни разу не держал в руках охотничий лук, в отличие от того же Блейна, который прежде промышлял браконьерством. У него немножко получалось шить, да и то через пень-колоду: паренек был добрым малым, но звезд с неба не хватал. Один местный мальчишка сломал ногу на охоте и не мог больше ходить; тогда несчастного принесли в жертву какому-то своему ледяному богу. Джейме довелось стать свидетелем этого зрелища, и он не на шутку боялся, что Неда одичалые тоже убьют, если посчитают никчемной обузой.       — Кончай страдать, ты так делу не поможешь, — наконец сказал ему Блейн однажды вечером, когда они хлебали густое варево из тюленины. — И без того тошно, а как увидишь твою унылую рожу — вообще безнадега. Засунь в жопу свою драгоценную гордость и перестань дуться на весь белый свет. В ту ночь Джейме до утра ворочался на шкурах без сна, зажатый между братьями и Серебряной Волчицей, и наблюдал, как пляшут на стенах причудливые тени и всполохи, отбрасываемые огоньком коптилки. Не до конца затянувшиеся царапины на груди и на руке напоминали о себе болью и нестерпимым зудом, порез над глазом дергало и тянуло. Каждая жилочка в теле, казалось, стонала от изнеможения, но заснуть он не мог — слова Блейна неотвязно крутились у него в голове и не давали покоя. Рассвет застал их с Серебряной Волчицей за торопливым поглощением завтрака, состоявшего из соленой рыбы и горького травяного чая. Джейме украдкой поглядывал на копьеносицу поверх кружки. Наконец, перебрав в памяти весь свой убогий словарный запас древнего наречия, он откашлялся, чтобы привлечь ее внимание:       — Мы… — он осекся, забыв, как правильно сказать «должны», и попытался заново выразить свою мысль: — Я хочу быть друзья. Взгляд у нее сделался такой, словно с ней внезапно заговорил сумеречный кот, хищно оскаливший клыки. Да она меня боится, сообразил Джейме. Оно и понятно. Он грозился ее искалечить и если не задушил насмерть во время драки, то лишь потому, что испугался неизбежной кары. Но ведь и она сама запросто могла его укокошить — если бы немного удачнее ткнула ножом, например. А если бы не та знахарка, не позволившая его ранам загноиться и вылечившая нарыв над глазом, ему бы уже и подавно конец пришел. Она была такой же, как и весь ее клан, не лучше и не хуже прочих. Ударь первым, не то будешь бит сам — вот на что они полагались, признавая только силу. И все равно не могли побороть первобытный, звериный страх, едва только чуяли угрозу.       — Друзья, — повторила она, также на древнем наречии. Ее темные глаза испытующе скользнули по его лицу, а губы упрямо сжались. Она что-то произнесла, но он не разобрал даже половины и лишь растерянно таращился на нее, как баран на новые ворота. Сжалившись, она объяснила четко и раздельно, словно ребенку: — Ты. Я. Не доверять.       — Не будем это? — он похлопал себя по груди, где под одеждой наискосок тянулась заштопанная рана, а затем показал на распухшее веко. — Больше нет? Она покосилась на него настороженно, но согласно кивнула:       — Больше нет. Вечером того же дня Джейме, улучив минутку, оттащил Неда в сторонку:       — Мы выберемся отсюда, рано или поздно.       — Да ведь мы уже месяц здесь маемся, — устало напомнил Нед. Джейме сжал его плечо:       — Если Алисана Мормонт все еще жива, может быть, она мается где-то неподалеку, причем куда дольше тебя. А ведь она совсем одна, и помочь ей некому. Уж ты-то сумеешь продержаться еще немножко — ты же брат Ночного Дозора.       — Разве я теперь на него похож? — вздохнул Нед и, помолчав, спросил: — Ну а ты?       — Конечно, — тихо ответил Джейме. Стараясь, чтобы их никто не услышал, он склонился к самому лицу мальчишки и заглянул ему в глаза. — Я присягнул Дозору и Лире Мормонт тоже поклялся. Я что же, по-твоему, клятвопреступник? Он был готов к тому, что Нед ткнет его носом в протухший труп Эйриса, но паренек лишь судорожно помотал головой:       — Нет, сир.       — Вот и молодец, — Джейме отпустил его. — Сколько бы мне ни пришлось здесь барахтаться — хоть два месяца, хоть пять, да хоть всю зиму, — я не отступлюсь и не вернусь домой, пока не выясню, что сталось с девчонкой.       — А как же мы с Блейном? Нам здесь что, пропадать?       — Ну а я-то вам чем помогу? Я такой же пленник, как и вы, — заметил Джейме. — Придется вам самим за себя постоять.       — Надо будет — вон из шкуры вылезу, сир, — заверил Нед с мучительной серьезностью. У него было лицо человека, своей охотой идущего на дыбу. А еще говорят, будто все вороны одним миром мазаны. Вовсе нет, между ними целая пропасть, между этими двумя породами: с одной стороны — те, кто обещает вылезти из шкуры, чтобы исполнить свой долг; с другой — те, кто на все готов, лишь бы эту самую шкуру сберечь. Вторые обычно оказываются той еще чванливой поганью — зато, наверное, под конец и впрямь всех переживут, как и грозятся. Джейме с натугой выдавил улыбку для Эдрика, сына издольщика:       — Не сомневаюсь. Гляди только, не перестарайся.

***

Хотя Манс уже битый час бубнил одни и те же доводы, от которых его спутник только отмахивался, он решил предпринять еще одну попытку:       — А ведь могли бы добраться до…       — Нихрена не могли бы, — устало откликнулся Куорен. — Это ты тут вроде как главный, если не забыл. Раз думаешь, что мы и впрямь доплетемся до — куда ты там хотел, — зачем меня спрашиваешь? Просто отдай приказ, и пойдем, вперед и с песней. Но ты же сам понимаешь, что эта твоя идея — дурацкий бзик.       — А ты будто не понимаешь, что у Крастера бзики еще похлеще, — стоял на своем Манс.       — Ну какая разница? Все равно приткнуться где-то надо: не остановимся сейчас — потом точно протянем ноги. И впрямь — с севера надвигалось ненастье. Тяжелые свинцовые тучи поглотили солнце и надежно упрятали его в брюхе на весь день. Холодный воздух покусывал за щеки, и ясно было, что совсем скоро нагрянут по-настоящему свирепые морозы — способные запросто отхватить нос, а то и насмерть загрызть во сне. Да еще эта цепенящая тишина, окутавшая лес, — ветер стих, словно затаил дыхание, намереваясь вот-вот разразиться неистовой бурей и обрушиться вьюгой. Однако Манс никак не мог угомониться, и разумные, исполненные здравого смысла слова Куорена пролетали мимо, не достигая его рассудка:       — Да я уж лучше протяну. Куорен только фыркнул и глаза закатил. Не поверил ему, ясное дело: хотя, по правде говоря, если бы речь шла только о его собственной жизни, Манс рискнул бы продолжить путь. Но ему не хотелось уморить за компанию еще и Куорена из-за пустого самолюбия. Жаль, конечно, что проклятый буран некстати спутал им планы. А ведь все шло так хорошо — до тех пор, пока не стало понятно, что придется, как ни крути, просить приюта у Крастера. Манс от души наслаждался вылазкой в компании старого друга — редко им удавалось вместе побродить за Стеной. Они были самыми опытными разведчиками в Сумеречной Башне, и старый лис Маллистер осторожничал — не отваживался отправлять сразу обоих на какое-нибудь пустяковое задание: зачем попусту расходовать лучшие силы? Поиски похищенной фермерской девчонки, скорее всего, спихнули бы на первого попавшегося новобранца, да и дело с концом. Но сейчас речь шла о покушении на дочь лорда, к тому же племянницу Старого Медведя, и по такому случаю на уши поставили всех. Но даже Куорен с Мансом, уж на что бывалые ищейки, до сих пор не смогли взять след девочки. В какую бы деревню они ни заглянули, везде слышали одно и то же: нет, никто не видел разбойников, тем более девчонки; да и вообще ничего подозрительного здесь отродясь не случалось. Так, расспрашивая и вынюхивая, они обшарили местность от Сумеречной Башни до Кулака Первых Людей — и все без толку. Впрочем, Манс этого ожидал. После того как до Стены донеслась весть о пропаже девицы Мормонт, патрули прочесывали окрестности частым гребнем — и муха бы не пролетела мимо. Так что спускаться в Теснину или карабкаться через Стену вместе со своей добычей было бы чистым безумием: налетчиков бы немедленно поймали. Вероятнее всего, они до сих пор скрываются где-то