В котором все линии сойдутся воедино и Гаруспик с Бакалавром выйдут на общего врага.
Артемий шумно выдохнул, по рельсам нагоняя отходящий от перрона поезд. С тех самых пор, как он получил тревожное письмо отца, в голове вертелись мириады разрозненных мыслей. В послании Бурах-старший сообщал о скорой своей смерти и завещал всё то немногое, чем располагает. И вот теперь Артемий покидал столицу, спустя десять лет возвращался в Город-на-Горхоне. Даже подкошенный горем, он принял решение вступить в наследство и взвалить на себя то бремя обязательств, что останется от отца. Пусть даже это наследство будет состоять из одних лишь обязательств, мужчина был готов — того требовала фамильная честь. Когда несчастный отпрыск прибыл на столичную станцию, перрон почти обезлюдел, а от платформы отходил последний поезд. Артемий стиснул кулаки — промедление было недопустимо: любая задержка приближает кончину отца; лишает возможности проститься, побыть с ним, пусть и у смертного одра. Недолго думая, он сошёл на рельсы и помчался за составом, на ходу заскакивая в последний, багажный вагон. Оказавшись внутри, Бурах застыл у края и вцепился в косяк проёма, переводя сбившееся дыхание. Столица оставалась позади, удаляясь с каждым стуком колёс о рельсы, со свистом ветра в ушах. Яркие вечерние огни её становились всё мельче, постепенно превращаясь в крупицы, пока совсем не растворились, скрываясь за горизонтом. Артемий долгим взором проводил это место, чувствуя, что больше не вернётся в оное. Впрочем, мужчина не испытывал терзаний: прибыв в столицу десять лет назад, он так и остался в ней чужаком. Местный воздух неизменно отдавал горечью, суетливый ритм ограничивал не хуже колодок, да и сам город отторгал его, как нечто инородное. Теперь всё это не имело значения: степи уже звали, готовясь распахнуть свои объятия. Бурах в который раз за вечер сорвался на тяжкий вздох и медленно прошёл вглубь уставленного коробками, чемоданами и котомками вагона. Что-то прикинув, проскользнул за деревянные ящики и устроился в углу, сокрывшись таким образом от чужих взоров. Откинув голову, прикрыл веки, погружаясь в молчаливое ожидание. Покой никак не приходил. Мужчина проклинал время, по крупицам ускользавшее сквозь пальцы, как песок. Скрежетал зубами, подгонял неторопливый локомотив. Однако мерное покачивание и шум за стеной сделали своё дело, постепенно погружая в сонливый транс. В себя привёл щелчок двери. Артемий вздрогнул и втиснулся в стену, опасаясь, как бы ненароком его не заметили и не выдворили из вагона. Стоило же осторожно выглянуть в прозор между ящиками, как брови удивлённо поползли вверх: на пороге багажного вагона стоял столичный доктор. Тот самый, с коим он несколько лет назад имел “удовольствие” обменяться парой слов. В ту пору Артемий по заветам отца обучался практической и теоретической хирургии. Имя Данковского тогда быстро оказалось у всех на слуху, а скандальная слава разрасталась с каждым днём. И даже Бурах-старший отзывался о последнем с толикой почтения, называя не иначе как “коллегой”. Хотя в глазах Артемия мнение отца имело значительный вес, личные впечатления от короткой беседы остались сугубо неприятные. Данковский между тем торопливо огляделся по сторонам и, уверившись в своём уединении, отошёл от порога. И хоть на нём сидел привычный франкский костюм, каждая деталь одежды сейчас отдавала небрежностью, словно доктор собирался в спешке. Тёмный плащ был распахнут и кое-как сидел на плечах, а красный шарф, повязанный под ворот шёлковой рубашки, сбился набок. Сделав небольшой круг в узком пространстве среди багажа, Даниил остановился у груды коробок. Примяв полу плаща, примостился сверху и вытянул из-за пазухи какой-то листок. Ненадолго он замер, смотря перед собой невидящим взором. Последние месяцы его научной жизни напоминали агонию: изо дня в день хватка Властей всё сильнее стискивалась на горле. Пару суток назад они и вовсе перекрыли кислород, извещая учёного о закрытии лаборатории. И пусть по инерции он продолжал трепыхаться, тогда уже казалось, что всё кончено. Теперь же, когда появилась смутная надежда спасти дело всей жизни, Даниил уцепился за неё обеими руками. Наконец, отмахнулся от докучливого наваждения. Следом раздалось тихое шуршание бумаги, и бакалавр развернул записку, ещё раз пробегая глазами по содержимому. Хотя, казалось бы, в голове успело отложиться каждое слово, в который раз перечитывал он те строки, что обратили из пепла хрупкую надежду: «Дорогой бакалавр Данковский! С прискорбием узнал, что Власти собираются закрыть лабораторию, снискавшую известность благодаря Вашим исследованиям в области танатологии». С губ Даниила вновь слетел вздох. Все эти события не прошли бесследно: пусть перед ним возник шанс на спасение, в попытках отбить “Танатику” из лап власть имущих мужчина израсходовал практически все резервы стойкости. Измотанный и загнанный, он черпал силы лишь из несгибаемой своей натуры и стальной воли. «Верно ли, что они назвали вашу работу ”научным экстремизмом”? Если кто-то полагает бесперспективным изучение причин естественной смерти, старения и некроза — я только что обнаружил случай, который может заткнуть им рот и восстановить Ваше доброе имя». На этих строчках сердце опять забилось чаще, и Даниил, оторвавшись от бумаги, прикрыл веки. На висках, не прекращая, пульсировала жилка — верный признак расшатавшихся нервов. Впрочем, когда всё переворачивается с ног на голову по нескольку раз на дню, другого и быть не может. “Возможно, комплекс гомеопатических средств может помочь”, — промелькнуло в голове. Однако в нынешних условиях мысль была столь вторична, что сразу же ушла на задний план, а сам мужчина вернулся к важнейшей части послания: «Представитель нашего города, Симон Каин, являет собой живой пример поистине необъяснимого долголетия. Я объяснить этот феномен не могу. Срочно приезжайте. Это может стать сенсацией, сохранить, оживить и прославить Вашу лабораторию. Всегда Ваш верный слуга и коллега, Исидор Бурах». Дочитав, Данковский ещё несколько минут бороздил исписанное размашистыми буквами бумажное полотно. После, сложив записку вчетверо, вернул за пазуху плаща. Место письма быстро заняла пачка сигарет. Дорогие, набитые крепчайшим завёрнутым в лучшую столичную бумагу табаком — бакалавр отдавал преимущество именно этой марке. Едва зажатый меж зубов, слегка хрустнул фильтр, Даниил пошарил по карманам плаща и выудил спичечный коробок, ловко высек искру из серной головки. Следом неторопливо затянулся и уставился вперёд. Через проём багажного вагона, стелясь над железной дорогой, виднелась тёмная тягучая мгла. Каждый стук колёс приближал к цели. Очень скоро он доподлинно выяснит, обернутся ли слова Исидора спасением или окажутся бесплотной химерой. Когда под ноги полетел табачный пепел, а в пальцах остался только фильтр, учёный поднялся с места, швыряя окурок в ночную пустоту. Затем гордо распрямил плечи, стирая с лица мельчайшее проявление слабости, и мерным шагом покинул вагон. Артемий ненадолго задержался взглядом на том месте, где ещё недавно маячила фигура в тёмном плаще. Пока он наблюдал за Данковским, его не отпускал вопрос: этого ли человека он видел на лекции четыре года тому назад? Сейчас бакалавр ступал не как победитель, но как потерпевший бедствие; надменный блеск в карих глазах сменила смертельная усталость, а в тёмных волосах пролегла ранняя седая прядь. Впрочем, всё это мигом испарилось, едва последний встал со своего места. Голова устремилась вверх, а на лицо вернулась былая пренебрежительная снисходительность, будто и не случалось с ним недавней метаморфозы. Когда Данковский скрылся из виду, о нём продолжало напоминать едкое облачко табачного дыма. Артемий недовольно фыркнул, но быстро махнул рукой на столичного щёголя и его проблемы: забот у него сейчас и без этого хватало. Между тем состав сбавлял обороты, извещая о скором приближении к станции. Тогда Артемий выбрался из импровизированного схрона, решая сойти чуть загодя, до того, как начнут сгружать багаж. Едва Бурах подобрался к дверному проёму, в лицо ударил воздух родного простора. Пусть многое успело выветриться из памяти за минувшие десять лет, пусть изменился сам город, тонкий запах степных трав и их тихий шелест остались всё теми же. Ночное небо постепенно начинало светлеть, и хотя не было и четырёх часов, на горизонте оно уже разливалось бледно-синей полосой. Железнодорожные пути теперь тянулись по небольшому возвышению, по обе стороны от которого лежали незнакомые промышленные постройки. Артемий не торопился спешиться, выжидал, пока состав