Жизнь и честь / Life and honor

Али рубила дрова, пока не стемнело. Когда она наконец вернулась под крышу, руки ломило просто невыносимо. С большим трудом ей удалось стянуть перчатки с онемевших и совсем посиневших от холода пальцев: стоило ладоням немножко отогреться, как в них словно тут же вонзились тысячи крошечных невидимых иголочек. Стараясь не обращать внимания на боль, она подошла к котлу с супом, который побулькивал над очагом, налила себе миску густого варева и забилась в укромный уголок, пристроившись в самый дальний конец стола. Она посмотрела по сторонам, опасаясь увидеть Плакальщика, однако его нигде не было, и ее взгляд помимо воли устремился на Угрюмого Ульфа. Он сидел за столом на помосте в окружении своих приближенных — воины и несколько копьеносиц перебрасывались шутками и наперебой делились скабрезностями одна другой крепче, но сам Ульф словно воды в рот набрал. Али поначалу ломала голову, почему ему дали такое прозвище — «Угрюмый». Может, он окажется вроде Торгольда Мрачного? Торгольда Толлетта, андальского воина, прозвали так в шутку: говорят, он шел на битву с громким хохотом и не переставал смеяться, даже когда меч пронзил его голову. Однако Ульф полностью оправдывал свое имя: вряд ли на его суровом лице когда-либо появлялась улыбка, да и к своему королевскому титулу он относился со всей серьезностью. Всякий раз, ежась под прицелом этих блекло-серых, почти бесцветных глаз, она невольно вспоминала Русе Болтона, которого однажды повстречала в Винтерфелле, — матушка тогда взяла ее и Дейси с собой, получив приглашение лорда Эддарда. Обликом и повадками король одичалых и впрямь был похож на хозяина Дредфорта — вот только лорд Русе с первого взгляда производил впечатление человека хитрого и умного, а Ульф всего лишь мнил себя хитрым и умным. Но все равно он был и вполовину не таким чудовищем, как Плакальщик, — даже отмахнулся от предложения разбойника взять Али в жены прямо сейчас:       — Она ж еще малявка совсем. Что мне толку брать жену, если я не смогу начинить ей брюхо? — заявил он. — Когда созреет, тогда и возьму девчонку за себя. А пока пусть сопли мотает, коленки протирает перед богами, или что там еще делают леди вроде нее. Впрочем, он все же наградил Плакальщика, а затем кликнул свою сестру — их у него было две — и передал Али на ее попечение, велев приставить к работе. Обе сестры Ульфа тоже оказались не такими уж злобными: у одной из них были две дочки, в которых она души не чаяла. Однако Али они шпыняли словно собачонку на побегушках. «Поди сюда», «ступай прочь», «подай то», «унеси это», «наколи дров» — только и слышала она. Порой ее так и подмывало взбунтоваться, но всякий раз она лишь молча глотала обиду. После странствий в обществе Плакальщика она крепко-накрепко усвоила, что лучше уж сносить безразличие и придирки, чем терпеть вещи похуже. Сам Плакальщик не ушел из племени, а неизменно крутился где-то поблизости. При Ульфе он исполнял роль не то королевского гвардейца, не то наемника. Время от времени он исчезал с каким-нибудь поручением, а через несколько недель возвращался — иногда увешанный отрезанными головами или украденным добром. Головам Ульф особенно радовался: он насаживал их на колья, которыми теперь была утыкана вся деревня. Стояла зима, поэтому они не сгнили, а замерзли, но выглядели все равно жутко. Али решила, что сбежит еще до того, как они оттают и начнут вонять, — даже если никто не явится ей на выручку. Ей было очень страшно, но, промешкай она хоть немного, будет куда хуже. Ее первая лунная кровь может прийти в любое время, еще до весны, а если Ульф об этом узнает, то решит, будто она уже достаточно взрослая и годится для брака. А он непременно узнает — ведь скрыть что-нибудь в деревне, на виду у всех, невозможно. Значит, придется рискнуть. Так или иначе, она, наверное, погибнет — однако лучше уж умереть свободной, чем в неволе у какого-то короля одичалых, который будет брать ее в постель когда вздумается и делать ей детей. Опустошив миску с супом, Али встала. Ужасно хотелось еще немножко посидеть в тепле, под крышей, но в окружении одичалых, среди гама и сутолоки, ей всегда было не по себе. Поэтому она незаметно юркнула к двери и бочком выскользнула на мороз. Деревня раскинулась вширь с размахом, но представляла собой всего лишь скопище крохотных тесных хижин, разбросанных там и сям вразнотык. Даже проведя здесь два месяца, Али то и дело теряла направление и долго плутала, пытаясь выбраться обратно. Однако дорогу к вековому чардреву она запомнила почти сразу, и теперь ноги словно сами понесли ее на поляну. Идти пришлось далеко, за самую околицу, и все же она ходила туда при любой возможности: ей хотелось не только побыть ближе к богам, но и оказаться подальше от одичалых — здесь она хоть на время забывала о своей опостылевшей клетке. Пусть потом и предстояло возвращаться назад. Али уселась на бревно перед сердце-деревом и принялась рассматривать вырезанный лик. Смахивает на Плакальщика, решила она, неожиданно развеселившись. Вечно льет слезы этими своими красными глазами, да и руки все в крови. И все-таки под внимательным взглядом чардрева на душе становилось легко и спокойно, словно могучие ветви дарили ей незримую защиту. А еще она думала о том, что ее сестры или матушка тоже, может быть, стоят сейчас перед сердце-деревом на Медвежьем острове и молят богов о ее возвращении, глядя на скорбный алый лик, — и эта мысль служила ей утешением. Дейси чаще остальных ходила в богорощу: ей нравилась царящая там безмятежная тишина. Матушка, бывало, шутила, что понятия не имеет, в кого Дейси уродилась: такая высокая, на диво красивая и немного застенчивая. Али живо вообразила свою старшую сестру: вот она стоит совсем рядом, мягко призывая к молчанию. «Попробуй хоть иногда угомониться и выбросить из головы все мысли, малышка Медведица, — услышала она знакомый голос, словно наяву. — Ты бы лучше притихла да прислушалась: вот увидишь, боги тебе наверняка что-нибудь скажут». Она и прислушалась. Но вместо голоса богов услышала скрип снега под чужими шагами. Оторвав взгляд от дерева, Али обернулась и увидела, что к ней приближается Плакальщик. Она обхватила себя руками за плечи, словно это могло хоть как-то защитить ее от разбойника. Он навис прямо над ней и смерил пристальным взглядом.       — Я просто хотела помолиться, — объяснила Али. — Я же знаю, что мне конец, если я попытаюсь сбежать. Губы Плакальщика искривились, но он кивнул.       — Ты не такая уж дуреха, — согласился он. — Только если все-таки удерешь, не надейся тихо-мирно замерзнуть в сугробе. Мы тебя выследим и догоним, и умирать будет куда больнее — уж я об этом позабочусь.       — Я знаю, — ответила Али. Плакальщик отвернулся от нее и тоже взглянул на чардрево. У нее в голове не укладывалось, что эдакое чудовище может как ни в чем не бывало смотреть на сердце-дерево. Вопрос вырвался прежде, чем она успела придержать язык: — Ты веришь в богов? Он потер глаза:       — Чудная ты поклонщица. С виду я б тебя принял за обычную девчонку из одичалых, как вы нас называете. Вот только ты всегда держишь ушки на макушке. Снова корчит из себя добряка, поняла Али. Она уже знала, что это неспроста: значит, он недавно кого-то убил, или изнасиловал, или покалечил. Ее так и подмывало спросить, кому пришлось расплачиваться за его хорошее настроение, но она благоразумно смолчала. Когда она уже перестала ждать от него ответа, он наконец произнес:       — Может, и верю. Я не слишком забиваю себе этим голову, но зачем кому-то вырезать лица на целой куче деревьев просто так, от нечего делать? Зря все-таки Али его спросила. Она сама втайне задавалась тем же вопросом, и ей страшно не понравилось, что у нее с Плакальщиком имеется нечто общее. Каким-то образом Плакальщик сумел прочесть эту мысль на ее лице и зашелся смехом — хохотал и все никак не мог остановиться. Она вдруг поняла, что он не такой уж и старый. Ему, наверное, лет тридцать. Ну, может, двадцать пять. Впервые ей стало любопытно: а у него есть семья? Воображение тут же нарисовало ей ораву братишек и сестренок, а еще мать с отцом — таких же обрюзглых и зареванных, как и он сам; все они дружно хныкали и терли глаза.       — Видела бы ты себя — язык, что ли, проглотила? — отсмеявшись, продолжал он. — Первые Люди с незапамятных времен убивали перед сердце-деревьями своих врагов, а потом вспарывали им брюхо и развешивали кишки на ветках. А вождь мог взять себе невесту любого воина, который служил у него под началом. И никто не пищал про поругание — наоборот, говорили, будто правитель оказал молодым великую честь. Это наши боги, а у вас нет никакого права объявлять их своими: вы совсем раскисли, южные мямли, и даже память про них растеряли. Да с чего ты взял, будто боги требовали вытворять всякие гадости? Просто Первые Люди почему-то вбили себе в голову, что так положено, вот и все. Но спорить с ним она не осмеливалась. Здесь они совсем одни, и он может в любой миг накинуться на нее с кулаками — и никто не придет ей на помощь, даже не услышит криков. Однако Плакальщик уже оседлал своего любимого конька и не мог остановиться.       — Ишь как зыркаешь, — бросил он, сверля ее взглядом. — Думаешь небось, как меня земля носит, эдакого гадкого-прегадкого? Что, с души воротит на меня смотреть? Али и в самом деле тошно было его видеть, и она отвела глаза. А он засмеялся еще пуще прежнего:       — Так я, по-твоему, хуже твоего папаши-поклонщика? Прорва людей горбатится на него без продыху, гнет спину на поле и таскает рыбу ему к столу — а все из-за чего? Потому что он такой замечательный и срет радугой? Да нет, потому что у его отца была тряпка с каким-то нарисованным зверем, а раньше она имелась у отца его отца, и так далее. Все эти ваши лорды грызутся друг с другом, а грабят простой люд: умыкают женщин, кого захотят, меч из рук вырвут и последний хлеб отнимут. Стоит любому поклонщику назваться лордом — и готово дело: он может воровать и убивать в свое удовольствие, а на прочих и не глядит, будто они букашки у него под ногами. Но у Вольного народа все по-другому: мы берем столько, сколько можем сберечь, и не больше. Нет уж, Джорах никогда не мучит и не бьет людей ради забавы. Но лорды и правда бывали всякие — некоторые еще и не такое выделывали. К примеру, Эйрис — Безумный Король. А еще Джорах, когда ему случалось перебрать за трапезой, бывало, рассказывал о бойне, учиненной победителями в Королевской Гавани. «В каждом человеке сидит чудовище», — сказал он однажды. Но Плакальщик и того хуже: он и сам чудовище, в котором, возможно, где-то очень глубоко еще осталось подобие человека — совсем крошечного. Плакальщик все не унимался:       — А ты знаешь, что Вольный народ на руках готов носить этого падлоухого Цареубийцу? Ну вот опять. Плакальщик на Цареубийце помешался, не иначе: стоило ему в сотый раз завести свою волынку, как люди в деревне закатывали глаза и спешили убраться подальше, не дослушав. Разбойник замолчал и выжидающе уставился на нее, явно рассчитывая на ответ.       — Нет, не знаю, — ответила Али, просто чтобы отвязаться.       — Я правду говорю, — не отставал он. — Я и сам поначалу никак не мог взять в толк, с чего бы вдруг. Долго бродил там и сям, расспрашивал про него — надо же было придумать, как с ним ловчее разделаться. И наконец понял, что к чему. Оказывается, у короля поклонщиков, которому он перерезал глотку, поехала крыша — вот так, чокнутый был на всю голову, да еще полный придурок вдобавок. Дерьмо — оно дерьмо и есть, пусть даже в короне. А Цареубийца — единственный, кому хватило мозгов его раскусить. Он-то не зассал сделать хоть что-то путное, то, что давно пора было сделать! Я бесился жутко после того, как он мне навалял, а когда узнал, что он хотя бы не такой же тупица, как вы все, меня даже немного отпустило.       — Он нарушил клятву, — напомнила Али.       — Зато спас целый город — ну, по крайней мере, так у нас болтают, — возразил Плакальщик и снова затрясся от смеха. — И все равно схлопотал на орехи. Все вы — мелкие слепые твари, не лучше крыс. А крыс никто не любит, — крысы не слепые. Он схватил ее за волосы, и она не сумела подавить крик. — Вот и не жалуйся, что мне в радость послушать, как визжат звереныши вроде тебя. Он швырнул ее наземь и вразвалочку направился прочь, что-то хихикая себе под нос. Кое-как поднявшись, Али опять взобралась на бревно и долго еще сидела возле сердце-дерева, снова и снова прокручивая в голове слова Плакальщика. Когда измученный рассудок наконец запросил пощады, мысли потекли в другом направлении, и она вдруг вспомнила, что разбойник сказал о Цареубийце: мол, тот спас целый город. И с чего ему на ум пришла такая несуразица? Должно быть, он просто все напутал и не так понял.

