Жизнь и честь / Life and honor

Джейме Ланнистер то впадал в забытье, то снова приходил в себя, совсем потеряв чувство времени. В очередной раз вынырнув из беспамятства, он с минуту смотрел, как Люк обгладывает ошметки, оставшиеся от лица Плакальщика, и ему мучительно хотелось спрятаться в маминых объятиях. Однако рядом с ним была лишь Али Мормонт, державшая его голову у себя на коленях. Потом он вспомнил, где находится и как здесь очутился, и позвал на древнем наречии:       — Люк, приведи Серебряную Волчицу. Приведи… Серебряную Волчицу, — его крик сорвался на рыдания и закончился всхлипом. — Серебряная Волчица…       — Все хорошо, — успокаивала его Али, решив, что от горячки у него помутилось в голове и начался бред. — С тобой все будет хорошо. Джейме закрыл глаза, не желая слушать ее вранье. Он очнулся в тот миг, когда его тело рывком вздернули с земли. Действительность тут же обрушилась на него всей чудовищной тяжестью, и он не смог сдержать вопль. Серебряная Волчица все-таки отыскала их и сумела поднять Джейме на ноги, закинув его руку себе на плечо. Она тоже пострадала: от левого виска до подбородка тянулась глубокая рваная рана, и обильная струйка крови клубилась паром в морозном воздухе.       — Мы все умрем, — попробовал сказать Джейме, но вместо этого лишь застонал. Али Мормонт поддержала его с другой стороны, обхватив за бок, и Серебряная Волчица велела Джейме:       — Нельзя стоять. Пойдем. Он попытался ступить вперед, но тут же обмяк безвольным кулем, так что пришлось почти всю дорогу тащить его волоком. Серебряная Волчица сыпала проклятиями и гримасничала от натуги, еще сильнее истекая кровью. Джейме глотал слезы и с трудом переставлял ноги, спотыкаясь на каждом шагу. Наконец мир перед глазами в очередной раз померк, а когда он пришел в себя, то обнаружил, что лежит как колода на полу пещеры. Раз его сумели дотянуть сюда, пока он пребывал в обмороке, значит, до убежища было рукой подать. При одной мысли об этом он снова расплакался. Если бы только они двигались чуточку быстрее… Если бы раньше поднялись в дорогу… Если бы Плакальщик хоть немного промешкал… Серебряная Волчица развела костер. Здесь они с Даллой и Вель заночевали по пути в деревню Ульфа и заранее припрятали кое-какие припасы с тем расчетом, что они пригодятся на обратной дороге. Знать бы тогда, что все полетит в тартарары!       — Убей меня, — попросил Джейме Серебряную Волчицу. Он не сразу сообразил, что обратился к ней на языке, которого она не понимает. Приблизившись, она ухватила его за левую руку и поволокла к огню. Выглядела она жутковато, словно какое-то страшилище: на мертвенно-бледном лице зияет багровая рана, а нос от стужи совсем посинел, будто у покойницы. Руки у нее тряслись, однако она все же сумела разрезать на нем плащ и распороть правый рукав рубашки до локтя.       — Что ты делаешь? — спросил Джейме опять на Общем языке.       — Прости, — расслышал он ее шепот. Она сунула его культю в огонь, и его снова поглотила кромешная тьма. После этого Джейме, должно быть, долго пролежал без сознания и очнулся позже обычного. Вспышка мучительной боли, нахлынувшей в то же мгновение, едва не ослепила его, и он громко взвыл, сотрясаясь от всхлипов. Лишь огромным усилием воли ему удалось стиснуть зубы до скрежета и унять рвущийся из груди стон. К нему подползла Серебряная Волчица — голова у нее было обмотана какими-то тряпками. Тут даже швы не помогут, понял он: слишком уж сильно рассечена щека. В рану наверняка попала зараза — того и гляди начнется воспаление. Но вслух он ничего не сказал. За это время она даже успела заштопать ему плечо, раскроенное сзади косой Плакальщика, а он и не почувствовал, пока валялся в беспамятстве. Зато теперь ощутил новый приступ боли — там, где швы из овечьих кишок впивались в истерзанную плоть спины, горевшей огнем.       — Пей, — распорядилась она, прижав к его губам выдолбленную из камня чашу с водой, и не отнимала посудину до тех пор, пока он не выпил все до последней капли.       — Али… — пробормотал Джейме. Он попытался было сесть, чтобы отыскать ее взглядом, но Серебряная Волчица удержала его, заставив улечься обратно.       — Спит. Ей ничего не грозит. И собакам тоже, — она обернулась через плечо, и он посмотрел в том же направлении: снаружи все еще бушевал буран. — Ты отдыхай. Сейчас больше ничего нельзя сделать.       — Бросьте меня и уходите. Когда мне настанет конец…       — Спи, — повторила она и даже ухом не повела, когда он послал ее к Иным. В следующий раз он проснулся от умопомрачительно вкусного запаха: оказалось, что Серебряная Волчица поймала кролика и сварила в котелке бульон на косточке. Обнаружив, что он не спит, она влила весь суп целиком ему в глотку. Он заметил, что сквозь ее повязку проступила кровь. Али уселась рядом и взяла его за левую руку. Его единственную руку.       — Ты знаешь песню «Дорнийская жена»? — спросил Джейме.       — Немножко.       — Спой мне. Девочка и впрямь больше смахивала на одичалую, чем на высокородную леди: коренастая, крепко сбитая, с простоватым личиком — сущий медвежонок. Зато голос у нее оказался чистый и приятный, пусть даже мелодию она выводила так печально, что еще сильнее нагоняла тоску. Но Джейме все равно закрыл глаза и слушал не перебивая. Закончив песню, она затянула новую, а потом еще одну, и он даже не заметил, как уснул. Когда буря наконец утихла, Серебряная Волчица настоятельно заявила, что дальше здесь оставаться нельзя и пора трогаться с места. Джейме спросил, куда она поведет их теперь, но ответа не дождался. Впрочем, ему было все равно. Он даже не удосужился запомнить направление, в котором лежал их путь, — какая, в сущности, разница? Он покорно ковылял куда-то, загребая ногами и повиснув мертвым грузом у нее на плече, но каждый шаг казался тягостной пыткой. Растянутая лодыжка все еще ныла, рану на спине мучительно дергало и жгло при каждом движении, а призрачную правую руку словно лизали языки пламени. Неотличимые друг от друга дни тянулись нескончаемо медленно. У Джейме началось заражение, и вскоре лихорадка вцепилась в него с новой силой — проблески сознания теперь случались все реже. Порой ему мерещились странные мороки, и он сам уже не мог различить, явь это или горячечный бред. То ему чудилась Рейнис, со смехом мелькавшая среди деревьев, то слышалось хихиканье Эйгона, который спрятался от Джейме за трухлявым бревном. Как-то раз, подняв глаза на Серебряную Волчицу, он увидел перед собой Элию, взиравшую на него с печальным упреком. Однажды, когда он в тупом оцепенении брел вперед, не разбирая дороги под слепящим снегом, — а может, ему только казалось, что он бредет, — силы окончательно оставили его. Он рухнул наземь на подкосившихся ногах, и в то же мгновение разлетелся на куски и весь окружающий мир. Ему пригрезилось, будто он сидит на ветви дряхлого исполинского чардрева, а рядом с ним примостилась странная ворона — у нее оказалось на один глаз больше, чем положено иметь птице, — и вместе они принялись глядеть шутовской балаганчик: изображавший рыцаря мальчишка устроил потасовку с разбойником. Когда скомороший рыцарь попытался напасть на своего противника, тот стукнул его по запястью косой, и отрубленная кисть свалилась на подмостки. Джейме почувствовал, что и сам падает, но тут же очутился в теле ряженого и не смог сдержать крик. Все вокруг померкло, солнце и звезды погасли, и больше не осталось ничего — лишь снег и кромешная мгла, ворона и истекающее кровью запястье Джейме. Не бойся, услышал он голос вороны. Во всем есть темная сторона. Но именно во тьме, в непроглядной глубине земли, берут начало корни самых могучих деревьев.       — Да плевать я хотел на это дерьмо, — пробормотал Джейме. Ворона уселась ему на грудь. А свои клятвы ты еще не забыл? Манс верил, что в словах присяги Дозора может быть заключена волшебная сила. Поддавшись нелепой надежде, что они и впрямь даруют ему чудесное исцеление одним своим звучанием, Джейме уставился на ворону и повторил строки, которые казались ему самыми важными:       — Я меч во тьме. Я — огонь, который разгоняет холод; свет, который приносит рассвет, — но ничего не произошло, и у него вырвался смех. — Ну и что дальше? А впрочем, какая разница. Все равно я сейчас проснусь. Ты умрешь, возразила ворона. Оно и к лучшему. Эта песнь сложена не про тебя, ты ведь даже не умеешь летать.       — Я не хочу умирать, — взмолился Джейме. — Спаси меня. Сам спасайся как знаешь. Джейме опрокинулся навзничь, судорожно сжимая левой рукой изувеченное предплечье. Он вдруг снова оказался самим собой, вернулся в собственное тело — измученное, израненное, истекающее кровью, — и заплакал.       — Все рыцари проливают кровь, — раздался над ухом знакомый голос. Рыцарь в белоснежном облачении опустился рядом на колени и легко поднял его, ухватив за руку. Он узнал лицо под шлемом: оно принадлежало ему самому — тому, прежнему пятнадцатилетнему Джейме, юному и прекрасному; он взглянул в свои собственные глаза — зеленые, живые, полные надежды. Его охватила мучительная зависть, но тут из губ Молодого Льва неудержимым потоком хлынула кровь. Опустив взгляд, Джейме увидел меч, пронзивший сердце юноши. Единственной оставшейся рукой Джейме вынул клинок, опаливший ему ладонь. Юноша завороженно смотрел на Джейме так, словно узрел перед собой героя из песни, хотя свет в его глазах уже начал меркнуть. Ему еще хватило сил закончить слова, сказанные когда-то сиром Эртуром:       — Кровь — это знак нашего посвящения. Джейме потянулся к нему. Их пальцы соприкоснулись, однако правой руки у Джейме не было, и вместо нее ладонь юноши сомкнулась на окровавленном обрубке. Безупречно чистая, как нетронутый снег, перчатка насквозь пропиталась алым и тут же начала съеживаться, расползаться клочьями, словно ее разъедала горячая кровь. Вскоре и у юноши не стало одной руки, а белый плащ рыцаря Королевской Гвардии обернулся черным. Шлем на голове тоже куда-то исчез, и глаза теперь казались старше, словно у взрослого, многое повидавшего человека, но больше не были пустыми и безжизненными. Я смотрю на самого себя, как в зеркало. Вот видишь, заметила ворона, опустившись на его плечо. Он снова встретился взглядом со своим отражением. Не так уж это и сложно.       — Надоел мне этот сон, — заявил Джейме. А это вовсе не сон. Летим вместе со мной.       — Сама ведь только что сказала, что я не умею летать. Сумеешь, если я помогу. Ворона больно клюнула Джейме, словно вогнала в лоб острое сверло, — от неожиданности голова у него дернулась и замоталась на плечах. Он тут же ощутил в своем сознании чужое, непрошеное присутствие и вскрикнул, но снова услышал тонкий, пронзительный голос вороны: не бойся. Соберись с мыслями. Смотри.       — Оставь меня в покое, — потребовал Джейме, но птица не послушалась. И тогда они полетели. Серебряная Волчица съежилась на своем посту, притянув колени к груди и обхватив их руками. Ее сотрясала крупная дрожь, но губы упрямо шевелились: она возносила молитвы каким-то своим богам. Закутанную в плащ Али мучили кошмары, и она беспокойно металась во сне, не в силах стряхнуть наваждение. Где-то на северо-западе Тормунд преклонил колени перед сердце-деревом; ему будто бы помстился голос богов, но ничего разобрать в невнятном шепоте листвы он не смог и лишь тщетно напрягал слух, мучительно скривившись. В лагере Орла Игритт обстреливала мать градом снежков и радостно верещала, заливаясь смехом, всякий раз, когда снаряд попадал в цель. А уж когда Эдит нагнала ее и обе кубарем закувыркались вниз под горку, хохот зазвенел еще громче. И, где бы Джейме ни очутился, за каждой сценой из-за деревьев зорко следили ярко-синие глаза, словно выжидая чего-то. Ворона увлекла его к Сумеречной Башне, и он увидел Манса, который играл на лютне и пел «Конец Долгой Ночи». Джейме, однако, не сразу угадал мотив: в звуках этой песни ему почудилась другая, тоже смутно знакомая — кажется, он когда-то слышал ее в ином сне. Затем перед ним предстал Куорен — в полном одиночестве он нес караул на вершине Стены, неотрывно глядя на север. Теперь, спрятавшись от чужих взглядов, когда больше не приходилось держать лицо перед всем миром, он словно позволил себе снять привычную невозмутимую маску — и его скорбь выплеснулась наружу, растеклась в каждой черточке; голова горестно поникла, а плечи ссутулились. В Винтерфелле Нед Старк с улыбкой качал на руках поцелованную огнем малышку, а по двору носились двое мальчуганов. За ними наблюдала Кейтилин Талли, склонившись над парапетом крепостной стены: ее нежное бледное лицо застыло и казалось лишенным всякого выражения, точно у фарфоровой куклы. Один из мальчиков, темноволосый, вдруг замер как вкопанный прямо на бегу, поднял голову и проводил ворону взглядом — а та уже уносила Джейме дальше на юг. Мир смешался, закружился, будто кровавый водоворот, и вот они в Утесе Кастерли — смотрят, как в септе готовят к погребению тело дяди Тигетта. Тирион горько плачет, а отец сидит неподвижно, словно каменный истукан, и лицо его скрыто тенью. В Королевской Гавани Роберт излил семя в лоно какой-то шлюхи, назвав ее именем мертвой женщины, а Серсея в своих покоях рассеянно глядела в зеркало, расчесывая золотые волосы.       — Джейме? — вдруг позвала она, встав с кресла, и через мгновение повторила: — Джейме? Но ответить ей он не мог. Схватив щетку, сестра что есть мочи швырнула ее в блестящее стекло, а потом склонилась над осколками и принялась всматриваться в бесчисленное множество своих разбитых отражений. Он встретил пристальный взгляд зеленых глаз, вспыхнувших неистовым пламенем, словно дикий огонь. Далеко за Узким морем, в доме с красной дверью, Визерис Таргариен не отрываясь глядел в окно, за которым росло лимонное дерево, а служанка со смехом гонялась за маленькой девочкой, воображавшей себя Эйгоном Завоевателем. Оберин Мартелл вполголоса обсуждал некую тайну с Виллемом Дарри. Он с трудом сдерживал гнев, а его собеседник не скрывал печали.       — Убирайся из моей головы, — потребовал Джейме, обращаясь к вороне: он чувствовал, что его череп вот-вот разорвется на части. — Я не вынесу всего этого. Ты должен увидеть, услышал он в ответ. Нам пора лететь. Все прочие земли замелькали перед глазами так стремительно, словно их разметал сильнейший вихрь. Наконец ворона утянула Джейме на северный край мира — дальше, чем Красные Палаты, дальше любого места, куда его прежде заводила разведка. И он увидел множество суровых мужей в бронзовых доспехах: они преклонили колени перед человеком, которого почитали как бога, затем превратились в неясные очертания и исчезли. И больше не было ничего — только пустота, небытие и безвременье, а еще дальше простиралась лишь завеса яркого света, больно слепившего глаза.       — Хватит, — призывал Джейме. — Это уж чересчур. Ворона каркнула: ну как, довольно с тебя того, что ты увидел? Теперь понимаешь? Внизу, пронзенные ледяными шипами, распростерлись мужчины и женщины: в их взорах, обращенных к небу, застыла пустота. И вдруг по всему этому месту эхом прокатился смех — но смеялась не ворона, а кто-то другой. Один из людей, словно охваченных сном, поднял голову и взглянул прямо на Джейме — один глаз у него был черным, а другой сверкал весельем и улыбался. Джейме прошептал:       — Зима близко — этого я и боялся. Мне здесь не место. Верни меня обратно. Не могу, ответила птица. Ты должен вернуться сам. Ворона вырвалась наружу из черепа Джейме, и он полетел вниз. Померкли и исчезли страшные шипы, и лед, и все остальное, а он все падал и падал, пока не очутился в полной темноте. Но тьма больше не имела над ним власти: он сам теперь был огнем и светом, и чем гуще казался мрак, тем сильнее становились исходившие от Джейме тепло и сияние. Он уже различал ворон, во множестве теснившихся на ветвях чардрев. Откуда-то сверху прямо на макушку Джейме прыгнула трехглазая ворона, да так и осталась сидеть на его всклокоченной голове, словно в гнезде. Ну, может быть, ты и справишься. А зерно у тебя есть?       — Сама ищи свое зерно, — буркнул Джейме. Хорошо же ты благодаришь меня за помощь. Джейме хотел было спросить, что это значит, но не успел даже рта раскрыть: все вокруг еще ярче озарилось сиянием — оно струилось от ворон и от самого Джейме. Распахнув глаза, он обнаружил, что лежит все на той же поляне, залитой лунным светом и серебристым снежным мерцанием. Правое запястье свело острой мучительной резью, а раненое плечо болело так сильно, что он испугался, будто вот-вот развалится пополам. Али Мормонт упала перед на колени:       — Джейме! Ты очнулся? — она обернулась через плечо и махнула рукой: — Он очнулся!       — Она тебя не понимает, — промычал Джейме заплетающимся языком, судорожно хватая ртом воздух. Голова кружилась, как у пьяного, но это чувство вскоре прошло: окружающий мир мало-помалу замедлил вращение и обрел прежнюю пугающую ясность очертаний. Спотыкаясь на каждом шагу, к нему медленно приблизилась Серебряная Волчица. Взгляд ее помутился и словно остекленел, а лицо пылало нездоровым румянцем под заскорузлыми повязками, почерневшими от засохшей крови.       — Ты спал пять дней, — она и сама с трудом шевелила губами. — Как ты можешь быть жив? Это ненадолго. Все мы тут без пяти минут покойники. Словно в подтверждение его невеселых размышлений раздался дружный лай собак, а потом — треск и шелест в глубине потревоженного леса. Джейме от души понадеялся, что, кто бы на них ни набрел, у него по крайней мере хватит милосердия убить их быстро и без лишних мучений. Серебряная Волчица неловко, через силу поднялась на ноги, но двигалась словно загнанное животное при последнем издыхании — ясно было, что любой мозгляк с дрыном в руках сейчас расправится с ней в два счета. Однако, когда на поляну выплыла зловещего вида фигура верхом на лосе, Джейме с потрясением осознал, что пришелец кутается в черный плащ Ночного Дозора — такой же, какой до недавних пор носил он сам.       — Брат? — наудачу отважился он окликнуть незнакомца, подпустив в голос деланной уверенности, хотя в глубине души его снедало прямо противоположное чувство. Не встречались ему до сих пор черные братья, что вот так запросто разъезжали бы на огромных лосях, да еще в такой глухомани — в самом сердце Зачарованного леса. Но тот как ни в чем не бывало отозвался:       — Брат, — ответил он с таким спокойствием, словно и не ждал услышать ничего другого. Над ним кружила стая непроглядно-черных, как ночь, воронов. Несколько птиц восседали на развесистых лосиных рогах. Серебряная Волчица шагнула было к чужаку, но оглянулась на Джейме, и тот, поймав ее взгляд, предостерегающе покачал головой. Таинственный разведчик продолжал:       — Мой хозяин имеет слово к тебе и ждет встречи.       — Трехглазая ворона? — догадался Джейме. Должно быть, это и есть та самая «помощь», за которую я должен быть благодарен по гроб жизни.       — Можно сказать и так, хотя «ворона» — это не просто человек, а куда бóльшая и древняя сила, — не дожидаясь повеления всадника, лось склонил могучую шею, и разведчик соскользнул на землю. Никто не сделал попытки его остановить, и он ровным шагом подошел прямо к Джейме:       — Наши целители позаботятся о твоих ранах.       — А она как же? — спросил Джейме, кивнув на Серебряную Волчицу.       — Ей с тобой нельзя. Но я и сам смогу ей помочь — у меня есть для этого нужные снадобья. Пойдем, — он протянул руку, чтобы помочь Джейме встать. Повисшая перед глазами ладонь оказалась черной и распухшей, и к горлу Джейме подкатила тошнота.       — Что ты… кто ты такой? — вырвалось у него.       — Человек, как и вы. Просто я давным-давно мертв, — невозмутимо объяснил разведчик, — но я не упырь. Вам нечего бояться. Тут Джейме окончательно уверился, что с ним случился новый припадок горячечного бреда — еще заковыристее прежнего. Поглядим, что будет дальше, решил он: в любом случае это невообразимое видение того и гляди растает без следа, как и раньше, и он вернется к безотрадной действительности. А пока главное — ничему не удивляться. Он осторожно ухватился левой рукой за протянутую ладонь разведчика, и тот легко поднял его на ноги. У Серебряной Волчицы, однако, при этом зрелище глаза полезли на лоб, словно сделавшись еще больше. Она косилась на разведчика с таким видом, будто прикидывала, как бы половчее пихнуть его в костер и сжечь от греха подальше. Наверное, мысль и впрямь толковая; но, раз уж им все равно нечего терять, почему бы не рискнуть, доверившись странному дозорному? Положение ведь и без того вконец отчаянное — хуже просто некуда: что так, что эдак их песенка спета. Загадочный брат тем временем подставил ему плечо и поволок за собой. Хватка у него была уверенная и крепкая, но Джейме тут же беспомощно повис на нем, не в силах ступить ни шагу на подгибающихся ногах: его шатало, словно былинку на ветру. Тогда, не говоря ни слова, разведчик легко, будто перышко, поднял Джейме на руки и направился к лосю. Он, правда, и сам двигался немного неуклюже — но явно не потому, что ноша казалась ему непомерно тяжелой. Наоборот: можно было подумать, что вместо Джейме — кстати, отнюдь не низенького — он прижимает к груди новорожденного котенка. В объятиях мертвеца — так, что ли, Матушка Кротиха наплела Тормунду? Джейме вспомнил предсказание о трехглазой вороне, о медведе в луже его крови — и не сумел сдержать совершенно неуместный смех. В пустых и черных, словно бездна, глазах мертвеца на миг как будто промелькнуло обычное человеческое удивление. Судя по всему, он и вообразить не мог, что его кошмарное общество способно кого-то так сильно развеселить. Сам он, кажется, отнюдь не находил в своем посмертном бытии особенных поводов для радости.       — Ты мне напоминаешь Эддарда Старка, — сообщил Джейме.       — Я не знаю, кто это, — ответствовал разведчик и водрузил Джейме на спину лося. Похоже, видок у меня сейчас не очень-то величественный, успел подумать Джейме. Плюхнувшись поперек лосиного хребта, он задрыгался всем телом, словно вытащенный из воды карась, и попытался усесться как положено, чтобы не свалиться наземь во время езды. Это оказалось нелегким делом — да что там, он ведь и задницу сам себе подтереть не мог с тех пор, как потерял руку. Только и оставалось что беспомощно ерзать на своем седалище, бессильно ругаясь на чем свет стоит. Какое уж тут достоинство. Мертвец взобрался на сохатого и занял место впереди. Джейме у него из-за спины снова подал голос:       — Ничего, если я буду за тебя держаться?       — Держись, если нужно, — разрешил разведчик.       — Как это романтично. Я будто прекрасная принцесса из сказки, а меня в кои-то веки пришли спасать. Постараюсь не хлопнуться в обморок от избытка чувств, — он неловко притулился к разведчику и вцепился в него одной рукой. К счастью, тот не пах мертвечиной — лишь зимой и давным-давно истлевшей тканью ветхого черного плаща.       — Ты ему доверяешь? — спросила Серебряная Волчица, обретя наконец дар речи. — Он… неправильный, — она добавила еще какое-то слово, которого Джейме не понял, но решил, что оно, должно быть, означает «чудовище».       — А разве у нас есть выбор? — вздохнул Джейме. Она зябко передернула плечами:       — Как знаешь.

