В который каждой из фигур предстоит дать отпор безволию и сплотиться перед собственным бессилием.
Начало дня выдалось на удивление безоблачным и ясным. Тусклые осенние лучи, ложась на крыши домов и мощёные тротуары, освещали всё нараставшие масштабы трагедии. Лёгкий ветер в мерном хороводе кружил опалую листву, а со стороны Степи доносился уже привычный запах твири. Беспристрастно расцвечивая солнечными бликами горы трупов, заглядывая в окна отчаявшихся и выжженных мором, природа будто насмехалась над жителями, явственно показывая, что ей нет дела до людских бед. Покойное течение дня, впрочем, было весьма обманчивым: едва Данковский вышел за пределы Каменного Двора, как перед ним встала очередная неожиданность, коими город сыпал словно из рога изобилия. Не успел мужчина сделать двадцати шагов, как до него донёсся раскатистый, удивительно похожий на звуки потасовки гомон. Бакалавр умедлил шаг и настороженно осмотрелся вокруг, попутно нащупывая на груди рукоять оружия. За поворотом действительно шла яростная перепалка: целый отряд патрульных сцепился с шайкой бандитов. Увидев кривомордых орудовавших бритвами с открытым лезвием молодчиков, Даниил оторопел. Никак не ожидал столкнуться с ними в этот час: ночь отступила, время давно перевалило за десять и близилось к одиннадцати. Грызня шла самая ожесточённая, кровавая. Добровольцы всем скопом обступали бандитов, стремились задавить массой, но, несмотря на численный перевес, едва ли могли противостоять острым заточенным бритвам. Не прошло и пары минут, как один из них пал: лезвие прошлось по шее, выбивая из разреза фонтан ярко-алой крови. Патрульный глухо захрипел, пытаясь зажать рассечённую артерию и, дёргаясь как заводная кукла, рухнул наземь. Данковский, в свою очередь, без колебаний проскользнул мимо, оставляя участников разборки за спиной. Пусть в каждую камору его револьвера было вложено по снаряду, а палец прочно лежал на спусковом крючке, мужчина не собирался ввязываться в бой. Помощь людям Сабурова не входила в компетенцию учёного: те по доброй воле взялись за рискованную миссию, да и то, что патрульные до сих пор не удосужились разжиться оружием, — исключительно их проблема. Одной шайкой на пути всё не ограничилось, уже минут через пять Даниил пришёл к неутешительному осознанию: бандиты свободно орудуют по всему городу. И без того проблемное перемещение по заражённым улицам теперь грозило стать настоящим испытанием. Сокрушаться об этом, однако, бакалавр не стал: сейчас помыслы занимало письмо Рубина. После вчерашнего молчания ученик Исидора вновь напомнил о себе. На сей раз в послании не было ничего внятного, лишь просьба заглянуть в прозекторскую и тревожная приписка: «Я пребываю в тяжелейшем состоянии духа. Днём приходите проститься». Подобные слова не внушали особых надежд и очень разнились с тем решительным настроем, коий был у Станислава ещё день назад. Даниил не любил пустых терзаний и догадок, а посему, едва часы пробили десять, направился на Склады. Приблизившись к прозекторской, нетерпеливо выбил по железу двери условный стук: сначала два раза быстро и коротко, после паузы один раз сильно, а затем вновь пару коротких. Не успел отнять руки, как дверь повернулась на петлях. — Проходите, доктор, — бросил Стах, пропуская внутрь. — Настало время обсудить вакцину. — Я ждал от вас вестей вчера, — щурясь в потёмках, с лёгкой укоризной отозвался бакалавр. — Так что же, у вас хорошие новости? — Да, появилась возможность сделать великолепное защитное средство. Однако полноценную вакцину в этих диких условиях нам не получить. Даже при лучшем раскладе действовать инъекция будет около десяти часов. — Если она оправдает себя — многие будут спасены! — разом оживился Данковский. — Каков ваш план? — Первую вакцину, как вы помните, мы пытались сделать на основе мёртвой культуры. Организм реагировал слабо, иммунной реакции почти не было, — поделился ученик Исидора, отсекая все вопросы по поводу вчерашнего своего молчания. — Ещё были опыты с ослабленной… той самой. Пришло время для живой культуры. Данковский покосился на Стаха: эти слова вкупе со странным блеском в глазах говорившего поднимали в учёном нехорошее предчувствие. — Возьмём живую кровь заражённого? — осторожно осведомился бакалавр. — Приблизительно, — усиливая настороженность мужчины, протянул тот. — Нужна сердечная мышца человека. Желательно живая. Данковский едва удержался на ногах. Слегка отшатнулся, резко задирая голову к серьёзной мине нависшего над ним Рубина. Бакалавр очень желал усмотреть в этом шутку, но вдумчивое, непроницаемое лицо последнего убеждало в обратном. — Притащим его в этот сарай и зарежем прямо здесь? — так и не сумев полностью подавить рвущееся наружу ошеломление, вопросил Даниил. — Таков ваш план? — Нет, дождёмся критической стадии. Думаю, будет около получаса в запасе, чтобы принести сюда сердце с живой культурой. — Предлагаете мне собственноручно вскрыть полуживого человека? Я учёный, а не патологоанатом! — Понимаю ваше негодование, доктор. Прежде вас я попросил молодого Бураха. Он обещал доставить сердце более десяти часов назад. Поскольку он так и не появился, я вынужден просить вашей помощи. Если найти его не удастся — кроме вас сделать эту страшную работу будет некому. Рубин выразительно взглянул на учёного, ожидая ответа, но тот не торопился отозваться, вместо этого погружаясь в полнейшее безмолвие. Последние слова Стаха осели внутри неприятным грузом — будто принуждали выбрать из двух зол. Единожды ведомый гордостью, он уже отверг предложенную помощь. Однако в тот раз даже представить не мог, во что это выльется. Теперь масштабы ширились: предстояла не просто биопсия, а полноценное вскрытие грудной клетки. Если для забора тканей, пусть и с трудом, можно было отыскать укромное местечко, то в случае подобной операции это ощущалось чем-то невозможным. По крайней мере, в его положении. Даниил закусил губу, впервые в полной мере ощущая собственное бессилие. В голове, словно нарочно, всплыли строки из бураховской записки: «Достаточно попросить, я никогда не отниму руки помощи». — Я найду Бураха, — наконец, выдавил мужчина. — Попробуйте. Это самый разумный выход. Вполне вероятно, что до него уже добрались патрульные Сабурова. Вчера, когда он вышел от меня, снаружи поднялся ужасный гвалт. Так что, если найти его не удастся… — Лучше об этом не думать, — прервал бакалавр, отступая к двери. — Жду вас с хорошими новостями! Главное, помните: когда достанете сердце, времени будет совсем мало. — Его всегда мало, — мрачно заметил Данковский, а после отступил, бормоча под нос. — Опять кровь... Я уже устал от этой бесконечной крови. Кажется, здесь сама земля ею сочится, а толку… Он на мгновение замер, раздосадованный внезапным осознанием: “Дожили. Причитаю, как местные жители”, — по телу пробежал неприятный холодок. Однако, как только Даниил покинул прозекторскую, сетования разом затихли: к нему вернулись и стальная выдержка, и самообладание. До боли сжав кулаки, он удалился со Складов, по крупицам собирая настрой для предстоящего дела.***
