***
— эй, а спросить?! Возмутился мужчина, чуть не пролив чай на свою единственную пижаму. — не бойся, я никому не покажу. Это для памятного альбома. Улыбнулся рыжый, матая свежую фотографию и убирая фотоопарат на полку в столе. — у тебя есть памятный альбом? Поднял одну бровь Голд, в совершенно очевидном вопросе. — хочешь покажу? Кивок, конечно ему интересно, он для этого и переспрашивал. Хоть эта информация для него совершенно бесполезна. На телевизоре шла какая-то странная передача, в которой политики постоянно кричали друг на друга. Смешно наблюдать за тем, что люди «сверху» совершенно забывают о гордости, устраивая клоунаду. Вскоре Гарольд принес альбом, красный и бархатный. Страницы были коричневатыми от старости, а некоторые уже похруствали. Мужчина открыл его на середине, и первое фото которое Румпель увидел-семейное. Гарольд стоял рядом с молодой девушкой с каштановой дулькой волос и зелеными, как лес, глазами. Между ними стояла корохотная рыжая девочка. — Паула и Эвелина. Ласково сказал он, проводя красноватыми пальцами по фотографии. — вы так молоды. Задумчиво сказал Голд, невольно вспоминая Милу. А ведь когда-то они были счастливы вместе. «Но я ее убил» грозой разносится по подсознанию, оставляя царапину. — это была моя самая лучшая ошибка. Даже ошибки могут быть прекрасны, дарить счастье. Румпельштильцхен не раз в этом убедился, Белль, Гарольд, Генри. Ошибки, их не должно было быть. Великий Тёмный должен был быть беспощаден, настоящим чудовищем, орки должны были меркнуть по сравнению с ним. — как мир не справедлив. Сначала он отнял мою жену, потому, что она мешала своим чистым сердцем. А потом и маленькую дочь, просто потому, что она была рядом. Просто так, эти мертвые тела не имела ни малейшего значения. Правильно, ведь мертвы не твои родные, не ты. Тихо выдал мужчина, философия вообще его стихия. Но сердце Голда заболело, а шею сдавило. Он убивал людей пачками, сотнями не задумываясь о том, что они есть. Что они такие же как он, живые, думающие, мечтающие, имеющие значение. Что они не пусты и не далеки. За них будут лить слезы, мстить, умирать, из просто не будет. — встреть бы ты того, кто это сделал. Мужчина выдержал паузу, следя за выражением лица друга. — я бы его убил. На большее я не способен. Но будь так, я был переломал ему каждую кость и кинул с обрыва. Но я не он, я не настолько жесток. — а смерть, по твоему не такое зло? Румпель был удивлен, меньшее, что он ожидал от такого доброго человека, это желание кого-то пытать. — смотря каков человек. Смерть для чудовище благо, ведь это пара минут боли, за миллионы секунд страданий. Смерть для того, кто украл еду из-за нужды, страшное наказание. Которого этот человек попросту не достоин. В этих словах была истина, по коже невольно прошли мурашки «Я достоин самых страшных пыток» — я убил своего отца. Изрёк Гарольд, и мужчина подавился воздухом. Очередное заявление, которое он ну никак не ждал. — он был стар, каждый день для него был новой мукой. Какофонией боли и страха. Он умолял меня отключить его от аппарата жизнеобеспечения. И, я это сделал. Потупил взгляд рыжий. «Разве это убийство? Хотя для такого чистого человека как он…»***
Бэйлфаер ушел осматривать новоприобретенную квартиру. Дверь захлопнулась, и звук того, как пират закрывал ее на ключ разносился эхом от стен. Черноволосому было не по себе после ухода сына. Словно он ушел и больше не вернётся, смысл жизни опять ушел, причем вполне довольный этим. И по квартире снова разлился холод, опустошение и враждебность. — ну так, пришло время вернуть тебя. Хмыкнул пират, тряся в руках бутылочку с сомнительной на цвет жидкостью. Авда долго этого желал, но теперь, когда время пришло, почему-то перехотел снова становится собой. Быть кем-то другим намного проще, чем с собой. Впрочем, меньшее, что интересовала Крюка, это мнение Голда. Он протягивает ему пузырек, и ставит руки в боки. Глоток, глоток, и кожа прахом слезает с мужчины, сыпется по рукам, попадает в глаза и рот. Это вызывает волну ужаса, заставляет