По истечении которого каждой из фигур предстоит пожать плоды содеянных или неисполненных обязательств.
За окном барабанил дождь. Тяжёлый, проливной, стучал по дребезжащему в раме стеклу. Данковскому не спалось — в полнейшем сумраке он лежал на кровати, крутился с боку на бок. Пока, вяло волоча негнущиеся ноги, бакалавр брёл по улице, все мысли занимала лишь грядущая дрёма. Однако, оказавшись в “Омуте”, так и не смог сомкнуть глаз. Первым делом успокоил Еву, при виде тугой повязки на его лице едва не лишившуюся сознания. Затем, не без труда уверив девушку, что всё в порядке, наконец, устроил ноющее тело на постели. И всё же, как только голова коснулась подушки, сознание заполонил несносный сонм мыслей. Слишком многое из раза в раз случалось с ним за двадцать четыре часа и оттого не проходило бесследно. Каждый прожитый здесь день накладывал отпечаток, люди и события прочно осаждались в мозгу. Не меньше будоражили создание вакцины и близкое прибытие посланника Властей — сегодня Даниил будто застыл у незримой границы, у какой-то переломной черты. Так, раздираемый своими думами, мужчина пролежал на месте, уставившись в покатый потолок мансарды здоровым глазом. Сон так и не пришёл. Тогда с болезненным кряхтением учёный приподнялся на локте и вылез из нагретой койки. Сделал пару кругов по комнате: здесь, в глухой тишине, шагов не скрадывали даже ковровые дорожки. Устав слоняться в темноте, поджёг фитиль закопчённой засаленной лампады, а после отступил к окну. В стекле немедля обозначились расплывчатые мерклые очертания: болезное лицо успело порасти колючей щетиной, а под неубранным бинтами глазом пролёг фиолетово-чёрный след — верный вестник утомления. Не лучше выглядела и одежда: напрочь измятая ткань рубашки вобрала в себя кровь и грязь этих мест, теперь пестря россыпью пятен. За минувшее время впервые узрев в отражении себя самого, Даниил неприязненно поморщился: в городе-на-Горхоне с зеркалами оказалось туго, а те, что стояли у местных жителей, испещряли трещины. Был ли то очередной тёмный обычай или нечто иное, учёный не знал. Впрочем, и без этого взглянуть на отражение хоть мельком он бы попросту не успел. Сейчас же, когда до рассвета оставалось несколько часов, подобное стало позволительно. Бакалавр поскрёб щёку и, покачав головой, вернулся к столу. Выкраивая место, смахнул к углу ненужный скарб и, взгромоздив на столешницу мелкую эмалированную плошку, подлил в неё воды из медного пузатого чайника. Вместо зеркала устроил перед собой круглый поднос и выудил из саквояжа опасную бритву. Педантично закатав рукава рубашки, мужчина приблизил тусклую лампаду, а следом сам вплотную придвинулся на стуле. Разглядывая в ровной металлической поверхности своё лицо, размеренным движением намылил щёки помазком и взялся за бритьё: подушечками пальцев натянул кожу, провёл по ней острым лезвием, постепенно срезая колючую щетину. Какое-то время раздавалось лишь тихое шкрябанье бритвы: мужчина сидел, согнувшись над столом. Лишь мазанув лезвием последний раз, отёр кожу лоскутом ветоши и оглядел в отражении подноса гладкое теперь лицо. Ненароком коснувшись пальцами бинта, что-то обдумал и нехотя потянулся к саквояжу за бураховским пузырьком. Нащупав край повязки, аккуратно размотал приставшие к лицу бинты: ранение под ними плотно запеклось и проступало тёмно-бурой линией. Вновь покосившись на настойку, Даниил несильно фыркнул: к народной медицине испытывал не просто предубеждение, но пренебрежение. Здесь и сейчас, однако, альтернатив не предвиделось, посему обработал рану травянистой жидкостью и потянулся за чистыми бинтами. Закончив перевязку, учёный, к своему изумлению, ощутил некое облегчение: ни зуда, ни жжения не было, чем не могли похвастать даже лучшие антисептики. С рассветом дождь прекратил, оставляя за собой густую дымку и мерзостную сырость. Когда Данковский спустился с мансарды, изнеможённая переживанием Ева спала беспробудным сном. Он, тихой поступью выбравшись на улицу, направился в прозекторскую, как то и было оговорено. С порога бакалавра встретила угрюмая, едва ли не кладбищенская атмосфера. Рубин стоял прямо, гордо подняв голову, однако за всем этим сквозили глухая покорность и смирение, будто тот уже застыл в шаге от обрыва. — Что же, — поприветствовав учёного, безотрадно протянул Стах. — Жизнь моя подходит к финалу. — Как это? — А вот так. За свои деяния нужно отвечать. То, что я совершил, — преступление, и благие намерения не могут его оправдать. Вот вакцина, — он кивнул на склянки с защитным средством. — А я иду к Георгию. — Это самоубийство, — вперившись в него, уверенно сказал Данковский. — Хотя, признаюсь, я ожидал от вас подобного поступка. — Прощайте, Даниил, — впервые обращаясь к тому по имени, пылко отозвался Стах. — Если и есть в мире особенные люди, которые своей природой бросают вызов законам, то вы — один из них. — Я замолвлю за вас слово перед Судьёй, коллега, — покачал головой бакалавр. Забрав со стола образцы вакцины, мерным шагом удалился из прозекторской, теперь ещё острее чувствуя неотвратимость переломного момента и тяготы грядущего. По возвращении учёный обнаружил новое послание Властей. Оно лежало на столе, наверняка заботливо оставленное Евой. Сама хозяйка “Омута” отныне беспрестанно пребывала в отрешённости: то словно в трансе шаталась по комнате, то, садясь перед окном, что-то лепетала под нос. Даниил, впрочем, списал всё на недавние волнения: толком не спавшего, его самого лихорадило и трясло. — Что на этот раз? — остервенело вскрыв конверт, спросил себя Данковский. Однако едва глаза скользнули по бумаге, уже не мог унять тревожно бьющегося сердца и заглушить сковавшей тело дрожи. С каждым прочитанным словом, с каждой строкой эмоции завладевали всё сильнее, без ножа раскрывали былые раны и душили голыми руками. «Итак, микроб выловлен, рецепт вакцины готов. Насколько можно судить по полученным нами отчётам, это обстоятельство было ключевым в вашем плане