в Северных горах или в землях Дара, выжидают, пока уляжется шумиха и представится случай улизнуть. Или отправились на Стылый Берег… Да, такую возможность тоже нельзя сбрасывать со счетов, хотя при одной мысли об этом у Манса на душе кошки скребли. Не следовало Маллистеру посылать туда Джейме. Манса — еще куда ни шло; впрочем, в разгар зимы любому разведчику опасно соваться на Стылый Берег. С другой стороны, у Манса везде были свои люди к востоку от Клыков Мороза — гораздо больше, чем у Джейме. Возможно, Маллистер не хотел терять последнее связующее звено между Дозором и Вольным народом в его лице. Однако Манс подозревал, что старик просто вознамерился подсунуть Джейме поближе к тому месту, где есть надежда напасть на след девочки. Джейме, дурилка несчастный, убежден, что Денис Маллистер совсем уж махнул на него рукой. Впрочем, ничего удивительного: вряд ли у него изгладилось из памяти, с каким облегчением новоиспеченный король Роберт избавился от него, сослав на Стену. Теперь-то он, должно быть, вовсе не верит, будто хоть кто-то из власть имущих может принимать в нем участие. Однако Манс сразу смекнул, что к чему. О, его не проведешь! Маллистер боялся, что Бен Старк получит похвалы и почести, которые по праву полагались Джейме, и оставит того с носом. Ну а теперь у старика появилась преотличная возможность вернуть своему драгоценному любимчику утраченные позиции. Если Цареубийца триумфально предъявит будущему Лорду-командующему спасенную им племянницу, тогда важные шишки в Дозоре не просто сменят гнев на милость — они его на руках носить станут! Но даже Маллистер не сознавал, какой опасностью может обернуться его замысел. Лорды да рыцари — никто из них не мог уразуметь, что бывают угрозы, от которых мечом не отмашешься, да и зубы им не заговоришь. Деревья расступились, и впереди показался дом, который дозорные по привычке именовали Замком Крастера — хотя он представлял собой не более чем жалкую хибару, по-жабьи раскорячившуюся на огромной куче помоев и грязи, подозрительно похожей на дерьмо. По двору сновали дочери Крастера: они загоняли внутрь кур и овец, рубили и таскали дрова. Одна из них, лет двенадцати, не больше, при их приближении подняла взгляд, повернулась к двери и закричала:       — Вороны! Еще вороны! Еще? На пороге тут же появился сам хозяин замка, набросив на плечи грязную овчину, служившую ему плащом. Впечатление он производил отталкивающее: смотрел вокруг волком, мрачно кривя рот, на месте одного уха зияла дыра. Оглядев обоих, он крепко выругался:       — Только вас тут не хватало. Что, тоже ищете Мормонтову соплячку?       — Значит, наши братья уже тебя навестили? — спросил Куорен.       — Ага, эти ваши проходимцы из Черного замка. Хорошо хоть мало их приперлось, — буркнул Крастер, исподлобья глядя на Куорена. — Рожа знакомая. Ты же из Сумеречной Башни, так? — потом обратил внимание на Манса: — И тебя я вроде бы встречал.       — Было дело, — непринужденно подтвердил Манс. — Мне тогда стукнуло четырнадцать или около того. С тех пор не имел счастья наслаждаться твоим гостеприимством. И нисколько об этом не жалел. Манса и впрямь занесло сюда в одну из первых вылазок; но вскоре его перевели в Сумеречную Башню, и больше он у Крастера не бывал. Однако надолго сохранил воспоминания об этом месте и твердо решил обходить его стороной так далеко, насколько возможно. Манс не представлял, как Крастер сумел его узнать спустя столько лет. Однако в следующее мгновение глаза его сузились, а лицо приняло такое гадливое выражение, что Манс призадумался: уж не прогонят ли его отсюда взашей?       — Вороний выкормыш, стало быть, — бросил он с презрением, и от злобы его перекосило еще сильнее. — Не обрыдло-то лизать хозяевам ноги? А хотя мне уже все уши прожужжали про тебя и того золоченого лорденыша. Говорят, вы с ним славно спелись, всюду вместе — ни дать ни взять парочка голубков-неразлучников. Может, ты из-за него и рад сидеть на привязи? Манс с трудом заставил себя усмехнуться:       — Понятия не имею, что ты там городишь. Крастер расплылся в гнусной ухмылке, показав остатки гнилых зубов:       — Даже скалишься точно ссученная шавка. Скажи-ка, ты, когда ему жопу подставляешь, тоже лыбишься? Или сам его пялишь?       — Мы ссоры не ищем, просто хотим пересидеть буран под крышей, — вмешался наконец Куорен: Манс еще ни разу не видел его таким всполошенным.       — Смотря что вы собрались посулить мне взамен — даром я вас кормить не буду. Как насчет этого меча, а, полукровка? Огромным усилием воли Манс обуздал порыв снять со спины новенький двуручный меч, который так приглянулся Крастеру, чтобы недоносок поближе полюбовался клинком, а заодно оценил бритвенную остроту лезвия, когда оно проткнет ему брюхо насквозь. Тирион и его дядя достойно отплатили за оказанное им на Стене гостеприимство: Дозор получил с Юга кое-какое снаряжение, которое Джон Аррен вытряс-таки из Роберта, а сам Манс — прекрасный меч, подарок младшего Ланнистера в благодарность за добрый совет. Рукоять была обтянута мягчайшей кожей насыщенного винно-красного цвета и увенчана навершием в виде белой мраморной вороны с рубинами вместо глаз. Даже ножны были изумительной выделки: эбеновое дерево покрыто черной кожей, а сверху вырезана ворона с расправленными крыльями. Можно на пальцах одной руки пересчитать вещи, которыми Манс владел единолично, а не получил по милости Дозора. Меч был одной из них — и единственной яркой краской среди прочего его имущества, сплошь черного. Мало чем он дорожил так, как этим оружием. Если бы его поставили перед выбором: жизнь кое-кого из братьев или подаренный клинок, он бы ни мгновения не колебался.       — Меч — слишком жирно за пару дней в твоем хлеву, — невозмутимо ответил Манс. Повернувшись к седельным сумкам, он порылся в одной из них и вытащил теплые меховые полурукавицы — братья надевали их поверх перчаток в мороз, когда пальцы совсем коченели. Запасную пару он прихватил на тот случай, если придется поторговаться. — Вот — чистый соболь. Крастер повертел их в руках:       — На вид справные. Чудно как-то — вы же, вороны, вечно всякую рухлядь суете, сквалыжники.       — Спасибо королю — это от его щедрот перепало, — не моргнув глазом, соврал Манс. На самом деле Роберт, конечно, просто сбагрил всякую мелочевку, которой не жалко: изъеденные молью шапки и перчатки, завалявшиеся в чьих-то чуланах сапоги, да и того досталось даже не всем разведчикам. Но это еще полбеды — многие олухи наотрез отказались от подачек: одни заявили, что не нужно им «тряпок с барского плеча», другие заподозрили, что король вознамерился прибрать Дозор к рукам. Самое смешное — многие чудаки всерьез решили, будто за всем стоит Джейме: мол, подмазал кого надо, чтобы пролезть на теплое местечко.       — Ладно уж, сойдет, — Крастер сунул рукавицы за пазуху. — Думаешь, я не знаю, что твой ненаглядный лорденыш и тут каким-то хреном замешан? Не гляди, что у меня одно ухо: я им все, что надо, слышу — лучше, чем ты двумя, — рот его растянулся в глумливой усмешке. — Так и быть, можете схорониться здесь, пока буран не стихнет, но моих баб чтобы пальцем не тронули. Ты рыло не крути, выблядок, я это тебе говорю. Знаю я твою породу.       — Ага, за всякими полукровками нужен глаз да глаз, — с самым серьезным видом согласился Манс. — Да еще в черных плащах, вроде моего, — от них и кровь делается черной как смоль. С нами — ну, то есть с такими как я — просто никакого сладу нет. Но ты не бойся. Куорен будет держать меня… на коротком поводке. Крастер плюнул ему под ноги:       — Ты язык-то свой поганый засунь в задницу, не то сам его вырву, — буркнул он и грузно, по-медвежьи потопал назад в замок. Манс пошел следом, чувствуя спиной взгляд Куорена и упорно стараясь смотреть куда угодно, но только не на него. Внутри обиталище Крастера сверху донизу пропахло навозом. Под ногами чавкала промерзшая земля, по углам с лаем носилась свора дворняжек, словно стайка беспокойных духов. За ними голышом гонялась девочка не старше двух-трех лет: заливаясь бессмысленным младенческим смехом, она пыталась ухватить одного из барбосов за хвост. В пылу преследования она оказалась слишком близко к Крастеру; он сгреб дочь за волосы и отшвырнул подальше от себя. Не сумев удержаться на крохотных ножках, она повалилась ничком, уткнувшись носом в грязь.       — Цыц, хватит верещать. Поди разыщи свою гребаную мамашу. Манс опустился на колени, чтобы помочь ей встать, однако Крастер в тот же миг круто развернулся и оттащил его за плечо:       — Сказано же — не смей лапать моих баб, ублюдок. Девочка с хныканьем засеменила прочь. Виски Манса сдавило болью.       — Она же совсем малышка, — с упреком сказал он. — Не знал я, что у тебя и дети за баб считаются.       — Все в доме считаются, и собаки тоже, — Крастер придвинулся ближе, обдав Манса затхлой вонью изо рта, и того едва не вывернуло наизнанку. — Кто его знает, куда эдакий сукин сын потянет свои лапы? Хорошо бы дотянуться до твоей глотки. Уж я бы такую чудесную песенку сбренчал на ней кинжалом, а потом погрел руки в твоей крови. Манс не отступил — наоборот, неторопливо подошел к Крастеру и остановился чуть ли не вплотную, взирая на него свысока с грозным видом: разница в росте, пусть лишь в пару дюймов, играла ему на руку. К тому же, расправив плечи, с ног до головы в боевом снаряжении, он выглядел куда крепче Крастера — тот и сам понимал, что с таким противником тягаться не сможет. Когда Манс, пренебрежительно скривив губы, оттеснил его плечом и прошел мимо, одичалый только проворчал что-то себе под нос, но не решился заступить ему дорогу. Бесноватый стервец не соврал — в доме и впрямь уже обосновались трое черных братьев: они рядком примостились на колченогой скамье возле неохватного стола. Первым Мансу бросился в глаза Бенджен Старк. Навещая Эймона в Черном замке, он мельком видел юношу: тот уже тогда был высоким и тощим, как оглобля. С тех пор он, казалось, еще больше вытянулся и похудел; и теперь, глядя на длинное и скорбное старковское лицо, Манс невольно представил себе породистого жеребенка, недокормленного и загнанного тяжелой работой. Рядом с ним помещались Ульмер и некий рыцарь — судя по всему, один из бывших сторонников Таргариенов, — в богатом плаще с собольим подбоем и черном рифленом нагруднике.       — Глядите-ка — еще двоих изловил! — объявил Крастер. — Целых пять блядских ворон, и все набились ко мне под крышу. Повезло вам, что я чту богов, а они велят обхаживать гостей, пусть даже и незваных, — и он громко харкнул на пол, видимо, выражая непреодолимое отвращение ко всему происходящему. — Мне с вами некогда цацкаться: буран на носу, а дел еще по горло. Но мои жены с вас глаз не спустят, так и знайте. Если хоть одно воронье отродье поймаю за хвост там, где ему быть не положено, — вырву его с мясом! — с этими словами он пошаркал прочь, напоследок рявкнув своим женам какие-то указания. Куорен схватил Манса за локоть и прошипел ему на ухо:       — Понятия не имею, что за вожжа ему под хвост попала, но я никогда раньше не видел, чтобы он так лютовал. Если хочешь, еще не поздно слинять.       — Да ведь некуда больше тащиться, иначе ноги бы моей здесь не было, — пробормотал Манс. — Ладно уж. Я сам знал, во что ввязываюсь. Бенджен Старк — воплощенная учтивость — в течение всей перепалки даже бровью не повел, словно Крастер вместо поношений и ругани затеял с дозорными светский разговор о погоде. К его чести, он аккуратно обошел вниманием и подначку насчет собак, хотя иные братья — Манс это доподлинно знал — животики бы надорвали от хохота, услышав шуточку одичалого.       — Прежде нам встречаться не доводилось, — обратился он к Мансу с истинно высокородной непринужденностью. — Я имею в виду, лицом к лицу. Хотя ты ведь бывал у нас в Черном замке, кажется, года два назад. Тебя зовут Манс, верно?       — Верно. А ты, стало быть, Старк — я тоже о тебе наслышан.       — И я тебя помню, — решил подать голос Ульмер. — Ты еще говорил про мои истории, что они прямо обалденные, — и он торжествующе глянул на своих братьев, напыжившись от гордости.       — Это потому что ему не приходится их выслушивать изо дня в день, — вмешался рыцарь. Он одарил Манса кивком: — Я сир Джареми Риккер. Рад наконец познакомиться лично. Все говорят, ты лучший разведчик на Стене, — похвала прозвучала довольно-таки двусмысленно и скорее смахивала на оскорбление: подобным тоном завсегдатай борделя в Кротовом городке заявляет шлюхе, что она здесь самая первостатейная дамочка. Куорен и без того был частым гостем в Черном замке: шептались, будто Лорд-командующий Кворгил шагу не может ступить без его советов, — поэтому Манс решил, что его представлять остальным не требуется. Также он не счел нужным рассыпаться в ответных любезностях Риккеру и сразу перешел к делу:       — Что слышно об Али Мормонт?       — Кругом все глухо, — признался Ульмер. — Зато ходят слухи еще про какого-то короля.       — Будто мало тех двух. Значит, объявился новый? — хмуро спросил Куорен. Старк кивнул:       — Похоже на то. Получается, один — тенн, второй — тот, что возле Оленьего Рога, ну и третий — который под надзором у сира Джейме. — «Под надзором», вот оно как? Это, что ли, Маллистер так ловко выкрутился перед начальством или Старк сам додумал подробности? Сир Джареми в недоумении покачал головой:       — Странно, что они вдруг расплодились как тараканы, правда? Я слышал, будто одичалые задергались, со дня на день ждут возвращения Иных — ну, если верить Цареубийце, конечно. Не пойму, что это на них нашло. Да ты никак со Стены свалился, дубина стоеросовая, или тебя мамка еще в детстве уронила?       — Да уж, просто ума не приложу, — вслух поддакнул Манс.       — Мейстер Эймон считает, не стоит вот так сходу отмахиваться от этих толков, — заметил Ульмер.       — Эймон уже совсем старик, — возразил сир Джареми, — к тому же он ведь из рода драконов, а они все с причудами — вечно носились с разными небылицами. Знал я человека, который служил пажом при дворе лет эдак двадцать назад, — так вот, он утверждал, что Эйриса с Рейлой поженили едва ли не силой: не по любви, а из суеверия. Будто бы какая-то лесная ведьма-простолюдинка задурила голову их отцу и напророчила: мол, от их потомства народится спаситель всего на свете или что-то в этом духе. Куорен неопределенно мотнул головой:       — Да и у нас в Сумеречной Башне есть один — ходил в оруженосцах еще у Джейхейриса. Он тоже что-то такое рассказывал про ведьму.       — Далбридж-то? — фыркнул Манс. — Ага, конечно. Он всерьез уверяет, что эта женщина от крови Детей Леса.       — Ну, кто бы она там ни была, эта полоумная, не следовало принцу принимать ее бредни за чистую монету, — подытожил Риккер. — И потом, она ведь все равно попала пальцем в небо со своим предсказанием, разве нет? Последние потомки Таргариенов бежали в Эссос, и теперь они обычные побирушки-изгнанники — ни кола ни двора. Услышав это, Манс помимо воли призадумался. Если в повествовании Риккера есть хоть крупица правды, значит, круг сужается: под описание Обещанного принца из пророчества, которым, по словам Эймона, был так одержим Рейгар, подходят только Эйгон или младший сын Безумного Короля. Тем не менее, он бросил принца Эйгона на попечение одного-единственного рыцаря Королевской Гвардии, который и сам был еще зеленым юнцом. А второму мальчику, родному брату, и вовсе не предоставил никакой защиты. Зато целым троим гвардейцам, лучшим из лучших, велел стеречь как зеницу ока девицу в башне, затерянной среди дорнийской глуши. Неужели Рейгар думал, что она носит его ребенка? Манс так и сяк крутил в голове эту мысль, но в конце концов был вынужден от нее отказаться. Не могла Лианна Старк произвести на свет дитя: даже здесь, на Стене, они бы наверняка услышали рассказы о бастарде и о постигшей его участи. В общем, во всей этой катавасии, похоже, нет ровным счетом ничего интересного — как ни досадно признавать. Ни в какие пророчества Манс не верил, но на короткий миг дал волю воображению и позволил себе помечтать: все-таки история принца здорово перекликалась с легендой о Баэле-Барде. Бенджен Старк тем временем говорил:       — Я согласен с сиром Джареми. Не хочу сказать ничего дурного про мейстера Эймона — он сведущий человек и очень мудрый, но… — он покачал головой и тяжело сглотнул, однако все-таки продолжил: — Боюсь, лесная ведьма и его провела со своими нашептываниями. Все это суеверие сидит в каждом из них, как… безумие. Вроде родового проклятия.       — Так ты думаешь, это из-за пророчества Рейгар похитил твою сестру? — ляпнул Манс и поежился: сидящие за столом вороны нахмурились и помрачнели — того и гляди захлопают крыльями, поднимут грай и примутся яростно долбить его клювами. А в глазах Бенджена словно застыл весь лед Стены. Теперь, даже не будь у него лошадиного старковского лица, ошибиться было невозможно: вот он, истинный потомок Королей Зимы.       — Именно, — угрюмо ответил он. — Надеюсь, теперь-то ты понимаешь, почему у меня нет охоты гоняться за Иными из детских сказочек. Но ведь ты же пришел на Стену по доброй воле, за шкирку тебя никто не тянул. Или все-таки что-то тебя сюда привело, о чем ты помалкиваешь? Может, на самом деле детские сказки вовсе не кажутся тебе такой уж чепуховиной, как ты тут пытаешься всех убедить? Именно в этот момент, как нарочно, вернулся Крастер и уселся во главе стола, положив конец прочим разговорам:       — Мои женщины стряпают вам ужин. Разносолов не дождетесь, не про вашу честь — сейчас зима, а у меня самого полон дом едоков. Ну да не бойтесь, с голодухи не помрете.       — Мы все тебе признательны, — тут же откликнулся сир Джареми, — от души. Куорен, который даже в ожидании скорой кормежки ни на миг не забывал о долге, спросил:       — Крастер, ты уверен, что точно ничего не слышал про Алисану Мормонт? Нам бы пригодилась любая зацепка.       — Я уже сказал твоим дружкам — ничего я не знаю.       — Ну, пусть даже не про нее, — со своей стороны уточнил Манс. — Но, может, ты слыхал молву про каких-нибудь разбойников, которые баламутят воду, точат зуб на Первого разведчика?       — Я слыхал многое, о чем тебе невдомек, ворона. Ты бы небось ради одного моего словца на пупе извертелся. Но не думай, будто я возьмусь все вам выбалтывать за милую душу. Я не дурак — знаю, что сподручно выкладывать таким как ты, а что лучше придержать, — Крастер прищурился. — Откуда оприходовали вашу девку? С Медвежьего острова? Ну так, значит, без толку искать ее по эту сторону Клыков Мороза. Вернее всего, она уже не жилец. И ведь прав паршивец. А еще верно то, что Джейме с Блейном тоже сгинут ни за грош, пока ищут ветра в поле. И все же Манс не оставлял попыток вытрясти из него хоть что-нибудь:       — А что насчет этого нового короля? О нем-то ты слышал?       — Я сам себе хозяин — мне тут короли без надобности, сколько их ни есть на свете. За каким лешим я стану про них разнюхивать?       — Ходят пересуды, будто королей нынче развелось как собак нерезаных, а все потому, что Иные вернулись, — не унимался Манс. — Говорят, люди взбудоражены, выбирают себе верховода, ищут защитника. А ты что скажешь? Крастер издал странный звук — не то крякнул, не то квакнул:       — С души воротит от твоих расспросов, вот что я скажу. То одно клянчишь, то другое — пристал, как ворона помойная. А впрочем, все вы под одну масть… Тебя нарочно вышколили, чтобы прыгал на задних лапках, или с твоей черной кровью это само собой выходит, играючи? Бенджен Старк вмешался прежде, чем Мансу пришел на ум достойный ответ:       — Да ведь нет ничего плохого в том, чтобы исполнять свой долг, Крастер.       — Может, и нет, — не отступал Крастер. — Вон мои жены ублажают меня на совесть — что ж, так оно и положено, грех жаловаться. Но быть у ворон на побегушках — это уж ни в какие ворота, — он вперил в Манса маленькие и темные жучьи глазки. — Я ведь кое-что проведал. Знаешь, что приключилось с твоей мамашей, когда ее пришли кончать?       — Да, — обронил Манс сквозь стиснутые зубы.       — Она дралась за тебя, билась как бешеная — только клочья летели. Пока вороны не приперли ее к стене — тут-то она взмолилась о пощаде, но никого своим хныканьем не разжалобила. А теперь ты сам убиваешь копьеносиц, плодишь сирот. Ну, эти-то, когда подрастут, отыщут убийц своих матерей и дадут им как следует просраться, вместо того чтобы брататься с ними и целоваться в десны, — он засмеялся. — Хотя, сдается мне, не так уж хорошо тебя натаскали твои хозяева, как сами возомнили. Ты ведь как тот волк — сколько его ни корми, а он все в лес смотрит. Среди Вольного народа вечно отираешься — палкой не отогнать, как я слышал. Когда уже наконец скинешь этот плащ и покажешь всем свое ублюдочное нутро? Небось так и подмывает свернуть воронам шеи? У Манса грохотало в ушах, а руки тряслись, будто в лихорадке. Язык словно налился свинцом, а губы невозможно было разлепить. Наверное, оно и к лучшему: он сам не знал, что собирался сказать, но дело точно обернулось бы резней.       — Подмывает свернуть шею полукровке. Сперва ему почудилось, будто эти слова все же сорвались с его собственных уст, и только спустя бесконечно долгое мгновение он осознал, что голос принадлежал Куорену. Крастер, набычившись, косо глянул на него:       — А это еще что за херня?       — Это угроза, — объяснил Куорен голосом, от которого кровь стыла в жилах. — Мы все еще не получили от тебя ни хлеба, ни меда, так что закон гостеприимства тебя покуда не защищает. К тому же нас пятеро, а ты один… не считая кучки женщин. Но что-то мне не верится, будто хоть одна встанет за тебя грудью. Думаю, им не меньше моего хочется выпустить тебе потроха. Крастер взвился с места, взгляд его метался — впрочем, в нем читалась скорее злоба, чем испуг:       — Я всю жизнь пособлял Дозору чем мог, ни разу не прогнал со двора разведчика, сколько их здесь ни шастало. Вы меня убить не посмеете — не такие дураки, а вот мне-то, чай, нечего терять, если я разделаюсь с вами. Услышу еще одно слово — вас всех вытолкаю вон: подыхайте там на морозе. Куорен сделал неуловимое движение, что-то сверкнуло, и на волосок от руки Крастера в стол вонзился кинжал — стремительный, как молния, и не менее смертоносный. Тот подскочил словно ужаленный, да так, что едва не сверзился со скамьи. Потом, совладав с собой, издал короткий бесцветный смешок — звук был похож на шлепанье лошадиного дерьма по мерзлой земле:       — Напугать, что ли, вздумал? Сам же мне дал в руки оружие — и уж поверь, я пущу его в ход, если придется.       — Ну и славно, — невозмутимо ответил Куорен. — Видишь ли, Мансу претит лупцевать безоружных. Так вот, услышу еще одно слово о моем брате от тебя — и только счастлив буду, если он не упустит случай вспороть тебе глотку. А он не промахнется, я за это ручаюсь. Не забывай — его всю жизнь, как ты выразился, натаскивали орудовать мечом и щитом. А тебя Дозор даже в конюхи не взял, хотя твоя мамаша у нас в ногах валялась — не знала, как сбыть тебя с рук. Видно, ты и тогда уже был изрядной сволочью, отродье помойной вороны, пусть и не совал еще хрен в родных дочерей. Крастер покрылся смертельной бледностью, но словно язык проглотил. Куорен одобрительно заметил:       — Так-то лучше. А теперь, пожалуй, похлопочи-ка со всем радушием и кликни своих стряпух, чтобы несли гостям ужин, — не то я, чего доброго, решу, будто ты нам козни строишь. Рука Крастера дернулась к кинжалу.       — Жить надоело, ублюдок? — спокойно осведомился Куорен. Манс еще не видел ни на чьем лице такой исступленной ярости. Да он нас всех тут порешит, мелькнуло у него в голове, хотя в одиночку Крастер был им не страшен. Его жены взирали на эту сцену в немом оцепенении, широко раскрыв глаза. Одна с грехом пополам сдерживалась, чтобы не шмыгать носом, а вот другая, как ему показалось, прятала улыбку. В полной тишине одно за другим тянулись мгновения: не так, как бывает в битве, когда мир вокруг словно замирает, но все равно — казалось, прошла целая вечность. Наконец Крастер, который все это время сидел неподвижно, изготовившись схватиться за кинжал, с глухим стуком уронил руку на стол.       — Эй, бабье, — зарычал он. — Наши гости проголодались.       — Премного благодарны, — Куорен перегнулся через стол и выдернул кинжал, постучав пальцем по оставленной отметине. — Экая незадача. Ты уж не обессудь, — он подтолкнул нож, и тот заскользил обратно к Крастеру. — Прими заодно и этот гостинец. Сочтемся за ущерб.       — Засунь-ка ты свой долбаный ножик знаешь куда? — взревел Крастер, побагровев от гнева и не притронувшись к подарку. — Чтобы ноги вашей здесь больше не было. И передайте это всей прочей ощипанной дряни на Стене. Я не потерплю, чтобы в моем же доме меня хулили и подымали на смех.       — Ты и дальше будешь встречать каждого дозорного хлебом-солью, как добрый хозяин, — словно не слыша его, продолжал Куорен. — Иначе нам от тебя проку что от козла молока, а я с полным правом смогу уважить тебя мечом в награду за каждое оскорбление, которое ты нанес моему брату. Крастер от злости чуть не стер зубы в крошку, но Куорен даже ухом не повел: сидел себе и безмолвно ждал, не сводя с одичалого пристального взгляда. В конце концов тот еле заметно дернул подбородком, что, очевидно, означало согласный кивок. Остаток вечера прошел в гробовом молчании. Крастер все не мог решить, что ему делать: то ли тихо дуться, то ли шумно кипятиться, а дозорные из Черного замка от неловкости явно не знали, куда себя девать. Куорен как ни в чем не бывало уплетал хлеб и потягивал мед, словно ничего особенного не случилось, — однако глаз не спускал с Крастера, пока тот наконец не избавил их от своего общества, скрывшись на полатях, где ночевал вместе со своими женами. Мансу и самому не хотелось засиживаться, поэтому он тоже встал и отправился искать себе уголок посуше. Встряхнув плащ, он расстелил его на мерзлой земле и растянулся сверху. Куорен немного погодя присоединился к нему, ступая бесшумно, словно тень.       — Кто караулит первым — ты или я? — спросил он. — Я бы не очень-то рассчитывал, что закон гостеприимства защитит нас нынче ночью. Манс опрокинулся на спину и устремил взгляд в потолок:       — Зря ты это сделал — только врага себе нажил. Ты правда решил, что я кинусь на него и прирежу? Я же не идиот. Или боялся, будто я намотаю его слова на ус — ну, когда он пытался настропалить меня насчет плаща и все такое? Куорен опустился рядом с ним, словно переломился пополам — до того прямо он держал спину. Он скрестил ноги и, не глядя на Манса, произнес:       — Спи давай. Я посторожу первым.       — Нечего морду от меня воротить.       — Нечего меня задирать, — огрызнулся Куорен.       — Что, правда глаза колет? Ты не лучше Крастера — думаешь про меня то же самое. Мол, рано или поздно я удеру со Стены и прибьюсь к одичалым, стану вроде них. Я же вижу, как ты встречаешь меня с разведки: каждый раз — с таким облегчением, будто уже и не ждал обратно, — выпалив все это, он повернулся на другой бок, чтобы Куорен не разглядел его лица. Но потом, устыдившись, пробурчал: — Ладно. Это я сгоряча ляпнул, а ты ни в чем не виноват. Ты слишком хорошо меня знаешь и если не доверяешь, то поделом — никакой я не белый и не пушистый. В общем, забудь все, что я тут наговорил. Голос Куорена у него за спиной прозвучал непривычно тихо:       — Так что ж мне было делать, по-твоему? Да ничего ты не мог сделать. Разведчики из Черного замка весь вечер косились на Манса, и видно было, как они прокручивают в голове слова Крастера о том, что ему в Дозоре не место. Он понимал, что каждого из них теперь грызет червячок сомнения, а недоверие проросло в душе так глубоко, что с корнем не вырвешь. Но что хуже всего — после того как Крастер макнул их всех носом в свою гнусную блевотину, Манс и сам чувствовал себя так, словно обмарался, провонял насквозь. Правда, он прекрасно понимал, что это гадостное ощущение не сотрешь с кожи никаким щелоком. Но Куорен-то здесь ни при чем. Никто другой не пошел бы ради Манса на то, что сделал он: страшно подумать — даже наплевал с высокой горы и на долг, и на честь, и на здравый смысл! И вообще чем больше Манс размышлял о недавнем происшествии, тем меньше понимал, чем, собственно, руководствовался его старый друг. Будь это кто другой — можно было бы решить, что человек просто вышел из себя, вот и наговорил лишнего. Но только не Куорен. С ним такого отродясь не случалось, сколько я его помню. Разве что один-единственный раз. Нынешним вечером. Манс перекатился на живот и прижался щекой к плащу. В горле у него словно встал ком, а дыхание перехватило.       — Все ты правильно сделал, — хрипло отозвался Манс. А ведь славно он вывел Крастера на чистую воду, да еще наподдал напоследок: «суешь хрен в дочерей» — хорошо припечатал. Грудь распирало щекочущим смехом, он не сдержался и сдавленно прыснул: — Спасибо.       — Я его ублюдком обозвал, и еще по-всякому, но это просто чтобы позлить, — добавил Куорен, по-прежнему тихо и как будто смущенно. Похоже, вообразил, будто Манс распереживался потому, что принял его слова на свой счет.       — Да я так и понял, — ответил Манс. Ему самому было неловко из-за того, что он раскис по пустякам. А если он и дальше будет разводить нюни, тут уж и хваленое самообладание Куорена рискует дать трещину — собирай его потом по кускам. Поэтому Манс крепко зажмурился и притворился, что спит. С закрытыми глазами он слушал, как хлопочут и переговариваются дочери Крастера, как скулят собаки и копошатся свиньи, и наконец в самом деле задремал. Манс проснулся от шепота. Было уже совсем темно, и он, продрав глаза, долго моргал и щурился в полумраке, пока не различил в двух шагах от себя девушку, сидевшую на корточках перед Куореном. На вид лет шестнадцать или семнадцать, пожалуй, даже хорошенькая, пусть и чумазая и похожая на замарашку в своих драных шкурах.       — …в одном замке с Цареубийцей, — тихонько говорила она. Чего? — Он мне показался… таким лапочкой, когда был здесь в последний раз, — чего-чего? — снова осоловело подумал он. Вот бы увидеть сейчас лицо Куорена. О боги, у Манса язык не повернулся бы назвать Джейме лапочкой — даже с ножом у горла. Хуже ему подходило разве что «скромник». — Он так мило улыбался, смешил меня и корчил рожицы, когда мои тетки ругались, — она еще больше понизила голос, и он с трудом разбирал ее слова. — Ты вот что передай ему от меня: скажи — пусть никогда сюда не возвращается. Заслышав это, Манс озадаченно нахмурился: все его веселье как рукой сняло. А вот это что-то новенькое. Куорена, кажется, посетила та же мысль, потому что он шепнул в ответ:       — Ничего не понимаю.       — Крастер его не любит, — пояснила она. — Тебя тоже, но его — по-другому. Гораздо сильнее. А все из-за своих богов — говорит, они злятся на Цареубийцу.       — Кто, Старые Боги? — допытывался Куорен.       — Не те. Другие, — Куорен попытался сказать что-то еще, но она захлопнула ему рот ладонью, и Манс с трудом подавил неуместное хихиканье. — Не нашего ума дело. Но это жестокие боги, злые — они забирают наших сыновей. Скажи Цареубийце, пусть больше не приходит сюда — никогда-никогда. Обещаешь? Куорен тряхнул головой. Она убрала руку, и он сумел прошептать вслух:       — Обещаю. Она кивнула и мгновенно исчезла, ускользнув на свои полати, — тихо, словно призрак. Манс уставился ей вслед, а затем посмотрел на друга: тот, похоже, почувствовал его взгляд и обернулся. В глазах Куорена читалось то же замешательство, которое, как подозревал Манс, сейчас отражается на его собственном лице. Казалось бы, Крастеру давно пора было благополучно забыть про Джейме — все-таки два года с лишним не виделись. Однако одичалый его помнил. Более того, затеял целое расследование, не иначе — вон даже пронюхал, что они с Мансом друзья; догадался, что Джейме по мере сил пополняет склады Дозора… Поначалу Манс не придал этому особого значения, но теперь, заново обдумав все увиденное и услышанное, не сомневался: что-то здесь нечисто. С чего бы Крастеру поднимать столько возни вокруг простой вороны, которая к тому же на Стене без году неделя? Что ж, а вот и задачка потруднее: каким таким богам он поклоняется и уж им-то чем насолил Джейме Ланнистер?