подпрыгнуть и вцепится в посох двумя руками. Авда пропал, его никогда и не было, зато вернулся Уивер, вернулся Румпельштильцхен. — как я давно не видел это лицо. По змеиному сказал пират, неожиданно зарываясь рукой в соломенные волосы заклятого враг. — как давно не видел эти трусливые глаза. Продолжает он, сжимая его волосы в кулак. — не видел этих жалких рученок, не способных даже саблю поднять. Он накручивает их и тянет назад. Голда обуревает страх, он намертво держит посох, прекрасно понимая, что это такое себе оружие, по крайней мере в его руках. — не слышал этого голоса. Особенно жестоко выдает Килиан и резко тянет голову Румпеля назад, что невольно вскрикивает. Но дальнейшее выводит пирата из колеи. Прядильщик бьёт его, отмахивается ничтожным посохом, пытается сбежать и кинуть в него что-то. Сердце бьётся быстро, разбиваясь об ребра, каждый раз больней предыдущего, отдаваясь гулом крови в ушах. Он и был насторожен, но теперь напряжению нет конца. А как хочется жить! Мир пульсирует этим желанием, почему он не может быть таким в мирное время? Пират кидается на него, посох в дрожащих руках, как смешно. — похрабрел вижу, ничего, сейчас мы это исправим. Железные тиски поднимают калеку и вскоре, с размаху бьют об пол. Голд невольно вскрикивает, сильно ударяясь о пол, но посох все ещё в его руках. Он не намерен выпускать его, не намерен сдаватся без боя, или это просто его единственная надежда? Джонса это одновременно и удивляет, и злит. Не думая ни секунды он наступает на больную ногу Румпельштильцхена, тот воет от боли и со всей дури бьёт его посохом в живот. Какого черта этот червяк такой смелый?! Пролетает в голове у того, пока ноги отходят назад. За это время калека успевает встать, его колени дрожат, его руки трясутся от напряжения. Разьеренный пират готов в лепешку его вбить, его лицо, искаженное гневом до неузнаваемости, красные искры метаются в глазах, безумные искры, кажется они забывают, что хромой ещё нужен. Румпельштильцхен задыхается от страха и вне себя кидается в противоположную сторону, почти падает. А Крюк уже готов его убить голыми руками, аж зубы скрипят. Как удобно, рядом ножи. Костлявые руки вынимают самый острый, работа на кухне дала свои плоды и останавливается, фокусируя взгляд на ноже. Мужчина, подходит к нему, посох шатается, нож дрожит, но глаза горят. — убить меня вздумал? Насмешливо говорит Килиан. А ведь и правда хочется, ужас как хочется. — только вот одно но. «Как он любит эту театральность, как я хочу обрезать её. Чтобы он в ней захлебнулся, сукин сын» Голд подходит ближе, его белое, злобное лицо отчасти закрывают волосы, они липнут ко лбу. — твой сын оставил у меня свои вещи, и ключ у него имеется. Прийдёт, а тут я, выпотрошенный лежу на полу. Какая сцена! Больше чем сомневаюсь, что ты сможешь меня куда-то утащить. Глаза цвета грозового неба украдкой показывают на больную ногу. — представь как ему будет плохо, когда его друг будет убит. Ядовито бросает он, как будто заучивая эти слова заранее. — ты ему, не друг. Сковзь зубы хрипит прядильщк, громче не может, громче и не надо. Эти слова и так слышет вся квартира. — может и так, но он то не в курсе. А объяснить ему некому. Разве, что, тебе. Но поверит ли он? Тебе, лжецу поганому. Ведь все твои слова яд и ложь. Это на секунду выводит бывшего мага из колеи. Этой секунды хватает, нож уже летит на пол, собственно, как и сам он. А сверху наваливается Крюк, ухмыляющийся и ужасающий. — хотя, тебя даже не найдут. Уже тише говорит он, и из глаз летят искры, а в голове неописуемый звон. Кулаки бьют его по лицу, не разбирая куда. Калека барахтается, пытается отбиться, но захлёбывается в своей крови. — удивительно, я думал он черная. Как твоё сердце. Шипит Джонс и ухмыляется, его пальцы насмешливо бегут ниже и стискивают шею Темного. Такую худую, кажется немного усилий и она развалится напополам. Душит его, получая немеренное удовольствие. Слабые, обтянутые кожей руки цепляются за его одежду, хватаются за нее, на большее не способны. — беспомощная