***
Я делал домашнее задание в гостиной, что было не очень хорошей идеей, потому что по телевизору шёл репортаж, и, как только я увидел прайд-флаг, я закрыл все учебники. Я увеличил громкость и начал есть свои остывшие макароны, не отрывая взгляд от экрана. Речь шла о Стоунволлских бунтах в Нью-Йорке*, Марше П. Джонсон** и первом гей-параде 1970 года. Когда в репортаже были показаны фрагменты с парада в Париже, который там проходил пять лет назад, пришёл отец и выключил телевизор. Он посмотрел на меня и сказал продолжить заниматься. Я ничего не ответил, но повиновался. Я видел свою мать, которая мыла в тот момент бокалы. Её взгляд также был направлен на меня. Мой отец ушёл, и мама подошла ко мне, после чего присела рядом. — Тебе лучше? — она провела рукой по моим волосам. — Да. — Как у тебя дела? — Не очень, — я указал на кучу бумаг и тетрадей, что валялись вперемешку на столе. — Ты подумал по поводу будущего? Чем ты хочешь заниматься? Или ты всё ещё не знаешь? Я не понимал, что на меня нашло, но, кажется, моё вечное желание избегать этого вопроса, привело меня прямо в ловушку. — Могу я поговорить с тобой о кое-чём, мам? — Да, конечно. Она выглядела такой счастливой, что я решил довериться ей. Но только я не знал, что сказать. С чего начать? Она ждала, и ждала терпеливо. Она надеялась, что наконец нам удастся нормально поговорить, и я подумал, что если лишу её этого, то окажусь самым худшим сыном на свете. — Ты можешь всё мне рассказать. — Я знаю. Всё, кроме этого. — Это касается мальчика, который как-то ночевал здесь? Я не посмел ответить. Я не ожидал, что она поймает меня с поличным. — Гарри, ты можешь мне рассказать. Слёзы, которые навернулись на моих глазах, появились из-за страха. Это становилось реальным. Но я не плакал. Мама сказала, что любит меня, и я ответил, что я знаю это. Она обняла меня, а потом я ей всё рассказал. Мать слушала меня до конца, она слышала страх в моём голосе, когда я сообщил ей, что не хотел, чтобы она видела меня другим. Сказал, что знал, чего хотел, и что ничего не мог поделать с этим. Сказал, что я сожалел том, как долго мне пришлось ей врать. Я рассказал ей о Луи, но не о том, что он болен. И после каждой моей реплики мама говорила: «я всё равно люблю тебя». — Мне больно оттого, что ты думал, что я плохо отреагирую. — Прости. Прости, я не хотел, чтобы ты расстраивалась. — Ты рассказал об этом своей сестре? — Да… Прости. — Хей, — она поцеловала меня в щёку, — я не злюсь. — Мне было страшно. — Я знаю, детка. Но тебе не стоило бояться, правда. Я свернулся калачиком около неё и она взяла одну из моих рук в свои. Мы молчали на протяжении какого-то времени. Я наконец почувствовал облегчение. Такое невероятное облегчение, что я стал счастливее. Мне так повезло. — Когда я смогу его увидеть? — Я не знаю… С ним нелегко приходится. — Правда? — Да, но обещаю тебе, что ты его увидишь. Она начала гладить мою спину. — Ты его любишь? Ну вот. Я колебался. Я сам не знал, что думал по этому поводу. Этот вопрос сводил меня с ума. — Я не знаю. Похоже на то. — Будь очень осторожен, Гарри. Это важно. Мы не относимся к таким вещам легкомысленно, правда? Я понимал, о чём она говорит, и я успокоил её. — Не волнуйся. Ты ведь не скажешь папе? — Нет, конечно нет, мой дорогой. Ты сам скажешь ему, когда захочешь. — Спасибо. Она встала с дивана и включила телевизор для меня. — Будешь ещё кушать? Значит, ничего не изменилось. * — демонстрации против полиции, которые начались в гей-баре «Стоунволл-инн». Эти столкновения часто приводятся в качестве первого случая в истории, когда представители гей-сообщества оказали сопротивление узаконенной государством системе преследования геев. ** — Марша П. Джонсон была американской активисткой по освобождению геев, выступала за защиту их прав. Приняла участие в восстании в Стоунволле.***