***

Уже несколько дней назад бескрайние заснеженные равнины и ледяные пустоши начали собираться складками и карабкаться вверх, уступая место холмам и кряжам. Крутые склоны щетинились зарослями сосняка, а на востоке все ближе и все отчетливее вздымались темные очертания Клыков Мороза. Накануне отряд наконец-то забрался в предгорья, и теперь громадные зубчатые пики, окутанные низко нависшими облаками и залитые лунным светом, громоздились прямо над головой. А за спиной, и далеко впереди, и высоко над горами в опрокинутой чаше зимнего неба холодно и ровно горели колючие звезды. Впервые за целый месяц пути Джейме на глаза попалось человеческое жилье — крохотная деревенька, затерявшаяся внизу, на дне долины. Впрочем, ее и деревней-то сложно было назвать — так, горстка хижин с дерновыми крышами, лепившихся друг к другу на опушке соснового бора. Серебряная Волчица и ее брат пустили собак рысью вниз по склону, который становился все более пологим, и наконец нарты замерли перед самым большим домом. Джейме по-стариковски медленно, пошатываясь и спотыкаясь, сполз с розвальней на землю: от холода и долгой езды ноги совсем задеревенели. Борода вокруг рта обросла сосульками, шкуры и мех, в которые он был закутан, покрылись инеем, и теперь каждое его движение сопровождалось скрипом и потрескиванием. Он потопал ногами, чтобы разогнать застоявшуюся кровь, и решил, что все могло обернуться гораздо хуже. Можно сказать, еще легко отделалась — ведь если бы не Маленький Волк и его сестра, согласившиеся запрячь собак в нарты и домчать разведчиков с ветерком, Джейме с братьями наверняка откинули бы копыта еще на полпути. Когда обрушивалась вьюга, путники в десять рук проворно лепили небольшие иглу из снега и пережидали ненастье внутри, в безопасности и даже с удобством. К тому же, как уверяли одичалые, зима нынче выдалась необычайно мягкой, а значит, о харчах можно было не беспокоиться — дичи водилось предостаточно. Пробив костяным топором прорубь во льду на замерзшем озере, они наловили рыбы, раз-другой поймали в силки кролика, а однажды выследили и прикончили копьем лося — могучего самца, чья туша служила им пропитанием десять дней. Знали их провожатые и множество уловок, здорово облегчавших жизнь в здешних суровых краях. Например, умели мастерить отличную обувь для ходьбы по снегу: в ней можно было совершенно бесшумно подкрасться к добыче на охоте, а ноги не замерзали даже после долгого бдения у проруби. А еще умудрялись из одного несчастного куска лосятины состряпать тысячу и одно блюдо, чтобы дольше хватило: к примеру, готовили сытный крепкий бульон, а вареное мясо съедали на следующий день. Также они научили разведчиков крайне полезной хитрости — оказывается, можно переносить тлеющие угли от костра на большое расстояние, завернув их в ломоть подмерзшей оленины. Тогда раздуть искру становилось проще простого, ведь пытаться добыть огонь трением — нелегкая задача, особенно в сильный мороз. Не успели они сделать и пару шагов по направлению к хижине, как шкуры, служившие пологом, распахнулись во всю ширь, и на пороге показался громадный и косматый рыжий бородач, сжимавший тяжелый топор. Едва увидев Маленького Волка, он отбросил оружие, точно пушинку, и пошел навстречу с приветственно раскинутыми руками.       — Ну и бедовая же ты голова! — воскликнул он на древнем наречии и сдавил Маленького Волка в могучих объятиях, от души хлопнув по спине. Джейме плохо понимал его речь, но с грехом пополам разобрал следующие слова: — Вот уж не думал, что вы, собачники, даже зимой колобродите. Что это вдруг погнало вас в дорогу?       — Долг, — ответил Маленький Волк, перейдя на Общий язык. — Эти трое — не из наших. Они разведчики Ночного Дозора. Незнакомец оглядел Джейме, Блейна и Неда — глаза у него были ярко-голубые, чистые и ясные, словно зимнее небо в солнечный день:       — Правда, что ли? Воронам положены черные перья.       — Мы у них черные тряпки забрали, — объяснил Маленький Волк. И себе захапали. Даже меч Джейме не потрудились вернуть. Маленький Волк тем временем продолжал: — Но ты не думай про них ничего такого. Они хорошие люди, а Джейме спас мне жизнь, — он ткнул пальцем в сторону Джейме, и тот немедленно исчез в дебрях рыжей бородищи, стиснутый в столь же горячих объятиях, что и Маленький Волк до него. Раздался отчетливый хруст — это крошились в мелкую пыль льдинки на плаще Джейме, а может быть, и ребра. Отстранившись, одичалый окинул Джейме доброжелательным взглядом:       — Мы не так уж много успели собрать в закрома, но никто не посмеет сказать, будто Стер Старший разучился принимать гостей честь по чести. Найдутся у нас и строганина, и свекла, и мед, а потом я все вытрясу толком — кто там кого спас и какая нелегкая принесла вас сюда посреди зимы, — с этими словами он подошел к Серебряной Волчице и расцеловал ее в обе щеки, потом пожал руку Блейну и напоследок добродушно взъерошил Неду волосы.       — И собак-то, собак не забудьте, — добавил он, направившись в свою избу. — Не бросать же их на морозе. В двух больших очагах пылал огонь, и Вольный народ не спешил расходиться после ужина, с шумом и гомоном теснясь вокруг пары длинных столов. Джейме и его спутники высвободились из нескольких слоев заиндевевших шкур и мехов и принялись сбивать с плащей и шапок ледяную корку. Пока они возились, Стер отыскал для них местечко возле очага, а его пышногрудая темноволосая жена вызвалась раздобыть гостям чего-нибудь съестного. Другая женщина принесла кувшин горячего сбитня и малюсенькие чарки с какой-то белой жидкостью.       — Это для сугреву, — пояснил Стер. Нед с подозрением покосился на странную жижицу:       — А что это за штука?       — Козье молоко — хитро состряпанное, по-нашему. Хлебни глоточек — новые яйца отрастишь в довесок к прежним. Джейме уже потчевали чем-то похожим в других деревнях Вольного народа, но тамошнее пойло разило не так забористо, да и подавали его большими жбанами. Впрочем, чего только не довелось ему отведать за месяцы жизни на Стылом Берегу — и тюленью кровь, и квашеных чаек, и моржовый жир… Хуже не будет, решил он: принял угощение недрогнувшей рукой и оприходовал залпом, почти не поморщившись. Нед, однако, решительно помотал головой и вручил свою порцию Джейме — тот и ее выхлебал за милую душу. На вкус напиток был кислым, но Стер не соврал: по жилам тут же заструилось животворное тепло. Серебряная Волчица с сомнением понюхала хитрую бурду и с видимым усилием опустошила плошку, скорчив до того страдальческую гримасу, что Джейме не смог удержаться от смеха.       — Еще по одной? — предложил Стер.       — Еще по одной, — согласился Джейме: ему ужасно хотелось прогнать из костей стылый холод. Он залихватски опрокинул очередную чарку и, пока жена Стера хлопотала, накрывая на стол, с удовольствием ощущал, как оттаивает и отогревается с ног до головы. Потом гости принялись за еду, а Стер представил им домочадцев. Его благоверную звали Дрейя — только это имя Джейме и запомнил. Но затем одичалый начал перечислять восьмерых детей — старшему сыну было двадцать три, и он сам уже имел жену и двух дочек, — и Джейме окончательно запутался, особенно когда дело дошло до мальчишек-тройняшек: они и на свет появились все разом, и выглядели на одно лицо. Когда приличия были соблюдены и присутствующие худо-бедно разобрались, кто кем кому приходится, Маленький Волк рассказал Стеру обо всем, что приключилось с тех пор, как Джейме и его братья против воли очутились в клане. Дождавшись конца повествования, Джейме оторвался от похлебки и счел нужным дополнить со своей стороны:       — Нам непременно нужно выполнить одно поручение, — сказал он. — И мы надеялись что-нибудь у вас выведать.       — Какое еще поручение? Подчистив уже третью по счету миску варева, Джейме прожевал последний кусок и пустился в объяснения:       — Мы ищем девочку, совсем ребенка — ей одиннадцать лет, у нее карие глаза и каштановые волосы. Ее похитили с Медвежьего острова разбойники, их было человек восемь. Вы видели ее? Стер сложил пальцы домиком и в задумчивости прижал к губам.       — Нет, — ответил он, — нет. Не было здесь такой девочки. Но я все равно знаю, как вам помочь. Зимой на восток от Стылого Берега можно пробраться лишь через Воющий перевал. Если кто и мог приметить чужаков, так это местный пещерный народ.       — Да откуда ему там взяться? Ведь пещерные жители водятся куда севернее, — удивился Джейме. Дрейя хихикнула:       — А вот и нет, ворона. Считаешь себя умником, а сам ничего не знаешь. Есть там люди: как доберетесь до перевала, спустя два дня вильните чуток на север — увидите водопад, за ним и найдете пещеру.       — И они вот так запросто выложат нам все на блюдечке? — усомнился Блейн. Ему ответил один из тройняшек:       — Обычно они не такие уж злюки, но лучше бы вам сразу показать им, что вы пришли с миром, — мальчик озабоченно сдвинул брови. — Да, и еще: на вашем языке они не говорят. Следом встрял его близнец:       — Ну а вы сами сносно болтаете по-нашему? В том-то и была загвоздка: Джейме ни на миг не обольщался насчет собственных скудных познаний в древнем наречии. Вряд ли ему удастся своими силами убедить пещерных жителей в миролюбии троих ворон, свалившихся им как снег на голову. Да ведь они просто-напросто не поймут его вопросов, а он — их указаний, и переговоры накроются медным тазом; это уже сейчас ясно как день. Нет, придется искать другую лазейку. У Джейме в голове маячила кое-какая задумка — жаль только, не всем его спутникам она придется по душе. Было условлено, что Серебряная Волчица и Маленький Волк помогут разведчикам добраться до гор — и сразу же повернут назад. Дельный план и разумный; что ж, кажется, пришла пора внести в него некоторые изменения. Джейме с надеждой воззрился на Маленького Волка и послал ему самую лучезарную улыбку, словно рассчитывая заразить собственным воодушевлением.       — Нет, — решительно отрезал тот. Серебряная Волчица все это время помалкивала и переводила пытливый взгляд с одного лица на другое, явно удрученная тем, что почти ничего не понимает из разговора. Джейме осторожно опустил руку на ее плечо, и она посмотрела на него растерянными глазами.       — Они знают людей, которые могут помочь, — объяснил он ей на древнем наречии. — Но эти люди не говорят на моем языке. Только на вашем. Пойдете с нами? На ее лице засияла улыбка понимания, и она повернулась к брату.       — Джейме нужна помощь, — сказала она. Его имя диковинно звучало в ее устах — насколько Джейме мог судить, в древнем наречии не было таких звуков, как «дж» и «ей». Он, правда, учил ее выговаривать правильно, но все равно в потоке прочих слов оно казалось инородным телом — точно муха, увязшая в янтаре. Дрейя продолжала на Общем языке:       — На нартах через перевал соваться нельзя. Мы прибережем их у себя, пока не вернетесь, но собак вам придется забрать. Нам нечем их кормить.       — Да я не собираюсь никуда соваться! — возмутился Маленький Волк. Серебряная Волчица схватила брата за руку:       — Если ты пойдешь назад, я сама ему помогу.       — Это чем же? Ты и говорить с ним не можешь.       — Уже могу немножко. Маленький Волк выбранился по-черному:       — Полезем в помогатые воронам — костей не соберем, а нас с тобой весь клан подымет на смех до седьмого колена.       — Они наши друзья. Вместо ответа Маленький Волк потребовал еще одну чарку козьей кислятины и выпил ее одним духом. Серебряная Волчица с довольным видом откинулась на скамье и одарила Джейме теплой улыбкой, от которой сердце у него заколотилось как бешеное. Ладно бы хоть писаной красоткой была. Спохватившись, он расплылся в ответной ухмылке, поспешно отвернулся — и сразу же встретился взглядом с Блейном: тот вопросительно выгнул бровь, наблюдая за этой сценой, но Джейме только покачал головой. На ночь Стер приютил их у себя. Серебряная Волчица свернулась калачиком бок о бок с Исной и Кесук — своими собаками. У Исны мех был похож не то на заляпанный сажей снег, не то на припорошенную снегом сажу, зато морда, живот и лапы — полностью белые. Живя в клане, Джейме безнадежно путался в этих зверюгах, но теперь, когда приходилось управляться лишь с восемью, наконец-то научился отличать их друг от друга. Он даже запомнил по именам всех собак Серебряной Волчицы, хотя с псами, принадлежавшими ее брату, дело пока двигалось со скрипом. В распоряжении Джейме была вся хижина, места навалом — он мог расположиться где угодно. И все-таки подошел к Серебряной Волчице — привык, наверное: в конце концов, целых три месяца он неизменно устраивался на ночлег подле нее. Она ни словом не возразила, и тогда он уселся на пол рядом с двумя другими собаками: Наву, великолепной белоснежной сукой, и Люком — самым молодым и самым крупным кобелем; его лоснящаяся черная шерсть была пересыпана светлыми пятнами — по цвету словно моржовый клык. Он и нрав имел более добродушный, чем остальные, поэтому Джейме без опаски почесал его за ушами и прижался к мохнатому боку, зная, что пес и не подумает вцепиться ему в глотку.       — Теперь они тебе нравятся, — заметила Серебряная Волчица.       — Кошки и лошади все равно лучше.       — Тебе лишь бы спорить. Если я скажу, что люблю лошадей, ты скажешь, что любишь собак.       — Наверное, я люблю тех зверей, которые меня не съедят. Она со смехом обняла Исну и уткнулась носом в собачью шею:       — Мы хорошо их учим. Они не нападают на людей, если мы не велим, — они нападают, только если дать приказ, понял ее мысль Джейме. Эти команды он выучил назубок. Голос. Взять. Держать. Она вглядывалась в него поверх головы Исны:       — Хорошо, что мы не расстанемся завтра. Вы столько недель были здесь, с нами. Когда вы уйдете, будет плохо.       — Плохо, — согласился Джейме, проклиная сам себя. Не доведет его до добра эта дурацкая привязанность — разве что вдоволь потопчется по и без того затрепанным клятвам. К тому же рано или поздно они расстанутся и больше никогда не увидятся — тем дело и кончится. Из-за Серсеи он вел себя как слепой болван — а еще мнил себя настоящим рыцарем, которому положено вздыхать по недосягаемой даме сердца. Теперь-то он вспоминал об этом со стыдом; впрочем, и насчет Серебряной Волчицы иллюзий не питал. Если кто и будет изводиться тоской, так это он сам, да и то в конце концов образумится и выбросит дурь из головы. А раз уж наперед известно, что все пойдет псу под хвост, какой прок заваривать эту кашу? Напустив на себя смертельно уставший вид и зевая во весь рот, Джейме объявил, что вот-вот заснет на месте. Для убедительности он и впрямь развалился поудобнее, положив руку под голову, и закрыл глаза. Вот и все — проще пареной репы. Совсем как вечность назад, когда он отверг Лизу Талли и отказался от Утеса Кастерли. Даже очутившись на Стене, он больше всего мучился из-за того, что у него навеки отняли сестру: лишь она казалась ему по-настоящему горькой, невосполнимой утратой. Тогда его не слишком волновало, что он и вовсе лишился возможности связать жизнь с какой бы то ни было женщиной. Теперь-то он осознал свою ошибку и понял, как заблуждался, полагая, что больше ни на кого не взглянет, кроме Серсеи. Дураком был, конечно; но ведь принесенные обеты никуда не делись. Если он намерен их сдержать, путь в женскую постель ему заказан. А если он снова позволит себе полюбить кого-нибудь, все в очередной раз обернется разбитым сердцем. Не жизнь, а сплошное расстройство. Нашел о чем переживать, упрекнул себя Джейме. Главная его забота сейчас — разыскать Али Мормонт и сдержать данное Лире обещание. Потом он вернется на Стену, Серебряная Волчица превратится в далекое воспоминание, ​​и все прочее тоже, наверное, не будет стоить выеденного яйца.

