❖
Бетельгейзе стоит на лестнице, ведущей со второго этажа в гостиную, и вслушивается в приглушенные голоса родителей. Они обсуждают что-то: очень тихо, на грани слышимости, но Бетти понимает буквально каждое слово. — Нет, Северус, — раздается голос мамы: гулко, будто бы из-под воды.— Так нельзя. Это опасно. — Если ты видишь какой-то другой выход — просвети меня, — голос отца звучит отчётливей и громче, но он и вполовину не так взволнован, как мама. — Мы не можем так с ней поступить! — Можем, и я не желаю больше выслушивать твои сентиментальные стенания, — отец раздражен, даже зол, и Бетти понимает, что надо бы поскорее вернуться к себе в кровать, пока родители не заметили её присутствия, но любопытство берёт верх. Она пытается встать на цыпочки и заглянуть за угол, но пятка предательски соскальзывает со ступеньки, и Бетти с громким писком летит вниз. Спохватившись, закрывает рот ладошкой и замирает: первые несколько секунд ожидания сопровождаются мёртвой тишиной, а потом в голове буквально взрывается громовое: «Бетельгейзе, отправляйся в свою комнату немедленно!» Голос отца звучит настолько громко, что Бетти взвизгивает, закрывает уши ладонями и карабкается вверх по покрытым жёстким ковролином ступенькам в спасительную темноту комнаты.2014
Бетти распахнула глаза. Сердце колотилось, как бешеное, а к горлу подкатывал тугой ком; пулей вылетев из-под одеяла, она в несколько широких прыжков преодолела комнату, крошечный коридор и лестницу, закрылась в ванной и, выкрутив кран до упора, подставила голову под ледяные струи воды, молясь, чтобы ничего не полезло наружу. В последнее время внезапные приступы дурноты заметно участились. Чаще всего они происходили ночью: мама говорила, что это может быть побочным действием лекарства, но Бетти даже не знала, от чего оно, хоть и принимала его всю жизнь, сколько себя помнила. Когда тошнота отпустила, оставив за собой только ощущение холода и ужасную горечь во рту, Бетти выпрямилась и взглянула в зеркало. Вид у неё, ожидаемо, был так себе. Ночнушка прилипла ко взмокшей спине: стянув её через голову и отшвырнув в корзину с грязным бельём, Бетти откопала в куче вещей мятую рубашку, накинула её на плечи и вышла в тёмный коридор. В гостиной горел свет. Учитывая поздний час, мама наверняка уже спала наверху, и Бетти, придя к неутешительному выводу, смиренно шагнула в комнату: добраться до лестницы незамеченной было невозможно, учитывая, что пятью минутами ранее она далеко не бесшумно пронеслась мимо, не замечая ничего вокруг. Отец сидел в кресле и читал какую-то замызганную толстенную книгу в старом переплёте. Бетти видела её впервые: видимо, это была одна из тех страшно-запрещенных-книг, которые отец хранил в спальне и ревностно охранял от любых посягательств. — С возвращением, пап. — Почему ты не в постели? — вместо приветствия поинтересовался Северус, не отрываясь от книги. Бетти помедлила: в разговоре с отцом каждое слово требовалось обдумывать как следует. — Всё хорошо, я уже иду. Северус, наконец, поднял взгляд и флегматично окинул взглядом дочь, кутавшуюся, почему-то, в его собственную рубашку. — Давай попробуем ещё раз, — растягивая слова произнёс он и вернулся к чтиву: — Почему ты не в постели? Увиливать дальше не было ни смысла, ни возможности. Бросив быстрый взгляд через плечо, будто сзади стоял кто-то способный помочь с ответом, Бетти махнула свисающим рукавом рубашки в сторону ванной. — Мне стало плохо. Затошнило. Но сейчас уже прошло. — Ты пила вчера лекарство? — Северус вновь посмотрел на дочь, но уже внимательнее. Под таким его взглядом Бетти всегда становилось не по себе, и она активно закивала головой: — Конечно. — Кроме тошноты — ничего? — Ничего. Отец замолчал, размышляя. Вечно уставший, в тусклом вечернем свете, он казался