пересечёт железный мост и поедет по равнине. Когда колёса закрутились совсем неохотно, он в один прыжок оказался на земле. Локомотив же двинулся дальше, продолжая стучать по рельсам, однако в этой полутьме звуки обрели иной оттенок, расползаясь по округе зловещим ропотом. Высокая осенняя трава под порывом холодного ветра вновь заколыхалась вдалеке, а где-то со стороны города залаяли псы. В этот момент тусклый луч месяца окончательно пропал, скрытый за тучами, и стало ещё темнее. Бурах огляделся по сторонам: с одного края лежала лишь степь — бескрайняя, словно океан; обзор на другую закрывали пути, на коих стояли товарные поезда. В прозоре между ними пробивался оранжевый отблеск, будто бы там горел огонь. Он-то и послужил некоим ориентиром. Проскользнув между вагонами, Артемий выбрался с обратной стороны, тут же понимая, что безлюдность этого места оказалась весьма обманчива. Шагах в десяти толпилось четыре тёмных силуэта, от которых исходил опасный булатный блеск. Молодчики грелись у железной бочки, где коптился какой-то мусор, и то дело озирались, словно поджидая здесь кого-то. Бурах нахмурился, всматриваясь в расцвеченных бликами огня кривомордых, один краше другого, проходимцев. Те, впрочем, разом повернулись, а после понеслись на мужчину. Артемий, хоть и не ожидал такого тёплого приёма, даже не вздрогнул. Столичная жизнь не смогла усмирить кипящей крови, усыпить дикого степного норова. Нападавшие обступили вокруг, оскалили редкие гнилые зубы; выпучив глаза, бороздили его ненавидящим взором. Один из них подкинул в руке нож, но так и не успел поймать: в колено с хрустом впечаталась тяжёлая подошва Бураха. Не давая опомниться, Артемий подлетел к потерявшему равновесие и вмял свой тяжёлый кулак, отбрасывая на землю. Спину самого мужчины в этот же момент будто обожгло — кто-то из бандюг успел полоснуть лезвием. Артемий рывком обернулся и сжал вражескую руку, усиливая хватку на запястье. Человек напротив выпустил оружие, заскрежетал зубами и забился как пойманная птица. Однако в следующий миг кисть резко дёрнули в сторону. Послышался громкий хруст сошедшего с кости сустава и сопутствующий ему удар в грудину. Под костяшками степняка, проседая и ломаясь, треснули чужие рёбра. Двое оставшихся заметно растеряли решимость и теперь атаковали не столь уверенно. Пару раз Артемия зацепило лезвие опасной бритвы, а в предплечье впилось остриё отмычки. Однако, подобно дикому зверю, с каждой новой раной он лишь сильнее вгрызался во вражеские глотки. Где-то вдалеке скрипнули колёса состава, извещая, что тот, наконец, добрался до станции. Но этот скрежет заглушили протяжные вопли и гулкий звук ударов по плоти. Бурах как отбивным молотком проходился по телам и рожам поверженных. Склонившись над врагами, изо всех сил молотил по их тушкам. Под напором кулака дробились кости, вылетали зубы и трещали челюсти, а лица несчастных, обрастая гематомами, постепенно превращались в месиво, напоминавшее уродливые кровавые маски. Даже под плотной тканью перчаток с костяшек самого мужчины с каждым ударом стиралась кожа, одежду же напрочь усеяли красно-бурые брызги. Он успокоился, лишь когда противники под ним совсем затихли. Не побрезговал обшарить тела, забирая у одного из мертвецов нож, и, оглядевшись, направился вперёд, к застроенной будками и ангарами складской территории. Хоть от ограды складов мужчину отделяло не более тридцати шагов, преодолеть их оказалось непросто: переставлять ногами получалось всё хуже, а тело вело из стороны в сторону. Бурах мотнул головой и зажал ладонью кровоточащую рану в боку, перешагивая через ещё одни железнодорожные пути. Где-то сбоку вновь послышался гомон. Артемий запоздало повернул голову и заметил, как из заброшенного вагона выскочили очередные отморозки, сродни тем, чьи тела сейчас остывали на железной дороге. Степняк крепко выругался себе под нос и, стиснув зубы, вложил все силы в один рывок. Он и сам не понял, как преодолел расстояние до ограды складов и перемахнул через невысокий заборчик. Добежав до первого попавшегося помещения, не раздумывая прошмыгнул внутрь и закрыл за собой дверь. Оказавшись в относительной безопасности, он с негромким мычанием привалился к двери, стараясь прогнать наплывшую на глаза зернистую плёнку. Когда же рябь перед ним поулеглась, мужчина, наконец, заметил, где оказался: помещение склада было оббито листами проржавевшего железа, а по периметру валялись деревянные ящики. В центре же стояла перевёрнутая жестяная бочка, на днище которой располагался светильник. Именно от него во все стороны исходили причудливые фиолетовые блики, покрывавшие всякий предмет, до которого могли дотянуться. Открытием, однако, стало вовсе не это, а то, что здесь столпились крошечные детские фигуры: чумазые и неряшливые мальчишки и девчонки в грязных залатанных обносках стояли вокруг лампы и смотрели на ввалившегося к ним незнакомца. — Дети? — прохрипел Бурах, стараясь игнорировать ноющую боль. — Эй ты, следи за языком! Мы не дети! — из-за ящиков послышался громкий, неокрепший голос, а следом, прихрамывая на одну ногу, перед мужчиной показался рослый паренёк. Смуглый, с короткими немного кучерявыми волосами и выразительным живым взглядом, он был выше остальных детей. — Ты находишься в замке Двудушников. Как ты узнал об этом месте? — Двудушников? — тупо повторил Артемий, из-за стука в висках он с трудом улавливал нить разговора. — Не понимаю, о чём ты. Я, вообще, только что приехал и уже успел насладиться местным гостеприимством. — Н-да. Крепко же тебе досталось, приятель, — обведя глазами собеседника, фамильярно протянул паренёк. — Они тебя с кем-то попутали. Но не мудрено. Сейчас весь город на ушах, ловят убийцу, вот ты им под руку и подвернулся. — Чудесное начало, — хмуро буркнул Бурах. — А вы бы заканчивали эти игры и шли по домам, ребятишки. Подросток резко насупился, напрягся и вытянулся. Было видно, что готов закипеть, сорваться, будто лопнувшая струна, но, прямо глянув на мужчину, по-взрослому степенно и властно произнёс: — Я прощаю тебе эти слова, но только потому, что ты приезжий, и не знаешь, с кем говоришь. — Просветишь? — приподнимая бровь, ядовито отозвался Артемий. — Перед тобой Ноткин — лидер Двудушников, — слегка выпрямившись, гордо отчеканил парнишка. — У нас со дня на день готовится полномасштабная война с Псиглавцами. Не хочешь выступить на нашей стороне? Душам сейчас не помешают лишние силы. — Непременно, — отмахнулся Артемий. — Но в другой раз. Меня ещё ждут дела в городе. — Да ты еле ногами переставляешь, — покачал головой Ноткин. — С четырьмя ножевыми далеко не уползёшь. — Спасибо, умник. Сам разберусь, — степняк валким шагом поплёлся обратно к двери. И всё же спустя несколько шагов он действительно перестал ощущать собственное тело. На глаза наползла густая дымка, а после весь обзор перекрыло серое пятно бетонного пола. Где-то сверху послышался девчачий визг, и уши словно залило водой.***
Данковский между тем спокойно спешился у железнодорожной станции и, обогнув её, по высокой траве выбрался к черте города. Не считая завываний ветра и громкого ропота уносившихся на юг птиц, город окутало абсолютное безмолвие. Бакалавр, ощущая, как порывы осеннего бриза скользнули под плащ, зябко повёл плечами, после, крепко сжав в руках саквояж, побрёл по ночному городу. Узенькие мощёные улочки освещал лишь слабый искусственный блеск фонарей, а таблички местных магазинчиков и лавок противно скрежетали на цепях. Обойдя несколько одинаковых, ничем не отличающихся друг от друга домов, Данковский в замешательстве замер на месте. Однако дёрнулся вперёд, выцепив глазами одинокую вышедшую из-за угла фигуру. По тротуару неторопливо ковылял краснорожий, заросший щетиной мужлан. Данковский недовольно зыркнул в его сторону, чувствуя навязчивый запах перегара. Впрочем, выбор был невелик: либо потолковать с пьянчугой, либо, оббивая все углы, продолжить наугад брести по незнакомому городу. — Любезный, — окликнул бакалавр, сделав шаг навстречу. — Не подскажешь, как добраться до жилища Симона Каина? Пьяница поднял залитые хмелью глаза и надрывно прошептал: — Знаю, мил человек. Но и вы мне помогите. Жажда, чтоб её, пить хочу смертельно. Дайте воды, скажу. Данковский вздохнул, полез в саквояж и выудил стеклянную бутыль, впихивая в дрожащие протянутые руки. Едва заветная бутылка оказалась у пьяницы, он жадно припал к горлышку, махом опорожняя содержимое. — Ну, теперь скажешь, где живёт Каин? — нетерпеливо топнул ногой бакалавр. — Вам в Каменный Двор надо. Пройдёте через этот сквер, — он указал на обнесённый решётчатым забором, в два