***

Всякого насмотрелись Джейме и его братья с тех пор, как очутились в клане, но такой страшной ледяной бури, что обрушилась на шестую неделю их новой жизни, еще не видели никогда. Загнав в иглу собак и попрятавшись там сами, одичалые целыми днями молились богам льда и снега, призывая их упасти оставленных снаружи оленей. Об охоте нечего было и думать, к тому же никто даже не брался предсказать, когда буран утихнет, поэтому пайки на всякий случай урезали вдвое. Джейме с превеликим удовольствием так и просидел бы в своем углу вместе с Блейном и Недом, однако старался почаще крутиться возле Серебряной Волчицы, решив во что бы то ни стало завоевать ее доверие. Правда, то и дело приходилось призывать на помощь толмача — Маленького Волка: иначе затея Джейме провалилась бы, не успев толком начаться. Его усилия на удивление быстро стали приносить плоды. Серебряная постепенно разговорилась — рассказывала, например, про своих многочисленных родичей; правда, все они казались Джейме на одно лицо, и он вскоре бросил попытки различить, кто есть кто. Оказалось, что Джейме — вовсе не первый жених Серебряной Волчицы: он услышал еще о двоих мужчинах, которых она была бы не прочь взять в мужья. Впрочем, обоим его предшественникам не повезло: один попытался ее украсть, но провалился с таким оглушительным треском, что она сама его прирезала; другой как-то раз пошел бить тюленя, лед под ним не выдержал, он и утонул. Однажды она даже поделилась с Джейме парочкой историй, которыми, похоже, особенно гордилась: как убила своего первого медведя и как в одиночку прикончила троих здоровых мужчин в стычке с кланом Ледяной Реки.       — Они едят человечину, — сообщила она, с отвращением скривив губы. — Дикари. Какие же мы все-таки везунчики, подумал Джейме, когда Маленький Волк перевел ему слова сестры. А ведь могли бы вместо нее попасться этим симпатягам людоедам. Иногда девушка сама расспрашивала Джейме о том о сем. Она никогда не видела Стены, да и вообще ни разу в жизни не покидала Стылого Берега. Неудивительно, что большую часть его повествования она и Маленький Волк объявили брехней от первого до последнего слова. Они наотрез отказывались поверить, что он вырос в каменном замке, который вырублен прямо в огромной скале; зато ему с грехом пополам удалось убедить их, что далеко на Юге есть город, где живут полмиллиона человек. Уставив на него горящие восторгом глаза, они с упоением слушали, как он расписывает колосящиеся поля и цветущие луга; сады, где деревья ломятся от тяжести сочных плодов, и теплые моря, где можно купаться весь день напролет. Особенное любопытство у них вызвала странная забава южан: молодые и старые мужи надевают на себя железные шкуры и дерутся друг с другом на потеху толпы.       — А женщины разве не дерутся? — удивился Маленький Волк.       — Их этому не учат, — объяснил Джейме. — Считается, что женщины созданы для собственных битв на родильном ложе.       Когда Серебряная Волчица выслушала перевод, ее лицо перекосила гримаса настолько неподдельного омерзения, словно ей в глотку запихнули полную ложку дерьма. Джейме крепился изо всех сил, но все же не сдержался и покатился со смеху, и ему вторил ее брат. Она ругалась почем зря и сулила обоим страшные кары, но Джейме уже научился различать по голосу, когда ее угрозы стоит принимать всерьез, а когда — нет. Той же ночью, когда они лежали бок о бок под грудой шкур, Джейме ощутил ее прикосновение. Первым его порывом было перекатиться на другой бок и притвориться спящим, однако он заставил себя повернуться к ней лицом и встретить ее взгляд. Она что-то прошептала, и он различил «почему» и «нет», а потом «хочешь». Джейме неловко поерзал: положение было крайне затруднительное. Он знал, что его отказ можно запросто принять за оскорбление: точно такое же, как если бы он женился на южанке и при всем честном народе объявил, что не станет делить с ней ложе. Глупо, наверное, продолжать кочевряжиться — ведь из-за своих капризов он ставит под удар жизнь братьев. К тому же теперь он не так уж остерегался своей похитительницы и догадывался, что, если ответит на ее заигрывания, оба останутся вполне довольны друг другом. По крайней мере, его член, кажется, отнюдь не смущало приглашение полузнакомой девицы переспать с ней в битком набитой людьми хижине, чуть ли не на головах у своих же соплеменников. Однако прочие части тела, все еще способные трезво мыслить, выражали протест при одном только воспоминании о том, что он у нее вроде как на положении невольника. Джейме даже себе не мог внятно объяснить, с чего вдруг вздумал упираться, не говоря уже о том, чтобы растолковать все это на древнем наречии. Но была и другая причина, более простая и понятная, — за нее-то он и ухватился:       — Я дал… — клятву, присягу, обещание? Ни одного из этих слов он не знал. — Я сказал своим богам… — ну как же объяснить, чтобы она не обиделась? — Я говорю своим богам, что не буду спать с женщинами. Девушка наморщила нос:       — Почему?       — Все вороны это говорят. Мы должны, — от напряжения он потер лоб — порез над глазом уже почти затянулся. — Я не люблю говорить слабые слова. Понимаешь?       — Да, — ответила она, хотя по ее лицу было ясно, что она совсем запуталась.       — Мне нужно время. Мне нужно… — Джейме растянулся на спине и поднял глаза на мерцающий лед, словно надеясь прочесть на потолке нужное слово. — Это… — Трудно. Странно. Он слишком вымотался, чтобы одолеть такую сложную фразу, и прекрасно понимал, как по-дурацки звучит его лепет. Она дотронулась до его виска, и он стиснул зубы и весь сжался, чтобы не дернуть головой, как жеребенок, не стряхнуть ее руку. Ее пальцы скользнули по его щеке, затем легли на шею, где заполошно колотилась жилка. Джейме замер и затаил дыхание, а Серебряная Волчица, приподнявшись на локте, склонилась над ним и заглянула в глаза. Ее ладонь снова коснулась его лица, и она очертила пальцем линию его подбородка.       — Боишься, — сказала она, и у Джейме мелькнула мысль, что она хочет сломить его, подчинить своей воле. Однако затем она успокаивающе потрепала его по щеке, и он сообразил, что она всего лишь догадалась об охватившем его смятении. Джейме отвел взгляд, но она взяла его за подбородок и повернула лицом к себе — так, чтобы смотреть в глаза. — Не надо, — не дождавшись его ответа, она повторила медленнее, тщательно выговаривая слова: — Не надо бояться. Понимаешь?       — Понимаю, — тихо отозвался Джейме. Довольно улыбнувшись, она снова улеглась рядом, тесно прижавшись к его плечу. В ту ночь он спал спокойно, как младенец, — впервые с тех пор, как его украли.

***

Спустя пару недель Серебряная собралась бить моржей и распорядилась, чтобы Джейме отправился вместе с ней. Неда Джейме почел за лучшее оставить на попечение Великой Волчицы, однако Блейн вызвался ехать с ними: вылазка на охоту представлялась ему куда более увлекательным занятием, чем муторные хлопоты по хозяйству. В путь пустились на нартах из моржовой кости, куда свободно поместились все трое. Первое, чему им пришлось научиться в деревне, — приноровиться управляться с собаками, и это оказалось проще, чем Джейме ожидал. Теперь он помнил кое-какие команды, чтобы заставить псов слушаться, умел надевать и снимать упряжь и даже знал, как утихомирить этих зверюг, если они очень уж своевольничали. Он прикидывал в уме возможный план побега: вот если бы запрячь одни из таких нарт, уложить туда припасы, выкрасть оружие, подговорить братьев — и махнуть себе куда глаза глядят… Он не сомневался, что сумел бы проложить путь через Стылый Берег. Но днем никого из них не оставляли надолго без присмотра, а ночевали они вместе с родичами Великой Волчицы да с их собаками — спали вповалку в тесной хижине, так что улизнуть незамеченными было совершенно невозможно. К тому же и нарты, и собаки почитались здесь за настоящее богатство и ценились выше, чем люди — по крайней мере, выше, чем Джейме и его братья. Если они осмелятся на подобное безумие, за ними пустится в погоню весь клан, и тогда им уж точно не сносить головы. Разумеется, обдумывал он и другие способы удрать. Когда тащишься по голой снежной равнине, где взгляду не за что зацепиться, а дороге конца-края нет, — больше ничего другого и не остается, кроме как предаваться размышлениям о чем попало. Но ведь он уже два месяца ломал голову над этой задачкой — и все без толку. Сколько бы харчей они ни напасли, их все равно выследят — рано или поздно. Это если допустить, что им вообще каким-то чудом удастся сбежать. Как ни крути, с черного хода уйти не получится, наконец решил Джейме. Надо как-то уломать их отпустить нас. Ведь иначе они застрянут здесь