Предположений, где разыскивать гаруспика, у Данковского, само собой, не водилось. Поиск одного-единственного человека по всему городу, притом без малейшего ориентира, был сродни поиску иголки в стоге Степных трав. Мало-мальски значимой зацепкой оказались слова Стаха: если патрульные всё же добрались до Бураха, то начинать следовало с Управы. Лишь при взгляде на высившееся посреди Хребтовки здание на лицо мужчины набежала тень: пусть он был по другую сторону решётки, недолгое пребывание в узилище крепко отпечаталось в памяти. На сей раз коридор был заполнен патрульными. Они толпились по всему помещению, от самого входа и вплоть до подвала. Во время своего заключения Данковский едва ли мог насчитать в Управе десяток человек, теперь же здесь царило непонятное оживление, с порога поселившее в бакалавре сомнения. Минув цепных псов Сабурова, Даниил направился вниз по ступеням, прямиком в подвальное помещение, к той самой комнате с решёткой. Там, уже с порога, оправдались худшие его опасения: камеры, все до единой, были плотно забиты людьми. Люд собрался весьма разношёрстный: от полнейшего сброда в грязных обносках до приличных и зажиточных горожан. Тут же, на полу, среди здоровых корчились от боли заражённые и даже виднелись трупы. По обе стороны от прохода стояли патрульные, а в самом конце коридора проступали воронов клюв и балахон Смотрителя. Вести расспрос у добровольцев было делом гиблым, поэтому учёный прямой наводкой двинулся к последнему. — Что здесь происходит? — нахмурившись, сурово бросил он фигуре в маске. — В левом крыле вспыхнула Песчаная Лихорадка, почтеннейший бакалавр. Мы не успеваем выносить мёртвых. — Что насчёт живых? — Сейчас вы наблюдаете результат массовых арестов. Арестовали всех участников поломки водопровода и тех, кто был причастен к диверсии. Прибавьте к этому тех, кто имел при себе оружие, а также тех, кого застали при обыске мёртвых. — Больше похоже на полицейский произвол, — ошарашенно выдавил Данковский, напирая на исполнителя: — Вы что, не способны отличить убийцу от мирного человека? — Конечно, нет, — из-под маски раздался едкий смешок. — Держиморды-патрульные актов не составляли, когда вязали этих горемык. — А сын Исидора к вам не поступал? Его-то здесь наверняка способны отличить от простых статистов. Даром, что ли, носились за ним по всему городу. — Думаете, Сабуров, так отчаянно искавший Потрошителя, станет держать его в общей камере? Бакалавр ничего не сказал: в насмешливом вопросе исполнителя, как ни странно, содержался исчерпывающий ответ. Не удостоив того более ни единым словом, он торопливо двинулся на выход: подвальный отсырелый воздух вобрал в себя миазмы заражённых и покойников, отчего каждый вдох давался с большим трудом. Пробившись меж патрульных к выходу, Данковский толкнул на себя дверь и вылетел на улицу. Однако, приметив краем глаза знакомую фигуру в бежевом пиджаке и застёгнутой под горло серой рубашке, резко затормозил: рядом, тревожно озираясь по сторонам, стоял Ольгимский-младший. — Влад? — брови Даниила удивлённо поползли вверх. — Что вы здесь делаете? Приказ не покидать домов был отдан для всех без исключения. — Разве вы не видите, что происходит? Ситуация патовая, — вперившись в мужчину, отозвался младший. — В банде Грифа произошёл раскол: Бритвенники во главе с Брагой теперь открыто орудуют в городе. Этой ночью патрули хватали всех, кто казался им подозрительным. Многие просто вооружились ножами и пистолетами, чтобы защитить себя и своих близких, среди заключённых даже братья, которые снимали ладанки с тел умерших сестёр. — Какова дальнейшая судьба этих несчастных? — Почти все упомянутые люди невиновны, прямых доказательств нет. Теперь их ждёт суд Инквизитора, который должен прибыть со дня на день. — Почему вы так уверены в их невиновности? — с толикой сомнения прервал бакалавр. — Если у патрульных при аресте появлялись малейшие доказательства вины, они убивали такого человека на месте, — протянул Ольгимский, а следом с горечью добавил: — Впрочем, в нынешних обстоятельствах посадить человека в тюрьму, значит убить его так же надёжно, как и на плахе. — Н-да, в свете того, что в Инквизиторы прочат не то Орфа, не то Карминского, пощады ждать не стоит, — подтвердил Данковский. В столице он, пусть и косвенно, знавал жёсткую инквизиторскую хватку. — И всё же, с какой целью вы оббиваете порог Управы? — Хочу вызволить несколько людей, подкупив стражей-исполнителей. Они согласны брать деньги втайне от коменданта. Любезнейший Виктор Каин тоже выделил средства — перед лицом бесчинств Сабурова пришлось временно забыть о разногласиях. — Вот как? Не ожидал от вас такого жеста. — Мною, как и Виктором, движет долг — хотя бы отчасти компенсировать бездарные действия исполнительной власти. — Раз уж вы так пристально следите за этими бесчинствами, возможно, знаете, что сталось с Бурахом-младшим? Ваша семья, как-никак, у него в покровителях, — наконец, спросил Данковский, когда Влад перестал заваливать несносным потоком информации. — Лара Равель прислала отцу известие: к ней в дом пришёл человек, видевший, как Бураха схватили. — Ясно, — кисло отозвался бакалавр: опасения Рубина всё же подтвердились. — Спасибо, Влад, пойду расспрошу Лару, а вам удачи в вашем благородном деле. “Вероятно, в сложившейся ситуации легче самому вырезать это чёртово сердце”, — досадливо заметил бакалавр, однако и бросить гаруспика на произвол судьбы почему-то не мог. За эти дни их пути пересекались столько раз, что Даниил сбился со счёту, да и сам Артемий принял в нём некое участие. Осознав всё это, учёный ощутил укол совести: нет, Бураха он не оставит. Дорога от Управы до Приюта была недолгой: Данковский за три с малым минуты преодолел всё расстояние, взбегая по ступеням особняка Равелей. Лара как всегда ютилась в своей комнатке — сидела на кровати, листая какую-то книгу. Заметив гостя, суетливо отложила чтиво на тумбу и шагнула навстречу. Всегда тоскливая и сломленная, в этот день она казалось особо печальной. В лицо въелось что-то нечитаемое, от чего на теле выступали мурашки, веки распухли, а глаза были красны, будто от слёз. Вокруг витала неуёмная скорбь, превратившая