1999
Гермиона тихонько выругалась и подула на обожженную ладонь. Работа не клеилась. Казалось, что лаборатория Снейпа серьезно вознамерилась её убить: горелка могла потухнуть, или, наоборот, вспыхнуть, в самый неподходящий момент, серебряный нож резал аккурат по самым пальцам, ступка не толкла, весы измеряли не точно, а слёзы, капающие с носа, то и дело норовили попасть в котёл. После выхода статьи в «Пророке», Рон не разговаривал с ней уже вторую неделю. Остальное семейство Уизли открытой враждебности не показывало, но в Норе витало заметное напряжение, и это сводило Гермиону с ума. Гарри, который понимал, что за труднообъяснимым поступком подруги стоят исключительно благородные мотивы, метался между ней и Роном, не решаясь принять чью-то сторону. Гермиона действительно проводила огромное количество времени в доме Снейпа, и, если говорить начистоту, одному Мерлину было известно, чем они там занимались. На деле всё было более, чем прозаично: Снейп сидел на кухне или в гостиной, курил и пил свой неудобоваримый чай из трав, игнорируя её присутствие, а Гермиона часами просиживала в лаборатории, после чего отправлялась прямиком домой. Но журналисты, с их неприятной способностью материализоваться буквально из воздуха, следовали за ней по пятам и настоятельно требовали комментариев. Ситуация была настолько противной, что Гермионе казалось, будто она влезла в мутную, липкую трясину. И сейчас, позорно спрятавшись в лаборатории, она тихонько шмыгала носом, стараясь взять себя в руки: одна слезинка в котле — и зелье из лекарства может превратиться во что угодно с самыми неожиданными свойствами. Необходимо было успокоиться и продолжить работу. Поставив непокорную горелку на минимальный огонь и с досадой тряхнув обожженной рукой, Гермиона опустилась на мягкий круглый стул. В отличие от остального дома, лаборатория Снейпа была удивительно просторной, чистой и уютной, если это слово было применимо к стылому подвальному помещению с маринованными зародышами по стенам. Зелье тихо побулькивало. Судя по составу, на вкус оно должно было напоминать тухлого осьминога, но источаемый им на данном этапе приятный запах чабреца действовал как хорошее успокоительное. Утерев глаза рукавом толстого свитера, Гермиона протянула руку к сумке и извлекла оттуда несколько замусоленных свитков. После того, как Снейп назвал «жалкими» исследования, над которыми она корпела днями и ночами, Гермиона решила подступиться к ним с принципиально другой стороны. Вместо того, чтобы и дальше пытаться отыскать подходящий рецепт, она планировала сварить зелье, которое широко использовалось в Мунго для лечения кратковременной потери памяти, в качестве базы, после чего, модифицировать его в соответствии с формулами, указанными в теоретических исследованиях по восстановлению безвозвратно утерянных воспоминаний. Оставалось лишь тщательно распланировать процесс приготовления и приступить к работе. Зелье Снейпа резко шикнуло. Оно напоминало воинственную медузу-горгону: стоило нейтрализовать побочный эффект синтеза одних ингредиентов, как в реакцию тут же вступали другие, и Гермионе несколько раз приходилось сбегать под стол в надежде, что там агрессивное варево её не достанет. Время за работой летело быстро, но отнимало очень много сил. Гермиона грустно посмотрела на старый металлический будильник: стрелка как раз миновала семь часов. От раскалённого котла исходило приятное, баюкающее тепло; ещё раз проверив состояние зелья, Гермиона несколько раз помешала его по часовой стрелке, перевернула песочные часы, и расслабленно прилегла на сложенные руки. Казалось, что прошла всего пара секунд, когда сквозь томную негу до неё донеслось громкое шипение. Мгновенно проснувшись, Гермиона кинулась к бурлящему котлу: зелье уже лезло наружу, расплавляя тонкие края сосуда. Быстро выключив огонь, Гермиона отскочила от котла на безопасное расстояние и затаила дыхание. Перегревшийся состав мог взорваться в любой момент, но, к счастью, в этот раз зелье решило сжалиться над ней и медленно поползло обратно в котёл. — Что здесь происходит, Грейнджер? — раздалось от двери. Снейп стоял на верхней ступени, опираясь на трость, и недоверчиво принюхивался. При ней он ещё ни разу не спускался вниз, но, запах чабреца, из-за сильного перегрева превратившийся в запах разлагающейся кошки, заставил его это сделать. — Простите, сэр, но вам запрещено здесь находиться, — разгоняя дым первой подвернувшейся под руку тряпкой, прокашляла Гермиона. — Это мой дом, — отрезал Снейп, и, проковыляв вглубь лаборатории, по-хозяйски уселся на облюбованный Гермионой ранее стул. — Я вправе знать, есть ли