Тигр и Дракон

— В этот раз за что? — поинтересовался император, на спину Шэрханову свежеисполосованную кивая. Все повторилось в точности, как и в первый раз. И купальни, и бритье, и задница его голая, в покои роскошные отконвоированная, и императорский диктант, красной кисточкой задокументированный. И никакого намека на домогательства. Нет, два все-таки было отличия. Во-первых, рядом с Шэрханом теперь стоял не один, а целых четыре заботливых горшка с углями. А во-вторых, когда набеленная кукла, забрав бумажки, из комнаты сплыла, император не сразу выгнал, а остался сидеть, наблюдая, как Шэрхан, окончательно заскучавши, сам с собой шахматную партию разыгрывал. Долго император смотрел, пока вопрос про спину не задал. Шэрхан плечами пожал: — Недостаточно низко какому-то хмырю поклонился. Он оторвал взгляд от доски, посмотрел императору в глаза. Ох и холодные, желудок скукоживается. Тут не только четыре, и четыреста горшков с углями не помогут. — Белые проигрывают, — сказал император, прищурившись. Ишь ты, быстро просек. — Да знаю я, — вздохнул Шэрхан, обратно к доске обращаясь. — Защита у черных хорошая получилась. — Он махнул рукой, бросая партию и расставляя фигуры на исходные места. — Ну, будешь играть? Император разгладил курту на коленях, помолчал. — Учи. Как мог Шэрхан научил. Фигуры описал, правила обозначил. Сыграли три партии «в открытую». Быстро император схватывал, на Шэрхановы советы кивал, лоб морщил, пальцы тер. Ошибок новичков не делал — про связки не забывал, одним лишь ферзем не ходил, бесцельных ходов не совершал, на размены не велся. Один раз даже чуть не победил. Это было не то что Йиньйиня беззащитного бить. Этот, вон, стратег. На четвертый раз император объявил, что готов сыграть по-настоящему. — Только давай не впустую, — заявил Шэрхан. Смоляные императорские брови сошлись на переносице. — На деньги не играю. — Да на кой мне твои деньги? Давай на желание. Коршуном император глянул, досада в глазах блеснула. Чего напрягся-то? Что, не понимает Шэрхан, что ли, о чем просить можно, а о чем нет? — Плохого не попрошу, — успокоил он. — Просто разреши мне к повару гостинцы джагорратские отнести. Специи да крупу. Не лезет уже рис ваш безвкусный, а корову я не ем. — Почему не ешь? Шэрхан вздохнул. Сколько раз он уже пытался это здешнему дурачью втолковать? — Священная она для меня. Только за хвост коровы держась, смогу после смерти через реку великую к предкам перебраться. Как я ей в глаза буду смотреть, если я ее сестрами желудок набивал? Император покачал головой: — Отрекся ты от своей варварской веры, ступив на мою землю. Нет для тебя больше священной коровы, и после смерти заберет тебя в свой подземный мир черный дракон. — Да хоть белый в крапинку, дела это не меняет. Не могу мясо есть. Тело не приучено. Уж пытался мне Вэй досадить, дал суп и не сказал, что на мясном бульоне приготовлен, так я от одного запаха под лавку блевать уполз. Не могу. Император долго сидел, обдумывая его слова. Буравил шахматную доску глазами, будто шансы свои просчитывая. — Хорошо, — сказал наконец. — Тогда и у меня желание есть. Под ложечкой засосало. Шэрхан сжал зубы. — Давай, чего уж, — сам напросился, теперь терпи. — Я тоже плохого не попрошу, — сказал император, и уголки его губ чуть-чуть, самую малость, дрогнули вверх. — Перестанешь волосы брить. Мало радости на череп твой резаный глядеть. — По рукам, — усмехнулся Шэрхан. Как только белые и черные заняли свои места, в дверь постучали. Громко, настойчиво. — Время истекло! — завизжал Вэй истошно. Император сел прямее. Посмотрел будто с сожалением. — Тебе пора. Демоны. Так близко рис бириани был, уже в носу волоски трепетали от запаха кориандра, кардамона и мяты, уже в глазах плыл счастливый солнечный цвет куркумы с прожилками шафрана, а язык щипало от живости имбиря и гвоздики. Да обкусают муравьи уши человеку, вставшему между Шэрханом и едой его мечты. — Посреди ночи? Император пригладил курту: — Не может конкубин оставаться у меня в покоях до утра. Слишком долгая встреча — повод для подозрений. После соития конкубины удаляются к себе. Так положено. Шэрхан тихо рыкнул: — Так положено… У вас этих «так положенов» еще больше, чем у нас. А вдруг тебе мой зад понравился, и ты оторваться не можешь? — Поверь, — сказал император, — сотня взревновавших конкубинок — это даже Тигру не по зубам. Снова раздался стук. И вопль. Император глянул на дверь, потом снова к Шэрхану повернулся. Руку на плечо голое положил. Всей кожей Шэрхан это прикосновение прочувствовал — холодное, сухое. Словно палкой нефритовой ткнул. Но по-дружески, не зло. — Подожди неделю, — сказал император. — Потерпи. Я же терплю. Сказал и смутился, руку убрал. Будто не то сказать хотел. Или не так. На его приказ в комнату вошел Вэй. В поклоне согнулся, Шэрхана к выходу подтолкнул. В дверях император окликнул: — Через неделю. Вэй так рот и открыл. Посмотрел на Шэрхана почти с уважением. Нечасто, видать, император такими обещаниями разбрасывался. Непонятно только было, гордиться Шэрхану, что его такой хорошей подстилкой считают, или обижаться. Через неделю он с гордостью нес мешки и коробки на имперскую кухню. Правда, сыграли в ту ночь две партии, и голову тоже пришлось перестать брить. А вернувшись посреди ночи в комнату, он долго не мог заснуть. Потому что, к своему удивлению, одно слово из императорского диктанта таки узнал. В каждом предложении слово император поминал, и так, и эдак склоняя. И было это слово, которое Шэрхана сильно беспокоило. «Ю ганг». Нефритовый, мать его, стержень. И значило это, что в диктанте своем император либо кого-то долго и упорно каждую ночь избивает, либо… Может, это у них так положено? Спросить у Йиньйиня? Или забыть? Шэрхан зевнул и заснул. Снились страсть и шахматы.