пресечения эпидемии. Завершающей вехой вашего плана (если позволите напомнить условия нашей сделки, это проистекает из неё как само собой разумеющееся) должны стать выявление источника и уничтожение его с целью пресечения возобновления эпидемии. Вы дали нам слово, что эта болезнь исчезнет с лица Земли, и мы рассчитываем на это. Надеемся, что завтра вы покончите с источником. Тогда можете рапортовать инквизитору об успехе вашей миссии — к вашему возвращению в “Танатике” будет ждать специальный приказ, дающий полное право на дальнейшие исследования, и документы для финансирования оных». Бакалавр сглотнул вставший в горле ком: вот он — роковой момент, уже оббивает пороги, стучится в двери и заглядывает в окна. Не сегодня завтра решится судьба его исследований, а значит, и его судьба. С минуту он стоял на месте: непосильный груз ответственности за всех коллег, за общее их дело вновь опустился на изнеможённые плечи. И всё же, отряхнувшись, учёный ринулся в бой — решающий и, возможно, последний. В запасе оставалось не многим больше полусуток, оттого, не было и права на ошибку: использовать возможность и одолеть всесильного врага, либо испытать всю горечь поражения. — Tertium non datur, — покачал головой Даниил, обращаясь к накопившимся за минувшие дни материалам. За это время на столе успел собраться целый ворох бумаг разной степени полезности — их, одну за другой, предстояло просмотреть со всевозможным вниманием к деталям. Когда часы за окном, отмеряя половину дня, пробили двенадцать, бакалавр оторвался от очередного документа, отнял ладони от пылающей головы и потянулся за бутылью морфина. Изыскания, отчёты и записки оседали внутри невнятными разрозненными фрагментами. Отсутствие отдыха к тому же лишало ясности ума и незамыленности взора. Но и о сне, как о некоем непозволительном искушении, учёный предпочёл не думать. Лишь кое-как собрав все мысли воедино, вернулся к изнуряющим поискам. Читать надлежало не столько сами записи, сколько то, что крылось между строк, от того и приходилось в десятки раз сложнее. В итоге, когда в руках мужчины оказались отчёты регулярного обхода заражённых зон, взор зацепился за мелкую, но, вероятно, значимую деталь — болезнь, подкашивая всё, чего касалась костлявой своей дланью, однако обходила стороной рогатый скот. Бакалавр немного оживился, прищёлкнув пальцами, поднялся с места и, поглощённый думами, теперь расхаживал кругами по мансарде. Вчерашние злоключения не прошли напрасно: они со Стахом выявили микроб. Пускай успех был половинчатый и антител вакцины для уничтожения заразы оказалось недостаточно, именно поимка образца позволяла сделать следующий шаг. Данковский просчитался, возложив надежды на кровь степняков, сейчас же ясно осознал: нужна иная животворная среда — бычья кровь. На этом тезисе восторг бесследно испарился: насколько бакалавр извлёк из “Сказаний о Дочерях”, быки являлись здесь очередным предметом культа, чем-то вроде священных животных, а соответственно, и всё касавшееся оных окутывал нелепый первобытный ритуал. Быков из Степи пригоняли черви-скотоводы, именуемые одонгами, в то время как разрезы дозволялось совершать лишь мясникам и менху. — Опять Бурах, — мрачно процедил Даниил. На сей раз, правда, времени метаться между гордостью и долгом не осталось.***
С самого утра гаруспик был насторожен — в душу вгрызлась мерзкая тревога. Вот и теперь, окружённый высокими травами, чуял неясную смуту: твирь сегодня шелестела иначе, буйно, неспокойно, будто шептала о грядущих переменах. И хоть Артемий не был вскормлен землёй, хоть и не умел подобно червям и невестам звать из неё твирь, даже он ощущал застывшее над полем напряжение. Нагнувшись к едва приметному стеблю бурой твири, с удивлением заметил, как ему навстречу ступает посыльный из “Омута”. Ничего не говоря, тот протянул записку и быстрым шагом удалился прочь. Гаруспик проводил глазами, а следом, отложив на землю вязанку трав, развернул листок, с одной стороны по большей части на латыни исписанный какими-то фармацевтическими терминами. Само послание обнаружилось с другой, усеянное мелкими угловатыми символами без малейшего наклона. Наверняка адресант писал в спешке, схватив первый попавшийся под руку лист. «Я получил подтверждение своим вчерашним наблюдениям: степняки болеют и умирают. Жаль. Кровь человека умеет убивать бактерии Песчаной Язвы, но недостаточно быстро. Даже кровь степняков не вырабатывает того количества антител, коего хватило бы для пресечения развития заразы. Болезнь опережает организм. Однако сегодня у меня появилась идея и, увы, её реализация вновь требует твоего вмешательства. А потому я вновь вынужден просить помощи. Ты ведь понимаешь, чего мне стоит данный жест? От исхода этого дела, вероятно, зависит моя жизнь. Приходи так скоро, как сможешь. То, что я задумал, выгодно в равной степени для нас обоих. Возможно, помимо прочего, сегодня мы найдём подходящий материал для панацеи. Д.Д.». Дочитав приписку, гаруспик усмехнулся: Данковский совершенно не умел просить о помощи, вертелся, словно змей, выискивал зацепки, выгадывал компромиссы. Так или иначе, Бурах не собирался отказываться от прошлых своих слов, от обещания стать для мужчины некоим проводником в чужом краю. Убрав записку в нагрудную сумку, оставил на земле ворох свежесрезанных трав и отправился к Каменному Двору. Не желая ступать в город, Артемий двинулся через степи, проходя мимо юрт червей с невестами. Почва после затяжного ливня до сих пор была мягка и рыхла, налипала на подошвы обуви, в воздухе разлился тонкий аромат флавоноидов и будто бы эфирных масел, а близь болот — илистый запах геосмина. Так, со стороны полей он подобрался ко двору “Омута” и ступил за ограду к самому особняку. Обычно взволнованная его присутствием, в этот раз хозяйка дома, казалось, даже не заметила гаруспика, продолжая бормотать свой монолог. Бурах, покосившись на Ян, с торопью взобрался по ступеням на мансарду. Даниила, как и