риск, что он взлетит на воздух после ваших сомнительных, — он многозначительно покосился на продолжающий кипеть при выключенной горелке котёл, — манипуляций. Что вы натворили? — При всём уважении, сэр, отчитываться перед вами я не обязана. — Раз уж взялись снабжать меня этой гадостью, будьте добры хотя бы готовить её правильно. Зелье, в процессе приготовления которого был нарушен температурный режим, считается испорченным, даже если внешне это никак не проявляется. Выливайте это варево и приступайте заново. Гермиона заглянула в котёл: зелье не изменилось ни по цвету, ни по консистенции, даже пахло снова как прежде. — Но в инструкциях профессора Шарпа указано, что зелье устойчиво к изменениям в температурном режиме. — Инструкции профессора Шарпа, мисс Грейнджер, рассчитаны на волшебника, который априори не позволяет себе подобных ошибок. Меня удивляет, что вам ещё хватает наглости спорить и переговариваться. И с такими-то навыками вы собирались вернуть память вашим родителям? Не найдя в себе силы ни ответить, ни огрызнуться, Гермиона отвернулась. — Зелье, которым вы меня пичкаете — не самый сложный состав из существующих, — продолжал брюзжать Снейп. — Несмотря на это, даже малейшая оплошность в его приготовлении может привести к плачевным последствиям. — Мне жаль, сэр, — ответ получился чуть более громким, чем она планировала. — Я начну работу заново. Он не ответил. Услышав тихое шуршание пергамента, Гермиона оглянулась: Снейп перелистывал её записи и, казалось, её последнюю реплику даже не слышал. — Откуда вы это взяли? — спросил он, на просвет вглядываясь в исчерканные строчки. — Вы сказали, что мои предыдущие записи никуда не годятся, и я решила опробовать иной подход. — Что же, по всей видимости, я был абсолютно прав, — заключил Снейп, бесцеремонно сгребая бумаги со стола. — Допускаю, что вы затеяли всё это, чтобы обрести пригодное для исследований пространство, но я бы попросил сконцентрироваться на официальной цели вашего пребывания. Гермиона подняла на него взгляд, полный негодования: — То есть, вы действительно считаете, что я ввязалась во всё это ради доступа к вашей лаборатории? Думаете, я терплю косые взгляды и нападки прессы, чтобы иметь доступ к святая святых неподражаемого мастера зельеварения? Она чувствовала, что переступает черту, но просто не могла остановиться. — А вы хотите убедить меня в обратном? — Снейп подался вперед, опираясь на трость. — И как же? Расскажете очередную пресную историю о человеколюбии и отваге? Ваше негодование оставьте для мистера Уизли, мисс Грейнджер, а здесь вам не школьный кабинет, где я за подобное поведение снял бы с вас уйму баллов. Ведите себя достойно, в конце концов. Гермиона отрывисто вздохнула. — Мне нужно работать, сэр. А вам лучше уйти. Авроры могут спохватиться в любую минуту. — Когда закончите, отправьте образец Шарпу, — Снейп осторожно поднялся и повыше натянул горловину серого свитера, выглядывающего из-под мантии. — Ироничная смерть от бездарно приготовленного зелья не входит в мои планы. Когда стук трости на лестнице стих, Гермиона вновь рухнула на табурет. Пренебрежение и колкости Снейпа были для неё привычным делом еще со школьных времён, но он был абсолютно прав: уровень её знаний не был достаточно высок, чтобы браться за зелья сложнее школьной программы. Осознание собственной несостоятельности тяжёлым камнем легло на сердце; с трудом поборов нахлынувшее уныние, она вернулась к котлам. Необходимо было возобновить работу как можно скорее, чтобы вернуться в «Нору» хотя бы под утро. Гермиона достала палочку, наколдовала Эванеско, сгрузила использованный котёл в раковину, и лишь на обратном пути заметила, что её записи, лежавшие на столе, исчезли.2014
Бетти сидела на кровати, прижав колени к груди, и качалась взад-впрерёд, не глядя по сторонам. — Если мама не придёт, — рассуждала она вслух, — значит, я застряла здесь навсегда. Может, оно и к лучшему: не придется слушать нотации и придумывать оправдания. Просто потихоньку умру, а отец, скорее всего, этого даже не заметит. Паника прошла в первый час; сейчас же, невзирая на бешеное сердцебиение и ледяные ладони, Бетти чувствовала себя вполне готовой к «серьёзному разговору». — Бетельгейзе! Спускайся немедленно! Кулон на шее перевернулся и больно колол между острыми лопатками. Бетти попыталась вернуть его в нормальное положение, но тот запутался в замочке; она хотела попробовать распутать его зубами, но громовой зов отца нарушил её планы. Стянув цепочку через голову и наобум отшвырнув её куда-то в угол комнаты, Бетти, глянув напоследок на свое печальное отражение в зеркале, поспешила на зов. Мама