прямо-таки измождённым. Бетти вообще не помнила, чтобы он брал отпуск или больничный и хоть когда-то нормально отдыхал, если не считать за отдых неизменный, наполненный жидкостью цвета янтаря пузатый бокал на подлокотнике кресла. — Шкаф с лекарствами, вторая полка, чёрный флакон, — произнёс, наконец, он. — Выпей и немедленно спать. Об остальном поговорим завтра. Бетти почувствовала, как по спине пробежали колючие мурашки. Быстро опустошив означенный пузырёк, она юркнула к себе в комнату и залезла в постель, натянув одеяло до подбородка. Простыня была холодной и влажной; скинув с кровати подушку, Бетти переместилась на пол и уставилась в потолок. Можно было лишь предполагать, что имел в виду отец своей последней фразой, но то, что он буквально мог читать её мысли, пугало до чёртиков. И что-то подсказывало ей, что время до утра она проведет без сна.1998
— Мне нужна ваша помощь. — Да неужели? — Снейп насмешливо изогнул бровь. — И с чего это вы вдруг решили, что я стану вам помогать? Гермиона почувствовала, как в животе стягивается тугой комок, а к щекам приливает кровь. — Я ведь спасла вам жизнь, — она старалась говорить спокойно и без вызова, но Снейп в ответ лишь презрительно фыркнул. — Это я заметил, — рефлекторно коснувшись пальцами горла, произнёс он. — Думаете, я должен быть вам за это благодарен? Выражение его болезненно-бледного лица было донельзя надменным. — Вы, наверное, считаете, что на меня давненько никто не вешал долг жизни? — продолжил он. — Я не просил вас о помощи. И вместо того, чтобы лезть, куда не просят, вы могли спасти кого-то из ваших друзей, к примеру, сына несчастной Молли Уизли. — Я сделала то, что посчитала правильным, — Гермиона постаралась прогнать из головы несущиеся перед внутренним взором картинки ужасов войны, которые не потеряли ни капли красок в её памяти. — И я пришла не за тем, чтобы предъявлять вам долг жизни, сэр. Мне правда больше не к кому обратиться. — Вы поэтому снизошли до моей компании? — Снейп, казалось, прямо-таки упивается её смятением. — Я тронут. Гермиона промолчала. Снейп закусил впалую щёку изнутри, размышляя. — Вы меня удивляете, мисс Грейнджер. Я-то думал, что за моим триумфальным спасением стояло ваше непоколебимое гриффиндорское благородство, а не личная выгода. Очень по-слизерински. Гермиона по-прежнему молчала, не сумев придумать вменяемого ответа. И как ей доказать Снейпу, что личная выгода была последней вещью, о которой она думала, когда вернулась в Визжащую Хижину? — Вы до вечера планируете молчать, Грейнджер? — тихий голос снова вырывал Гермиону из собственных мыслей. Она устало вздохнула: — Я просто хотела, чтобы вы жили. — Я это уже слышал. Снейп смотрел на неё без эмоций на лице, без выражения в чёрных глазах. Еще минута промедления — и он выставит её за дверь. Тянуть время и церемониться с ним дальше не было никакого смысла. — Перед началом войны я наложила на своих родителей Обливиэйт. Прибор над головой Снейпа начал тикать, крутясь и повизгивая. — Вот как, — тихо произнес он после непродолжительной паузы. — Я не ошибусь, если предположу, что ваш практический опыт работы с такой тонкой материей, как человеческая память, равен нулю? Он уже не выглядел забавляющимся. Гермиона лишь тихо всхлипнула в ответ. — А теперь вы хотите, чтобы я помог вам вернуть им воспоминания. Осмелюсь предположить, что вы уже пытались сделать это самостоятельно и потерпели фиаско. Я прав? Гермиона кивнула, спешно утирая ладонями покатившиеся по щекам слёзы. — Вы — мой последний шанс, сэр. Снейп поёрзал головой на подушке и закрыл глаза. — Я отказываюсь. И, хотя я уже не ваш преподаватель, дам бесплатный совет: научитесь брать на себя ответственность за свои действия, Грейнджер. А теперь выметайтесь, и чтобы больше я вас в моей палате не видел.