Башни из горного хрусталя

      Вивиан точно помнила, как шумела голубая Кам у ее ног той ранней осенью тысяча девятьсот семьдесят шестого года.       Проснувшись сразу, внезапно, просто открыв глаза и полностью себя осознав, она уже давно лежала на смятых простынях, бездумно смотря в потолок. Все органы чувств, как огромный и важный клапан, были нещадно притуплены, и только чувствовалось, как что-то отчаянно ускользало. Казалось совершенно неважным идет дождь или светит солнце. Через редкие ресницы все тот же потолок, рядом — ни единого звука, кроме, разве что, напряженного гудения батареи, ставшего закономерным. И даже дышать, не нарушая безмолвную тишину комнат, не получалось. Выходило только нездоровое сопение. Отпечаток пуговицы на щеке, как клеймо, прожигал кожу и казался чем-то неправильным: так встречают тех, кто давно не появлялся в родных стенах.       Вивиан смотрела на высокие холмы пуховых одеял на соседних кроватях, рассыпанное печенье на столе у стены, разноцветное драже в хрустальной вазе… Старая оконная дверца со своим характерным скрипучим резким ударилась о стену и начала биться об нее. Стекло дребезжало, как натянутое. Высокие деревья волновали очертания небольшого дома, одного из сотен в студенческом графстве Кембриджа, постепенно сливаясь с фиолетовым небом раннего утра Лондона. Свежая белая краска панелей блестела на тусклом солнце, а синие ставни радовали красотой своей формы. Дальше, несколько ступеней выше, за нежной и легкой лиловой занавеской решетчатого окна прослеживались просторный холл, деревянные столы и шкафы, повсюду виднелись цветы в низких для них вазах и горшках, и только горячие огненные куртки студенток обжигались о выдержанные тона интерьера. Витиеватая лестница с грузными перилами вела на второй этаж, а там, за отворенной бежевой дверью, уже начинали появляться женские фигуры в дверном проеме.       — Ты время видела-то? — голос хрипел, и фраза вышла колкой, укоряющей. Маргарет хмурилась, и мысли ее отпечатывались на усталом и сонном лице. — В колледж пойдешь?       Свисток чайника, незамысловатый и уже закупорившийся, выпускал клубы пара и весело подергивался, раздаваясь по всему этажу. Послышались быстрые шаги, и через темные очки, отливающие багровым на лице, Маргарет увидела Вивиан. Она отметила, как искрящиеся, полные синего самой Кам, глаза ее смотрели взволнованно, не останавливаясь подолгу на предметах, и только на мгновение задержались на ней, сидящей у самого окна на низком стуле.       — И если есть на свете утро, то ты его никогда не застаешь, — улыбнулась Маргарет и вновь обратилась к ней: — Опаздываешь?        — Кажется, уже опоздала, — ответила девушка, подходя к ней и на ходу жуя испеченный вчера пряный хлеб. — Миссис Корстен сказала подойти к ней перед занятиями, — Вивиан стала завязывать на шее бежевый в нежных цветах шарф, глазами ища свой кожаный портфель для бумаг, — Она, кажется, уже прочитала мои заметки к статье… И как я могла уснуть? Проснулась же раньше, еще все спали…       В теплом песочном свитере, с воротником таким, что закрывает пол-лица, в помаде пионовой и длинных колосистых волосах, перекинутых за спину, Маргарет узнавала подругу, совершенно очаровательную и несчастливую. За ее спиной ветки деревьев дотягивались до окна, постукивая в него при малейшем ветре, и птицы врывались на парапет. Они изредка нарушали тишину своими глухими грудными звуками.       — В лучших традициях, дорогая, — Маргарет, отпив крепкий растворимый кофе, кивала всякий раз, когда на кухне появлялись вечно болтающие о чем-то студентки, бесцеременно нарушая такой правильный утренний ритуал: ранние опоздания, поздние встречи. Маргарет не заметила, когда входная дверь первого этажа закрылась. Вивиан стремительно покинула дом — на чай времени не оставалось.       Она быстро шла узкими улочками мимо старых скверов и низких домов, а за ее плечами под быстрый стук черных туфель волновались очертания невысокого общежития студентов отделения филологии и литературы. Вивиан оглянулась, чувствуя непонятное волнение. Она поправила волосы и, посмотрев на часы, вдруг перешла на бег, сильнее прижимая к себе старый портфель с видневшимися исписанными бумагами. Когда ветер коснулся оголенной кожи шеи и ног, она почти вздрогнула, но тут же увидела небольшой приближающийся автобус. Долгие тротуары сменяли друг друга, перетекая в широкие бетонные плиты и стук ее туфель о них. Она прищурилась, сглатывая и останавливаясь, с трудом переводя дыхание. Все смешалось: яркие пятна отдавались знакомыми дорогами и зданиями, а звук вздымающихся крыльев определялся серебристыми птицами. Автобус показался отчетливым и различимым важным, и вот миниатюрная фигура вновь удаляется, платье и шелк волос волнуется от бега. Бег ей не удавался, и она то и дело запиналась о возникающие из ниоткуда камни. Несколько мгновений — и Вивиан словила взглядом плывущие окна автобуса, пришедшего в движение.       