***

      — Ну и влетит же нам за опоздание, — предрек сир Биам Флинт, хотя они и так изо всех сил подгоняли пони на обратном пути из Зачарованного леса. Рыцарь попал в Сумеречную Башню совсем недавно, а в Дозор вступил потому, что ему, третьему сыну в роду Флинтов из Вдовьего Дозора, больше некуда было податься. В юности он в чьих только рядах не блистал благодаря неусидчивому нраву: и в оруженосцах у Вимана Мандерли, и в завсегдатаях захолустных турниров, и просто в вольных побродягах. В конце концов, когда ему исполнилось двадцать два, он махнул на все рукой и решил осесть на Стене, надев черное. Манс упрямо твердил себе, что сира Биама отправили в Сумеречную Башню только потому, что он худо-бедно умеет шевелить мозгами и махать мечом. А вовсе не потому, что Кворгил окончательно списал Джейме в расход и решил подыскать замену на его место. Наверное, пора Мансу посмотреть правде в глаза и перестать врать хотя бы себе самому. Целых полгода о Джейме ни слуху ни духу — вдвое дольше того срока, что был отпущен ему на вылазку. Даже от Тириона уже давно не приходило писем.       — Мне часто случается припоздниться, — ответил Манс. — Сир Денис не слишком удивится — он уже привык.       — Ну, тогда он даст нам по шапке за то, что мы наведались к одичалым.       — Он и про Орла знает. Три года назад Джейме заключил с ним договор от имени всего Дозора, — сир Биам, кажется, собирался сказать что-то еще, но Манс, уже осатаневший от его нытья, бесцеремонно перебил: — Здесь неподалеку есть большое сердце-дерево, под ним и укроемся. Буря, похоже, обойдет нас стороной; да ведь нам только и нужно пересидеть до утра. Вот схоронимся от ветра — и будет нам тепло, как под пуховым одеялом.       — Как под одеялом, говоришь? — с некоторым сомнением переспросил тот. — Ты вообще хоть когда-нибудь мерзнешь? По тебе и не скажешь. Можно подумать, у тебя лед по жилам бежит.       — Не лед, а кровь одичалых. Я даже ни одного пальца себе пока не отморозил. Сир Биам покатился со смеху, как будто Манс необычайно остроумно пошутил. Добравшись до сердце-дерева, Манс соскочил со спины Пестрянки — с недавних пор он завел привычку время от времени брать ее с собой на вылазки. А все из-за сердобольного парнишки-конюха, который однажды пристал к нему в надежде разжалобить горькой лошадкиной судьбой. Джейме запретил ему даже близко подпускать к ней других разведчиков, объяснял он, хлюпая носом; но ведь ей так грустно, и скучно, и одиноко в пустом и темном стойле… Расчувствовавшись, мальчишка сам не заметил, как разревелся навзрыд, хотя все это никоим образом его не касалось:       — Мне… мне правда очень совестно его ослушаться. Но смотреть, как бедная поняшка без него кручинится, еще хуже. Он бы точно этого не хотел. В общем, забирай ее себе, но чтоб пылинки с нее сдувал, ясно? Учти, меня сюда сослали за мокрое дело: если с лошадью что-то случится — вздерну тебя на твоих же собственных кишках. Манс лишь посмеялся над ужасной угрозой, но в припадке великодушия согласился взять несчастного пони на свое попечение. Предоставив сиру Биаму возиться с костром, Манс подошел к сердце-дереву и опустился на колени перед вырезанным ликом, коснувшись ладонью одного из глубоких красных глаз. Вы же имели на него какие-то свои виды, шушера вы поганая. Не дайте ему вот так просто погибнуть.       — Ты почитаешь Старых Богов? — спросил у него за спиной сир Биам.       — Ага, — рассеянно обронил Манс, мучительно напрягая слух. Зашелестели листья под порывом ветра… Но ведь ветер как раз и насылают боги — по крайней мере, так утверждает Вольный народ. Да какая разница, слышат они меня или нет? Все равно я не могу разобрать их тарабарщину. Что проку зря дырявить дерево, если оно только стоит, молчит да рот разевает? Манс отвернулся от вырезанного лика и взялся помогать сиру Биаму. Покончив с хлопотами, они уселись бок о бок, подперев спинами ствол чардрева, и уставились на пляску языков пламени в костре. К сожалению, больше смотреть было не на что — по пути в лагерь Орла и обратно они заложили порядочный крюк, а припасы подошли к концу уже на полдороги. Перебивались охотой, но нынче им за целый день не попалось даже пустяковой дичи. Наконец сир Биам осмелился нарушить молчание:       — А ты… спрашивал Орла насчет сира Джейме?       — Да, — коротко бросил Манс, не желая вдаваться в подробности. — Ничего он не знает. И ладно бы только это! Самое скверное, что о нагрянувших в лагерь воронах проведала Игритт и, разумеется, тут же прибежала справиться о Джейме. Она никак не могла понять, почему тот уже сто лет не приезжает к ней в гости, и долго не давала Мансу покоя расспросами. Наконец он вспылил и рявкнул на девочку, пожалуй, грубее, чем следовало. Смерчиком налетев на Манса, она принялась с детской яростью дубасить его игрушечным мечом, который сама выстругала из палки.       — Да ты… Никакой ты не рыцарь! Ясно тебе? Никакущий! — закричала насупленная Игритт с задиристостью, которой могла набраться только от Джейме и ни от кого другого. В этот миг она настолько сильно напомнила Мансу пропавшего друга, что его едва не скрутило от боли. Если бы она насквозь проткнула его своей деревяшкой, и то было бы не так паршиво. А ведь он даже до сих пор не признался никому в деревне, что на самом деле Джейме пропал без вести не месяц и не два назад, а давным-давно. Он, конечно, расскажет обо всем — потом когда-нибудь. Может быть, весной. Если у него хватит духу. Сир Биам нерешительно откашлялся:       — Сир Эндрю говорит, вы с ним были друзьями.       — И были, и есть, и будем друзьями, — огрызнулся Манс. Он и так уже погряз в постыдной жалости к себе — не хватало еще чужой. Примостившись поудобнее, он закутался в плащ и буркнул:       — Спи давай. Первая стража моя. Сир Биам бросил на Манса огорченный взгляд, но спорить не стал — и на том спасибо. На Стену добрались спустя два дня — Мансу это время показалось вечностью. Всю дорогу рыцарь не затыкался ни на мгновение, и Манс совсем извертелся — так ему хотелось поскорее отделаться от этого балабола. Когда ворота крепости наконец распахнулись, он пустил Пестрянку чуть ли не галопом, оставив спутника позади. А во дворе уже поджидал мерзопакостный мальчишка с конюшни и теперь надвигался на него неотвратимо, словно божья кара. Лишь убедившись, что с пони все в порядке, он как будто угомонился.       — Вообще-то людям нужно доверять, — наставительно заявил Манс, а в ответ сопляк сунул ему под нос замысловатый кукиш. Манс наградил наглеца хмурым взглядом, однако на большее сил у него уже не хватило. За минувшие два дня им с сиром Биамом удалось разжиться лишь тощим кроликом; от голода у него теперь сводило живот и раскалывалась голова. Первым делом ему полагалось явиться с докладом к командиру, но он отринул это соображение и тут же поспешил в общий зал. Ничего, подождет сир Денис — все равно на пустой желудок рассказчик из Манса неважный. Однако на полдороги его перехватил Куорен: свалился как снег на голову, вынырнув откуда-то со стороны оружейной, и Манс от неожиданности сбился с шага и замер столбом:       — Какого… Брат сграбастал его за руку и поволок в укромный закуток между стеной большой башни и покосившейся развалюхой, которая в основном служила свалкой для всякой рухляди.       — Надеюсь, ты не собираешься обслюнявить меня на радостях? — подозрительно осведомился Манс. — Я же пообещал, что быстро обернусь — ты и глазом моргнуть не успеешь. Я даже не…       — Блейн вернулся, — перебил Куорен. Небывалое дело — он улыбался до ушей. — Цареубийца жив. Манс вырвался из хватки Куорена и тут же сам вцепился в его плечи:       — Джейме… он…       — Еще за Стеной, — Куорен не стал его мучить и без понуканий пересказал поразительную историю, которую услышал от Блейна: как одичалые захватили отряд в плен; как вся эта полоумная компания пустилась в немыслимое путешествие сначала по Стылому Берегу, а потом через Клыки Мороза. На закуску он поведал о том, как Джейме спровадил братьев на Стену, а сам в сопровождении копьеносицы и еще двух женщин исчез в неизвестном направлении — отправился убивать очередного короля. Манс как стоял, так и привалился к стене, чтобы не упасть, — ноги его не держали, а голова шла кругом:       — Ну почему было просто не вернуться вместе с остальными? Не может же он… Как он вообще надеется убить короля?       — Задумал вызвать его на поединок — так и сказал Блейну.       — Поединок? Да Вольный народ и слова такого не знает. Нет, он точно спятил, — проворчал Манс. Зато хотя бы жив — это уже чудо из чудес. Ты же сам еще недавно был уверен, что он валяется где-нибудь мертвый. Но Манс боялся заново хвататься за пустую надежду — если и она пойдет прахом… Он наконец отлепился от Куорена:       — А Блейн-то где?       — В общем зале. Манс… Но Куорен обращался уже к Мансовой спине. Тот не стал слушать дальше и с завидной скоростью рванул в общий зал, на ходу отмахнувшись, словно от назойливых мух, от нескольких братьев, которые имели неосторожность пристать к нему с расспросами. Сначала его взгляд упал на четырех огромных собак, растянувшихся перед очагом: каждая — размером с Пестрянку. Тут же обнаружился и Блейн — чисто выбритый и подстриженный. Он заметно осунулся, но валиться наземь от малейшего ветерка как будто не собирался. Джейме тоже мог бы здесь посиживать и греться вместе с ним, если б не дурья его голова. Парень возле Блейна с виду казался ровесником Джейме или немножко старше. Даже сидя за столом, он выглядел настоящим верзилой — ростом едва ли не с сира Эндрю. Ему, правда, удалось подобрать кое-какую одежду из кладовых Дозора, однако даже в черном он здорово бросался в глаза рядом с остальными — словно ястреб среди ворон. Облик у незнакомца и впрямь был колоритный: он щеголял густой бородой, а в копне русых волос, падавших на плечи, кое-где проглядывали туго заплетенные косицы. На шее у него висело ожерелье из волчьих когтей; Манс также приметил оберег из резной моржовой кости и еще одну побрякушку — нанизанные на шнур клыки вперемешку со светлыми деревянными бусинами. Манс решил, что потом с ним разберется, и обратил все свое внимание на Блейна, усевшись рядышком на скамью:       — Цареубийца сказал, куда он навострил лыжи? Блейн обескураженно захлопал глазами:       — И тебе привет, Манс. Сразу видно, что ты по мне горевал не на шутку. Да еще так тепло встретил — прямо пролил бальзам на мои раны.       — Ладно тебе, я правда рад, что ты как огурчик. Куорен говорит, еще и рыцарем у нас заделался. А что там с ранами, заживут? Блейн с трудом скроил кислую улыбку:       — Да куда они денутся. Останется парочка шрамов, вот и все. Кстати, мог бы уж и Маленькому Волку доброе слово сказать. А то его здесь как-то неласково принимают.       — Твоим братьям не нравится, что я тут ошиваюсь, — вступил в беседу одичалый. Он свободно говорил на Общем языке, пусть и с заметным акцентом. — Блейн сказал, если командир накрутит им хвосты, они присмиреют. Манс попытался состроить на лице самое любезное выражение:       — Накрутить хвосты — это пожалуйста, всегда готов. Но я не собираюсь долго тут засиживаться. Блейн…       — Джейме так и думал, что ты станешь рваться к нему на выручку. Он вот что просил передать: нет нужды за ним гоняться. Он скоро вернется, а если уж запорет дело, значит, сам виноват — незачем тебе лезть на рожон и искать его невесть где.       — А ты почему не пошел с ним? — не унимался Манс, повернувшись к одичалому. — Блейн, положим, был ранен. Но…       — Он велел мне дожидаться его здесь, — Маленький Волк поднял руки, словно защищаясь. — Посулил с три короба всякого добра, если только я отвезу его братьев на Стену. Я бы нипочем не бросил сестру, но он уперся как баран: мол, Блейн и Нед непременно должны рассказать всем, что он жив-здоров. Манс не нашелся что на это возразить и снова обернулся к Блейну:       — Знаешь ты все-таки или нет, куда он отправился?       — Он ушел гораздо раньше нас, — объяснил Блейн. — А мы застряли в деревне на десять дней — меня знахарка не пускала. Если твои поиски слишком затянутся, ты, чего доброго, разминешься с ним, когда он вернется.       — Если, — поправил Манс. — Если он вернется. В глазах Блейна промелькнуло сочувствие, и он продолжал уже мягче:       — Что толку сейчас об этом говорить? Все равно придется тебе сначала выхлопотать дозволение у сира Дениса.       — Если ты пойдешь его искать, — подал голос Маленький Волк, — я с тобой. Ведь там и моя сестра.       — Я с ним потолкую, — безо всяких околичностей заявил Манс. — Насчет тебя тоже, — добавил он, когда Маленький Волк открыл рот, чтобы попроситься на переговоры. — Но будет лучше, если ты подождешь здесь. С него станется отказать тебе просто из вредности.       — Может, подкрепишься для начала? — окликнул Блейн, но Манс уже решительными шагами направился в кабинет Маллистера.