писна. Крюк встаёт и бьёт его, по груди, торсу, по всему до чего можно достать. Румпельштильцхен задыхается, его ребра хрустят, но он по прежнему старается не кричать, закусив губу до крови. Но вот пират начинает бить его только по ногам и голове, утрамбовавая ногами в пол. На это сил нету, слишком больно, она разрывает его, впивается иглами и проходит сковзь. — ничтожество, я убью тебя тут, и никто не заметит. Не найдет, это никому толком не нужно. Он рычит как тигр, который хочет порвать свою добычу на куски. Слишком долго гнался, слишком устал. «Убью» это слово единственно осталось в опустевшем разуме, страх смерти, безумство охватывает Голда. Он пытается встать, как червяк, как рыба на суше. Пытается уползти, укрыться, выжить. Это раззадоривает пирата, он пинает его так, что несщасный отлетает в стену. А после садится на корточки и туго стягивет волосы хромого в кулаке. — трус пытается сбежать? Тебе некуда бежать Румпельштильцхен, ты мой. Почти на ухо шепчет ему Джонс. И бьёт о стену, один, второй, третий раз. Потом поднимает и кидает в коридор. Калека оставляет за собой кровавый след, катится кубарем. Наконец пыл пирата немного утахает, оставляя место здравому смыслу. Он включает свет и смотрит на Голда, тот совсем не подает признаков жизни. Он даже на секунду испугался, что убил его. Включает свет и тащит его обратно. Был вечер, так, что видно было немного, большую часть сделало воображение. Но сейчас, видя состояние хромого Крюку становится не по себе. Лицо залито богряной кровью, нос сломан чуть ли не напополам, губы словно порваны. На длинных ресницах капельки крови, а на лице отпечатолось отчаяние. Всю его одежду пятнами покрыла кровь, капающая на пол. «Раньше ты даже саблю не мог в руки взять» с усмешкой думает он, но понимает, помедлит и это чучело умрет. А у него ещё большие планы, как его растоптать.***
Первое, что он увидел открыв глаза ватную блямбу на носу. Лицо было затянуто бинтами, остался только рот и правый глаз. От малейшего движения тело судорогой сковывала боль, как тугие путы, встать на ноги было невозможно. Подняв руки он увидел, что и они в бинтах. Сердце подпрыгнуло и, кажется, в него вонзились сотни иголок. Это ужас от одной мысли о смерти. «Я стар, плох здоровьем и к тому же очень изувечен» промелькнули в голове факты. Тело охватила беспомощность и дрожь, Румпельштильцхен сдерживал слёзы не хотя, чтобы Крюк увидел их. Он чувствовал его, кожа и специфическиц запаха, присущий каждому человеку. — я уж испугался, что ты откинул коньки. А ты вон, живехонький. Задорно сказал пират, хлопая калеку по груди. И лицо того исказилось в безмерной злости. — по крайней мере живей тех, кого ты обрек на пожизненные муки. Сквозь зубы прошипел Килиан наклонившись чуть ли не к лицу Тёмного и запустив руку в сухие волосы. Вдруг его взгляд переметнулся на сжатые от гнева губы и мужчина хищно оскалился. Заметив это гнев Румпеля как рукой сняло, взамен пришёл страх. Прочно поселившийся в его сердце, он то накатывал, то уходил, то тихо терзал его как дикий зверь. — боишься меня крокодил? Спрашивает пират практически садясь на него. Сердце болит и пульсирует, все существо бывшего Великого, Тёмного мага дрожит и мечтает забитсья куда-нибудь. Тем не менее ответа не последовало, упрямый и злой до чертей он не хотел говорить этого. — ты боишься меня Тёмный? Повторяет вопрос Крюк, наваливается на нещасного, и он не может сдержать крика боли, хотя пират ели лег. Джонса начало бесить упрямство Голда, он рассчитывал, что тот сдастся быстрее. Его пальцы скользят по черной рубашке и не щадя свою вещь, резко рвут. В коричневых озёрах разливается ужас, лицо искажается от него, замирает. Такие крайности могут прекрасно показать двух совершенно разных людей. Искажаясь от гнева он пугает, наводит дрожь, становится Тёмным. Но умирая от страха становится Румпелем, старым и нищим прядильщиком. Кисть в перстнях останавливается на горле и царапает его. Губы же почти касаются губ хромого. — боишься меня, Румпельштильцхен? Шепотом говорит