Внимание! Мотор! Съемка!

Съемки закончились около девяти вечера – на улице успело стемнеть. Я собирался со всеми попрощаться и ехать в общагу, когда ко мне подошел Эрих: спросил, не желаю ли присоединиться к вечеринке, что намечалась дома у одной из киношных девчонок. Откровенно говоря, находиться в компании почти незнакомых людей совсем не хотелось; к тому же, в тот момент меня не приводила в священный трепет мысль о том, что, возможно, я нахожусь среди будущих мировых знаменитостей и должен хвататься за любую возможность поближе с ними сойтись. Я уже собирался ответить вежливым отказом, сославшись на усталость и необходимость назавтра рано вставать, как вдруг услышал веселый голос Римельта: – Так мы идем или нет? Умираю хочу холодного пива! – Эй, Рими, пивной ты бочонок! – сердитым голосом окликнул его Ганзель. – Если завтра увижу, что кое-кто приперся с будуна, точно вышвырну из фильма! Ты меня понял? – Деннис, ничего такого ты не увидишь, – пообещал Макс, – у меня утром тренировка, так что даже если напьюсь, весь хмель успеет выйти. – Ну смотри у меня, малолетний смутьян, – для профилактики пригрозил режиссер и, уходя, проворчал, уже ни к кому конкретно не обращаясь: – Связался же на свою голову с этим несносным ребенком! Одни недоразумения с ним – вот оно мне надо?! Римельт молча высунул язык вслед его удаляющейся фигуре и расплылся в шкодливой улыбке. Было видно, что брань Ганзеля ему совершенно до фонаря и что он ни капли не боится его угроз… Поняв, что Макс собирается принять участие в актерских посиделках, я тут же забыл о своем решении уходить восвояси и сказал Эриху, что, пожалуй, готов еще часок потусить в «звездном обществе». А на самом деле, конечно, хотел еще хоть немного побыть рядом с «этим несносным ребенком», этим лучистым мальчиком, который успел целиком заполнить мои мысли. Дом Дианы Амфт находился в двух кварталах от студии, поэтому вся компания пошла пешком, растянувшись на целую улицу. Впереди, взявшись за руки, шагали Диана и Рими – то ли репетировали отношения, прописанные в сценарии фильма, то ли в самом деле были парой. С большим отрывом от них шли Торстен Феллер и Каролина Херфурт: позже я частенько видел эту девушку на экране, она мне всегда больше других нравилась и внешне, и как актриса. Потом стайкой вышагивали еще несколько девчонок и парней из комедии, а завершал «процессию» обслуживающий персонал фильма – Эрих и я: ничего не поделаешь, жопа должна занимать место, соответствующее должности… Двухэтажный особняк родителей Дианы Амфт был типичным домом зажиточных берлинцев, но мне, выходцу из российской семьи с более чем скромным достатком, он тогда показался огромным и невообразимо богатым. В гостиной с исполинским телевизором на стене, фундаментальной библиотекой и роскошными кожаными диванами я почувствовал себя жалким провинциалом – настолько непривычной была обстановка. Услышав же «инструктаж» хозяйки по поводу того, как нужно себя вести во время вечеринки, совсем пал духом. – Ребята, предлагаю начать веселье, только предупреждаю: не обтирайте обои и не трясите пепел куда попало! – громко объявила Диана гостям. – Да, и не ставьте бутылки на мебель, чтобы не поцарапать! Услышав это, все весело засмеялись. – Не понимаю, что здесь смешного, – недоуменно заметил я Эриху. – По-моему, чистой воды снобизм. Зачем вообще звать в гости, если так трястись над каждой царапиной на мебели?! – Ну ты и олух, – фыркнул тот, – это же слова из нашего фильма! А ты и вправду подумал, что Диана вздумала тут всех построить? На вот хлебни пивка – расслабься уже наконец! Эрих протянул мне открытую бутылку. Я поспешно сделал несколько глотков, чтобы скрыть неловкость, но все равно ощущал себя полным идиотом и абсолютно чужеродным элементом среди этих людей. От смущения я даже забыл, что хотел пообщаться с Римельтом, хотя, возможно, это было и к лучшему: совсем не представлял, о чем с ним говорить. Я решил забиться в какой-нибудь дальний угол, выпить пару бутылок пива и незаметно слинять. Наверное, именно так бы и поступил, но