Берега

Бармен «Разбитого сердца» много повидал за своей барной стойкой. Множество жизней было сломано, множество наоборот — склеено из безнадёжных осколков. Кто-то отчаянно плакал, обнимая бутылку твирина, кто-то безудержно смеялся, одни просили налить ещё, чтобы продолжить исповедь, другие волевым движением переворачивали пустые стаканы. Он видел пьяниц. Видел философов. Видел восхитительных женщин, раскуривающих сладкие кофейные сигары, видел удивительных мужчин, расплёскивающих выпивку на дорогие брюки. Но пьющих докторов, только-только спасших их проклятый городишко от ужасающей эпидемии, видел впервые. Те допивали первую бутылку вместе с бессменным хозяином единственного питейного заведения на Горхоне. — Погоди, — сдув пепел с папиросы, Андрей щёлкнул пальцами и указал на столешницу, призывая подлить всем ещё твирину. — Вот ты меня сейчас заинтересовал. Бармен выполнил просьбу Стаматина и полез за второй бутылкой. Разговор о высоком приобретал оттенок дружеского спора, постепенно перерастающего, как гласило его личное методическое пособие, в набор непонятных слов и выражений. Согласно тому же пособию, после второй бутылки пьяный в доску Андрей обязательно попросит отвести себя домой, а его собутыльники с вероятностью во все восемьдесят процентов продолжат пьянствовать. Медики же. Как успел заметить бармен, пить они умеют, но не любят, изумительно подстраиваясь под настроение их собеседника. Столичный доктор предпочёл настойку полегче. К ней заказал закуску, судя по всему на всех. А местный врачеватель, прекрасно разбирающийся в травах, без лишних предисловий стал пить горький, прошлогодний, особо злой твирин. Тот, что на вкус, как абсент. — Ты погоди-погоди, — Андрей повернулся к Данковскому и остановил его руку с рюмкой. — Давай сначала разберёмся, что такое субъективный и объективный идеализм. Вот ты можешь мне ответить на этот вопрос без академических вступлений, а? Ты не за кафедрой, ты в баре, Данила. Бармен подлил в стакан Стаматина выпивки и повернулся к Артемию Бураху, который всё это время сверлил взглядом резную пепельницу в виде бычьего черепа. Заметив чужой взгляд, гаруспик одним глотком допил свой твирин и каким-то равнодушным жестом предложил подлить ещё. Оценив с высоты своего опыта, что Артемий не из тех, кто быстро напивается, бармен пожал плечами и наполнил его стакан до краёв. — Если я начну отвечать тебе на этот вопрос, нам в любом случае нужно будет обращаться к античности. А потом мы с тобой, Андрей, скатимся в метафизику и иррациональное. Оно тебе надо? — опустошив рюмку, Даниил поморщился, но всё ещё выглядел трезвее остальных. — Беркли писал о том, что любая идея рискует превратиться в опасную иллюзию. Человеческая душа, например, — бакалавр ткнул Андрея в грудь. — Это абстракция. Одна из разновидностей опасных иллюзий. Потому как если мы внезапно начнём с тобой углубляться в вопросы человеческой души, то внезапно придём к выводу, что она есть. И существует, пока мы в неё верим. — То есть, — Стаматин поставил ногу на барный стул Данковского и немного подумал. — Согласно этой твоей любимой философской концепции наш Многогранник был не более чем идеей? Пока мы воспринимали его, как ключ к мирозданию, он выполнял свою роль. А если бы мы перестали верить, остался бы лишь иллюзией? Бакалавр обнаружил, что в его рюмке снова появился твирин, и изобразил удивление. Бармен в ответ на это вежливо улыбнулся и ткнул пальцем в сторону Бураха — тот решил доплатить за ещё одну порцию для столичного доктора. — Приблизительно, — Данковский спихнул ногу Андрея и забрал у него сигарету, которая догорела почти до фильтра, чтобы потушить в пепельнице. — Чушь какая, — Стаматин хлопнул ладонью по стойке. — Ещё налей мне, — он цыкнул и подтолкнул пустой стакан в сторону бармена. — Но ты же тоже поверил в нашу утопию! Что это было? Помутнение рассудка? — А вот это уже разговор о психологии коллективного бессознательного, тут я не силён, лучше с Бурахом об этом поговори, — придвинув к себе рюмку, бакалавр повернулся к Артемию. Андрей выглянул из-за его плеча и присвистнул. — Э, Исидоров сын. Вот ваш Уклад — это ведь тоже идея. Пока они мыслят, они существуют. Пока они мыслят образами и идеями, жива их культура. Так что ли? Или это какая-то коллективная фантасмагория? Гаруспик, смерив обоих тяжёлым взглядом, влил в себя полстакана и отмахнулся. — Может, без меня свой спор завершите? Я не силён в высоких материях. Продолжая внимательно слушать, бармен стёр со стола пролившийся твирин и снова подлил Артемию горькой. Обсуждение высокого встало в тупик, и в возникшей паузе прозвучал его вкрадчивый вопрос: — А не хотите ли сыграть в игру? Три пары сосредоточенных и чрезмерно умных глаз уставились на бармена с немым укором. Андрей даже выпрямился, чтобы отчитать подчинённого, но был уже в той кондиции, когда соглашался даже на форменное безумие. — В столичных питейных заведениях её называют «Дурман», — продолжил бармен и заметил, как на лице Данковского появилось совершенно нечитаемое выражение. — Вы, как я понимаю, в курсе. — Да, в курсе, — мрачно отозвался бакалавр. — А мне нравится, как ты мыслишь, — со знанием дела закивал Стаматин, провёл рукой по лицу, приходя в себя, и придвинул все стаканы ближе к разливающему. — Отлично разрядил обстановку, разрешаю продолжать. Бурах иронично выгнул брови, всем своим видом показывая, что правил не знает, но для верности решил промолчать. Играть в игры не входило в его планы, но раз уж они здесь решили задержаться, то предложение бармена действительно звучало как минимум разумно. По крайней мере потому, что тот единственный был трезвее калёного стекла. — Бакалавр, может озвучите правила? — продолжил с улыбкой бармен. — Я пока подготовлю выпивку. Пока он разливал, Данковский многозначительно обернулся в сторону выхода, но рука Андрея тяжёлой ношей легла на его плечо, предостерегая от возможного побега. Некоторые посетители «Разбитого сердца» с интересом повернулись к стойке, явно привлечённые громким голосом бармена, даже томная танцовщица прислушалась. — Я в студенческие годы имел несчастье сыграть в эту игру, — начал Даниил, будто оправдываясь. — Разливающий ставит на стол двадцать рюмок, и каждый из игроков начинает озвучивать некоторые факты, обязательно истинные. Тот, кто слышит истинный факт о себе, пьёт. Проигравший считается шагнувшим в дурман и выбывает из игры. Стаматин глумливо заулыбался и воодушевлённо выпрямился. Бурах сохранял сосредоточенное молчание, но на его лице всё равно мелькнула тень заинтересованности. Бармен тем временем выстроил в солдатскую шеренгу подготовленные стопки и любезно предоставил первое слово Андрею, надеясь потом на щедрое вознаграждение. — Вот скажи мне, хитрец, ты ведь просто медиков наших напоить хочешь, да? — перегнулся через стойку Стаматин. — Ах ты, золотая голова, как с языка снял идею. Давай начнём. Вернувшись на стул, он одёрнул пиджак и ненадолго задумался — в пьяном угаре Андрей тяжело складывал слова в предложения, когда дело касалось чего-то приземлённого. — Одурманенный хоть раз в своей жизни, — проговорил он удивительно чётко. — Пел песни быку. Артемий развёл руками, в недоумении своём напоминая человека, которому предложили обняться, а затем отказали. Забрав у бармена стопку, он, конечно же, выпил её с видом злопамятным и, пригрозив пальцем Стаматину, усмехнулся: — Нечестно играешь. — «Дурман» вообще не считается честной игрой. Все просто пьют и веселятся! Да же? Правильно говорю? — получив утвердительный кивок от разливающего, Андрей хохотнул. — Твоя очередь, степняк. Бурах закусил твирин вяленым мясом, возвёл очи к потолку и проговорил: — Одурманенный хоть раз в своей жизни был обворован ребёнком. Бакалавр вскинул брови, недоумённо поглядел на Андрея, затем почти в возмущении всплеснул руками. Все трое выпили по рюмке, и Стаматин от души расхохотался: — Местные щенки способны подрезать кошелёк у любого, тут к гадалке не ходи. Прижмутся к тебе на улице, глаза вытаращат, — он хлопнул себя ладонью по колену. — Хромоножка со складов у меня три пепельницы увёл! — У меня украли таблетки, — пожал плечами Даниил. — Прямо из сумки. — Из твоей сумки легко вытащить даже скальпель, на твоём месте я бы закрывал её получше, ойнон, — Бурах