уже сидела на диване и когда Бетти появилась на пороге комнаты, лишь вопросительно взглянула на неё. Отец, держа в руке стеклянный бокал, отошёл от камина и медленно опустился в кресло. — Садись. Бетти заняла оставшееся место, запихав застывшие ладони под колени и нервно раскачиваясь из стороны в сторону в надежде, что удастся сторговаться на обычный выговор без признательных показаний. Отец приложился к стакану, но прежде чем отпить, распорядился: — Рассказывай. В мельчайших подробностях. — Да мне особо нечего рассказывать. — Бетти, прошу тебя, — предостерегла Гермиона, не отрывая встревоженного взгляда от пугающе спокойного мужа, — расскажи, что случилось. — Ну, — Бетти, силой воображения убедив себя, что отца нет в комнате, обратилась к маме, — я просто привела в гости друга. Мэйсона. Ненадолго. Она не видела в этом ничего страшного, но судя по вмиг побелевшему лицу матери, что-то страшное в этом всё-таки было. — Но Бетти, — осторожно начала Гермиона. — ты же знаешь, что тебе нельзя водить в гости друзей. — Почему? Мама замолчала и принялась заламывать руки. Бетти очень хорошо знала этот жест: она делала так только тогда, когда сильно волновалась или не знала, что ответить. — Северус… — Что? — до сего момента безучастный, он поднял взгляд. — Не ты ли недавно сыпала упреками, что мои методы слишком жёсткие, недейственные, и что с ребёнком надо «разговаривать»? Так вот пришло время продемонстрировать действенность этой метóды на практике. Гермиона на миг прикрыла глаза, собираясь с мыслями. Сейчас каждое произнесённое ею слово могло обернуться во благо, равно как и во вред. — Понимаешь, Бетти, — нерешительно начала она, — есть некоторые важные вещи, о которых мы с папой пока что не можем тебе рассказать. Но чтобы всё было хорошо, ты должна нам помогать. — Почему? — с вызовом повторила Бетти. — Почему я должна вам помогать? Вы ведь мне ничего не рассказываете. Мне уже тринадцать, мам. И я не идиотка. — Конечно, мы понимаем, что ты уже не ребёнок, — с тоской в голосе согласилась Гермиона. — И всего-навсего просим соблюдать некоторые правила. Ты совсем не знаешь этого мальчика… — Можно подумать, вас я знаю! — Бетти чувствовала, как закипает в ней гнев, который она так старательно пыталась в себе подавить. — Вы ничем со мной не делитесь, ничего не объясняете, и всё, что вас интересует — это учёба и выполнение дурацких правил! — Мы твои родители и хотим уберечь тебя… — Ну и что, что вы мои родители? — в сердцах выкрикнула Бетти. — Я ничего о вас не знаю! Вот, например, папа: откуда у него этот ужасный шрам и татуировка на руке? А у тебя, мама, тоже шрам, как будто надпись — откуда? Почему мы так часто переезжаем, почему мне нельзя заводить друзей? Меня уже давно считают за сумасшедшую в классе, со мной никто не хочет общаться, а всё потому, что есть какие-то «важные вещи»? Бетти запыхалась; её взгляд метался с одного родителя на другого. Мама выглядела так, будто выпила уксуса. Папа всегда так выглядел, поэтому сложно было сказать, о чём именно он думает сейчас. — Детка, пойми, — мама привстала и потянулась к ней, но Бетти вскочила с кресла, не давая коснуться себя. Было горько, обидно и отчего-то очень-очень страшно. — А что насчет лекарства? — продолжила она, чувствуя, как по щекам начинают литься слёзы. — Почему я его пью? Я нормально себя чувствую, а как выпью — меня тошнит! Папа постоянно что-то выпытывает у меня, придумывает какие-то запреты, а я даже не знаю, за что! Я нормально учусь, не делаю ничего плохого, а вы ведёте себя так, будто я вам чужая! Раз так — отдайте меня куда-нибудь, где… Прямо над головой раздался звон бьющегося стекла; Бетти, громко взвизгнув от резкого звука, отскочила в сторону. На стене за её спиной уродливым пауком затемнело бурое пятно, а разбившийся бокал осколками разлетелся по полу. Бетти с ужасом взглянула на мать; вцепившись пальцами в подлокотники, она ошарашенно смотрела на отца. — Марш в свою комнату. И чтобы я тебя больше сегодня не видел. От его холодного, безразличного голоса по спине побежали мурашки. Бетти всхлипнула и сжала кулаки белеющих костяшек. — Я тебя ненавижу, — выплюнула она сквозь слёзы. — В комнату. Живо. Взвыв, Бетти опрометью бросилась к себе, спотыкаясь о ступеньки. Просидев неподвижно еще с минуту, Северус медленно встал и прошёл к старому комоду у стены, переступая через осколки. — Как видишь, Гермиона, твоя идеология доверительных отношений полностью доказала свою нежизнеспособность. Дернув ящик с такой силой, что тот едва не вывалился наружу, он извлек из его глубин мятую пачку сигарет. Гермиона, спрятавшая лицо в ладонях, ничего не ответила.