ожидалось, застал за работой: учёный, пальцами ероша волосы, сидел, согнувшись над бумагами. Услышав поступь степняка, поднялся с места, поворачиваясь к гостю. Встретившись лицом к лицу, вперился в Артемия цепким взором. Тот же, оглядев в ответ, покачал головой — Даниил совсем загнал себя с их первой встречи: статная фигура, скрытая сейчас одной рубашкой, сделалась несколько отощалой, лицо почти сливалось бледностью с бинтами, а искусанные бескровные губы вкупе с лихорадочной дрожью лишь доказывали, что и нервы, и силы его на исходе. — Времени немного, так что я перейду сразу к делу, — бакалавр зябко повёл плечами и, закутываясь в плащ, твёрдо вышагнул к гостю, за секунду возвращая и стальную выдержку, и гордую выправку. — Попробуем испытанный способ: введём заразу быку и посмотрим, каков будет результат. Испокон веков эпидемии были связаны с домашними животными. А эти окутаны такой тайной, что не знаешь, с какой стороны подобраться. — К быку можно подобраться только с одной стороны, ойнон, — фыркнул Бурах. — Очень смешно, — закатил глаза Даниил. — Скажи лучше, тебе попадались мёртвые быки? Я изучил отчётность заколоченных кварталов — ни единого случая. — Тоже не припомню, — задумчиво ответил гаруспик, но тут же поправился: — Но учти, это может быть связано с местными традициями. Обрядом. — Понимаю. Дело, вероятно, в воззрениях Уклада? Бос Турох — Вселенский Бык или же Верховное тауроморфное божество, тело которого есть мир. Я прав? Бурах, на силу сдержав поражённый возглас, озадаченно уставился на мужчину, однако тут же выцепил глазами корешок увесистого томика “Сказаний о Дочерях”. — Ах, вот оно что, — чуть более понятливо протянул гаруспик. — Ну, даёшь, ойнон. Не ожидал такого рвения к изучению местного фольклора. Неужели тебя настолько задел мой упрёк в неосведомлённости? — Post hoc non est propter hoc, — раздражённо заметил Данковский. Артемий ещё в первые дни отметил за ним привычку переходить на латынь, дабы скрыть замешательство. — Ладно-ладно, вернёмся к быкам, — отходя от перебранок, дал отмашку Бурах. — Возможно, они и вовсе не болеют: тем больше оснований провести этот опыт, — оправляя на глазу бинт, Даниил вернулся к изложению наблюдений. — Можно сделать вытяжку и ввести её быку. Посмотрим, как кровь отреагирует на этот сюрприз: выждем некоторое время и возьмём пробы бычьей крови. Благо вчера мы с Рубином получили образец бактерии, — даже сквозь усталость в интонации проглядывал некий профессиональный азарт: — Мне кажется, результат будет интересным. Ну, так что? — Попробую найти быка. Если ещё не всех сожрали. — Очень прошу, не медли, — с редкой для себя искренностью и нотками отчаяния отозвался Даниил. Подступил почти вплотную, слегка сжимая рукав собеседника. — Моё положение сейчас крайне шатко. Нужно как можно скорее понять, что за тварь разносит эту болезнь. — Сделаю всё, что в моих силах. Не переживай, — ободряюще уверил гаруспик, а затем участливо добавил: — Отрадно, что ты пользуешься моим настоем, — он кивнул на стол, где стоял початый пузырёк. — Будь то травы или помощь, мне не сложно подсобить. Однако, прерывая их беседу, на мансарде показались пышный стан и белокурая головка Евы. Данковский спешно отнял руку от Бураха, отступая на шаг, Ян же тихо сообщила: — Приходил посыльный от Каиных. Виктор и Георгий ждут на беседу, Даниил. — Спасибо, Ева. Я сейчас же отправлюсь в “Горны”, — кивнул Данковский, взором прощаясь с Артемием. Оба выбрались на улицу и разошлись по делам: один — к семейству Каиных, второй — на поиски быка.***
Сперва Данковский предпочёл зайти к Виктору: беседы с тем всегда были содержательны, Георгий же в своём пристрастии к инокнижию уходил далеко от предмета разговора. Приблизившись к рабочему месту мужчины, Даниил задержался на портрете, овальная рама коего выступала на салатовой стене. Оттуда взирала женщина, удивительно напоминавшая Марию, однако казалась более зрелой, будто девушку запечатлели через добрый десяток лет. То, вероятно, была Нина Каина. Возможно, именно об этом толковал ему Виктор, когда обмолвился, что дочь его всё больше становится похожа на жену. — Значит, вам удалось выловить эту заразу? — отвлекая от созерцания, чеканно осведомился хозяин дома. — По городу ходят какие-то слухи о заживо препарированных людях, — на лицо Данковского мигом набежала тень, а он продолжил: — Однако куда опаснее оказались слухи о том, что вы получили образец заражённой крови. — Все эти слухи имеют под собой основание… Бактерия выловлена и заключена в стекло. — Важнее другое, — прервал Виктор. — Говорят, теперь вы можете опытным путём вычислить оборотня-разносчика, сравнив его кровь с полученным образцом? — И это правда. Но почему вы спрашиваете? — настороженно поинтересовался мужчина. — Начинается новая охота на ведьм. Мало того, что тупоумные негодяи режут женщин на улицах, так ещё и у коменданта руки добрались до самых известных особ нашего города. По итогам истории в Соборе нескольким девушкам уже предъявлены обвинения. Сейчас карающий меч завис над Ларой и Юлией. — Что случилось в Соборе? — Даниил ощутил, как под рёбрами полоснула острая тревога. — В Собор этой ночью проник разносчик. Все, кто там находился, погибли, — в упор смотря на ошарашенного мужчину, тяжело вздохнул Виктор. — Да-да, именно в ваш герметичный изолятор. Дух то или человек — очевидно, это ходячая персона, притом злоумышленная. — Поверить не могу... — Следующим днём сюда приедет Инквизитор. Если девушки доживут до завтра, он установит истину, но… кому-то хочется его опередить. — Если доживут до завтра? Как вас понимать? — едва ли не воскликнул Даниил. — Ах, вы не знаете, — словно упрекнув себя в забывчивости, протянул Каин. — Теперь по всему городу орудуют фанатики-поджигатели во главе с полоумным горбуном. Они собираются выжечь заразу, кричат что-то про очистительный огонь. Если кто-нибудь донесёт до них имена этих особ, девушки обречены. При упоминании горбуна губы