***

Мейдж Мормонт кружила по кабинету Маллистера — ни дать ни взять рассвирепевшая медведица в кольчуге поверх вареной кожи. Сходство довершала буйная грива распущенных каштановых волос, пронизанных серебряными нитями.       — Миледи, — тщетно взывал к ней сир Денис, — земли за Стеной — не место для…       — Не место для зеленых юнцов и отпетых ворюг, которых вы кличете разведчиками? — оборвала его Мейдж. — Это и ежу понятно. Но мы, женщины Медвежьего острова, с колыбели привычны к любым невзгодам. Я свою булаву вдоволь напоила разбойничьей кровью — она теперь стала бурой, как я сама. Скажи этому прощелыге — пусть немедленно ведет меня к Тормунду, про которого здесь все болтают, не то мы с Дейси пойдем одни. Уж если кто и знает хоть что-нибудь, так разве только этот король-самозванец.       — Манс, — по натянутому голосу сира Дениса было понятно, что его терпению вот-вот наступит конец. — Ну хоть ты ей скажи.       — И правда, давайте взвесим все по новой. Очень может статься, что Джейме уже напал на след вашей дочери, — честно предпринял еще одну попытку Манс. Он изо всех сил старался подпустить в голос убедительности, однако его нарочитая уверенность не обманула никого — даже его самого. Джейме отвели на все про все восемьдесят дней — то есть меньше трех месяцев. Из них три недели — на дорогу до Стылого Берега, включая марш по Северным горам и переход на веслах через залив. Ну и еще столько же — на обратный путь, при условии, что лодки не застрянут во льдах. На то, чтобы отыскать и расспросить Великого Моржа, оставалось больше месяца — вполне достаточно времени. Джейме покинул Сумеречную Башню почти пять месяцев назад, а значит, по всем раскладам должен был вернуться давным-давно. И вот уже два месяца от него не было ни слуху ни духу. Чересчур долго.       — Ты и сам две недели кряду требовал отпустить тебя на поиски Цареубийцы, — напомнила ему Мейдж. — Весь замок поднял на уши своими воплями. Ты бы так не надрывался, если б верил, что он и впрямь еще способен найти мою девочку.       — Джейме не отступится, пока его ноги таскают, — тут Манс метнул в Маллистера испепеляющий взгляд. — И раз уж вы слышали нашу… беседу с сиром Денисом, то должны были уразуметь, что он отложил дальнейшие поиски Джейме и вашей дочери до весны. Мейстеры, как водится, предсказывали зиме скорый конец — якобы холода пойдут на убыль уже спустя несколько месяцев. И тогда Стылый Берег опять станет более-менее пригодным для житья местом — по крайней мере, разведчики смогут обшарить его вдоль и поперек. Да и Зачарованный лес оживет: одичалые кланы, на зиму забившиеся в глушь и не казавшие оттуда носа, снова двинутся кочевать и развернут бойкую торговлю. В общем, спокойное ожидание весны представлялось единственным разумным планом действий, и Мансу, наверное, стоило последовать ему без лишних колебаний — вот только все его существо решительно восставало против любых доводов рассудка.       — И ты, значит, так и будешь сидеть сложа руки? — с презрением спросила Мейдж.       — Ну да, — буркнул Манс. А что еще ему оставалось? Плюнуть на приказ Маллистера и самовольно отправиться за Стену? Но это означало дезертирство. Впрочем, он и впрямь был близок к этому — его даже не пугали возможные последствия такого поступка. Он уже сбился со счета, сколько раз, закатив сиру Денису особенно безобразный скандал, вихрем влетал в свою каморку и метался по ней из угла в угол, словно птица в клетке. Страшно хотелось вырваться на волю и махнуть на все четыре стороны, но вечно то одно, то другое препятствие сковывало его по рукам и ногам. Не мог он просто взять да и удрать прямиком на Стылый Берег. Лодки у него нет, а если бы даже была, ему не уйти на ней далеко — одному, без товарищей. Можно попытаться пересечь Клыки Мороза, но лезть зимой на горный перевал, да еще в одиночку, — верная смерть: пропадет он там, как слепой котенок. Да и Тириона не хотелось бросать в неведении — все эти месяцы тот непрерывно забрасывал его письмами, надеясь получить хоть какую-нибудь весточку о брате. В конце концов, оставался еще Куорен. Мейдж затихла и теперь молча переводила с одного на другого усталый взгляд темно-карих глаз. Она и ее старшая дочь вместе с прочими воинами с Медвежьего острова целых два месяца прочесывали Северные горы — и все без толку. Потом вернулись в Черный замок: леди Мормонт даже удалось уговорить Первого разведчика взять ее с собой на вылазку по следам Бена Старка. Вдруг с тех пор, как он перевернул вверх дном порученную ему делянку, прилетели новые вести? Когда же и это ничего не дало, они отправились в Сумеречную Башню. Остальные разведчики уже вернулись несолоно хлебавши, и вся надежда оставалась только на Джейме — его отряд последний до сих пор бродил за Стеной, но и он словно в воду канул. Теперь Мейдж и Дейси осаждали сира Дениса расспросами, куда именно он подался, и с каким поручением, и что могло его задержать, и все в таком духе. Впрочем, Маллистер довольно быстро сообразил свалить тягостную обузу на Манса под тем предлогом, что он может поведать куда больше подробностей. В итоге Мансу пришлось в одиночку занять оборону и держать ответ перед обеими женщинами. С тех пор он был вынужден повторить свой рассказ, наверное, раз двести. Манс уже не знал, что еще они хотят от него услышать, и совсем выдохся. Да и не он один. Ему было жаль Мейдж: она напоминала измученную медведицу, которая в последнем отчаянном рывке пытается спасти своего детеныша. С каждым днем становилось все яснее, что ее усилия совершенно бесполезны, но Манс не сомневался: она ни за что не признает поражения и не вернется домой, пока остается хоть какая-то надежда, — и уж за нее-то будет цепляться до конца.       — Так ты и впрямь не можешь отвести нас с дочерью к этому Тормунду? — наконец спросила Мейдж.       — Я в его деревне ни разу не бывал, — признался Манс, — но даже в теплые деньки путь туда растянется на месяц. А сейчас, в разгар зимы, накиньте еще столько же. Если мы и доберемся до Красных Палат, Тормунд нас на порог не пустит: только Джейме дозволено являться к нему вот так запросто — да и то лишь при условии не болтать о вороньих делах.       — Но ведь ты сам водишь дружбу и с другими одичалыми.       — Я долгие годы убил на то, чтобы эту дружбу завязать, — Манс в изнеможении потер виски. — Может быть, весной есть смысл попытаться…       — До весны еще несколько месяцев, а то и полгода, — отрезала Мейдж. Придвинувшись ближе, она оперлась ладонями на стол соснового дерева и вперила в Манса суровый взгляд — словно пригвоздила его к месту. — Ты ведь списался с Ланнистерами. Неужели Тайвин даже в ус не дует из-за этой… этой нерасторопности? — последнее слово она выплюнула так, будто уж и не знала, как иначе выразить злость и негодование.       — Тайвин предложил отправить на Север людей, а с ними и своего брата Кивана в качестве советника, — объяснил Манс. — Я ответил: если его подручные так сильно ему не по нутру, пусть на здоровье присылает их сюда — они замерзнут насмерть все до единого, ну а мы, вороны, любезно избавим их трупы от ненужной брони и оружия. Что касается Кивана, мы и ему рады: даже если он каким-то чудом одолеет путь через Северные горы зимой, земли за Стеной он все равно ни хрена не знает — в общем, послужит нам бесценным кладезем бесполезных советов и здорово поднимет всем настроение, когда мы станем наконец решать, что делать дальше.       — Я всех этих дерзостей не одобряю, — заметил Маллистер, хотя уж кому-кому, а Мейдж наверняка было плевать на нежные чувства Тайвина Ланнистера. — В конце концов, он скорбящий отец…       — Вы же сами читали его дерьмовое письмо. Трепотня и фанфаронство от первого до последнего слова. Срать он хотел на какого-то там Джейме — я это сразу понял, и вы меня не переубедите, — Манс перевел взгляд на Мейдж. — Тайвину Ланнистеру нас не запугать, но и пороть горячку мы не будем. Весной…       — Весной, — презрительно повторила она.       — Миледи, — снова закуковал Маллистер.       — Мейдж, — рявкнула она, — во имя всех богов — Мейдж. Зовите меня сколько угодно всякими титулами и красивыми словечками, но я ведь по голосу слышу, что в придачу к ним вы гоните меня домой — ждете, что я затворюсь в светлице и возьму спицы вместо булавы, как положено женщине. Я даже готова это стерпеть, если бы только вы сами удосужились поднять наконец зад, как положено мужчине, — и она решительно тряхнула гривой. — Разбойник, — обратилась она к Мансу, — я не сомневаюсь: ты бы уже сейчас греб на Стылый Берег, если бы только получил разрешение. Почему же мне ты талдычишь, что надо ждать у моря погоды?       — Если б мог — давно бы рванул на Стылый Берег, — не стал отпираться Манс, — я и правда тревожусь за брата — еще и не такого дурака готов свалять. Но тащиться к Тормунду тоже рискованно и вообще бессмысленно — все равно ничего путного мы не узнаем. Зимой соваться к Вольному народу за новостями без толку, да и на дорогах никого не встретишь — мороз загнал всех по домам. Людям не до болтовни сейчас: им приходится трудно, забота одна — протянуть еще день-другой. А вот если немножко подождем, глядишь, Тормунд и разведает что-нибудь дельное.       — Если мы и дальше будем ждать…       — Если ваша дочь цела, налетчики, должно быть, уже привели ее в свою деревню — куда бы ни лежал их путь, — перебил Манс. — Среди Вольного народа живется нелегко: ей грозит холод, да и голод, наверное, — как и всем остальным. Но, думаю, хуже уже не будет. Раз эти лихачи положили столько труда, чтобы умыкнуть племянницу Первого разведчика, вряд ли они станут убивать ее просто по злобе.       — Говоришь, холод и голод? А кто же защитит ее от насильников, от побоев? Она ведь там одна-одинешенька и, наверное, напугана до смерти. Я боюсь не только за ее жизнь, Разбойник.       — Я все равно остаюсь при своем мнении. Идти сейчас к Тормунду — только время зря терять. Вы точно не спасете дочь, если сами сгинете за Стеной, а у вас еще две младшие…       — Заткнись, — бросила Мейдж, но бессильно поникла, словно смирившись с поражением. Она переводила взгляд то на Маллистера, то на Манса, горько скривив губы.       — Похоже, ты и впрямь считаешь, будто остается только ждать, — иначе тебя самого бы уже и след простыл, — сказала она наконец.       — Это точно, — легко согласился Манс, нимало не смутившись присутствием Маллистера: плевать, что он там подумает. За минувшие недели Манс уже сто раз в пылу ссоры грозился сорвать с себя плащ и сделать ноги из Дозора. Старик на это отвечал, что он может блажить сколько душе угодно, но пусть потом пеняет на себя. Впрочем, вряд ли сир Денис воспринимал все эти вспышки всерьез. Манс даже подозревал, что будь его воля — он бы сам уже махнул рукой на свой высокий пост, на почтенные седины, на здравый смысл и, закусив удила, ринулся на выручку Джейме, чего бы это ни стоило. Мейдж Мормонт поджала губы.       — Стало быть, продолжим поиски весной, — подытожила она.       — Так вы теперь, значит, вернетесь на Медвежий остров? — с плохо скрываемой надеждой в голосе осведомился Маллистер. Бедняга совсем измаялся с тех пор, как под вверенным его заботам кровом обосновались сразу две женщины. Особенно много хлопот ему доставила Дейси — хорошенькая шестнадцатилетняя девушка. Она и Мансу изрядно потрепала нервы — и не только потому, что была выше его на полголовы. Просто он куда лучше своего командира знал, чего можно ожидать от прочих обитателей замка. Обе леди ни на минуту не расставались с оружием, к тому же их неизменно сопровождали братья из числа самых надежных, и все-таки ни одна женщина не могла чувствовать себя в полной безопасности на Стене. Мейдж пожала плечами:       — Зачем нам торчать здесь без цели и толку? Разбойник, проводи меня в общий зал. Она терпеть не могла, когда черные братья таскались за ней по пятам, как пастухи, и уверяла, что сама способна за себя постоять, а защитники ей ни к чему. Манс смекнул, что она просто ищет предлог поговорить с ним с глазу на глаз, и тут же вскочил на ноги.       — Мы будем безмерно огорчены вашим отъездом, — Маллистер, мужественно собрав все силы, наконец разродился натужной любезностью. Мейдж только фыркнула и кивком головы велела Мансу следовать за ней. Очутившись наедине с разведчиком, она какое-то время молчала, словно не знала, что еще сказать. Затем из ее груди вырвался вымученный смешок.       — Не могу я просто взять и вернуться домой, — вздохнула она, — не могу. Неужели, по-твоему, больше ничего нельзя сделать? Впрочем, ответа от него она явно не ждала и продолжала:       — Ты в Дозоре, считай, всю жизнь. Столько народу ушло за Стену и пропало с концами. Как… ты это выносишь? Когда не знаешь, что думать и куда бежать?       — Да мне и дела не было никогда, кто там куда ушел и где пропал, — ответил Манс. Сроду не было — до сих пор. Он отрешенно смотрел в одну точку. — Если Джейме не вернется, я-то знаю, куда бежать. Вот наступит весна — и я отправлюсь его искать. И пусть только Маллистер попробует меня удержать — тогда я уйду насовсем.       — Хотела бы и я с такой же уверенностью сказать то же самое, — произнесла Мейдж Мормонт. — Я бы хоть сейчас поклялась, что не отступлюсь, пока душа в теле держится. Но как мне бросить остальных дочек? А вот Али… — женщина осеклась, и он, подняв взгляд, увидел, как ее лицо исказилось судорогой страдания. Она не пролила ни слезинки, однако на ее лице застыло выражение невыносимой боли, словно она получила удар под дых собственной булавой — удар чудовищной силы, сокрушивший ей хребет и разорвавший в клочья нутро, — и теперь медленно гнила заживо из-за отравленных соков своего израненного тела. Когда Манс был еще совсем юнцом, Лорд-командующий поведал ему, что приключилось с его матерью, ничего не утаивая: сам-то Манс сохранил лишь смутные воспоминания о ней, порой являвшиеся ему во сне неясными всполохами и бессвязными обрывками. Он надеялся услышать, что его мать встретила смерть достойно, и спросил об этом напрямик. Однако Кворгил ответил, что она погибла с мольбой на устах.       — Но стыдиться тебе нечего, — поспешил добавить он. — Я на Стене уже очень давно и много раз видел, как умирают одичалые: с отрубленными руками и ногами, пронзенные мечами, замученные и растерзанные. Почти все они скорее язык себе откусят, чем станут просить пощады. Однако твоя мать пошла на это — не ради себя, как мне сказали, а чтобы уберечь тебя. Сама она вытерпела бы любые издевательства, какие только способны измыслить люди, — но ее сломил страх за свое дитя. Манс каждый раз недоверчиво хмыкал, выслушивая подобные рассуждения: ему казалось, что потерю ребенка куда проще перенести, чем настоящую, осязаемую боль от удара мечом. Но теперь, увидев лицо Мейдж Мормонт, он в полной мере осознал, что для матери пережить подобное хуже всякой пытки. Он неуверенно опустил руку на ее плечо.       — Вы небось думаете, будто я тот еще пустобрех, — с трудом выдавил он; выудить нужные слова никак не удавалось, словно ему язык к заднице пришили. — Но… не торопитесь ее оплакивать. Джейме Ланнистер живуч, как таракан: его так просто не изведешь. И, если ваша дочь еще цела, он найдет ее и вернет домой.       — Прибереги свои…       — Это вовсе не пустые утешения, — хватка Манса стала крепче. — Я знаю, о чем говорю. Если они оба выживут, Джейме приведет ее обратно, — повторил он. — А если и он не вернется, я буду разыскивать ее сам, сколько потребуется. Клянусь честью разведчика.       — Ах ты лицемерная скотина. Может, ты и зовешься разведчиком, но лишь потому, что тебя когда-то силком обрядили в черное и связали клятвами по рукам и ногам. Ты же сам только что заливался соловьем: мол, если от Цареубийцы не будет вестей, а твой командир не отпустит тебя на поиски, ты в тот же миг сорвешь с себя этот плащ и глазом не моргнешь. Ну и чего тогда стоят все твои клятвы? В гробу ты видал какой-то там долг, и на мою дочь тебе тоже насрать — жива она вообще или нет. Женщина стряхнула с себя ослабевшие пальцы Манса, круто развернулась и двинулась прочь, а он так и остался стоять столбом, глядя ей вслед. Он запоздало раскрыл рот, чтобы выпалить вдогонку какие-нибудь слова оправдания, но на ум так ничего и не пришло. Да ведь она кругом права, мелькнула у него мысль. Более того, осознание ее правоты немедленно впилось ему в душу гадючьим жалом — хотя прежде с ним такого не бывало. Когда кто-то другой бросал ему в лицо те же обвинения — а случалось это нередко, — он соглашался с задиристой гордостью. Разбойничьи песни распевал за милую душу, а Дозор готов был костерить на все корки перед любым одичалым, имевшим охоту его слушать. Разбойник — вот как Мейдж упорно называла Манса. Будто именно это прозвище считала его настоящим именем. Кто бы сомневался.       — В том-то все и дело, — сказал он в пустоту. Очнувшись от раздумий, Манс наконец поплелся в общий зал, но Мейдж там не увидел. Зато обнаружил Дейси — она терпеливо выслушивала галантное жужжание сира Эндрю, который увивался вокруг нее, словно пчелка вокруг цветка. Рыцарь приходился младшим кузеном лорду Тарту — вассалу Баратеонов. Во время минувшего восстания он поддержал Роберта и выступил на его стороне в битве у Летнего замка, но, едва отгремело последнее сражение, принял решение отправиться на Север и надеть черное. Ему невмоготу было и дальше разрываться между своими обетами: защищать невинных, служить королю, повиноваться сюзерену — и все это одновременно. Разумеется, в числе знаменосцев Роберта были десятки и сотни рыцарей, очутившихся в таком же положении; однако, как выяснилось, подобной щепетильностью среди них отличался один лишь сир Эндрю.       — А ты знаешь, что он потомок сира Дункана Высокого? — обратилась к Мансу Дейси. Она учтиво улыбалась, как и приличествует леди, — хотя высокородным дамам вообще-то не подобает разгуливать в штанах и куртке из вареной кожи. Манс подозревал, что все та же учтивость не позволяет ей спровадить сира Эндрю с его неловкими ухаживаниями; впрочем, он не заметил ни капли притворства в ее открытом и добром взгляде. Манс заставил себя засмеяться:       — Знаю — по чистой случайности. Подслушал однажды, как он козырял своим предком перед Цареубийцей: надеялся таким манером пленить его сердце, прежде чем подступиться к вашему. Не удивляйтесь, он каждый раз проделывает этот фортель, стоит ему завидеть благородную девицу, — шутка рассмешила Дейси, да и сира Эндрю тоже, но у самого Манса лишь осела на языке пепельной горечью. Воображение слишком живо нарисовало ему неподражаемо кислую гримасу, которую скорчил бы Джейме, доведись ему услышать Мансову подколку.       — Я брат Ночного Дозора, не бандит какой-нибудь, — заявил сир Эндрю. — У меня и в мыслях не было посягать ни на чье сердце. Дейси осведомилась:       — Матушка вас не слишком замучила? Меня она на переговоры не пустила. Наверное, боялась, что я возьмусь ее утихомиривать, если она очень уж расшумится.       — Судя по всему, вам предстоит вернуться на Медвежий остров, — объяснил Манс. — И не так уж сильно она шумела — разве что поначалу здорово сердилась, а потом… просто расстроилась. Вылетела от Маллистера вся взъерошенная, точно смерч. Дейси поднялась на ноги:       — Надо бы мне с ней потолковать. Именно этого она и боялась: что придется возвращаться вот так, с пустыми руками — да еще в опустевший дом. Страшно это, правда? — Она попыталась улыбнуться дрожащими губами, но не смогла. — Ну а ты-то в порядке, Манс? Вид у тебя такой, будто тебе хорошенько съездили по уху. Если она наговорила грубостей, то не нарочно — просто места себе не находит от горя. А так она вовсе не злая.       — Ничего она мне не наговорила. Я и сам с ног валюсь, вот и все.       — Это из-за сира Джейме? Ты боишься за него?       — Вы, кажется, хотели потолковать с матушкой, — вместо ответа напомнил Манс, и она без дальнейших разговоров удалилась. Сир Эндрю смотрел ей вслед с печальной улыбкой:       — Я иногда сам себя спрашиваю: а может, погорячился я сдуру со своими обетами? Чуднáя она леди, конечно, — другой такой не сыщешь. Меч держит получше, чем большинство наших парней, зато сердце у нее доброе. Да еще красавица, правда?       — Совсем девчонка и слишком уж долговязая, на мой вкус, — с этими словами Манс покосился на сира Эндрю: тот единственный в Сумеречной Башне возвышался даже над Джейме и Куореном. — Хотя для тебя, должно быть, в самый раз. Рыцарь только отмахнулся:       — Так ты и правда в порядке, Манс?       — В полнейшем, — уверил тот и тоже поспешил ретироваться: не хватало еще, чтобы и сир Эндрю приставал к нему с расспросами. День выдался на редкость морозный, и продрогшие дозорные, побросав работу во дворе, забились под крышу — теперь в общем зале яблоку было негде упасть. Порыскав взглядом по сторонам, Манс обнаружил Куорена: тот сидел у очага, в отдалении от остальных, и точил меч. Манс хранил лютню в укромном местечке как раз возле этого камина — впрочем, никто в замке и так не посмел бы тронуть ее хоть пальцем. Он расчехлил инструмент и уселся подле брата:       — Можешь быть доволен: я всю дорогу лил воду на Маллистерову мельницу и теперь жду похвал и восторгов. Куорен, впрочем, не выказал ни того, ни другого. Вместо этого он произнес:       — Маллин припас для тебя письмо. От тетки Цареубийцы.       — Да что они там, издеваются надо мной? Я же написал только Тириону. Не помню, чтобы нанимался якшаться со всей его родней — их ведь полчища, этих Ланнистеров. Сперва Герион, потом Тайвин, теперь еще какая-то тетка, будь она неладна…       — Наверное, они надеются, что хоть ты выложишь им все без утайки. Поняли, что раз из самого сира Дениса слова не вытянешь, значит, дело и впрямь плохо — вот и пытаются докопаться до правды. Да уж, Маллистера они донимают и вполовину не так настырно, как меня. Манс ничего не ответил — лишь тронул струны лютни и извлек несколько аккордов, желая замять этот разговор: скорбящие Ланнистеры уже сидели у него в печенках. Наконец он спросил:       — А ты сам мне веришь? Куорен провел кремнем по лезвию:       — Я тебя насквозь вижу. Знаю, когда тебе можно доверять, а когда — нет.       — Представь, что я пообещал что-нибудь исполнить — поклялся честью разведчика Ночного Дозора. Ты бы поверил моему слову?       — Нет. Разве что затея была твоя и ты решил обстряпать дело по своей охоте, безо всяких клятв. Дозор-то тебе до одного места. Манс с трудом скроил улыбку:       — Так я, по-твоему, в вороны не гожусь?       — Человек ты хороший, — признал Куорен, — а вот ворона из тебя неважнецкая — причем твоими же собственными стараниями. Да ты и сам это знаешь.       — Я лучший разведчик на Стене, — напомнил Манс.       — И худший при этом. Пальцы Манса замерли, не касаясь больше струн лютни. Мог бы уж и не резать правду-матку прямо в лоб, брат.       — Можно подумать, Дозор и сам без единого изъяна.       — Однако он был создан не просто так, а для важной цели — а вот для тебя все это хиханьки. В иное время, услышав такое, Манс забился бы куда-нибудь подальше от всех, чтобы вволю накрутить себя разными думами. Но в последние недели он и без того извелся — стоило ему очутиться в одиночестве, как тягостные мысли сразу же набрасывались на него стаей голодных псов и принимались остервенело глодать душу. Поэтому он предпочел остаться с Куореном и снова начал рассеянно перебирать струны, предоставив пальцам самим выбирать мотив. Однако при первых же звуках «Последнего из великанов» Куорен остановил Манса, крепко сжав его запястье.       — Только не эту песню, — решительно сказал он. — Сыграй что-нибудь повеселее.       — А ты еще в силах веселиться? — вздохнул Манс.       — У меня к Джейме тот же подход, что и к тебе: я знаю, когда на него можно положиться. Я верю, что ему важнее спасти девчонку, чем носиться со своей честью как с писаной торбой. И не сомневаюсь — он сумеет выжить всем назло, а если уж нападет на след, то будет идти по нему до конца. Сказать по правде, многое и впрямь от нас не зависит — сколько раз хорошие ребята погибали у меня на глазах, причем по-дурацки. Но я все равно не собираюсь лезть на стену только потому, что он где-то там бродит дольше обычного.       — А когда полезешь?       — Когда увижу его мертвым, — ответил Куорен и наконец оставил меч в покое. — Сыграй, что ли, «Весенние цветы». Хорошая песня, мне нравится, — добавил он тихо и отстраненно. Нечасто он бывал в таком настроении. Манс только головой покачал, но спорить не стал. Пристроив лютню поудобнее, он завел светлую мелодию, а сам тем временем помолился всем богам, чтобы они услышали его песню и поскорее послали им весну. Весной он сможет занять себя каким-нибудь делом. По крайней мере попробует урвать хоть кусочек надежды, питавшей его брата, несмотря ни на что.

