Маленькие интерлюдии

Аушвиц, конец 1941.

      В воздухе пахло гарью и тленом, жирный гнилостно-сладковатый дым поднимался из трубы крематория. На Аушвиц опустилась ночь, генераторы — как назло — отключились, и лишь мертвенный свет бледной луны озарял угрюмые строения, казавшиеся безжизненными призраками. В некоторых окнах жилья личного состава СС подрагивали свечные огоньки, откуда-то доносилась негромкая речь да лай собак.       Зольф возвращался к себе поздно, только закончив очередной опыт, чудовищно уставший, но довольный собой. Первое испытание новой сыворотки прошло успешно, и, хотя Кимбли уже думал о том, что еще можно усовершенствовать, не признать, что новое оружие было эффективным — и эффектным! — он не мог.       Ласт уже ждала его в их комнате — она зажгла свечу и что-то читала. Зольф аккуратно повесил в шкаф китель и, переодевшись в привычную пижаму, устроился рядом.       — Как прошел твой день? — спросила Ласт и отложила книгу.       — Великолепно, — на лице Кимбли заиграла самодовольная ухмылка. — Я завершил второй этап. Результат оправдал себя полностью.       Она повернулась к нему, искренне улыбаясь. Луна заглядывала к ним в окно, ее призрачный свет играл на фарфоровой коже Ласт удивительными бликами, и Зольф в очередной раз подумал, как же она прекрасна — его Совершенство.       — Я рада за тебя, — в ее глазах отражалось нечто неуловимое, невероятно возбуждающее, такое привычное и такое неизведанное.       Он повернулся к ней и обнял: порывисто, страстно, сминая требовательными руками шелк пеньюара. Ласт обвила тонкими руками его шею, утыкаясь лицом куда-то в ключицу, и он даже сквозь ткань рубашки ощутил ее горячее дыхание.       — Ты сегодня долго, — посетовала она, вновь опаляя его кожу мимолетными прикосновениями губ. — Я так ждала тебя…       Вместо ответа Зольф поцеловал ее, прижавшись еще теснее, словно он старался оказаться еще ближе, прорасти в нее, стать с ней единым целым. Ласт разомкнула губы, позволив ему целовать себя, в который раз изучать ее, раскрывая все новые и новые грани собственного совершенства. Его ладонь скользнула по гладкому шелку ее сорочки — но обманчивая гладкость шелка не шла ни в какое сравнение с волшебной гладкостью ее кожи, такой манящей в этом мертвенном равнодушном свете; Зольф даже разорвал поцелуй, чтобы насладиться этим зрелищем: слегка выступающий под тонкой тканью еще не затвердевший сосок на полукружии груди, так застенчиво прикрытой белым шелком. Поспешно-грубоватым движением дрожащей руки он потянул кружевную бретельку вниз, по точеному плечу — с тихим треском ткань потеряла целостность, обнажая бледно-розовую ореолу.       — Аккуратнее, — нахмурилась Ласт, но он тут же прижал холодный палец к ее губам.       — Молчи.       Зольф приник к ее груди, ощущая неповторимый аромат кожи Ласт; сосок ее затвердел под его языком, а сама Ласт глубоко и неровно дышала и больно вцеплялась в его волосы на затылке, но Зольфу было все равно. Он слышал ее стоны, чувствовал вибрацию ее грудной клетки и ощущал все острее встающую необходимость все же разрешить неустойчивый аккорд, набиравший мощь и силу в его сути — казалось, он и сам уже стал этим самым аккордом и теперь отчаянно стремился к разрешению.       — Мог бы и вовсе не одеваться, — отметила Ласт — и голос ее сорвался в громкий стон, когда Зольф небрежно приспустил штаны и, сильно обхватив ее рукой за плечи, резко вошел в нее.       — Я… между прочим… о-ох! Зо-ольф! — она ударила его в плечо. — Остановись… когда я… с тобой… разговариваю!       Он усмехнулся куда-то ей в шею, а потом впился в нежную кожу новым поцелуем — наутро на бледной коже останутся багровые отметины, — только ускорив темп.       — Я сказала — остановись! — она вытянула руки, приподняв его над собой и лишая возможности двигаться.       Зольф лишь недовольно вздохнул — не человеку тягаться с гомункулом, пришлось покориться.       — Я тоже хочу тебя ласкать! — глаза Ласт гневно сверкали. — Раздевайся.       — Прямо сейчас?.. — разочарованно протянул он, совершив еще одну попытку продолжить движения.       Ласт отпустила его неожиданно — он резко скользнул в нее, так что оба не сдержали стона, то ли удовольствия, то ли сладкой мимолетной боли. Зольф двигался напористо, крепко удерживая Ласт одной рукой и жадно лаская второй — словно стремясь удержать в ладони полное полукружие груди, бледно-розовый сосок которой упирался прямо в вытатуированный символ солнца, и Солнце это словно не позволяло Луне коснуться хотя бы одним призрачным лучиком того, что по праву считало своим.       Ласт беззастенчиво стонала в голос — они оба знали, что назавтра многие будут смотреть на них с неодобрением, завистливо перешептываясь за спинами: ни тонкие стены, ни, тем более приоткрытое окно, не могли удержать в их тесной комнатушке того, что полагалось держать за закрытыми дверями. Но это было неважно.       Ласт царапала ногтями спину Зольфа, разрывая тонкую влажную от пота ткань и оставляя на нем свои отметины, подавалась навстречу ему, обхватив ногами, словно стремилась вобрать его в самое себя так глубоко, как только возможно, стремилась разрешить его в себя, одарив собственной совершенной устойчивостью и незыблемостью. Еще несколько яростных движений — и Зольф ощутил, наконец, — услышал, прочувствовал кожей — финал. Яркий, будоражащий, проходящий волной по всему телу в грандиозном фортиссимо. Он обнял Ласт, так и не выходя из ее неповторимого тепла, и уткнулся в ее мягкие волосы.       — Зольф… — тихо прошептала она, разгоряченная и жаждущая продолжения, не удовлетворенная этой несовершенной каденцией — разрешение для него наступило и подарило ей наслаждение, но ей было необходимо завершение, ее финал, ее da capo al fine (1).       — Зо-ольф… — она легонько потрясла его за плечо. Зольф слегка повернул голову; призрачные лунные лучи упали на осунувшееся лицо. Глаза его были прикрыты, на губах блуждала довольная улыбка, а ровное дыхание слегка щекотало ее точеную шею.       Ласт вздохнула и нежно обняла его. Сейчас, во сне, его лицо было почти безмятежным, и на мгновение ей показалось, что, где бы они ни оказались — здесь ли, или в Аместрисе, — это будет незыблемым: его крепкие объятия и болезненная, исступленная страсть, прикрытая необходимостью. Потому что так проще им обоим: и ей, не способной к любви по своей греховной природе, и ему, рожденному воевать. (1) Da capo al fine — повторить от начала до слова fine (конец, ит.), музыкальный термин.