***

В первый же день, едва устроили привал, разведчик принялся колдовать над раной Серебряной Волчицы; правда, она мучительно дрожала и невольно втягивала голову в плечи, всякий раз пытаясь увернуться от прикосновения его мертвых рук. Работы предстояло много: порез оказался слишком глубоким, а заживал неровно и болезненно. Даже если она выживет, останется рубец, который навсегда изуродует левую половину ее лица. К тому же из-за шрама на виске кожа сильно натянулась, и глаз сложился в причудливую щелочку — казалось, будто Серебряная Волчица недобро щурится, словно хищная птица. Джейме попытался было выразить ей сочувствие, но она только отмахнулась, заверив, что на Стылом Берегу обладатели таких шрамов считаются первыми красавцами и красавицами. Ее удручало лишь то, что она теперь видит левым глазом хуже прежнего. Самому Джейме пока и вовсе отказали в лечении. С его ранами придется провозиться куда дольше, объяснил разведчик, и обычными снадобьями тут не обойтись. Впрочем, он все же напоил Джейме настоем, снимающим боль; теперь тот почти не выходил из порожденного лихорадкой бесчувствия и часто дремал, хоть столь долгий сон, как давеча, больше не повторялся. На четвертый вечер, когда Джейме на краткий миг вынырнул из забытья и отрешенно глядел в огонь, с ним заговорила Али Мормонт:       — Плакальщик однажды обмолвился, что ты спас целый город. История про спрятанные горшки с диким огнем, против его ожиданий, разлетелась гораздо дальше, чем хотелось бы. Даже Манс успел что-то пронюхать и теперь упорно допытывался, откуда взялись все эти слухи. Джейме, разумеется, стойко отбивался от его расспросов: если уж Манс узнает правду, он ее растреплет всем и каждому на Стене — и тогда молва в мгновение ока достигнет ушей Роберта.       — Даже если я расскажу, ты все равно не поверишь, — устало ответил Джейме.       — Я поверю каждому твоему слову, — серьезно возразила Али, уставив на него широко распахнутые глаза. Некая темная сторона души не раз изводила его подленькими мыслями: пускай бы лучше Плакальщик ее убил — мне-то что с того? И зачем только я отдал руку, в которой держал меч, за жизнь какой-то девчонки? Но теперь, увидев ее доверчивый взгляд, он понял, зачем. Жизнь этой девчонки и была той самой гранью между честью и бесчестьем, между человеком, которым он надеялся когда-нибудь стать, — и клятвопреступником, каким считал его весь Вестерос. И все-таки он не стал ничего рассказывать про дикий огонь: у него не было ни сил, ни желания.       — Что проку ворошить былое? — пробормотал он и повернулся на другой бок, попросив, чтобы ему дали наконец поспать. Долгая утомительная езда скоро надоела Джейме. Чтобы хоть как-то развеять скуку и отрешиться от жгучей боли, он то и дело пытался втянуть в разговор загадочного разведчика. Но тот отвечал скупо и уклончиво, а чаще всего просто не обращал внимания на его расспросы. Мало-помалу за неимением других развлечений Джейме затеял забаву: молол языком почем зря, стараясь добиться от этого существа живого отклика.       — Что ты прячешь под шарфом? — не умолкал он. — Там вообще что-нибудь есть? А ты покажешь? Не бойся, у меня желудок луженый, я еще и не такое видал. Или, к примеру:       — А ты давно уже преставился? И еще:       — А это колдовство, которое тебя оживило, — вдруг оно и мне сумеет отрастить новую руку? На последний вопрос Джейме, к своему удивлению, даже услышал вразумительный ответ.       — Нет, — откликнулся дозорный. — Руки у тебя больше нет.       — Ну надо же! А я и не заметил. Так они и тащились целую неделю, а на восьмой день добрались до продолговатого холма, чьи крутые склоны были покрыты снегом и щетинились мертвыми черными пнями. Солнце еще стояло высоко в небе, однако их проводник остановил сохатого.       — Вот и пришли, — объявил он и, по-прежнему восседая на спине лося, глянул сверху вниз на Серебряную Волчицу и Али. — К востоку отсюда лежит пещера — там вы будете в безопасности. Я покажу дорогу, но сперва отведу его в уготованное ему убежище. Он повторил свои слова дважды: сначала на Общем языке, а потом на древнем наречии — чтобы Серебряная Волчица тоже поняла.       — Сколько он там пробудет? — спросила Али.       — До тех пор, пока не исцелится полностью. Чтобы отвезти тебя домой, ему нужно как следует окрепнуть, — Али потребовала более определенного ответа, и разведчик уточнил: — Самое меньшее — несколько недель. Но Джейме отнюдь не собирался торчать здесь так долго и запротестовал:       — Да нет же, я должен…       — Ничего страшного, — поспешила успокоить его Али Мормонт. — Мы подождем сколько нужно.       — Возьми с собой Люка, — предложила Серебряная Волчица, буравя дозорного подозрительным взглядом. — Я им не доверяю. Он будет тебя защищать.       — Люк, — позвал Джейме на древнем наречии. — Ко мне. Разведчик понудил лося тронуться вперед, и пес хвостиком побежал следом. На полпути к вершине холма Джейме увидел алые кроны чардрев, а вскоре подметил и расселину в скале — к ней-то лось и направился. С каждым шагом она все больше напоминала вход в пещеру; когда они подошли достаточно близко, Джейме убедился, что догадка его не обманула. Остановив рогача, разведчик спешился и помог Джейме слезть на землю.       — Здесь я должен тебя покинуть, — предупредил он. — На пещере лежат охранные чары, и мертвым внутрь хода нет. Дальше тебе придется идти одному. Что-то мне все меньше нравится эта затея. Джейме оглянулся и увидел далеко внизу у подножия холма Али и Серебряную Волчицу, застывших в ожидании вместе с двумя другими собаками.       — Тебя встретит проводник, — добавил разведчик.       — Вот и славно, — вздохнул Джейме. Люк поднял голову и вопросительно глянул на него темными глазами, а затем послушно потрусил следом, держась ближе к ноге. Не успели они сделать и нескольких шагов, как из глубины пещеры сверкнули горящие золотом зрачки. Зверь какой-то, успел подумать Джейме. Но тут же сообразил: да это же девочка — совсем маленькая. Он вынудил себя со всей возможной осторожностью продвинуться еще немного вперед. Призрак. На свет выступило существо, какого он прежде никогда не видывал: ростом не выше Тириона, однако куда более стройное и изящное. Кожа у нее — Джейме решил, что это все-таки женщина — была покрыта пятнышками, как шкурка олененка-пыжика. Она носила листвяной плащ, а в рыжеватые волосы, переливающиеся всеми оттенками каштана и золота, были вплетены цветы и веточки. Люк склонил голову и с любопытством принюхался к странному созданию, и Джейме с облегчением выдохнул: он-то уж начал опасаться, что помутившийся от горячки рассудок вновь играет с ним диковинные шутки.       — Пойдем со мной, — позвала она, и в ее нежном высоком голосе звучала музыка. Только спокойствие. Представь, что это всего лишь сон. Помнишь? Главное — ничему не удивляться. На заплетающихся ногах он последовал за ней — все глубже и глубже под землю. Чем ниже они спускались, тем причудливее ветвились пронизавшие почву корни чардрев: одни, тонкие и гибкие, извивались, словно клубок змей, а другие разрослись настолько, что перегораживали проход едва ли не целиком. В пещерах было тепло, а Дитя Леса несла ярко горевший факел, который далеко освещал им путь. Иной раз приходилось забираться в столь тесные и запутанные лабиринты, что Джейме казалось, будто он бредет внутри кишок какого-то огромного животного: до того крутые и узкие петли закладывал лаз. Порой, наоборот, они попадали в настоящие подземные залы с уходящими далеко ввысь сводами, где сверху и снизу топорщились острые зазубренные камни, похожие на клыки. Всю дорогу под ногами хрустели кости, а иногда Джейме спотыкался о черепа каких-то животных, людей и — не сразу догадался он — давно-давно ставших прахом Детей Леса. До его слуха то и дело доносилось журчание воды, а боковое зрение время от времени выхватывало светящиеся глаза, уставившиеся на него из темноты тоннеля. С каждым шагом тяжелый колокол в голове ухал все громче, а отсутствующую руку и раненое плечо немилосердно корежило. Тряпки, которыми Серебряная Волчица обмотала его культю, сверху донизу пропитались кровью и набрякли гноем, и отвратительное зловоние било в нос так, что едва не вышибало дух. Измочаленное тело каждой жилочкой молило о пощаде, но Джейме не смел остановиться даже на мгновение: стоило в изнеможении замедлить ход, как взгляд сразу натыкался на очередной скелет, и это страшноватое зрелище тут же придавало ему необходимое ускорение. Пройдя через просторный тоннель, они свернули в небольшой укромный грот и наконец остановились. Дитя Леса помогла Джейме опуститься на постель из тесно переплетенных корней, устланных листьями и сосновым лапником; вместо покрывала на ложе был наброшен густой мягкий мех. Затем она удалилась, а он остался лежать пластом, уставясь в потолок и пытаясь сообразить, уж не грезится ли ему все это в горячечной предсмертной агонии. Хотел было ущипнуть себя, но не решился: вдруг и вправду окажется, что он околевает где-нибудь в сугробе, а со всех сторон к нему подбираются голодные волки. Вскоре Дитя Леса вернулась с подмогой. Теперь за ее спиной топтались двое похожих существ: одно из них, с сумкой на поясе, он принял за женщину, а другое, с шевелюрой цвета осенних листьев, — за мужчину. Джейме беспокойно завозился на топчане, пытаясь уползти от них подальше. Он, конечно, что угодно готов был претерпеть, лишь бы поскорее поправиться, но все это чересчур подозрительно. Лезть в какие-то странные пещеры и даваться в руки всяким диковатым тварям — нет, на такое он не подписывался.       — Что вы делаете? — настороженно спросил он, поглядывая на Люка: тот подобрался поближе и бдительно навострил уши — казалось, он только и ждет команды напасть.       — Нам нужно исцелить твои раны, — объяснила Дитя Леса.       — Это каким же способом? — допытывался Джейме, повернувшись к обладательнице сумки. Но ему снова ответила первая:       — Лишь одна я умею говорить по-вашему. Остальные не ведают иных языков, кроме истинного.       — А вы хоть представляете, как меня врачевать? Надо думать, у меня там все устроено иначе, чем у вас… человечков-олешков.       — Ты напрасно сомневаешься в наших умениях. Многие тысячи лет мы изучали силу, сокрытую в травах и деревьях, и поныне помним тайны тел всякой живности, — и даже те знания, что вы сами о себе забыли. Ты позволишь нам помочь тебе? Но я-то не зверюшка лесная. Однако делать было нечего, и он устало сказал:       — Только не оттяпайте мне оставшуюся руку. Она обернулась и кивнула своим друзьям: мол, можно начинать лечение, больной не станет вырываться. Чтобы добраться до культи, пришлось распороть на нем плащ и куртку из оленьей шкуры. От каждого движения блестящего черного ножа руку пронзала мучительная боль, а ведь они еще даже не прикоснулись к ране. Когда все закончилось, он тяжело обмяк на постели, судорожно втягивая воздух сквозь стиснутые зубы. Один из знахарей размотал повязку на запястье. От ударившего в ноздри смрада Джейме едва не вывернуло наизнанку. Он скосил глаза на обрубок и немедленно об этом пожалел: зрелище оказалось еще более мерзким, чем запах. Повисшая лохмотьями кожа там, где Серебряная Волчица прижгла рану, почернела и обуглилась; в прочих местах плоть сильно покраснела, воспалилась и обильно сочилась гноем. Мужчина сунул ему под нос миску с зеленоватой кашицей, но Джейме помотал головой. Первая Дитя Леса пояснила:       — Это заглушит боль, и ты ничего не почувствуешь.       — Но я хотя бы не засну?       — Нет, — заверила она. Тогда он неохотно приложился к миске и сделал глоток на пробу. По вкусу жижица напоминала круто настоявшийся травяной чай, но оказалась густой и вязкой — вроде дробленой коры и растертых в порошек листьев. Снадобье неприятно щипало язык и прилипало к небу, но он выхлебал все целиком, и она поднесла к его губам мех с водой, чтобы запить.       — Как вас зовут? — спросил Джейме, тщетно пытаясь сфокусировать на ком-нибудь взгляд: все трое множились и расплывались перед глазами.       — Наши имена звучат слишком длинно, человечьему языку их не выговорить. Джейме решил сам придумать загадочным целителям прозвища, чтобы хоть как-то их различать. Он не стал долго ломать бедную измученную голову, казалось, напрочь утратившую способность к творческим потугам: свою собеседницу не мудрствуя лукаво нарек Пыжиком, ту, что носила на поясе торбочку, — Торбой, а существо мужского пола — Талли. Тем временем Торба, порывшись в своем кошеле, принялась выуживать оттуда всевозможные штуковины. Она разложила их на широком плоском валуне, и взгляду Джейме предстали костяные иглы и маленькие острые ножи, а еще листья, цветы и крошечные пузырьки, в которых плескались разноцветные настойки. Талли поставил на огонь котелок и вылил внутрь какое-то варево из большого бурдюка. Мало-помалу странная микстура и впрямь начала дурманить сознание, и Джейме сам не заметил, как расслабленно разомлел на своей лежанке. Зелье действовало не хуже макового молока, и вскоре прежняя острая боль отступила — лишь приглушенно ныло изувеченное запястье да чуточку зудело раненое плечо. От облегчения с его губ даже сорвался невольный смех: какое же это было блаженство — избавиться от казавшейся нескончаемой пытки! Немного погодя Торба выбрала из своего арсенала ножичек — совсем маленький, вроде того, каким Дарл на кухне скоблил морковку для супа. Джейме, внимательно следивший за ее манипуляциями, немного успокоился: эдакой зубочисткой она вряд ли откромсает больше положенного. Зажав нож в руке, похожей на четырехпалую лапку с длинными когтями, она принялась срезать гниющие и обугленные ткани вокруг обрубка. В это время Талли зашел ему за спину и занялся раскроенным плечом, но Джейме почти ничего не почувствовал — раз-другой рану лишь слегка кольнуло. Когда жидкость в котелке над огнем начала побулькивать, Торба зачерпнула немного варева в выдолбленную из камня плошку и вылила на его запястье. Талли тоже набрал немного зелья и омыл ему спину. Получив от Торбы какие-то указания, Пыжик взялась толочь в ступке листья и прочие ингредиенты. Принюхавшись, Джейме различил запах чеснока, а потом она щедрой рукой добавила полную ложку душистого меда. Напоследок Торба отсчитала в лекарство по нескольку капель из своих настоек. Джейме пока не до конца проникся доверием к этим созданиям и был исполнен решимости не спускать с них глаз в течение всей процедуры. Но это оказалось нелегким делом: вскоре под действием успокоительного снадобья он начал неудержимо клевать носом. Должно быть, Пыжик и впрямь не собиралась его усыплять — просто он уже отвык от тепла и упоительного ощущения здорового, не истерзанного болью тела. Он еще успел заметить, что Торба ставит ему на запястье припарку, и тут-то его окончательно разморило. Проснулся Джейме от странного чувства, но, продрав глаза, даже не сразу сообразил, в чем дело. Наконец до него дошло: боль исчезла! Услышав его копошение, Люк поднялся с пола и положил лобастую голову на край кровати. Опираясь на левую руку, Джейме принял сидячее положение и осмотрел себя. Культя оказалась на совесть перевязана чистыми бинтами и выглядела получше прежнего, но все равно невыносимо было видеть непривычную пустоту на месте послушной сильной кисти. Теперь, когда он пошевелился, обе раны снова напомнили о себе, но лишь отдаленным отзвуком прежней нестерпимой боли — таким слабым, что Джейме почти не обратил на него внимания. Он заметил скорчившуюся в уголке Пыжика — должно быть, ей поручили приглядывать за ним.       — Зачем я здесь? — спросил Джейме, едва ворочая пересохшим и распухшим языком. Во рту стояла неприятная горечь.       — Чтобы встретиться с последним древовидцем, — туманно объяснила она. — Но ты пока еще слишком слаб. Сначала тебе нужно как следует отдохнуть.       — Но ведь я еще не выполнил до конца свое поручение.       — Тебе его никогда не выполнить, если ты умрешь. Твой брат присмотрит за твоими спутниками. Вам нечего бояться, — она выбралась из своего закутка и приблизилась к нему, сжимая в неестественно когтистых ладошках каменную плошку. — Выпей. Это поможет одолеть остатки лихорадки. Джейме уже успел убедиться в чудодейственной силе здешних снадобий и не стал капризничать. На сей раз микстура легко скользила на языке, а не забивала рот песчинками и комочками, и он выпил все залпом, хоть и поморщился: на вкус зелье оказалось не менее гадостным, чем прежде.       — Воды, — попросил Джейме, и она поднесла ему чашу. Напившись, он почувствовал, как рассеивается туман в голове и проясняются мысли, и вспомнил про Люка:       — Моя собака, наверное, от голода на стену лезет.       — Мы ее уже накормили. Скоро один из поющих и тебе принесет супу.       — Один из поющих?       — Вы кличете нас Детьми Леса… или людьми-оленями, — в ее голосе он услышал нотку веселья и догадался, что ее забавляет такое именование. — А мы сами называем себя поющими песнь земли. Наверное, сейчас настал самый подходящий момент для того, чтобы завалить ее вопросами. А вопросов было много: откуда Дети Леса узнали, что ему требуется помощь? Почему их так заботит его участь? Как этому народцу удалось уцелеть, хотя даже мейстеры убеждены, будто он давным-давно вымер? Что вообще происходит? Джейме попытался было раскинуть умом над множеством неразрешимых загадок, но от напряженного ворочания мозгами голова разболелась еще сильнее. К тому же все это его не касалось. Ему хотелось лишь одного — каким-нибудь чудом вернуть себе руку и оказаться наконец дома. Потом он вспомнил, что даже этого ему не видать как своих ушей, и на душе сделалось совсем муторно.       — Дай поспать, — пробормотал он. — Я страшно устал. Ее тут же и след простыл, а он опять погрузился в сон. Как и обещала Пыжик, в тот же день Дети Леса принесли ему супу. Голодная смерть ему здесь не грозила: его кормили то рыбой, то грибами и козьим сыром, потчевали молоком и овсянкой с горстью сушеных плодов и ягод. Однажды утром к нему заявилась вооруженная ножом Дитя Леса — ее он прозвал Васильком — и безжалостно обкорнала спутанные и слипшиеся от засохшей крови лохмы. К тому времени они уже имели настолько отвратительный вид, что Джейме без возражений позволил привести себя в порядок. Потом она знаками предложила его побрить. Джейме невольно поежился, стоило ему представить, как это существо будет орудовать ножом в непосредственной близости от его горла. Но оставлять все как есть тоже не годилось: борода свалялась в еще более неприглядный колтун, чем волосы, поэтому он лишь покорно кивнул. Снадобья, которыми пичкали его Дети Леса, обладали поистине чудотворным действием: благодаря им лихорадка вскоре отступила, а запястье и распоротое плечо заживали прямо на глазах. Каждое утро Торба и Талли исправно вливали ему в глотку то один, то другой настой и проверяли, как затягиваются шрамы; время от времени втирали в раны очередную мазь или ставили примочки. Когда Джейме снова обрел способность передвигаться без посторонней помощи, они принесли мыло и тряпки и соскребли с него толстый слой грязи. Еще через несколько дней — может, даже спустя целую неделю: здесь, в подземелье, время текло непостижимым чередом, а спал он суматошными урывками, — Торба вдруг начала проявлять повышенный интерес к его культе, и выпутаться из ее ручонок не было никакой возможности. Завладев его обрубком, она знай себе щупала, тыкала, колупала, ковыряла его зачем-то, и Джейме никак не мог взять в толк, какого лешего она это делает. Он пытался воззвать к ее совести, угрожал и увещевал, но в ответ услышал лишь отповедь на непонятном певучем языке — слова звучали красиво, но сурово и назидательно.       — Если она не прекратит свои изуверства, я ей голову оторву, — пожаловался Джейме Пыжику, зашедшей его проведать.       — А иначе нельзя, — возразила та. — Если не растормошим сейчас рубец, тебе будет больно всякий раз, когда его трогают.       — Зато я по крайней мере про него забуду, — буркнул Джейме. Дитя Леса осведомилась, как же ему удастся забыть про свое увечье, если оно будет непрестанно напоминать о себе из-за малейшего прикосновения. Джейме не знал, что на это ответить, и прикусил язык. Спустя два дня после этого разговора Пыжик опять явилась к нему со словами:       — Теперь ты готов предстать перед последним древовидцем. Она помогла ему натянуть тонкую рубашку. В подземелье, правда, было вполне тепло, и он ощутил лишь легкое дуновение прохладного ветерка, выбравшись наконец из своего уютного логова. И как же ему захотелось забиться обратно! Теперь, когда боль от ран больше не застила ему рассудок, темные лабиринты вгоняли его в дрожь — главным образом из-за громоздившихся повсюду костей. Да еще эти бесконечные земляные стены, пронизанные призрачно-бледными корнями, — казалось, что в мире исчезли все остальные краски и остались лишь два цвета: черный и белый — оба нереальные до жути. Хорошо хоть Люк не отходил ни на шаг — время от времени Джейме протягивал руку, чтобы на ощупь запустить пальцы в густой мех, и знакомое тепло собачьего бока вселяло в него спокойствие и уверенность. Наконец добрались до головокружительно крутого склона — коридор обрывался едва ли не отвесно вниз, и Джейме лишь каким-то чудом удалось спуститься благополучно, а не вверх тормашками. Ступив наконец на ровную поверхность, он с трудом хватал ртом воздух, а сердце колотилось так, что его стук толчками отдавался даже в кончиках отсутствующих пальцев. Впереди, насколько хватало глаз, простиралась непроглядная черная бездна, на дне которой струилась подземная река, а над ней само время перекинуло узенький мост, выточенный из камня бессчетными каплями воды.       — Если ты меня туда потащишь, — предупредил Джейме, — я скину тебя вниз. Но Пыжик только предложила:       — Обернись назад. Невесть почему поежившись и судорожно вздохнув, Джейме послушался. Прямо у него перед носом корни чардрев переплелись так тесно, будто вознамерились свить огромное гнездо. А внутри, точно на троне, покоился труп. Кожа давно облезла с него клочьями и лишь кое-где еще висела лоскутами — белыми, как снег, не считая родимого пятна винного цвета на шее и на щеке. Присмотревшись поближе, Джейме сообразил, что корни не просто обхватывают мертвое тело, словно кокон, но даже проросли сквозь него. Один вонзился в бедро и, прошив туловище насквозь, пробился наружу из плеча, а кончик другого торчал из пустой глазницы, как хвост змеи. Из головы покойника уже проклюнулись серые грибы и красные листья. Внезапно на лице, почти потерявшем человеческий облик, дрогнул и раскрылся единственный алый глаз, и Джейме отшатнулся прочь, едва не подавившись собственным криком.       — Так, значит, это ты и есть, — услышал он тихий голос существа. — Если бы я по-прежнему был человеком, я бы тебя ненавидел.       — Кто… — начал было Джейме, но тут же догадался сам. Родимое пятно. Красный глаз. Белое тело, на котором сохранились обрывки черного плаща брата Ночного Дозора… Душа у него ушла в пятки. — Кровавый Ворон!       — Когда-то я им был, — подтвердил тот.       — А я положил конец династии, которой вы служили верой и правдой почти всю жизнь, — глухо произнес Джейме; здоровая рука у него отчаянно тряслась, а искалеченная заныла с новой силой. — Неужели вы заманили меня сюда, чтобы отомстить?       — Если бы ты увидел все то, что довелось увидеть мне, ты бы понял: подобные мелочи больше не имеют для меня значения, — голос его был сухим и ломким, словно шелест ветра, гонявшего осенние листья. — Династии, знатные лорды с их войнами… Все это — ничто. Нет на свете ничего вечного, и всякому процветанию суждено увядание.       — Я как будто читал что-то похожее в «Семиконечной звезде», — припомнил Джейме. — Ведь это вы — та самая ворона из моего сна?       — Из сна? — его глаз рассеянно зажмурился и снова открылся. — Да, я могу заглядывать в твои сны, могу в них проникать. Могу… оставить послание. Но получишь ты его или нет, что ты в нем прочтешь — этого я узнать не в силах.       — Вы заставили меня летать, — продолжал Джейме.       — Возможно, так оно и было, — равнодушно согласился древовидец. Прав был тот недобитый разведчик. В нем и впрямь не осталось ничего людского — ему и дела нет ни до меня, ни до моих снов. Но тут, словно в опровержение его мыслей, взгляд Кровавого Ворона, прикованный к Джейме, еле уловимо оживился, и на его лице как будто промелькнула тень давно забытых человеческих эмоций:       — Я наблюдал за тобой. Я видел, как ты родился. Следил за тем, как ты рос. Ты… напоминаешь мне моего брата. Деймона. Брата, которого вы убили.       — Что же во мне такого любопытного?       — Дело не только в тебе. Я много за кем наблюдаю, — Джейме услышал сиплый клокочущий вздох. — Знаешь, а ведь у нас с тобой больше общего, чем может показаться.       — Вот только я, в отличие от вас, убил законного короля, — возразил Джейме. И ваш грех куда тяжелее моего.       — Я говорю… о нарушенной клятве. И о том, что ты, как и я, попал на Стену по милости короля, которого сам же возвел на трон, — Кровавый Ворон повернул к Джейме голову, и торчавший из пустой глазницы корень издал тошнотворный скрежет — должно быть, содержимое его черепа еще не полностью сгнило. — А еще мы оба любили своих сестер, — добавил он, и в его голосе прозвучало леденящее душу веселье, от которого у Джейме волосы встали дыбом. — Жаль, что меня эта участь не минула. Слишком… много боли она принесла. Должно быть, Джейме следовало не на шутку переполошиться из-за того, что окопавшееся в подземелье пугало ухитрилось проведать о Серсее. Однако чем дольше он слушал Кровавого Ворона, тем сильнее его охватывала грусть при одном только взгляде на эти жалкие мощи. Джейме подошел поближе:       — Сейчас-то мне это кажется пустой блажью. Далеким воспоминанием. Что же это за любовь, если ее так легко преодолеть и оставить в прошлом? Бринден Риверс рассмеялся замогильным смехом:       — Любую боль можно преодолеть. Хотя не каждому это по плечу, — его взгляд уперся в культю Джейме. — Ты потерял руку, но ведь не умер же, верно? Вот и я лишился… — он напряженно подыскивал нужное слово; похоже, ему никак не удавалось припомнить, что же за утрату он понес.       — Глаза, — подсказал Джейме.       — Ах да, глаза. Поначалу я… был как слепой: врезался в стены, сшибал с ног людей, тянулся за какой-нибудь вещью и не мог ухватить. На месте глаза я все время чувствовал боль. И не мог о нем забыть, не мог примириться с его потерей, — с каждым словом в его голосе все отчетливее слышалась скорбь. Казалось, он совсем уже забыл события далекого прошлого, давно похоронил всю свою прежнюю жизнь, а теперь вот вспоминал заново, как будто вытаскивал былое из могилы.       — Но время все лечит, — продолжал бывший Лорд-командующий, — и я в конце концов приноровился видеть только одним глазом. Даже забыл, что когда-то у меня их было два. С твоей рукой будет то же самое. Как и с потерянной любовью. То, что вырвали из твоей жизни, ты никогда уже не вернешь. Не раз еще на тебя нахлынет чувство пустоты, и ты взвоешь даже не от боли — от одних воспоминаний о ней. Но ты привыкнешь. Такова уж наша людская природа. Джейме уткнулся лицом в левый рукав, и тот оказался мокрым. Вот еще сырость развел. Плакал он, конечно, не о себе, а об этом человеке, заточившем себя здесь по своей воле. Только представив подобную участь — долгие годы гнить заживо, срастаться душой и телом с могучими корнями, — Джейме содрогнулся. Да уж, в сравнении с таким жребием потерю руки можно счесть не стоящим внимания пустячком. Вопрос выскочил словно сам по себе:       — Неужели вы сами все это задумали? Нарочно бросили Стену, чтобы превратиться в дерево? Или… — тут он осекся, вспомнив, что Дитя Леса по-прежнему здесь и слышит каждое их слово.       — Ни о чем я не думал и ничего не знал, — прошептал тот. — Но ни о чем не жалею. Просто делаю… что должен. Ради царства людей. Всегда. Это была речь того самого человека, о котором до сих пор слагали легенды. Это была речь Лорда-командующего Ночного Дозора.       — Но что же вы все-таки делаете?       — Наблюдаю, — ответил он. — Ожидаю нужного часа. Однажды сюда явится мой будущий преемник, и со временем я обучу его всему, что знаю сам. Джейме предпочел не углубляться еще и в эти дебри. К тому же его больше интересовал другой вопрос:       — А причем здесь я?       — Я привел тебя сюда, чтобы ты исцелился от ран. Чтобы своими глазами увидел Детей Леса и осознал, сколь многое забыл род человеческий, — он ненадолго умолк. — А еще у меня есть для тебя подарок. При этих словах Дитя Леса шевельнулась и выступила вперед из тени, где пряталась до сих пор. Она юркнула за трон из переплетенных корней, на котором восседал древовидец, и что-то извлекла оттуда. Меч. Джейме отлично знал, каким клинком Кровавый Ворон препоясывался на битву.       — Шутите, что ли? — только и сумел выговорить Джейме. — Мне его и держать-то теперь нечем.       — У тебя было две руки. Одной ты лишился. Но другая тебе еще послужит.       — Только, мать его, лучник может такое сказануть, — заявил Джейме, и по полуразложившемуся лицу древовидца скользнуло призрачное подобие улыбки. Как бы он поначалу ни отнекивался, но, когда Дитя Леса протянула ему Темную Сестру, не сумел отказаться и взял меч. Ножны на вид были совсем новые — не могли они столько лет обрастать мхом в этой пещере вместе с Бринденом. Их заранее изготовили для меня. Неужели им давным-давно было известно о его приходе? Впрочем, один лишь взгляд на меч вышиб эти мысли из головы, да и все прочие тоже. Чтобы высвободить клинок, Джейме пришлось упереть кончик ножен в землю, зажав его между носками сапог. Рукоять была обтянута новенькой черной кожей, выдубленной до бархатистой мягкости. Посередине позолоченной гарды сиял густо-красный рубин, и Джейме с большим трудом подавил улыбку. Багрянец и золото. И черное. Обнажив меч, он был поражен его невесомостью. Не эфемерной хрупкостью перышка, а той закаленной, смертоносной легкостью, которая присуща только лучшему оружию. Даже неподвижно лежа в руке, клинок казался воплощением стремительного изящества. Что же до лезвия, то оно само по себе было настоящим произведением искусства: серебристо-серая сталь, покрытая волнистыми черными узорами, будто подернутая дымком, отразила свет факела и словно вспыхнула собственным пламенем. Схоронившийся на задворках души пятнадцатилетний мальчишка, похоже, кружился в буйной восторженной пляске — Джейме даже чудился его радостный клич. Именно этим клинком Висенья полоснула по щеке Эйгона Завоевателя, пока его охранники считали ворон, и так убедила брата создать Королевскую Гвардию. Этот меч во время Танца Драконов потерял Деймон Таргариен: прямо на лету он перепрыгнул со своего дракона Караксеса на спину драконицы Вхагар, принадлежавшей принцу Эймонду, и вонзил острие в пустую глазницу своего врага; застрявший в черепе клинок так и канул на дно озера, откуда его подняли уже после войны. Этим оружием сражался Эймон Рыцарь-Дракон.       — Я держу меч самого Эймона Рыцаря-Дракона! — выпалил Джейме, не успев унять ребяческий порыв. Улыбка Кровавого Ворона обозначилась явственнее.       — Да, — подтвердил он. — Он… с первого дня был предназначен для тех, кому без битвы жизнь не мила, кто бредит воинской славой. Даже странно, что в итоге это оружие досталось именно мне. Тебе оно скорее сгодится. Джейме подрастерял прежний пыл и нахмурился:       — Сгодилось бы, будь у меня правая рука. Но я теперь калека, а такой клинок достоин хозяина получше. И потом, кто же мне позволит носить фамильный меч Таргариенов? Он ведь сразу бросается в глаза.       — И все равно он должен перейти к тебе. А если попадешь из-за него в передрягу, я… помогу выпутаться. Но ты и так уже с трудом стоишь на ногах, я же вижу. Продолжим разговор завтра.       — А потом мне можно будет уйти? — на всякий случай уточнил Джейме. Если выяснится, что ему до конца своих дней предстоит обрастать грибами, подобно Кровавому Ворону, он без колебаний вспорет себе живот подаренным мечом — управится и левой.       — Конечно, как только поправишься, — пообещал тот. — Твои спутники и оглянуться не успеют, как ты уже вернешься.       — А почему им нельзя прийти сюда?       — Дети Леса не хотят, чтобы большой мир проведал их тайну, и у них есть на то причины. Ну а что касается меня… К чему тревожить призраков? Пусть покоятся в могиле, где им и место. Джейме долго вглядывался в него, пытаясь проникнуть в мысли этого непостижимого существа, но потом сдался:       — Как скажете. Кровавый Ворон все верно разглядел: на обратном пути хворого и квелого Джейме изрядно шатало от усталости, и до своей берлоги он дотащился через не могу. Впрочем, сжевав по настоянию целителя очередное живительное лыко, снимающее боль, он даже немножко взбодрился и не утерпел — снова потянул из ножен Темную Сестру.       — Не на что тут смотреть, — буркнул он Люку, который взгромоздился на кровать и, молотя хвостом, развалился поудобнее в предвкушении захватывающего зрелища. Джейме из вредности повернулся к нему спиной и принялся наскакивать на невидимого врага, пытаясь отработать простейшие фехтовальные приемы. Но от резких движений не зажившее до конца плечо заломило так, что он света белого не взвидел. В общем, ничего путного не добился — разве только понял, что за тренировки ему браться пока рановато, и нехотя вложил меч в ножны. На следующий день Джейме снова отправился повидаться с Кровавым Вороном. К его удивлению, бывший Лорд-командующий начал беседу с нравоучительной тирады:       — Невежда все равно что слеп. И я говорю сейчас не про одну лишь книжную премудрость. Ты должен научиться не только смотреть, но и неизменно видеть.       — Да какая разница? Что-то вы слишком мудрено завернули, — фыркнул Джейме, насмешливо дернув уголком рта, и уселся на пол перед диковинным троном древовидца. А я-то ждал чего-нибудь позанятнее.       — На турнирах простонародье гораздо глазеть на поединки с утра до вечера, — объяснил Кровавый Ворон. — Но что может высмотреть эта чернь? Всего лишь пару всадников, которые на потеху толпе зевак тычут друг в друга копьями. А вот приметливый рыцарь, побывавший в сотне подобных стычек, даже за короткий миг способен увидеть многое: что один соперник некстати вздернул щит, а другой не умеет держаться в седле; что у первого копье виляет вверх, а у второго — вниз. Смотреть — дело нехитрое, любому лежебоке под силу. Но ты только тогда научишься видеть, когда с головой окунешься во все, что творится перед глазами.       — Я уже сто раз слышал от отца эти поучения. Да и вообще все лорды проедают ими плешь своим наследникам. Лучше бы вместо нотаций показали какой-нибудь фокус-покус. Кровавый Ворон тихо затрясся от беззвучного, шелестящего смеха, зашуршал своими листьями — так веселиться умел один лишь он:       — Вот увидишь, мои уроки принесут тебе куда больше пользы, чем фокусы. Может, твой отец и обломал об тебя зубы, но, сдается мне, я справлюсь лучше, чем он. И оказался прав. На обещанных уроках Бринден часто рассказывал о событиях далекого прошлого, о том, что приключилось с ним в бытность десницей; временами, желая подкрепить какую-нибудь мысль красочным примером, он делился совершенно невероятными историями. Мало-помалу перед Джейме проступили и засияли во всем своем блеске такие грани личности этого человека, о которых, должно быть, больше никто в целом мире не догадывался. Как-то раз он пустился в очередное повествование о делах давно минувших дней — о неком примечательном турнире, который едва не закончился самым настоящим восстанием; правда, попытка мятежа с треском провалилась не без его, Бриндена, помощи. Чего там только не было! И колдовские чары, и карлик-шпион… Не обошлось и без невезучего предшественника на посту десницы — нынче, конечно, покойного: Риверс обозвал его «лордом Жопоеллом», и Джейме, услышав такое из его уст, хохотал во все горло — впервые после злосчастного сражения с Плакальщиком. Упоминал он и о Дейроне Добром, и каждое его слово было проникнуто теплыми чувствами к своему родичу и королю. В такие мгновения под высохшей оболочкой как будто оживал тот, прежний человек — с языком не менее острым, чем его ум, беззаветно любивший брата, — и Джейме готов был внимать его поучениям без устали. Да ведь они во сто раз интереснее занудного брюзжания мейстера в Утесе Кастерли или нескончаемого витийствования самого лорда Тайвина! Джейме вдруг пришло на ум, что даже эта полусгнившая коряга кажется ему человечнее и жизнерадостнее, чем родной отец, и он снова захихикал вслух. Он еще долго развлекался сравнениями, но в конце концов ему стало не до смеха, и он постарался выбросить все эти мысли из головы. День за днем Кровавый Ворон делился с ним знаниями и раскрывал свои секреты: рассказывал, как ему удалось внушить к себе столько почтения и страха и почему поползли слухи о том, будто он взирает на мир тысячей и одним глазом. Оказывается, чаще всего даже не требовалось никакого чародейства — лишь проницательность и холодный расчет. Впрочем, он исповедовался не только в блистательных победах, но и в позорных провалах, промашках и неудачах; бесстрастно рассуждал о собственных недостатках и о поступках, о которых впоследствии жалел. Бывало, древовидец заводил речь о волшебстве, но Джейме так и не удалось вытянуть из него ничего интересного — если не считать наставлений о том, как раскусить шарлатанские трюки или распознать дурной глаз. Чаще всего он упирал на то, что магический дар непредсказуем, а если прибегать к нему слишком часто, последствия могут быть весьма опасными. Лишь один-единственный раз он поведал о том, зачем приковал себя к трону из чардрева и как коротает дни, слившись разумом с деревьями и Детьми Леса — другими пленниками белых корней: выяснилось, что таким способом он наблюдает за внешним миром и неустанно постигает его бытие. Иногда Кровавый Ворон умолкал и позволял Джейме выговориться самому, хотя вряд ли почерпнул что-нибудь ценное из его откровений. Тот рассказывал о Серсее, о том, что бросил ей под ноги всю свою жизнь, а взамен не получил почти ничего. Шесть лет он хранил эту тайну и теперь испытал невыразимое облегчение: наконец-то ему представилась возможность излить душу со всеми ее темными сторонами тому, кто способен его понять! Но гораздо чаще Джейме просто болтал обо всем, что лезло в голову, и нес полную околесицу: он сам не решался себе признаться, что их беседы сделались для него настоящим лучом света в темном царстве — иначе и назвать-то было нельзя эти мрачные пещеры, населенные Детьми Леса; и от тех, и от других у Джейме до сих пор мурашки по коже бегали. Когда Джейме достаточно окреп, он начал было упражняться с Темной Сестрой. Но после первой же попытки долго жаловался на судьбу и под конец разочарованно объявил, что ему нынче грош цена в базарный день:       — Меня даже ребенок с палкой отделает как котлету!       — Чему же ты удивляешься? — заметил бывший Лорд-командующий, которому Джейме понес свои горести. — С левой рукой у тебя сноровки не больше, чем у ребенка с палкой. Тело будто в разладе с головой, не может связать концы с концами: оно-то привыкло действовать на другой манер.       — Но ведь я не забыл ни одного приема! Я отлично знаю, что и как нужно делать.       — Ничего ты не знаешь. Рассуждать об оружии и владеть им, словно продолжением себя самого, — совсем не одно и то же, — возразил Кровавый Ворон. — Тебе придется вернуть себе былое чутье — по сути, все осваивать заново. Вспомни, как в детстве впервые взял в руки меч, и начинай с азов — не торопись, не гони лошадей.       — Но я хоть когда-нибудь выучусь драться как прежде?       — Не знаю. Вообще-то не так уж важно, умеешь ты держать меч или нет. Твоя ценность вовсе не в этом. Внезапно Джейме стало невмоготу выслушивать всякую путаную чепуху, где что ни слово, то с подвохом:       — Когда уже я смогу уйти отсюда?       — Совсем скоро, — пообещал Бринден. Он не солгал. Спустя три дня Пыжик принесла ему сыромятные штаны, домотканую рубашку и мягкую дубленую куртку — все сплошь черное. Такого же цвета были кожаные сапоги и теплый шерстяной плащ, подбитый волчьим мехом.       — Откуда все это взялось? — полюбопытствовал Джейме. Дети Леса — отменные охотники, по крайней мере, так говорится в легендах; наверное, они сами сшили облачение, которое приличествует брату Ночного Дозора. Джейме от души надеялся, что не ошибся в своих предположениях: он прикинул еще несколько способов раздобыть подобную одежду, и ни один из них ему не понравился.       — Мы уже давно подготовились к твоему приходу, — только и услышал он в ответ. Вот и понимай как знаешь. Прежнее отрепье он кое-как стащил самостоятельно, а вот надеть обновку без посторонней помощи не удалось. Стоило ему поднять руки, как раненое плечо простреливало болью, а бесполезная правая култышка лишь бестолково цеплялась за рукав. Наконец после долгих мучений он сумел-таки застегнуть меховой ворот плаща, а Дитя Леса натянула ему на ноги сапоги. Окинув себя взглядом, он почти узнал того, прежнего разведчика, каким был когда-то. Однако, когда он попытался сжать кулак, на месте правой руки ощутил пустоту: кончики призрачных пальцев судорожно дрогнули, и мимолетная игра воображения тут же рассыпалась в прах. Одежда, как ни странно, пришлась ему впору, и он беспокойно поежился под теплым плащом. Допустим, Дети Леса смастерили ее сами, но откуда им было знать… Даже думать об этом не хочу.       — Напоследок — еще один урок, — такими словами Кровавый Ворон встретил Джейме, когда тот пришел попрощаться. — Если человек держится так, будто наделен могуществом и властью, он и в самом деле становится вершителем судеб. Если молва о его всеведении разлетится повсюду, многие ей поверят, пусть в действительности он и в помине не таков. Даже калеке под силу обернуть увечье себе на пользу в глазах окружающих; впрочем, все зависит от тебя самого… Ты волен создать себе любой образ, какой пожелаешь, — и он превратится в легенду, способную запросто потягаться с неоспоримой истиной. А иногда легенда сама становится истиной, заняв ее место. Джейме пристально всматривался в его полуистлевшее лицо. На лбу, где кожа совсем сопрела и отслоилась, из-под шляпки гриба проглядывал желтоватый череп. Он покрепче сжал рукоять меча:       — Если хотите, я покончу со всем этим прямо сейчас. Освобожу вас. Я вам жизнью обязан, а Ланнистеры всегда платят свои долги. Кровавый Ворон моргнул от удивления, а затем его единственный алый глаз загорелся жадной тоской. На короткий миг Джейме показалось, что Риверс вот-вот ответит согласием и с радостью примет от него последнюю милость. Но как же Дети Леса? Вряд ли они оценят поступок Джейме по достоинству: чего доброго, набросятся на него в припадке ярости и не выпустят из своих пещер.       — Нет, — отказался наконец Бринден, и в его голосе звучало усталое смирение. — Нет, брат мой. Мне еще предстоит немало трудов. Ступай, живи своей жизнью. Дитя Леса помогла ему собраться в путь; она ни словом не обмолвилась о предложении, которое он сделал Кровавому Ворону. Джейме всей душой хотелось поскорее вырваться отсюда, и все же он сам точно прирос к месту — до того тяжким бременем навалилось на него чувство вины. Словно бросил брата умирать в одиночестве, отказав в помощи. Он давно уже свое отстрадал, твердил себе Джейме. От прежнего Кровавого Ворона осталась только бледная тень, да и ту лишь ненадолго удалось вернуть к жизни благодаря их беседам. А теперь, когда Джейме его покинул, он снова утратит даже смутные воспоминания о себе — отдаст на корм деревьям свой разум, который давно уже стал неземным и нечеловеческим. Эта мысль нисколько не утешила Джейме, однако он ушел не оборачиваясь. В конце концов, у него самого еще оставалось незаконченное дело.