***

Серебряная Волчица где ползком, а где кувырком скатилась по крутому склону. С горным перевалом шутки плохи, однако она знай себе улыбалась, прыгая по камням: от каждого движения из-под ног сыпалась лавина рыхлой гальки. Неотступно следовавший за ней Джейме тоже ухмылялся как дурак, сам того не замечая. Временами, когда перед путниками вырастал особенно ненадежный на вид валун, они хватались за руки и так, вцепившись друг в друга, словно дети, преодолевали опасный участок. Две недели назад он наконец начал узнавать места, в которых очутился, и снова почувствовал себя настоящим разведчиком — впервые с тех пор, как попал в плен. Даже не верилось, что им удалось-таки выбраться из горных лабиринтов, да еще целыми и невредимыми — пусть даже продрогшими и измученными. Зато теперь лишь несколько дней пути отделяло отряд до знакомой Джейме деревушки к востоку от Клыков Мороза, и все в кои-то веки воспряли духом. Встреча с пещерным народом обернулась для путников подарком судьбы. Одна из местных женщин откуда-то знала Манса и стала расспрашивать о нем, услышав, что трое пришельцев — братья Дозора. А стоило ей выяснить, что Джейме — его близкий друг, как она тут же принялась уговаривать остальных помочь чужакам, чего бы это ни стоило.       — Ладно, раз ты хочешь убить Плакальщика, — перевел Маленький Волк слова одного из одичалых.       — Он нам угрожает, заставляет помогать ему, — пожаловался другой. — Но нам-то какое дело до его неурядиц?       — Плакальщик, значит, — повторил Джейме. Тут-то у них и развязались языки. Они как на духу выложили, что Плакальщик проходил здесь две луны назад и тащил с собой девчонку. Она была жива-здорова, хоть и вся в синяках. Он намеревался отвести ее на восток, но куда именно — так и не сказал. Джейме мрачно подумал, что сам во всем виноват. Нужно было добить Плакальщика, а не отпускать его восвояси, потрепанного и разобиженного на весь белый свет. Надо полагать, все это время разбойник не просто таил злобу, но и зализывал раны, копил силы, а теперь вот решил поквитаться. Ну, на сей раз Джейме не сядет в лужу, как давеча. По крайней мере, он знал, что Алисана Мормонт выжила в скитаниях по Стылому Берегу, и даже выяснил, в какой стороне ее искать. И то, и другое казалось настоящим чудом, на которое он прежде и надеяться не смел.       — Мы можем помогать вам до самого конца, — предложила Серебряная Волчица, распрощавшись с пещерным народом. Она повернулась к брату. — Мы уже зашли так далеко. Разве не жалко бросить все на полпути?       — Жалко, что мы вообще забрались за полмира от дома, — возразил Маленький Волк. Джейме рассыпался в заверениях: мол, Дозор щедро отплатит им за помощь — преподнесет столько добра, что весной хватит завалить всю деревню и еще останется.       — Если, конечно, ваша бабка управится без вас, — добавил он для очистки совести.       — Она сказала, мы сами себе голова. Когда вернемся, тогда и вернемся, — пожала плечами Серебряная Волчица. — Если совершим великое дело, будем совсем молодцы.       — А сколько вы нам дадите? — гнул свое Маленький Волк.       — Моя семья богаче всех в Семи Королевствах, — заявил Джейме. — Получите столько, сколько влезет в вашу лодку. Перед этим посулом тот не устоял. Тем временем Серебряная Волчица спрыгнула на более-менее ровный клочок земли и протянула Джейме руку, чтобы помочь перебраться через скользкий обледеневший валун. Все остальные, люди вперемежку с собаками, тащились далеко позади. Тропинка с каждым шагом становилась все уже и извилистее, и вскоре можно было спускаться лишь по двое. Путники и во время подъема изрядно намаялись: всю дорогу судорожно хватали ртом воздух, как вытащенные из воды рыбы, а ноги под ними подгибались и дрожали, словно холодец. Но и спуск оказался не лучше: плелись до того медленно, что вымотались еще больше. Да и вообще весь поход обернулся сущим мучением. Отряд без конца кружил и петлял, кучу времени и вовсе убил впустую: то и дело приходилось поворачивать обратно, упершись в тупик, и нашаривать обходной путь. Собаки тем временем отчаянно работали лапами, пробираясь через сугробы, и долго потом пытались отыскать хозяев. Однажды наткнулись на ледник, и обогнуть его не было никакой возможности. Хорошо, что у Джейме хватило смекалки предвидеть такой поворот событий: он догадался выклянчить у Стера веревку, пошаркав ножкой и лучась улыбкой, — как раз на подобный случай. Его предусмотрительность сыграла всем добрую службу: привязавшись друг к другу, путники могли карабкаться дальше без опаски потерять кого-нибудь в расселине, если лед вдруг даст трещину. К счастью, никакой беды не произошло. Но после этого удача, видимо, решила, что с них достаточно. Дичи в здешних гиблых краях водилось с гулькин нос, а ковылять по горным тропам в сапогах из тюленьей кожи оказалось нелегко. На равнинах Стылого Берега эта обувка на тонкой подошве как нельзя лучше подходила для того, что ступать по снегу и льду; однако здесь, среди утесов, от нее было мало проку — ноги в ней скользили и разъезжались в разные стороны. С самого начала пути на Джейме живого места не было от ссадин и ушибов: он то и дело спотыкался и валился как сноп, хватаясь за что придется. От боли он едва не хромал, все тело нестерпимо ныло, а налившиеся свинцом руки и ноги наотрез отказывались шевелиться — ему не верилось, что когда-нибудь удастся их отогреть. Ну ничего, почти доплелись — остался последний рывок.       — Скоро вечер, — обратилась к нему Серебряная Волчица, указывая на небо. Солнца не было видно — оно спряталось за низко нависшими тучами, но дневной свет и впрямь как будто начал меркнуть. — Знаешь место для ночевки?       — Тут рядом, — кивнул Джейме. Он помнил, что за следующим поворотом лежит тесная лощина. Летом здесь простирались луга, напоенные изумительным ароматом полевых цветов, и усыпанные ягодами кустарники. Теперь все это дремало под снежным саваном в ожидании весны, но укромное местечко под выступом скалы никуда не делось. Оно послужит путникам неплохим убежищем. Когда подтянулись остальные, Джейме объявил скорый привал и сам пошел впереди, указывая направление. До поляны добрались как раз вовремя — еще даже не успели опуститься сумерки. Нед развел огонь, а Джейме с Серебряной Волчицей распрягли собак и принялись лепить снежную стену вдоль всего выступа. Маленький Волк и Блейн, кликнув нескольких псов, отправились на охоту. Едва с хлопотами по хозяйству было покончено, как они уже вернулись, оглашая окрестности радостным гиканьем и волоча за собой тушу горного барана. Даже Нед разулыбался при виде добычи, даром что при жизни это была самая тощая и костлявая животина, когда-либо ходившая по земле.       — Ну, неделю точно сможем лопать от пуза, — бодро заявил он с сияющими глазами. — А когда доедим, уже и думать забудем про треклятые горы.       — Потому что придется думать про Зачарованный лес, — напомнил Джейме.       — Мне плевать, куда потом идти — хоть в седьмое пекло, лишь бы там не было гор, — откликнулся Блейн. — Джейме, тащи задницу сюда. Мы эту скотину поймали — вот ты ее теперь и разделывай.       — Чего сразу я? А как же Нед? — попытался было отвертеться Джейме.       — Хочешь до утра слюни глотать, пока я тут буду копаться? — Нед, похоже, пошутил, но улыбнулся так, словно сам себе готов был надавать по морде за неуклюжесть.       — Эдак ты никогда не научишься, если руку не набьешь, — ворчливо оповестил его Джейме. Впрочем, он подозревал, что мальчишка не преувеличил насчет «до утра», и слишком проголодался, чтобы проверять это утверждение на практике. Поэтому без дальнейших разговоров схватил нож и взялся за дело. Но не успел он подступиться к туше, как раздался собачий лай. Пятеро псов дремали у костра, но Кесук и Наву все еще рыскали по полянке, принюхиваясь и прислушиваясь, — они-то и подняли тревогу. Их сородичи, проснувшись, тут же уселись на задние лапы и поставили уши торчком. Джейме оглянулся и принялся шарить рукой по поясу, забыв, что меча у него больше нет, а Маленький Волк мигом очутился на ногах. Нед вертел головой, таращась то на одного, то на другого, и уже раскрыл рот, чтобы спросить, в чем дело, но Блейн на него шикнул. Кесук попятилась назад, вздыбив шерсть на загривке. Из-за деревьев бесшумно выскользнул волк. Джейме метнулся к копью, и древко едва не выскользнуло из липких от бараньей крови рук. Остальные псы сразу же вскочили на все четыре лапы. А поляну окружали все новые и новые волки. Точнее, лютоволки — в холке не ниже собак, которых одичалые запрягали в нарты. Джейме насчитал четвертого, пятого… А дальше сбился: в этот миг одна из тварей прыгнула на Неда — тот так и застыл столбом, сидя на корточках и выпучив глаза. Джейме ринулся к мальчишке и повалил наземь, подмяв под себя: падение чуть не вышибло из него дух, и он громко охнул. Но разлеживаться было никогда: в спину уже врезались волчьи лапы, а следом на него обрушилась и вся трехсотфунтовая туша. Он обхватил себя руками в попытке защитить голову и шею, и чудовищные зубы, впустую щелкнув возле лица, мертвой хваткой вцепились в меховой рукав — до кожи они, впрочем, не добрались. Затем непомерный груз исчез: лютоволк покатился по снегу, сцепившись с одной из собак, — их громкое рычание грохотало в ушах, как раскаты грома. Джейме, пошатываясь, встал — одной рукой он поднял копье, а другой схватил Неда за шиворот и толкнул под защиту утеса. Исна — вот кто это был — дралась с огромной серой тенью не на жизнь, а на смерть. Однако лютоволк, изловчившись, вцепился в ее шею зубами и с хрустом сомкнул тяжелые челюсти. Джейме вонзил ему в горло копье. Волк взвыл и отпрянул, разжав пасть, но и Джейме не сумел удержаться на ногах и поскользнулся, выронив оружие. Ухватиться было не за что, и он грянулся навзничь, неудачно подвернув при этом лодыжку. Лютоволк уже присел, изготовившись к нападению, однако тут у него на пути вырос Блейн с копьем в руке. Обезумев от ярости и боли, тварь бросилась на него. Ухватив копье покрепче, Блейн наставил его прямо на лютоволка, прыжок — и острие засело в груди чудовища по самое древко. Сбоку на Блейна кинулся другой волк и вонзил страшные зубы в его руку. Джейме, спотыкаясь, поднялся на ноги и попытался оттащить зверя, крепко стиснув за шею. Волк неистово рычал, вырывался и в конце концов сумел стряхнуть Джейме — тот в очередной раз грохнулся наземь, сильно приложившись спиной. Из глаз посыпались искры, сквозь которые он разглядел, что зверюга внезапно остановилась: она была застигнута врасплох снежком, шарахнувшим ее по морде. Лютоволк озадаченно повернул голову, и в тот же миг Нед угостил его новым снежным зарядом. Волк помчался было к новому врагу, но Люк оказался быстрее: он заступил зверю дорогу, встопорщив загривок и оскалив клыки. Лютоволк с одного взгляда понял, что пес настроен решительно, попятился и пустился наутек. Остальные тоже удрали, поджав хвосты. Обнаружив себя в меньшинстве против отчаянного противника, они сообразили, что добыча не стоит такого риска. Серебряная Волчица заметила бездыханную Исну и бросилась к ней с горестным воплем. Джейме увидел Блейна, осевшего на колени, и побрел к нему, припадая на ногу. Закусив губу, он уставился на разорванный рукав на плече брата: капавшая из раны кровь уже окрасила снег алым и дымилась в морозном воздухе. Блейн издал еле слышный смешок:       — Ну кто бы мог подумать. Не хватало только гребаных лютоволков.       — Все с тобой будет хорошо, — успокаивал Джейме. — До деревни три дня пути. Может, даже быстрее уложимся, если прибавим ходу. Пойду поищу какой-нибудь лоскут, и перевяжем тебе руку. К сожалению, больше он ничего сделать не мог — даже промыть и очистить рану, ведь вина у них не было. К тому же клыки лютоволка не просто оставили на плече Блейна глубокий порез, но и располосовали плоть в клочья — тут даже швы не помогут. В общем, хорошего мало, однако Джейме изо всех сил старался не выдать беспокойства. Нед не заставил себя ждать, мигом очутившись возле них.       — Он издох, — доложил он. — Тот волчара, которого Блейн проткнул копьем. Даже жалко, правда? Да уж, на Стылом Берегу ты бы точно долго не протянул, хотел было сказать Джейме, но смолчал. По правде говоря, в глубине души он не мог не согласиться с Недом. Жалкое это было зрелище — огромный и могучий зверь, некогда полный жизни, а теперь неподвижно распростертый на земле. Впрочем, других мертвых чудищ он не обнаружил. Манс как-то заметил, что даже обычные волки по части сообразительности переплюнут многих людей: они не станут драться до последнего, чтобы с честью пасть в битве, а просто-напросто сбегут. Видно, в этом лютоволки не отличались от своих собратьев. Джейме огляделся и насчитал семь собак, крутившихся под ногами. Значит, погибла только Исна. Могло быть и хуже, сказал он себе — кажется, уже в сотый раз с тех пор, как покинул Медвежий остров. Но чем дальше, тем меньше обнадеживала его эта мысль. Маленький Волк от усталости едва волочил ноги, но, похоже, не пострадал.       — Нужно разделать волка и закончить с бараном, — обратился он к Джейме.       — А волка не надо сжигать? — на Стылом Берегу погибших собак хоронили на костре — совсем как людей. Джейме почему-то не сомневался, что и с волками поступают так же: не зря же клан окружил их таким почтением.       — Собаки нам как родичи, — объяснил тот. — Волки — звери. Мы их ценим, но они все равно звери. Нехорошо бросать их просто так. Собаки нам как родичи. Да уж, теперь он в полной мере это осознал. В самом деле, Серебряная Волчица заходилась такими безутешными рыданиями, будто горевала по члену семьи. На мгновение Джейме заколебался: наверное, нужно подойти к ней, что-то сказать, выразить сочувствие? Однако затем взглянул на Маленького Волка и отказался от своего намерения: тот и шагу не ступил в сторону сестры, хотя всегда бросался к ней первым, что бы ни случилось. Должно быть, обычай требовал оплакивать своих собак в одиночестве.       — Помоги мне с мясом, — поторопил Маленький Волк. Нед заверил, что сам заштопает рану Блейна. Джейме решил, что хоть с этим делом паренек справится, и отправился на подмогу Маленькому Волку. Тот уже взял в оборот лютоволка: содрал с него шкуру и вырвал когти — и то и другое в хозяйстве пригодится. В клане многие носили на шее кожаный шнур с нанизанными на него, как бусины, волчьими когтями — в других племенах, к примеру, головы украшали оленьими рогами или моржовыми клыками. Джейме, подумав, пришел к выводу, что ожерелье из когтей лютоволка смотрится даже внушительнее. Серебряная Волчица в конце концов оторвалась от Исны, развела для нее погребальный костер, и все, побросав свои дела, принялись молча смотреть, как исчезает в пламени верная собака.