ряда заставленный лавочками прямоугольник. — И напрямки через Почку выйдите к мосту. Так и окажетесь в Каменном Дворе, а там и до Каиных недалеко. Три дома напротив Собора, ни с чем не спутаете. Даниил лишь коротко кивнул и двинулся вперёд. Местная архитектура была причудлива и непривычна для жителя столицы, а потому не столько объяснение пьянчуги, сколько собственное наитие вывело его к мосту. Но и на этом трудности не закончились: едва Даниил пересёк узенькую реку, до него донёсся торопливый топот ног. Резко обернувшись, он увидел несущегося на него бугая. Острый нож в руках красноречиво говорил о целях последнего. Данковский резво отскочил назад, торопливо шаря в саквояже. Пальцы перебирали пакетики с таблетками, ампулы и склянки, пока, наконец, не напоролись на рукоять револьвера. Стрелок из бакалавра был никудышный. В столице огнестрел почти не появлялся в его руках, однако неизменно хранился в ящике кабинета. Поэтому во время спешных сборов учёный только чудом вспомнил об оружии и прихватил с собой. И всё же местному мордовороту о навыках его стрельбы знать и не полагалось. Хватило лишь огня в глазах мужчины и щелчка взведённого курка. Пыл нападавшего мгновенно поутих. Тот, опустив свой нож, ретировался так же спешно, как до этого совершил набег. Данковский облегчённо выдохнул и убрал револьвер за пазуху, ступая во владения Каменного Двора. Небо, окутанное лёгкой розоватой гаммой, к тому моменту посветлело, извещая о близости восхода. Город, напротив, тонул в серой, предрассветной мгле, а за стеной утренней дымки в конце улицы выступали очертания Собора. В этот момент огромные часы на его верхушке монотонно отбили четыре раза — на просторах безлюдных улиц звук казался особенно громким. — Только четыре утра, — сверяясь со своими часами, с сожалением отметил Даниил. Прийти с визитом в такое время было за любыми рамками приличия. И, хоть внутри, снедая, плескалось нетерпение, Данковский и сам валился с ног от усталости. В конце концов, на протяжении стольких лет выносивший давление Властей, он может вытерпеть и это ожидание. Ответы уже маячат на горизонте — дом Каиных находится в нескольких шагах, нужно лишь немного терпения. Призвав на помощь всю свою волю, он двинулся к двухэтажному особняку, стоящему в начале улицы. “Надеюсь, хозяева этого дома окажутся гостеприимнее, чем то отребье по пути”, — вскользь подумал мужчина, стучась в двустворчатую лакированную дверь. Одна из створок тихо скрипнула, и в возникшем проёме показалась белокурая макушка хорошенькой дамы. — Да? — как-то бесцветно спросила та. — Прошу прощения, что отвлекаю в столь ранний час, — любезно, насколько позволяли нараставшие усталость и раздражение, произнёс Данковский. — Но мне необходимо место для ночлега. Позволите у вас остановиться? По крайней мере, на ближайшие пять часов. — “Омут” всегда открыт для посетителей, — она без раздумий распахнула дверь, показавшись в проёме в полный рост. Даниил мельком прошёлся по фигуре девушки, формы которой были лишь слабо прикрыты шёлковой тканью. Откровенный наряд вкупе с фразой “открыт для посетителей” наводили на догадки о роде её деятельности. Впрочем, бакалавру было безразлично, кто она и чем занимается. Главное, эта добрая душа впустила его на порог. Едва же он зашёл в особняк, столкнулся с пристальным, изучающим взором золотистых глаз. Девушка слегка склонила голову и поморщила конопатый носик, словно силилась что-то вспомнить. После, видимо, потерпев неудачу, обратилась к мужчине всё тем же тихим голосом. Однако за пару минут беседы тот приспособился к её манере говорить полушёпотом и заранее напряг слух. — Ваше лицо кажется знакомым, как будто я встречала его раньше. Возможно, на страницах газет. — Очень может быть, — протянул бакалавр, пользуясь возможностью представиться. — Даниил Данковский. — Тот самый учёный? — голос стал на пару тонов выше, а в устремлённых на гостя глазах вспыхнула трепетная искра. — Слава о ваших трудах дошла и до нашего скромного города. Я слышала, вы ищете настоящее чудо. Наверное, за этим вы и приехали сюда? — В общих чертах, можно и так сказать. — Тогда сама судьба привела вас на мой порог, — с каким-то придыханием прошептала та. — Верхний этаж пустует, вы можете занять его на всё то время, что пробудете здесь. — Я, в общем-то, не суеверен, — мотнул головой Данковский при одном упоминании судьбы. — Но сердечно благодарен за гостеприимство. Могу узнать, как зовут мою благодетельницу? — Ева Ян, — на губах собеседницы расцвела очаровательная улыбка. Данковский окинул её ещё одним благожелательным взглядом, а после шагнул к винтовому подъёму на второй этаж. Однако, поставив ногу на ступени, вновь обернулся к Еве: — Ах да, дорогая Ева. Я очень признателен, что вы пустили меня на порог, но постарайтесь быть осмотрительней. По дороге к вашему дому мне встретились не самые приятные субъекты. Вместо меня в вашу дверь мог стучаться кто-то из них. — Не утруждайтесь беспокойством обо мне. Я не боюсь умереть. Иногда мне кажется, что моё предназначение — ценой своей гибели как-то повлиять на этот мир. — Странное мировоззрение, — косо взглянув на владелицу “Омута”, бакалавр скрылся за витком винтовой лестницы. Поднявшись и обойдя деревянную ширму, Даниил оказался на плотно уставленной мансарде. Оттого, на первый взгляд, просторное помещение ощущалось почти что тесным. Окна здесь были застланы драпировкой, а пол — потёртыми ковровыми дорожками. В ближнем к бакалавру углу на массивных грубо обтёсанных ножках стояла односпальная кровать с небольшой тумбой в изголовье. Дальнейшее пространство было разграничено на две части широкими дубовыми столами, заваленными различной фривольной литературой, стопками газет и фарфоровой посудой. За всем этим хламом слабо коптила лампа. Данковский мельком окинул убранство, решая, что это больше, чем он мог пожелать. Освободил часть столешницы, слегка сдвигая томики дамских романов, и взгромоздил свой увесистый саквояж. Вытащил оттуда микроскоп и подставку с пробирками, а следом вытянул кое-какие записи. Внезапно, вылетев из пачки бумаг, на пол с шелестом упала сложенная вдвое записка. Бакалавр нахмурился, только сейчас вспоминая, как на перроне его нагнал посыльный и вручил ещё одно письмо. Впрочем, тогда в суматохе он затолкал бумагу в саквояж, а после успешно забыл об оной: в недавнем его состоянии удержать в голове нечто подобное было решительно невозможно. Развернув послание, учёный сразу же узнал почерк своего коллеги. Казалось, тот писал в невероятной спешке: обычно аккуратные буквы сейчас напоминали трудноразличимые закорючки, да и содержание с первых строк нагнало на лицо Данковского тень: «Столичная интрига ползёт всё дальше. Нас травят и гонят. Зря ты уехал!». Мужчина замер, ощущая, как до этого озябшее тело кинуло в жар. Отойдя от стола, он осел на кровати, стянул душивший сейчас шарф. После, взнервлённо проведя ладонью по волосам, вернулся к записке: «Там заваривается какая-то мерзостная каша. По слухам, смертоносная эпидемия. Возможно, чума. Уверен, власти подстроили твою поездку. Они скажут, что в этой дыре нет врачей и назначат тебя ответственным — якобы пользуясь случаем. Если слухи верны — будь осторожен! Не лезь в пекло, жди санитарной команды, жди специалистов». Даниил тряхнул головой, убирая налипшую тёмную прядь ото лба. Тревожные известия натолкнулись на глухую преграду в виде стремления спасти научные труды. — Береги себя, друг! Без тебя нашему делу придёт конец…твой А., — вслух дочитал бакалавр, лишь укрепляясь во мнении, что отступать уже поздно. Не только его судьба, но и судьба всех единомышленников зависит от Симона Каина. “Возможно, если бы посыльный нагнал меня чуть раньше…”, — на периферии сознания проскользнула навязчивая мысль, однако он мгновенно оборвал её: бессмысленно думать об альтернативах того, что являет собой уже свершившийся факт. Даниил прикрыл веки: усталость навалилась с двойной силой. Освободив плечи от тёмного плаща на красной подкладке, а кисти — от перчаток оттенка жжёной амбры, мужчина скинул верхнюю одежду на спинку стула. Следом стянул облегающий серый жилет и, загасив лампу, в одной рубашке завалился на кровать, мигом погружаясь в сумбурный чуткий сон.***