***

Маленький Волк держался в седле с изяществом набитого булыжниками тюка и грохот издавал примерно такой же. Манс подозревал, что одичалый и лошадей-то прежде видел только издалека, не говоря уже о том, чтобы карабкаться к ним на спину. Каждое мгновение он был готов к тому, что его спутник сверзится наземь и наотрез откажется подойти к пони снова. Благородный дом Ланнистеров время от времени снабжал Дозор и настоящими лошадьми. Благодаря такой неслыханной щедрости — несомненно, к ней приложил руку Тирион — в конюшнях теперь водилось несколько прекрасных верховых скакунов, а еще два крепких боевых жеребца. Правда, мало кто осмеливался хотя бы приблизиться к этим зверюгам; впрочем, иногда кое-кто из стюардов неробкого десятка даже осмеливался их взнуздать, чтобы отправиться на охоту к югу от Стены или в Черный замок по своим делам. Снаряжаясь на разведку, Маленький Волк самонадеянно потребовал одну из таких лошадей себе, совсем как Джейме когда-то. Но не успели они дотрястись и до Моста Черепов, как одичалый уже рассыпался в самых горячих благодарностях по адресу Манса — за то, что вовремя вправил ему мозги. Маллистер долго разрывался между двумя непримиримыми соображениями: с одной стороны, ему вовсе не хотелось отпускать только что вернувшегося Манса в новое путешествие, да еще в сомнительной компании одичалого; с другой — трудно было устоять перед заманчивой перспективой выпроводить наконец восвояси Маленького Волка вместе с его псинами. В итоге он скрепя сердце дал согласие на вылазку, но тут же припер Манса к стенке и потребовал:       — Месяц и не дня больше. Посмотри мне в глаза и поклянись своими богами.       — Месяц и не дня больше, — пообещал Манс с самым честным видом. Впрочем, он и не собирался нарушать зарок. За две недели им все равно не добраться до северного отростка Оленьего Рога, куда, по словам Блейна, отправился Джейме. Но, если Джейме уже давно держит путь на юг, возможно, им повезет наткнуться на него самого или по крайней мере на одичалых, которые могут что-нибудь о нем рассказать. Манс отдавал себе отчет в том, что эта вылазка, чем бы она ни закончилась, — пустая трата времени. Но лучше уж занять себя хоть какой-нибудь халтурой, чем бездельничать в томительном ожидании. Маленький Волк поелозил в седле, пытаясь умоститься поудобнее:       — Один из твоих братьев спросил, вправду ли я трахаю собственных собак. На кой мужику трахать собаку? А другой поднял на смех мое имя. Ну что в нем такого? Вон Мормонты зовут себя медведями, и ничего, а Джейме вечно горланил, что он, мол, лев.       — Да уж, — согласился Манс, не удержавшись от смеха. Несмотря на нервотрепку последних дней, он несколько воспрял духом — как и всякий раз, когда выбирался за Стену. — Если их заело на какой-нибудь придури, они так просто не угомонятся. Маленький Волк заваливался то влево, то вправо, один раз и вовсе едва не сполз под брюхо пони, но все же неимоверным усилием сумел выпрямиться в седле, а бедная лошадка потрюхала дальше — похоже, всадник причинял ей не меньшие страдания, чем она ему. Кое-как восстановив равновесие, он продолжал:       — Я тут подумал: а может, попроситься к вам в Дозор? Ну, после того как управимся с этим делом. Дать присягу, как положено. Джейме говорил о войне с Иными, вот я и решил — неплохо бы научиться, как он, рубиться мечом. Правда, не уверен, что мне позволят остаться. А вдруг скажут, будто таким, как я, здесь не место? В общем, придется еще пораскинуть мозгами. Манс легкомысленно отмахнулся от его разглагольствований, сочтя их пустыми бреднями, и снова усмехнулся:       — Значит, ты у нас пай-мальчик и готов плясать под дудку Маллистера?       — Он хоть не такой лютый, как моя бабка. У нас в клане, если человек отлынивает от работы, а работу эту не баран начхал, с него спустят семь шкур или принесут в жертву богам снега. А если дело совсем швах, изгонят из племени, — он криво усмехнулся. — Джейме это тоже быстро вбили в башку. Сперва его Великая Волчица угостила зуботычиной, а следом и моя сестра приласкала ножом. Ну, потом-то уж он стал тише воды, ниже травы. В иное время Манс непременно расспросил бы, как этой карге удалось усмирить Цареубийцу зуботычиной, но у него наготове уже вертелась дюжина других вопросов — в первую очередь тот, который он просто не мог не задать на правах друга:       — Ножом, говоришь?       — Он маленький был, — успокоил тот. — Хотя она чуточку подпортила ему смазливую рожу — да не смотри ты на меня так. Ну, саданула разок в лоб… Правда, царапина потом воспалилась. Еще куснула за губу… Может, и нет — сам не видел, врать не стану, но губа почему-то распухла, как оладья. А все началось с того, что он в нее плюнул — видите ли, она ляпнула, будто у него хрен отвалился.       — Он хотя бы оклемался после такого? — участливо осведомился Манс, которого все сильнее душило злоехидное хихиканье.       — Ну да, пусть и не сразу, — ответил Маленький Волк. — Он нипочем не хотел делать что велено, зато болтал в три горла. Серебряная Волчица не знает Общего языка, и мне пришлось толмачить им без продыху. Они мне посрать спокойно не давали. И пожрать. Однажды Серебряная Волчица стащила меня прямо с бабы. Я уже сто раз пожалел о том, что они сдружились. Вообразив себе эту картину в самых душераздирающих подробностях, Манс наконец махнул рукой и дал волю смеху. Вести разведку вместе с Маленьким Волком оказалось на удивление здорово. Манс мало знал об обитателях Стылого Берега — куда хуже, чем о прочем Вольном народе, и теперь заваливал своего спутника расспросами про местные обычаи и нравы, про странных богов, которым они поклонялись, и вообще про то, как в клане все устроено. На север двигались по берегу Молочной, вдоль которого рассыпалась жменька деревень — там они и просились на ночлег. Правда, немного находилось охотников пустить на ночь под свой кров Маленького Волка вместе с собаками — хорошо хоть соглашались ответить на вопросы Манса. Ответы, впрочем, не отличались разнообразием: никто не видел Джейме с начала зимы — вот и все, что он слышал. До последней деревни на севере, которую наметил Манс, добрались ровно спустя две недели — уложились тютелька в тютельку. Если бы они продолжили путь, примерно через четыре дня достигли бы того места, где несколько притоков Оленьего Рога сливались в полноводную реку. Неподалеку от северного отростка лежало озеро, возле которого, по слухам, и стояла деревня Ульфа. Считай, в двух шагах отсюда; Манс не сомневался, что поселение, к которому они направлялись, тоже находится под рукой короля. Что бы там ни наворотил Джейме, сюда-то наверняка уже долетела молва о приключившемся. Стоило им показаться на околице и миновать дальние избы, как на улицы отовсюду высыпал Вольный народ: люди перешептывались и толкали друг друга в бок, тыча пальцами в собак. Не успели Манс и Маленький Волк приблизиться к самым большим хоромам посреди деревни, как слухи об их появлении уже разнеслись со скоростью ветра. Манс глазел по сторонам в надежде, что кто-нибудь отважится выступить вперед и перекинуться словом с незнакомцами, и тут углядел девочку, высунувшую голову из ближайшей хижины.       — Так это ты, значит, — обратилась она к Маленькому Волку, глядя на него без особого дружелюбия. И для верности припечатала: — Язычник. Маленький Волк выпрямился в седле:       — Жрица.       — Я не…       — А вот твоя сестра…       — Ее здесь нет, — перебила девочка, выйдя из дверей наружу. Она была с ног до головы в белом и куталась в шерстяной плащ, застегнутый у горла брошью в виде лика сердце-дерева. Манс ошеломленно заморгал, потеряв дар речи. Ему подумалось, что если бы у Короля Ночи и его мертвой возлюбленной каким-нибудь колдовством народилась дочь, она бы именно так и выглядела: с мраморно-белой кожей и холодными сияющими глазами, обрамленными длинными ресницами. В сумерках трудно было уловить их цвет: они отливали то серебристо-серым, то глубоким синим оттенком.       — Ведь это ты отвела Джейме в деревню Ульфа? — догадался Манс, оправившись от изумления. Ее глаза сверкнули с подозрением:       — Еще одна ворона? — девочка бестрепетно окинула его взглядом с головы до ног — казалось, ее ничуть не смущало, что он вдвое старше и куда крепче. — Наши с ним пути давно уже разошлись. Возле деревни короля.       — Моя сестра отправилась с ним? — встрял Маленький Волк.       — Да, — она плотнее закуталась в плащ, и изо рта у нее вырвалось облачко пара. — Сорен наверняка захочет с вами увидеться. Потом мы сможем поговорить. Сорен. Если память Манса не подводила, так звали сына старого вождя, которого он знавал когда-то. Впрочем, Вель дала понять, что тот не причинит им вреда, а значит, беспокоиться не о чем. В тесно скученном зале они и в самом деле заметили Сорена Щитолома — однако тот не восседал, как положено, во главе стола, а тихо беседовал со своими людьми в дальнем углу. А вот место, предназначенное для вождя, на сей раз занимала женщина — должно быть, сестра Вель. Манс никогда прежде не видел, как знатные лорды вершат суд и разбирают ходатайства в своих замках, но приблизительно так это себе и представлял. Подле нее он увидел какую-то старуху, а впереди — целую вереницу желающих испросить совета или наставления, и все терпеливо ожидали своей очереди. Мансу доводилось слышать о таких женщинах: на древнем наречии они звались «друка». Сам он, правда, только однажды повстречался с одной из них — запомнил лишь немолодое лицо и морщинистые руки. Дело было так. Его отряд во время вылазки попал в засаду, а братья были перебиты все до единого. Четырнадцатилетний Манс кое-как доковылял до ближайшей деревни, чтобы попросить помощи, — там он и встретил эту женщину. Она подарила ему лютню, которую выменяла у бродячих торговцев, и сказала, что у него руки барда. Она и сама немножко умела играть, и, пока он лежал пластом, набираясь сил, научила его дергать за струны и бренчать простенькие песни. Манс тогда впервые вернулся с разведки позже положенного срока — в то время он все еще нес службу в Черном замке, а Первым разведчиком был один из Вороньих Клыков, что отправились на Север вместе с Кровавым Вороном. Этот трухлявый пень выбранил Манса предателем и еще дюжиной крепких словечек и целый месяц не пускал его за Стену. Зато позволил оставить лютню себе. Манс попытался разглядеть женщину получше, но она повернулась в сторону, и из-за седой старухиной головы ему была видна лишь коса, словно отлитая из чистого золота, и краешек утонувшего в тени профиля.       — Смотрите-ка, кто здесь, — раздался голос Сорена, и Мансу пришлось перевести взгляд на него. — Полукровка. Помню, помню, когда-то ты уже забредал в наши края. А нынче притащил с собой…       — Я пришел со Стылого Берега, — представился Маленький Волк. — Я друг Вель и Даллы. Сорен покосился на Вель — та неопределенно дернула плечом, и он посчитал этот жест знаком согласия.       — Кто-нибудь из вас получал вести о Цареубийце? — сразу же приступил к делу Манс. Вождь запрокинул голову и расхохотался:       — Давай лучше ты, девчушка. Расскажи ему про этого сукиного кота Цареубийцу. Губы Вель искривились в непонятной улыбке, которая, впрочем, далась ей с некоторым трудом:       — Мы с Даллой столкнулись с одним человеком из деревни Ульфа — это было через несколько дней после того, как мы распрощались с сиром Джейме. Он рассказал, будто Джейме прикинулся бродячим бардом, чтобы закон гостеприимства защитил его под кровом короля. На пиру перед всей деревней он бросил вызов Ульфу, да так, что тот не посмел отказаться. Джейме не дали ни брони, ни щита, только дрянное оружие — и все же он победил в два счета. Насадил Ульфову голову на копье и велел деревенским показать ее Плакальщику, когда тот вернется с охоты, да еще передать наилучшие пожелания от Цареубийцы. А потом ушел, а с ним и Серебряная Волчица вместе с девочкой. Если Манс снова увидит Джейме живым и здоровым, он сложит об этом песню в его честь. Из кожи вон вылезет, чтобы она получилась лучше некуда.       — Что же сталось с тем человеком, за которым гонялся Джейме? — спросил Маленький Волк. — Плаксой или как там его?       — Плакальщик воротился на следующее утро. Едва он услышал обо всем, что приключилось в его отсутствие, как тут же кликнул свою свору — они вскочили в седла и бросились в погоню. Уже пурга была на носу, но он словно с цепи сорвался — помчался куда глаза глядят с пустыми руками. Больше его никто не видел — и прочую шайку тоже. Ну, для Джейме это плюнуть и растереть — он одичалых убивает гуртом, даже не вспотев. Дело нехитрое: главное — одним ударом прикончить вожака, нагнав страху на остальных; тут-то они сами разбегутся кто куда. А уж с собаками ему все нипочем, даже если Плакальщик ухитрился наскочить на него прежде, чем нагрянул буран. Метель, конечно, могла здорово испортить все дело, но Джейме так просто не застанешь врасплох. Вель, казалось, хотела сказать что-то еще, но, обернувшись, замолчала. Отделившись от толпы Вольного народа, к ним подошла ее сестра. Одна из собак Маленького Волка подняла было голову и настороженно навострила уши, но женщина сразу же успокоила ее, улыбнувшись и назвав по имени на древнем наречии. Впрочем, когда она остановилась за плечом Вель и посмотрела на гостей, ее лицо сразу стало серьезным. От нее будто струился свет, так же как и от сестры, и она была не менее красива, но в ином роде — куда более нежной и мягкой прелестью. Если горделивую стать и холодный взор Вель можно было сравнить с величественной балладой, то при одном взгляде на Даллу Мансу словно почудился напев тихой колыбельной.       — Маленький Волк, — обратилась к одичалому Далла. — Что-то случилось? Тот задумчиво побарабанил пальцами по столу:       — Пока не знаю, но надеюсь выяснить. Не нравятся мне эти новости про разбойников, которые хотели убить Джейме и мою сестру, а тут еще буран в придачу. Может, хоть ты знаешь толком, что там стряслось?       — Лучше бы нам найти местечко потише — там и поговорим, — Далла поклонилась Сорену: — Прими благодарность за то, что пустил в свои хоромы. Завтра я вернусь, ежели кто из твоих людей пожелает беседы со мной, но сегодня не смею более занимать почетное место и уступаю его вождю, которому оно принадлежит по праву.       — Да мне-то все едино, где хлебать юшку и запивать добрым элем, — хоть в красном углу, хоть на пороге сидючи, — смущенно отвечал Сорен. — Ты на мое место годишься куда как впору. Этот высоченный бородатый детина, косая сажень в плечах, легко мог бы согнуть Даллу пополам двумя пальцами, однако робел перед нею, словно пастушок перед королевой — столько благоговейного почтения было в его обращении. Мансу немедленно вспомнилось, что худородные новобранцы Дозора точно так же, разиня рот, пялились на Джейме при первой встрече — поверить не могли, будто смеют запросто обратиться к Ланнистеру по-свойски, а он их за это не покусает. Далла привела их в хижину — оказалось, ее целиком предоставили в пользование сестрам. Вель расположилась в углу и взялась разводить огонь, а Далла опустилась на груду мехов, устилавших пол. Манс принял ее безмолвное приглашение и тоже уселся на шкуры; Маленький Волк последовал его примеру. Собаки с любопытством пустились исследовать неизведанное пространство, а два пса подошли к Далле, чтобы поздороваться, — по крайней мере, выражение свирепых морд этих чудищ можно было с натяжкой счесть дружелюбным. Она спокойно и ласково велела им лечь, выговаривая слова древнего наречия чарующе мелодично, — и Манс осознал, что совсем не против и дальше слушать, как они текут из ее уст сладкозвучной песней. Ее приказу, правда, подчинилась лишь одна собака, а другая потрусила обратно к Маленькому Волку.       — Рин совсем от рук отбился, — неловко объяснил Маленький Волк. — Это я виноват — избаловал его до крайности. Он повторил команду, и на сей раз пес послушался — улегся на брюхо, пусть и с явственной неохотой.       — Не переживай, — засмеялась Далла. — Я тоже никак не могу сладить с одной девчонкой, которая таскается за мной по дорогам.       — Ничего смешного, — Вель уселась рядом с сестрой и шутливо пихнула ее в бок. — Не видишь, что ли, — язычник с вороной так и развесили уши, ждут, когда ты их уважишь. Далла разгладила край белой шерстяной накидки, перехваченной кожаным поясом:       — Манс, сир Джейме рассказывал тебе о Тормунде Великаньей Смерти?       — Было дело, — подтвердил Манс.       — И о подаренном кольце?       — И даже о том, как он дал Джейме сумасбродное поручение — превратить нашу шатию в мало-мальски пристойное общество, с которым не грех водиться. Для меня все это не новость.       — Это замечательное поручение, а вовсе не сумасбродное, — возразила Далла. — Все знают о том, что Стена возведена с помощью чар, но, если верить легендам, в ваших обетах тоже заключена толика волшебства. И немудрено: ведь к созданию Дозора приложили руку Дети Леса. Если благодаря сиру Джейме на Стене останутся люди, которые еще не забыли о своих клятвах и сокрытой в них силе, — мы перед ним в неоплатном долгу. Ведь кое-кто из Вольного народа спит и видит, как бы перебить всех братьев Дозора и разрушить Стену…       — Не кое-кто, а большинство, чего уж там, — уточнила Вель.       — Большинство Вольного народа живет так далеко от Стены, что понятия не имеет ни о каком Дозоре. С чего бы им его ненавидеть? Не руби сплеча, сестра, не говори не подумав, — Далла перевела на Манса серьезный взгляд; глаза у нее отливали тем же странным оттенком, что и у Вель. — У нас с вами общий враг. Если у сира Джейме все получится, наши народы перестанут впустую грызться друг с другом и наконец-то выступят плечом к плечу.       — Вообще-то Джейме и вправду неплохой парень, — неохотно признала Вель, — может, он и сгодится на большие дела.       — Появившись в Дозоре, он принес нам надежду, — пояснила Далла. — Он разведчик, который верен присяге — той самой, что впервые прозвучала еще в незапамятные времена, когда Стену только-только построили. Вель рассеянно погладила собаку, развалившуюся у нее под боком:       — Мы сильно перепугались, когда услыхали, что Плакальщик погнался за Джейме. Тогда Далла попыталась его отыскать: вдруг ему нужна помощь? А вот мне и думать об этом запретила.       — Отыскать? — переспросил Манс, сбитый с толку таким неожиданным заявлением. Его немало озадачила дрожь в голосе Вель, а тут еще и Далла почему-то поежилась с подавленным видом:       — Есть такой напиток — его готовят из листьев и сока чардрева…       — И крови, — добавила Вель. При этих словах у Маленького Волка даже глаз задергался от ужаса — казалось, он вот-вот вылетит отсюда, точно пробка, начисто забыв про собак. Далла заметила, как он подобрался, и еще пуще зарделась:       — Мы стараемся не творить такую ворожбу без нужды. Это… неразумно: чего доброго, еще пристрастишься к ней, словно к дурману. Рогатый Лорд говорил, будто колдовство — все равно что меч без рукояти. Но иногда хватаешься за любое оружие — лучше уж такое, чем вовсе ничего. Пусть даже его не возьмешь просто так в руки — ведь у всего на свете есть цена.       — А кровь откуда берется? — полюбопытствовал Манс, бездумно пропустив мимо ушей все эти зловещие предостережения. Далла подняла правую руку. Ее ладонь пересекал пополам глубокий порез, стянутый швами. Такая рана быстро не заживет, да еще и шрам останется — это уж наверняка. Манс не стал спрашивать, почему ей вздумалось кромсать себя в столь несподручном месте. Похоже, она и впрямь убеждена, что за волшбу так или иначе придется расплачиваться. Значит, лучше уж по своей воле потерпеть боль и пролить немного крови, чтобы задобрить судьбу, — все равно рано или поздно та возьмет свое, да только взыщет сторицей.       — Доволен теперь, ворона? — сурово спросила она.       — Не развесили кишки на ветках чардрева, чтоб на них погадать, — и на том спасибо, — заметил Манс. Маленький Волк, забыв про свои опасения, принялся допытываться:       — Ну и что же ты там… отыскала?       — Твоей сестры я и не разглядела толком. Ты уж прости, — за несколько дней знакомства Далла вряд ли успела обменяться с ним хоть парой слов, но, похоже, всей душой жалела, что ничем не сумела помочь. — Вообще-то я многое видела — и даже такое, чего сама себе не могу объяснить, не говоря уже о том, чтобы рассказать вам, — она помимо воли зажмурилась. — А еще мне почудилась музыка — никогда прежде я не слышала такой прекрасной песни. Но, когда я оглянулась, все вокруг наполнилось мраком, как будто мир канул во тьму и наступил конец света. Я только и могла твердить молитвы, спрашивать у пустоты: «Он еще жив?». А потом увидела перед собой белого дракона с одним-единственным красным глазом. Он обвился вокруг высохшего чардрева и сам уже был при смерти, почти совсем истлел: кожа с костей и ребер облезла, но сердце еще билось. А над ним и над погибшим деревом кружили вороны.       Дракон подозвал меня поближе, склонил шею и прижался лбом к моей голове. Он не был частью видения, это точно, а… как будто направлял его. Словно пытался указать путь. Едва дракон меня коснулся, я разглядела Джейме. Вокруг по-прежнему было темно, но по-другому: словно в каком-то странном саду — вместо цветов там раскинулись камни. Это место напоминало богорощу, да только не здешнюю. Может, такие встречаются далеко на Юге, где солнце летом припекает жарче, чем в наших краях? По крайней мере, мне показалось, будто Джейме весь взмок. Волосы у него стали короче, а еще он сбрил бороду и…       — …выглядел старше, — догадался Манс.       — Да, я тоже так подумала. Да и вообще в этом видении все было иначе, чем в прежнем. Не настолько… чуднó.       — Ты погоди лыбиться, ворона, — предупредила Вель. — Это еще не все. Джейме там недоставало не только бороды. Скажи ему, Далла. Далла сочувственно коснулась руки Манса и, подняв на него печальный взгляд, исполнила просьбу сестры: довела свой рассказ до конца.

***

После того как Джейме исчез в подземелье, время тянулось невыносимо медленно — особенно в первые дни. Серебряная Волчица в пещере разве что ночевала — по утрам отправлялась на охоту, кликнув собак, и до позднего вечера рыскала по лесу. Она больше не кривилась так сильно от боли, хотя пока не осмеливалась снять повязки, и теперь разве что под страхом смерти согласилась бы день-деньской смирно сидеть на месте. Али все еще немножко остерегалась копьеносицы, поэтому на всякий случай старалась держаться от нее подальше и вообще почти не выбиралась наружу. Странный разведчик время от времени наведывался в пещеру, как и обещал, однако редко попадался Али на глаза. Похоже, он и сам больше предпочитал уединение — которое она, впрочем, бесцеремонно нарушала при любой возможности: без конца допытывалась, кто же он все-таки такой и что там поделывает Джейме. Из нового знакомого каждое слово приходилось тянуть клещами, а про Джейме он и вовсе молчал как рыба: обронил только, что волноваться не о чем — он в надежных руках и целители вскоре поставят его на ноги. Ровно спустя неделю такой скукоты непоседливая натура Али все же взяла свое, и однажды она отважилась увязаться вслед за Серебряной Волчицей, когда та по своему обыкновению направилась куда-то по своим делам. Женщина лишь покосилась на нее с удивлением, но прогонять не стала. Вместе они обшарили окрестности на много миль вокруг пещеры — расставили с десяток силков, которые надлежало проверять в определенное время, а если добычи попадалось небогато, охотились на всякую живность и ловили рыбу. Разведчик нередко составлял им компанию, и Серебряная Волчица с Али раз-другой пытались втянуть его в разговор, чтобы хоть как-то понимать друг друга. Но подневольного переводчика обычно хватало ненадолго: через несколько минут, спохватившись, они обнаруживали, что его уже поминай как звали. После этого Серебряная Волчица неизменно разражалась ругательствами — громкими и свирепыми, однако совершенно невразумительными. Ее речь звучала такой же тарабарщиной, но все равно она упорно пыталась о чем-нибудь потолковать с Али. А та и не перечила — несмотря ни на что, копьеносица внушала ей симпатию. Выглядела она, конечно, страховидно: чумазая от грязи и крови, тощая как скелет, голова криво обмотана несвежими тряпками — в общем, ничуть не лучше жутких одичалых Стылого Берега, которыми Али пугали в детстве. Но Али ее не боялась — с тех пор, как она отыскала их с Джейме после схватки с Плакальщиком, из последних сил приковыляв вслед за Люком сквозь неистовую вьюгу. Она сама тогда едва держалась на ногах, но, увидев изувеченного, истекающего кровью Джейме, не мешкала ни единого мгновения. Тут же взвалила его к себе на плечо, махнула рукой Али, велев подпереть с другой стороны, — и доволокла до пещеры чуть ли не на чистом упрямстве. Пока Джейме трепала лихорадка, он все время звал Серебряную Волчицу на Общем языке, в полузабытьи умолял добить его: мол, в ее клане с калеками так и поступают — приносят в жертву богам. Но, даже если бы женщина разобрала его бессвязный бред, ей бы и в голову не пришло выполнить эту просьбу. Она тащила бы его на юг до последнего вздоха, пока все трое не полегли бы замертво, заметенные пургой. Вспоминая ужас тех дней, Али искренне восхищалась храбростью этой женщины. Теперь, когда рана на лице почти затянулась, к ней вернулась прежняя веселость — должно быть, свойственная ей от природы. Как-то поутру она подрядила Али помочь ей в невероятно важном деле — научить собак выкидывать всякие коленца и плясать вьюном, гоняясь за собственным хвостом. В другой день они знатно забросали друг друга снежками, а потом Серебряная Волчица, не в меру расшалившись, затеяла потеху — попыталась стащить у разведчика ветхий шарф, и ему пришлось спасаться от нее бегством верхом на лосе. В теплой компании и в нескончаемой беготне время неслось галопом. Али уже потеряла счет дням и настолько свыклась с новой жизнью, что однажды за завтраком даже не подняла головы, заслышав рычание Кесук, — собака всякий раз теряла покой в присутствии мертвеца и возвещала о его приближении заливистым лаем. Однако на сей раз тот явился не один, и Али, присмотревшись к его спутнику, от изумления едва не поперхнулась: в пещеру вошел Джейме, преобразившийся до неузнаваемости. Он был теперь одет во все черное — новая одежда, чистая и опрятная, облегала фигуру точно влитая, а лицо вновь обрело здоровый румянец. В спину ему ударил луч восходящего солнца, зажегший волосы золотом, и у Али дух захватило от его безупречной красоты. Она даже невольно бросила взгляд на правую руку Джейме: не отросла ли там новая кисть? Но ее на положенном месте не оказалось. Серебряная Волчица вскочила на ноги и бросилась к нему.       — Джейме! — воскликнула она и затараторила что-то на древнем наречии. Губы Джейме дрогнули в улыбке, и он заключил копьеносицу в объятия. Движение вышло неуклюжим и немного скованным, но, кажется, потерять сознание от боли ему больше не грозило. Потом, отстранившись, он внимательно оглядел Серебряную Волчицу — и сразу помрачнел: она уже успела снять повязку, и полузаживший шрам оказался на виду целиком. Джейме осторожно скользнул пальцами по ее изуродованной щеке и принялся виновато бормотать какие-то извинения, которые она пресекла решительно и твердо. Джейме вымученно улыбнулся, чуть слышно прошептал что-то еще и наконец обернулся к Али.       — Она говорит, вы тут отлично поладили, — заметил он. Али кивнула, все еще не в силах оторвать от него взгляд: от потрясения дар речи куда-то задевался. Чудеса да и только. Прямо как в сказке. Он опустился перед ней на корточки и посмотрел прямо в лицо — глаза у него были зеленые, точно летняя трава:       — Приношу свои извинения, миледи. Я-то обещал вернуть тебя домой, а сам только и делаю, что развожу канитель. Постараюсь больше нигде не застрять по дороге. Али беспомощно пыталась подобрать нужные слова, но они по-прежнему не шли на язык. Столько всего хотелось ему сказать — что ей грех жаловаться, что она готова проторчать здесь хоть вдвое, хоть втрое дольше, лишь бы он поправился. Ты руку из-за меня потерял. Чего еще мне от тебя требовать? Вне себя от смущения, она выпалила невпопад:       — Что там было, в пещере?       — Я повстречал брата — он тоже разведчик. Ну, что-то вроде того. А еще… целителей, — он по привычке поднял культю, словно желая потереть глаза, но тут же досадливо поморщился и поспешил опустить руку. — Вы тут с голодухи небось лапу сосали?       — А вот и нет, — заверила Али. — Мы рыбу ловили и зайцев — все равно больше заняться было нечем. В общем, жили припеваючи, честное слово. Джейме, к счастью, не стал спорить — лишь велел собирать пожитки: пора, мол, и честь знать. Через час они тронулись в дорогу. Разведчик отправился с ними, но теперь восседал на лосе один: Джейме брел пешком, хотя наверняка быстро выбился из сил, пробираясь через сугробы, — снегу намело по пояс. Он больше не выглядел как ходячая смерть, но все еще не окреп как следует. На привале Али и Серебряной Волчице пришлось помочь ему раздеться до пояса, чтобы обработать раны. Джейме смущенно буркнул что-то на древнем наречии — ничего, мол, не поделаешь, — стараясь не глядеть на Серебряную Волчицу, а по его щекам неудержимо расползался румянец. В ответ она только фыркнула и порылась в котомке, которую он принес с собой из пещеры. Потом ловко размотала повязки, промыла обрубок, умастила целебным бальзамом и забинтовала заново. Все это время Джейме, кажется, готов был сквозь землю провалиться от стыда, хотя Али никак не могла взять в толк, чем он сконфужен. В конце концов, вместо прежних обугленных, окровавленных ошметков воспаленной плоти остался лишь бугристый рубец, но вовсе не такой уж ужасный на вид. Исчезли даже швы. Рана на спине тоже почти зажила. Она протянулась наискосок от левого плеча до правого бока, изогнувшись кривым росчерком, — это из-за того, что коса Плакальщика вильнула в сторону, когда он вздернул ее вверх, решила Али. Теперь на месте кровавого месива, похожего на глубоко пропаханную багровую борозду, виднелся только неровно сросшийся шрам. Серебряная Волчица откупорила новый горшочек и принялась втирать в кожу очередную мазь. Джейме тем временем встретился взглядом с Али и с заметным усилием натянул улыбку:       — Что, все так плохо?       — Да не так уж и плохо, — Али вздрогнула и обхватила себя руками. — И вообще, если бы ты не заслонил меня, Плакальщик бы мне лицо раскроил.       — Ох, — Джейме и сам нервно поежился, судорожно сглотнув: наверное, тоже представил себе эту картину. — Я об этом как-то не подумал. Их путь лежал на юг, и в один прекрасный день Джейме, оглядевшись, обнаружил, что узнает эти места; разведчик сразу же развернул своего лося и отправился прочь. После его ухода все втайне вздохнули с облегчением, и даже шагать как будто стало гораздо веселее. Мороз больше не кусал за нос и щеки по ночам, а из-под растаявшего снега кое-где уже пробивалась трава. Джейме, кажется, легко пробрался бы по здешним тропкам с закрытыми глазами, словно сотню раз тут хаживал. К тому же шрам на спине теперь его почти не беспокоил, и возня с ранами занимала куда меньше времени. Всего-то мороки — стянуть плащ, закатать рукав куртки и перевязать культю; а ведь прежде, чтобы обработать плечо, полвечера приходилось высвобождать его из кучи одежек, а потом напяливать все обратно — причем с предельной осторожностью, чтобы свежие бинты не сползли с запястья. Однажды Джейме объявил, что до Стены осталось всего ничего — лишь неделя пути, однако в его голосе не слышалось бурной радости от предстоящей встречи с братьями. Более того, он явно приуныл, и от Али не укрылись взгляды, которые он исподтишка бросал на Серебряную Волчицу; похоже, его подмывало плюнуть на все и улизнуть вместе с нею на Стылый Берег, пока еще не поздно. Али ему искренне сочувствовала, но увидеть наконец спасительную Стену хотелось куда сильнее. Ей и так уже с трудом верилось, что когда-нибудь она в самом деле вернется домой, — а тут еще на душе кошки скребли: вдруг в последнее мгновение по закону подлости случится какая-нибудь заковыка, и все ее надежды вылетят в трубу? Последнюю ночь им предстояло провести в пещере, которая имела едва ли не обжитой вид: должно быть, решила Али, разведчики нередко сюда наведываются. Джейме признался, что и тут ему без их помощи не обойтись; они растопили снегу в котелке и помогли ему вымыться, а потом он попросил Серебряную Волчицу побрить его и подровнять волосы ножом.       — Шутишь, что ли? — удивилась Али. Он и впрямь почти улыбнулся, но на полпути раздумал:       — Не могу же я в таком виде показаться перед братьями. Как дворняга с оторванной лапой. Решат еще, будто я приполз подыхать у них под дверью и околею со дня на день. Нет уж, мне кровь из носу вернуться со славой. Да так, чтобы этот миг всем запомнился надолго. Когда Серебряная Волчица вернула Джейме приличный облик, они выбили пыль из его куртки и штанов, постирали рубашку и повесили сушиться у огня, а сам Джейме поспешил закутаться в плащ. Серебряная Волчица скоро уснула, но Али глаз не могла сомкнуть: в последнее время она была точно на иголках, несмотря на усталость. Джейме тоже не спалось, и, поймав его напряженный взгляд, она догадалась, какие чувства его одолевают:       — Тебе страшно возвращаться?       — Есть немного, — признался Джейме. — Ну доберусь я до замка, и что от этого изменится? Все равно я даже отбивную сам себе не могу накромсать, не говоря уже о том, чтобы надеть штаны. Как мне теперь ходить в разведку? Я ведь не сумею ни костер развести, ни на дерево залезть. Меч — и тот толком держать не могу. Я старался не накручивать себя этими мыслями до поры до времени; но теперь-то больше не получится прятать голову в песок, верно?       — У нас на Медвежьем острове один человек тоже потерял руку, когда лодку чинил, — вспомнила Али. — Живет бобылем, сам рубит дрова — ну, значит, и с очагом как-то управляется. Вообще-то он злыдень, каких мало. Однажды запустил в Джораха топором, — она скорчила шкодливую гримасу. — Наверное, из-за того что Джорах поимел его сестру прямо накануне свадьбы. Конечно, все тут же вылезло наружу, ну и пошло-поехало. Может, на самом деле не такой уж он и злыдень.       — Мазила — это уж точно, — прыснул Джейме. — Я-то сам видел Джораха на Медвежьем острове — на нем ни царапинки.       — Ага, нужно было кидать гарпун — тогда бы не промахнулся. Джейме засмеялся:       — А может, ну его, этот Медвежий остров? Оставайся лучше со мной на Стене! Честное слово, из тебя бы вышел славный оруженосец. Да… Жалко, что у нас в Дозоре целое сборище козлов, которых к девчонкам вроде тебя и близко подпускать нельзя.       — А ведь было бы здорово, — вздохнула Али. Поначалу она только о доме и могла думать. Но ее вдруг невероятно захватила эта мысль — сделаться оруженосцем сира Джейме и вступить в Ночной Дозор. Уж она надрала бы задницу любому головорезу, который вздумает похищать девчонок вроде нее! На следующий день впереди показалась Стена, и Али совсем по-детски расклеилась и захлюпала носом. Джейме остановился и долго не сводил с ледяной громады усталого взгляда. Встряхнув головой, он повернулся к Серебряной Волчице и что-то тихонько ей сказал. Она его поцеловала, а он прижал ее к себе и пылко ответил на поцелуй. Али смущенно отвернулась. Она невольно задалась вопросом: интересно, Джейме жалеет, что не может жениться на копьеносице? Наверное, сейчас клянет судьбу на все лады — ведь они, скорее всего, никогда не встретятся снова. Да и я ее больше ее не увижу. Она воровато покосилась на них одним глазком. Они наконец прекратили целоваться, зато Джейме уткнулся лицом в шею женщины и никак не мог разомкнуть объятья. Ему стоило огромного труда оторваться от нее — казалось, они проросли друг в друга ребрами, и теперь от каждого движения внутри с треском дробятся кости, мучительно тянутся жилы, кровоточит сердце. Джейме все-таки принудил себя улыбнуться и опять посмотрел на Стену. Не проронив ни слова, он продолжил путь, а Али с Серебряной Волчицей последовали за ним.

