Берега

В былые времена степные дети брали в руки монетки и простукивали ими стены домов, выискивая, где у тех находятся уши. Прикладывали головы к кирпичной кладке, лбом касались углов и мычали нараспев, сочиняя истории о вездесущих наблюдателях и травяных бабайках, которым следует на ночь оставлять в блюдечке свежее молоко. Незадолго до Мора ребятня вместо монеток начала использовать скорлупки от орехов. Потом принялись головами земли касаться и черепа быков собирать, играя с поселившимися внутри призраками. Домовые истории как-то позабылись. Закусив игольное ушко, Ноткин мрачно оглядел фасад городского театра, сунул руку в карман и отмахнулся от жужжащей над ухом мошки. Ночью Город обычно спал, только кошки на охоту вылезали да бандиты на злой промысел выходили. Но сегодня случилось кое-что особенное. Перекатывая иглу из одного уголка рта в другой, двоедушник присел на скамейку и повертел в пальцах большую монету, «ноготь» по-степнячьи. Подкинул её на ладони, взвесил, снова оценивающе посмотрел на пустующий театр, и кивнул каким-то своим далеко не самым приятным мыслям. Сегодня ночью улицы наполнились пением. Мычали стены. Трезвонили заливисто стёкла. Крыши скрипели в такт. И кошки шипели на внезапно затрубившие дымоходы. Такого не было со времён того самого рассвета после губительного Мора. Чума покинула берега Горхона, выжившие впервые подняли головы к небу, а дома от радостного плача ходуном ходили, да, было дело. Что же произошло сегодня? Вынув иглу изо рта, Ноткин обернулся на мигающий неисправный фонарь, цыкнул и тяжело вздохнул. Каспар обещал явиться к полуночи, но соборный колокол уже прозвенел дважды с тех пор. Не видать вожака. Ноткин зябко поёжился от поднявшегося ветра, рывком поднялся со скамейки и бесцельно прошёл к запертым дверям, оглядывая почти истлевшие за столько лет афиши. Почему запел Город? То молчал, то выл, то мычал, то начинал рычать, как дикий волк. Ноткин ушами сотен кошек слушал эту какофонию, то и дело вздрагивая от особо высоких трелей. Он надеялся, что Каспар ответит ему на все вопросы, а иначе получит по лицу за ложную тревогу. — Эй. Ноткин снова цыкнул. Лёгок Каин на помине. — Эй, — ответил он, даже не глядя в сторону Хана. — Тебя разве не учили в Столице всегда приходить вовремя? — Знаешь, бывали деньки, когда даже на часы некогда было посмотреть. Вот и сегодня забегался. Прости. Каспар подошёл к двоедушнику и встал с ним рядом, тоже поднимая глаза к молчаливому зданию Театра. То ли наличие трупного смрада, въевшегося в стены и доски, отпугивало горожан, то ли страх выпустить притаившиеся в трещинах миазмы болезни превратил заброшенные помещения в настоящий склеп, но с тех самых пор никто не осмеливался ставить на старой сцене спектаклей. Просто закрыли двери на замок и ушли. Даже стёкла не побили напоследок. Стоял Театр закупоренный со всех сторон… Мёртвый. Ноткин снова поёжился. — Ну, чего звал? — спросил он, щёлкнув пальцами перед холёным лицом Каина и ущипнув его за щёку. — Поздновато для свидания. — Завали. Каспар сделал несколько шагов к заваленному листьями крыльцу и поднял руку, почувствовав видимо, что Ноткин хотел что-то ещё нелицеприятное ляпнуть. — Слышишь? Город сегодня целый день от песни содрогается, — наблюдательно заметил Хан. — А знаешь, почему? — Ну? Двоедушник шаркнул больной ногой, подходя ближе к Каину, и вновь прислушался к гомону улиц. — Труппа приехала, — спокойно сообщил Каспар после паузы. — В Театре нынче свет горел. Вот, позвал