задорно хохотнул, получив от Данковского желанный тычок под ребро. — Ты следующий. Бакалавр раздражённо потёр переносицу и едва слышно прошептал: — Я так надеялся, что до этого не дойдёт, но ладно, — положив руку на стойку, он поправил перчатку и равнодушно сказал: — Одурманенный хоть раз в своей жизни участвовал в оргии. Поперхнувшись воздухом, Бурах краем глаза заметил, как Андрей потянулся за рюмкой и шикнул на посмеивающегося бармена. — Признаться, я и не догадывался, что наше столичное светило знает о значении этого слова, — посетовал он и опрокинул в себя бодрящую порцию твирина. Мотнув головой и опасно накренившись, Стаматин сделал паузу в их увеселительном возлиянии и с подозрением покосился на Данковского. — То есть ты хочешь сказать, что не участвовал? — когда бакалавр кивнул, Андрей фыркнул. — Советую. Может рожа такой кислой быть перестанет, ха. — Продолжай, твой ход по правилам, — Бакалавр закинул ногу на ногу и вытащил из нагрудного кармана часы на цепочке. Бармен заметил, что Даниилу очень неуютно играть в подобного рода игры, но за смелые вопросы гостя похвалил. Они хотя бы перестали спорить. — Мне нравится эта игра, слушай, — обратился к бармену Стаматин и хлопнул Бакалавра по плечу так, что тот едва со стула не слетел. — Эти двое никогда бы не согласились, если бы я предложил. В который раз за вечер одёрнув пиджак, Андрей вновь упрямо зацепил носком ботинка стул Данковского и также упрямо отмахнулся от его руки. Даниил очень ценил своё личное пространство. — Одурманенный хоть раз в своей жизни был послан к чёрту любимой женщиной, — произнёс с запинкой Стаматин и очень патетично взмахнул рукой, потянувшись за стопкой. Его примеру последовал Данковский, а Бурах воздержался — было видно, что он по-настоящему никого не любил ещё, поэтому делал вид, что к чертям его никто не посылал. Скорее он сам разбрасывался такими словами. Это бармен понимал очень чётко. Но мог и ошибаться. — Рассказывай, Данила, — коварно протянул Андрей. — Что за девушка? Что за история? Бакалавр прикрыл губы тыльной стороной ладони, поморщился и шумно выдохнул. Вот теперь бармен видел, что доктор от выпитого теряет концентрацию. — Да нечего рассказывать, — приняв из рук Бураха кусочек мяса, Данковский поблагодарил его и продолжил: — Осталась у меня в столице женщина, к которой я испытывал нежные чувства. Познакомились на семинаре, дело шло к помолвке. Стаматин присвистнул и жестом попросил бармена налить себе чего-нибудь отдельно, на что получил отрицательный ответ и беззвучно возмутился, но настаивать не стал. Особенно внимательно рассказ Даниила слушал Артемий, не спускавший с доктора настороженного взгляда, в котором читалась его абсолютная неосведомлённость в этом откровении. — Только вот не любила она меня, — поспешил закончить болезненное воспоминание Данковский. — Отказала в письме. Что и требовалось доказать. — Ну, а сейчас твоё сердце охраняет кто-то, а? — Андрей заглянул в лицо Бакалавру и поспешно добавил: — А впрочем я и без того вижу, что да. Не успев возразить, Данковский запутался в словах и просто закатил глаза, отмахиваясь от пьяного собутыльника. — У меня тоже короткая история! — продолжал тем временем Стаматин, как ни в чём не бывало. — Мне отказала Ева Ян! — Почему я не удивлён? — хохотнул Артемий, разрывая кусочек вяленого мяса на волокна. — Да я и не надеялся, — очень спокойно парировал это Андрей. — Она девочка солнечного света, не моя. Чистая очень. Я бы её только измазал своей чернотой. Данковский понимающе кивнул. Проведя с Евой под одной крышей уже без малого месяц он полностью соглашался со Стаматиным и не осуждал его. Скорее поддерживал. Бармен сосчитал оставшиеся рюмки и легко смахнул со стойки пустые, чтобы играющие не отвлекались на их сосредоточенное разглядывание. Медики всё ещё держались стойко. — Следующий выстрел за Артемием, — в приказном тоне прозвучало со стороны Андрея. — А почему за мной? — недоумевающе рыкнул тот. — У тебя сердце на месте, вот почему! — вспомнив про то, что у него дымится новая сигарета, Стаматин затянулся ей пару раз и затушил. — Тебе или не отказывали или ты ни