Сон, впрочем, не продлился и пары часов. В какой-то момент мужчине почудилось, что из-за окон раздался протяжный громкий крик. Он длился всего несколько секунд, но казалось, не имел направления, словно шёл разом со всех уголков города, обымая всё пространство. Данковский медленно разлепил веки и оторвался от холодных простыней, усаживаясь на край постели. Часы на Соборе глухо отбили семь, окончательно вырвав мужчину из сна. Зябко поведя плечами, учёный завершил свои нехитрые сборы и спустился с мансарды. Ева уже успела проснуться и приблизилась бесшумной поступью, едва он показался в дверном проёме. — Тебя тоже разбудили эти звуки снаружи? Какой страшный был стон, будто зверь ревел, ещё что-то треснуло… — монотонно пробубнила девушка, не то обращаясь к Даниилу, не то ведя монолог. Учёный слегка хмыкнул, отмечая, как лихо дама перешла на “ты”, но, покачав головой, ответил: — Я сам не понял, что прервало мой сон. Но чувствую себя таким же разбитым и уставшим, как будто и не спал вовсе. — В это время года всегда голова болит и сердце, — покачала головой Ева, прикладывая ладонь к груди. — В сентябре в степи созревают травы. Они отдают свои соки солнцу. — Как же вы живёте в этом месте? Здесь кругом степь. — Твирь — редкая трава, но в этом году её особенно много. Старожилы говорят, такого ещё не было, считают это предвестником беды. В беду не верю, но воздух прямо гудит. — Я заметил. Голова с самого приезда тяжёлая, — согласился учёный, делая нетвёрдый шаг к порогу. — Куда же ты? — тревожный голосок резанул по уху. — Ты так измучен. Разденься, сними дорожный плащ, отдохни на моей постели. Позволь я согрею тебе руки. — Не важно. Я должен спешить,— отмахнулся бакалавр. — Мне нужно увидеться с вашим… отцом-основателем. От этой встречи зависит дело всей моей жизни! Если этот Каин действительно прожил столько лет — его ткани помогут одержать победу над смертью. — Так значит смерть — твой враг? — расширив глаза, Ян отступила на шаг. — Никому ещё не удавалось усмирить это неизбежное зло. — Может быть, смерть только представляется нам неизбежностью, но на самом деле она лишь каприз воли, обустроившей этот мир, — задумчиво протянул учёный, адресуя вопрос скорее себе, чем собеседнице. — Хорошо, я не буду тебя держать. Но, прежде чем идти в “Горны”, выслушай небольшой совет, — получив кивок, она продолжила. — У Каина есть два брата. Зайти к Георгию — старшему из них, он подскажет, как вести себя с Симоном. А ещё тебя искала Мария. — Она знала о моём приезде? — лицо Даниила выразило искреннее недоумение. — Лишь намекнула, по секрету. Поэтому я так удивилась, когда увидела тебя на пороге. — Я учту. Спасибо тебе, Ева, — откланялся учёный, наконец, оставляя хозяйку. На улице совсем посветлело: ранняя дымка уже спала, а в голубом осеннем небе кружились сухие листья. Едва выйдя за ограду особняка, Данковский глянул вперёд, тело его словно парализовало, и учёный замер, прикованный к своему месту. Далеко за Собором, на горизонте виднелась огромная башня. Хотя башней эту конструкцию назвать было сложно. То была непостижимая фигура, уходившая прямо в небеса и раскинувшая грани во все стороны, она будто парила в воздухе. С земли же очертания её напоминали насаженное на штырь осиное гнездо. Данковский несколько мгновений не спускал глаз; завороженный откровением, пытался понять, на чём держится эта преодолевавшая все законы гравитации громада. Однако взгляд улавливал лишь высокую лестницу, бесконечные ступени коей тянулись от самой земли и доходили до башни, осью огибая основание. С трудом оборвав наваждение, бакалавр шагнул вперёд, быстро добрался до Собора, чей порог уже обивали редкие жители. Сам же Даниил свернул к жилищу Каиных. Очутившись на обнесённой высоким заграждением территории, по узенькой дорожке свернул мимо садика и лавок, подступая к трём постройкам: по словам Евы, здесь и обитало загадочное семейство. Хоть Даниил и был упрям, решил прислушаться к совету девушки, направляясь к западному особняку “Горнов”. С каждым шагом в нём подымалась тревога, а в голове мелькала мысль, что здесь и сейчас решится его судьба. Потянув за ручку, учёный с удивлением обнаружил, что дверь не заперта. Нерешительно ступив на порог, оказался в узком уставленном причудливыми статуэтками коридоре; на стенах висели картины, навряд ли вышедшие из-под кисти здравомыслящего человека. Однако предаваться созерцанию Даниил не собирался: собрав все силы, он уверенно ступил туда, где, как ему казалось, должен обитать брат Симона. У книжных полок действительно стояла седовласая фигура в сиреневом расшитом балахоне, чьи полы почти закрывали ступни. Как только бакалавр показался на пороге, Георгий повернулся к нему лицом, демонстрируя глубокие морщины и густую белую бороду. Захлопнув книгу, тот вернул её на полку, и, прежде чем Данковский успел сказать хоть слово, по комнате пронёсся неспешный умудрённый летами голос: — Почтенный доктор, мы с нетерпением ожидали вашего приезда. Не нужно рассказывать подробности вашего дела. Мы, Каины, знали о ваших трудах и собирались оказать всевозможное содействие. Тем печальнее мне сообщить, что единокровный брат мой, Симон — убит. Данковский пошатнулся и вскинул перед собой руку, будто бы земля разверзлась под ногами. Несколько минут он молча смотрел на Георгия, силясь что-либо сказать. Но, даже оправившись от первого удара, сорвался на сумбурный возглас: — Не верю… не может быть! Почему именно сейчас, когда я получил последний шанс на победу? — Брат был убит этой ночью. Убит при таинственных и странных обстоятельствах, — не позволяя опомниться, продолжил Георгий Каин. — Вечером, незадолго до этого он принимал посетителя. Впрочем, этот гость — честнейший человек и давний друг нашего дома — просто беседовал с братом при свидетелях. — Кем был посетитель? — почему-то цепляясь за эти слова, спросил Данковский. — Вы знаете этого человека. Исидор Бурах, — ответил Каин, пуская по телу собеседника волну дрожи. — Он ведь вас сюда пригласил? Бакалавра хватило только на кивок. — Мы не знали, приедете вы или нет, но брат готовился к встрече с вами, дабы помочь одержать победу над смертью. Вы ведь об этом мечтали? Трагедия могла стать следствием тех действий, что он предпринял ради несостоявшейся встречи. — Если оно так и есть — это меня обязывает, — глухо отозвался бакалавр. — Хотите отплатить, доктор? Помогите с поиском убийцы. Мы в долгу не останемся. — Мне нужно время, чтобы прийти в себя, — поджав губы, выдавил Данковский. — Вы, вероятно, не знаете, что эта новость перечёркивает всю мою жизнь. — Если решитесь откликнуться на просьбу, зайдите к моему брату Виктору. Он живёт в соседнем крыле. И, скорее всего, посвятит вас в детали. Откланявшись Каину, Даниил с шумом вылетел из особняка. Небо за это время успело затянуться серыми тучами, и на землю теперь валил косой дождь. Первые мгновения учёный заторможено топтался на месте, не зная, куда податься. В голове сновала стерильная пустота, а нутро разжигала горечь оборвавшейся надежды. Данковский прошёл ещё несколько шагов и молчаливо устроился на лавочке во дворе у Каиных. Потянулся к полупустой пачке сигарет и вытянул одну, зажимая фильтр в длинных тонких пальцах. Взор помимо воли вновь скользнул по тому месту, где не так давно он увидел удивительную многогранную конструкцию. Очертания громады проступали даже из-за туч, отчётливо выделяясь на горизонте. Внутренний голос нашёптывал, что строение противоречит объективной реальности, что оно из области невозможного. В какой-то момент ему начало казаться, что это лишь мираж, навеянный местными травами, и чудное строение растает как воздушный замок под первым же порывом ветра. Однако фигура никуда не исчезала, и то, как легко она преступала за черту законов физики, вселяло в душу восхищение и веру в преодоление неизбежности. Неподожжённая сигарета вернулась обратно в пачку, а сам Данковский направился к Виктору: теперь, когда другого выхода не осталось, он собственноручно поймает убийцу.***