тебя проверить, кого там нелёгкая принесла. Ноткин похолодел и, когда Хан уже почти дотронулся до дверной ручки, схватил его за полы плаща, сильно дёргая на себя. Во взгляде двоедушника читалось недоверие, но затем эту пелену развеял самый настоящий испуг. — Ты не шути так. Может там бандитское логово. Откуда про труппу слышал? — понизив голос, прошептал он. — За столько лет здесь целый криминальный анклав устроил бы схрон. А тебе должно быть известно, что свет в этих окнах только труппа зажигать горазда. Скоро ставить будут, — возразил ему Хан. — Давай зайдём. Молчаливый поединок закончился проигрышем Ноткина: тот явственно увидел в глазах Каина упрямую решимость проверить. Отпустив плащ Каспара, он прошёл вперёд и погладил ладонью удивительно нетронутое временем дерево. — Всё ещё не веришь? — голос Хана показался Ноткину немного нервным. — Открыто там. Я тебе говорю. — Да не зуди на ухо, я понял, понял. Условились открывать на счёт три. Оба схватились за ручки, потянули на себя, и двери Театра распахнулись, выпуская наружу запах пыли и свечного воска. На сцене горел свет, стелющийся от масляной лампы, мягко софитами освещались выгравированные фигуры Дикой Нины и Виктории. Обвивала змеиными кольцами кожей осязаемая тишина. Потоптавшись на пороге, Каспар смело шагнул внутрь, вслепую продвигаясь между рядами кресел, и Ноткину не оставалось выбора: закрыв за собой, он ступал следом, поёживаясь от проникающего под куртку морозного холодка. Город за его спиной стих. Замолчали кошки. Взгляд двоедушника отрисовывал зеркало сцены, тяжёлый занавес, подёргивающийся волной от малейшего сквозняка. Неужто приехали артисты? Едва не врезавшись в спину Каспара, Ноткин взглянул на него и осторожно спросил: — Ну? — Погоди двадцать секунд. Думаю я. Закатив глаза, он махнул рукой и принялся рассматривать луч прожектора, вокруг которого мелькали силуэты мотыльков. Вот дураки. Прямо, как они с Ханом. Полетели на свет, так и сгореть могут, если их сейчас встретят глядящие из-за занавеса бандиты с ножичками. — Ну? — снова рыкнул Ноткин. — Дальше что? Каин набрал в грудь воздуха, чтобы ответить, как вдруг бархатное полотно разрезала длинная чёрная трость. Освещённый тусклой лампой Марк Бессмертник вышел к ним, вечный и нетронутый старостью, словно сам Театр, и ухмыльнулся, как показалось Ноткину, довольно презрительно. Оглядел обоих с ног до головы. И цыкнул так громко, будто ему кто микрофон выдал. — Что это? Новенькие артисты пожаловали? — фыркнул Марк, накрывая набалдашник обеими ладонями. — Мелковаты были да выросли. Две консервные банки плюс дыра от баранки. Неужто про вас спектакль ставить будем? Хан нахмурился. Ноткин потянулся за ножом, но вовремя остановил себя — человек безоружный, пугающий, мистически не постаревший даже. Чудеса. По загривку потекла вниз холодным ручейком настороженность, но двоедушник не мог даже сдвинуться с места. Всё ждал, когда Каспар первым начнёт разговор. — Что ставите? — громко поинтересовался Каин. — Мне казалось, что труппа на Море всё вдохновение растеряла. — Знаешь, дела у нас тогда… — Бессмертник философски поглядел вдаль. — Шли предельно паршиво. То денег не хватало, то обманывали нас. А тут вот внезапно занавес снова взял да открылся. Чёрт знает что. Стуча тростью, Марк прошёл к авансцене, ударил по доскам, и его осветило со всех сторон, как по команде. — Мелковаты, — повторил он, поймав ледяной взгляд Каина. — Может и про вас поставим что-то, да только выгоды никакой с