Тигр и Дракон

— Ты шутишь, — вскрикнул Йиньйинь испуганно. — Обещал же я идеальное место для тренировок подобрать. — Да это ведь морг, Шэрхан. Морг! — Что может быть укромнее? Двор широкий и стенами обнесен. Никто сюда праздно не забредет. Смотрительница — добродушная старуня. А если вдруг стражники тело понесут, мы вон за те дальние кусты спрячемся. Йиньйинь все сомневался. Ковырял носком сапога лед, покрывающий камни, смахивал с плеч мокрые шматки снега, что будто какахи вороньи с неба плюхались, опасливо оглядывался на лестницу, ведущую в каменное подземелье. — Но ведь там, за той дверью, целая комната трупов. — А что трупы? Соседи некапризные. Доносить тоже не будут. Говорю же, идеальное место, никто нас тут не найдет… Шэрхан еще рот не закрыл, как раздался короткий свист. Мелькнула стрела и, оцарапав ухо, воткнулась в дверь морга. Видать, не одному ему укрытие из дальних кустарников удачным показалось. Шэрхан бросил Йиньйиню: «Тут постой», а сам стал красться к кустам по дуге. Зашел сзади, ветки колючие осторожно раздвинул и ровнехонько за шиворот сцапал добычу. Бой дала смертный, кусаясь и царапаясь, и в колено неплохо пнула, да размером Шэрхану была не ровня. Тряханул он за теплый плащ, и еще бы тряс, если бы подоспевший Йиньйинь не затараторил под локоть: — Отпусти, отпусти немедленно! Шэрхан разжал руки, и добыча плюхнулась на снег. Подскочила, лук со стрелой с земли подобрала и на Шэрхана наставила. — Кланяйся, — потребовал Йиньйинь, сам на колени в снег бухаясь. Правда, не девять раз лбом стукнулся, а всего три. Шэрхан сложил руки на груди: — Скажи пацаненку, чтобы локоть повыше держал, так стрелять вернее. Йиньйинь из коленопреклонения на него воззрился: — Кланяйся, говорю, принцесса это, Ю Луа. Принцесса, значит? Ю Луа? Вспомнилось, как из рук выворачивалась и в колено пинала: и вправду Юла. Лук вон до сих пор не выпускает. — Переведи мои слова, — сказал Шэрхан с нажимом. Йиньйинь залопотал на своем, кивая да кланяясь. В Шэрхана тыкал и извиняюще руками разводил. Принцесса глядела с подозрением, краснела, глаза щурила. А потом локоть чуть подняла. — Теперь хорошо, — одобрительно кивая, сказал Шэрхан. Девчонка опустила лук и обратилась к Йиньйиню. Долго с ним разговаривала, так что Шэрхан рассмотреть смог. То, что за парня принял, не удивительно: волосы по-мужски в пучок собраны, скулы высокие, папашкины, одежда без узоров. На лбу ссадины, на подбородке синяк. На вид лет десять, пожалуй. Скоро Йиньйинь к нему повернулся: — Не собиралась принцесса в тебя стрелять, на льду поскользнулась. Хочет, чтобы ты поклялся, что об увиденном никому не скажешь. — О чем конкретно? Йиньйинь помялся: — Не положено ей с оружием практиковаться. — Потому что девица или потому что принцесса? — И то и другое. Юла глядела серьезно и с вызовом. Шэрхан кивнул. — Скажи ей, что с тем-чего-я-не-видел я помочь ей могу. — Да ты что… — Скажи. Тяжело вздохнув, Йиньйинь сказал. Ох и загорелись у Юлы глаза, чуть не запрыгала. Оказалось, в состязании лучном для мальцов участвовать хотела. «Золотая пчела». Папке доказать, что с оружием достойна заниматься. Отчего ж не помочь? Окончательно доверившись, Юла показала свои богатства: сундук за моргом, куда оружие найденное — а может, и выкраденное — прятала. И меч небольшой там был, и пара ножей, и стрелы. А еще книги. Увидев их, Йиньйинь и того тяжелее завздыхал. — Да ладно тебе, — сказал Шэрхан, когда они со своей несостоявшейся тренировки шли. — Ничего же не случилось. — А если случится? Если увидит вас кто? Ее-то просто запрут на время, а тебе смерти не избежать. — Буду осторожен. Ты скажи лучше, что там за книжки у нее лежат. Йиньйинь ответил печально: — По устройству государственному. По управлению. Трактат Зиу Дзиня по дипломатии. — Тоже запрещены? — Смысла нет читать. Зачем, если наследником уже Чжень Дан, брат младший, объявлен? — А что ж не ее? — Говорят, энергии Цзы у нее мало совсем. Вот она оружие вместо нефритового стержня и тренирует. Да и… не позволят князья девицу на