он, подобно змее. — нет. Невольно дрожащим голосом отвечает ели живой, на самом же деле измывающий от страха мужчина. Шокированно он ведёт бровями и смотрит в глаза, показывающие обратное. " Хватило же смелости сказать мне нет» — неправильный ответ крокодил— скалиться пират шепча тому почти на ухо. Рука проходиться по торсу калеки, замотанному в свежеи бинты. Обходит грудь, выпирающуюю ключицу и наконец спускаеться к паху. У Румпельштильцена перехватывает дыхание от ужаса, от этих самодовольных рук в очередной раз изучающих его тело. И не надоело ведь. Он пытается его оттолкнуть, слабо, больше просто рефлекторно. Киллиан стискивает его руку в своей, подносит к губам и внезапно целует. Голд не знает как на это реагировать, ему слишком страшно, он слишком сильно не понимает что твориться в голове у пирата. — какой удивленный вид, тебе никогда не целовали руки?- ему смешно, он так собой доволен. Кладя руку на свою грудь он опускает голову впритык к чужому лицу. Эти огромные от ужаса! Эта покорность! Интересно как далеко можно зайти? Мужчина ухмыляется и чуть дёргает Румпеля за волосы в свою сторону. — целуй— это приказ, у Голда дрожат губы, он совсем не понимает зачем и почему. Он сам был безумен, но мыслей Киллиана понять никак не может! Неверяще смотрит в глаза на против и опускает взгляд чуть ниже. — я что-то непонятно сказал?— с наигранной злобой спрашивает он, еще сильнее сжимая в руке его волосы. Мужчина ещё пару секунд неверяще смотрит, но выбора нет. Приходиться поддаца вперед и оставить сухой поцелуй на губах. Но отстранится пират ему не даёт. — не боишься меня да?— шепчет он ему прямо в рот и затягивает в мокрый, до одури неприятный поцелуй. А тем временем вторая рука нагло сжимает его талию, медленно спускаясь ниже, прижимая к себе. Румпель жмуриться, ему кажеться что его сейчас сожрут, воздуха отчаянно не хватает. Крюк на вкус как сигареты. — п-прекрати— выдыхает сжимая кулаки и пытаясь отвернуться. — и не думаю— его это забовляет, а главное заводит. Он тыкаеться в худощавую шею с поцелуями и укусами. Калека отчаянно скулит не понимая происходящего, чувствуя себя куклой в чужих руках. Всё тело бьет холодная дрожь встречаясь с горячими прикосновениями пирата. И вдруг резким движением он рвёт на бедолаге штаны, заставляя его громко вдохнуть и заёрзать. — не боишься меня да— и надвисает сверху одной рукой расстегивая свою рубашку. Наблюдая как обнажается груль Крюка Голду совсем крышу сносит от страха. — я от тебя и мокрого места не оставлю— упивается этим зрелищем, ловя настоящий садистический оргазм. Прислоняется к нему, чувствуя холод и озноб чужого тела. Рука скользит ниже с силой сжимая бедро, залазит под бельё и оставляет дорожки царапин. Румпельштильцхен ничего не может с этим сделать, у него отнялся дар речи, он уже успел тысячу раз пожалеть над своим ответом. Он чувствует каждое прикосновение, каждый небрежный поцелуй и укус. — скажи мне продолжать — ухмылка Киллиана по-настоящему пугает. Жертва только бессвящно мычит и пищит. — я сказал проси меня продолжать— уже с натуральной злобой говорит он сжимая глотку в руке. Много не надо, там той шеи. В глазах тут же темнет, он чувствет будто проваливается под кровать и теряет созанание. — я сказал просить— раздается громкая пощечина выбивающая слезы — п-прошу продолжай!— Румпель срываеться на истеричный крик. Наконец есть чем дышать. — так то лучше— дышит ему прям в лицо и снова целует слыша мычание в свой адрес. Руки по-хозяйски шарят по телу, сжимаю, щипают, сгребают в охапку, слишком горячие, слишком сильные. Пару часов назад они его чуть не убили. — я тебя такого смелого в зту кровать сейчас вобью с концами— абсолютно животное возбуждение валит за край. Голд больше не чувствет себя собой, он вообще забыл кто он чувствуя себя сейчас крохотной, слабой жертвой. В голове совсем пусто, только ужас остался на месте ныне человека. Крюк рычит переворачивая его на живот, так куда удобней. Румпель чувствет как в его зад упираеться то, что в теории должно приносить