Приют в юдоль плача. Видя, что девушка продолжает хранить молчание, учёный начал разговор сам. — Лара, скажи, человек, который видел, как схватили Бураха, ещё у тебя? — Арфист? Он умер… “Ах, вот оно что”, — к Даниилу разом пришло понимание, и он, избегая этой темы, осторожно продолжил: — Он сказал, куда его отвели? — Видел только, как Бураха вдесятером волокли по заводу люди Сабурова, и они едва с ним справлялись, — пролепетала та, а после добавила с какой-то мольбой в голосе: — Ты ведь не просто так спрашиваешь? Вытащишь его? — Тебя беспокоит судьба того, кого молва заклеймила Потрошителем? — удивлённо спросил бакалавр. — Артемий произвёл на меня сильное впечатление: в нём есть что-то от моего отца. Да, он честный и смелый человек, — она задержалась на Данковском. — Вы с ним чем-то похожи в этом. Думаю, вы могли бы стать друзьями. — Как знать, Лара, — поморщился тот, слегка уязвлённый подобным сравнением. — Выходит, в последний раз его видели где-то на заводах? — он получил слабый кивок. — Спасибо. Я обязательно найду Бураха. Не грусти о своём умершем. Однако прежде направился в “Стержень”: поскольку приказ о задержании исходил непосредственно от коменданта, стоило наведаться к Сабурову. Бакалавр сомневался, что тот, столь рьяно выискивавший гаруспика, запросто уступит в этом вопросе. Но и Данковский был упрям и не собирался отступаться без боя. Земля уже издалека напоминала кромешный ад: фиолетовые и серые клубы болезных испарений витали здесь повсюду, снующих по округе заражённых с прошлого дня стало чуть ли не вдвое больше, а вместе с ними улицы оккупировали бандиты-Бритвенники. Скромных сил патрульных в этом месте явно не хватало. “Или же эти силы направлены в иное русло”, — нахмурился Даниил, припоминая полицейский произвол Сабурова. Когда он ступил в кабинет Александра, тот беседовал с каким-то молодчиком в форме стража. Впрочем, беседа была весьма односторонняя: отрывисто говорил и бурно жестикулировал именно патрульный, а комендант, внимая, обратился в слух. Как только бакалавр показался в поле зрения, хозяин дома прервал говорившего жестом. Последний поспешил откланяться и удалился, Сабуров же подступил к учёному. — До меня дошли сведения, что вы арестовали Бураха, — оставляя в стороне весь формалитет, приступил к расспросу Даниил. — Это действительно так? — Да, негодяй пойман, — несмотря на чеканный тон, каждое слово сочилось нескрываемым торжеством. — За эту ночь мы вообще многое успели: стражи порядка убили более пятидесяти вооружённых грабителей, ещё стольких же схватили — теперь они ждут трибунала. — Бураха поймали с поличным? — Если бы поймали с поличным — убили бы на месте, — мотнул головой Александр. — Но обвинений достаточно. Марк Карминский выведет его на чистую воду. — Карминский? Инквизитор? — нахмурившись, переспросил Данковский, отчасти осознавший намерения коменданта: сделать из Артемия козла отпущения и предоставить Инквизитору. — Вы не знали, что Власти направили именно Карминского? Он мастерски находит доказательства вины в самых запутанных преступлениях. — Но до тех пор, пока он не прибыл, Бураха вам придётся отпустить. Он мне нужен по делу, — делая акцент на последних словах, заявил бакалавр. — Никогда! — до этого ровный голос собеседника стал угрожающе-гневливым. — Бураха обвиняют по меньшей мере в дюжине убийств, в том числе в отцеубийстве и осквернении мёртвых. — Где его держат? — до хруста размяв переносицу, устало спросил Даниил, не оставлявший надежды выведать хоть что-то. — А это вам зачем? — подозрительно сощурился Сабуров. — Нужна его профессиональная консультация, — мужчина обронил первое, что пришло в голову. — Сожалею, бакалавр, — безапелляционно и почти враждебно процедил последний. — Но если вы нашли убийцу Симона, не имея доступа ни к телу, ни к месту преступления, то обойдётесь без мнения этого варвара. — Вы пожалеете об этом, комендант! — теперь учёный был раздражён не меньше Александра. — Лучше бы уступили по-хорошему. — Ни за что, — скрипя зубами, прорычал Сабуров. С каждым мгновением гнев всё сильнее овладевал его существом. — Я не выдам такого преступника даже под ваше ручательство! Данковский обвёл взором перекошенную яростью физиономию, горящие дикими искрами глаза и почти трясущиеся от бешенства руки. Сейчас Сабуров мало походил на человека, которому три дня назад вручили бразды правления. — Ira initium insaniae est, — покачал головой бакалавр, покидая “Стержень”. Впрочем, сам он был не многим спокойнее: за напускной сдержанностью тлели угли глухой злобы, грозившиеся вот-вот перерасти в необузданное пламя. Даниил остановился на крыльце, умеряя душевные порывы, затем отыскал взором высокие трубы котельной — именно там гаруспика видели в последний раз. Территория заводов была не столь обширна как весь город, отыскать пленника здесь казалось несколько проще. Оставив позади особняк, Даниил двинулся по набережной, вдоль обнесённых оградой вод “Жилки”. Погода к этому моменту изрядно испортилась: на небо наползли тяжёлые свинцовые тучи, а ветер стал свирепее — поднимал с земли песок и листву, распахивал верхнюю одежду, хлестал порывами в лицо. Вторя шумному шелесту с Соборной башни, облетая весь город, донеслось два протяжных удара. Бакалавр разом ускорил шаг: после провалившихся переговоров с комендантом стало очевидно — медлить нельзя. Не сегодня завтра Бураха ждёт неминуемая смерть в застенках у Инквизитора. С созданием вакцины затягивать не стоило тем паче: к приезду посланника Властей на руках должны быть хоть какие-то доказательства успехов. На заводской территории, как ни странно, было безлюдно. Учёный, приминая высокую траву уже совсем нелакированной обувью, принялся мерно обходить цеха и склады, внимательно приглядываясь к фабричным постройкам. Очень скоро приметил фигуру патрульного: тот стоял перед зданием заводского корпуса вплотную к двери, словно охранял от нежелательных посетителей. Пусть Данковский и считал себя плохим физиономистом, сразу узнал молодчика, не далее пятнадцати минут назад державшего отчёт перед Сабуровым. — Вот тут-то вы и прокололись, грозный комендант, — злорадно буркнул Даниил, подступая к охраннику. — Посторонним находиться здесь запрещено! — Ой ли, — раздражённо глянул мужчина. — Разве не принято в подобных случаях оцеплять территорию? — Опять шутки шутить изволите? Мы ведь помним вас, доктор. — Никаких шуток. Я пришёл сюда за пленником… — немного подумав, он прибавил: — По приказу Сабурова. Планы изменились, его хотят перевести в Управу. Данковский ясно осознавал, насколько неизящна и груба эта ложь, но больше крыть было нечем: оставалось