престол. — Князья-шмазья. А император-то твой что, чайник чугунный? Почему не пошлет их к черному дракону? — Император двадцать лет восстания и войны княжеские междоусобные предотвращает. Мир имеет свою цену. Шэрхан почесал затылок: — Неужто у вас никогда женщин на троне не было? — Была одна. Мать нашего императора. — И что? — Вот после нее-то князья женщину и не хотят. — Йиньйинь потянул за рукав, в противоположную сторону от гаремной части дворца. — Не спрашивай больше, запретные все это темы. Пойдем лучше, покажу сад, где я вдохновение для своих картин черпаю. Самое красивое место во дворце. Сад был голым и заснеженным и ничем от остальных садов дворца не отличался. Но Йиньйинь стоял меж облезлых деревьев с выражением такого умиротворения и счастья, что Шэрхан поверил. И тоже постоял. *** С Юлой встретились на следующий день. Объяснялись жестами, потому что Йиньйиня Шэрхан не позвал. Что парню зря нервы трепать? Да с ним бы припадок случился, знай он, что девчонка мало того, что заставила настоящую лучную тренировку устроить, но и показала, как на стены дворцовые по окнам запрыгивать и по юбкам крыш куда угодно добираться. И привела Шэрхана, конечно, в часть дворца, куда ни ей, ни тем более ему ходу не было. В казармы. Разглядывая огромную площадь внизу, Шэрхан не сдержался. — Хороши, шельмы, — сказал в сердцах. Плац под ними был ровной каменной площадкой, расчерченной, словно шахматная доска, рядами солдат. Раздетые по пояс — в такой-то мороз! — и вооруженные лишь длинными бамбуковыми палками, они замирали в скрюченных позах, будто внезапно укушенные скорпионом, балансировали несколько счетов, а потом складывались в новую загогулину. Четко, хором, с душой. То в полуприседе палкой замахивались, то назад себя крутились. То в воздух подлетали, то по земле стелились. Казалось, даже дышали одновременно, так слаженно двигались. Неужто наизусть рутину знают? Ан нет, вон перед ними на небольшом постаменте мужик пример показывает. Видно по стати, что командир. И ведь хорошо ведет, зараза. Каждая мышца в Шэрхане напряглась в такт его танца. Он полюбовался, а потом ткнул вопросительно пальцем в мужика. — Кун Зи, — сказала Юла. Генерал, не меньше. Палкой бамбуковой на загляденье орудует. И сам-то — стройный, жилистый, будто из волокон сплетенный. Как есть Бамбук. Посмотрел Шэрхан разминку до конца, пока солдаты по казармам не пошли: оторваться было невозможно. Пару упражнений даже себе захотелось украсть. Возвращались тем же путем, да сильно Шэрхан умаялся. И легкости Юлы не хватало, и сноровки по крышам козликом скакать. Он запнулся о край черепицы, больно шмякнулся и покатился вниз, как полено по склону. Все бока ободрал. В последний момент зацепился за самый край и, задыхаясь, завис над внутренним двором. Попробовал было подтянуться, да ледяная была черепица, промерзлая. Не выдержали пальцы пытки, и Шэрхан мешком с кокосами грохнулся на землю. Не убился, но зад отбил. Пока вставал, пострадавшее место потирая, на шум из ближайшего дома выскочил полуголый, с палкой наперевес, Бамбук. Вот уж повезло… Лишь бы Юла сбежать успела. Да ведь этот не Вэй. Как генерал генерала должны понять друг друга? Стал Шэрхан руками размахивать, показывая, как понравилась ему тренировка, какой Бамбук командир хороший и вообще мужик что надо. Руки в приветствии перед грудью сложил — да вместо понимания получил презрительный шлепок по ладоням. А потом и от палки бамбуковой уворачиваться пришлось. Говорил Бамбук ему что-то зло, губы кривя. Шэрхановы оправдательные жесты вроде «нужник-искал-заблудился-языка-не-знаю» игнорировал. Ловко палка вертелась, три раза Шэрхан по спине огреб, прежде чем сообразил сопротивляться. Но уж как отошел от неожиданности, перехватил бамбучину и на себя потянул. А Бамбук на себя. Так и держали, как два крокодила, что в оленя с разных концов вцепились, и ни один не мог верх взять. Вспотели оба. Скалились. Падающий снег мягко щипал щеки. Несмелый ветерок гладил волосы. Мир, казалось, заснул. В зловещей тишине, нарушаемой лишь