Signal Lost (& Found)

Прошло уже пять дней. Колокольчик над дверью звенит, и Кёнсу резко поднимает голову и с надеждой смотрит в сторону входа, но потом снова возвращается к взбиванию молока для капучино. Громкая болтовня компании девушек, заполняющая всё кафе, действует ему на нервы больше обычного. Шумная толпа направляется к стойке, и Кёнсу склоняется над чашкой с молоком ещё ниже. Он даст Чондэ принять их заказы. Пять дней прошло после выставки. Пять дней прошло с того момента, когда он увидел, как Чонин пораженно уставился на его картину, а потом сразу же сбежал, даже не поздоровавшись. С тех пор он не видел ни его, ни его друга. Его побег сказал всё за него. Может, приглашать его было плохой идеей? Разве всё было настолько очевидно? То, что крутилось у Кёнсу на языке бесчисленное количество раз, но то, что он так ни разу и не сказал: как ярко сияют его глаза. Чонин подумал, что он перегнул палку, когда нарисовал их? Разве не было высокомерно с его стороны подумать, что Кёнсу срисовывал с него? Ладно, это ведь так и есть. Но независимо от того, сколько усилий Кёнсу прилагал, он никогда не был доволен своими попытками изобразить прелестную горбинку на чониновом носу или густоту его длинных ресниц. Его картина всё же меркнет по сравнению с подлинником. Он был бы удивлён, если бы кому-то действительно удалось разглядеть на ней Чонина. Или же увидел сам Чонин и обиделся на бездарность исполнения? Может, этот парень — просто пустышка, и Кёнсу вовсе не стоит тратить нервы на всё это. Когда же в чашке капучино на пене вырисовывается морда медвежонка, Кёнсу вздыхает. Нет. Чонин — не пустышка. Он внимательный, очень скромный и слаще пирога, несмотря на то, что у него блестящий ум отличника и убийственная красота супермодели… Кёнсу сильно щурится и смотрит в чашку, чтобы перестать представлять своего краша во всём его великолепии. Он лениво вырисовывает маленькие сердечки вокруг медвежонка. Чёрт, почему ему так больно от отказа, когда они даже не встречались… когда у него даже не было шанса, чтобы позвать на свидание по-настоящему? Ты удивительный. Давай сходим как-нибудь поужинать? — Кёнсу. Кёнсу. Кёнсу! — голос Чондэ вырывает его из оцепенения, и он видит, что тот пристально на него смотрит. — Где ты витаешь в последнее время? Ведь явно не здесь. — Прости, просто… у меня проблемы со сном, — извиняется Кёнсу. И это продолжается уже неделю, чередуясь с тупой головной болью и вот этим отвлечением. — Ладно. Не можешь перестать думать про таинственное исчезновение высокого темноволосого красавчика? — спрашивает Чондэ, мягко сжимая его плечо. — Ага, но давай не будем раздувать из мухи слона, — говорит Кёнсу, скидывая его руку с плеча. — Он просто клиент. Я был заинтересован, а он нет, жизнь продолжается. — Он надеется, что если он продолжит повторять это себе, то вскоре в это поверит. Колокольчик над дверью снова звенит, и Кёнсу автоматически поднимает голову. Просто пожилая пара. — Как скажешь, чувак. Я буду рядом, если захочешь поговорить, — Чондэ криво улыбается и похлопывает по спине, извиняясь, когда случайно бьет током. Чёрт возьми, когда этот парень уже решит свои проблемы с гребаной статикой? Его смена всё тянется и тянется. Без Чонина, с которым можно поговорить, его глаз, в которых тонешь, и скул, от которых сходишь с ума, эта работа довольно хреновая. Он стал зависимым от ежедневных ослепительных улыбок и заразительного смеха. Кёнсу разрешает себе вспомнить тот день, две недели назад, когда Чонин думал, что он удалил важное задание со своего ноутбука. И Кёнсу, будучи человеком, который постоянно нечаянно удаляет всякие файлы со своего графического планшета, показал ему полезный лайфхак, как его восстановить. Нависнув над парнем, чтобы дотянуться до сенсорной панели, он был так близко, и, когда Чонин повернулся, чтобы поблагодарить его, Кёнсу мог поклясться, что их притягивало друг к другу под воздействием какой-то невидимой силы… губы находились в опасной близости и продолжали приближаться… Чёртов Чондэ с его неуместным нытьем и нежеланием ходить в кладовку и посылать туда своего подчинённого. Нужно было целовать его прям тогда, а он просто упустил возможность. Тупой, тупой, тупой… До закрытия остается пять минут, и он как раз подметает полы, когда над дверью звенит колокольчик. Супер, очередной кретин, пришедший в последнюю минуту, чтобы заказать большой обезжиренный латте на соевом молоке с дополнительной пенкой и двумя поцелуй-меня-в-зад сиропами. Кёнсу поворачивается с убийственным взглядом, чтобы поприветствовать посетителя. — Эй! Как де… — громкий друг Чонина сразу притормаживает, когда натыкается на хмурый взгляд Кёнсу. — Как дела? Раздражение сразу пропадает, когда Кёнсу узнаёт парня. Он перестаёт подметать. — Нормально. Как… — он отдергивает себя, чтобы не сказать «Чонин», — жизнь? — Хорошо, — говорит гигант, а на его губах блуждает таинственная улыбка. — У меня есть кое-что для тебя. Он достает маленький, шероховатый на ощупь конверт, на котором написано полное имя Кёнсу. Кёнсу вежливо берёт его обеими руками и растерянно смотрит на парня. — Чонин сказал, что ты заканчиваешь примерно в это время. Он ждёт тебя, но если ты занят или не хочешь идти, то я напишу ему… О, так ему нужно прочесть его сейчас? Он открывает конверт, наслаждаясь твердостью бумаги кончиками пальцев. Внутри простая сиреневая картонка. На ней аккуратно, что напоминает нарисованные на доске химические формулы, которые Кёнсу эгоистично прятал за спинкой дивана, выведены от руки слова:

Особенная Выставка для Одного (Прости, что пропал так резко. Я всё объясню. Надеюсь, ты придёшь.)