Даниила растянулись в сконфуженной улыбке: вероятно, своими вчерашними действиями именно они с гаруспиком вскрыли новую язву на теле города. Посему, избегая продолжения диалога, он ретировался к выходу. — Загляните к брату, — обронил на прощание хозяин. — Он хотел обсудить с вами нечто значимое. — Так и поступлю, — буркнул тот, удаляясь к левому крылу особняка. Георгия застал в кабинете: последний крутился у больших напольных часов в попытках их настроить. То что-то подкручивал в механизме, то поглядывал на круглый циферблат. Наконец, оставив это гиблое дело, пробубнил: “Нет, замерли на двенадцати и не хотят идти”, а после повернулся к визитёру. — Судья, — осторожно начал Даниил. — Ваш гнев уже настиг Рубина? Когда я видел его в последний раз, он собирался сдаваться с поличным. — Зачем? Его уже постиг справедливый суд — зная Рубина, я готов поручиться, что самым строгим судиёй себе был он сам. Я лишь хотел найти его и взять слово, что не сбежит… большего мне и не нужно. К тому же теперь, когда Симона нет, это утратило всякий смысл. Я узнал всё, что хотел: брат был жив до самого конца, пока его не растерзали на молекулы. Он жив и сейчас. — Объяснитесь, как это понимать? — Я говорил с ним сегодня. Ему нужно новое тело, и мы его сделаем. — Экзорцизм? — приподнимая бровь, недоверчиво протянул бакалавр. — Нет, исключительно оптика, — таинственно, как умеют только Каины, отозвался Георгий. — Вы сказали новое тело, — не унимался Даниил. — Так значит, понадобится свежая кровь? — Бросьте, что за дикие у вас представления о нашей семье. Нужно лишь место, где сохранится память о нём, и ощущение его присутствия. Часовня, где можно будет побыть в его обществе. Испытать такое ощущение… Внутренний покой. Огорошенный новой вереницей новостей, Даниил оставил “Горны” и прямой наводкой двинулся к Собору: желал воочию убедиться в постигшем их страшном происшествии. На крыльце стояло два патрульных от Сабурова, но бакалавру препятствовать не стали, пропустили. Мужчина же толкнул на себя массивную дверь и ступил внутрь помещения, однако мгновение спустя застыл на месте, будто бы прикованный к порогу неведомой силой. Весь пол Собора от края до края устилали замотанные в саваны тела покойников. Тех, кому не хватило ткани, снесли в угол — дети, старики и женщины были свалены в огромную кучу. Данковский отступил назад, рукой нащупав створку двери, и выскочил на улицу, судорожно глотая свежего воздуха: когда он отдавал приказ об устроении изолятора, и подумать не мог, что всё обернётся подобным образом. — Как скоро прибудут трупоносы? — усмиряя буйную взнервлённость, спросил он у стража. — Ожидаем-с с минуты на минуту, — чеканно ответил доброволец. Данковский хотел осведомиться о чём-то ещё, однако, разом забывая все вопросы, неверующе уставился на стоящую в отдалении одинокую фигуру — то оказалась Ева. Устлавшая свой стан тёплой накидкой, она, с каким-то трепетом замерев около Собора, устремила на него восторженный взор. — Что ты здесь делаешь?! — Даниил не медля сбежал с паперти и подлетел к девушке. Ян отреагировала не сразу, неторопливо повернулась в его сторону и, сложив губы в странную полуулыбку, доверительно шепнула: — А знаешь, теперь я почти счастлива, мой Даниил. Я догадалась, чем могу помочь тебе. Но тс-с… пока что это секрет. — У тебя взгляд изменился, Ева, как будто ты не в себе, — нахмурился Данковский. — Иди домой, на улице опасно. Затем, не слушая возражений, крепко стиснул её руку и повёл обратно к особняку. Та, впрочем, не препятствовала, как всегда являя глухую покорность. По возвращении под дверью ожидала записка от Капеллы: видимо, сегодня и Ольгимской-младшей было что сообщить. Посему, даже не успев переступить порог, бакалавр вновь увяз в потоке неотложных дел. За пределами Каменного Двора его мгновенно настигли отголоски новой напасти: вынуждавшая пригоршнями поглощать иммуннокорректоры зараза доползла и до Узлов, пожирая квартал за кварталом, а по улицам теперь сновали люди, бечёвкой примотавшие к телу бутыли с горючей жидкостью. Где бы ни мелькнул их вредоносный силуэт, всюду оставлял за собой яркий след в виде пламени. В огнище потрескивали сучья деревьев, пылали здания и даже заражённые в своих балахонах. Патрульные, не оправившись ещё от вчерашних стычек с Бритвенниками, просто не справлялись с подобным напором. Данковский же при виде этакого зарева средь бела дня отступил подальше, добираясь до “Сгустка” глухими закоулками. У Виктории, не в пример уличному гомону, было тихо и покойно: в полнейшем безмолвии монотонно тикал один лишь маятник часов. Подобное затишье показалось Даниилу резким, неприятно резануло по ушам. — А вы знаете, что поджигатели собираются напасть на Термитник? — слегка склонив голову на бок, спросила Капелла. По вечно тихой интонации сложно было понять, волнует ли её происходящее. — Зачем? — Они ведь выжигают заразу, а про Термитник в этом плане ходят самые ужасные слухи. И отец, к тому же, не торопится хоть как-то воспрепятствовать. — Вы не думали о том, что поджог Термитника ему выгоден? — когда во взоре девушки промелькнул протест, бакалавр пожал плечами. — Посудите сами: завтра ведь прибудет Инквизитор, он распорядится открыть Термитник и разыщет тех, кто приказал его заколотить. — Ах, не говорите так! — в голосе Виктории вспыхнул редкий запал. — Мне хочется верить, что отец мой непричастен к этому ужасному замыслу. — Тогда оставим это. Вы, кажется, хотели что-то обсудить? — Да, — разметав в стороны бронзовую копну волос, мотнула головой собеседница. — Вчера я совершила страшную ошибку… Она ненадолго замолкла, а Даниил обратился в слух: чувствовал, что и здесь замешано недавнее происшествие в Соборе. — Вчера ночью мне явился сон о том, как жуткое существо — вещь из степи, пришла во тьме. Она пробралась в Собор и убила всех. Всюду были мёртвые, мёртвые, мёртвые… Она вновь замолчала, жмурясь и вжимая ладони в сердце. Лишь когда тревожное дыхание