удрвольствия. Чувствет дыхание на своём затылке, чувствует руку с силой проходящуюся по его позвоночнику. Он предвкушает Такую боль, долгую, страшную, унизительную. Чувствет себя вещью. Чужие руки ложаться на плечи и с силой тянут на себя. — прошу, прошу нет, не надо, умоляю, я боюсь, очень боюсь, страш-шно боюсь— взываеться он оттароторивая мольбы. — не слышу— заявяет прират зарываясь рукой в его волосы. — я боюсь, тебя, вас, боюсь, боюсь. Не надо прошу, я больше не буду, я буду д-делать всё бесприкословно— слезы градом льються на мятую простынь, бывший Темный срываеться на унизительные, громкие рыдания. — прям-таки всё?— переспрашиваео пират переворчивая бедолагу. Тот дрожит в судороге страха, пытаясь хоть как-то прикрыться. — всё, всё, всё прошу, умоляю— всхлипывает изводясь от ужаса. — как на счёт того чтобы сделать хозяину приятно?— ухмыляеться держа того за плечи. Румпель начинает рыдать громче, срываясь на вой и икоту. Его выворачивает истерика и слезы которые он сдерживал так долго. Киллиан, под впечатлением. Возбуждение опало и сейчас он просто удивлялся тому что видит уже отстарнившись. Голд вертел головоц и цеплялся за одеяло и подушки, невольно выгибаясь от слишком болезненных для него всхлипов. Всё тело жутко болит, ему невыносимо страшно. И Крюк такого никогда не видел. Точнее никогда не думал что бывший Темный так может. Он даже ничего не ответил ему, понял что мужчина сейчас ничего не слышит. Он начал успокаиваться только тогда, когда мучитель вышел из комнаты остаивив его в одном нижнем белье. Зато психически Голд бвл сейчас полностью обнажен.***
Вокруг серый асфальт и дома, темные, залитые лунным светом. Облаков нет, ни машин, ни людей, все тихое до безобразия. Голд сидит на автобусной остановке, сжимая посох и операясь на него головой. Ореховые глаза обречённо, с одним только отчанинем смотрят в асфальт, а на лице написана эмоциональная пустота, истощенность. На нем новый классический костюм и лакированные туфли, что блестят на свету. Он весь как с иголочки, только старый посох выбивается из картины. Все вокруг как будто замерло в ожидании чего-то огромного. И тут во всем этом безмолвии появляется человек. Мужчина средних лет в жёлтом пальто. Он встаёт прямо перед Румпельштильцхеном, в ожидании смотря на его седину. Тот подымает голову и вежливо говорит: — вы чего-то хотите? — вам пора. Говорит мужчина в ответ, на его лице тоже нет эмоций, одна загорелая кожа. — куда? Хромой не понимает, выпрямляется покрепче сжимая в руках посох. «Что ему от меня надобно? Нет бы просто сесть» — вы умерли Румпельштильцхен, вам пора в положенное вашей душе место. Такое заявление шокирует и пугает до чёртиков. — да вы, что несёте?! Живой я! Пытается отползти подальше от тянущейся руки. И тут вдруг рука обхватывает его сердце и абсолютно спокойно достает его, Румпель даже не заметил бы. Оно черно как большой кусок угля и больше не пульсирует. — вы мертвы, увы, у каждого настает такой момент. Билет в один конец. Слабо улыбается мужчина и берет Голда под руку. А тот, как бы не хотел, не может даже шевельнутся от Смерти подальше. От Смерти не уйдешь, даже если она сама этого хочет. Рыдает, громко, до икоты, сгинается пополам от душевной боли и ужаса, трясется как в конвульсиях, но ничего поделать не может. Огромные врата появляется из земли прямо перед ними, резные, из красного дерева. Калека сторонится, отходит назад с ужасом смотря на дверь, кажется, его волосы могут поседеть ещё сильней. Он выставляет руки вперёд, словно маленький ребенок когда боится. Смерть молчит, его взгляд полон осуждения, ворота открываются и во тьму летит чёрное сердце. А за ним и жалкая оболочка из плоти и крови. — нет, нет, нет! Глупый протест, кому до него есть дело? Тьма везде, она сгущается, пожирает и пылает. Это ад, вечные муки, ужас, страх и боль, которая всегда будет значимой. Это бесконечные волны пыток, которые каждый раз будут всё хуже и хуже, психические, физические, моральные, аморальные. Огонь предупреждает об этом, начинает представление.