***

До конца пути с отрядом больше ничего особенного не приключилось. Рана Блейна покраснела и воспалилась, а с его лица, казалось, сошли все краски. Джейме тоже свет был не мил: подвернутая лодыжка ужасно распухла и посинела. Вставать на нее он с горем пополам мог, но после целого дня ходьбы нога болела так сильно, что хоть караул кричи. Ночами он вертелся без сна и только крепко зажимал себе рот, сдерживая рвущиеся наружу проклятия и всхлипы. Да селения они добрались вечером третьего дня, уже после того, как упали сумерки. Взглянув на белого, как мел, Блейна, Джейме решил не тянуть до утра и кинулся разыскивать старосту деревни. Немолодая женщина сперва не узнала Джейме, но стоило ему назвать свое имя, как она сразу его вспомнила. Не вдаваясь в подробности, Джейме в двух словах объяснил, зачем они сюда заявились, и женщина привела знахарку, которая согласилась осмотреть руку Блейна. Остальные отправились под крышу, где для них накрыли стол, а Джейме хвостиком поплелся вслед за Блейном в дом шептуньи. Ему хотелось узнать, как обстоят дела с раной его брата, а заодно попросить, чтобы его самого поставили на ноги. Полог из шкур разделял хижину на две части: в одном углу устроили лежанку, а в задней каморе врачевали больных и раненых. Туда-то Джейме и пропустил Блейна первым, а сам принялся ждать своей очереди возле двери, усевшись на груде мехов поближе к жаровне. Время тянулось медленно, и он, примостившись в своем закутке, в конце концов задремал: от усталости глаза закрывались сами собой. Его разбудили чьи-то шаги. Перед ним стояла женщина в буром плаще богатой выделки, стряхивая с золотистых волос сверкающую снежную пыль. Должно быть, она была его ровесницей, а может, немного моложе — с красивым и нежным лицом, ясными голубыми глазами и мягкой улыбкой, в которой сквозила застенчивость. Прямо вылитая Дева. Весь ее облик и манера держаться были до того нездешними, что он поначалу решил, будто все еще спит, и даже ущипнул себя.       — Сир Джейме? — осведомилась она. — Мне сказали, что вы ранены; может быть, я смогу помочь. Я не целительница, но кое-что в этом смыслю. Сир? Вольный народ чаще всего не утруждал себя упоминанием этого титула. Мало кто вообще знал, что Джейме его носит, да и тем было плевать на всякие рыцарские выкрутасы. Наверное, это и правда сон.       — Кто вы? — спросил Джейме.       — Далла, — ее глаза лукаво блеснули: конечно, она прекрасно поняла, что его интересовало вовсе не имя.       — С виду вы настоящая леди, и речь у вас чистая, — заметил Джейме. — Вы, должно быть, недавно поселились в этой деревне, не то бы я вас узнал. Она легко засмеялась:       — Когда я вела торговлю с Восточным Дозором, один человек в замке сравнил меня с бродячим септоном — если бы среди них нашелся тот, кто чтит Старых Богов. Это не совсем верно, но так объяснить проще всего. Разумеется, я вовсе не леди.       — Неужели вы странствуете в одиночку?       — Вместе с младшей сестрой. Но это дело нехитрое. Мы знаем здешние земли как свои пять пальцев — вам, разведчикам, до нас далеко, — она склонила голову набок. — Можно взглянуть на вашу ногу? Да нет, не может она мне мерещиться — у меня на такое воображалки не хватит, решил наконец Джейме.       — Только осторожнее, — попросил он. — Там все жутко распухло. Далла опустилась на колени у его ног и принялась расшнуровывать сапог.       — Зачем же вы скитаетесь по дорогам? — продолжал расспросы Джейме: он все еще был не вполне уверен, что видит ее наяву, и желал окончательно убедиться, что перед ним не греза, а живая женщина. — Я слыхал, будто Старым Богам дела нет до молитв и гимнов, а чтить их может кто угодно — не нужно вдалбливать в голову всякие заповеди и предписания. Она бережно потянула сапог, совсем не потревожив лодыжку Джейме:       — Если на то пошло, нам самим положено учиться, а не вразумлять других. Правда, порой и у меня просят совета, — в ее голосе звучало неподдельное смущение. — Хотя я вовсе не такая уж мудрая. Вот моя тетушка — другое дело.       — Так этим вся ваша семья занимается?       — Не только. Мы можем выбрать любую женщину и дать ей наставления, — стащив сапог, Далла размотала портянку: пальцы у нее были ловкие и проворные, как у мейстера.       — Не уверен, что встречал женщин вроде вас, — признался Джейме.       — Нас очень мало. Многие бросают свое ремесло, когда постареют или обзаведутся семьями. Но нам и ни к чему ходить толпами. У нас ведь нет высшей цели или великого призвания. Ее волосы, гладко причесанные и заплетенные в косу чьей-то заботливой рукой, так и переливались восхитительными, глубокими оттенками темного золота. Он упрямо пытался смотреть в огонь, но глаза сами собой, точно заколдованные, то и дело обращались к ее лицу:       — Зачем тогда это все? Далла провела теплым пальцем по его распухшей щиколотке:       — А зачем вы, южане, читаете и пишете книги? — рассеянно ответила она вопросом на вопрос; похоже, ее мысли уже были всецело поглощены предстоящей задачей. — Вы придумали пергамент и чернила, чтобы сохранить в памяти песни и предания, мудрость и знания о былом. Но у нас есть только собственный язык да уши, к тому же люди чаще дают работу первому, чем второму. А мы с сестрой и остальными слушаем, вникаем и запоминаем. Мы, как можем, сберегаем те знания, которых иначе лишились бы.       — Ну а боги-то здесь при чем? — не сдавался Джейме. Далла убрала руку и отпрянула, усевшись на корточки, — похоже, его замечание задело ее:       — Да разве же это не святотатство — утратить столько знаний безвозвратно, упустить их, как песок сквозь пальцы, швырнуть на поживу времени? А мы их сохраняем и потом делимся с другими. Нет ничего более угодного богам, Джейме Ланнистер.       — Все равно какая-то ерунда на постном масле, — она надавила на лодыжку, и он скорчил жалобную гримасу. — А без этого нельзя? Больно же.       — Сильно?       — Не то слово. Она обхватила ступню пальцами и слегка покрутила в разные стороны:       — А так?       — То же самое. Далла озабоченно покусала губы:       — Советую вам немного поберечь…       — И долго мне беречься? — перебил ее Джейме.       — Несколько дней, не меньше. А пока и думать нечего о том, чтобы пускаться в путь. Единственное, что поможет, — примочка из снега: она немного снимет отек, а знахарка, наверное, сумеет облегчить боль, — она снова отстранилась, сжав руки за спиной и повернувшись к огню. На ее лице отразилась причудливая игра света и теней, а глаза засияли и словно потеплели. — Тот мальчик, Эдрик, говорит, что вы ищете девочку. Что-то в ее голосе заставило Джейме вытянуться в струнку:       — Вы знаете, где она?       — Пойдемте со мной, сир, — предложила Далла вместо ответа. — Я вам помогу.       — Я и сам могу идти. Однако она не только помогла ему снова надеть сапог, но и подставила плечо, и Джейме не стал отказываться от ее поддержки. Он очень старался не наваливаться на нее всем весом, хотя, похоже, вымотался сильнее, чем ему казалось: его то и дело кренило набок. Но, несмотря на чрезмерную тяжесть его тела, она даже ни разу не покачнулась и не споткнулась. Потом они долго брели куда-то под снегом — ночную тишину нарушал только легкий шорох длинного плаща Даллы. Наконец остановились, и Джейме понял, что она привела его на опушку леса, где высилось чардрево. Самое обыкновенное, каких на Севере огромное множество: не дряхлый великан и не тонкий подрост. Однако это было сердце-дерево — с разверстым кроваво-алым ртом и глубоко вырезанными, словно запавшими, глазами. Джейме устало потер лицо:       — Ну и причем тут Али Мормонт?       — Плакальщик привел ее к королю, — Далла провела ладонью по стволу дерева. — Не к Тормунду Великаньей Смерти и не к магнару теннов, а к другому. Он это задумал с самого начала и теперь, когда все вышло как он хотел, принялся распускать слухи в надежде, что они разлетятся повсеместно. Он устроил ловушку и пытается заманить туда…       — Цареубийцу, — на его лице медленно расплылась ухмылка понимания.       — Не надо улыбаться, — Далла посмотрела на него серьезно и строго. — Прислушайтесь. Слышите, как шепчут листья? Это голос богов. Нет здесь никаких богов. Их вообще не существует. С небес по-прежнему сыпался снег и вихрился поземкой у ног. Где-то хрипло клекотал ворон… Вот и все. Но женщина не сводила с него выжидающего взгляда. Джейме воззрился на вырезанный лик и честно попытался хоть что-нибудь расслышать. Снова раздалось карканье. От внезапно налетевшего порыва ветра крона дерева вздрогнула и зашелестела, и на снег опустился, неторопливо и плавно кружась, ярко-алый лист — казалось, он манит за собой приглашающим жестом, словно окровавленная ладонь. Следом внимание Джейме привлек шорох крыльев. Он вскинул голову и увидел усевшегося среди ветвей ворона — птица тоже уставилась на него чернильными бусинками глаз. Черные крылья — черные вести, подумал он, хотя нечего было ждать от ворона никакого письма. Повинуясь непонятному порыву, он выпалил:       — Вы хотите о чем-то предостеречь меня? Она отвернулась и стала смотреть на чардрево:       — Я не ведунья, и у меня нет дара прорицания. Однако моя сестра видела вас во сне. Наутро она проснулась вся в слезах, хотя так и не смогла вспомнить, о чем он был, этот сон. А ведь Вель никогда не плачет.       — Вы знали, что я окажусь в этой деревне, — догадался Джейме, попятившись.       — Ваши братья прочесали весь лес, пытаясь найти девочку. Они-то и сказали мне, что вы отправились искать ее на запад. Я понимала: если вы решитесь пересечь горы, выбор у вас небогатый — вы непременно пойдете через Воющий перевал, — в неверных лучах убывающей луны, выглянувшей из-за туч, ее лицо светилось, словно тонкий фарфор. — Пришлось запастись терпением, но удача оказалась на моей стороне — а может, и боги, хотя я за это не ручаюсь. В обращенных на него глазах Джейме прочел искренность и отвел взгляд.       — Если бы да кабы — что толку гадать? — буркнул он. — Ну какая разница, верю я в ваших богов или нет? Пусть даже вы говорите правду и со мной приключится какая-то беда — это ничего не изменит. Я поклялся во что бы то ни стало вернуть девочку домой и намерен сдержать клятву.       — Вы можете кое-что сделать для меня, сир Джейме? — тихо спросила Далла. Джейме так и подмывало ляпнуть какую-нибудь грубость в ответ на этот несуразный вопрос, но пришлось взять себя в руки: ему не хотелось резким словом разрушить хрупкое доверие, воцарившееся между ними. Он тяжело вздохнул, и у него изо рта вырвалось облачко пара:       — Чего вы от меня хотите?       — Давным-давно, когда с помощью Детей Леса был создан Дозор, впервые прозвучали и его клятвы — они призывали в свидетели Старых Богов. Произнесите эти слова еще раз, здесь и сейчас. Тогда они обретут большую силу, — увидев сомнение на его лице, она добавила: — Вы возвращаетесь на свой пост, который прежде покинули. Лучшего времени не найти, разве нет?       — Вам-то какое дело до всего этого? — не сдавался Джейме.       — Я говорила с Тормундом, — ответила Далла, — и знаю все, что известно ему. Я слышала слова Матушки Кротихи о том, что боги не спускают с вас глаз, — Джейме все еще колебался, и она продолжала: — Тормунд дал вам кольцо. Как напоминание о том, что вы пообещали возродить Дозор… и помочь нашему народу. Даже если вы мне кругом не верите, может, хоть теперь вы поймете, насколько для меня это важно? Джейме обреченно уставился на дерево:       — Ну, будь по-вашему. Только не надо устраивать вокруг меня никаких плясок с бубном. На лице Даллы просияла быстрая улыбка. Она взяла Джейме за руку и чуть склонила голову, всматриваясь в его глаза:       — Кто ты, представший перед божьим ликом? Ее вопрос не оставлял сомнений — она хотела услышать главные слова его обетов, и Джейме их произнес.       — Я — меч во тьме, — сказал он. — Я — дозорный на Стене; я — огонь, который разгоняет холод; я — свет, который приносит рассвет; я — рог, который будит спящих; я — щит, который охраняет царство людей.       — Так и есть. Далла подошла поближе, обдав его ароматом заснеженных сосновых веток. Обтянутая мягкой замшевой перчаткой ладонь скользнула по его виску и осторожно, но настойчиво потянула голову вниз. Затем нежные губы коснулись его лба, обеих щек и наконец прижались ко рту. Он не переживал подобного с пятнадцати лет. Уж лучше бы Серебряная Волчица расцеловала его как следует.       — Теперь вы брат Ночного Дозора перед лицом всех богов, — объявила она. Джейме счел нужным уточнить:       — Мы тут случайно не поженились? У Вольного народа вроде как принято сочетаться браком перед деревьями, верно?       — Если вы и сочетались здесь браком, то лишь с Ночным Дозором, — покончив со всей этой чепухой, Далла от неловкости не могла взглянуть ему в глаза, словно понятия не имела, что теперь с ним делать. Больше она ничего не стала требовать и просто сказала: — Обопритесь на меня — я отведу вас к вашему брату. Посмотрим, как он там поживает. Решив, что на сегодня хватит валять дурака, Джейме снова повис на ее плече, как на костыле, и позволил потащить себя обратно в дом знахарки. Оказалось, что целительница уже закончила хлопотать над Блейном, а сам он неподвижно покоился на лежанке с закрытыми глазами.       — Я, как могла, очистила рану, — принялась объяснять женщина, — сделала припарку из крапивы, чеснока и плесени и потуже перевязала. Ему теперь придется какое-то время беречь руку.       — И долго? — спросил Джейме.       — Недели две. А то и больше. Стоило Блейну это услышать, как его глаза распахнулись, и он взвился на своем топчане, точно пружина:       — Я уже в порядке, — объявил он. Джейме махнул женщине рукой:       — Будьте добры, оставьте нас одних. Повернувшись к Далле, которая по-прежнему стояла у него за плечом, он сказал:       — А вы, если можно, сбегайте за Недом.       — Как ты смеешь ей указывать? — всполошилась знахарка, не на шутку возмутившись. А эта Далла не так уж проста, как хочет казаться. Во всяком случае, ее скромность была не напускной: услышав просьбу Джейме, она лишь кивнула и без пререканий выскользнула за дверь. Знахарка метнула на него укоризненный взгляд, но тоже вышла.       — Я в порядке, — повторил Блейн. На щеках у него горел румянец, а язык слегка заплетался. Похоже, ему плеснули вина или еще чего-нибудь, чтобы уменьшить боль. — По крайней мере, шкандыбать могу, не то что некоторые.       — Я-то всего лишь растянул лодыжку, а не попался лютоволку в зубы, — возразил Джейме. — Вот что — возвращайся-ка ты на Стену. Если в ране окажется зараза, старик Таргариен сумеет тебя подлатать. Я и Неда с тобой отправлю. Нос у него не дорос еще до таких приключений.       — А ты себе, значит, новую подружку завел? — процедил Блейн. — Пригожая, врать не стану.       — Она знает, где искать Плакальщика, — Джейме тяжело вздохнул. — Я, пожалуй, попрошу братца с сестрицей отвезти вас на нартах. Из Неда боец никакой, а ты ранен. Мне будет спокойнее, если они поедут с вами.       — Твоя волчья женушка просто так не отступится. Сама же сказала, что пойдет до конца.       — Она мне не жена. Я ей предложу сделку: пусть даст задний ход прямо сейчас, если хочет, — тогда она сумеет одним махом убить двух зайцев: выпутаться из этой заварушки и сохранить лицо, — может, и впрямь все пойдет наперекосяк; что ж, чем меньше народу я потащу за собой, тем лучше. — Впрочем, боюсь, ты прав — от нее так просто не избавишься. Однако ее брат свою выгоду знает — надеюсь, хоть его я смогу уговорить помочь вам. Если Серебряная Волчица отправится со мной, у меня к тебе поручение: ты должен добиться от Маллистера, чтобы он позволил Маленькому Волку дождаться ее возвращения в Сумеречной Башне.       — Маллистер…       — Если что, Манс найдет на него управу.       — Ага, конечно, — взгляд у Блейна был страдальческий, и Джейме сомневался, что только от боли. — Вот оно, значит, как. Даже не позволишь мне довершить начатое и узнать, чем закончилась вся эта свистопляска. А ведь я, между прочим, спас тебя от злоебучего лютоволка!       — Кстати, спасибо, что напомнил, — оживился Джейме. — Как-то раз на охоте один человек прогнал льва, который собирался закусить моим дедом, и… О, а вот и Нед. Мальчишка с нерешительным видом просочился в хижину. Зря его вообще втравили в эту передрягу. Нед — способный парень и неплохой разведчик, просто так уж вышло, что в их отряде он оказался слабым звеном. Неудивительно, что за все эти месяцы у него значительно поубавилось веры в себя. Вот и сейчас, приблизившись к братьям, он взирал на них с такой робостью, будто только и ждал неминуемой нахлобучки. Джейме ободряюще махнул ему, подзывая к себе:       — Мне как раз нужен свидетель.       — Боишься, что я тебе голову откручу за такие разговорчики? — предположил Блейн.       — Так вот, значит, речь зашла про моего деда… — как ни в чем не бывало продолжал Джейме.       — Да нет, речь зашла про то, что ты не даешь мне покончить с этой долбаной разведкой!       — …про моего деда и про то, как он посвятил в рыцари человека, спасшего его от свирепого зверя. Блейн с лязгом захлопнул рот.       — Меча у меня, правда, нет, — произнес Джейме, — но, если верить нашим клятвам, мы сами и есть мечи. Так что сойдет и рука.       — Не можешь же ты и впрямь сделать меня рыцарем! — запротестовал Блейн, покраснев как рак. — Я ведь ничего геройского не совершил, просто стоял и копьем тыкал.       — А у кого еще хватило бы на такое духу? И вообще — кто другой пошел бы за мной без оглядки, когда я вроде как скинул плащ и переметнулся к одичалым? И столько времени верил бы в мои басни, будто мы непременно выкарабкаемся, — даром что у меня и плана-то никакого не было, кроме как крутиться ужом и подлизываться ко всем подряд? Пекло, да в битве с племенем Ледяной Реки от тебя и то больше толку было, чем от меня против Братства Королевского Леса! Блейн уставился на него так, словно не верил своим ушам. Джейме повернулся к Неду:       — Ты не думай — я и про тебя не забыл. Ты тоже показал себя молодцом, хотя и моложе нас с Блейном. Тебе бы, пожалуй, поднатаскаться еще немножко — и будешь в первых рядах на право зваться рыцарем. Но ты ведь не поклоняешься Семерым, я не ошибся?       — Нет, сир, — откликнулся тот, потрясенный этой тирадой до глубины души. — Я верю в Старых Богов.       — Ну, тогда для тебя у меня сыщется другая награда.       — Да не нужно…       — Придумаем что-нибудь. А пока не морочь себе голову, — Джейме снова смерил Блейна взглядом: — Вообще-то тебе полагается бухнуться на коленки, но мы тебя потом, чего доброго, с пола не соберем. Ладно, значит, обойдемся безо всякого этого выпендрежа. Ах да, и меча у нас нет — я ведь уже говорил? Хрен знает что за балаган я здесь развел. Ну, не так уж это и страшно, правда? Блейн в знак согласия потряс головой. Сказать он ничего не мог — у него словно язык отнялся. Подойдя поближе, Джейме положил руку ему на плечо:       — Клянешься ли ты перед лицом богов и людей защищать тех, кто не может защитить себя сам, оборонять невинных и повиноваться старшим по званию… если только они не прикажут тебе совершить ничем не оправданное бесчинство или бездействовать, когда его совершают другие?       — Клянусь, — ответил Блейн.       — Клянешься ли ты храбро сражаться и не щадить живота своего ради защиты царства людей, какой бы ничтожной, трудной или опасной ни казалась тебе твоя задача?       — Клянусь.       — Тогда я нарекаю тебя сиром Блейном Стойким, — провозгласил Джейме. — Братом Ночного Дозора и рыцарем. Блейн расплылся в улыбке от уха до уха:       — Ах ты мудила, — только и сказал он. — А я-то собирался всю дорогу до Стены покрывать тебя такими матюгами, чтоб икалось без продыху. Это за то, что вздумал выставить меня взашей. Но теперь уже, наверное, язык не повернется. Джейме отпустил плечо Блейна и сжал его запястье:       — Я знаю, это свинство с моей стороны — просить о таком. Я и сам оторвал бы башку любому, кто сейчас бы полез ко мне с требованием бросить погоню. Но мне позарез нужно, чтобы ты послушался. Мы и так уже слишком задержались — дальше тянуть просто нельзя. Братья, должно быть, давно нас оплакали.       — Да я понимаю, — согласился тот, — просто мне все это не по душе. Джейме бережно обнял его, стараясь не потревожить рану:       — Теперь отдыхай. А мне нужно о многом потолковать с нашими друзьями со Стылого Берега. К тому же есть у меня смутная надежда, что удастся уговорить Даллу показать мне дорогу.