Конец апреля. Было достаточно тепло, поэтому во время обеда мы с Луи пошли есть на улицу, в парк, где мы впервые заговорили друг с другом. Мы сидели на земле, друг напротив друга. У меня был с собой сэндвич, салат, три печенья и бутылочка колы, когда же Луи наслаждался водой. Я не решился сразу задать ему интересующие меня вопросы, потому что я боялся, что он разозлится или ещё больше закроется от меня. Поэтому сначала я сообщил ему про свой разговор с матерью. Луи ответил, что он рад за меня и гордится тем, что мне удалось сделать это, однако его лицо не отражало никаких эмоций. — Когда ты сказал своей матери, как она отреагировала? — спросил я его с набитым ртом, заранее зная, что этот вопрос вызовет у него неприятные воспоминания. — Я ей и не говорил, — его глаза были направлены вниз, и он играл с этикеткой на бутылке воды, — Она была вынуждена это узнать, если можно так выразиться. — Ты что, дефилировал по своей комнате в различных платьях? — Ты говнюк, — он улыбнулся, — Нет. Она видела меня с парнями, вот и всё. Да и на самом деле, педик я или нет, — ей было плевать. Это одна из последних проблем, что её волновала. — Знаешь, я рассказал маме о тебе. Она хочет с тобой встретиться. Луи откинул голову назад, чтобы взглянуть на небо и позволить солнцу на время ослепить его. Он щурился, пока яркие лучи падали на его длинные тёмные ресницы и крошечные веснушки. Он вздохнул. — Что ты ей точно сказал? Ты хочешь меня представить как кого? — Как ты захочешь. Она просто хочет тебя увидеть. — Гарри, это… — Что опять? — Это не очень хорошая идея. Я молчал, потому что был расстроен. И куда мы идём? Всё было хорошо на протяжении нескольких дней, а затем он снова становился холодным и начинал отдаляться, словно неожиданно понимал, что позволил себе зайти слишком далеко со мной. Я не знал, откуда взялись эти рамки, которые он сам себе навязывал. С начала учебного года Луи больше ни с кем не встречался (я просто надеялся на это). Когда он видел, что я приближаюсь к кому-то очень близко, будь этот человек девушкой или парнем, то он напоминал мне о своём присутствии, прикасаясь к моей руке, плечу или ладони. Когда я был у Луи, я проводил большую часть своего времени в его объятиях и с его пальцами в моих волосах. И даже его сёстры начали лучше узнавать меня. Мы играли в настольную игру с Физзи, и, мне казалось, что я ей понравился. По выходным мы выбирались вместе куда-то, если у нас не было важных дел (и это случалось всё реже и реже, так как мои экзамены приближались ко мне, почти бежали навстречу, и, к сожалению, ничего не могло помочь мне их остановить). Мы ходили в кино: покупали билеты на задние ряды, усаживались прямо под проектором и в течение всего сеанса мои губы не покидали его. Да боже, мы даже вместе ходили по магазинам. Луи проводил часы в женском отделе, так как он говорил, что там выбор больше. Чаще всего Луи выбирал джинсы на высокой талии или такие, что те обтягивали его задницу и ноги, — похожие носила Джемма лет пять-шесть назад. Когда на улице становилось тепло, он снимал все вещи, что скрывали части его тела, и надевал кроп-топы или футболки, которые бы позволяли остальным видеть его оголенный живот. Он не боялся ничего, что касалось экспериментов с волосами или одеждой. Луи всегда раздвигал границы того, что значит быть мальчиком, и поощрял меня делать так же. Он заставлял меня пробовать вещи, которые никогда бы не пришли мне в голову. Из-за Луи я стал позволять носить себе двойной деним и разноцветные ветровки, что мне очень даже нравилось. Он говорил, что мы просто спим вместе и что между нами нет никаких чувств, но я не видел этого. Совершенно. Нет ничего жестокого или механического в том, что он делал. Когда мы занимались любовью, в наших жестах, взглядах и словах не было никакого безразличия и апатии, и Луи это знал, он чувствовал