улеглось, продолжила сбивчивую речь: — К стыду своему, я только научаюсь отличать видения от простых снов. Вот и обратилась к Кларе… хотела убедиться, что в Соборе все живы. Договорив, она опустила глаза к полу, сжимая кулачки, а хрупкие плечики зашлись мелкой тряской. — Клара? Эта та блаженная девочка-экстрасенс? Выкормыш Сабуровых? — пытаясь припомнить, уточнил Данковский. — Так по твоей наводке она заходила в Собор? — Я только просила разузнать, не думала, что так обернётся. А теперь ей вменяют все смертные грехи. Даже Катерина с Александром гонят из дома. Отец сказал, у вас есть образец заразы — значит, вам по силам убедить чету Сабуровых в её невиновности. — Если она действительно невиновна. О ней всякое толкуют. — У вас есть глаза — смотрите; у вас есть уши — слушайте; у вас есть сердце — решайте, — глухо протянула Ольгимская-младшая. — Я была достаточно откровенна, выводы за вами, — после вновь сложила руки на грудной клетке, лепеча под нос: — В груди болит, будто душа не на месте. — Вы слишком впечатлительны, Виктория, — ободряюще сказал Данковский. — Положитесь на меня. Я стараюсь облегчить нашу участь… хоть как-то. Покинув юную хозяйку, он обратил свой взор в сторону Земли: там, выступая из-за зданий, виднелась острая макушка крыши “Стержня”. Данковский скорчил кислую мину: беседы с комендантом ему не избежать, не теперь, когда над Юлией и Ларой висит его карающая длань. Страшнее становилось от того, что Сабуров не годился на роль карателя и судии: сам был ослеплён гневом и отчаянием. Когда учёный нехотя ступил на порог, Александр даже не повернул головы. Сгорбившись, сидел в кресле, разминая посеребрённые проседью виски, и, глядя в никуда, сокрушённо бормотал: — Это конец. Таким Инквизитор завтра увидит наш город. — Клара у вас? — вырывая того из плена наваждения, возгласно справился Данковский. — Нет, бакалавр, не у нас. А ведь Катерина чувствовала, что она не человек, но мы общались с ней так, будто её тайна нам неизвестна. Я доверял Кларе, мне казалось, она вестница доброй силы. — Censor morum. Как всегда скоры на расправу, — едко изрёк мужчина. — Быстро же вы разжаловали свою приёмную дочь из ангелов в демоны. — Потусторонние силы не знают деления на чёрное и белое. Грань, отделяющая земляное зло от земляного добра, тонка и прерывиста с точки зрения человека. Нам не понять этой древней логики. — Опять аргументы первобытных охотников, — скрипя зубами, скривился учёный. — Хорошо, будь по-вашему. Только не спешите обвинять девушек. Вы уже арестовали Юлию и Лару? — Собираюсь. Покамест эти особы под домашним арестом, но только до тех пор, пока не будет установлено, которая из них виновна. — Если я возьму образцы их крови, это станет надёжным доказательством? — Сделайте одолжение. Мне и без того хватает проблем: прошлым днём неизвестный опустошил тюрьму, выкупив убийц и преступников, и после в левом крыле вспыхнуло заболевание. Кто бы это ни был, до него я доберусь! — Удачи в поисках, — изобразив на лице святое неведение, тактично отступил Данковский, направляясь к Катерине, возможно знавшей больше своего супруга. Сабурова, как и в любой визит, была не в себе, будто под воздействием морфия. В прострации стояла посередь помещения, смотря куда-то вдаль жутким, безучастным взором. — Если это окажется Клара, лучше убейте её сразу, так, чтобы не мучилась. Я уже успела её полюбить, — не дожидаясь, когда визитёр затворит дверь, с порога огорошила женщина. — Вы — образец человеколюбия, панна Катерина, — не сдержавшись, желчно отметил Даниил. Общение с Сабуровыми всегда выливалось для него в головную боль. — Неужели? — Это был горький сарказм, — утомлённо протянул тот, прикрывая глаза. — Если вам так дорога ваша дочь, позвольте мне взять образец её крови. — Нет, никогда! — исступлённо вскричала женщина. — Как только мы своим недоверием оскорбим благодать, живущую в ней, она утратит свою чудесную силу. — Скорей она иссякнет в стальной хватке Инквизитора. Если встретите Клару, передайте ей мои слова. И до прибытия Карминского — никаких чудес! — Приедет Орф. — Орф? Вот как? — Да, Карминского отозвали на войну. Для какой-то сложной операции понадобился вешатель и каратель. — Странно, что Орф для этой роли не сгодился, — сухо отозвался Даниил. Как только дом Сабуровых оказался позади, бакалавр ощутил потаённое облегчение, будто разобрался с чем-то муторным и неприятным. Дело оставалось за малым — посетить опальных дам, взять их кровь и сличить с образцом.***
Гаруспик же, покинув “Омут”, отправился к сырым застройкам. Пусть прошлым днём разговор с Оспиной не заладился, сегодня та вполне могла вывести на нужный след. Поиски быка оказались столь же затруднительны, как недавний поиск сердца: с начала эпидемии загоны по всей Земле успели опустеть — повальный голод сделал своё дело ещё на четвёртые сутки. И лишь со стороны полей время от времени доносилось сиротливое протяжное мычание. Впрочем, на подступах к ночлежке мужчину нагнала чумазая кроха. Бойко дёрнув за рукав, указала в сторону кладбища и пропищала, что его ожидают в сторожке, а после умчалась прочь, семеня своими крохотными ножками. Кладбище от сырых застроек отделяло несколько минут ходьбы — лучшего момента проведать Ласку, пожалуй, не могло и представиться. Как бы там ни было, долг отца оставался для Артемия первоочерёдным. Однако, отворив дверь, Бурах изумлённо замер на пороге сторожки: рядом с Лаской стояла другая особа, такая же хилая и тщедушная, как и дочь смотрителя. На фоне впалых щёк и мертвенного лица живыми казались лишь глаза, в коих бытие сосуществовало с вечным покоем, а радость ютилась рядом со страданием. Та, кого горожане нарекли одновременно чудотворницей и самозванкой, сейчас ничем не отличалась от обычного потерянного ребёнка: шмыгала носом и поджимала тонкие губы. — Что же ты не спешишь разрезать мне грудь? — раздосадовано и несколько враждебно кинула ему Клара. — Или предпочтёшь выдать меня Властям? — Ни то