полагаться на блеф. — Думаете, я куплюсь на это? — возмущённо спросил патрульный, а бакалавр лишь досадливо прищёлкнул языком. — Я получил строжайший наказ — охранять пленника как зеницу ока. Даже в случае кончины от Песочной Язвы велено не хоронить, трупоносов не подпускать, уведомить коменданта лично и ждать особого распоряжения. — И вы готовы бездумно исполнять столь репрессивные меры? — Не потехи ради мы этим заняты, а на благо общества, — с глубокой убеждённостью ответил патрульный. — Вчера по подозрению бросили за решётку почти семьдесят человек, а убили сколько — страсть. Те, которых убили-то, — наверняка душегубы. Ворьё даже мстить нам собиралось… вот только мы их ряды проредили. — Да? — внезапно воспрянул Даниил, которого последние слова натолкнули на рискованную мысль. Он хитро улыбнулся, слегка качнув головой. — На вашем месте я бы не спешил расслабляться. Сила подпольного мира — явление обманчивое. Спешно отступил от патрульного, через железнодорожные пути направляясь к Складам контрабандистов. Вероятно, ему выпала возможность обзавестись невольным и не слишком чистым на руку союзником — воровской братией Грифа. В том, что бандиты не упустят возможности отомстить Сабурову, Данковский был уверен, а потому поспешил заручиться поддержкой оных. Шайка Филина была всполошена не меньше, чем остальной город — Гриф яро расхаживал из стороны в сторону, приговаривая под нос. Решительно ступивший в логово, Данковский смог разобрать лишь остаток фразы: то был очередной воровской афоризм, коими изобиловала речь главаря. — Чего тебе, доктор? — подбоченившись, покосился тот. — Некогда нам языками чесать. Сабуров, сука, кобелей своих на нас науськивает. — Тогда тебя, пожалуй, заинтересует моё предложение, — осторожно закинул удочку учёный. Заметив, как в мелких глазах напротив вспыхнула заинтересованность, продолжил: — Хочешь убить несколько патрульных? Этот грех с тебя спишется. — Ты, что ли, спишешь? — криво усмехнулся Гриф. — Я спишу, — в упор глядя на вора, бросил Даниил. — Хотеть-то хочу, доктор, как не хотеть. Да оно, знаешь ли, и хочется, и колется. — Отомсти за погибших, Гриф. Это твой шанс, — продолжил нажимать бакалавр. — Зубы мне не надо заговаривать, тебе с того какой барыш? — наклонив голову, с острасткой спросил главарь. — Они поймали Артемия Бураха, — скуксился мужчина, понимая, что придётся вскрыть карты. — Хочу освободить его из застенков. Помощь нужна. — Дорого стоит такая помощь. Мена за мену — обычай признанный. — Я и не ждал иного поворота беседы. Сколько? — Десять тысяч, — не раздумывая, обронил Филин, словно держал ответ наготове. Данковский помрачнел как туча: на руках было порядком шести, вероятно, что-то ценное на обмен, но наскрести названную сумму не представлялось никакой возможности. Из затруднения, как ни странно, вывел сам Гриф. — Не можешь монетой заплатить, плати делом. Мену до пяти скину, а ты, вот что, замолви за нас Сабурову словечко. — Мне кажется, поздно уже что-то говорить. — Не поздно, доктор, не поздно. Душат нас, выкуривают за чужие грехи! — Так ли за чужие? — поднял бровь Даниил. — По подворотням с ножами не мои молодцы орудуют. Брага-бритвенник — кровохлёб поганый, откололся и увёл с собой таких же гнид кровожадных! — Твои-то орлы тоже с ножами стоят — такими, что троих можно насквозь проткнуть, — недоверчиво хмыкнул бакалавр. — Это у них для острастки? — Для страху. Не режут они человеков, особенно сабуровских. Есть у Браги гнездо, где вся мразь их укрывается. Мы бы своими силами вышибли оттуда, да только самих нас к ногтю прижали. Укажи Сабурову их след, а нас пускай в покое оставит. — Идёт, — поджав губы, выдавил Данковский. Ему слабо верилось, что после предстоящей авантюры Александр вообще его послушает, но Грифу об этом знать не следовало. Он отсчитал нужную сумму, вручая звонкие монеты. — Эх, мало нынче стоит жизнь человеческая, — вздохнул Филин так искренне и горько, что сам Бессмертник мог позавидовать, а следом потянул руки к денежкам. — Ну, направляй, доктор. Где пленного держат, куда силы справедливые обрушивать? — На заводах, в корпусе, который… — начал Даниил, но вор мгновенно прервал, перехватывая инициативу. — Понял, знаю. Подвал Тучного Завода. Боевая задача ясна. Нападём сами, без команды, ты уж будь наготове, огнём помоги. — Буду, — мужчина собирался отступить, однако дёрнулся, осознав, что упустил нечто важное. — Смотрите только, Бураха ненароком не заденьте. Среди твоих молодцов все знают, как он выглядит? — Знаем всё, знаем… лишних дырок не сделаем, — успокаивающе отмахнулся Филин. — Не трясись за своего Бураха, жди в засаде.***
Бурах, опираясь о кирпичную кладку стены, стоял в углу камеры. Искоса поглядывал на снующих за решёткой патрульных, собирая на себе ответные полные отвращения, но вместе с тем и потаённого страха взоры. И пусть фигура самого степняка отдавала равнодушным покоем, в глазах ощущалось колкое раздражение. С тех пор как стражи Сабурова затолкали в оснащённый единственной камерой подвал, прошло немало времени, однако те так и не ослабили пристального надзора. Гаруспик понимал — нужно выбираться самому: в это забытое всеми место за ним никто не придёт. Уже битый час он выжидал, когда позвякивавший связкой на поясе молодчик потеряет осторожность и приблизится к решётке. План был прост: свернуть тому шею, а после, завладев ключом, голыми руками разобраться с оставшейся охраной. Оружие, само собой, изъяли, но в том Артемий не видел больших проблем: тщедушные добровольцы, даже застав врасплох, едва ли смогли совладать вдесятером. “Да сколько можно?” — как только патрульный приступил к очередному невыносимо долгому обходу помещения, закатил глаза степняк. Мужчину так и подмывало придать ему ускорения. Фигура скрылась за поворотом, но в полном безмолвии продолжали доноситься неторопливые шаги. Бурах лязгнул зубами, нетерпеливо постукивая ногой по полу: начинало казаться, что многим проще высадить плечом железную решётку. Наконец, в тусклом подвальном свете из-за ящиков вновь выплыл силуэт сабуровского пса, его лихая выправка и чинный шаг. За прошедшие часы Артемий в сотый раз наблюдал бравую проходку и ощущал, как дёргается веко. Молодчик неожиданно замедлился, словно сам утомился ходьбой, а после и вовсе замер в пяти шагах от решётки. Артемий сразу же напрягся, подобно волку-одиночке готовый совершить отчаянный бросок. Попутно где-то сверху послышался невнятный гомон, за коим прокатился громкий протяжный вопль. Патрульные, все до единого, разом встрепенулись: одни, напряжённо вперившись в невысокий подъем, застыли в ожидании непрошеных