это. Чего он хочет больше или меньше? Он никогда не говорил со мной об этом и предпочитал играть даже после того, как однажды я сказал ему, что это выкручивает мне яйца. Вчера, когда я пытался нормально поговорить с ним, он спросил меня, нравятся ли мне «ABBA»? Я стыдливо произнёс: «да», а потом Луи взял моё лицо в свои руки, прося, чтобы я посмотрел парню прямо в глаза и чётко сказал, нравится ли мне эта группа или нет. Я подумал, что он начнёт смеяться надо мной, но от своих слов не отказался, попутно кивнув. Тогда на его лице появилась самая красивая улыбка, которую мне ещё не довелось видеть, и Луи ответил, что это замечательно, так как у него есть вся их дискография. Он поставил «Does Your Mother Know That You're Out?» на полную громкость в своей спальне, и тогда даже близняшки присоединились к нам. Они забрались на кровать и начали скакать и танцевать на ней, как ненормальные, и тогда план Луи сработал — я окончательно сдался. — Ну пожалуйста. То, что ты делаешь, — нелепо, — я умолял его, пусть это было и бесполезно. Я задался вопросом, испытывала ли Флоренс это же чувство, когда мы расстались? Уверен, так и было. Чувство беспомощности — оно ужасно, это хуже, чем что-либо. Я был таким ублюдком, что на самом деле заслужил всё это. — Я не знаю, что ты ещё хочешь. Статус «моего парня»? Это бесполезная борьба. Что ты хочешь из того, чего у тебя всё ещё нет? Возможность говорить ему, что я его люблю. Слышать, что он любит меня. Но Луи победил. Я понимал, что это глупо просить, поэтому заткнулся, и мы продолжили есть. Луи посмотрел на ребят, что играли на детской площадке недалеко от нас, затем — на мать с ребёнком, что качались на качелях. Он не отводил с них глаз, его лицо было подпёрто сжатым кулаком, взгляд отрешённый. Луи смотрел на них, но не с нежностью, а почти с завистью, с ревностью. И тогда я вспомнил, что говорила мне Джемма по поводу его мамы. У меня было невероятное желание задать ему несколько вопросов, но не знал, как это сделать. — Хочешь мой салат? — Нет, спасибо. — Ты ничего не ешь, — Я обвинял его, потому что это правда. Да, мы выходили вместе есть, но он всегда оставлял свою тарелку почти полной, ну или же выкидывал почти всё, что покупал, в мусор. У себя дома он почти никогда не бывал на кухне. Я видел, как он ел, но в большинстве случаев это происходило из-за меня: когда я просил его попробовать что-то или когда я готовил ему. Джемма мне говорила о таком симптоме, как потеря веса, поэтому это напрягало ещё больше. — Почему ты не ешь? — Я не голоден. Я плотно поел перед тем, как пойти на занятия, — Луи прекрасно видел, что я ему не верил. Он протянул руку и убрал прядь волос, что лезла мне в глаза. — Перестань переживать из-за меня. Я ненавижу это. — Но это то, что я вижу всегда. Сегодня — не первый случай. — Ах, правда? Ну ладно, тогда смотри. Он забрал мой салат и вилку и начал есть, параллельно смотря на меня взглядом а-ля: так, и что теперь? — Приходи к нам на ужин в пятницу? — В пятницу? — Да. Это было бы прекрасно. Пожалуйста. И потом я отстану от тебя. — Хорошо. Я не мог в это поверить. Я был невероятно рад своей маленькой и почти лёгкой победе. И я специально выбрал пятницу, потому что в этот день папы нет дома и именно тогда к нам приходит Джемма. — Ты старомодный, люди*. — Парень. — А? — Парень. Один человек, а не несколько. — Ну да. Простите меня, принц Гарри. — Ничего, Король. * — сначала Луи произносит: «men», что означает какое-то количество людей. Гарри же исправляет его на «man».***