ваших планов на Город. Вы неинтересны нашему зрителю. Лишь некоторым… На других берегах. Ноткин ничего не понимал. Даже отступил на шаг, чтобы, если что, рвануть прочь из проклятого Театра, но Хан дёрнул подбородком, цыкнул на него, как на собаку какую, и уходить двоедушнику перехотелось. Оставит он Каспара здесь одного, а Бессмертник его на ужасы подбить попытается. — Город ваш чудес лишился, — вновь заговорил Марк. — Мы с актёрами понаблюдали, сравнили оба варианта пьесы и решили, что попробуем… Альтернативу. — А разве ставить что-то иное не вариант? Попробуйте комедии, — с усмешкой посоветовал Каспар и, когда Ноткин взял его под руку, покачал головой, вырывая локоть. — Или военную драму. Сколько живу здесь, а война до нас только кусочком дошла, взрослые не рассказывали нам про неё даже. Бессмертник хитро сощурился, прошёлся до середины сцены и спросил, растягивая гласные: — Что, персонажу захотелось воевать? Даже деревянным мечом? А с кем сражаться будешь? — он закинул трость на плечо и чуть подался вперёд. — «Кто начал злом, для прочности итога всё снова призывает зло в подмогу». Макбет. Хан самодовольно улыбнулся, а Ноткин, качнув головой, вновь дёрнул его на себя, надеясь привести в чувства. Город за стенами затих, будто исчез вовсе. От ощущения беспомощности и абсолютного одиночества у двоедушника в горле пересохло, и он сглотнул, пытаясь произнести хоть слово, но звуки тоже исчезли. Пронизывающий взгляд Бессмертника метнулся прямо в его сторону. — А куда делась ваша вражда? — осведомился Марк. — Так красиво смотрелись раньше в ваших ручках лезвия ножниц. Разве тогда война не была для вас разрушающей? Вы персонажи мелкие, второстепенные. Нужны были для контраста. С возрастом улеглось? Каспар перевёл на Ноткина странный заворожённый взгляд и вздохнул, обдумывая что-то. Не ответил. — У вас сейчас пора запретных слов, влюблённостей. Свадеб по договорённости и игр в шахматы, — Бессмертник цокнул языком. — Подобное нашему зрителю осточертело. Им подавай драму, им подавай стекольную крошку на блюде, да чтобы хрустела. Вот предшественники ваши с ролью своей справлялись. Вы же только дров наломаете. — А кто был до нас? — сорвалось с языка у Ноткина. — Будто вы не помните, — язвительно пропел Марк. — Один всё за смертью гонялся, в салочки с ней играл. Второй дружбу с одной подружкой водил, а она под плащом ножи прятала. Третья возомнила себя мессией и коснулась неба, но рухнула с него с обожжёнными крыльями, так больше и не общалась с облаками. Занавес подёрнулся странноватой рябью, по сцене прошёл гул, как от приближающегося поезда, и Ноткин выпрямился, выступая вперёд и закрывая собой Хана. — И спектакль тот был… про Чуму? — спросил он. — Конечно. И ты был там среди персонажей, на которых будущее Города взвалили. Не тяжела нынче ноша? — Бессмертник перешагнул через линию светильников и сел на край сцены, закинув ногу на ногу. — Тяжела, — признался двоедушник. — Все мертвецы к душе прилипли. Воют на ухо по ночам. — Ноткин, — Каин закрыл глаза и шумно выдохнул. — Помолчи. — Нет-нет, пусть говорит, — возразил Марк. — Мне интересно. Столько лет не разговаривал с вами. Ведь выросли вы в головах ваших зрителей, в нашей пьесе таких строф не было, да и не планировали мы. Всё на другие произведения руки поднимали, но каждый год возвращались поглядеть… Как вы тут. Без режиссёра. В голосе Бессмертника послышалась странная ностальгическая тоска. Однако, лицо быстро разрезала прежняя издевательская