“Эй, Ноткин! Он шевельнулся. Приходит в себя!” — по уху резанул тоненький девчачий голосок. Артемий с трудом приоткрыл слипшиеся веки. Перед глазами до сих пор стояла мерзкая поволока, за которой смутно проступали тревожные склонившиеся над ним силуэты. Промычав что-то невразумительное, мужчина тряхнул головой и, опёршись на ладонь, поднялся с места — по телу прокатилась волна острой иступляющей боли. Она же, впрочем, окончательно выдернула из забытья. Тогда степняк, наконец, заметил, что лежит на куче ветоши, тряпья и лоскутов в углу складского помещения; осторожно уселся, осматриваясь по сторонам — понадобилось некоторое время, чтобы в сознании прояснились последние события. — Очнулся, значит, — ковыляя и прихрамывая на одну ногу, к нему приблизился глава Двудушников. — Долго я здесь? — прохрипел Бурах. — Если бы не девчонки, ты и не очнулся бы. Точно бы ласты склеил. Они тебя перевязали и в угол оттащили. — От этих царапин не загнулся бы, — скривив губы, бросил Артемий. — Так сколько я здесь? — Часа три, не меньше. Эти слова разом подорвали степняка с места. Опираясь о стену, он с шипением поднялся на ноги, решая вплотную заняться ранами после того, как навестит отца. — Скажи, Ноткин, далеко от этих складов до дома Исидора Бураха? — А тебе зачем? — Исидор — мой отец, — с трудом подавляя раздражение, буркнул Артемий. Подросток перед ним встрепенулся и вскинул брови, а после пристально вперился в мужчину и произнёс разом изменившимся тоном: — О-па! Так вот с кем мне свидеться довелось. Прощения просим. Не знал. Я-то думал, ты простой бродяга. Так значит тебе неизвестно, что он убит? — Что? — настала очередь Бураха удивлённо таращиться на паренька. Ошеломление было настолько сильно, что пару минут он просто скалился, не в силах подобрать связных слов. — Может, знаешь, как это случилось? — Ну, поговаривают, степной демон его убил. Костяная людоедка, знаешь? Потому что, когда его нашли, из груди торчал коготь. Или клык…Кость, в общем. Брови Бураха поползли к переносице. За то время, что он прожил в столице, успел позабыть, насколько этот городишко выпадает из общего круговорота; сколь плотно мифология степняков ассимилировалась у простых местных жителей. — Спасибо, Ноткин, — не зная, что ещё сказать, вздохнул мужчина. — Считай, я в долгу у Двудушников. — Не бери в голову, — небрежно махнул парень. — Всё же сын Исидора. Уж очень мы батюшку твоего уважали. Бурах благодарно кивнул и поплёлся к выходу — раны всё ещё ныли, но в целом было терпимо. Едва он ступил на территорию склада, к нему подбежала чумазая кроха, протягивая небольшой листок. Артемий нахмурился, но развернул записку: «Дорогой мастер Бурах, сын почтеннейшего Исидора. Мне известно о Вашем горе. Покойный был преданным другом нашего семейства, а потому я готов оказать Вам всевозможную протекцию. Как только получите моё послание, незамедлительно приходите в “Сгусток“ — особняк дома Ольгимских. По пути остерегайтесь попадаться на глаза местным жителям. Сейчас каждый второй готов разорвать вас на куски. С нетерпением жду Вашего визита. Нам есть о чём потолковать. Искренний друг семейства Бурахов, Влад Ольгимский». “Видимо, в сложившейся ситуации иного выбора у меня просто нет”, — задумчиво повертев письмо в руках, степняк пришёл к неутешительной мысли. Затем наклонился к всё ещё ожидающей малютке, прося провести к “Сгустку”. Как и предупреждал адресант записки, на улицах ждало всеобщее озлобление и ненависть. Женщины, завидев фигуру степняка, переходили на другую сторону, мужчины и вовсе норовили кинуться с кулаками. Однако даже раненный Бурах внушал ужас: дикие искры в светлых глазах и почти что волчий оскал отрезвляли не хуже дула пистолета. Потому разгневанной мужичине оставалось только потрясать кулаками и посылать косые взгляды. Когда Артемий подобрался к “Сгустку”, его крохотный проводник ускользнул так же быстро, как и появился. И хоть от жилища Ольгимских мужчину отделяло немногим больше десяти шагов, неприятности его не окончились: позади показалось два молодчика, настроенных решительнее всех, что встретились по пути. — Попался, душегуб проклятый! За всё ответишь, падла. И за Симона, и за единственного дохтура нашего! — Смотрите, как бы вам самим потом доктор не понадобился, — хмуро отозвался Бурах, разминая кулаки. Несмотря на предостережение Влада, сдерживать клокотавшую внутри яризну становилось всё сложнее. Когда брошенное вскользь предупреждение неизбежно вызвало цепной процесс, он почувствовал какое-то облегчение. Раны сковывали подвижность, но не притупляли рефлексов. Как только нападавшие бросились на степняка, мужчина сделал резкую подсечку и сшиб противника с ног. Едва тот растянулся на земле, вмял в неприятельскую рожу свою тяжёлую обувь. Вражий затылок с треском встретился с каменными плитами мостовой, следом из-под расшибленной головы обильно растеклась липкая лужица крови. Второй нападавший оказался чуть удачливее — успел отскочить, избегая выпада. Однако перевес сил был неизбежно потерян, и теперь, утратив былой пыл, последний лишь опасливо пятился. Бурах брезгливо отнял ногу и перевёл глаза на сновавшего вокруг горе-бойца. Он покачал головой и процедил сквозь зубы: — Проваливай, пока башка цела. Повторения были излишни: словно по щелчку пальцев противник скрылся за ближайшим поворотом. Сам Артемий поспешил к “Сгустку”: потасовка привлекла лишних зрителей, коих постепенно собиралось всё больше. Различив их гневный ропот, Артемий проскользнул за высокую решётчатую ограду. Дом Ольгимских являл собой причудливое не то овальное, не то прямоугольное строение, разбитое на два крыла. Артемий по наитию свернул налево и дёрнул на себя тяжёлую деревянную дверь, скрываясь от озлобленной толпы. — Я ждал вас, мой мальчик, — стоило переступить порог, как перед ним предстал высоколобый тучный человек с выбритой головой. Проницательный взгляд и острый загнутый нос роднили его с коршуном, а меховое оперение куртки усиливало это ощущение. — Почтенный мастер Бурах… вернее — ойнон Бурах. Вы ведь носитель знания, служитель менху…гаруспик, так сказать. Мне жаль, что наша встреча происходит при столь прискорбных обстоятельствах. — Однако ж, эти титулы не слишком помогают. Может быть, для начала потрудитесь объяснить, почему каждый встречный кидается на меня с кулаками? — Ваш приезд совпал с ужасными потрясениями: все эти люди считают, что вы замешаны в убийствах. — Меня весь город подозревает?! — не сдержавшись, гаруспик отбросил уважительный тон и сорвался на возглас. — Да если бы подозревали. Уверены. Вас преследуют, и пока эта паника не поуляжется, считайте, доказательства неопровержимы. — В чём меня обвиняют? — В тех смертях, в которых вы и виноваты — раз. Факт самообороны недоказуем, но это и не так страшно. В убийстве правителя нашего города, мэра Симона — два. Это посерьёзней. Ну и, наконец, в убийстве вашего отца, Исидора — три. Услышав столь открытое и явное обвинение в отцеубийце, мужчина, наконец, не выдержал и прервал Влада: — Достаточно. В убийстве собственного отца! Что за бред? — Подите, докажите это окружающим. Им впервые за долгие годы показали абсолютное зло. Они одумаются, придёт срок. А пока вам нужно получить наследство. Для этого вас необходимо оправдать, не так ли? Уловив в словах Ольгимского рациональное зерно, степняк поостыл, давая молчаливое согласие. — Моего свидетельства недостаточно. Тут такие свары начались, во всём интригу увидят. А я думаю, вот что — Каины дело о Симоне странному человеку поручили, бакалавру медицины. Прибыл внезапно, издалека, будто нарочно подгадал. Он им убийцу и ловит. Едва собеседник обмолвился о бакалавре, гаруспик досадливо закусил губу: чувствовал же, что от этого столичного чёрта стоит ждать беды. Знал бы, что так обернётся, ещё тогда вышвырнул бы из вагона и оставил бы на путях. Впрочем, теперь было поздно. — Я не улавливаю связи между бакалавром медицины и следствием, — выпятив губу, небрежно бросил Бурах. — Вероятно, Каины так не считают. — Ладно. Потолкуем с бакалавром, — процедил гаруспик, не сдержавший зубовного скрежета, едва представил его самодовольную рожу. Он хотел было раскланяться, но озарённый внезапной мыслью произнёс: — Босс Влад, вы и так помогли мне советом, но, может, подсобите, подскажите, как раздобыть оружие? С толпой тяжело биться голыми руками. — На складах водится одна подпольная крыса — Григорий Филин, у него спроситесь, — не скрывая неприязни, с брезгливой гримасой выплюнул Влад, однако тут же добавил: — Вот ещё что, загляните к моей дочери. Ей тоже есть, что сказать. — Непременно, — кивнул гаруспик, направляясь к соседнему крылу. Дверь на его осторожный стук отворила девушка, не многим старше Ноткина. Каждое движение хрупкого тощего тельца отдавало какой-то отстранённостью. Конопатое лицо обрамляла копна каштановых слегка волнистых прядок, а чёлка, доходившая до самых бровей, делала ещё заметней тусклые, словно остекленевшие глаза. Даже повидавший виды Бурах почувствовал себя некомфортно под этим взглядом. — Кто ты такой? Почему на тебе кровь? — шепча себе под нос, поинтересовалась дочь Влада. — Издержки знакомства с горожанами, — отмахнулся степняк. — Я Артемий Бурах. — Артемий Бурах? Гаруспик? Мы давно тебя ожидаем. Я Виктория, но можешь звать меня Капеллой. Так друзья называют. — Отец сказал, ты хотела что-то сообщить? — на слова Артемия та качнула своей кукольной головкой на тонкой шее и доверительно приблизилась к мужчине, направляя на него немигающий пронзительный взор. — Скажи, ты веришь в предчувствия? Вообще в сверхчувства? — Верю, — лаконично отозвался гаруспик. Потомку менху было глупо отрицать подобные явления. — У меня опять было головокружение, оно навеяло странные тревожные образы. Такое чувство, что не пройдёт и двух недель, как наш мир рухнет и переродится в другой, — вцепившись в рукав гостя, прошептала та гробовым голосом. — Значит, у нас остаётся не так много времени. Береги себя, — ответил Бурах и поспешил попрощаться с девушкой. Затем покинул “Сгусток”, направляясь на поиски столичного выскочки.***