Мама была очень рада узнать, что Луи к нам придет. Она начала думать над тем, что приготовить на ужин, за два дня. Она даже достала старые кулинарные книги, к которым она никогда не прикасалась по той причине, что все её лучшие рецепты хранятся в голове. Она также спросила у меня, что Луи любит и не любит, а я ответил, что он ест всё, ну, я так полагал. В любом случае ему придётся поесть. Луи пришел около шести вечера. Я открыл ему дверь, пытаясь помнить о том, чтоб не поцеловать его, как это было с Флоренс, потому что я всё ещё не был готов делать это при своей матери. Но, ещё раз, Флоренс и я, мы играли спектакль с самого начала и до конца. Луи выглядел хорошо, более того — у него было приподнятое настроение. Джемма поздоровалась с ним, вся взволнованная, и заключила его в объятия, параллельно спрашивая у него, всё ли в порядке. Луи был рад знать, что девушка действительно была заинтересована в этом. Они общались на пороге, и я присоединился к матери, чтобы помочь ей. Она сказала, что я покраснел, но я отрицал это. Мама поцеловала Луи в щёки, когда увидела его и то, как он просто протянул руку вперёд для приветствия. Луи был в шоке и приятно удивлен таким теплым приёмом. Ему сразу же стало комфортно, и он повеселел еще более. За столом мы разговаривали. Луи никогда не смущался, не сдерживал себя, и, как я понимал, он не собирался начинать это делать сегодня вечером. Он общался с моей матерью, моей сестрой. Ему снова накладывали еды, и он ел. Луи сделал комплимент в сторону блюд, приготовленных моей матерью. Та была очень тронута, и Луи рассказал ей о похожем рецепте, который он как-то приготовил с соусом, о котором я раньше ничего не слышал. Но не моя мать, очевидно. Поэтому я тихо сидел в течение всего того времени, что они обменивались рецептами их любимых блюд, и ел. Луи сказал ей, что он обожал готовить и что он часто что-то делал для своих маленьких сестёр, когда его родителей не было дома. Мама добавила, что я должен взять с Луи пример. — Однажды Гарри приготовил макароны и даже не слил из кастрюли воду, — Луи посмотрел на меня, а я же прикрыл своё лицо руками, чтобы никого не видеть. — Он их и мне предложил. — И тебе не стыдно? — Джемма умирала от смеха. — Я не нашел соус… — Ну, тогда ты мог сделать его? Ты не нашёл ни томаты, ни фарш, ничего? — Отстаньте от меня. Луи увидел, как они напали на меня и пытались заставить стыдиться, поэтому решил спасти меня из этой ситуации. — Но утром он приготовил мне яйца-пашот. Это было очень даже неплохо. — Ты выучил технику варки яиц пашот, но ты не сливаешь воду из макарон? — Нет, Джемма, я не знаю, как варить яйца пашот. Я сделал их в микроволновке. — Прости, в чём? — Джемма положила вилку на стол, а мама продолжала смеяться так сильно, что даже не могла вдохнуть. — Но это сработало! Я покажу тебе как-нибудь. Это было вкусно, не так ли? — Это было превосходно, — Луи защищал меня, — Они были хороши. Если бы я знал, я бы приготовил голландский соус, чтобы они стали идеальными. Гарри приготовил их очень вкусно. — Спасибо. Я вышел из-за стола, чтобы сходить в туалет, и, когда я вернулся, всё было спокойно. Думаю, Луи даже и не заметил, что я уходил. Он так хорошо ладил с мамой и Джеммой, и это делало меня невероятно счастливым, потому что это именно то, чего я хотел. Я хотел, чтобы он чувствовал себя, как дома. И даже если и у него дома порой бывало ужасно, я надеялся, что этот вечер помог ему забыть про такие случаи. Они начали говорить про учёбу, и я, конечно же, не собирался принимать в этом никакого участия. Вместо этого я просто ел в полной тишине, слушая, как мама и Луи разговаривают. — Изначально я хотел стать актёром, но это сложно, — моя мама улыбнулась, и Луи продолжил, — Поэтому я не знаю, чем точно хочу заниматься. — Но куда ты пойдешь учиться после лицея? — В Парижский институт политических исследований. Ну, если меня примут. — О, неплохо. И на какое направление? — Хочу получить двойную специализацию по политологии и юриспруденции. Они ищут кандидатов, у которых средняя оценка будет минимум «четыре». Я уже сдал их письменный и устный экзамен. Также они смотрят и на оценки последних трёх лет обучения