на многие месяцы — пока им на выручку не явится Манс или пока не кончится зима; тогда дороги станут свободными, и клан снарядит на восток торговцев — может быть, в один из караванов удастся затесаться и Джейме. Если бы только он нашел способ как-нибудь проведать, сумели ли Манс или Куорен отыскать девочку, он бы худо-бедно смирился со своим положением и принялся терпеливо ждать вызволения. Но его несказанно мучило осознание того, что он и его братья вот-вот провалят свое поручение, а надежда сделать хоть что-нибудь путное тает с каждым днем. Перестань маяться дурью, наконец строго сказал он себе. В конце концов, у него сейчас других забот полно, вот о них и нужно переживать. Если накручивать себя мрачными мыслями — тут уж хоть в петлю лезь. Тем же вечером они разбили лагерь у подножия скалистого кряжа. Серебряная уселась рядом с Джейме и, то и дело подталкивая его плечом, принялась тыкать пальцем в созвездия на небе, иногда советуясь с братом. Каждый раз, когда выяснялось, что какое-нибудь название известно и Джейме, она ухмылялась до ушей. Лунную Деву и Сумеречного Кота они оба знали, как и Ледяного Дракона — Джейме его однажды показал Манс, — а когда она нашарила взглядом Меч Зари, тут уж он и сам расплылся в улыбке. Маленький Волк обреченно застонал, предчувствуя беду, но было уже поздно: Джейме и Серебряная Волчица вцепились в него мертвой хваткой и заставили принять деятельное участие в оживленной дискуссии. Джейме пустился в объяснения про замок Звездопад и Рассвет — фамильный меч рыцарей из рода Дейнов, а потом до хрипоты спорил со своей суженой о том, как древняя легенда об упавшей звезде могла добраться до Стылого Берега. Серебряная Волчица держалась того мнения, что созвездие было известно еще Первым Людям задолго до того, как была построена Стена, ну а Джейме полагал, что знание о нем просочилось на Север куда позже и распространилось вместе с Общим языком.       — Я иду спать, — наконец объявил измученный Маленький Волк, подняв руки в знак поражения. Так они остались без переводчика, и высокоученый спор безнадежно заглох. Вскоре они тоже залезли под шкуры, сбившись в кучу и тесно прижавшись друг к другу, чтобы хоть немного согреться. Джейме рассматривал копьеносицу, свернувшуюся подле него калачиком, так близко, что ее волосы щекотали ему щеку. Он попытался представить себе, каково это — оказаться в постели не с Серсеей, а с какой-то другой женщиной. Сообразив, куда завели его мысли, он чуть не рассмеялся вслух. Да ведь эта девица убила Кейна, похитила Джейме, а потом чуть не накромсала его ломтиками! Но ведь и сам Джейме убил нескольких ее сородичей. Заявив на него права, она, в сущности, спасла жизнь и ему, и его братьям. А еще он чуть не задушил ее насмерть. Можно сказать, они в расчете. Хотя, если разобраться, все равно эта история просто курам на смех: видите ли, он вожделеет дикарку с мозгами набекрень, которой вздумалось прибрать его к рукам только потому, что он показал себя искусным воином, зарубив ее собратьев! Это из-за того, что с Серсеей я в последний раз был целых шесть лет назад, напомнил себе Джейме. Ну, хорошо хоть на бабку ее не позарился. Вздохнув, он повернулся на другой бок и приткнулся поближе к Блейну. Через два дня впереди показалось море. Маленький Волк рассказывал, что иногда моржи выбирались из воды прямо на берег, где их и находили охотники. Джейме уже дважды бывал на моржовой охоте, но ему так и не удалось подловить ни одного из этих клыкастых исполинов на суше: оба раза животные предпочитали залечь на дрейфующих льдинах. Вот и сейчас пришлось подбираться к ним на лодках-долбленках — даже меньше тех, в которых разведчики приплыли на Медвежий остров. Подойдя на достаточное расстояние, охотники принялись метать в моржей гарпуны, к которым были привязаны воздушные мешки из надутых тюленьих шкур, завязанных узлом. Они отлично держались на волнах, как поплавки, и, когда огромная туша убитого чудища соскальзывала в воду, сразу было понятно, где ее искать. Вообще-то у Джейме на Стылом Берегу было мало радостей. Жутковатых собак он по-прежнему старался обходить стороной, а пастьба северных оленей казалась ему самым скучным занятием на свете — если не считать ловли тюленей. Добывать этих глуповатых увальней было куда проще, чем моржей: сиди себе на льду, уставившись в прорубь, и жди, когда из нее покажется толстая усатая морда. Поэтому одичалые чаще всего занимались именно забоем тюленей — Джейме же возненавидел эту мороку с самого первого дня. Но уж если что и могло скрасить тяготы его затянувшейся вылазки, так это моржовая охота. Он швырял гарпун с искренним азартом и с удовольствием глядел, как животные елозят жирными неуклюжими тушами по льдине, а потом плюхаются в море, где снова превращаются в гибких, ловких и опасных хищников. В этот день им попались трое моржей: по одному убитому зверю на каждые нарты. Вытащив тяжелую добычу на берег, охотники тут же приступили к разделке. Одни, действуя с большой тщательностью, сдирали шкуры и полоскали их в ледяной соленой воде, а другие потрошили освежеванные туши, резали мясо на куски и складывали на нарты — не с пустыми руками вернется отряд в деревню! Особенно ценными были бивни — из них потом мастерили костяные ножи. На Серебряную Волчицу напала веселая дурашливость: Джейме и сам без смеха глядеть не мог, как она, приставив два клыка к голове на манер рогов, вышагивает взад-вперед с важным видом — похоже, она потешалась над кланом Великого Моржа. С разделкой управились невероятно ловко и споро: солнце еще не встретилось с землей на западе, когда они уже собрались в обратный путь. Тут-то и забеспокоились задремавшие было собаки. Один из вожаков поднял голову, принюхался и зашелся лаем, которому сразу же вторили остальные псы. Все так и замерли, забыв про свои хлопоты.       — Засада, — бросила Джейме Серебряная Волчица. Она обшаривала берег взглядом в поисках врагов, и Джейме, присмотревшись, вскоре сам различил вдалеке темные фигурки.       — Кто они? — спросил Джейме. Серебряная Волчица рыкнула:       — Племя Ледяной Реки. Так вот кого наши дикари сами кличут дикарями. Чудненько. Блейн бросил взгляд на Джейме, и тот сразу понял, какие вопросы роятся в голове его брата. Если вдруг Серебряная погибнет, значит, они освободятся и смогут идти на все четыре стороны? Может, попытать счастья с людьми из племени Ледяной Реки — переметнуться к ним в разгар стычки, а те потом в благодарность помогут разведчикам? Но как же тогда быть с Недом? Загвоздка заключалась в том, что самому Джейме нечего было делить с этими чужаками. Он понятия не имел, почему они напали на клан Серебряной Волчицы, — может статься, мстят за старую обиду. Он даже не удивился бы, если бы узнал, что и обиды-то никакой не было или оба клана давно забыли, из-за чего, собственно, началась распря, и грызутся просто по привычке. Джейме вовсе не хотелось убивать людей, которых он знать не знал, да и чего ради? Впервые в жизни он очутился в гуще сражения, которое представлялось ему полной бессмыслицей, и неожиданно для себя понял, что охотнее отсиделся бы в сторонке. Но вот людей из клана Стылого Берега он знал. Он научился различать их имена и лица, охотился и трудился бок о бок с ними. И, хотя их знакомство состоялось при не самых радужных обстоятельствах, сейчас они казались ему чуть ли старыми соратниками.       — За клан Стылого Берега, — приказал Джейме брату, и они схватили копья. Оба отряда бросились друг на друга в лобовую, даже не попытавшись затеять переговоры. Серебряная распрягла собак, отрывисто бросив им команды, а потом и сама заняла место в строю. Рычание, вопли и брань перекрыли даже несмолкающий вой ветра, когда враги схлестнулись грудь в грудь, предвкушая радость битвы. И те, и другие, впрочем, как и большинство Вольного народа, сражались не слишком умело. Джейме безо всяких хлопот, легко и быстро расправлялся с каждым дикарем из клана Ледяной Реки, кто попадался ему на пути. Блейн, не отстававший от него ни на шаг, дрался столь же проворно.       — Тот, что в железном шлеме, — их вожак, — гаркнул Джейме Блейну: сам он не мог дотянуться до врага и собственноручно его заколоть. Блейн ринулся в атаку, и Джейме, улучив момент, бросил в его сторону взгляд и успел заметить только стремительный выпад копья, вонзившегося в глотку одичалому. Джейме прикончил последнего из наседавших на него противников и окинул побоище взглядом. Из клана Ледяной Реки в живых осталась лишь горстка людей; похоже, они не собирались просить пощады, а их неприятели — давать ее. Серебряная, подкравшись со спины, за волосы дернула на себя какого-то дикаря и одарила его кровавой улыбкой, а потом пнула подальше: тот повалился на землю, хрипя и булькая, и затих. Джейме повернулся в другую сторону, и его взгляд упал на ее брата: тот теснил врага, совсем ослабевшего и уже обреченного, и беззаботно смеялся, будто в салочки играл. Зря Маленький Волк так увлекся: у него за спиной, зажимая рану на животе, на ноги поднялся недобитый одичалый из клана Ледяной Реки. Не тратя времени на предупреждения — крик только сыграет на руку врагу, — Джейме кинулся наперерез, наступая на еще не остывшие тела. Он всадил копье в спину дикарю как раз в то мгновение, когда тот поднял собственную рогатину. Маленький Волк тем временем уложил-таки своего противника и отпрянул от неожиданности, когда совсем рядом с ним рухнул еще один убитый. Он встретился взглядом с Джейме, выдернувшим копье из спины мертвеца, и его глаза изумленно расширились. Вскоре все было кончено. В их отряде уцелели семеро, включая Блейна и самого Джейме, а из людей племени Ледяной Реки в живых не осталось никого — их было шестнадцать, и все погибли. Собаки рыскали по полю битвы и обнюхивали трупы: у одной из пасти уже торчала чья-то откушенная рука. Победители сноровисто обшаривали тела павших, снимая с них оружие и все, что представляло мало-мальскую ценность. Маленький Волк, нахмурившись, не сводил взгляда с Джейме: он дернул подбородком, словно пытался что-то сказать, но никак не мог подобрать слова. Наконец Серебряная Волчица что-то крикнула и показала на стремительно темнеющее небо. «Шевелитесь, ночь на носу» — не требовалось ни объяснений, не перевода. Маленький Волк подозвал Блейна и еще одного из уцелевших и велел им сложить тела убитых в кучу, а Серебряная окликнула Джейме:       — Помоги с собаками! А ведь Джейме, подумать только, уже возомнил себя бывалым укротителем этих тварей! Глядя на окровавленные морды, с аппетитом жующие куски плоти, вырванной из мертвых тел, он чувствовал, как его уверенность в своих силах стремительно падает, с грохотом пробивает земную твердь и летит еще ниже, в седьмое пекло. И все-таки он рискнул подозвать к себе собак, бегавших поблизости, отдав команду на древнем наречии. Несмотря на чудовищные размеры, шаг у бестий был легкий и пружинистый, почти изящный. Джейме помог Серебряной Волчице запрячь псов в нарты, стараясь не обращать внимания на капавшую с их морд кровь. Один из молодых кобелей завилял хвостом и жизнерадостно засопел, свесив язык между устрашающих клыков.       — Вот поэтому лошади куда лучше, как по мне, — заметил Джейме, обращаясь к собаке. — Лошади или на худой конец кошки. Впрочем, зверюга уставилась на него с таким самодовольным видом, что Джейме не удержался и все-таки почесал ее за ушами. К тому времени как он управился со своим поручением, Маленький Волк уже высек огонь, и пламя побежало по громоздившимся друг на друге телам: ярко заполыхали волосы, занялись и затрещали шкуры. У Джейме перед глазами тут же заметались призраки из прошлой жизни, но сил сражаться еще и с ними уже не было. Поэтому он постарался не делать слишком глубоких вдохов, пока они не удалились на достаточное расстояние и вонь не осталась позади. Больше никаких приключений на обратном пути не произошло. Лишь вернувшись в лагерь — клан готовился вскоре покинуть и его, — Джейме почувствовал: что-то неуловимо изменилось. Серебряная Волчица и Маленький Волк тут же отправились рассказать бабке о сражении. Джейме, улучив возможность, навестил Неда, выяснил, что у него все в порядке, и только тогда принялся помогать остальным: разгружать нарты и разносить по хижинам мясо и снаряжение. Стоило им покончить с этим делом, как рядом с Джейме выросли Серебряная и ее брат. Они потянули Джейме за собой и шагали в молчании до тех пор, пока не остановились на окраине деревни: дальше тянулась одна только бесконечная снежная равнина, а на ней, насколько хватало глаз, шевелились темные рогатые силуэты — олени.       — Ты и твой брат хорошо сражались, — наконец произнес Маленький Волк. — Ты спас мне жизнь.       — А ты хлопал ушами, — вырвалось у Джейме, не сообразившего вовремя прикусить язык. Тот лишь рассмеялся:       — Ну, все равно, — он опустил глаза и принялся теребить одну из своих толстых меховых рукавиц, пытаясь скрыть неловкость. — Я перед тобой в долгу. Джейме постарался не выдать своих мыслей. Долг долгу рознь; откуда ему знать, что эти люди имеют в виду, говоря о подобных вещах? Может быть, сейчас он объявит, что Джейме в награду причитается миска тюленьей похлебки. Да нет, не поволок бы меня этот чудак за тридевять земель ради миски тюленины, сказал он себе, но на всякий случай постарался выбросить из головы невероятные догадки, не желая тешить себя напрасной надеждой.       — Моя сестра говорит: когда ты был вороной, то дал клятву и все еще держишь ее, — продолжал Маленький Волк. — Если б мог, ты бы вернулся на Стену? Джейме посмотрел на восток, где сгущались сумерки. Далеко за Стылым Берегом, за Ледовым заливом осталась Сумеречная Башня. Он тосковал по ней так, что боль казалась едва ли не осязаемой.       — Нет, не на Стену, — с трудом выговорил он. — Когда вы на нас наскочили, мы искали следы. Серебряная потянула брата за рукав, и он перевел ей слова Джейме. Она нахмурилась:       — Чьи следы?       — Девочки, — объяснил Джейме. — Ее забрали с Медвежьего острова. Знаете, где это? Она кивнула.       — Мы… — Джейме пришлось снова перейти на Общий язык, и он посмотрел на Маленького Волка. — Мы должны вернуть ее домой.       — Зачем? — пожал плечами Маленький Волк. — Что украдено, то украдено.       — А тебе или твоей сестре понравится, если вас украдет клан Ледяной Реки? — он ткнул наугад, но попал в точку: Маленький Волк посмотрел на Джейме с таким негодованием, будто тот ему в душу плюнул. — Вот так же люди с Медвежьего острова думают про разбойников. Представь, что ее схватили не просто чужаки, а заклятый враг.       — Она что, не может сама защитить себя?       — Ей всего одиннадцать. При этих словам Маленький Волк нахмурился. Джейме отчаянно вглядывался в его лицо, забыв, что решил схоронить надежду до лучших времен:       — Может быть, ее уже нет в живых. Но мы с братьями должны знать наверняка. А если бы у нас были нарты и немного еды в дорогу…       — Мы не можем дать вам нарты, — оборвал его Маленький Волк. У Джейме сердце ушло в пятки, и от волнения он едва устоял на ногах. Ну вот — неужели он снова ляпнул лишнее? Теперь-то уж точно не удастся выпросить даже самую малость. Но тот продолжал: — Мы с Серебряной Волчицей проведем тебя и твоих братьев в горы. Я торговал с местными людьми. Мы поговорим с ними — может быть, кто-нибудь знает о девочке. Потом мы вернемся домой, а вы решайте сами — идти за девочкой или на Стену. Наверное, Джейме должен был что-то сказать, но он только и мог что таращиться на него, не веря своим ушам, и растерянно моргать. Поэтому Маленький Волк счел нужным объяснить:       — Это из-за той битвы. Если бы не ты и вторая ворона… — он пожал плечами. — Я бы погиб. Мы все погибли бы, наверное. Или потеряли бы собак, нарты.       — И твоя сестра разрешит нам уйти? — спросил Джейме, и его голос от напряжения звенел, словно натянутая тетива.       — Это меня не касается, — ответил Маленький Волк, — но ты не дал ей того, чего она ждала от тебя. Если бы ты взял ее в жены и захотел иметь с ней детей, было бы другое дело. Но нет — так нет. Джейме повернулся к ней. Она опустила голову, но затем сказала что-то брату. Тот перевел ее слова Джейме:       — Ты не хочешь остаться. Если мы не отпустим тебя, ты все равно придумаешь, как уйти. Моя сестра не дура, она не будет цепляться за то, чего не может удержать, — он сурово посмотрел на Джейме. Потом добавил еще кое-что — этих слов Серебряная явно не говорила: — Ты слепой. Она была бы хорошей женой.       — Если бы я остался, то нарушил бы целых две клятвы, — объяснил Джейме. — Кто же возьмет себе мужа, который не может сдержать свое слово? Это их окончательно убедило — должно быть, Первые Люди, хотя и не служили королю, относились к таким вещам с куда большим почтением, чем многие рыцари, которых знавал Джейме. Он вскоре попрощался с ними — ему не терпелось поскорее поделиться удивительной новостью с братьями. Какой же тяжелый камень лежал у него на сердце все это время — Джейме только сейчас это осознал, когда наконец скинул с себя бремя страха и отчаяния, терзавших его долгие два месяца. И теперь необыкновенное чувство легкости опьяняло его, кружило голову, как в детстве. Они были свободны. И хотя впереди их наверняка ждет еще больше опасностей и горестей, все-таки они продвинулись хоть на пару шажков вперед по дороге домой.