***

Мысли Манса были заняты чем угодно, но только не «Весенними цветами» — он уже битый час старался сосредоточиться на песне, однако без особого успеха. Стена недавно подтаяла, словно заплакала ледяными слезами, а нынешним утром из Цитадели прилетел белый ворон с доброй вестью — казалось бы, жить да радоваться. Однако жить да радоваться худо-бедно получалось лишь у него одного. Прочие обитатели замка с каждым днем все сильнее падали духом — с тех самых пор, как Манс вернулся с разведки. Он, разумеется, поделился слухами, которые гуляют среди Вольного народа: мол, король Ульф мертв, а Али Мормонт удалось спасти, — но делу это не слишком помогло. Все единодушно сошлись на том, что Джейме уже давно полагалось бы объявиться самому, будь он жив-здоров. В подробности вылазки Манс вдаваться не стал. Когда Джейме вернется, он наверняка захочет сам поведать про свои приключения. О видении Даллы Манс рассказал только Куорену, хотя не сомневался, что Маленький Волк проболтался и Блейну с Эдриком. Все равно больше ему никто не поверит, да и Далла предупредила, что запросто могла попасть пальцем в небо со своими догадками. Но Манс подозревал, что она попала в точку. В отличие от остальных, Маленький Волк искренне обрадовался полученным новостям. Даже если Джейме жив, в одиночку ему до Стены не добраться — да еще без руки, если видение не лжет. От двенадцатилетней девчонки помощи тоже не дождешься, а значит, полагал Маленький Волк, — вероятно, резонно, — если они оба вернутся в Сумеречную Башню, так разве что благодаря его сестре. С ней все хорошо, иначе и быть не может — в этом он был уверен. Оставалась еще сама Али Мормонт, о которой Манс толком ничего не выяснил. Он, правда, написал Мейдж обо всем, что услышал во время вылазки, но больше всего боялся тешить ее напрасной надеждой. Если сейчас на нее обрушится очередная ужасная новость, она этого не переживет. Не хватало еще добить несчастную мать — тогда уж точно все труды и треволнения последних месяцев пойдут насмарку. Одна мысль об этом разрывала ему душу. Ладно уж, первый день весны заслуживает чего-нибудь поинтереснее, чем навязшие за зиму на зубах «Весенние цветы», решил наконец Манс и завел другую мелодию — «Время моей любви».       — Снова небось размечтался о той женщине? — подал голос Маленький Волк — он устроился неподалеку, ковыряя бобовую похлебку с ветчиной.       — Если и так, что с того? — парировал Манс, но играть не бросил. Одичалый изводил его насмешками с тех самых пор, как они покинули деревню Сорена. Мансу не сразу удалось оправиться от потрясения, причиной которого стали слова Даллы. Довольно долго он бесцельно бродил по улицам, размышляя о ее пророчестве, пока ноги снова не привели его к знакомой хижине. Тут ему в голову полезло множество других вопросов, и он принялся расспрашивать женщину о королях и Иных, драконах и волшебстве… За разговором время пролетело незаметно, и вот уже снаружи забрезжил рассвет, пора было трогаться в обратный путь, а Маленький Волк после безуспешных увещеваний всерьез пригрозил, что уйдет без него. Манс надеялся еще когда-нибудь с ней повстречаться, хотя не слишком полагался на удачу. Землям за Стеной конца-краю нет — где уж тут отыскать следы двух одиноких путниц вроде Даллы и ее сестры? Маленький Волк скорчил презрительную гримасу:       — Она даже ножа при себе не носит.       — Зуб даю, что носит — в дороге-то без ножа никуда, — вступился за Даллу Манс. Блейн, сидевший напротив и точивший кинжал, поднял на него глаза:       — То есть у тебя в башке даже мысли не щелкнуло: «На кой мне вообще женщина с ножом»?       — Среди Вольного народа других не водится, — напомнил Манс, — может, она и впрямь немного не от мира сего, но не настолько же. Наверняка у нее где-то припрятан ножик. Чем же она раскроила себе руку? Маленький Волк отодвинул пустую миску:       — Ну, должно быть, взяла у кого-нибудь. Кажется, я видел у ее сестры… По замку эхом прокатился протяжный клич рога. Куорен слушал игру Манса вполуха, сонно свесив голову на грудь, но тут же вскинулся и широко распахнул глаза. Время ужина только что подошло к концу, и общий зал кишмя кишел народом: дозорные оживленно переговаривались, выскребая остатки похлебки, однако болтовня мгновенно стихла — все так и замерли в ожидании второго сигнала. Но его не последовало. Разведчики собрались здесь в полном составе. Некому было возвращаться из-за Стены, кроме… Тишина длилась бесконечно долгое мгновение, и второе, и третье. Манс осторожно пристроил лютню в сторонке, встал со скамьи и пустился бегом. Маленький Волк наступал ему на пятки, отставая лишь на полкорпуса, а следом ноздря в ноздрю неслись его громадные собаки — одна из псин заливалась громоподобным лаем, вторя беспокойному гомону, который постепенно заполнял весь зал. Снаружи догорало закатное зарево, бросая на Стену тревожный багряно-розовый отсвет, — ледяная глыба как будто была охвачена пожаром. Подъемная решетка со скрипом поползла вверх. Показавшись в воротах, Джейме словно растворился в зловещей зыбкой тени, которая наползала со Стены, — его неясный силуэт, окутанный вечерним туманом, смахивал на призрак. Рядом трусил пес поистине чудовищных размеров — ни одна из собак Маленького Волка не могла с ним тягаться. Шерсть у него была черная, лишь морда, лапы и брюхо — в светлых пятнах. Затем из мрака вынырнули еще две фигуры, также сопровождаемые парой собак. Но, когда Джейме вышел на свет и на него упал последний луч заходящего солнца, взгляд Манса снова уперся в него. Джейме оказался весь в черном, причем одежда почему-то выглядела чистой и новой, с иголочки. Он и сам был умыт, коротко подстрижен и гладко выбрит, точь-в-точь как в видении Даллы; к тому же лучился бодростью и здоровьем — не в пример тому же Блейну, вернувшемуся из своего невероятного путешествия. Двигался он столь легкой и непринужденной поступью, словно прошвырнулся вечерком в объезд в двух шагах от Стены, а не претерпевал всю зиму немыслимые лишения на Стылом Берегу. А еще он сиял улыбкой. Вот уж этого Манс никак не ожидал. Передние ряды заволновались и зашептались, глухой ропот покатился назад, к отставшим, нарастая с каждым мгновением.       — Привидение! — охнул кто-то в сутолоке, это восклицание подхватили остальные, и оно немедленно разнеслось по толпе. Ожесточенно работая локтями, Манс протолкался поближе.       — Я привел девочку, — как ни в чем не бывало отрапортовал Джейме Маллистеру, который сумел прорваться к нему первым. — Заодно убил еще одного короля. Неужели Далла все же ошиблась? Затем Манс обратил внимание на меч. С незнакомой рукоятью — прежде он такого у Джейме не видел. Ульфа, что ли, обобрал напоследок? Да еще висит не на том боку, где положено. Маленький Волк наконец протиснулся вперед и бросился к сестре. Все пытались перекричать друг друга, да так, что уши закладывало. Должно быть, Куорен тоже крутился где-то поблизости, но Манс все равно не разглядел бы его в суматохе. Он встряхнул головой и рванулся напротырку, не разбирая дороги, сметая с пути всех подряд.       — Джейме, — окликнул Манс, но тот его даже не услышал в общем галдеже, к тому же Маллистер все никак не затыкался.       — Может, перенесем переговоры в другое место? — наконец раздался звучный голос Джейме, перекрывший тарарам. — Я бы и поесть не отказался. А еще нужно как можно скорее послать ворона в Усадьбу Мормонтов. Завтра я отправлюсь вместе с Али на Медвежий остров. Я пообещал Лире Мормонт, что верну ее сестру к самому порогу дома, а слово надо держать. Блейн первым отмер от ступора:       — Я, пожалуй, прямо сейчас пойду к Маллину, задам ему работу.       — И Серебряную Волчицу с собой прихвати. Подыщи ей комнату получше. Пригляди, чтобы никто ее пальцем не тронул, и собак тоже.       — Хорошо, сир, — кивнул Блейн и сразу же взялся за дело.       — Что значит «завтра отправляешься на Медвежий остров»? — встрепенулся сир Денис. — Ты ведь только что…       — Джейме, — снова позвал Манс; на сей раз он был твердо намерен до него добраться — даже не помнил, как оказался рядом, не заметил, как оттеснил плечом Маллистера. Правую руку Джейме скрывал подбитый мехом плащ — Манс сгреб его за локоть и дернул вверх, чтобы своими глазами убедиться в словах Даллы. Он знал, что увидит, — с того самого мгновения, как услышал это злосчастное пророчество, и полагал, будто уже успел смириться с тем, что его ожидает. Но теперь подтверждение его худших опасений словно резало без ножа. Джейме перехватил ладонь Манса левой рукой, и тому пришлось поднять глаза:       — Рад тебя видеть, брат. Обнял бы лучше, что ли. Мансу казалось, что еще немного — и он расползется по швам, до того велико было его горе. Он и не пытался его скрыть, но все-таки стиснул друга в объятиях:       — Я думал, тебя уже смерть прибрала, жопа ты свинячая. Маллистер только беззвучно разевал рот, словно рыба. Манс наконец отстранился:       — Но как?..       — Плакальщику повезло — сумел-таки меня достать, — объяснил Джейме. — Но он недолго радовался — Люк ему потом всю харю объел.       — Повезло? Еще чего, — фыркнула девочка у него за спиной, и Манс с удивлением воззрился на нее. Он понятия не имел, что довелось пережить этой пигалице, но почему-то воображал, что она будет помалкивать в тряпочку да коситься по сторонам затравленным взглядом, словно загнанный зверек. Меньше всего он ожидал увидеть перед собой вылитую Мейдж Мормонт, разве что на пару десятков лет моложе, — приземистую, простецкой наружности и боевито надувшую губы, стоило ей услышать слова Джейме. — У него не было меча, но он спас меня от Плакальщика — заслонил собой.       — В смысле… — начал было Манс.       — Пойдем-ка лучше в кабинет Маллистера. Потерпишь без подробностей еще минутку-другую? — перебил Джейме, мягко коснувшись его плеча левой рукой, будто это с Мансом стряслось несчастье и утешать требовалось его. Тут наконец объявился и Куорен — пришел брать Джейме тепленьким. Лицо его, как всегда, было непрошибаемо бесстрастным, а голос — спокойным:       — А тебе разве не нужно зайти показаться к Маллину?       — Брат, — улыбнулся Джейме, притянул его к себе и похлопал по спине своей… культей. — Иди-ка сюда. Я-то знаю, что ты нипочем не станешь разводить телячьи нежности — чтобы не угробить свою чурбанскую репутацию. Хотя имей в виду — если вдруг надумаешь всплакнуть на радостях, я совсем не против. А за руку не переживай — мне ее залатали на совесть.       — Какая-нибудь лесная ведьма? — вклинился Маллистер, явно ощущая себя не в своей тарелке. — Честно говоря, хотелось бы… Джейме закатал пустой рукав куртки и осторожно размотал повязку. Он не соврал: там, где прежде в кожу впивались швы, все еще темнели тонкие шрамы, но в остальном запястье действительно выглядело гладким и почти здоровым. Манс вытянул шею и присмотрелся поближе, обуреваемый смешанными чувствами: он сам не знал — то ли вздохнуть с облегчением, убедившись в чудесном исцелении страшной раны, то ли в ужасе отвернуться от пустоты на месте руки брата. Она и впрямь внушала ему необъяснимый страх, казалась до боли неправильной. Словно поруганная Дева или Матерь с вырванной утробой.       — Меня вылечили пару месяцев назад, — объяснил Джейме. — Если хотите, я заскочу к Маллину на осмотр, но это не к спеху. Вам ведь наверняка не терпится выслушать мой отчет? Вот и давайте закончим с этим делом побыстрее. А если я что-нибудь забуду или напутаю, Али меня мигом поправит. Высыпавшая во двор гурьба дозорных все еще гудела, словно растревоженный рой: отовсюду доносились выкрики, восклицания, неразборчивые шепотки. Джейме шел через толпу, не останавливаясь и не отвечая ни на чьи вопросы, — собака трусила впереди, прокладывая ему путь, а за левую руку крепко цеплялась Алисана Мормонт. Манс пристроился справа, стараясь не отставать, и тоже сжал его локоть, чтобы не потерять брата из виду:       — Джейме…       — Я в порядке, — прервал тот. — Возьмусь за тренировки, выучусь драться левой. Придется выучиться, никуда не денешься. Не хочу выглядеть посмешищем с новым мечом. Темная Сестра — слыхал о таком? Манс замер как вкопанный, не выпуская локтя Джейме, и тому тоже пришлось остановиться:       — Так ты, значит, пустился в разведку на край света и совершенно случайно откопал по дороге меч из валирийской стали?       — А что тут такого? — спросил Джейме с озадаченным видом.       — Да ничего, наверное, — пробормотал Манс, хотя чутье вопило дурным голосом: что-то здесь нечисто. Он попытался причесать взъерошенные мысли: — И все-таки, откуда у тебя меч? И черный плащ, и все остальное? Ему показалось, что маска на лице Джейме чуть дрогнула. Он метнул взгляд через плечо и ответил довольно резко:       — Потом поговорим, ладно? Без лишних ушей. Мне все равно еще предстоит пережить допрос у Маллистера. Ах вот оно что. Корчишь передо мной хладнокровие, а оно у тебя самого, похоже, болтается на соплях. Мансу ничего не оставалось, кроме как кивнуть, и Джейме прошествовал дальше с поистине царственной невозмутимостью. Целый час они заседали в кабинете Маллистера впятером — Манс, Куорен, Маллистер, Джейме и девочка. Что касается Манса, то он не узнал почти ничего нового: Джейме рассказывал главным образом о том, что Манс уже слышал от Блейна с Маленьким Волком или от Вель с Даллой. Он неохотной скороговоркой обронил несколько слов о стычке с Плакальщиком, явно не желая углубляться в эту тему, но не тут-то было: Али тут же принялась заваливать слушателей душераздирающими подробностями, которые сам Джейме, вероятно, предпочел бы не упоминать. Зато оба в один голос превозносили Серебряную Волчицу, едва ли не в одиночку вырвавшую Джейме из лап смерти, и тут уж даже Маллистеру нечем было крыть. О том, кто, где и каким образом его лечил, Джейме отказался говорить наотрез:       — Я поклялся хранить все в тайне.       — Кому поклялся? Тому, кто отдал тебе Темную Сестру? — наседал Маллистер. — Неужели у лорда Бриндена… есть потомки? Это они тебе помогли?       — Можно и так сказать. Наконец Маллистер сжалился и даровал им свободу, но тут же настоял, чтобы Джейме все-таки явился к Маллину, а заодно и Али привел на осмотр. Когда эта парочка удалилась, самообладание Маллистера окончательно разлетелось вдребезги, а глаза подозрительно заблестели.       — Если бы моя жизнь повернулась иначе, — объявил он Мансу и Куорену, — и боги наградили меня сыновьями, хотя бы вполовину похожими на сира Джейме, я был бы горд и счастлив до чрезвычайности. Я уж и глаза готов закрыть на это его… своевольство. Я же не дурак, прекрасно знаю: даже если дело совсем дрянь, он скорее язык проглотит, однако мне не признается. Но ведь вы двое — его друзья; вы ему поможете?       — Спрашиваете еще! — фыркнул Манс.       — Мне нужно отправить ворона родным Алисаны, — сир Денис погладил бороду. — Манс, а ты, будь добр, напомни Джейме написать своему… своим… э-э-э… я хотел сказать…       — Не захочет корябать письмо брату левой рукой — продиктует мне, и дело с концом, — успокоил его Манс. — Но вы все-таки черкните хоть пару строк в Утес нынче же вечером. Тирион от радости с ума сойдет, когда узнает, что Джейме вернулся. Маллистер наспех поблагодарил их и сразу же зарылся в свитки, а Манс потащил Куорена назад в свою камору — там они и разместились в ожидании Джейме. Теперь, когда никто больше не отирался поблизости, можно было наконец говорить начистоту. Манс уселся на кровати, скрестив ноги, и постарался отдышаться, чтобы собраться с мыслями:       — Ты же знаешь все эти басни про разведчиков, заплутавших в Зачарованном лесу? Помнишь, кто к ним приходит на помощь, если верить сказкам?       — Ага, — бросил Куорен — он сполз на пол и привалился спиной к стене, обхватив руками колени. — Хоть ты не клюй ему мозги. Он же сказал, что дал слово молчать.       — У него меч из драконьей стали, — гнул свое Манс. — Наверняка ему помогли Дети Леса.       — А ты почем знаешь? Манс побарабанил пальцами по колену:       — А на что, по-твоему, это похоже? Вель с Даллой уверяют, что Джейме для их народа как дар богов, что он принес им надежду, и… Не важно, что еще они там говорят. Если люди верят, будто ему на роду написано стать героем… — Куорен закатил глаза, и от Манса не укрылось выражение его лица. — Да знаю я — у него и без того сейчас забот полон рот. Буду нем как могила. Пусть для начала приноровится управляться без руки.       — Придется тебе запастись терпением, — заметил Куорен.       — Обижаешь, брат. У меня этого самого терпения нескончаемые запасы. Наконец на пороге вырос Джейме — с волос все еще капала вода, а черная одежда оказалась из его собственного гардероба. Судя по всему, Маллин разрешил ему снять повязку, чем Джейме не преминул воспользоваться, туго закатав правый рукав шерстяной рубашки, — словно нарочно выставил обрубок на всеобщее обозрение. Явно обдуманное решение, сделанное с недвусмысленным расчетом. Похоже, он намеревался доказать всему миру, что ничуть не тяготится своим увечьем и не стыдится его. Джейме устроился рядом с Мансом и прислонился к стене:       — Хотите о чем-то спросить — подумайте десять раз, надо ли оно вам, — предупредил он. — Первого, кто полезет ко мне с расспросами, пырну ножом в брюхо. Скорее всего, промажу, но не потому, что не старался как следует.       — Даже скучно как-то, что его съела собака. Уж я бы припас для него смерть позанятнее, — покачал головой Манс.       — Ну ничего, будешь махать мечом не хуже прежнего, — добавил Куорен. Джейме испустил стон, сделавший бы честь любому паяцу трагического жанра:       — Не торопись с выводами. Ты просто еще не видел меня во всей красе — как я ложкой мимо рта тычу, например. Сам знаю, что рано или поздно немного наловчусь, — вот и побереги свои утешения до лучших времен, ладно? Сейчас от них особенно хреново. Манс, разумеется, мог бы поделиться дюжиной соображений касательно его культи, но что случилось — то случилось, и никакими словами это дерьмо не исправишь, разве что хуже сделаешь. Поэтому он милосердно решил замять этот разговор:       — Наш Блейн с Маленьким Волком сдружился — водой не разольешь. То есть сир Блейн. Он боялся, что Маллистер ему не поверит, поэтому заставил Неда расписать, как все было. Мог бы и не стараться — Маллистер тебя как облупленного знает, сразу сообразил, что эта затея вполне в твоем духе. Джейме ответил ему настороженным взглядом:       — Как Маленькому Волку жилось на Стене?       — Я не дал ему долго здесь рассиживаться. Взял его в охапку, и пошли мы на разведку — тебя искать. Джейме поиграл желваками:       — Ведь просил же Блейна человеческим языком, чтобы он вам сказал…       — Он что-то такое бубнил, да только я не слушал. Вообще-то мы с пользой прогулялись. Повстречали Вель с Даллой, узнали много чего любопытного. Далле привиделся белый дракон, и у него был всего один красный глаз, и он ей показал кусочек твоего будущего. Забавно вышло, что ты вернулся с Темной Сестрой, и… Да ладно, не таращь на меня такие страшные глаза. Я ведь не лезу к тебе с расспросами, просто болтаю по-дружески.       — От твоей дружеской болтовни уши вянут — я уж и забыл, какой ты говорун. Зря вообще вернулся — надо было оставить Али у ворот и уносить ноги вместе с Серебряной Волчицей.       — Ты ее… любил, эту женщину? — тут же спросил Куорен; кажется, из всего разговора лишь эта догадка обеспокоила его всерьез.       — Со временем и до этого дошло бы, наверное, — пожал плечами Джейме. — Не смотри на меня как побитая собака, я тебя умоляю. Все утряслось. Куорен, впрочем, отнюдь не смотрел как побитая собака. Он смотрел как старый добрый Куорен, так что без толку было сотрясать воздух мольбами. Джейме покосился на дверь.       — Пойду-ка я заморю червячка. Честно говоря, только о еде и могу думать. Да и Маллин обещал накормить Али до отвала. Она вам обоим понравится.       — Если ты вдруг…       — Ну хватит, Манс, — Джейме уже встал. — Не стану я прятаться в уголке. Пойдем! Сбренчишь нам на лютне. Я буду торчать у Маллистера над душой до тех пор, пока он не выкатит нам бочку-другую вина. Погуляем на славу! Помнится, я как-то обещал закатить пирушку, когда прикончу Плакальщика. Так уж и быть, повременим с кутежом, пока я не вернусь с Медвежьего острова, но попробовать силы можно прямо сейчас. Однако Манс, вскочив, поспешил преградить ему путь:       — Посмотри мне в глаза и поклянись, что не пытаешься хорохориться из последних сил. Если ты вздумал ломать перед нами комедию, я тебе так накостыляю, что надолго отобью охоту веселиться.       — Неужели ты ударишь калеку? — проникновенно осведомился Джейме. Манс наградил его самой ослепительной улыбкой:       — Не будь ты калекой, шиш бы я тебе накостылял. Считай, у тебя просто нет больше форы. Скривив губы в невеселой ухмылке, Джейме признался:       — Не так уж я и хорохорюсь. Я больше двух месяцев думу думал, как мне теперь жить дальше. Серебряная Волчица с Али уже сыты моим нытьем по горло. Но, если меня вдруг с тоски потянет биться головой о стену, ты узнаешь об этом первым, обещаю. Я прямо здесь буду биться головой, и ты наконец-то убедишься, что я не на шутку горюю из-за своего увечья. Клянусь честью рыцаря. Манс захохотал и снова сжал его в объятиях, но на этот раз отпустил не сразу:       — Как же я по тебе скучал. Сил нет смотреть на постные рожи прочих ворон. А тут еще сир Денис вздумал спровадить меня на вылазку с каким-то сиром Хером…       — Не хер он, а сир Биам. Ты просто придираешься, — возразил Куорен.       — В том-то и дело, что к этому ушлепку даже не придерешься. Он за всю дорогу ни разу не захныкал из-за пони, не угрожал мне, не брюзжал и не дулся…       — Когда это я дулся? — подхватился Джейме, немедленно надувшись.       — Ты нарочно выпендриваешься, и я давно тебя раскусил — можешь больше не стараться. Переигрываешь со своими свирепыми рожами, — с этими словами Манс направился к двери. — Раз уж ты поклялся честью рыцаря, что не будешь валять дурака, так и быть — иди празднуй. Осталось только разжиться вином.       — Надеюсь, ты споешь пару-тройку песен о моей доблести? — напомнил Джейме.       — Хороших песен или любых? — фыркнул Манс.       — Если раздобудем вдоволь вина, то без разницы. Они втроем зашагали в общий зал, и Манс снова рассмеялся. Его только сейчас вдруг стукнула по голове реальность происходящего: Джейме здесь, он вернулся! Пусть даже без руки — невелика беда, с этим они как-нибудь справятся. Главное, что жив и маячит перед глазами. Мой брат дома, подумал Манс и впервые за многие месяцев вздохнул полной грудью.

***

      — Маленький Волк говорит, ты жил в замке на скале — высоком, как Стена, и там полным-полно золота. Джейме сидел в укромном дворике на задах бревенчатой Усадьбы Мормонтов и глядел, как семь псов со Стылого Берега грызут сырые лосиные кости, которые им бросили с кухни. Он поднял голову и увидел Серебряную Волчицу — она уселась на бревно справа от него, так близко, что их руки соприкоснулись. Так близко, что, повернув голову, он увидел лишь шрам на ее лице — неглубокую, но широкую рытвину, из-за которой кожа покрылась морщинками и складками. Без толку было извиняться. Тем более что сама копьеносица и вовсе не могла взять в толк, из-за чего тут горевать. Он даже сумел улыбнуться:       — Он в три раза выше Стены и такой огромный, что я даже не все закоулки там облазил. Я же тебе говорил.       — Хорошо бы взглянуть на него хоть одним глазком, — вздохнула она мечтательно.       — Поверь мне, мой отец тебе бы не понравился, — заметил Джейме.       — Он такой же сердитый, как люди на Стене?       — Еще хуже. Она через силу улыбнулась, хотя, кажется, не особенно удивилась его словам, поэтому и не слишком расстроилась. Какое-то время они сидели в молчании. Но теперь в нем больше не было неловкости, как в былые дни. На поверку оказалось не так-то легко выклянчить у Маллистера разрешение отправиться на Медвежий остров, но Али в конце концов удалось умаслить старика. Сир Денис заранее оповестил Мормонтов письмом об их приезде, и леди Мейдж вместе с Дейси дожидались их отряда на западном побережье земель Дара к югу от Стены, примерно в десяти днях пути через горы. Джейме сразу же забыл о тяготах изнурительной дороги, стоило ему увидеть счастливое неверие на лице Мейдж, разглядевшей Али еще издалека. Она и обе ее дочери долго не могли вымолвить ни слова, прижавшись друг к другу. Но потом Мейдж подошла к Джейме и сгребла его в медвежьи объятия, к полному его потрясению.       — Надо полагать, ты просто исполнил долг, — заявила она, указав подбородком на его культю. — Но мне-то известно, что большая часть вашей братии из воров да висельников шита. Если бы ты бросил мою дочь умирать, никто бы тебя и словом не обхаял. Не знаю, утешат тебя мои слова или нет, — может, тебе вообще насрать, — просто помни: ты для нас сделал столько добра, что мы никогда в жизни этого не забудем. Дейси чмокнула его в щеку и вручила черный плащ с капюшоном, подбитый мехом. Когда они погрузились на рыбацкую лодку и отчалили в направлении Медвежьего острова, Али сочла нужным сообщить Джейме, что ее сестра сама убила медведя, чья шкура пошла на плащ, — кстати, его она тоже смастерила своими руками:       — Она им гордится больше всего на свете.       — Так я, пожалуй, пойду верну, — предложил Джейме в замешательстве. Она стукнула его кулачком в бок:       — И думать не смей! Это же подарок. Я только для того рассказала, чтобы ты оценил как следует. Когда добрались до Медвежьего острова, Лира с Джори в слаженном порыве едва не задушили вновь обретенную сестру, а Джорах взъерошил ей волосы. Джейме растроганно взирал на эту сцену, но потом семейство переключилось на него самого, и вскоре он уже только об одном мечтал — провалиться сквозь землю от стыда. Лира сунула ему вещицу, отдаленно напоминающую шерстяной носочек, — как выяснилось, связанную собственноручно, — и наказала надевать ее вместо перчатки, чтобы культя не замерзла.       — Джорах сказал, нельзя тебе такое дарить, — призналась Лира, — но, по-моему, ничего он не понимает. Эта штука тебе пригодится, правда? И потом, нужно же мне хоть как-нибудь тебя отблагодарить, — она уставилась на него круглыми глазищами, сиявшими от восхищения. — Ведь ты сдержал клятву. Даже Джорах сделал ему своеобразный подарок:       — Если вам когда-нибудь потребуется мое заступничество, — сказал он, — достаточно одного вашего слова — и я обещаю сделать все, что в моих силах. Я ваш вечный должник, сир. В довершение всего Али где-то раздобыла для него ручной топорик, маленький и удобный. Джори и та внесла свою лепту — вручила ему пирог с начинкой из орехов и меда, который кухарка испекла под ее личным неусыпным надзором; по крайней мере, так уверяла сама Джори. Тут же словно из-под земли вырос Манс, привлеченный запахом сладкого, и тоже потянул лапы к лакомству, но девочка его прогнала. За долгие месяцы разлуки Джейме успел отвыкнуть от Мансовой приставучести, однако с удивлением понял, что даже соскучился по его нахальным выходкам. Серебряную Волчицу тоже одарили весьма щедро: преподнесли нож, меха, копье со стальным наконечником…       — Надеюсь, ей не придет в голову вернуться сюда и проткнуть кого-нибудь этой рогатиной, — заявила Мейдж в свойственной ей манере — без обиняков. Маленького Волка ее замечание, кажется, искренне огорошило:       — Наш клан не ходит в набеги на юг. Было бы зачем… — но, поймав ее взгляд, он благоразумно захлопнул рот. Чтобы сгладить неловкость, Джорах пригласил его вместе с сестрой на праздничный пир наравне с остальными и ни словом не возразил против семи громадных собак, носившихся по двору. Он даже великодушно предложил снарядить корабль, который завтра отвезет одичалых на Пустынный мыс. Можно сказать, расстались едва ли не друзьями — особенно если вспомнить о многовековой непримиримой распре между Медвежьим островом и обитателями Стылого Берега. За девять месяцев, проведенных за Стеной, Джейме уже успел забыть, что на свете бывают теплые объятия, беззаботный детский смех, настоящий пышный пир. Иногда ему хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что это не сон. С тех пор как он переступил порог Усадьбы, Лира не оставляла его в покое: то изо всех сил обхватывала руками за пояс, уткнувшись головой в живот, то лепетала слова благодарности к месту и не к месту. Джейме даже краем уха услышал, как она распекает Джори: почему это, мол, сестренка не следует ее примеру? Заметив смущение Джейме, Мейдж предложила намять Лире уши, чтобы та угомонилась, но он упросил ее этого не делать. Однако голова у него и впрямь уже шла кругом, и он тихонько улизнул из-за стола — хотелось немного побыть одному, перевести дух и собраться с мыслями.       — Мой брат хочет вступить в Ночной Дозор, — наконец раздался в тишине голос Серебряной Волчицы. — Он собирается вернуться со мной в деревню и попрощаться с кланом, а потом отправится на восток вместе с торговым караваном и вернется на Стену. От изумления у Джейме отвисла челюсть, и он даже закашлялся:       — Сделай милость, еще разок и помедленнее. Кажется, я не совсем понял.       — Долгая Ночь не за горами, — объяснила она. — Далла сказала, Ночной Дозор нужен для того, чтобы сражаться с Иными. Она говорит, что нам без него не обойтись. И без тебя тоже.       — Так это…       — Чистая правда, — подтвердила Серебряная Волчица. — Мертвый разведчик не стал бы тебя спасать, если бы не знал того же, что знаем мы. Ведь ты вылечился словно по волшебству.       — Никакое это было не волшебство, — возразил Джейме, хотя и без особой уверенности.       — Что бы это ни было, мой брат правильно рассудил: его место — на Стене, рядом с тобой. Он будет помогать тебе делом и советом. Ради нашего народа. А в случае чего напомнит твоим братьям, что нам нужно сражаться не друг с другом, а против общего врага. Джейме предпочел не вступать с нею в спор:       — В Дозоре ему придется непросто.       — А разве в жизни бывает просто? Он справится, — она не сводила глаз с собак. — Возьми себе Люка. У тебя нет руки, а он будет тебя защищать, пока не выучишься драться заново. Он может носить поклажу или искать дичь, к тому же вы с ним уже крепко подружились. Горло Джейме словно стиснула невидимая хватка:       — Не могу я так. Собаки для тебя все равно что родня. Она положила ладонь ему на грудь, где висело подаренное ею ожерелье из когтей лютоволка:       — Ты тоже моя родня. Моя семья. Если заберешь его, значит, так и нужно. Нас всех ждет множество напастей — а он тебе еще пригодится. Джейме вздохнул и, повинуясь внезапному порыву, прижался лбом к ее лбу. Что еще он мог сказать? «Большое спасибо»? Этого все равно не хватило бы, чтобы выразить свою благодарность. Слова — это ветер, и они оба это знали. На следующее утро Серебряная Волчица и ее брат отправились домой. Маленький Волк, впрочем, пообещал вернуться; Манс, совсем как Джейме накануне, ушам своим не поверил. Люк неотрывно смотрел вслед бывшим хозяевам, но преданно жался к ногам Джейме. Рыбацкий баркас давно растворился в туманной дымке далеко на севере, а Джейме по-прежнему стоял на причале, не в силах оторвать взгляд от бескрайнего Закатного моря. Остальные уже разбрелись кто куда, и рядом с ним осталась только Али.       — Ты тоже скоро уедешь, — вздохнула она.       — Ага, еще до вечера. Она почесала Люка за ушами и опустила глаза, словно сосредоточенно размышляя над мудреной задачкой:       — Можно я буду тебе писать? Над водой легчайшим шорохом пронесся порыв ветра. Влажный бриз растрепал волосы, дернул за плащ, обдал лицо дуновением весны. Джейме не сводил глаз с набегавших на берег волн:       — Мне и рассказать-то тебе будет не о чем. У меня почти вся жизнь крутится вокруг Дозора… Тебе быстро наскучит.       — А я и не требую, чтобы ты травил байки, — обиженно возразила Али. — Мне просто хочется знать, как ты поживаешь и чем занят. Неужели я больше никогда не получу от тебя весточки? Нет, я так не хочу. Я к тебе очень привязалась, и потом, мы же друзья, правда? Он невольно попытался сжать правую руку, и отсутствующие пальцы прошило болью:       — Наверное, правда. Конечно, пиши, если хочешь. Только не обижайся, если в ответ получишь кривые и косые каракули.       — Вот и набьешь руку заодно. Он едва не расплылся в улыбке:       — Да уж, видно, придется набивать руку где попало. Каменный Змей взялся меня подзуживать, говорит, без руки лазать по скалам — плевое дело: нашарил ногами опору, нащупал щель, за которую можно зацепиться культяпкой, — и дуй вперед. Маллин чуть мозги ему кубком не вышиб за то, что он подучивает меня на всякую дурь.       — А ты и правда собрался полазать? — оживилась Али.       — Маллин говорит, рука еще не зажила как следует. Потом когда-нибудь попробую — наверное, ничего не получится, но хотя бы попытаюсь. Она подняла на него глаза и уверенно сморщила нос:       — Спорим, у тебя получится?       — Если я сейчас скажу, что сигану в море и часик-другой подышу под водой, ты тоже небось заявишь, что для меня это пара пустяков? Она покраснела, но упорно стояла на своем:       — Я слыхала, будто возле Ланниспорта водятся русалки. Вдруг и в твоей крови есть немножко русалочьего волшебства? А что, вполне может быть. И вообще, ты ведь очень смелый. Вот и прыгай, сам увидишь. Он протянул было к ней правую руку, но тут же неловко опустил. Но Али посмотрела ему глаза, и он все-таки обнял ее за плечи:       — Точно не пойдешь ко мне в оруженосцы? Ты смышленая девчонка и забавная, хотя иногда, конечно, та еще язва. Сможешь повсюду разгуливать с Люком, и никто тебя не тронет — не хотелось бы, чтобы получилось как с бедняжкой Данни Флинт. Али печально улыбнулась:       — Я тоже буду по тебе скучать. Они еще долго любовались на море, стоя на причале. Наконец к ним прибежала Лира и пропыхтела, что Джейме пора возвращаться в усадьбу, если он не хочет садиться за весла голодным. За ней по пятам, словно почетный эскорт, следовала стройная, как тростинка, жизнерадостная Дейси с мечом на поясе. Поймав его взгляд, она приветливо улыбнулась. Джейме в последний раз посмотрел на север — туда, где лежал невидимый отсюда Стылый Берег, а затем Лира ухватила его за левую руку, единственную оставшуюся, и потащила за собой к дому.