***

Маленький Волк тоже выслушал план Джейме без особого воодушевления, однако после долгих уговоров и увещеваний все-таки уступил, дав слово отвезти Блейна и Неда на Стену. Серебряная Волчица, как и предполагал Блейн, наотрез отказалась бросить Джейме одного; да и вообще, дескать, раз уж она ввязалась в это приключение, нужно же довести дело до конца. С Даллой все прошло как по маслу. Они с сестрой с радостью покажут Джейме короткую дорогу, заверила она. Но лишь до деревни: потом каждому из них уготован свой путь.       — Это не наш бой, — объяснила она. Джейме не стал спорить: ему был нужен провожатый, только и всего. Вот и получилось, что, кое-как договорившись с больной лодыжкой, Джейме пустился в дорогу в довольно пестрой компании: копьеносица, бродячая пророчица, ее двенадцатилетняя сестра и впридачу три собаки размером с лютоволка. Беседу чаще всего вели на древнем наречии, чтобы Серебряная Волчица не скучала в одиночестве и не чувствовала себя лишней, а когда сам Джейме путал или забывал нужные слова, Вель и Далла тут же приходили ему на помощь. Серебряная Волчица с Даллой очень скоро сделались не разлей вода — такое часто бывает между противоположными по натуре людьми. Не прошло и нескольких дней, как они приноровились болтать в манере, доставлявшей обеим несказанное удовольствие. Точнее, болтала в основном Серебряная Волчица, а Далла время от времени вставляла какое-нибудь меткое замечание или проницательное наблюдение, после чего Серебряная Волчица умолкала и долго ломала голову над ответом. Вель не так хорошо ладила с Серебряной Волчицей, а уж с Джейме и вовсе поначалу не могла ужиться. Первым делом она без зазрения совести объявила, что его боги не внушают ей никакого доверия; что все это дурацкое рыцарство — неслыханная галиматья и вообще курам на смех; что сам Джейме — драная ворона и глаза бы ее на него не смотрели.       — Скажи спасибо Далле — если бы она не втянула меня в эту мороку, я бы и пальцем не пошевелила, чтобы помочь такой тетере, как ты, — заявила она Джейме, едва его встретив. Впрочем, он быстро сообразил, что она осыпает его колкостями из чистого упрямства, а вовсе не из-за глубоко засевших предубеждений. В конце концов Вель надоело подтрунивать над Серебряной Волчицей, а с Джейме они уже вскоре трещали без умолку, словно старые друзья.       — Откуда это у тебя? — спросила она однажды утром, когда они пошли проверять расставленные накануне силки, и кивнула на брошку, которую Джейме вертел в руках. Застежку из чардрева — подарок Игритт — он всегда носил с собой и частенько доставал из-за пазухи, просто чтобы удостовериться, что она еще на месте. Эта вещица да еще бронзовое кольцо Тормунда — вот и все, что одичалые Стылого Берега позволили ему оставить при себе, забрав прочий скарб.       — Одна маленькая девочка подарила, — ответил Джейме. — Здесь же нет ничего зазорного?       — Это оберег, — объяснила Вель. — Такие обычно мастерят для близких родичей. Он приносит удачу и отводит зло. Для тех из Вольного народа, кто держится Старых Богов, это не пустой знак: увидят его у тебя — и сразу поймут, что чья-то душа за Стеной будет сильно горевать, если ты погибнешь. Джейме рассмеялся:       — Ну, значит, у меня за Стеной родни полон короб, — с этими словами он показал ей ожерелье, подаренное Серебряной Волчицей: пять когтей лютоволка, нанизанных на кожаный шнурок. Маленький Волк сладил еще два таких же — для Блейна и Неда. Вель только плечами пожала. Похоже, безделушка не произвела на нее особенного впечатления, но Джейме так и не успел выяснить, почему именно: в это самое мгновение они углядели кролика, бившегося в силке, и тут же забыли про свой разговор. Однажды вечером, когда Джейме нес караул, не смыкая глаз, она уселась подле него и принялась расчесывать волосы.       — Так ты, значит, вроде жрицы? — первым заговорил Джейме, чтобы нарушить тишину.       — Нет, конечно, — фыркнула Вель. — С чего ты это взял? Джейме подманил к себе Люка и прижался к горячему, как печка, собачьему боку, зарывшись пальцами в густой мех:       — Но ты ведь будто бы слышишь Старых Богов.       — Мы не слышим их голосов. Но и не закрываем от них слух, как вы, вороны, — щеки у нее порозовели от холода, а кудри отливали золотом. Глядя на хорошенькую светловолосую девочку, он вдруг подумал, что она похожа на Серсею — впрочем, довольно смутно и отдаленно, поэтому никакого душевного трепета не ощутил. Черты лица у Вель заметно отличались, волосы имели чуть более темный оттенок, да и по характеру она была другой: прямодушной, проказливой и острой на язык — в общем, скорее напоминала самого Джейме, чем его сестру. Однако она рассуждает куда разумнее, чем я в том же возрасте, думал он, и далеко не такая легковерная, каким был я сам. Ну, оно и понятно. Едва ли не любая пигалица ее годков смыслит в жизни больше, чем Джейме, по-дурацки грезивший о белом плаще в пятнадцать лет. Даже до того как надеть черное, он ничтожно мало знал о мире, в котором живет, а уж раньше, пока не вступил в Королевскую Гвардию, — и вовсе не знал ничего.       — Допустим, эти твои боги и впрямь существуют. Как ты думаешь, чего же они от меня хотят? — допытывался он. Откинув волосы назад, Вель взялась за одну прядку, потом за другую, и принялась плести косу — ее ловкие проворные пальцы мелькали так быстро, что и не уследишь.       — Ты южанин, — уклончиво произнесла она, — и не поклоняешься Старым Богам. Тормунд уверяет, что у тебя кровь как кровь, ничего особенного. Ума не приложу, зачем ты им понадобился.       — Вот и я то же самое людям твержу три года кряду.       — Я вовсе не хочу сказать, будто ты такая уж мелкая сошка, — поправилась она. — Просто богам, наверное, твои дела любопытнее, чем ты сам. Деревья считают время по-особенному. Для них что будущее, что настоящее, что прошлое — все едино. Может, ты совершишь что-то важное через много-много лет и сам о том не догадываешься, а Старые Боги уже сейчас приглядывают за тобой и нашептывают всякое.       — Все равно ничего не понял. Сделай милость, объясни дурной вороне на пальцах. Вель тихонько рассмеялась:       — Ну вот представь: залез ты на дерево оглядеться и увидел впереди на дороге какую-нибудь диковину. Что ты тогда сделаешь? Ясное дело, свистнешь нам, чтобы мы были начеку. Может, до этой диковины еще шагать и шагать; но по пути мы успеем вдоволь о ней пошептаться. Встретим еще какого-нибудь странника — и ему расскажем, а он понесет слово в другие земли. Ну и так далее.       — А деревья у нас, стало быть… вроде соглядатаев, — сухо подытожил Джейме. — Разнюхивают дорогу в будущее. И свистят обо всем, что увидят, какой-нибудь Матушке Кротихе. Та потом напела в уши Тормунду, ну а он вам разболтал.       — Может, и так, — кивнула Вель. Джейме почесал Люка за ухом:       — Что же за важные дела мне предстоит совершить, по-твоему? Вель завязала косу узлом и неодобрительно покосилась на него:       — А тебе-то какая радость узнать обо всем наперед?       — Понятия не имею. Может, и никакой, — согласился Джейме, неотрывно всматриваясь в огонь из-под полуприкрытых ресниц. — Ты все время говоришь: мол, ваши боги подглядывают за моим будущим. Но Далла сказала, что ты видела про меня скверный сон и поэтому считаешь, будто мы зря затеяли эту вылазку. Вдруг у меня и будущего никакого нет, а через пару недель я и вовсе сложу голову?       — То-то и оно, — подтвердила Вель. — Пророчества, колдовство, зеленые сны — все это вилами по воде писано. Поди еще разбери, о чем там говорится. Волшебство ведь естественным порядком случиться не может, оно по природе своей невероятно. Все обычные вещи в мире происходят сами собой, идут давным-давно заведенным ходом, и с ними все просто. А вот волшебство умом не понять.       — А может, мне самому… вытворить что-нибудь эдакое? Безо всяких чудес? — вздохнул Джейме.       — Вытворяй что душе угодно, — разрешила Вель. — В конце концов, ведуньям вроде Матушки Кротихи какие только видения не являются, но на настоящие пророчества они не тянут. Ну, знаешь, на такие, что уже тысячу лет переходят из уст в уста и всем известны назубок: мол, народится однажды поцелованный огнем герой с конопатой задницей — он и такой подвиг совершит, и сякой, и эдакий. Это совсем другое дело. А все эти ведьмины мороки — лишь бессвязные всполохи, их сходу и не поймешь: просто деревья бормочут на своем мудреном наречии о том, что где-то когда-то произойдет.       — Мне дерево показало, как я рублю мечом упырей. Значит, сейчас-то я точно должен уцелеть и…       — А ты уверен, что видел себя самого, сир Ворона? Вдруг эти твои упыри — и не упыри даже, а нечто совсем иное? Вроде головоломки, где все не то, чем кажется на первый взгляд. Улавливаешь?       — Получается, деревья могли говорить вовсе не про меня? — терялся в догадках Джейме.       — Кто его знает. Но раз уж столько народу ворочало мозгами над одной и той же задачкой и додумалось до одного и того же, значит, это неспроста, — отмахнулась Вель. — Да ну тебя. Прицепился клещом, поспать не даешь. Ты лучше не зевай и смотри в оба. Дни летели с головокружительной быстротой. Лодыжка, правда, еще напоминала о себе то нытьем, то колотьем, однако дорога выдалась на диво легкой и даже приятной. Сестры и впрямь оказались бывалыми путешественницами — а может, не обошлось и без толики неведомой Джейме ворожбы. Все у них выходило как по-писаному: словно по волшебству, сами собой выскакивали проторенные тропинки, удобные укрытия, полянки, усыпанные совсем уж невообразимым множеством ягод. Пожалуй, Вель с Даллой могли бы дать фору даже Мансу по части сноровки и знания местности за Стеной. Джейме старался подмечать каждое их действие и засыпал вопросами, но ему так и не удалось подловить их на какой-нибудь хитрой уловке. Обычно они просто отвечали ему, что разведали здешние земли куда лучше, чем он, а все потому, что не привыкли хлопать ушами и считать ворон. Так они провели вместе две недели, пока не пришла пора расставаться возле скованной льдом реки Олений Рог.       — Мы бывали у Ульфа прежде — он тогда еще не звал себя королем, — рассказала Вель. — Деревня у него небольшая, человек двести или около того, да и не станет он всю зиму держать под рукой огромную ватагу.       — Мы еще встретимся, — уверенно добавила Далла и заключила Джейме в объятия, а Вель с улыбкой склонила голову. В следующий миг обе сестры уже скрылись среди деревьев, словно два лесных духа. Джейме покосился на Серебряную Волчицу — та смотрела им вслед с выражением того же замешательства, что испытывал и сам Джейме.       — Странные они, — заметила наконец копьеносица. — Дома лучше. Джейме вспомнил о Сумеречной Башне, подумал о Мансе и Куорене. Он давно уже перестал вести счет дням, минувшим с той поры, как ему полагалось вернуться на Стену.       — Дома лучше, — согласился он, тяжело вздохнув. Он обратил серьезный взгляд на Серебряную Волчицу и крепко сжал ее плечо, чтобы придать вес своим словам. — Я не стану злиться, если ты захочешь уйти. Далла говорит, что…       — …это опасно. Я знаю. Она мне сказала, — отмахнулась Серебряная Волчица. — Если это правда, нельзя тебе идти одному, без помощи.       — Я и так кругом в долгу перед тобой. Это уж чересчур.       — В клане все помогают друг другу, — напомнила она, коснувшись ожерелья из когтей лютоволка у него на шее. — Нет никакого долга.