тут Эрих захотел меня представить всей честной компании. Громко постучав ножом о бутылку, он крикнул: “Ruhig! Ruhig!” («Тихо! Тихо!»), а потом, указав на меня, сказал: – Друзья, обратите внимание на этого славного парня! Его зовут Саша, он приехал из России и сегодня сильно выручил нашего Торстена. Для тех, кто еще не в курсе, сообщаю подробности: Саша согласился вместо него оголить перед камерой свою замечательную попку. Надо сказать, этим отважным поступком русский парень буквально спас репутацию Феллера, ведь тому есть что скрывать под штанами! Наверное, мало кто знает, что на правой полужопице нашего скромного коллеги – тату с Микки-Маусом, а на левой – Русалочка! Пережитки детства, так сказать. – Сука, ты зачем выдаешь чужие тайны?! – перекрывая всеобщий хохот и требования засветить портреты мультяшных героев, завопил Торстен, тоже сгибаясь от смеха. – Ну ничего, я и на тебя компромат найду! Мне показалось, что обстановка в доме слегка потеплела – возможно, благодаря Эриху, а может, это выпитое пиво разогрело мне кровь. Какова бы ни была причина, но после представления моей персоны я себя почувствовал значительно увереннее. Настолько увереннее, что задумал сам стянуть на себя всеобщее внимание и поднял руку, требуя тишины. – Друзья мои! – воскликнул я с горячностью, коей мне иногда удавалось достичь после дозы алкоголя. – Я счастлив, что мне выпал такой уникальный шанс: во-первых, сняться в кино, пусть и в столь непритязательной роли, как моя, а во-вторых, познакомиться со всеми вами. Я хотел бы сделать для вас один крошечный подарок – исполнить песню собственного сочинения на немецком языке! Я ее написал еще в школе, для фестиваля германской культуры, и тогда же единственный раз спел на публике. Так что сейчас, можно сказать, снова состоится дебют этого «шедевра»! Прошу не судить автора слишком строго за глупый текст, грамматические ошибки и плохое произношение. – Просим, просим! – зааплодировали немцы, и я как можно более проникновенно затянул свое сентиментальное произведение: O, so schön singen kleine Vögel im Wald! Ich habe Glück, ich weiß: meine Liebe kommt sehr bald. Ich sehe deine Augen Ende April wieder, Sie verdrehen meinen Kopf wie alter Wein. [1 - перевод в комментариях после части] Строчки про «твои глаза, что кружат мне голову, как старое вино», я спел, поймав сияющий взгляд Макса. Он стоял по правую руку от меня, и лицо его выражало если не восторг, то что-то очень близкое к этому: губы парнишки были слегка разомкнуты, а огромные голубые глаза подернуты влажным блеском. В тот момент Римельт был так непередаваемо красив, что у меня невольно дрогнул голос, и это придало песне особое качество, характерное для настоящего искусства: финал прозвучал максимально просто и на той единственно верной ноте, что порой пробирает до слез своей искренностью. Закончив петь, я дурашливо раскланялся перед публикой и с улыбкой выслушал комплименты вперемешку с изумленными восклицаниями: дескать, как так – иностранец, а песни сочиняет на немецком языке, – просто нереально круто! В общем, я пережил свою минуту славы и мог считать вечер удавшимся. А потом услышал то, чего никак не ожидал: русскую речь. – Бал’шое спассиба, Саща! – с милым акцентом сказал Макс и трогательно коснулся моего плеча. – Es ist so schön, dein Lied! (Твоя песня такая красивая!) – Макс, ты говоришь по-русски? – удивился я, беря с барной стойки новую бутылку пива. – Ах, ньет, лищь чьють-чьють! – воскликнул Римельт с такой забавной интонацией, что я не выдержал и расхохотался. – Ах, я очьен’ плёха гоффарить па руски! – словно оправдываясь, быстро добавил Макс и грустно потряс головой. – И ти минья патаму не льюбить, да? – Ну что ты, Макс, разве тебя можно не любить?! – обняв за плечи это чудо природы, шутливо возразил я на немецком языке, а потом, поддразнивая Римельта, сказал по-русски, имитируя его характерный выговор: – Саща тибья льюбить очьен’-очьен’! Поняв, что я прикалываюсь, Макс засмеялся и несильно ткнул меня в бок. Этот дружеский жест тронул меня до глубины