гостей; другие, напротив, кинулись наверх; те немногие, кто обзавёлся огнестрельным оружием, схватились за него. Гаруспик, упустивший столь удачную возможность, уныло глянул вслед добровольцу, коий, бряцая связкой, ломанулся к выходу. Бешено плюнул и вернулся на прежнее место, со стороны наблюдая, во что выльется внезапное вторжение. Неподалёку раздался оглушающий скрежет, сменившийся пальбой, бранью и криками. Затем, снося всё на пути, в подвал, поблёскивая сталью, прорвались грифовы бандиты. Едва степняк увидел эту братию, понял: грызня обещает быть самой изуверской. Памятуя о том, как сурово обходился с головорезами Сабуров, бить будут со всей воровской мстительностью: жёстко, не щадя. Те, вторя его прогнозам, будто плотоядная лавина, кидались на каждого, вскрывали глотки, всаживали в плоть ножи и вспарывали животы. Уже минут через пять подвальный пол сплошь усеяли выпиравшие наружу кишки и выпавшие органы. Выжившие, однако, продолжали отбиваться. Те, что были при оружии, умудрились проредить теснивших громил, немного выравнивая шансы. Но, вновь меняя расклад сил, раздался мощный залп — один из добровольцев пошатнулся и, выпуская из рук оружие, рухнул наземь. Следом по покатому спуску, растрёпанный и помятый, вбежал ещё один участник действа. Увидев измазанный в дорожной пыли франкский плащ, взведённый наготове револьвер и лихорадочно горящие карие глаза, Артемий подскочил на месте: появись на пороге сам дьявол, он не был бы так поражён. Учёный, помогая оставшимся бандитам, сходу влился в обоюдную бойню: метя в упор, упокоил одного несчастного, другого поразил парой выстрелов — в бедро, затем в грудную клетку. Сейчас же, когда подвал почти опустел, братия Грифа, зажав в углу, дружно ломала кости оставшемуся бедолаге. Данковский, не мешая оным развлекаться, отступил в сторону, перевести дыханье и умерить буйно бьющееся сердце. Но всё же через миг беспокойно встрепенулся: у ног раздался громкий гвалт, и, подорвавшись с места, на него кинулся охранник. По форме разливалось яркое кровавое пятно, но тот каким-то чудом держался на ногах, в руках служивый, вероятно, окончательно отчаявшись, сжимал бандитский нож. Перед мужчиной блеснуло остриё; следом по лицу прошёлся жар, и левый глаз заволокло алой пеленой. Полуживой, противник навалился всем станом, вминая в стену. При замахе он и сам выпустил оружие и теперь, до хруста сжав запястье Даниила, старался отобрать револьвер. Обзор перед глазами разъедало серой дымкой, однако бакалавр со всей мощи подался вперёд. Едва противник ослабил напор, вывернул из хватки руку и сделал выстрел наугад. Достиг ли тот цели, сказать он не мог, но доброволец отшатнулся. Данковский, не теряя времени, ринулся к нему, сшибая с ног. По счастью, довершить расправу подоспели люди Грифа. Мужчина рвано отшатнулся в сторону, ноги предательски подкосились, и он осел на землю, ощущая, как напоролся на что-то ладонью. Заторможено пошарив около себя, поднял увесистую связку ключей. “Какого дьявола я здесь расселся?” — словно озарённый напоминанием, подумал бакалавр. Со стоном подорвался с пола и направился к камере с пленником. Бандиты уже покончили с расправой, и во всём подвале остались лишь они с гаруспиком. — Ойнон! — Артемий вплотную подступил к решётке, с тревогой вперившись в мужчину. В напрочь бледное лицо от века до самой щеки сангиной въелся алый след, кровь крупными каплями продолжала сочиться из раны, вынуждая бакалавра крепко стиснуть левый глаз. Тот проигнорировал оклик и мотнул связкой, принимаясь подбирать ключ. Шипя и ругаясь, насилу отыскал нужный. Раздался глухой щелчок, и Бурах оказался на свободе. — А ты, я погляжу, любитель эффектных появлений, — невесело хмыкнул степняк, мягко придерживая того за плечи. — Я, между прочим… — брюзгливо протянул Данковский, однако тут же оказался заглушён гаруспиком. — Тише-тише, не здесь. Моё убежище в пяти шагах от заводов, там всё и обсудим, — видя, как лицо напротив исказилось в протестной мине, с нажимом добавил: — Можешь хоть сейчас не показывать свой характер? То, что ты упрям как бык, я понял и так. Ты едва стоишь на ногах, да и здесь небезопасно. Ну, так что? — Ладно, — поджав губы, ответил Даниил. — Веди. Заручившись добром мужчины, степняк сжал пальцы на ткани плаща, направляя валкую походку учёного, и оба спешно, как могли, двинулись прочь из подвала. Данковский бодрился, старался держаться сам, но в глаз как будто въелись фиолетовые пятна, не позволяя разобрать дорогу. Спустя ещё тридцать шагов всё окончательно застлала однородная тёмно-серая вуаль. Какое-то время он брёл наугад, ведомый одним лишь Бурахом. Вскоре тот остановился и, скрипнув петлями дверей, пропустил внутрь. — Присядь пока, ойнон,— надавив на плечи, Артемий усадил на край своей импровизированной койки, а сам отступил в сторону, шаря по полкам. Данковский с усилием стащил с пышущего жаром тела плащ, а после слегка прояснившимся взором огляделся вокруг. Из-за мутной ряби проступил суровый быт убежища: голые стены, мощённая из ящиков да досок мебель, полки, заставленные склянками с настоями, и перегонный аппарат, обложенный вязанками трав и кореньями. — Так вот как выглядит твоя берлога, — стараясь отвлечься от резей в веке, проговорил Даниил. — Ты хорошо устроился. — Поверь, не лучше, чем в “Омуте”, — заметил Бурах, наконец, возвращаясь с парой плотно закрытых бутылочек, лоскутами ткани и мотком бинтов. Сложив всё на кровать, зубами откупорил крышку и смочил ткань травяным настоем, затем навис над бакалавром. — Итак, что ты хотел обсудить? — Я… — Данковский замер, подбирая слова — то, что он собирался сказать, осознавать было горько и неприятно. С прошлой их встречи часть его амбиций перемололо суровыми жерновами степных верований. Бурах так или иначе оказался прав: невежественные местные загнали в угол, вынуждая прибегнуть к помощи. Задушить гонор, впрочем, так и не сумел. — Нам с Рубином нужна ткань больного с высоким содержанием заразы. Лучше всего, если это будет сердце, причём живое. Он ведь говорил с тобой по этому поводу? — Да, мы обо всём уже условились вчера, — подтвердил Артемий, с ухмылкой наблюдая за потугами бакалавра. Попутно разговору осторожно взял того за подбородок и приподнял голову, принимаясь отирать лицо от крови. Данковский несильно прошипел, но стиснул зубы и продолжил: — Стадия должна быть ранней. До того, как она перейдёт в критическую. Гаруспик отделался согласным мычанием, занятый осмотром разорванной ткани: резаная линия тянулась от брови до века, но оказалась не такой глубокой, как опасался Бурах. Он облегчённо выдохнул и вновь взялся обрабатывать рану жидкостью