И адрес внизу. — Как далеко это здание отсюда? — спрашивает Кёнсу, попутно развязывая свой фартук и открывая Какао.Карты на телефоне. Громкий друг улыбается. — Где-то в десяти минутах ходьбы. Кёнсу хватает рюкзак из-под стойки и тянет гиганта на улицу, чтобы закрыть кафе. — Скажи ему, что я буду через пять. Всю дорогу он бежит с глупой улыбкой на лице и предвкушением в сердце. Он не знает, чего ему стоит ожидать, но почему-то чувствует, что всё будет хорошо. Как происходит каждый раз, когда он с Чонином. Кёнсу толкает деревянную дверь в помещение по указанному адресу и заходит в тихий тускло освещённый коридор. Тот выходит в старый театральный зал всего на пятьдесят мест, каждое из которых обтянуто изношенными чехлами из красного бархата. Верхнее освещение выключено, и комната освещается только светом прожекторов на сцене. На сцене никого нет, и стоит только катушка с бумагой, так что Кёнсу не до конца уверен, что ему делать. Стоит присесть? Или поискать Чонина за кулисами? Внезапно кто-то стучит по микрофону, и из динамиков вырывается ужасный визг. — Чёрт! Прости! Прости, — он слышит знакомый голос, заполняющий комнату. Кёнсу пристально осматривает сцену, но всё ещё никого не видит. Он улыбается, облизывает губы и кричит в ответ:  — Всё норм! — Эм, спасибо, что… что пришёл. Ты, кстати, можешь присесть, где тебе будет удобно, — опять звучит голос Чонина. В нём слышится нервозность, и бабочки в животе Кёнсу, появляющиеся каждый раз при встрече с этим прекрасным парнем, начинают порхать ещё быстрее, будто подражают тому, как головокружительное напряжение пронизывает комнату. Кёнсу молча выбирает место посредине, которое выглядит подходяще. Он присаживается в старое кресло и пару раз вытирает влажные ладони о джинсы от предвкушения и неопределённости, пока осматривает зал. — Во-первых, прости меня. Я знаю, что ты думал, что я не пришёл на выставку, хотя обещал, — Чонин мягко извиняется, и его голос звучит нежнее, заполняя театр. — Вообще-то, — тихо начинает Кёнсу, но потом прокашливается. Как-то странно кричать вовсю, но если он будет говорит тихо, то не уверен, услышит ли его Чонин оттуда… где бы он ни был. Повышая голос, он снова говорит: — Вообще-то, я видел тебя. Прямо перед тем, как ты… ушёл. — Оу. О черт. Это куда хуже, не так ли? Кёнсу посмеивается от обезоруживающей честности. — Эм, не знаю. Типа, да? Моя работа была настолько дерьмовой? — спрашивает он нервным голосом, подтрунивая. — Нет! — звучит громкий и быстрый отрицательный ответ. — Ты должен… Я хочу, чтобы ты понял. Поэтому я… пригласил тебя сегодня сюда. Мне нужно объяснить кое-что по поводу твоего творчества. Что оно для меня значит. Кёнсу наклоняется и хмурится. Что оно для него значит? Чонин никогда до этого не видел его работы, как оно может что-то для его зна… Глухой звук вырывается из динамиков и эхом прокатывается по комнате, а потом появляется парень слева на сцене, рядом с огромной катушкой бумаги. Она почти ростом с Чонина. Он неуверенно улыбается Кёнсу, а потом нерешительно тянет за пустой конец и медленно идёт по сцене, по ходу разматывая. Слова на бумаге легко узнаваемые. Это части названий его картин, наброски «Млечных Путей»… выполнены в точно том же стиле, что их зарисовывал Кёнсу в своем альбоме. Завитки букв и рисунки изображены грубее, чем рисует сам Кёнсу, но это очень точная копия всех его набросков вплоть до звездочек и комет, которые переплетаются со словами. Прежде чем ему удается спросить, откуда Чонин так хорошо знает его альбом, он видит больше рисунков. Их все. Медведя, которого он рисовал клиентам целую неделю. Ствол дуба несколько дней назад. Радугу, нарисованную по заказу посетителя. И смущающий член, который он однажды нарисовал на запасной салфетке для Чондэ, чтобы показать, что тот вёл себя как мудак, когда пытался устроить ему свидание вслепую без разрешения. Он знает, что тот позже выкинул её. — Как… — он пытается озвучить вопрос, но рисунки продолжают мелькать перед глазами, пока Чонин тянет лист. Там карикатура кота, которого он нарисовал с лицом своего коллеги и тщательно прорисованная бабочка, которая стала первым латте-артом, сделанным им для Чонина. И наконец-то, молния, которую он нарисовал на стикере и приклеил на Чондэ в виде предупреждения, что у того проблемы со статическим электричеством. И после всех недавних рисунков ещё здесь есть огромные полосы простых точек. Точек в форме орбит.