Общение с семейством Каиных оставляло после себя странное, неизгладимое впечатление. Георгий мог сойти за здравомыслящего вменяемого человека, но его пристрастие к оккультизму и эзотерике не позволяло Данковскому считать так в полной мере. Характер Виктора Каина сложнее поддавался оценкам и анализам — тот был сдержан, лаконичен, и дальше рассуждений о смерти Симона их разговор не заходил. Однако же была ещё Мария Каина — та с самого порога очертила вокруг себя барьер, не подпускавший к ней ни логики, ни рациональности. В её покои Даниил зашёл по настоянию Евы. Едва бакалавр переступил порог будуара, отметил одну диковинную особенность — все зеркала в жилище девушки были покрыты трещинами. Да и от самой властной черноволосой гордячки исходило что-то странное, почти осязаемое. Особенно от взора синих глаз, способного за долю секунды отправить на небеса или же, напротив, низвергнуть с небес на землю. Впрочем, все эти беседы ни на шаг не приблизили к поимке убийцы. Оставалось цепляться за единственную зацепку — Исидора Бураха, последнего, кто видел Симона живым. Быть может, человек, благодаря которому Данковский оказался в этом захолустном месте, прольёт свет на столь запутанное и тёмное дело. И словно прошлой головной боли было недостаточно, дом Исидора находился на другом конце города. Из средств перемещения же бакалавр располагал только своими двумя: помимо железной дороги транспорта в городе-на-Горхоне не водилось. Скрипя зубами, Даниил опять увяз в хитросплетениях чужих улочек. Однако же теперь, в отличие от ночных похождений, дорогу за пару монет охотно подсказывали прохожие, а ближе к концу пути он умудрился обзавестись картой: выменял у местных детей на покрытые хромом карманные часы. Теперь, держа в руках заветный план, Данковский пришёл к пониманию того, как устроена эта глубинка. Расположенная близь города река Горхон своими притоками разбивала его на три секции: Каменный Двор — самая богатая часть, где и остановился Даниил; Узлы — именно здесь, со Станции и началось его знакомство с городом; Земля — неблагополучный район, место сосредоточения рабочей прослойки и промышленных объектов, там же жил и Исидор Бурах. Когда Данковский добрался до дома мужчины, почти перевалило за полдень. Однако, уже издалека заприметив фигуру караульного, учёный почувствовал что-то неладное. Как он и думал, этот человек стоял здесь неспроста: ещё на подступах к жилищу заявил, что Исидор Бурах убит, а осмотр помещений вплоть до дальнейших распоряжений строго воспрещён. — …Я что нахожусь в дурном сне? Кто-нибудь, разбудите меня, — не выдержав, Данковский сорвался на нервный смешок. Выведать что-либо у караульного оказалось непосильной задачей. За всеми вопросами тот отсылал к главе дома Сабуровых, коий, по его словам, отвечал за городской порядок и безопасность. Данковский проскрипел зубами, но направился к особняку Сабуровых. Высокое строение носило название “Стержень” и, соответствуя имени, выделялось среди прочих зданий, возвышаясь над ними небольшой остроконечной башней. — Так вот как вы выглядите, — с порога бакалавра настиг голос высокого, статного человека в костюме. На вид говорившему было около сорока: выпуклый, выделявшийся ещё сильнее из-за редеющих зачёсанных волос лоб был покрыт ранними глубокими морщинами, а у висков уже скопилось серебро седины. — Я — Александр Сабуров. Добро пожаловать в “Стержень”. Затем с долей учтивости протянул гостю ладонь, замирая в жесте рукопожатия. — Наша встреча по-своему знаменательна, — прибавил он, крепко сжимая руку учёного. — Что же, видите во мне вестника грозных перемен? — поинтересовался бакалавр. — Зловещие события не омрачали нашего существования с прошлого лета. Страна заживляла раны после войны; провинция оживила торговые отношения; астрологи, в конце концов, не предвещали ничего дурного. Вы считаетесь с мнением астрологов? — Движение планет, может, и влияет на нашу жизнь, но я сомневаюсь, что в наших силах извлечь из этого выгоду, — Даниил поспешил откреститься от этого разговора и перешёл непосредственно к делу. — Это ведь ваши люди дежурят возле дома Исидора? —Да, добровольцы-патрульные. В последнее время мне пришлось увеличить их численность: в Термитнике сейчас волнения, — видя вопросительный взор собеседника, он уточнил. — Два корпуса, в которых живут беднейшие рабочие Проекта Быков. Если вы были у дома Исидора, наверняка проходили рядом с этим местом. — У вас имеются мысли насчёт гибели покойного? — Данковский ухватился за упоминание Исидора, не позволяя разговору свернуть в иное русло. — Похоже, убийца во всём опережает нас на один шаг. Это ведь тот же самый убийца, который расправился с Симоном. Почерк одинаковый, одни и те же следы. Бакалавр слегка оживился: впервые за день он слышал нечто вразумительное, не отсылавшее его ни к фатуму, ни к грозной деснице судьбы. — Так кто же это сделал? — нетерпеливо полюбопытствовал мужчина. — Трудно поверить, его собственный сын. Этот тип вернулся сюда после долгого отсутствия. Отец отправил его учиться на хирурга ещё недорослем. Теперь ясно, чему научился этот бродячий школяр… и всё ради наследства. Данковский замер, словно поражённый разрядом молнии. В голове так некстати всплыла та мимолётная встреча. Он скрежетнул зубами — ещё тогда сын Исидора вызвал в нём неприятные чувства. На миг внутри вспыхнуло желание нагнать и по капле выдавить всю правду из того, кто разрушил дело его жизни. Однако ярость быстро откатила, уступая место здравомыслию: — Постойте. Как вы это определили? — Вы верите в феномен ясновидения? — как-то неловко спросил Александр. “Кто бы сомневался”, — Данковский едва сдержался от того, чтобы закатить глаза, и, закусив губу, помотал головой. — Ну, тогда вам нужно познакомиться с моей супругой — Катериной. Она неоднократно доказывала действенность своих предсказаний. — Это она указала вам на Исидора? — тяжело выдохнул бакалавр. Хождение от порога к порогу начинало утомлять. “Лучше бы мне выйти на Бураха-младшего”, — направляясь к супруге Сабурова, твёрдо решил Даниил. — “Этот точно что-то, да знает. А если не захочет говорить, я развяжу ему язык”, — он неосознанно потянулся к пазухе плаща, нащупывая рукоять револьвера.***
Склады от дома Ольгимских отделяло мизерное расстояние — от квартала, где жил Влад, достаточно было спуститься вдоль притока “Жилки”. Впрочем, агрессивные горожане затрудняли путь, заставляли петлять между домами, избегать прямых столкновений. Бурах не горел желанием лишний раз ввязываться в драку, берёг силы на поиски бакалавра. Пока что он смутно представлял, где искать мужчину. Знал только то, что в поисках способны помочь дети: рыская по всему городу, они раньше прочих улавливали мелкие детали и распространяли сплетни. Григорий Филин был вторым источником, который мог располагать какой-то информацией: вряд ли мимо шайки контрабандистов прошёл приезд столь яркой личности, как бакалавр. В остальные места Артемий был сейчас невхож — клеймо отцеубийцы сковывало по рукам и ногам. Огороженная низким деревянным заборчиком территория была застроена складскими помещениями и ангарами, на первый взгляд, почти не отличавшимися друг от друга. Искать среди них логово подпольного авторитета представлялось степняку нетривиальной задачей: обходить каждое помещение на складе было слишком трудоёмким процессом. Однако впервые за день удача встала на сторону мужчины: ещё издалека Бурах приметил парочку бандитов, торопливо скрывшихся за дверью одного из ангаров. “Видимо, я обнаружил крысиный лаз. Надеюсь, и сама крыса на месте”, — рассудил Бурах, подступая к ангару контрабандистов. Он решительно потянул на себя оббитую железом ржавую дверь, ступая на порог заваленного ящиками и коробками помещения. Ещё с входа на него уставились свирепые кривые рожи обитателей этого места, однако и Бурах в долгу не остался: обвёл их леденящим душу взором, а после шагнул вглубь ангара. Там, на импровизированном помосте из досок виднелся подранный стул, у которого расхаживал тощий нескладный человек. — Ты здесь главный? — без обиняков кинул Артемий. — Тебе