с лишь ему ведомым составом. — Ах, вот ещё что, — добавил Даниил, так и не дождавшийся ответа. — Ходит слух, что почти не умирают коренные степняки — мясники, танцовщицы и эти ваши… — он напряг память, пытаясь вспомнить что-нибудь из одолженных у Юлии справочников. — Бычьи погонщики, как их там? — Одонхе, — ухмыльнувшись, поправил Артемий. А после, положив пальцы на затылок, ещё немного запрокинул его голову и принялся плотно заматывать рану. — Не важно. Я веду к тому, что в их крови наверняка вырабатывается нечто такое, что сдерживает развитие микроба. — Вчера, когда со мной беседовал Рубин, речь шла о сердце любого заражённого. Остальное ведь личная инициатива? Об этом просишь только ты, не припирайся. — Да, это так, — слабо выдохнул тот. — В вашей глуши я вне своих компетенций. — Я вскрою для тебя дитя Бодхо, — согласился Бурах, фиксируя конец бинта. — Ты как-никак пришёл на выручку. Полагаю, найти меня было не слишком просто. — А сам как думаешь, — криво улыбнулся Данковский, подушечками пальцев ощупывая плотную повязку. — Рана несерьёзная, шрама остаться не должно, — поспешил успокоить Бурах. — Погоди немного. Он опять отошёл в сторону и, бряцая и шурша, потянулся к полкам, бакалавр же с любопытством уставился здоровым глазом. Тот проворно кинул что-то в ступку и принялся толочь сухие листья и стебли. После отправился к дистиллятору, гремя склянками и подливая туда воду. Данковский с усилием поднялся с постели, накинул плащ поверх плеч и подошёл к мужчине. Хотел окликнуть, однако, остановившись поодаль, погрузился в молчаливое созерцание. Бурах, хоть и заметил, не подал виду, почему-то ожидал этакого участия: уже во время первых встреч учёный проявил интерес к работе аппаратов. Закончив, туго ввинтил в горлышко пробку и подступил к бакалавру, вкладывая в руки пузырёк с тёмно-янтарной жидкостью. — Это ещё что? — недоверчиво изогнул бровь Данковский. — Твириновый экстракт — самое-то для обработки раны. С ним через два-три дня сможешь снять повязку. — Предлагаешь забыть о достижениях фармацевтики и натирать веко этой жижей? — начал было Даниил, но осёкся, сжимая флакон в руке. — Эм… спасибо тебе, наверное. Может, я напрасно недооцениваю медицинские познания степняков. — Не надрывайся так, у них нет медицины. Всё в мире подобно, а они всего лишь умеют использовать это знание, — прервал неловкие потуги Артемий, возвращаясь к делу. — Встретимся в Плотном Задворке в девять часов. Я найду умирающего, отнесу в укромное место и начну работать. Остальное оставлю на тебя. — Спасибо, Бурах, — чуть более искренне протянул Данковский, отступая к порогу. Уже у выхода он пошарил по карманам, неприязненно осознавая, что пачка пуста.***
Времени до девяти было предостаточно: сейчас минуло не многим более шести часов, и небо только начинало вбирать вечерний сумрак. Данковский чувствовал себя прескверно: слабость до сих пор не отступила, а тело раздирала остаточная лихорадочная дрожь. Однако даже так не пожелал вернуться в “Омут”, решил, что станет дожидаться здесь, поблизости. “Скоротаю время у Стаматина”, — нехотя решил учёный. — “У этих-то морфинистов должен водиться табак”. Валким шагом, совершая краткие передышки, поплёлся к кабаку. Там, невзирая ни на эпидемию, ни на сабуровские репрессии, нерезво ропща и гремя стаканами, просиживали дни напролёт люди равнодушные или же утратившие надежду. Когда бакалавр показался на пороге, подвыпившая дама и её собутыльник за крайним столиком покосились и, покачав головой, о чём-то сочувственно зашептались. Данковский только покривился: жалость забулдыг — последнее, о чём тот просил. Не хотелось даже представлять, сколь скверно он выглядит со стороны. Андрея Даниил нашёл сразу — за личным столиком, отгороженным от остального зала. Количество бутылок здесь превышало норму самого заядлого пропойцы. Услышав рядом твёрдую поступь, архитектор слегка шевельнулся, отрывая физиономию от столешницы. — Данковский, — вглядевшись в подошедшего, громче нужного протянул Стаматин. — Ты за эти дни, смотрю, подрастерял столичный лоск. Выглядишь паршиво. — Кто бы говорил, — буркнул бакалавр. — Вы с братом тоже знавали лучшие деньки. — Это точно, — вздохнул Стаматин, кивая на соседний стул. — Составишь компанию? — когда мужчина, помявшись на месте, всё же опустился подле, как-то грустно спросил: — А помнишь студенческие годы? Как мы тогда натянули нос этим негодяям? Ты такой тихий сидел, но того стрелка за руки схватил, когда они столы опрокинули… смелый поступок был. — Это когда ты жонглировал ножами на столе? — усмехнулся Даниил, поминая юность. Тогда он только загорелся танатологией и делал первые шаги, даже не подозревая, что ждёт на этом поприще. Да и судьба братьев, проклятых Всемирной Ассоциацией Архитекторов за свои произведения, впоследствии сложилась не многим лучше. — Да, были времена… — И что с нами стало, — подхватывая его вздох, бросил Андрей. Затем отмахнулся: — Ладно, это пустое, оставим. Лучше выпить! — Пожалуй, не откажусь, — неожиданно для себя согласился мужчина. Этот день так и подталкивал утопить тяготы в стакане крепкого твирина. Залпом выплеснув в себя напиток, он поморщился, прикрыв здоровый глаз — на языке остался вязкий привкус трав, ласковым теплом обдало нутро. — Не с того в прошлый раз мы начали беседу, — вспоминая недавний раздор, пьяно хмыкнул архитектор. — И что же нынче привело тебя в эту опиумную курильню? Гашиш, морфий? А может, — он перевёл взор на гибкое тело танцовщицы, — ждёшь, когда степная дива впадёт в экстаз и сорвёт последние лоскутья? За другим сюда и не ходят. — Я ещё не настолько отчаялся, мне есть, чем заняться. Разве что купил бы пачку сигарет. — У нас такого не водится, — подливая твирина, пробасил Стаматин. — Попроси ты чего посерьёзнее — другое дело. Данковский фыркнул и скривил понурую мину: табак был единственной вещью, за которой он поплёлся в этот бордель. Бакалавр хотел уже откланяться и встать, но архитектор будто озарённый, протянул: — Хотя погоди-ка. Пару недель назад заходил пижон один, оставил тут… Не договаривая, со скрипом выбрался из-за стола и, мерно пошатываясь из стороны в сторону, поплёлся к стойке. Оперевшись об неё, небрежно кинул пару слов торговцу, затем, всё так же качаясь маятником, воротился к Даниилу и с коротким: “Вот, держи” положил едва початую пачку. Последний изумлённо приподнял бровь. Хотел было убрать в карман, но сперва изучающе повертел в пальцах: прежде он не видел такой марки, но упаковка выглядела сносно. — Благодарю, — наконец, прощаясь, бакалавр отступил от собеседника. Постепенно близилось назначенное гаруспиком время. До