попеременным рыком то с одной, то с другой стороны палки, громом бухнул главный гонг, объявляя время вечерней молитвы. Бамбук прищурил глаза, незаметным движением продел ногу под Шэрханово колено и дернул. Полетел Шэрхан вверх тормашками на снег, в последний момент увернув голову от палки, и та воткнулась в землю рядом с ухом. Еще немного, и насквозь бы череп пробила. Поговорили, называется, как генерал с генералом. Плюнул Бамбук в лицо, что-то смертельно обидное прошипел и стражников кликнул. Они Шэрхана на общую площадь и отконвоировали. А вечером, вернувшись в комнату, Шэрхан обнаружил на кровати записку. Ясно, кто ее подкинул — кто еще мог незамеченным в окно пролезть? — «Ты всего лишь временное развлечение. Скоро надоешь, и я с удовольствием сломаю тебя, игрушечный тигр», — перевел Йиньйинь. Посмотрел с испугом: — Кто это тебя так? Не сбежала, значит, Юла. Смотрела за их стычкой. И посчитала, что стоит Шэрхану знать, что именно Бамбук ему напоследок прошипел. — Кун Зи. — Главнокомандующий? Да как же… да где же ты его встретил? — Лучше тебе не знать, — убедительно сказал Шэрхан. На взгляд Йиньйиня, полный укора, сказал: — Научи-ка меня цзыси. — Чтобы законы было легче нарушать? — Чтобы понимать, за что бьют. Да и еще есть причина… — Шэрхан помялся, вспомнив давешнюю ночь у императора. Говорить или не говорить? — Слушай, принято ли это, что во время свидания с императором тетка посторонняя в комнате толчется? — Тунгуань? Конечно. Она следит за произошедшим и записывает дату и детали соития в специальных книгах. С женщинами это важно для подтверждения отцовства, а с мужчинами… для порядка, наверное. Шэрхан поерзал. Как бы так подипломатичнее спросить? — А при тебе император… с ней разговаривает? Покраснел Йиньйинь густо, по-томатному. Глаза отвел. Вздохнул тяжко, будто пес, которого хозяин из дома прогнал. — Да ведь я… я никогда у него и не был. — За четыре года? — удивился Шэрхан. — Почему? Йиньйинь пожал плечами: — Наверное, не понравился. Шэрхан посмотрел с недоверием. Как же этот может не понравиться? И стройный, и красивый. Шея тонкая, губы будто лепестки персика у него же на картинах, глаза как рыбки волшебные. Порой и с девицей можно спутать. Или в этом и причина? Вон, Клякса да Линялый погрубее будут. Плечи шире и морда лошадинистее. Их ведь зовет. Неужто поэтому Шэрхана взял? Надоело с девицами кувыркаться, решил попробовать новенькое? Но ведь и этого не требует. Общается, будто… будто по дружбе стосковался. Этого хочет? Шэрхан хлопнул Йиньйиня по плечу. — Откровенность за откровенность. Меня ведь император тоже не ради любви вызывает. В шахматы с ним играем. Йиньйиневы глаза раскрылись, как две огромные устрицы. — И ни разу…? — Ни разу. А тетка с кисточкой есть. И перед игрой император ей долго что-то надиктовывает. Вот и хочу понять, чего там на бумаге происходит. Йиньйинь помолчал, слова его обдумывая. — Сложный у нас язык. Шэрхан дернул плечами: — Я быстро схватываю. На шести говорю. — На скольких? — Сам считай: мхини — это первый, на нем при дворе говорим; на хапхи с солдатами да простым людом общаюсь — это второй; с родственниками матери — они из другого племени — на третьем; с нянькой, что нас воспитывала, на четвертом; асурский — пятый, чтобы врага понимать; священные книги на шестом написаны. И это свободно. А так, чтобы подраться и полюбиться, еще на семи изъясняюсь. Королевство небольшое, да соседей много, каждое племя на своем говорит. В армии у меня кто только ни служит, пришлось учить. И ваш выучу. Для языка ведь что требуется? Собеседник и нужда. Собеседников у меня целый дворец, а нужда, как видишь, тоже появилась. — Ладно, — согласился Йиньйинь. — Начнем тогда с вариантов приветствия. У нас их двадцать семь. — Сколько-сколько? — Сам считай: того, кто старше тебя по возрасту, одними словами приветствуешь; кто старше по званию — другими; кто старше и по возрасту, и по званию — третьими. С императором вообще отдельная история… Набрал Шэрхан воздуха полную грудь и щеки надул. Вляпался он, ох вляпался…