и ни другое, — спокойно отозвался гаруспик, непонимающе глядя на девочку. — К чему такой тон? — Я радуюсь, что не спешишь. Все мои друзья отвернулись от меня, и даже Сабуровы, ещё вчера называвшие дочерью, изгнали из своего дома. — Мы в похожем положении. Выходит, это ты звала меня в сторожку. Надеюсь, не стенаний и упрёков ради? — Нет, не за этим. Мне стали известны твои намерения. Ты ведь знаток Линий, не так ли? Слушай же, сегодня две линии сошлись в одной точке. Ты собираешься убить быка, верно? — Не совсем, но бык мне нужен. — Даже скажу зачем: хочешь накормить быка болезнью и проверить, справится он или нет. Если выполнишь мою просьбу, подскажу, где искать. — И что же требуется от меня? — изогнул бровь Артемий, пытливо опустив глаза к собеседнице, ростом едва ли доходившей ему до пояса. — Когда покончишь с делами, проводишь меня к бакалавру. Сейчас меня подозревают в страшных деяниях, и только он один может доказать мою невиновность. — Отчего же не сходишь сама? — Одна я даже близко не ступлю через его порог! Он — змий в человечьей коже и не несёт нам ничего, кроме бедствий! Гаруспик только усмехнулся этому сравнению и обронил короткое: “Ладно, будь по-твоему”. — Тогда твой путь лежит в Короткий Корпус Термитника. Там будет ждать очень важная персона — Мать Настоятельница, Тая Тычик. Сейчас только она и никто иной правит Термитником. — За какие заслуги? — По праву рождения: она дочка бывшего коменданта Термитника, Тычика. Он тоже был не последней фигурой в Укладе. Говорят, твой отец уважал покойника. — Даже если так, разве Термитник не закрыт до завтрашнего дня? — продолжил допытывать мужчина. — Возле него сейчас беспорядки: все силы стражей брошены на борьбу с поджигателями. Проникнуть туда не составит труда. — Так тебе известно, что там творится? — Сущий ад, сам увидишь. — Жду не дождусь, — буркнул Бурах, следом оборачиваясь к Ласке. Та на протяжении всей беседы с Кларой безучастно стояла в углу, время от времени что-то стенала и заходилась хриплым кашлем. — Откуда у тебя взялась эта девица? — обратился к ней Артемий. — Она? Она взялась с самого начала. Вылезла из земли. — Из земли? — прерывая, покосился тот. — Это было давно, несколько дней назад. А вот теперь она вернулась и хочет спрятаться. — От кого? — От всех. Её преследуют и травят за то, что она ведьма, хотя она не ведьма вовсе. А больше всех усердствует бакалавр, и если он найдёт первее — ей конец… — Мне это знакомо, — мужчине разом припомнился первый день в городе. Тогда между ним и Даниилом развернулось нечто похожее на игру в салки, где показавший себя мог запросто получить пулю в лоб. Отмахнув пелену наваждения, он протянул: — Не храни на сердце так много чужого горя. Вот, возьми лучше. Он протянул девушке настой “мёртвых каш”, надеясь, что это хоть как-то обережёт от инфекции. Участие чудотворницы, пусть и внезапное, оказалось весьма ценным: теперь, по крайней мере, гаруспик не блуждал наугад. Бойни, как и кладбище, лежали на окраине. Именно к ним вела железная дорога, по которой, избегая города, Бурах столько раз добирался от убежища до Каменного Двора. Рельсы уходили в большой тоннель, прозванный рабочими Бычьим Зевом. Этот проход, однако, изнутри был завален валунами и открывался лишь в положенное время. Как утверждали старожилы, Бойни являлись чревом, из которого родился весь город, Даниил же прозвал их неолитической опухолью на окраине. Учёного, впрочем, можно было понять: Бойни выглядели как окаменевшее древнее тело, пришедшее из далёких эпох. Торопливо двигаясь вперёд, вслед за Бычьим Зевом, Бурах обогнул граничившие с жилой частью Земли Врата Скорби, добираясь до едва заметного закоулка. Там и находились два Корпуса Термитника — жилые пристройки у Врат Труда, в коих обитали рабочие-мясники и черви. Здесь особенно остро ощущались нищета и бедность: каменную кладку на земле заменяли худые прогнившие доски, из-под коих местами пробивалась трава, между корпусами протянули бечёвку с грязными тряпками, а в высоких облупившихся от времени каменных стенах были выдолблены лишь мелкие окошки, почти не пропускавшие дневной свет. Ещё на подступах до мужчины донеслись зычные крики и запах паленой плоти. Добровольцы с беззаветным мужеством бились с толпой фанатиков, сеявших вокруг огонь и хаос. Последние, однако, напирали и, посылая проклятия Ольгимским, штурмовали Термитник. Как и говорила Клара, в этаком сумбуре пробраться внутрь не составило проблем: прежде чем кто-либо успел заметить, Бурах скрылся за исхудалой дверью Короткого Корпуса. Ситуация здесь, впрочем, не многим отличалась от той, что разворачивалась за пределами корпуса: тусклые тесные коридоры были завалены всевозможным хламом, из-за которого сочились испарения болезни. На деревянном полу в агонии бились одонхе и даже мясники, а из глубины здания раздавались истошные крики. Клара вновь оказалась права, сравнив это место с адом: обитатели его, не имея возможности вырваться наружу, медленно и мучительно варились в котле. Подход к лестнице преграждали черви — коренастые, словно вылепленные из глины от пят и до головы, походили разом на человека и на зверьё о двух ногах. Во всей их чернявой фигуре белым пятном выделялось не то лицо, не то морда. Стоило подойти вплотную, те, открывая путь к ступеням, почтительно расступились, а затем, извращая и коверкая людскую речь, донесли, что Мать ожидает на четвёртом этаже. Гаруспик торопливо взошёл на ступени, один за другим преодолевая четыре пролёта. В коридоре действительно ожидала настоятельница. Однако того, что ею окажется малышка, едва ли достигшая пяти, он и предположить не мог: видеть её крошечную фигурку в ореховом комбинезоне и почти кукольных босоножках среди подобного чистилища было попросту дико. Девочку сопровождали мясники, на фоне коих она казалась ещё миниатюрнее. Когда Бурах приблизился к Тае, те, как по команде, настороженно повернулись в его сторону, однако по единому слову юной особы, подпустили