что, про Грифа не рассказывали? Про воровского короля, главного кладовщика, контрабандных дел мастера… ну и по разбойной части? — авторитет тряхнул засаленными короткими волосами и растянул в полуулыбке острую хитрую физиономию. Однако, уловив, что его слова не производят должного впечатления, протянул: — Я знаю тебя, сын Исидора. О тебе полгорода судачит: и про голубчиков у станции, и про Симона, — видя, что на лицо степняка наползла тень, он добавил: — Не менжуйся, здесь на каждом грех лежит. Моя-то братия тебя не сдаст. Ты к нам по делу или перекантоваться? — По делу, — коротко ответил гаруспик, и в глазах напротив проскользнула алчная искра. Контрабандист проворно подступил к выставленным в ряд ящикам и принялся раскладывать на них свой нелегальный товар: слегка погнутые отмычки, пару старых револьверов, обрез, карабин, а также оружейные патроны ко всему этому добру. Цена у контрабанды, впрочем, оказалась соответствующая. Бурах отсчитал все те немногочисленные средства, что были на руках, а недостаток суммы восполнил ножом, который снял с одного из убитых. Но даже так денег хватило лишь на обрез с десятком картечных патронов шестнадцатого калибра и кое-какие медикаменты. Перед тем как покинуть склад, Бурах решился навести справки — случая лучшего, чем после покупки, ему точно не представится. — Спрашивал тут кто-нибудь обо мне? На лице собеседника проступило что-то такое, отчего гаруспик сразу понял: вопрос задан по адресу. — Да, заходил эдакий важный доктор, приезжий. Искал тебя. Искру метал, торопился. Держался властно, сквозь зубы цедил: “Если поймаю, говорит, этого убийцу — кровь из него по капле выжму — так он мне всё счастье моей жизни поломал”. — По капле, говоришь? — скептически ухмыльнувшись, отозвался Бурах. — Да он опасен. — Напрасно сушишь зубы. На вид он, может, хлыщ хлыщом, но в глазах что-то есть. Я бы ему поперёк дороги не вставал, даже с твоими кулаками. — Я поищу его, — оборвал Грифа степняк. — А если он найдёт тебя раньше? — ехидно протянул авторитет. — Сил не хватит меня убить. — Ну, коли не боишься, подскажу, где ловить, — пожал плечами контрабандист, а Бурах обратился в слух. — Он парень не дурак, у сладкой бабы пригрелся. Есть у нас такая Ева, в Каменном Дворе. Может, там и накроешь. Выяснив всё, что хотел, Бурах поспешил оставить воровской крысятник. Теперь, имея какой-никакой ориентир, он мог напасть на след Данковского. Однако прежде собирался заглянуть в отцовский дом — место, бывшее изначальной целью поездки. Свернув за угол склада, мужчина наскоро сменил повязки на ранах и по железнодорожным путям направился в Землю — так было проще избежать нежелательных встреч. Едва он пересёк воды “Жилки”, перед ним, как на ладони, проступили размытые контуры: заводов, могильных плит и ограды кладбища, невзрачных покосившихся лачужек. И, словно довлея над этой грязной и убогой частью города, на самой окраине лежали громады Боен — сердца промышленного комплекса. Своими очертаниями они напоминали огромный людской муравейник, в котором изо дня в день копошились заводские рабочие. На город постепенно опускалось закатное зарево, расцвечивало каждый уголок Земли в розоватые оттенки, тем самым извещая о грядущем наступлении темноты. Откуда-то со стороны Каменного Двора донёсся гулкий звон часов, отбивших шесть, а вместе с ним и количество снующих по улицам прохожих заметно поредело. Избавившись от лишней головной боли в виде горожан, Артемий беспрепятственно подобрался к дому Исидора. Однако одинокая фигура перед входом вынудила замедлить шаг и затормозить поодаль. И всё же, даже так патрульный заприметил степняка. Вскинул брови, сжал кулаки и, подорвавшись с места, бросился к гаруспику — похоже, теперь только ленивый не знал его приметы. Бурах мельком осмотрелся — вокруг не было ни единой живой души: жилище отца располагалось в глухом задворке. “Похоже, на мой счёт запишут ещё одну жертву”, — промелькнуло в голове мужчины, когда тот торопливо вытянул из-за пояса обрез. Пальцем нащупал механизм отпирания и с характерным звуком опустил ствол вниз. Торопливо потянулся к груди и пошарил по вшитой в болотистую ткань одежды сумке. Победно вытащив оттуда два патрона, мужчина зарядил их в патронник и, до щелчка закрыв ствол оружия, вскинул перед собой. Палец продавил спуск как раз к тому моменту, когда патрульный подбежал совсем близко. Раздался оглушительный залп, и разлётом дроби несчастного откинуло назад. Гаруспик, на секунду оглушённый выстрелом, с непривычки пошатнулся, но удержался на ногах и подошёл к поверженному охраннику — тот продолжал что-то кряхтеть и корчиться в болезненных судорогах. Картечь напрочь разнесла рукоятку и тело грудины, от чего из развороченной грудной клетки выступали теперь окровавленные обломки рёбер. Часть картечи пришлась на челюсть, оставляя на её месте мясистые ошмётки и надорванную кожу, проходя кровавым разломом у корня носа, основания глазницы, вплоть до скулы. Пострадали даже кости глазницы, а вместе с тем надорвалось веко, от чего под повреждённым глазом пролегла алая полоса. Переступив изувеченное тело, Артемий подорвался к дому отца и дёрнул за дверную ручку — раздалось едва уловимое клацанье. Дверь не поддавалась, запертая на ключ. — Проверить всё равно стоило, — недовольно цыкнул Бурах, возвращаясь к патрульному. Он склонился над тёплым, ещё неостывшим телом умиравшего. Тот до сих пор умудрялся издавать протяжные невнятные вопли. Гаруспик покачал головой, наступая на чужое горло. Где-то под стопой хрустнула трахея, и патрульный, наконец, замолк. Артемий тщательно прощупал рваные окровавленные лохмотья одежды, покопался в каждом из карманов. На перчатках и ткани собственной одежды неизбежно осталось липкое кровавое месиво. Впрочем, подобному теперь не придавалось значения: какая разница — одним пятном больше, одним меньше, если руки без того по локоть в крови. Когда ключей на теле так и не нашлось, мужчина запоздало пожалел, что не купил отмычку у Грифа или не выменял по дороге у детей. Осмотрелся по сторонам, обдумывая, стоит ли наведаться к Ноткину или контрабандистам, или же, не теряя времени, снести с петель дверь. Пока он предавался размышлениям, рядом раздался громкий щелчок. Следом распахнулась дверь, и оттуда вынырнула белёсая макушка, а за ней долговязая мальчишечья фигура. Бурах с трудом подавил замешательство и вцепился в край чужой клетчатой рубашки. — А ну стоять, мелочь! — рявкнул он, дёргая на себя и перехватывая того за шкирку. Затем спросил чуть более размеренно: — Что ты забыл в доме моего отца? — Ты меня, это, не трогай! Не подумай чего, я сюда не воровать залез! — не слишком-то испуганно произнёс паренёк. — Тогда какого чёрта ты тут делал? — Да мы, понимаешь ли, со стариком…ой, в смысле с батюшкой твоим… — немного подумав, он всё же исправился. — Вашим…друзьями были. Он с нами возился, учить хотел, когда подрастём. Интересного делал много, но показывал мало. Мы уж, простите, полюбопытствовали, всё-таки Служитель. — То есть ты пролез к нему в дом, чтобы шпионить? — чувствуя, что снова начинает закипать, скрипнул Артемий. — Да я ничего дурного. Думал, он из степи что-нибудь страшненькое принесёт. Всю ночь тут провёл. — Выходит, ты видел, как его убили? — Да, вообще-то, похвалиться нечем. Видел мало, слышал ещё меньше, — сконфуженно покачал головой мальчик. — Я в шкафу долго сидел, а дед Исидор всё по комнатам ходил. Сначала сидел, вздыхал, гремел и звенел там чего-то. Воду лил. Потом пришёл кто-то тяжеленный. Басом говорил, рявкал: мясник, наверное. Ну а потом всё затихло. Брови Артемия поползли вверх, а сам он ограничился коротким: “То есть?”. — Часа два прошло, я долго сидел. Думаю, может, он заснул. Хотел выбраться, а он мёртвый лежит. Я не испугался, но тут такое увидел, что обратно залез. Только не понял ничего. — Чего же ещё от тебя ждать, — буркнул Артемий, а тот, словно не заметив этого выпада, продолжил. — Темно ведь было, а тогда тут ходил ещё кто-то кроме меня. Очень похоже на женщину, но как будто не человек, а дух. А потом патрульные явились, засветили всё, начали топать, осматриваться: говорили, мол, ходят слухи, что в город опять наведалось степное существо за пищей. Шабнак-Адыр. — Достаточно, — прервал его Бурах, понимая, что не выяснит ничего толкового. — А теперь брысь отсюда! — Если что ещё узнать захотите, мой дом совсем рядом находится, — протрещал тот, перед тем как улизнуть. — Меня, кстати, Спичкой зовут. — Иди уже, — бросил вдогонку Бурах и перешагнул порог в прошлом отчего дома. Внутри было тихо, а зажжённые патрульными лампы почти не освещали коридор, коптя откуда-то из комнаты. Едва гаруспик отошёл от входа, как из угла донёсся слабый писк и тихий гомон, словно кто-то царапал по дереву. Однако не прошло и полминуты, как показались те, кто издавал эти звуки: прямо на него выбежали три огромные крысы. Первого из грызунов с мерзким чавканьем расплющило под обувью мужчины, остальные бросились обратно под мебель. Артемий же, нахмурившись, пошёл дальше. За время его отсутствия и без того скромное жилище отца пришло в ещё больший упадок: половицы неприятно скрипели, а в щёлках крыши гулял сквозняк. Воздух в помещении по неясным причинам был тяжёлый, с каждым вдохом неприятно оседал в груди. Пройдя по комнате с развороченной и перевёрнутой мебелью, мужчина замер и поморщился, неверующе мотнув головой: на мгновение почудилось, что прямо из стены сочится кровь. Приблизившись, в одном углу на штукатурке степняк увидел непонятные бурые наросты: оные тянулись вплоть до самых половиц и чем-то напоминали плесень. После этого открытия Бурах осмотрелся торопливей прежнего. Так и не отыскав ничего похожего на послание или же наследство, с тяжким вздохом отступил к порогу. Теперь ему оставалось лишь одно — наведаться к бакалавру.***