в лицее и на сопроводительное письмо. Его нужно отправить на французском и английском. Гарри поступил очень мило и перевёл его на английский, — Луи улыбнулся мне, и я сделал то же самое. — Это хорошо, хорошо, что у тебя есть такая цель. Гарри же пока ничего не знает, ну, — мама посмотрела на меня, но я понимал, что это не наезд с её стороны, что я обычно слышал от своего отца. Мама даже улыбалась. — Он разберётся с этим, — Луи снова принялся меня защищать. — У него есть время. Бывают люди, которые и к двадцати или тридцати годам не знают, чем они хотят заниматься. Правда, у него ещё есть время. Когда он сдаст свои экзамены… А он сдаст их, мы знаем это. — Да, мы знаем, — Джемма подняла свой стакан воды в честь меня, но я её проигнорировал. — Когда он сдаст экзамены, он сможет получить DEUG — это диплом об общем университетском образовании. Он может получить DEUG по литературе, например. Это просто, так как доступно для всех людей, что сдали экзамены. А потом, ну, если он захочет или если ему понравится, он сможет продолжить обучение и получить специальность. — И сколько на это уйдёт времени? — Два года. — От тебя пользы больше, чем от консультанта по профориентации, — это первый раз, когда я что-то сказал во время дискуссии. — Я здесь ради тебя. — Спасибо, что поддерживаешь его, Луи, — шатен только кивнул на слова моей мамы. Боже, я люблю его. Ужин продолжался и после того, как мы все съели десерт, потому что мама и Луи начали обсуждать музыку, спектакли и фильмы, а когда они нашли общий язык в лице «ABBA», я понял, что вечер будет долгим. Они оба обожали одну и ту же песню: «Chiquitita». Мы с Джеммой переглянулись и рассмеялись. Это было забавно, мама и Луи не обращали на нас внимания, словно мы и не существовали вовсе. Я вышел из-за стола и направился на кухню, сестра же проследовала за мной. Там я открыл форточку и начал нарезать фрукты, что стало бы моим вторым десертом. Джемма села на поверхность тумбочки и смотрела на меня в тишине. Я знал, что она скажет что-нибудь по поводу моего десерта, который в простое время являлся коллекцией из всех самых худших закусок, которые можно было только найти на кухне. Но его не последовало, и вместо этого Джемма просто произнесла на английском: — Он нравится мне, Гарри, — сказала она шёпотом. — Он потрясающий. — Разве я не потрясающий? — Ты нормальный, думаю. Но мог бы быть и лучше. — Ой, отъебись, — я засмеялся и Джемма тоже. Прошло слишком много времени с того момента, как я мог заставить её смеяться в последний раз. Она всё ещё переживала за меня. — Он тянет тебя вверх, не так ли? Я думаю, он подходит тебе. — Да, я знаю, так и есть. — И он буквально подчинил тебя себе, да? — Это… Это правда. — Что за привлекательный и очаровательный юноша… Маме он тоже нравится. — Разве? Не мог бы так уверенно говорить об этом. Вы с мамой объединились против меня. Вы действительно напали на меня в одно и то же время. Это что за дела? — Прости… Ты действительно расстроился? — Я… Нет. Я не расстроен, это даже забавно. Кроме того, пока он развлекается, я не возражаю. Он такой милый, когда улыбается. — Думаешь, они нас слышат? — Они слишком заняты, вероятно, нет. Ты можешь говорить нормально. — Хорошо. Хм, в больнице он говорил совсем немного. — Очевидно. Вы были в больнице, ему было не до дискуссий. Я быстро съел свои фрукты, предлагая их сестре. — Мне нужно идти. — Ты возвращаешься? — Да, у меня полно дел. Я собираюсь попрощаться с ним. Было бы круто, если бы он приходил чаще. Она покинула кухню, а я слушал, что происходит в столовой. Мне стало тепло на душе из-за того, что Луи так славно ладит с мамой и Джеммой. Это было настолько важно для меня, что я откладывал момент их встречи снова и снова, так как дико боялся. Мама присоединилась ко мне с пустыми тарелками в руках. Она была одна, и я помог помыть ей