тех пор Даниил рассчитывал разжиться стерильным контейнером для сердца. В округе было несколько торговых лавок с примитивными лекарствами, там-то и стоило вести свой поиск. Едва толкнув дверь, он выбрался на улицу, различил неподалёку отчаянную ругань — прямо возле кабака оголтело бранились две фигуры. Участниками спора к тому же оказалась необычная парочка: первая — темноволосая стаматинская танцовщица, вокруг осиной талии обмотавшая лоскуты ткани да натянувшая до голени высокие сапожки; второй — коренастый и перекошенный большеголовый горбун, своим уродством контрастировавший с юной особой. — Прекрати терзать меня, Вера! — истошно провопил искривленыш, подобно паяцу мотая в разные стороны бритой головой. — Здесь тебе не место! Пошли домой! — как умалишённый схватил за руку и дёрнул на себя. — Не припирайся, пощади отцовское сердце! — Не пойду! Отпусти! — вырываясь, крикнула девушка. — Последние дни жизни я хочу провести, как мне нравится. Здесь! Да и не отец ты мне! Горбун отшатнулся, но не отпустил её запястья, на кривом морщинистом лице взыграли растерянность и испуг. — Я знаю, Вар, что ты из Каравана, — пристально взглянув, сказала танцовщица. — Что выкрал меня ещё совсем ребёнком… Вчера узнала. Какие чувства я должна питать теперь? Оставь меня. — Ни за что! — вновь дёргая на себя, проревел тот. — Ты всё, что у меня есть! — Эй, прошу, помоги! — заприметив вышедшего из питейной бакалавра, отчаянно попросила Вера. — Мочи нет терпеть тяжкую опеку отчима! Ощутив на себе взывающий взор, Даниил нахмурился и скользнул пальцами за пазуху. Пусть и смертельно уставший, пусть вымотанный за текущие сутки, в мольбе о помощи отказать не мог. — Нечего тебе её слушать, — скрипя корявыми, полусгнившими зубами, оскалился горбун. — Не твоё это дело! Попробуй вмешаться, весь хребет изломаю. — А я всё же попробую! — показательно взведя курок, отозвался бакалавр. На подобные угрозы он всегда реагировал остро, а от этакого выродка, будто сбежавшего из цирка уродцев, подавно. — Я сосчитаю до трёх. Не удосужишься за этот срок убрать своей поганой рожи, сделаю в ней пару дыр. Доходчиво? Переходя от слов к действию, наставил на того оружие, начиная отсчёт: “Раз”. Револьвер, конечно, мог дать осечку, но Данковский понадеялся, что угроза принесёт желаемый эффект. Вар же, обратив к нему исполненный ненависти взор, на мгновение задержался. После с болезненным стоном отпустил руку девушки, кидаясь прочь. И, косолапо мельтеша кривыми ногами, растворился где-то в переулке. Данковский проводил глазами, однако моментально оказался отвлечён: на плечо легли тонкие девичьи пальцы. — Не появись ты… — тихим трепетным голоском проговорила танцовщица. — Даже не хочу думать, что бы тогда было. — Что это за кадр? — с ещё не отрокотавшей яризной, спросил Даниил. — Так ли велика была опасность? — Это Вар — мой названный отец. Вчера мне открылось его ужасное прошлое. Тебе доводилось слышать о Караване “Бубнового Туза”? — В первый раз слышу. — Если коротко, так назывался бродячий цирк. Все его участники в ответе за исчезновение сотни детей, им приписывают множество кровавых убийств. Вар был среди них, разъезжал вместе с труппой, а когда Караван настигла облава, осел здесь. Сам суди теперь, как велика угроза. — Cadit quaestio, — протянул Данковский, изрекая на прощание: — Что ж, коли так, держись от него подальше.***
Когда гаруспик остался один, окинул взором примятую постель, где алой лентой пестрел забытый бакалавром шарф да лоскуты ткани, впитавшие кровь оного. После нынешней встречи внутри залёг постылый муторный осадок. Сегодня Даниил предстал перед ним иным, чем прежде: всё ещё гордый и дерзкий на слово, он ломался под напором здешнего края. Столичная позолота раз за разом истончалась, облетая под суровыми ударами судьбы. Артемий ощущал это и, сам того не замечая, проникался участием. Возможно, оттого, что, несмотря на все различия, воззренья их сходились в одной точке, оттого, что оба придерживались единой цели и выступали против общего врага. А может, оттого, что взор учёного не был помутнён дурманом суеверий и древних сказок, столь сильно довлевших над местными. Кто знает, что было причиной — уже давно Бурах проникся толикой сочувственной симпатии и видел в том достойного и равного себе. Иначе не стерпел бы столько несносных колкостей и острот. Из тягостных раздумий выдернул негромкий размеренный стук. Артемий нахмурился: первой мыслью стало то, что люди коменданта добрались и до этого места. Размашистым движением откинул крышку сундука, вытаскивая из него карабин — по счастью, хоть прошлое его оружие изъяли, гаруспик держал при себе запасное — и, ловко заправив снаряд, настороженно пошёл к двери. Однако за ней тут же раздался тонкий мальчишечий голосок. — Спичка? — нахмурившись, буркнул Артемий, пропуская мальчика к себе. — Ну, даёшь. Жив, здоров! — покосившись на него, бросил тот. — Как только от Сабурова сбежал... — Всё-то ты знаешь, — ухмыльнулся гаруспик. — Зачем пришёл? — Как это зачем? А карту у меня кто просил? — Прости, замотался, запамятовал, — пожал плечами Бурах, кивая на вход. Спичка деловито прошмыгнул внутрь, по-свойски располагаясь в степняцком убежище. Взгромоздившись на кровать, с шуршанием выудил из-за пазухи многократно сложенный широкий лист и развернул перед мужчиной, попутно обронив: — А бакалавр, значит, тоже об этом месте знает? “Наблюдательный, гадёныш”, — покосившись на шарф Данковского, недовольно подумал Бурах, но вслух ответил только: — Не отвлекайся от дела. В который раз доподлинно мужчина уверился, что Спичка — пронырливый и смышлёный малый. В будущем, через множество лет из него мог бы получиться достойный преемник. Как Исидор до самой смерти направлял своих учеников, так и Артемий должен передать знание способному и достойному. Сейчас, однако, о подобном говорить не приходилось: Бурах и сам ещё не обручился с этим знанием, сам был подобен неоперившемуся волей рока выброшенному из гнезда птенцу. Да и раздираемый мором город вряд ли станет надёжным кровом будущих поколений. Спичка, впрочем, внимал не слишком жадно и дотошно, то и дело отвлекаясь на свои проказы, но внимал. Схватывал он на лету, оттого гаруспик возмущался только для проформы. Когда мальчонка, утомлённый лекцией о свойствах трав и анатомии, выпорхнул из “Машины”, Бурах вернулся к экстрактам и настоям. Создание панацеи уже пару дней стояло на месте: подобное ввиду грядущей катастрофы казалось чуть ли не фатальным. Старейшина Уклада до сих пор не появился в Бойнях, а значит, и Бурах поделать ничего не мог. Он нехотя признал, что на исследования бакалавра тоже