***

      — Чтоб меня Иные драли. Глянь-ка на того молодца. Руки так и чешутся свернуть шею муженьку, чтоб не путался под ногами. Али, поглощенная шитьем фуфайки из оленьей шкуры, подняла глаза, услышав слова Герты — младшей сестры Ульфа. Та даже бросила свое занятие — она натирала кусок свежей лосятины сушеными травами и солью — и застыла столбом, уставившись куда-то в дальний конец зала. Вообще-то Герта жила со своим благоверным душа в душу, но Али до сих пор не научилась различать, когда одичалые говорили в шутку, а когда — всерьез. Трута, ее старшая сестра, тоже оторвала взгляд от шитья:       — Да ведь с ним какая-то баба.       — Ну и что? Я и с ней разберусь, — внезапно Герта осеклась. — А вон там часом не лютоволки? До сих пор Али слушала разговор вполуха, но тут и она забыла про рукоделие и вытянула шею, чтобы получше разглядеть пришельцев. Это оказалось нелегким делом: даже сейчас, в разгар дня, зал был набит битком, в очаге жарко пылал огонь, а в воздухе стояла плотная пелена чада — хоть топор вешай. Зимой Ульфовы подданные старались пореже выходить на улицу, а всю работу брали под крышу, пособляя себе в трудах песнями, болтовней и разливанным морем меду. Ей даже пришлось привстать на скамье, чтобы разглядеть хоть что-нибудь поверх большой и круглой, как луна, головы Герты.       — Это собаки, — определила Али, хотя никогда прежде не видела таких огромных псов. Их было трое, и каждый величиной с пони. Трута фыркнула:       — А ты-то что в этом понимаешь, поклонщица?       — Волки не такие мохнатые, — объяснила она. — Еще у них ноги длиннее, а морды уже. Да и хвост прижат к земле, а не закручен кренделем. Сама она никогда не видела живого волка, но однажды прочитала о нем в книге. Библиотека дома Мормонтов небогата, зато в ней имелся большой том про зверей Севера — Али его очень любила: автор, кто бы он ни был, снабдил страницы картинками, искусно и тщательно изобразив красками каждое животное.       — И правда, — согласилась Герта, поразмыслив. — Волки с виду более жилистые. А ведь западные дикари и впрямь разводят громадных псин, верно? Трута нахмурилась:       — Так-то оно так, но какого лешего им здесь делать посреди зимы? Что они, с дуба рухнули — лезть через горы в лютый мороз? Герта кашлянула и глянула на Али:       — Ну, девчонка-то полезла, не в обиду будь сказано. Да помню я, помню, что не по своей охоте. А вот Плакальщик — и впрямь отмороженный на всю голову, уж с этим никто не станет спорить. Если кому правда глаза колет, так я тут ни при чем.       — Правда или нет, а ты лучше помалкивай. Они с Ульфом теперь закадычные дружки, вот тебе и правда. Ему крепко не понравится, что мы перемываем кости у него за спиной.       — А чтоб его Иные взяли, этого Ульфа, и Плакальщика заодно. Пока они препирались, Али приподнялась еще выше и снова принялась разглядывать гостей. Ульф подвел их к своему помосту, и теперь ей было лучше видно обоих чужаков. Собак, правда, она больше не могла различить среди сутолоки, да еще за рядами скамей. Женщина оказалась совсем молодой, лишь немного старше Дейси, а мужчина был высоким и бородатым. Больше ей со своего места ничего не удалось заметить, кроме густой гривы вьющихся золотых волос. Но стоявшая ближе Герта, похоже, успела хорошенько его рассмотреть, судя по ее восхищенному оханью. Сестры принялись строить догадки, какая нелегкая принесла сюда западных дикарей и как им удалось перевалить через горы, потом затеяли спор, едят ли эти собачники человечину. У Али уже сил не было слушать их бессмысленную трескотню. Покончив наконец с фуфайкой, предназначавшейся для Ульфа, она отложила шитье и встала, чтобы размять ноги и налить себе горячего сидру. Обогнув скамью, она замерла как вкопанная: у стены лениво развалились три огромных пса. Людский поток словно обтекал их, стараясь обходить по большой дуге. Вблизи они казались еще громаднее и, хотя мирно дремали, не обращая внимания на шум и гам, выглядели очень грозно. Не успела она попятиться прочь, как ее окликнул чей-то голос:       — Подойди поближе, не бойся. Если я рядом, они не укусят. Али с трудом заставила себя поднять взгляд на человека, который с ней заговорил, — того самого пришлого дикаря. Он отнюдь не походил на людоеда, да и вообще мало напоминал обликом одичалого. Теперь, присмотревшись к нему как следует, она поняла, почему Герта пялилась на него во все глаза. Он был выше почти всех деревенских мужчин, и ей почудилось, что просторный зал вокруг него с каждым мгновением все стремительнее уменьшается в размерах: даже стоя на месте, он словно заполнял пространство целиком. С мощных плеч свисал густой серый мех, а за пояс был заткнут длинный кинжал с обтянутой черной кожей рукоятью. Он вдвое больше походил на короля одичалых, чем Ульф, — по крайней мере, казался вдвое сильнее и опаснее. А еще, как и его собаки, был красив дикой, хищной красотой.       — Я пойду, наверное, — заикнулась было Али. — Не стану вам мешать. Пришелец дернул подбородком и изящно повел плечами все с тем же беззаботным видом:       — Вот еще глупости. Иди сюда. При ходьбе он прихрамывал, но совсем чуть-чуть. Али беспомощно смотрела ему в спину, размышляя, что же ей теперь делать. Ей и впрямь не хотелось ему надоедать, но и ослушаться было боязно. Что так, что эдак она, наверное, лезет на рожон. Махнув рукой, она решила пойти следом, а там будь что будет.       — Люк, — позвал он. Самый большой пес поднял лобастую голову и подался вперед в ожидании новой команды. Чужак что-то сказал на древнем наречии, и собака, потянувшись всем своим длинным телом, поднялась и рысцой подбежала к ним. Теперь, когда она стояла на всех четырех лапах, ее морда оказалась вровень с лицом Али.       — Красавец, правда? — гордо спросил незнакомец. — Можешь погладить, если хочешь. Али послушно подобралась ближе, и пес повернул к ней голову, следя за каждым ее движением. Впрочем, глядел он без злобы, а с любопытством, и не пошевелился, когда Али несмело протянула руку и прикоснулась к его боку — ладонь утонула в густой шерсти целиком. Жаль, нельзя рассказать Лире и Дейси. Ох и обзавидовались бы они, решила она. А то еще и не поверили бы. Она и сама понятия не имела, что собаки могут быть хотя бы вполовину такими большими.       — Ты, должно быть, та самая девчонка из рода Мормонтов, — высказал догадку одичалый. — Трофей здешнего короля. Али опустила руку, но пес по-прежнему не двигался с места. Лишь когда его хозяин бросил что-то на древнем наречии, он потрусил обратно к сородичам и снова свернулся клубком подле них.       — Я Алисана Мормонт, — призналась она.       — А я тоже знавал Первого разведчика, — со странной улыбкой объявил бородач. — Да не трясись ты так. Я ему не враг, и в мыслях ничего против него не имею. Просто вспомнил к слову, вот и все, — однако разглядывал ее чужак до того пристально, что Али заподозрила: этот разговор он завел неспроста. А он не спускал с нее зеленых кошачьих глаз, в которых горело такое неистовое торжество, что она даже беспокойно поежилась. — Ну а Плакальщик случайно не крутится в этих краях?       — Вы и ваша… жена с ним друзья? — спросила Али. Он улыбнулся — точно ножом резанул:        — Скажем так, старые знакомые.       — Ульф отправил его на охоту. Он мне не докладывался, когда вернется, — она снова оглядела его, нахмурив лоб: — Что вы здесь делаете?       — Я бард, — объяснил он с ноткой веселья в голосе. — Я знаю кучу баек и все песни, какие только поют за Стеной. Вот и пришел потешить слух короля.       — Не очень-то вы похожи на барда, — заметила Али, не сообразив прикусить язык. Он только рассмеялся:       — А каков, по-твоему, должен быть бард? Не успела Али ответить, как к ним торопливо подошла женщина — его спутница. Она что-то сказала на древнем наречии, и ее голос звучал предостерегающе. Он пустился было в оправдания, но она ткнула его в плечо и, клещами вцепившись в запястье, изо всех сил дернула за собой. Незнакомец бросил на Али беспомощный взгляд — ничего, мол, не попишешь:       — Говорит, нечего мне точить с тобой лясы. Ревнует, не иначе. Придешь вечером на ужин? Я нынче сыграю особенные песни — бьюсь об заклад, они тебе понравятся.       — Да ведь если я не приду ужинать, лягу спать впроголодь, — ответила Али в полном недоумении.       — Замечательно! — воскликнул бард, словно она оказала ему великую милость, и наконец позволил женщине утащить себя прочь. Чаще всего Али старалась держаться как можно дальше от помоста, но нынешним вечером уселась поближе: ей было любопытно, что же там затеял странный бродяга, и она не хотела ничего пропустить. Поедая лосятину и квашеную свеклу, она прислушивалась к его трепотне с Ульфом. Впрочем, о себе незнакомец ничего не рассказывал — хохотал во все горло, пил за троих, расспрашивал Ульфа о всякой всячине: в какие набеги тот ходил, что подумывает делать теперь, когда стал королем. У обычно неразговорчивого разбойника даже развязался язык, и из него, как из распоротого мешка, так и посыпались истории об убитых разведчиках, об украденном добре, о приневоленных женщинах. Наконец Ульф сам спросил у своего гостя, когда же тот повеселит их какой-нибудь песней. Одичалый нарочито непринужденно приложился к кубку с медом, затолкал в рот добрый кусок лосятины, неторопливо прожевал и проглотил. И только потом дал себе труд ответить:       — Почтеннейший хозяин, гостеприимство, которое ты оказал бедным путникам, поистине угодно богам… Видишь ли, я в своем роде престранный бард. Сроду не бренчал по струнам, а виршей и преданий не знаю ни одного. И все-таки я умелец хоть куда. В моих руках сталь звенит не хуже лютни. Заслышав мою игру, певцы зеленеют от зависти, а закаленные храбрецы рыдают, как малые дети, — ведь она звучит для них погребальным плачем. Ну а что до историй… Его улыбка вспыхнула ослепительной белизной:       — Про меня их сложили столько, что мне и самому не упомнить, не то что рассказывать другим.       — Ты что же, бросаешь мне вызов? — осведомился король; речь гостя его скорее позабавила, чем разгневала. — Ты, я вижу, от чванства раздулся так, что повредился умом. Обладай ты хоть крохой той славы, которой бахвалишься, я бы давно о тебе услыхал.       — А ты подумай хорошенько, — предложил тот. — Я одолел Альфина Убийцу Ворон, когда мне было восемнадцать, а через год — Гремучую Рубашку почти со всей его шайкой. Теперь припоминаешь? Веселье Ульфа словно ветром сдуло. Он попытался что-то сказать, но лишь беззвучно разевал рот, как рыба.       — Когда Плакальщик напал на меня со спины, как трус, я прикончил восьмерых его прихвостней. А ему самому мы с поплечниками всыпали таких горячих, что на три года отбили охоту разбойничать. Я завел дружбу с Тормундом Великаньей Смертью и нашел себе союзников среди Вольного народа — от Стылого Берега на западе до притоков Молочной на востоке. Он ощерился в ухмылке, свирепой, как львиный оскал:       — А еще прежде, когда мне было всего семнадцать, я перерезал глотку чудовищу в короне и положил конец его проклятому роду, который правил триста лет. Ульф побагровел от бешенства, а на лбу у него вздулась вена. Наконец он взорвался рычанием:       — Ты пролез сюда под чужим именем!       — Если уж на то пошло, я сказал чистую правду: мое имя Джейме — его я тебе и назвал. Его дала мне моя мать, когда я появился на свет. Цареубийцей меня нарекла не она.       — Лжец!       — Ага. Сигеррик, — он засмеялся. — Совсем как Баэль-Бард. Я тоже пришел сюда за цветком, вот только я не такой пройдоха, как он. Я предлагаю честный бой. Ульф от ярости застыл столбом, утратив дар речи. Все остальные тоже словно воды в рот набрали. В зале стало так тихо, что было бы слышно пролетевшую муху — впервые на памяти Али. А человек, возомнивший себя Цареубийцей, как ни в чем не бывало говорил дальше:       — Я готов сразиться с тобой за нее — один на один, на глазах у всех твоих людей. Брони у меня нет, да я и не собираюсь ее выпрашивать. Дай мне лишь оружие, какое выберешь сам, и щит, если пожелаешь. Если победа будет за мной, я и моя леди заберем Али Мормонт и уйдем, и никто не встанет у нас на пути. Умный ход. Если король откажется от поединка сейчас, когда к нему прикованы взгляды всей деревни, к утру у него не останется ни одного подданного — даже Али это понимала. И все-таки он колебался:       — Ты же гоняешься за Плакальщиком. Зачем хочешь драться со мной?       — Он отдал девочку тебе. Теперь она твоя. С Плакальщиком у нас свои счеты, и тебя они не касаются. Но я не виню тебя за то, что ты вешаешь всех собак на него. В самом деле, зачем лезть в битву, в которой тебе нипочем не победить? Я уважаю людей с головой на плечах — пусть даже яйца у них отвалились. В глазах Ульфа пылала бешеная ненависть:       — Мы сразимся завтра, — рявкнул он, — блядин ты сын. Схватив кружку с элем, он метнул ее через весь стол. Правда, каким-то чудом ему удалось сохранить остатки самообладания, и посудина с грохотом врезалась в стену, а не в голову… Цареубийцы? Неужели это и вправду он? Как бы ни поносил его Плакальщик, сколько бы ни поминал его Ульф, Али никогда и вообразить не могла, что ей на выручку придет именно он. В мечтах она рисовала себе, как ее спасет матушка или Дейси, может быть, даже дядя — да хоть любой из сотни черных братьев, которых она знать не знала. Но ей в голову не приходило, что человек, из-за которого заварилась вся эта каша, сам явится сюда, чтобы ее расхлебать. Она всегда представляла его себе кисляем и рохлей — дутым рыцарем, турнирным хлыщом, но никак не настоящим разведчиком. Может быть, ее накрыло бредовым горячечным сном? То, что Цареубийца нагрянул сюда с какой-то копьеносицей и ее собаками, сумел отыскать Али и теперь намерен спасти ее, как рыцарь из песни, — все это до сих пор не укладывалось у нее в голове. Но у него и впрямь золотые волосы и зеленые глаза, как у многих из его рода, и теперь, вспоминая его слова, она задним числом поняла, что и речь он вел подобно лорду. Али воспользовалась всеобщей сумятицей, чтобы тихонько улизнуть из зала наружу. В голове по-прежнему царил страшный сумбур, и от холодного ночного ветерка, остудившего разгоряченный лоб, ей стало немного легче. Она вернулась в хижину, которую делила с семьей Ульфа, села на груду мехов в отведенном ей углу и обхватила колени руками, уткнувшись в них лицом. И не надейся, сказала она себе. Здесь точно какой-то подвох. А если даже подвоха нет, ему все равно не победить. Наверняка что-нибудь пойдет кувырком. Раздались шаги, и кто-то отодвинул полог из шкур, закрывавший вход. Ни Герта, ни Трута еще не могли вернуться так рано. Незнакомец… Джейме вошел внутрь, а за ним по пятам следовал тот самый большущий пес — черный со светлыми пятнами. Цареубийца отдал собаке приказ на древнем наречии и, обведя хижину внимательным взглядом, наконец обнаружил в углу Али. Он подошел поближе, стараясь ступать осторожно, но все равно заметно припадая на ногу.       — Как ты тут, в порядке? — спросил он. Конечно, в порядке, — ложь так и просилась ей на язык и, наверное, уже должна была легко отскакивать от зубов: в конце концов, долгие месяцы она только и делала, что притворялась. Но от этого вопроса что-то глубоко внутри нее словно сломалось — впервые с того дня, как ее похитили, кто-то проявил о ней заботу. И она тут же разревелась, словно бестолковый ребенок:       — Прости, — всхлипывала она. — Я ни разу не плакала, правда, не плакала с тех пор, как… Больше она ничего выговорить не могла. Горести последних месяцев вдруг обрушились на нее все разом: и мытарства долгого пути, и убитый ею человек, и страшное одиночество на краю земли, за полмира от дома. Будь он даже южанин или хоть сто раз клятвопреступник — да какая разница? Он разведчик, один из братьев дяди Джиора, и он пришел спасти ее. Кинувшись ему на грудь, Али крепко обняла его и уткнулась лицом в густой мех плаща. Она боялась, что он ее оттолкнет или зло посмеется, но ощутила лишь тепло его рук, мягко заключивших ее в объятия. От этой нежности она зарыдала еще пуще.       — Прости, — повторила она, вцепившись в него изо всех сил. — Я вовсе не слабачка. Честное слово.       — Никакая не слабачка, — согласился он осипшим голосом. — Я и вообразить не смел, что ты еще жива. Ты сильная и умная девчонка, — он отстранил ее от себя. — Погляди-ка на меня, Алисана Мормонт. Я знаю, какая молва обо мне гуляет, но мне нужно, чтобы ты мне доверяла — и еще той женщине, что пришла вместе со мной. Ну как, попробуешь? В тот миг она, наверное, сделала бы все, чего бы он ни попросил:       — Да.       — Вот и молодец. Теперь постарайся еще чуть-чуть побыть храброй девчонкой. А потом мы с тобой отправимся домой.

***

Утро в день поединка занялось ясное и погожее. Солнце, низко повисшее в ярко-синем небе, бросало на снег длинные косые лучи, и в искрящемся мареве все происходящее казалось еще более нереальным. Несколько дюжих мужчин разгребли сугробы на отведенном под ристалище пятачке, и можно было не сомневаться, что поглазеть на потеху соберется вся деревня до последнего человека. Так как зачинщиком поединка был сир Джейме, ему предстояло биться насмерть. А вот Ульф мог сдаться и уйти с поля боя живым, если Джейме предложит ему бросить оружие. Впрочем, даже если Ульф воспользуется такой возможностью, его королевское правление на этом и закончится. Для Плакальщика он утратит всякую ценность, и тот без малейших колебаний расправится с ним, как только вернется в деревню. Али старалась поменьше изводить себя мыслями о том, что случится, если Джейме потерпит поражение; однако каждый раз при виде того, как он хромает, ее потряхивало от волнения. Наверное, будь это единственная загвоздка, беспокоиться было бы не о чем, однако их оказалось куда больше — одна другой паршивее. Доспехов у него и впрямь не имелось, а одичалые сунули ему лишь бронзовый корд, зазубренный и покрывшийся патиной, — бросовый лом по сравнению со стальным двуручным мечом, которым вооружился сам Ульф. Щит ему тоже не разрешили взять. В общем, король пожаловал сопернику лишь ту скудную малость, что не навлекла бы на него бесчестья в глазах зрителей. Теперь Али стояла в дальнем конце ристалища, а по обеим сторонам от нее высились два Ульфовых воина. В иное время и в ином месте она, пожалуй, посмеялась бы над эдакой невидалью: ее, Али Мормонт, угораздило стать предметом спора между королем одичалых и бывшим наследником дома Ланнистеров, готовыми биться за нее не на жизнь, на смерть! Ох и насмеется же Дейси, если Али вернется домой, ох и задразнит ее кисейной барышней, сопливой южанкой! А вот Лира, наоборот, извертится от зависти: она-то обожает истории про рыцарей. Уж кем-кем, а рыцарем Джейме Ланнистер был в полной мере, нечего и говорить. Пока люди Ульфа копошились вокруг своего короля, помогая ему облачиться в броню и препоясаться на сечу, Джейме повернулся к этому фиглярству спиной и знай себе травил шуточки со своей одичалой, ухмыляясь во весь рот. Копьеносица от души пихнула его в бок, а потом рассмеялась громко и весело: он ухватил ее руку, поднес к губам и чмокнул прямо поверх варежки. Она произнесла что-то еще, и тогда он притянул ее к себе и безо всякого стеснения впился в губы пылким поцелуем. Женщина снова залилась таким хохотом, что ему не сразу удалось от нее оторваться. Все еще посмеиваясь и не в силах согнать с лица ухмылку, он наконец направился на середину ристалища — уши у него, впрочем, приобрели отчетливо пунцовый оттенок. Поймав взгляд Али, он и ей тоже послал воздушный поцелуй. Она покачала головой, однако его улыбка не потускнела ни на мгновение. Ульф терпеливо ждал, когда Джейме наконец угомонится, но не сводил с него глаз. Противники заняли места друг против друга, и король придал своему лицу совершенно непроницаемое выражение.       — Еще не поздно отступиться, — напомнил Джейме.       — И упустить случай украсить свои хоромы твоей головой? Ну уж нет.       — Начинаю понимать, почему вы с Плакальщиком так славно спелись. Ну валяй, попробуй. Ульф атаковал в то же мгновение. Джейме скользнул в сторону и хлопнул его по спине. Ульф рывком развернулся и обрушил на соперника меч. Джейме отразил удар кордом, однако после поцелуя с остро заточенной сталью на более мягкой бронзе осталась хорошо заметная щербина. Нахмурившись, Джейме сам попытался сделать выпад, но Ульф успел подставить меч, чем нанес оружию противника очередной урон. Джейме отступил, однако Ульф не спешил развивать успех и лишь ухмыльнулся:       — Ты и впрямь стоишь дюжины воинов, сир Рыцарь. Все так говорят, а теперь я сам вижу, что молва не лжет. К Иным этот бой. Бросай Дозор и ступай ко мне на службу. Можешь оставить при себе свою женщину, а если хочешь девчонку, так я тебе ее дарю. Но Джейме не проронил ни слова и лишь обратил на него долгий взгляд.       — Я с тобой распрю вести не желаю, — настаивал Ульф.       — Жаль, не могу ответить тем же. Ну, что скажешь напоследок?       — Берись за меч и сдохни.       — Что ж, я ждал чего-нибудь поумнее, — заявил Джейме со смехом. Ульф сделал выпад, метя врагу в голову, но Джейме отскочил в сторону и даже умудрился перенести вес на здоровую ногу при приземлении. С проворством сумеречного кота он хватил Ульфа сзади по бедру, затем стремительным пируэтом ускользнул от ответного удара и полоснул одичалого по руке от локтя до запястья. Король выругался и накинулся на противника с удвоенным рвением. Один из неуклюжих выпадов, впрочем, едва не достиг цели, задев плечо Джейме. Но следующая попытка закончилась тем, что Джейме намертво блокировал маневр одичалого, а затем выбросил вперед левую руку и схватил меч Ульфа возле рукояти. Резко дернул свой корд на себя, и совершенно сбитый с толку Ульф, запутавшись в собственных ногах, оступился и едва не выронил оружие. Несколькими легкими и текучими движениями, словно сплетая чары, Джейме вырвал клинок из ослабевшей хватки Ульфа, отшвырнул корд и, перебросив тяжелый стальной меч в правую руку, направил его в лицо королю:       — Сдаешься? Ульф в ответ лишь плюнул в него. И тогда Джейме одним махом снес ему голову с плеч. Вытерев лезвие меча о плащ Ульфа, Джейме расстегнул кожаный ремень короля и опоясался сам, а потом вложил трофейное оружие в ножны с такой непринужденностью, будто всего лишь закончил разминку на тренировочной площадке. Его одичалая шагнула вперед и протянула ему копье. Джейме поглубже вогнал острие в отрубленную голову, из которой хлестала кровь, и воткнул украшенную таким образом рогатину в сугроб. Женщина кинулась к Али и схватила ее за руку. Нужно доверять ей, напомнила себе Али и безропотно пошла следом, пробираясь сквозь охваченную волнением деревенскую гурьбу. Обе собаки бежали впереди, рассекая толпу, словно горячий нож — масло: едва завидев хвостатых чудищ, люди шарахались прочь и снова смыкались за спиной, но Али, то и дело оборачиваясь, все еще различала Джейме. Ей даже удалось расслышать его слова:       — Покажите это Плакальщику, когда он вернется, — объявил он, — и передайте ему наилучшие пожелания от Цареубийцы. Джейме в сопровождении третьей собаки нагнал их уже за воротами деревни, а за спинами путников все еще гудел рев беснующийся толпы. Но, похоже, никто не собирался нарушать выдвинутые Джейме условия и пускаться за ними в погоню, так что они смогли уйти без помех. Довольно долго шли в полном молчании, стремясь поскорее затеряться в лесу и оставить позади место, где Али столько времени томилась в заключении, — словно все это был просто страшный сон. Вот только это был не сон. А им еще шагать и шагать, и конца-краю пути не видно. У него есть припасы? Он знает, где найти укрытие? Он же не даст им околеть насмерть, верно?       — Зря ты это сказал, ну, перед тем как уйти, — брякнула Али и немедленно об этом пожалела: лучше бы догадалась поблагодарить своего спасителя. Однако слово не воробей, вылетит — не поймаешь, поэтому она продолжала: — Теперь Плакальщик уж точно за нами погонится.       — Я на это и рассчитываю, — объяснил Джейме. — Он убил многих моих братьев. Одного из них — прямо у меня на глазах, а сам стоял и сопли распускал. Он и без того меня ненавидит, а теперь я снова утер ему нос. Если я оставлю его в живых, кого он умыкнет в следующий раз? Еще одну из твоих сестер? Или кого-то из Амберов? Я слышал, у Старков тоже есть дочка — совсем кроха. А вдруг он решит, что на краже детей ему не разжиться, отрежет малышке голову и просто бросит посреди двора в Винтерфелле, чтобы леди Кейтилин наткнулась на нее поутру? Али не нашлась что возразить. Но ее все равно охватило негодование. Раз уж он сумел ее вызволить, пусть сначала отвезет домой, на Медвежий остров, а потом переживает на здоровье о своих обязанностях, разыскивает Плакальщика или спасает от него кого угодно. Али наконец-то обрела свободу, и вкус ее был сладок. С каждым шагом прочь из деревни она ощущала, как на душе становится все легче, словно с плеч падают один за другим невидимые камни. Она ведь не виновата, что всего лишь не хочет снова угодить в плен из-за его сумасбродного плана. Ну, Плакальщику он не по зубам, убеждала себя Али. И вообще никому из одичалых. Меч у него был никудышный, а щита не было вовсе, и все же он разгромил Ульфа в два счета. Ей стало даже чуточку жаль одичалого: он ведь возомнил, что годится в короли, а погиб как цыпленок, пущенный на суп. А Плакальщик — набитый дурак, и коса у него дурацкая. Джейме с ним одной левой справится.       — Я не позволю ему снова тебя обидеть, — сказал ей Джейме. — Клянусь. Конечно, и впрямь ручаться за это он не мог. Али, правда, кивнула, но не очень-то поверила. Слишком уж он походил на настоящего героя, а Али никогда не принимала сказки и песни за чистую монету.