посуду. Она сказала, что ей очень понравился Луи и она рада тому, что я нашёл кого-то, как он. Он понравился ей больше, чем Флоренс, и я сказал, что мне тоже он нравится больше, чем Фло. Даже если я мог представить её моему отцу без каких-либо проблем. Также она сказала, что с ним не так уж и нелегко, как я однажды ей сказал. — Немного нетипичный, да? — Нетипичный? — Переспросил я, озадаченный. — Он особенный. Это хорошо. — Особенный. Да, это то самое слово. Мы ругали Джемму за то, что она ушла именно в тот момент, когда нам надо было помыть тарелки и кастрюли, как на кухню зашёл Луи. Он захотел помочь и сделал предложение моей матери поменяться. Она, конечно же, отказывалась, но Луи протестовал. — Да, да, да, я хочу вам помочь. Это меньшее, что я могу сделать для вас. — Мама, ты оставишь нас? Мама наконец сдалась, поблагодарила Луи и ушла, оставив нас одних. Луи открыл окно нараспашку, чтобы мы смогли нормально дышать, а затем он начал кашлять. Я был уверен, парень сдерживал это в себе на протяжении всего ужина. Я потёр его спину, чтобы не дать ему задохнуться, но затем он мягко убрал мою руку. Луи заверил меня, что ему стало лучше. Мы мыли посуду в тишине какое-то время, а потом я заговорил. — Да ты зажег сегодня. — Это моя специальность. «ABBA» объединяет всех. — Не укради у меня маму, пожалуйста. Он засмеялся, а затем подмигнул мне. — Твоя мама, она очень красивая, Гарри. — Так, ты давай, успокаивайся. — Я спокоен. Он улыбнулся мне и оставил пену на моём носу. — Я шучу. Она мне понравилась, тебе дико повезло иметь такую мать, как она. Если бы мы были с ней одного возраста, мы стали бы лучшими друзьями, и ты бы нас возненавидел. — Моя мама действительно крутая, — я улыбнулся, а затем хмыкнул, — Эм, грустно, что ты собираешься пойти изучать право, когда тебя это не интересует. — Меня это интересует, — тут же ответил он, смываю пену с тарелки, — Просто, в идеале, я хотел бы заниматься чем-то другим. — Ты действительно хотел бы стать актёром? — Да, и я тебе это уже говорил однажды. Но я хотел бы стать не только актёром фильмов. Например, театр, это же гениально. То есть, Бродвей и всё такое… — Бродвей… Я смотрел «Отверженных» с отцом, когда мы были в Нью-Йорке. Театр — это классно. — Это чертовски хорошо. Нью-Йорк — это моя мечта. Гастроли, столько спектаклей. А музыкальных комедий? Я обожаю их! Хочу, чтобы мне платили за то, что я играю диву на сцене. — Действительно? — когда я спросил это, то уже начал планировать нашу совместную жизнь в сердце Манхэттена. — Да, шоу-бизнес — основная сфера деятельности гомосексуалистов. Вот и всё. Ты не слышал этого? Ты же знаешь Фредди Меркьюри. — Да, и что? — Ну, вот. — Он гей? — Вероятно, чувак, я не знаю. Люди говорят. Луи вытер свои намыленные руки о джинсы и обхватил моё лицо ладонями. — Я могу поцеловать тебя? — Почему ты спрашиваешь? — Я болен, и я знаю, что тогда тебе было плохо из-за меня. — Это не из-за тебя. К тому же, уже плевать. Целуй меня сколько хочешь. Тогда он сделал это. И я не знал, что это значило, но этот поцелуй был невероятным. Он означал нечто, которое всё ещё ускользало от меня. Сердце быстро билось, и всё моё тело подчинялось Луи. — Ты останешься на ночь? Мама не против. — Нет, — он поцеловал меня в губы в последний раз, — Я должен идти. Прости. Останусь в следующий раз. — Ты уходишь прямо сейчас? — Нет, но я не смогу остаться надолго. Отец возвращается в полночь, и я должен поговорить с ним по поводу института. — Конечно. Мама выделила нам целый этаж. Мы закончили убирать со стола, и я заметил, что в зале был включен телевизор. Луи не двигался и внимательно смотрел на экран. Это были вечерние новости. Звук был отключён, но репортаж сопровождался субтитрами и различными кадрами: Появляется всё больше слухов о том, что Фредди Меркьюри, лидер группы «Queen», ВИЧ-инфицированный.