ухмылка. — Вырос наш Город, — начал внезапно Ноткин, не в силах себя остановить. — На тот берег перекинулся и разросся. Насочиняли новых историй. Главные актёры состарились и ушли на второй план, решив уступить свои места нам… Молодым. Как Чума кончилась так и застыли на месте. Слова рвались из него под воздействием чужеродной силы. Марк вытягивал из Ноткина каждую фразу, как фокусник тянет платочки из шляпы. Было больно. Дурно. Заметив это, Хан порывисто обнял двоедушника, и тот почувствовал дрожь, что сотрясала его тело. Холодно. Сердце Города было мёртвым и давно уже не гоняло по жилам кровь. — Хороши ваши зрители, — заключил Марк после паузы. — Сами всё додумали. Сами всё написали. Сами всё прочитали. А вы-то сами? Чего хотите? Каспар вздохнул и, очнувшись, вцепился в рваную куртку Ноткина, в раздумьях своих наткнувшись на целую стену из запертых воспоминаний. Что было с ним до Столицы? Когда они успели приблизиться к третьему десятку? Кто сочинил их? Бессмертник сощурился, прослушивая эти вопросы в своём разуме на зажёванной плёнке. — Ну? — Уезжайте, — попросил Ноткин наконец. — Здесь ставить больше нечего. Ни комедий. Ни трагедий. Пусть занавес будет закрыт. Марк понимающе кивнул, благосклонно опустив подбородок, и закрыл глаза, улыбнувшись почти по-отцовски. — Исидор с Симоном организовали грандиозный вертеп, — просипел он и, подняв руку, щёлкнул пальцами. — Надо будет… пообщаться с ними. Театр отстучал свой сердечный ритм в последний раз и погрузился в кромешное ничто, оборвав их полночный разговор. Теперь уже навсегда. Открыв глаза, Ноткин схватил ртом воздух и, резко сев на кровати, уставился на задёрнутые красные шторы. С его стороны они были дико похожи на ту самую стену бархатного занавеса, что приснилась (приснилась ли?) ему этой ночью. Заболела нога. Свернувшийся в ногах огромный рыжий кот поднял голову и, сонно сощурившись, потянулся лапами в сторону пробивающегося сквозь прорехи штор солнечного лучика. Рядом кто-то беспокойно завозился. — Кошмар приснился? — спросил Каспар, сев с двоедушником рядом. — Да чёрт знает что. Театр наш видел, — ответил ему Ноткин и, потянувшись за стаканом с водой, сделал жадный глоток. — Чушь какая-то. Каин мрачно поглядел на кота, прислушался к чему-то и растерянно заморгал, пальцами касаясь ноющего виска. — Должно быть, последняя порция твирина была лишней, дружище, — с ухмылкой заключил он не очень уверенно. — Вот и полезла в голову всякая дрянь. Ладонью коснувшись колючей щеки Ноткина, Хан будто удостоверился, что тот реален, и тоже отпил из предложенного стакана. Они молчали долго, каждый в своей голове копался отчаянно в поисках ответов на поставленные сновидением вопросы. И внезапно услышали, как Город тихонько затянул свою степную колыбельную, тоскливо провожающую ночь и встречающую нарисованный рассвет за красным тяжёлым занавесом. — А что если нас с тобой и вправду сочинил кто-то? — спросил Каспар, прислонившись щекой к подставленному крепкому плечу. — Даже если и сочинил, то разве история плохой получилась? — немного насмешливо ответил ему Ноткин. — Вроде все живы. Дети растут. Старики дряхлеют. Мы живём. Это ведь… Правильно? Хан закрыл глаза, устало вздохнул, протягивая руку к мурлыкающему коту, и погладил того по пушистому хвосту. Подумал немного. Примерно двадцать пять секунд. И согласно кивнул. Пускай в головах своих зрителей, но они должны продолжать играть. Даже если изначальная пьеса перестанет существовать вместе со своими создателями.