души: он означал, что между нами возникло взаимопонимание, которого некоторые добиваются неделями и месяцами. Оно зародилось буквально на пустом месте, из ничего, и от этого казалось еще более восхитительным. Признаюсь, я был на седьмом небе оттого, что лучезарный мальчик одарил меня своим вниманием. Мы уселись на диване в дальнем углу, где я ранее планировал скоротать время в одиночестве. К счастью, теперь у меня был юный собеседник – до того очаровательный, что хотелось посадить его на колени и с умилением гладить, как любимого котенка. Он то и дело вставлял в разговор слово-другое по-русски, и его акцент действительно напоминал забавное мяуканье. – Макс, откуда ты знаешь русский? – спросил я, когда мы выпили за дружбу между народами. – Неужели в школе учишь? – Но же ньет, – со своей своеобразной грамматикой возразил Римельт. – Meine Oma ist eine halbe Russin. [2] Мой бабушька… э-э-э… fifty-fifty руски! – О, даже так? – удивился я. – Выходит, Макс, у нас в жилах течет общая национальная кровь? – Ах, да, Саща, да! – охотно подтвердил тот. Лицо юноши озарила лукавая улыбка, отчего на щеках у него образовались две прелестные складки – чёрт, в тот момент я был готов зацеловать Макса, до того он был хорош! – Бабушка говорит, что русские – самый мудрый народ, и она тоже очень мудрая, – продолжал Рими. – Знаешь, мои родители развелись, когда я был совсем маленький, и меня в основном воспитывала бабушка. Так вот, именно она помогла мне удержать равновесие между актерской игрой и учебой в школе, да и просто научила контролировать себя, не терять ощущение реальности. Без нее я бы уже, наверное, давно превратился в монстра. – Так уж и в монстра? – засмеялся я и не смог удержаться, взъерошил волосы на голове Макса. – Да ты самый настоящий ангел! – Ага, не скажи! – воскликнул тот. – Я же с детства играю на сцене и снимаюсь в кино, поэтому только и слышу вокруг: ах, какой талант, ах, какой красавчик! Разумеется, я в это и сам начал верить, а на других стал смотреть свысока – они же не такие красивые и талантливые, как я! Причем, самое ужасное, даже не заметил, как это произошло. Однажды бабушка мне устроила головомойку: сказала, что я превратился в надменного, чванливого нахала и ни во что не ставлю людей – вон ей уже несколько знакомых жаловались. Меня это так шокировало, что я целую неделю по ночам рыдал в подушку. Пришлось срочно пересмотреть свое отношение к людям и изменить поведение. Надеюсь, больше со мной такого не повторится!.. К дивану подлетела заметно охмелевшая Диана и плюхнулась на сидение. – Макси, я тебя потеряла – думала, ты уже слинял! – сказала она со смехом, по-свойски обвивая руками шею моего собеседника. – А ты, оказывается, нашей драгоценной поющей попке зубы заговариваешь! Саша, если не хочешь всю ночь слушать болтовню Рими, немедленно уноси ноги, иначе он тебя до смерти замучит своей философией. – Ну почему, мне очень интересно с Максом общаться, – вежливо возразил я, досадуя на хозяйку дома за то, что она так неделикатно, а главное, так не вовремя вторглась в нашу уютную беседу. К счастью, Диана снова вскочила на ноги. – Мальчики, я мигом – в туалет только сбегаю, и снова к вам! – сообщила она, срываясь с места и устремляясь к ванной комнате. Обернувшись в дверях, она крикнула Римельту из другого конца гостиной: – Макси, сгоняй возьми для меня в баре пару бутылочек!.. – Саша, ты еще будешь пить? – спросил мой собеседник, вставая с дивана. Я кивнул, и Рими бодро отправился на добычу «топлива». Вернулся он с целой коробкой пива и, поставив ее на столик, достал две бутылки. Протянув мне одну, хитро прищурился и сказал: – Саша, вопрос на засыпку: скажи, за что поднимают третий тост в России? – Ну, не знаю, – растерялся я, – может, за любовь?.. – Да, правильно! – восторженно подтвердил юный знаток русских обычаев. – Пока нет фройляйн Амфт, мы с тобой выпьем за любовь! На брудершафт! – Э, Макс, не сваливай все в одну кучу! – рассмеялся я. – На брудершафт – это обычно предпоследний тост. А потом идет «на посошок». – Эх, жаль, – вздохнул