ближе. — Как призывают менху, верных из рода Служителей? — властно не по годам спросила Настоятельница. — По рукам их узнают, мясников, по глазам отличают их, хирургов, знахарей линий, вождей Уклада, говорящих с удургами, владеющих искусством гаруспиков, — отозвался Бурах, чётко проговаривая весь ритуал. — Теперь вижу, что ты Служитель, — прищурив карие глаза, протянула Тая. — Не соврала, значит, Клара. Ты пришёл сюда, чтобы я одарила тебя своими милостями? — Мне нужен бык, Мать. — Сейчас у меня нет быка. Меня лишили всех моих чудесных коров — белых, серебристых, красноухих, чернооких, ласковых. Со стальными рогами, с медными, с каменными, с яшмовыми копытами. Но я подскажу тебе, где взять другого быка, — на смуглом лице проступила гордая улыбка. — Я весь во внимании. — Выйдешь отсюда, ступай мимо Долгого Корпуса, прямо к Бойням. Проходи через город в степь и вдоль Боен налево. Знаешь, где Курган Раги? — Вроде бы видел, — с толикой сомнения ответил Бурах. — Одонхе приведут туда быка. Я скажу червям, чтобы они тебя слушались. Докажешь им, что ты — это ты, а потом распоряжайся быком, как захочешь. Гаруспик почтенно склонил голову, однако, прежде чем отступить, решил задать ещё один — самый значимый вопрос. — Скажи, Мать, — начал степняк, показывая железный символ, коий постоянно носил у груди. — Известно ли тебе значение тавро “удурга”? — Я плохо читаю азбуку, меня ещё не учили. Но я знаю, что это что-то очень большое или очень важное, — она провела по одному из стальных витков. — Видишь, какой угол? Может быть, это гора? — Нет, — покачал головой Артемий. — Тогда, может, земля? — с неизменным важным прищуром продолжила Тая. — Это вряд ли. — Странно, — она тряхнула тёмно-каштановыми прядями и наклонила голову на бок. — А может быть, это народ? — Ты знаешь или гадаешь? — утомлённо буркнул мужчина. — Кто-нибудь может сказать мне про это тавро? — Только Служитель. Жалко, что ни одного менху у нас не осталось. Все они умерли, а знающие одонхе отправились в степь, готовиться к важному празднику. — Спасибо, Мать, — раздосадовано обронил гаруспик. Следуя наказу Настоятельницы, он выбрался в поля. Там, в ста шагах от Боен, у канатной дороги высился Курган Раги — поросшая жухлой травой земляная насыпь, по периметру коей были вбиты четыре подожжённых кола. На вершине уже ожидало два одонга, а за их спинами — рогами накрепко привязанный к перекладинам стоял бык. — Ты пришёл раскрыть нам быка? — выпучив на гаруспика круглые, выпирающие из глазниц глаза, ломано спросил червь. — Тогда скажи нам, как Бос Турох сотворил Колесо, Время и Страх. Артемий поморщился: “Сказания о Дочерях” он слышал совсем ребёнком, оттого припоминал очень смутно. Однако, не желая дать повода к сомнению, начал говорить, на ходу воскрешая в памяти крупицы древней сказки: — В те времена, когда не было ни дня, ни ночи, был лишь Великий Бык, Отец Плоти, Положивший Линии Бос Турох. А потом… потом из бездны вынырнула Суок и заполнила собою мир. И тогда Бос Турох изверг из себя Страх, чтобы изблевать свою боль. Из рогов своих сделал Железо, чтоб образовать Закон и навсегда заключить Суок в своём чреве. А мыслью своей сотворил Колесо, чтобы всё возвращалось к истоку. — Ты хорошо сказал. Ты ойнон. Освободи ему линии Раги и раскрой для нас. Черви, пятясь в стороны, подпустили степняка к быку. Мощный, длиннорогий, бурый, тот смотрел мелкими, как бисер глазами, словно понимал свою близкую участь. Бурах не спешил перейти к вскрытию: прежде чем взять кровь животного, долженствовало его заразить — мужчина, по счастью, приберёг для этих целей заражённый орган. Лишь разобравшись с этакой нетривиальной задачей, он потрепал быка по морде и, мягко проведя ладонью по шёрстке, оглушил со всей степняцкой силы. Убедившись, что исполнил всё, как подобало, приступил к забою. Действовать надлежало быстро, пока животное не пришло в себя и не доставило проблем. Вооружившись удэем, гаруспик поднёс остриё к бычьей шее, точным колотым ударом прорезал артерию, вскрывая кровеносные сосуды. После повалил быка на землю, так, чтобы рана находилась снизу, отдавая кровь земле. Удобнее устроившись перед тушей, Артемий перешёл к разделке оной: постепенно удаляя уши, совершая надрезы вокруг рогов, чтобы было проще снять шкуру, отделяя голову и рассекая по линии от шеи до заднего прохода. Больше всего трудностей возникло с кожей: её то и дело приходилось натягивать и помогать себе удэем, затем двумя руками отдирая от плоти. Наконец, степняк добрался до самого мяса и, врезаясь в мышечные ткани поперёк волокон, отделил шейную, лопаточную и тазовую части туши, а также ребра. Пока он предавался быту мясника, минула добрая четверть часа, а ладони и одежда покрылись желчью и телесной жидкостью. Завершив обряд раскрытия и заполучив пробы бычьей крови, степняк сошёл к подножию кургана — прочие хлопоты возлежали на самих одонхе. Ему же оставалось лишь зайти в сторожку и в обществе Клары наведаться к Даниилу.***
Когда Артемий со своей блаженной спутницей добрались до “Омута”, небесный простор уже устлало ночным покровом, на коем одна за другой загорались звёзды — всегда более яркие после затяжных дождей. Оказавшись у порога, Клара замялась на месте, будто не решаясь войти, гаруспик, в свою очередь, не желая потакать пустым метаниям, легонько подтолкнул вперёд. У лестницы, однако же, случилась новая заминка. — Может, за ручку ещё подержать? — нетерпеливо буркнул мужчина. — С чего вообще я должен уговаривать тебя — не ты ли рвалась доказать свою непричастность? Клара уязвлённо поджала губы, но, внимая упрёку, перестала пасовать и первая вошла на мансарду. Ограниченный в обзоре, бакалавр заметил их не сразу. Сосредоточенный на деле, замер подле микроскопа, с прищуром глядя в окуляр и вращая винт грубой наводки. Оторвавшись от объектива, потянулся за пробиркой, лишь теперь примечая незваную гостью. — Ты! — жёстко отчеканил он, вышагивая в сторону оной. — Явилась — не