Partenaires Particuliers

      Я понял, что натворил, только тогда, когда проснулся утром на следующий день. У меня раскалывалась голова, и меня мучила жажда. Я лежал на кровати, прикрытый одеялом вплоть до шеи, и чувствовал, как рука Луи прижимается к моей. Его кожа горит. Он крепко спал, и я ощущал его дыхание частями своего тела.       Комната освещена солнечными лучами, потому что я забыл зашторить окна на ночь. Пахнет кофе, поэтому, вероятно, сейчас не слишком поздно. До моего слуха доносятся различные звуки, что появляются за пределами комнаты. На кухне шумит мама, уверен, она уже села завтракать, потому что я услышал, как выдвигается ящик со столовыми приборами, которые громко ударялись друг о друга, и как чайная ложечка ударилась о керамическую чашку. Мама ест в одиночестве, потому что мой отец уже на работе.       Я сверлил потолок глазами, задумавшись. Я вспомнил, что вчера в моей голове поселилась идея рассказать ей всё. И это только потому, что мне не нравится лгать ей, даже когда я скрываю от неё незначительные вещи, иначе она начинает грустить. Чёрт, она всегда говорит, что выслушает меня и что даже злиться не будет, если причина, из-за которой я солгал, идиотская. Но это моя мама. И я не собираюсь ей рассказывать совершенно всё. Почему? Не знаю. Просто так. Но на самом деле я ещё просто не готов к тому, что тогда ей откроется другая моя сторона, которая, вероятно, не очень ей понравится. Поэтому я решил продолжать играть в молчанку. И из-за этого тогда, когда я услышал её тихие шаги, направляющиеся в мою комнату, натянул одеяло на Луи и закрыл глаза. Мама открыла дверь, убедилась, что её сын вернулся домой после вечеринки, и спустилась обратно на кухню. Затем я опустил одеяло ниже и глубоко вздохнул. Когда я говорю, что являюсь трусом, то это не шутки ради.       Луи проснулся немного позже. Он только открыл свои глаза, оставаясь совершенно неподвижным. Мы смотрели друг на друга. Я даже понятия не имел о том, что сказать ему, поэтому перевёл взгляд на потолок, начиная пялиться на тот, словно последний придурок.       А потом я вспомнил, как вчера он сказал мне, что не хочет ничего серьёзного, и это по факту меня устроило. Я бы солгал, если бы сказал, что это не поможет мне. Временно, но всё же. Однако мне не нравится концепция. Получается, в наших «отношениях» никто никому ничего не должен, но что, если я задену Луи? Я ведь тогда даже не узнаю об этом, а если и узнаю, то не смогу извиниться, так как всё соответствует условиям «договора». Да пиздец.       — Ты хорошо спал? — тихо спросил он. — Я тебя не достал? Знаю, что много шевелюсь во сне. Мне постоянно это говорят.       — Я ничего не заметил. Ты грел меня, мне понравилось.       Он только фыркнул.       Я встал на ноги, взял пачку сигарет, лежавшую на рабочем столе, и подошёл к окну, раскрыв его. У меня осталась одна сигарета, поэтому я взял зажигалку и закурил, перегнувшись через подоконник. Я просто хотел избежать необходимости смотреть на него. Ноябрь. Уже холодно. Осенний ветер путает мои волосы, но мне всё равно. По дороге проехал мотоцикл, затем огромный грузовик. Я чувствовал запах выхлопных газов. Стряхнув пепел с сигареты, я всё-таки решился и заговорил с Луи.       — Ты голоден?       — Не особо, но мне нужно в туалет, — он начал подниматься, но я остановил его.       — Нет, погоди. Моя мама уедет через несколько минут. Мы выйдем, ты пойдешь в уборную, а я приготовлю тебе поесть.       — Без проблем, — он вернулся обратно в постель.       — Почему твоя сестра так расстроилась на днях?       — Не знаю. Она любит принимать решения за меня.       — Она моложе тебя.       — Только по документам.       — Даже твоя мать была спокойнее.       — Моя мать, — он усмехнулся, — она не из этого мира, это точно.       — О чём ты?       — Сам понять не могу. Она не понимает, что происходит вокруг неё, она как будто в другом месте. Её пугает и одновременно раздражает все и всё, что её окружает, поэтому она отдаляется от нас… от меня.       — Зачем она так делает?       — Пойдём к ней, спросим вместе.       — Нет, серьёзно.       Он растянулся на кровати, и старая футболка, которую я одолжил ему, поднялась на живот, чуть выше пупка. Луи спрятал свои глаза в локтевом сгибе. Я подумал, что, возможно, сейчас он скажет правду, так как он спрятал свой взгляд, и ему было бы легче о чём-то рассказать, не смотря в глаза собеседнику. И, к слову, я попал в десятку. Однако Луи буквально сбросил бомбу посреди нашего разговора, потому что:       — Она ведёт себя так с момента, как только узнала, что я могу умереть буквально в любой момент.       Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять сказанное. Я всё ещё смотрел на Луи, а тот всё ещё скрывал свой взгляд.       — Что у тебя? — спросил я его едва слышимым голосом. — Всё настолько плохо?       И ничего.       — Это излечимо?       — А как ты думаешь?       У меня было полно других вопросов, но я не мог их задать, потому что почувствовал, как всё моё тело словно пронзило чем-то острым. Я не знал, что думать, и тем более — что ему сказать. Что следует говорить в подобных ситуациях? Я уверен, что Джемма знает. У неё хорошо развито чувство эмпатии, и она хорошо справляется с подобными вещами. Но Джеммы тут нет, в отличие от меня, и я сейчас потерян даже немного больше, чем в начале всей этой истории.       Я услышал, как моя мать покинула дом, и затем вздохнул. Потом залез в карман собственной куртки, что лежала на земле, в попытках найти сигарету, но напрасно.       — Эй, ну, я всё ещё здесь, — он заставил обратить на себя моё внимание. Луи уже сидел на кровати. Его волосы были взъерошены, а на щеке красовалось пятно от подушки.       — Да, точно.       — Боже, ты смотришь на меня так, словно я уже мертвец. Расслабься.       — Извини, я не хотел…       — Всё в порядке, — сказал он сомнительно, а потом нашёл способ сменить тему. — Ты сказал, что собрался приготовить поесть.       — Да, уже иду.       — Что ты умеешь делать?       — Яичницу. — Уже неплохо.

***

      Этот вечер я провёл у Джеммы. Немного раннее до этого мы с Луи вместе вышли из моего дома, а у меня даже не хватило смелости, чтобы поцеловать его. Я невероятно желал этого, но ничего не сделал и даже не знаю, по какой причине. Уверен, он теперь думает, что мне страшно, что я больше не хочу иметь с ним что-то общее. Однако если я и отдалюсь от Луи, то буду, блять, далеко не лучше его матери. Представив себя в его ситуации, я понял, что если бы моя мама перестала обращать внимание на меня, дабы эмоционально дистанцироваться, то я не пережил бы этого. Кто так, сука, вообще делает? Как сознательно можно забить на своего ребёнка? Очевидно, я осуждаю действия матери Луи, пусть даже и не знаю всей истории. Единственное, что я знаю, так это то, что не хочу, чтобы Луи когда-либо смог испытать те же самые чувства, находясь со мной. Но как тогда мне себя вести? Нормально, словно ничего такого ужасного и не происходит? Или так, будто я могу потерять его в любой момент? Мне переживать или попытаться забыть?       Я, блять, не знаю. И это бесит меня.       Весь вечер я провёл на чёрном кожаном диване Джеммы, прижимаясь лицом к подушке и цепляясь глазами за передачу, что шла по телевизору. Кухня и столовая находились недалеко, поэтому я мог прекрасно слышать Джемму и Алена, её парня. Они смеялись и готовили ужин. Им было так весело друг с другом.       Я же просто смотрел на экран, но по факту даже не соображал, о чём идёт речь в программе. Мне становилось труднее дышать, потому что внутри будто всё сжалось. Экран стал немного расфокусированным из-за скопления влаги на глазах, и тогда я отчётливо услышал, как парень сестры заговорил обо мне.       — С твоим братом всё в порядке? Он не двигался уже целый час.       — Ничего необычного. Час — это средний показатель.       — Действительно? — он усмехнулся. — «Des chiffres et des lettres» такая увлекательная передача?       — М-м-м, нет. Он не смотрит её. Просто задумался о своём. Телевизор — его оправдание для размышлений о жизни. Он всегда так делает. Гарри? — Джемма позвала меня, однако я не ответил. Поэтому сестра прошла в гостиную, встав прямо передо мной. — Ну… Почему ты плачешь?       — Я не плачу, прекрати.       — Гарри.       — Это всё лук. Я чувствую его даже отсюда.       — Да, конечно. Поговорим позже.       — Не хочу. Я пойду домой после ужина.       Я заметил, как она захотела уже начать протестовать, но, в конечном итоге, решила промолчать. Джемма вернулась на кухню и, обратившись к Алену, сказала, что ей нужны макароны определенной марки, поэтому тот, поступив как настоящий джентльмен, молча взял ключи и покинул квартиру. Это был её способ остаться со мной наедине, как я понял, потому что сразу после этого сестра пришла ко мне. Она хотела присесть рядом со мной, поэтому подвинула мои ноги. Я не сопротивлялся.       — Мы поговорим сейчас.       — Окей.       — Я не стану смеяться, если ты заплачешь. Плачь, если хочешь.       — Боже, ты уже достала меня. Я не хочу плакать.       — Тогда я слушаю тебя.       — Эм, это парень из лицея. Я встретил его на вечеринке. Мы потанцевали и всё. Потом познакомились. Иногда мы вместе проводим время. Например, обедаем после уроков или идём к нему, чтобы позаниматься. Он милый, поэтому быстро понравился мне.       — Быстро?       — Не совсем, на самом деле. Я поцеловал его на вечеринке, потому что просто захотел.       Я шмыгнул носом и остановился, но всё ещё оставался неподвижным. Половина лица продолжала лежать на подушке, но глаза метнулись в сторону сестры. Я ожидал отвращения, непринятия со стороны Джеммы, не знаю, почему. Но это было глупо, потому что сестра так никогда бы не поступила. Не было ничего подобного. Она внимательно слушала мои слова, ожидая продолжения. Поэтому я снова заговорил.       — Если тебя интересует, то мы не делали ничего более.       — Хорошо, — сказала она, как бы намекая на то, чтобы я не молчал, потому что, очевидно, не этот факт является причиной, из-за которой я сейчас нахожусь в таком состоянии.       — Он болен.       — Болен? В смысле?       — Не знаю. Он болен. И не думаю, что это лечится.       — Гарри, ты уверен, что между вами ничего не было?       — Да, а к чему ты спрашиваешь?       — К чему… Ты следишь за новостями или нет? Этот твой парень, он спит с мужчинами?       — Он не мой парень.       — Ответь мне.       — Да. Определённо.       — Слушай, я знаю, что это непросто понять, но то, что тебе нравятся мальчики — это последняя твоя проблема. По факту это даже не проблема.       — Но что тогда?       — Если он ВИЧ-положительный, Гарри, это серьёзно. Ты должен быть осторожным. Я тут не для того, чтобы пугать тебя или что-то подобное. И также я не собираюсь говорить, что ты должен вычеркнуть его из своей жизни, потому что ты явно не равнодушен к нему. Просто будь аккуратен.       — Джемма, я даже не знаю, о чём ты говоришь. Я не понял ни единого слова из того, что ты только что сказала.       А потом она объяснила мне, и я врубился. ВИЧ. Иногда я видел демонстрации на улицах, по этому поводу велись споры. Но я никогда не пытался связать эти вещи. Джемма также сказала, что больных клеймили позором, что в народе ВИЧ называют болезнью педиков, что им можно заразиться через кровь или в случаях, когда трахаешься без презерватива. Я понял, что это не лечится, что нет вакцины и что по тому, как заканчиваются короткие жизни инфицированных, можно снимать фильмы ужасов. Узнал, что лаборатории работали над поиском лекарства от вируса день и ночь, но это не принесло никаких результатов. По всей стране царили чувства одиночества и несправедливости. Государство обвиняли в пренебрежении по отношению к народу и в бесчеловечности. В больницах происходили скандалы, потому что по вине правительства литры инфицированной крови переливались взрослым пациентам и детям и потому что никто не предпринимал никаких действий для борьбы с эпидемией.       Я вспомнил тот день в аптеке, когда Луи рассердился. Вспомнил, что видел по телевизору. Ле Пэн хотел поместить всех инфицированных на карантин, как это делали с больными туберкулёзом в начале этого века. Я понял разницу между санаторием и сидаторием (sidatorium; sida в переводе с фр. означает спид) и пришёл к выводу о том, что это ужасно.       Я еле предотвратил рвущиеся наружу рыдания, начав проклинать себя. Я сижу и жалуюсь на свою жизнь, пока у других людей происходит подобный пиздец.       Джемма взяла меня за руку и погладила мою кожу большим пальцем.       — Мы работаем над этим, понимаешь?       — Я знаю.       — Есть, что ещё рассказать?       — Я не знаю, как вести себя с ним.       — Веди себя нормально, эй. Иначе же сделаешь ему хуже.       — Он сказал, что не хочет ничего серьёзного.       — Вот оно что. Так это хорошо, нет? Это ни к чему тебя не обязывает, — я кивнул. — Если это уже слишком, то мы можем остановиться.       — Ты ведь не расскажешь маме, да?       — Обещаю.       Она мне улыбнулась, затем бросилась в объятия, повалив меня на диван.       — Отпусти меня, я не могу дышать.       — Ты перестал грустить? — произнесла она прямо возле моего уха.       — Перестал, уйди.       — Хорошо.       Она встала, но я тут же поймал Джемму за руку.       — У меня есть девушка.       — О, нет. Так не поступают. Либо он, либо она, Гарри, ты не можешь играть по обе стороны. Парни, которые поступают так, — последние ублюдки.       — Но она мне не нравится. Мы просто трахаемся.       — Следи за языком.       — Мы спариваемся.       — Скажи ей, что ты хочешь прекратить это всё. А то это действительно не круто, Гарри.       Я сказал: «окей», а потом серьёзно подумал и решил сказать Флоренс о том, что мы больше не вместе. Чего я не знал, так это того, что мне придётся прождать целую вечность, чтобы осмелиться и сообщить ей это.