Римельт и снова блеснул хитрым глазом. – Я хотел за любовь, но так, будто на брудершафт. – Чтобы в конце поцеловаться? – не без ехидства уточнил я. – Угадал! – хмыкнул тот. Я опустил голову, чтобы откупорить бутылку, но тут же испуганно вскинул ее, услышав, как одновременно со щелчком открываемой крышки Макс издал вопль и какое-то навороченное немецкое ругательство. Римельт стоял передо мной, держа в руке открытую бутылку пива, стенки которой были сплошь покрыты белой пеной. Светлая ткань его парусиновых штанов намокла и потемнела, причем на самом интересном месте – в области паха и ниже: темное пятно растеклось по внутренней стороне бедра. – Н-да, прикольно выпил за любовь, – разглядывая нижнюю часть своего тела, озадаченно произнес Макс и хмыкнул. – Красавчик просто! Тут снова появилась Диана и с удивлением уставилась на Римельта. – Не поняла – ты обоссался, что ли, пока меня не было? – иронично поинтересовалась она. – До туалета не добежал, бедняга? – Ничего подобного – тоже мне наговоришь! – театрально возмутился тот. – Не успеет человек слегка облиться, как его тут же обвинят во всех смертных грехах! Можешь сама проверить, что это такое. Да вот хоть понюхай – пивом за километр несет! – Ага, щас, еще только я тебя не обнюхивала! – фыркнула Диана и развалилась на диване. – У нас сегодня, кажется, Саша на подсобных работах? Вот пусть и проверит, что там с тобой произошло. Пусть он тебя понюхает! Я неловко молчал, не понимая, злится хозяйка или просто так элегантно шутит, и не знал, как мне реагировать на ее замечание о моей должности «разнорабочего» – рассмеяться или обидеться. Макс тут же подхватил заданную «сцену» и творчески ее развил – он вплотную подошел ко мне и сказал: – Саша, ну раз такое дело, докажи этой неверующей, что я не обоссался. – Как доказать? – недоуменно спросил я, не врубаясь, что мне положено делать «по сценарию». – Просто потрогай меня и скажи ей, что то место, каким мальчики писают, сухое, а на штанах у меня – пролитое пиво. Я смущенно хохотнул и, слегка коснувшись пальцами его ширинки, ощутил под сухой тканью мягкую выпуклость. Я понял, что это Максов член, и в смятении почувствовал, как мой собственный неумолимо начинает шевелиться в трусах! Испугавшись, что собеседники заметят мое возбуждение, я торопливо отдернул руку и пробормотал, что система в порядке и протекания крана не обнаружено. Однако Римельт тут же схватил мою ладонь и воскликнул: – Ну нет, разве так проводят обследование?! Ты по-человечески проверь, как следует – пусть Диана убедится, что я ее не обманываю! Я почувствовал, как щеки у меня заливаются краской, но члены нашей изысканной компании с интересом ждали, что же будет дальше, поэтому я решил с достоинством доиграть сцену до конца. С непроницаемым лицом (и мокнущим членом в штанах) я положил ладонь на пах малолетнего змея-искусителя – Макс тут же подал все тело вперед, чтобы усилить контакт. Я тоже увеличил давление и, преодолевая сладостное головокружение, ощутил рукой, как под моим напором восхитительно объемное хозяйство Римельта сдвигается набок… Диана глядела на эту безмолвную сцену, а я с полуулыбкой наблюдал, как темнеет ее взгляд, наполняясь не то ревностью, не то яростью. Не отрывая глаз от лица актрисы, я с потайным наслаждением изучил рукой жаркое пространство Максовой промежности, не забыв сунуть пальцы глубоко между ног. Наконец не без сожаления оторвал ладонь от штанов Римельта и громко огласил вердикт: – Сухой, не обоссался. Приговор окончателен и обжалованию не подлежит. Диана вскочила с дивана и крикнула: – Эй, вы, пара ублюдков! Наигрались в свои голубые игры?! Тогда убирайтесь отсюда на хер – оба! Чтоб духу вашего здесь не было! С пылающим лицом хозяйка дома убежала в спальню и хлопнула дверью так, что содрогнулись оба этажа. Гости с недоумением замолчали и уставились на меня с Максом. Римельт невозмутимо окинул всех взглядом и сказал: – Не обращайте внимания – у девушки острый приступ сифилиса, ей нужно побыть одной! А нам с Сашей пора – желаем вам хорошо повеселиться…