возлагались смутные надежды: вакцина, пусть и косвенно, могла бы навести на создание панацеи. Да и вообще любая мелочь, любое случайное откровение. Погрязнув в ежедневной рутине, Артемий не заметил, как подошло назначенное время. Он вышел сильно загодя: сомневался, что запросто отыщет сердце дитя Бодхо. Задачку Даниил подкинул хитрую, мудрёную, но удивляться в том не приходилось: с учёным ещё ни разу не было легко и, как подозревал гаруспик, быть и не могло. Когда Бурах, захватив удэй, покинул “Машину”, степного раздолья уже коснулся мерно выгоравший и уступавший место сумраку закат. Ночь являлась надёжным спутником и чуть ли не союзником: укрывая от злых глаз и недобрых замыслов, снимая путы, она позволяла двигаться вперёд. Первым делом мужчина заглянул к Оспине, как никто принимавшей участие в беглых мясниках, приючавшей их и укрывавшей у себя. Подобно хвори в человечьем облике, та, как всегда, сокрылась в тенях собственной лачуги. Не радушно, но покорно склонила голову перед потомком Исидора. — Уклад готов следовать твоим линиям, старший из Бурахов. — Мои линии привели на кровавый путь… — А, ищешь свою жертву, — понимающе подхватила Оспина. — Чем я могу помочь? — Мне нужен мясник. — Странно слышать от тебя такое, — хрипло протянула собеседница. — Неужели думаешь, что твой отец пометил знаком столь ничтожное существо? — Сейчас речь не о тавро. Он нужен для иных целей: я делаю панацею. Необходимы ткани одного из детей Бодхо. — Вздорное занятие! — словно скрипнув жерновом, резко процедила та. — Не мне судить о занятиях старших родов, но ты — особый случай: вырос не здесь и приехал недавно. Опасаюсь, что ты попал под влияние бакалавра — острозубого мерзавца, который всех нас закопает в землю! Ему я не помощница. — Не суди о моих поступках, женщина! — сурово осаждая, отчеканил гаруспик. Зубоскальство в сторону Данковского, за его освобождение рискнувшего собственной жизнью, вывело из себя, а попытки верховодить личными делами взбесили и подавно. Ничего не добившись, степняк покинул лачугу, по окраине Земли подбираясь к Плотному Задворку. Затем быстро растворился среди хитросплетений закоулков и подворотен, тем самым избежав любых ненужных встреч. Там и взялся за обход пустующих в округе зданий, где, спасаясь от гонений, ещё могли укрываться беглые мясники. Впрочем, Артемий быстро осознал, как бесплодна данная затея. Вероятно, беглецов больше не осталось: прошлым днём из города вывели последних. “Похоже, Данковскому придётся довольствоваться тем, что есть”, — опустив руки, решил гаруспик, почти готовый раскрыть первого попавшегося проходимца. Однако, разом позабыв прошлое отчаяние, резко потянулся за удэем: в свете фонаря проступил гибкий тонкий стан и лёгкая воздушная походка твириновой девы.***
Герметичного контейнера под полой торговцев Даниил не отыскал. Обойдя одну за другой почти все аптекарские лавки в Земле, сумел разжиться лишь стерильным запечатанным пакетом из-под препаратов. — А чего ещё я ожидал от этой глуши? — пробрюзжал бакалавр, выкладывая перед торговцем десяток звонких монет. Настигнутый протяжным звоном девяти ударов, одёрнул на плечах измятый плащ и обронил короткое: — Пора. С сумраком узкие проходы между покосившимися кривенькими домиками превратились в настоящий лабиринт, если бы Данковский вдоль и поперёк не истоптал их прежде, ни за что бы не нашёл указанное место. Щурясь в темноте, принялся высматривать великорослую фигуру степняка или на худой конец раскрытое им тело, однако шаг за шагом натыкался только на глухие углы и пустые переулки. Удобства не прибавлял и ограниченный обзор, от чего головой вертеть приходилось вдвое чаще. Почти уже отчаявшись, Данковский устремился к ранее проверенным местам. Остановившись у стены, устало потянулся за пачкой сигарет, но тут же отскочил, будто под пятой была змея. Опустив взгляд, недоверчиво сощурился и пригнул колени, склоняясь ниже: прямо у стены, в самом углу зияя вспоротой грудной клеткой, лежала твириновая невеста. При более внимательном рассмотрении Данковский признал в ней Веру — ту самую девицу, что так отчаянно молила о протекции. Мужчина никогда не отличался излишним сердобольством, не был ярым приверженцем морали — в борьбе с некрозом сам прибегал к жестоким опытам, и всё же от взора на свежевскрытую дочь горбуна зашёлся невольной дрожью. Артемий выполнил работу ладно и умело: хрящи были мастерски разрезаны, рёбра аккуратно рассечены, мягкие части убраны, а грудина, отчленённая от диафрагмы, лежала тут же, в стороне. Вобрав полной грудью ночного дурмана, Данковский отёр покрытый испариной лоб и спешно стащил с кистей перчатки. Как только их место заняли нитриловые одноразовые, учёный погрузил руку в тёплое ещё нутро, бережно изымая сердечную мышцу. Вложив её в стерильный мешочек, спрятал за пазухой. Затем, отбросив более не нужные перчатки, быстрой поступью направился к Рубину. Станислав уже ждал, нетерпеливо расхаживая по своей клетушке. Лишь бакалавр показался на пороге, протянул руки к долгожданному образцу. — Готово, доктор? — он тревожно глянул на Данковского, но тот успокаивающе вытянул из-за пазухи кровавую ношу. — Кажется, на сей раз то, что нужно! Следом отступил к микроскопу, прося Данковского немного подождать. Последний с готовностью устроился в углу: сейчас он был не прочь перевести дух. Облокотившись крестцом о стол, размял виски и ноющие конечности, оправил повязку. Ободряюще хлопнул себя по щеке, чуя крепкую хватку усталости и изнурения. — Теперь очевидно, что это за бактерия! — под боком, наконец, раздался возглас Стаха. — Извилистая, рогатая мерзость… Вам будет, что показать посланцу метрополии. По крайней мере, теперь можете полюбоваться на неё и даже дать имя. — Назовём в честь посланца метрополии, — стиснув переносицу, желчно протянул Данковский. В нынешнем своём состоянии выражать каких-либо радостных чувств он уже не мог, да и упоминание инквизитора таковым не способствовало. — Откуда вы принесли этот образец? — Так, сердце одной юной танцовщицы, — вяло пробубнил учёный. — Моя личная инициатива. Хочу проверить некую теорию. — А я теперь займусь созданием вакцины. Завтра к утру будет готово, — сообщил ученик Исидора и, что-то прикинув, с сомнением добавил: — Но сколько же вырезанных сердец потребуется, чтобы изготовить её в достаточном количестве? — Главное — техника, — поджав губы, отозвался Даниил. — Предъявим инквизитору рецепт, а с тем, как изыскивать компоненты, пусть разбирается сам. Собственно, для этого он сюда и едет, — раздираемый противоречивыми чувствами он шагнул к двери, оборачиваясь напоследок. — До утра, коллега.