***

Шли до тех пор, пока еще можно было хоть что-то различить в темноте. Али даже невольно припомнила давнишние скитания в обществе Плакальщика: сейчас ей точно так же приходилось гнать себя вперед неимоверным усилием воли, потому что задубевшие от холода ноги словно отнимались. Но сир Джейме не поторапливал ее пинками и тычками — наоборот, время от времени даже спрашивал, не нужно ли замедлить шаг. Но она каждый раз отказывалась. Устала она или нет — неважно: ей просто хотелось побыстрее убраться из этого жуткого места. На ночлег Джейме привел их к толстому кряжистому дереву, в дупле которого загодя припрятал шкуры для постелей и баулы с припасами. Женщина по имени Серебряная Волчица развела костер, а Джейме насыпал в помятый котелок снегу и поставил на огонь. Потом женщина уговорами заставила его снять плащ и осмотрела правое плечо: из пореза, оставленного мечом Ульфа, все еще сочилась кровь. Он попытался отмахнуться от ее заботы, но она отвесила ему подзатыльник. Как только вода нагрелась и все напились и наполнили фляги, она отрезала от края рубашки лоскут и прокипятила, а затем туго перевязала рану Джейме.       — Кто она такая? — спросила Али у Джейме немного позже, когда Серебряная Волчица принялась свежевать зайца, попавшегося ей на копье по дороге. Следом она ухватилась за новую мысль: — И откуда ты знаешь ее язык? Услышав ее вопрос, Джейме так и просиял. Пока заяц запекался на костре, он в красках поведал Али о том, как женщина похитила их с братьями и силком привезла в свою деревню, и каким образом они в конце концов освободились из плена, и где им потом довелось странствовать вместе и какие приключения пережить.       — В общем, даже повезло, что нас сцапали, иначе мы бы тебя не нашли, — сказал он в заключение и, подумав, добавил: — Хотя, раз уж тебе пришлось стать приманкой, наверняка Плакальщик повсюду растрезвонил бы про свой фарт, а к весне новость добралась бы и до Стены.       — Хорошо, что вы вовремя меня разыскали. Я уж собралась сбежать по весне. А может, и раньше, если бы пришла моя первая лунная кровь. Я боялась, что, если Ульф об этом узнает, он сделает со мной… ну, то, что одичалые делают с украденными женщинами. Джейме раскрыл рот, словно собирался о чем-то спросить, но так и не решился произнести ни слова.       — Он меня не тронул, — объяснила Али, угадав его мысли. — Один человек, правда, полез ко мне, еще до того, как мы добрались до деревни. Я пырнула его ножом, а Плакальщик за это меня поколотил. Даже выбил два зуба, — тут она сообразила, что жалуется на свои злоключения самому красивому мужчине, которого когда-либо видела в жизни. Ну что он вообще знает о каких-то там телесных недостатках? И она поспешила добавить: — Ну и ладно. Они все равно выросли криво. Кажется, он даже не сразу нашелся, что на это ответить. Наконец кое-как подыскал слова:       — Да вас голыми руками не возьмешь, миледи, — и улыбнулся удивительно теплой улыбкой, а не обычной нахальной ухмылкой, полной самодовольства и насмешки. Сейчас он даже как будто наводил меньше страху этой своей всклокоченной бородищей и чумазым лицом. — Это, наверное, обычное дело для леди из рода Мормонтов? Твоя младшая сестренка точь-в-точь такая же.       — Лира? — оживилась Али, подскочив на месте. — Ты ее видел? — вряд ли он имел в виду Джори. Та дичилась чужаков и, вернее всего, наотрез отказалась бы перемолвиться с гостем хоть словечком.       — Мы побывали на Медвежьем острове по пути на Стылый Берег. Твоя мать и старшая сестра уже во весь опор неслись перетряхивать Северные горы, так что я имел дело главным образом с Лирой. Вот уж у кого яйца стальные, покрепче, чем у вашего дядюшки. Али снова чуть не расплакалась, но кое-как взяла себя в руки.       — Она всегда была жуткой врединой, — нежно сказала она. — А как там Джори?       — Вроде жива, здорова, щеки наела… Даже не знаю, не приглядывался. Мне, видишь ли, было не до того: другая твоя сестрица зажала меня в тиски и почем зря вымогала страшную клятву — не успокоилась, пока я не дал слово вернуть тебя домой или умереть самому.       — Ты уж не умирай, — забеспокоилась Али. — Как-то это не очень… Джейме пожал плечами:       — Это мой долг, а смерти я не боюсь. Эти слова он произнес так просто, что Али даже немного опешила. Если тебе настолько важны клятвы, почему же ты убил Эйриса? Он даже похвалялся цареубийством Ульфу, словно совершил славное дело. Все это никак не укладывалось у нее в голове, но она боялась оскорбить его неуместными расспросами. Затем с Джейме заговорила о чем-то Серебряная Волчица, тот обернулся, чтобы ответить, и момент был упущен. На следующее утро пустились в путь еще затемно и довольно быстро набрали неплохую прыть. Ближе к полудню наползли тучи, и Джейме то и дело поднимал к небу безрадостный взгляд. При этом он каждый раз обращался с какими-то словами к Серебряной Волчице, и та отвечала ему с не менее мрачным выражением лица.       — Вот-вот налетит метель, — объяснил он Али, когда она принялась допытываться о причинах его уныния. — Похоже, не видать мне Плакальщика как своих ушей. Ни один одичалый в здравом уме даже носу из норы не высунет в пургу, а когда она уляжется, ищи-свищи потом наши следы.       — А мы-то сами найдем где укрыться?       — По пути на восток мы наткнулись на большую пещеру — места хватит всем. По всем раскладам должны добраться туда как раз вовремя. Он говорил нарочито уверенно, но все-таки заставил их прибавить шаг, хотя сам хромал все сильнее, а мороз уже пробирал порядочно. Серебряная Волчица что-то отрывисто крикнула, и собаки, успевшие разбежаться кто куда, тут же очутились поблизости и рысцой потрусили в ногу с ней. В лесу повисла цепенящая тишина, однако у Али словно кожу покалывало множеством иголочек в предчувствии надвигающейся бури. Через некоторое время ветер и впрямь усилился, а следом поднялась вьюга. Сперва снег падал легкими хлопьями, но вскоре повалил во всю силу, и в считанные мгновения Али уже ни зги не видела в непроглядной белой мгле на расстоянии десяти футов.       — Ну же, последний рывок остался, — подбадривал Джейме. Когда ветер разбушевался не на шутку, Али натянула шарф до самых глаз и принялась считать шаги, сосредоточив на этом занятии все мысли. Путники старались держаться еле заметной звериной стежки, змеившейся среди вековых деревьев, однако с каждым мгновением все сложнее становилось различить, где еще вьется тропинка, а где уже стеной смыкается лес. Дорогу сплошь и рядом преграждали коряги, валежник и коварные валуны, незаметные под снегом, и Джейме то и дело хватался за руку Серебряной Волчицы, когда больная лодыжка донимала его особенно нестерпимо. Наконец Джейме крикнул, стряхнув с бороды намерзшие вокруг рта сосульки:       — Прямо за тем поворотом! К тому времени ветер уже разгулялся так, что едва не сдирал кожу с костей. Еще шаг, приказала она себе. Еще один шажочек. И тут внезапно собаки дружно залились таким громким и яростным лаем, что Али застыла на месте. Выругавшись на чем свет стоит, Джейме схватил ее за плечо, подтащил к себе и сунул в руку кинжал. Прежде чем Али успела понять, что происходит, он обнажил трофейный меч. Серебряная Волчица рявкнула команду, собаки затихли, и на какое-то мгновение был слышен лишь пронзительный свист ветра. Затем раздались цокот копыт и конское фырканье. Буран словно искажал и скрадывал звуки: то они доносились с одной стороны, то уже в следующий миг — с другой. Из-за деревьев, словно зловещие тени, показались несколько всадников верхом на приземистых крепких лошадках. Поначалу Али и впрямь приняла их за призраков, но, сообразив, что угроза исходит не от нежити, а от людей, подобралась поближе к Джейме. Ей не требовалось вглядываться в лица незнакомцев, чтобы догадаться: один из них — Плакальщик. Должно быть, он лишь немного разминулся с путниками, когда они уходили из деревни, а теперь вот выследил и нагнал их. У нас три собаки, напомнила она себе. Целых три собаки, а еще копьеносица и Джейме. Разбойники сохраняли жуткое молчание: на сей раз никто не собирался тратить время на зубоскальство и насмешки. Серебряная Волчица снова выкрикнула своим псам какие-то приказы, и они, словно сорвавшись с цепи, накинулись на заметавшихся в тревоге пони. Одни тут же шарахнулись прочь, другие, преодолев страх, двинулись вперед. Ветер завыл с новой силой, и ему вторил вопль одного из нападавших, в которого Джейме вонзил меч. Джейме стащил налетчика с седла и прикончил, а пони пустился наутек прямиком в снежный шквал и исчез — впрочем, ясно было, что он обречен на погибель. Али прижалась спиной к дереву, сжимая кинжал мертвой хваткой. Что же ей теперь делать? Чем она может помочь? Неподалеку заорал еще один человек, перекрывая рычание собаки, но потом крик перешел в хрип и резко оборвался. Прямо у нее на глазах Джейме отрубил одной из лошадок ногу и прикончил несчастное животное, чтобы не мучилось, — предварительно уложив замертво ее седока. Однако затем, схватившись с другим разбойником, в пылу сражения почти скрылся за деревьями — Али видела только его спину. Хотя трудно было сказать наверняка, чью именно: в неистовом снежном вихре что он сам, что его противник казались одинаково неразличимыми. Она поискала взглядом Серебряную Волчицу и обнаружила ее в гуще сражения — та дралась сразу с двоими врагами. У одного из них на руке повисла собака, вцепившись в руку, и Серебряная Волчица вогнала ему копье в глаз, но ее саму сбил с ног другой налетчик. Нужно ей помочь. Али уже почти заставила себя шагнуть вперед, как прямо перед ней из-за деревьев вырос Плакальщик, сжимая свою косу. Он тоже заметил ее. От одного взгляда его слезящихся глаз вся храбрость Али куда-то улетучилась, и она снова превратилась в испуганную девчонку. Забыв о гордости, она отчаянно завизжала. В то же мгновение рядом с ней оказался Джейме, забрызганный кровью, — хоть бы только не его собственной, взмолилась она. Но он уже с трудом волочил больную ногу и едва мог поднять меч. Она вспомнила о ране, нанесенной ему Ульфом, и ее пронзил ужас.       — Прощайся со своей блядской головой! — взревел Плакальщик, завидев Джейме. И бросился на него. Для устойчивости Джейме пошире расставил ноги и отбил выпад, а следом провел практически безупречную контратаку — вот только на Плакальщике была надета кольчуга, без сомнения, снятая с убитого разведчика; острие меча впустую скользнуло по ней, но так и не проткнуло. Коса у Плакальщика была такой тяжелой и громоздкой, что Джейме успел обрушить на разбойника еще один удар, пока тот еще только пытался замахнуться, однако меч Ульфа, должно быть, был скверно заточен и лишь шлепнул его по боку. Отступив назад, Джейме набрал в грудь воздуха и что-то крикнул, но его слова заглушил ветер. Из-за деревьев возник еще один человек, и Али завопила:       — Слева! То ли расслышав ее, то ли заметив движение губ, Джейме повернулся к новому противнику и отразил удар, а затем и с ним самим расправился, вспоров глотку. Воспользовавшись тем, что Джейме отвлекся, Плакальщик врезался в него со спины и толкнул плечом, намереваясь повалить наземь. Джейме и впрямь споткнулся — вся тяжесть его тела пришлась на больную лодыжку, ноги подломились, и он рухнул на колени. Плакальщик пнул Джейме по правой руке, и из-за холода, ужасно сильного холода его хватка на рукояти меча ослабла, а пальцы разжались. Выбитый из ладони клинок оказался вне пределов досягаемости, отлетев далеко в сторону и утонув в сугробе. Али кинулась на Плакальщика, выставив вперед кинжал и сжимая его так крепко, как только могла. Он заметил ее наскок и без труда увернулся — лезвие лишь вскользь задело его руку. Разбойник схватил ее за локоть и швырнул наземь. Она свернулась клубком, приготовившись к удару, и тут Джейме Ланнистер бросился на нее, закрыв собственным телом. Что он… Она успела заметить сверкнувшее перед глазами лезвие косы, а в следующее мгновение оно пронзило плечо Джейме, разорвав меховой плащ, и тот издал вопль боли. С глухим стоном Джейме кое-как поднялся на колени и развернулся к Али спиной. Он раскинул руки, пытаясь ее защитить, а она не сводила глаз с его раны: оттуда толчками струилась кровь, дымившаяся паром в морозном воздухе. Он слегка наклонился набок и похлопал Али по запястью правой рукой. Она пихнула ему в ладонь кинжал, и он снова крикнул. На сей раз она расслышала каждое слово:       — Люк! Наву! Кесук! Собаки. На короткий миг эта мысль вселила в нее надежду, которая, впрочем, быстро угасла. То ли собаки погибли, то ли не услышали его крика из-за ветра, однако на зов они не явились. Плакальщик смерил Джейме взглядом и улыбнулся.       — Вот оно, счастье, — провозгласил он и занес косу. Джейме снова повалился на Али, и острие просвистело у них над головами. Он попытался вскочить на ноги и опередить следующее движение Плакальщика. Но из-за раны двигался с трудом, то и дело поскальзываясь на снегу. Когда он наконец поднялся, Плакальщик уже успел выпрямиться. И все же Джейме в последнем отчаянном рывке бросился на него, устремив вперед зажатый в руке кинжал. Коса Плакальщика снова описала круг, двигаясь невероятно, безнадежно быстро. Лишь в самый последний миг она слегка замедлила ход, словно наткнувшись на препятствие. Промазал, решила Али. А затем Джейме пошатнулся с громким судорожным вздохом. И закричал. И тогда Али все увидела. Она зажала рот ладонью, пытаясь унять подступившую к горлу тошноту. Нет, нет, нет. Джейме рухнул на снег, опрокинувшись на располосованную спину, и опять зашелся воплем, а Плакальщик заколыхался от смеха.       — Ну давай, поползай на коленках — может, я и оставлю девчонку в живых, приберегу себе для потехи, — издевался он.       — Ты. Ее. Не. Получишь, — Джейме кое-как отполз от Плакальщика и снова заслонил собой Али, опираясь на левую руку. Там, где осталась лежать его правая кисть, расплылась лужица крови, уже почти впитавшаяся в снег. Из его груди опять вырвался мучительный крик, на сей раз громче прежнего, словно невыносимое страдание странным образом придало ему сил: он снова звал собак.       — Совсем рехнулся? — с хохотом предположил Плакальщик. Али различила стремительно мелькнувшую за деревьями тень. Пони? Она, как могла, напрягала зрение, пытаясь различить хоть что-нибудь в снежной круговерти. Да нет же, нет. Это собака.       — Джейме, — осипшим голосом окликнула она. — Джейме, смотри. Он повернул голову и тоже заметил, как к ним стремглав несется…       — ЛЮК! — отчаянно завопил он. Когда зверь был уже совсем близко, Джейме выкрикнул слово на древнем наречии, и Люк обрушился на Плакальщика сзади. Огромные челюсти сомкнулись на шее разбойника, и тот заорал от боли, но сразу же перешел на пронзительный визг. А потом он мог разве что еле слышно скулить, да и этот звук вскоре прекратился — осталось только рычание собаки, которая раз за разом всаживала клыки в его лицо и горло, терзала и рвала на части плоть, пока от нее не осталось лишь месиво из крови и обглоданных костей. Плакальщик уже давно затих, а Джейме все не мог унять душераздирающий вой. Слезы струились по щекам Али и замерзали прямо на лице. Она стащила с себя плащ из овчины и, оставшись налегке, сразу затряслась от холода: ветер принялся остервенело кромсать ее невидимыми лезвиями, но ей было все равно. Она подняла правую руку Джейме, на которой больше не было кисти. Не обращая внимания на кровь, заливавшую ей ладони, капавшую на штаны, она попыталась обернуть плащ вокруг его запястья — окоченевшие пальцы никак не желали слушаться. Джейме перехватил ее ладонь левой рукой.       — Уходи, — выдохнул он. — Серебряная Волчица придет и… — он крепко зажмурился и оборвал себя, по-видимому, из последних сил удерживая крик в новом припадке боли. Али не подчинилась и вместо этого попыталась позвать на помощь. Однако буран грянул с новой силой, и полуослепшая Али уже не слышала ничего, кроме стонов ветра. Единственное, что ей оставалось, — неподвижно сидеть и баюкать в руках Джейме Ланнистера, захлебывавшегося слезами и истекавшего кровью.