запылилась! Тебя обвиняют в умышленном убийстве нескольких сотен человек. Подсчёт жертв ещё ведётся. Способ заражения — через личный контакт. Что скажешь в своё оправдание? — Тебе доложили, что я — причина смерти тех, кто укрывался в храме. Но это неправда! Я послана сюда, чтобы дарить блажь. Ты ведь сам воочию видел, как я явила чудо! — Голос у тебя удивительный, пробирает до костей, — скрипнул зубами бакалавр. — Если бы я, по великой случайности, не был наслышан о том, насколько ты противоречивая натура, без суда и следствия пустил бы пулю прямо в трепетное сердце. — И промахнулся бы, — в глазах девчушки отчётливо мелькнул вызов. Гаруспик, остановившийся поодаль у стены, только усмехнулся, наблюдая, как Данковский постепенно меняется в лице. — Отчего же ты так зол? Почему не веришь мне? — проникновенно продолжила чудотворница. — Я не верю ничему, что не подтверждается физическим доказательством. Дай руку. — Да, конечно, — она с готовностью взялась за рукав поношенной куртки, уточняя у учёного: — Правую или левую? — Да любую, — раздражённо отмахнулся последний. — И только дёрнись у меня, дрянь. Усадив её за стол, прихватил жгутом исхудалую тонкую ручку. Сам, натянув на кисти одноразовые перчатки, ловко прощупал выпиравшую синюю венку и, осторожно подцепив кожу иглою, ввёл её в просвет сосуда. Клара просопела что-то неразборчивое, отводя взор подальше от шприца, коий быстро заполнялся тёмно-бордовой, почти что чёрной кровью. Данковский, напротив, неотрывно наблюдал весь процесс забора. Лишь решив, что собрал необходимое количество биоматериала, прижал к месту укола проспиртованную ткань и вытянул иглу. — Подожди в сторонке, я сличу твой образец, — небрежно бросил учёный, вновь возвращаясь к микроскопу. Она послушно отступила, а Данковский погрузился в работу. Какое-то время в комнате слышались один лишь тихий скрип винта да недовольное пыхтение мужчины. Тот с поразительной настойчивостью продолжал оккупировать объектив микроскопа, когда, казалось бы, получил ответ. — Не может быть, — наконец, глухо протянул он. — Это самая необычная кровь из всех, что я видел… но в ней нет того, что я искал. Неужели бой проигран? — Я подумала и решила вот что, — подступив ближе, вкрадчиво поделилась Клара. Вся злоба и обида разом испарились, уступая место состраданию. — Отдай меня Инквизитору, всё равно я буду с ним разговаривать. Ты имеешь полное право, а главное — не ошибаешься. — Я уже сказал тебе: ты не ведьма. Моего слова недостаточно? — Мне всё равно не избежать этой встречи, — убеждённо заверила Клара. — Давай же сделаем так, что ты нашёл меня и отдал ему. Вот будет победа, правда? — она осеклась, примечая на лице собеседника целый спектр болезненных эмоций. — Чего же ты хмуришься? — Чего стоит такая победа? — с горькой усмешкой ответил Даниил. — Настоящий враг не найден. Или ты думаешь, я буду поступать, как они? Выдавать желаемое за действительное? Врать всем и себе? Как те, кто решает нашу судьбу и кого я так презираю… Нет, я отказываюсь. Dixi. Выпалив всё на одном дыхании, замолк и указал на выход, получая в ответ полный благодарности взгляд. Взор Бураха также задержался на мужчине, однако этот взор был полон уважения. — Я принёс тебе бычью кровь, — наконец, встретившись глазами с Даниилом, сообщил тот. — Время дорого, — отринув накатившие эмоции, буркнул бакалавр, протягивая руку к образцу. После возвратился к манипуляциям с микроскопом, попутно бормоча под нос: — Теперь ясно, почему не болеют быки. Их антитела не уничтожают бактерию, но блокируют и не дают размножаться. Вероятно, через некоторое время она гибнет, а если и не гибнет — не убивает. Возможно, ассимилируется… — Какой мы делаем вывод? — склоняясь к мужчине, поинтересовался гаруспик. — В идеале нужен гибрид человека и быка. Человечьи антитела уничтожают эту зверюгу, а бычьи, похоже, не дают размножаться. В природе нет ничего подобного, но можно попытаться получить синтез искусственным путём. Да, пожалуй, так мы и поступим, — не то отвечая на вопрос, не то ведя монолог, выпалил Данковский. Он устало потёр внутренний угол глаза и мотнул головой, стараясь хоть как-то себя ободрить, а после, не оборачиваясь, обронил: — Нам предстоит тяжёлое испытание. К Инквизитору лучше являться со свежей головой. Советую поспать хотя бы немного. Можешь воспользоваться моей кроватью, я всё равно буду заниматься синтезом. Бурах неверующе вперился в его спину: от столь рьяно защищавшего своё личное пространство Данковского, к тому же раз за разом демонстрирующего раздутое донельзя эго, подобного услышать он не ожидал. Даниил, так и не получивший ответа, повернулся к собеседнику: бледные губы теперь были сложены в полоску, а брови медленно сползались к переносице. Однако вместе с тем на лице сквозила толика неловкости, тут же обличённая степняком. — Спасибо, ойнон. Отдых мне и правда не помешает, — не желая уязвлять мужчину, наконец, отозвался Бурах. Слова его, впрочем, заключали львиную долю правды: о себе уже напоминала некая измождённость. Стоило завалиться на кровать, и хлипкие пружины жалобно скрипнули под степняцким мощным телом. Артемий слегка двинулся на месте: после жёсткого ложа “Машины” матрас казался непривычно мягким. Едва же он сомкнул веки, в нос ударил навязчивый запах лекарств, коим, пожалуй, и без того была пропитана вся комната, но ткань постели более всего. Сюда же примешались ароматы столичного парфюма, местных трав и крови: хлопок одеяла прочно хранил каждый, безо всяких слов повествуя о нелёгком быте владельца. Приоткрыв глаза, гаруспик сочувственно взглянул на Даниила. Тот, пусть и снедаемый усталостью, продолжал хлопотать за рабочим местом, даже выбившись из сил, методично занимался делом, что-то приговаривая под нос. Исподволь посматривая на учёного, Бурах ощутил невнятное умиротворение. Вскоре веки налились свинцом, с каждой минутою слипаясь всё сильнее. Постепенно затихал и голос бакалавра, словно уходя в небытие.