Пока он торопливо пробирался к Каменному Двору, на город успела лечь полнейшая темнота. Один за другим, в этих сумерках загорались фонари и окошки домов. На улицах остались только редкие фигуры, да и те спешили воротиться в свои квартиры. Впервые за весь день гаруспик смог спокойно пройтись по старым местам, за эти десять лет успевшим изменить свой облик. Артемий полной грудью вдохнув вечернего, напоённого травами воздуха, и ускорил шаг. В Узлах его нагнал какой-то бродяга и, торопливо впихнув в руки записку, без лишних объяснений скрылся с глаз. Только когда мужчина подступил к фонарному столбу, из-под завесы мрака на листке проступили мелкие, словно бисер, закорючки: «Друг вашего детства, Станислав Рубин — ныне лучший и самый преданный ученик Вашего отца, поклялся убить вас, когда узнал, что вы покончили со своим отцом и его учителем ради наследства. Берегитесь его. Этот человек ослеплён гневом, отчаянием, жаждой мести и осознанием собственной правоты. Всегда к вашим услугам, Доброжелатели». Бурах раздосадованно скомкал записку и не глядя бросил под ноги. Стоит ли удивляться, что абсолютно незнакомые люди приняли за чистую монету слух об убийстве, если даже те, кого он по праву считал друзьями, запросто поверили в его причастность? Перебравшись по мосту через воды “Глотки”, Артемий вступил в Каменный Двор. К этому моменту он уже достиг точки наивысшего накала, потому не стал утруждать себя поисками. Не церемонясь, за грудки оттащил к стенке первого же прохожего, силой выпытал, где проживает Ева. Как только переступил порог, столкнулся с самой хозяйкой особняка. — У тебя волчьи глаза…не смотри на меня так пристально, — себе под нос пролепетала девушка. — Это комплимент? — с открытой издёвкой бросил гаруспик. — Нет. У тебя страшный взгляд. Чего ты хочешь? — Не твоё дело, — скрежетнул зубами степняк. — Я к бакалавру Данковскому. После, не спрашиваясь, развернулся к лестнице, направляясь на мансарду. Свернув за ширму, сделал несколько шагов по помещению, тут же примечая фигуру бакалавра. Тот в одной рубашке сидел за столом и в тусклом свете лампы что-то корябал в блокноте. Плечи были устало опущены, а сам мужчина подпирал рукой голову, однако, едва заслышал позади шаги, резко поднялся с места. В карих глазах вспыхнула молния, и он, набросив на плечи плащ, вальяжно приблизился к визитёру. — Так значит, тебя считают убийцей Симона Каина, ещё пятнадцати человек, чьих имён я не запомнил, а также Исидора Бураха? — А ты, что же, ойнон, считаешь иначе? — изогнув бровь, процедил через губу гаруспик. — Почти весь день я разыскивал именно тебя, но потом неожиданно выяснилось, что у смерти Симона, а значит и Исидора, иной источник. — Что же навело тебя на такой вывод? — Пришлось изрядно помотаться по вашему захолустному городишке, — брезгливо отозвался Даниил. — Симона убила заразная болезнь. Вероятно, новый штамм багрянки или лёгочной чумы. Возможно, холера. Ученик Исидора — Станислав Рубин может подтвердить мои слова. Итак, обвинение снято. Можешь считать, что оправдан. — Вспышка эпидемии? Если это так, городу грозит настоящая катастрофа, — отступив на шаг, покачал головой Бурах. Невольно вспомнился отцовский дом, напрочь пропитанный непонятной хворью. — Отец рассказывал, что пару лет назад здесь уже имела место Первая Вспышка. — Погоди, — перебивая, бросил бакалавр, а Бурах с интересом всмотрелся в чужое лицо: впервые на нём играло столько эмоций разом. Не напыщенная ухмылка, не гневный снисходительный взор, а неприкрытое, живое удивление: — Тут уже случались эпидемии? — О, а ты не знал? — с деланной наивностью поинтересовался Артемий. — А на кой чёрт мне ещё спрашивать? — Тогда болезнь распространилась в самом бедном квартале, и локализовать её удалось лишь усилиями отца. — Что ж, мне стоит изучить материалы по Первой Вспышке, — Данковский слегка пошатнулся на месте, было видно, что весь день он провёл на ногах. — Я смотрю, тебе посчастливилось вплотную соприкоснуться с местным колоритом. Как впечатления? — не удержавшись, поинтересовался Артемий. — А тебе это зачем? — с глухой злобой задал встречный вопрос Данковский. — Да так, просто любопытно, какое впечатление производит это место на столичных гостей, — честно ответил Бурах, опустив лишь тот момент, что его интересует впечатление одного-единственного гостя. — О каких впечатлениях может идти речь? Я своими глазами видел, как толпа фанатиков сожгла молодую девушку!— гневно отчеканил Даниил. — Наверняка эти тёмные люди свято верили, что избавляются от степного демона Шабнак-Адыр, — развёл руками Артемий. Бакалавр только раздражённо отмахнулся и продолжил, с каждым новым словом распаляясь сильнее, постепенно входя в раж: — Прошёл всего день, а я сыт астрологией и оккультизмом, сыт местными преданиями, пророчествами гадалок и эзотериков. И это при том, что среди них были управленцы, люди образованные и обременённые властью. Жертвы, бычьи хвосты, горсти молочных зубов в стаканах: можно простить это степнякам и детям, но когда об этом твердят люди, чьи полки уставлены энциклопедиями и научной литературой — чувствуешь, что сходишь с ума. Он замолчал лишь, когда в груди не осталось воздуха, а после, наконец-то осознав, что не сдержал порыва, досадливо поморщился и закусил губу. Гаруспик же молча слушал эту тираду, украдкой наблюдая за всем спектром эмоций, что окрасили лицо мужчины. Тогда, в столице он и не предполагал, что тот способен так взорваться. Однако то, как стойко бакалавр воспринял все свалившиеся на него невзгоды и вышел на убийцу Исидора и Симона, внушало подобие уважения, бывшего у степняка редким гостем. Но и того короткого столкновения четыре года назад он не забыл, сейчас ощущая небольшое злорадное удовольствие. — Удовлетворил своё любопытство? — мрачно прошипел Данковский. — Сполна, — с подобием улыбки кивнул Бурах. — Я и не думал, что мы так схожи, ойнон. Впрочем, мы легко можем стать врагами. Оттого, лучше нам объединить усилия. Хотя бы до очередного расхождения во взглядах. Не находишь? — Vis unita fortior? — криво усмехнулся бакалавр. — Совсем не можешь обойтись без латыни? — Как и ты без своих дикарских степных словечек, — учёный без промедления сделал ответный выпад. — Не забывайся, ты не в столице, — покачал головой степняк и направился к выходу. — Погоди, — к его удивлению, за спиной раздался оклик Данковского. — Вот ещё что, несмотря на то, что болезнь Симона — подтверждённый факт, Судья и прочие Каины до сих пор не приняли его во внимание. Пусть твоё имя и восстановлено, многие умышленно закроют на это глаза. Имей в виду. Гаруспик едва не дёрнулся, во все глаза глядя на бакалавра. Внезапного участия он ожидал в последнюю очередь. Видимо, в том всё же было что-то кроме блестящих знаний и тонны высокомерия. — Я был в доме отца — он заражён, — коротко поделился Артемий. — За доказательствами советую наведаться туда. Удачи, ойнон. Выйдя за пределы “Омута”, он, разгорячённый этим разговором, полной грудью вобрал вечернего воздуха. Пожалуй, встреча с приезжим доктором оказалась самой плодотворной за минувший день. В какой-то степени даже приятной — не с каждым местным диалог шёл столь же складно. Так или иначе, теперь для каждого из них была ясна суровая личина врага, и Бурах многое отдал бы, лишь бы это нечто имело человечий лик. Но, вместо этого, дамокловым мечом над ними нависала зловещая фигура Мора.