разу не влюблялся. Одно из двух. Гаруспику оставалось с этим только согласиться. Пока на него выжидательно смотрели три пары глаз, бармен успел заметить, что Данковский занервничал. Отодвинув от себя рюмку, тот усиленно делал вид, словно не присутствовал в баре физически. Мысли его витали где-то за пределами этого места. Твирин, может, нашептал что-то, кто знает. — Одурманенный хоть раз в своей жизни, — неторопливо протянул Бурах. — Чёрт, ничего в голову не лезет. Стаматин раздосадованно цокнул языком и пожал плечами. — Тогда ты пьёшь штрафную, у меня уже есть готовый факт. Артемий, в отличие от остальных, всё ещё выглядел бесстыдно трезвым, и бармен налил ему крепкий твирин. Под одобрительное улюлюканье Андрея, тот опустошил рюмку и с видом поверженного в бою воина склонил голову, пока Стаматин собирался с мыслями и задумчиво стучал пальцем по виску. Мыслительная работа на лице архитектора длилась достаточно продолжительное в рамках игры время, но завершилась щелчком его пальцев. Оглушительным, будто пушечный залп. — Одурманенный хотя бы раз в жизни целовался с мужчиной, — раздался голос Андрея Стаматина, и все четверо замерли. Напряжённое молчание повисло твириновым дурманом в воздухе, и бармен недоверчиво сощурился, поглядывая то на одного, то на другого. Если факты произносятся априори правдивые, то скорее всего Стаматину было что-то известно, и эта информация снова заставила его сдержанно засмеяться в кулак. Столичный доктор, серьёзно откашлявшись, поглядел на Артемия. Тот ответил на его взгляд наигранным изумлением. Андрей крутанул на стойке свой портсигар и от восторга заорал на весь бар: — Я так и знал! Когда оба его оппонента молча выпили по рюмке. Бармен много посетителей видел в «Разбитом сердце». Одни держали при себе ворох страшных тайн. Другие предпочитали откровенно вести диалоги на разные темы, даже самые грязные и шокирующие. Он обслуживал разных гостей, но всегда знал наверняка… Какую игру приложить к новому коктейлю. Одурманенным, вестимо, оказался Андрей. Упав головой на стойку, он заснул, и бармен, убрав посуду, спокойно принялся его тормошить, чтобы увести из зала в подсобку. Данковский и Бурах остались допивать оставшиеся рюмки в одиночестве, но уже вне всяких состязаний. Воспользовавшись тем, что лишние глаза и неудобные вопросы в них нестройной походкой удалились за тяжёлую портьеру, Артемий склонился к уху Даниила и прошептал: — Думаю, тебе уже хватит пить, нухэр. Глаза остекленели. Бакалавр согласно кивнул ему и улыбнулся, оставляя на стойке вдвое больше, чем накапало в солидном счёте. Не в силах убрать кошель во внутренний карман, он решительно повернулся к Артемию, расстегнул молнию у него на груди и отправил свой прохудившийся бюджет в недра сумки на знахарском одеянии. — Я не уверен, что ты сможешь добраться до дома в одиночку, — тихо заметил Бурах. — Твоя правда. Артемий попытался поймать расфокусированный взгляд Данковского, согласно кивнул и, спрыгнув с барного стула, подставил доктору плечо. — Удивительно, как ты сам на ногах стоишь, — с усмешкой сказал бакалавр. — Ты выпил даже больше, чем Андрей. — Твирин надо уметь пропускать сквозь себя, тэнэг. А вы не умеете. Поправив воротник рубашки Даниила и стоически выдержав его уничтожающий всё живое взгляд, Артемий подтолкнул его к выходу и придержал на лестнице за поясницу, чтобы опасный проход по двум пролётам не закончился для последнего бесславным падением. — Прогулка до Омута может стать довольно увлекательной в твоём состоянии. До моего дома ближе, — прошептал как можно чётче Артемий и остановил бакалавра на полпути к выходу. — Полностью согласен с тобой, — отозвался едва слышно Даниил и снисходительно улыбнулся. — Надеюсь, что у тебя найдётся улмар, снимающий головную боль. — Найдётся. Но за него придётся заплатить. Бакалавр недоумённо нахмурился, путаясь в ворохе разрозненных мыслей, и спросил: — Чем же, коллега? Бурах уточнять это отказался. Развернув к себе едва стоящего на ногах Даниила, он легко, как котёнка, подтолкнул его к ближайшей стене и чувственно поцеловал, прекрасно зная, что ему охотно ответят на это взаимностью.