Побелевшими пальцами она придерживала шарф и отчаянно бежала за автобусом, успевая ловить на себе заинтересованные взгляды. Вивиан точно знала: опоздать нельзя. Легкие наполнило обжигающе холодным воздухом, и она всхлипывала, чувствовала, что теряет контроль над собственным телом от непривычного бега. На языке пекло от горечи и грядущего ветра, подхватившего несколько быстрых, гладких черных птиц, мелькающих перед Вивиан. Их острые крылья разрезали воздух и казались такими близкими, дрожащими перед ней, что еще несколько мгновений, и она собьет их хрупкие фигуры. Налитые карамельным и пурпурным свечи каштана горели мерцающим в белом пуху, отдавались долгожданным и осенним на всю долгую улицу, оттаявшую недавно от затянувшегося ветра. Макушка Вивиан показалась под тяжелыми ветвями дерева и тут же исчезла, потерявшись за линией горизонта, уходящей и наступающей на желтые полосы студенческого города.       Из последней открытой дверцы автобуса показалась ладонь, сходившаяся тонким устьем к кисти, с изящными пальцами, одним перстнем. Вивиан не знала, мужская или женская это рука, стоило ли тянуться за ней, обрушиваться на нее всем своим телом. Ей вдруг показалось, что она потеряла все силы, но все же ухватилась за протянутую ей руку и тут же оказалась подхваченной сильными руками. Когда земля ушла из-под ног, она отчаянно обхватила чьи-то сильные плечи, пытаясь удержаться. Приятный, легкий аромат нового тканевого и мускатного вскружил голову, пришелся неожиданным. Прошло несколько секунд, прежде чем она поняла, вглядываясь в широкие окна и плывущие пейзажи, что она забралась в автобус, и больше не бежит, впечатываясь носком черных лакированных туфель в каждый булыжник, щербину дороги.       Ей никак не удавалось восстановить дыхание, красные щеки горели от ветра, а грудь часто вздымалась, и ей думалось, что она задыхается. Теплые руки покинули ее плечи, и она перевела взволнованный взгляд на молодого юношу в черном костюме.       Вивиан смотрела прямо перед собой: блестящие черные пуговицы разрезали воздух, переходили в такую же безликую таинственную фигуру, а стопа отрешенно врезалась в ноги стоящего. Девушка медленно перевела дыхание и длинными пальцами заправила за мягкое розовое ушко упавший локон с лица, очерчивая себя в этом вмешавшемся потоке тел. Она чувствовала на себе тяжелый, туманный взгляд и склоняла голову еще ниже. Утро ведь слишком хрупкое и неуловимое для его острого взгляда и темных волос, хищного, орлиного профиля… Она заметила некоторую округлость его фигуры и поняла, что ее неожиданно волнуют эти блестящие круглые пуговицы, она догадывается, что узнает его, и не решается поднять взгляд.       Вивиан медленно и нерешительно принялась обматывать шею приятной холодной тканью платка, пытаясь при этом пригладить взметнувшиеся во время бега волосы, и мысли ее неслись вихрем по сознанию. Встревоженные чувства показались тяжелее, чем скалы, и унять незнакомое волнение не удавалось. Горячая кровь бежала в ее теле еще быстрее, приливая к и без того пунцовым щекам, а голос ее показался слишком тихим и дрогнувшим, когда она, смущаясь, коротко произнесла:       — Спасибо.       Встретившись с обжигающим взглядом светлых, холодных глаз, чувственными сжатыми губами, отмечая густые каштановые волосы, обрамлявшие прямой лоб, и словно высеченные, резкие черты лица, она несмело улыбнулась и, зажмурив глаза от ослепившего на миг весь салон автобуса солнца, отвернулась от незнакомца. Вивиан принялась изучать проносящиеся мимо острые углы зданий песочных цветов и потухшие фонари мерцающих ночей Кембриджа. Она чувствовала, как теплый ветер волновал ее волосы, а солнце заманчиво играло светом на ее кремовых жемчужинках в ушах. Утренние лучи отражались в окнах, где уже не спали, проходились по свежим зеленым листьям и нежным бутонам цветов у самых домов, прерываясь только текущей, журчащей и поблескивающей новым днем рекой, что и сейчас волнуется под мостом. Вивиан, не отводя взгляд от солнечных узоров и несмело улыбаясь, тут же вытягивая губы, сейчас же поняла, что влюбилась.       Автобус остановился напротив небольшого сквера, ведущего к зданию колледжа. Вивиан так и не решилась обернуться и сказать что-то еще, что-то вроде «Какое утро!», «Прекрасная погода!» или «Хорошего дня!» высокой темной фигуре за ее плечами. Она не нашла ничего лучше, чем спрыгнуть со ступенек автобуса и пуститься бегом, скрыться за шумящими кипарисами, сохраняя такое живое и горячее чувство, теснившее грудь, сильнее нежного платка сдавливавшее шею.       Деревья волновались над головой от теплого ветра, оставаясь вечнозелеными, возвышенными. Солнце начинало припекать. И только Майкрофт Холмс, стоявший у самых дверей автобуса, смотрел на свою покрасневшую от неожиданного маневра руку, и думал, что отделение английской литературы никогда не знало ответственных барышень, и убежавшая — он был уверен — именно такого качества.