***
Если бы я должен был дать какое-то название данному периоду своей жизни, я бы назвал его: «совсем один». Потому что я действительно был один. Один перед своими работами, перед экзаменаторами и жюри, один дома, в автобусе, на обеде и ночью. Я видел Луи у туалетов после зачёта по истории-географии. Я сказал ему, что мне его не хватает, он ответил, что тоже скучает, но добавил, что я для него являлся невероятно сильным отвлекающим фактором, который стоял сразу после музыки. Я посмеялся, потому что это было забавно, но ночью мне было не до смеха. Когда я просыпался совершенно один, мне становилось холодно, я начинал ещё больше скучать по Луи. По крайней мере, мой отец был рад видеть мою работу. Хоть что-то. Поэтому я не собирался говорить ему о том, что заснул посреди теста по философии и что меня даже не разбудили, дабы не портить ему настроение. Но стоит сказать, что к тому моменту, как я заснул, я уже написал около трёх или четырёх страниц, поэтому не особо волновался. После того, как все мои зачёты и тесты закончились, прямо на полпути к себе я развернулся и направился прямо к Луи. Его не было дома, поэтому Шарлотта открыла мне. — Приходи позже. — Могу ли я всё равно пройти? Она сомневалась, но пропустила меня. Кроме неё дома никого не было, поэтому я сел в зале, ожидая Луи, как дебил, после чего ко мне присоединилась и Шарлотта, так как до моего прихода она смотрела телевизор. На ней был комбинезон из денима и очки, что закрывали половину её лица, а сама девушка выглядела так, словно у неё кто-то умер. Я никогда не видел, чтобы она улыбалась. Мы вместе смотрели телевизор, а затем, спустя какое-то время, она спросила меня, собираюсь ли я остаться здесь. — Я тебе мешаю? — Немного. Я хмыкнул, а потом пожал плечами. Девушка закатила глаза. — Я никогда не видел тебя в нашем лицее. Ты в первом классе? — Нет, я только недавно перешла в среднюю школу. Я кивнул. — Ты, кстати, не очень-то дружелюбная, да? Она никак не отреагировала. Но заставила меня начать думать о себе. Когда я ссутулился, начав вглядываться в экран, плотно и удобно расположившись на диване, у меня исчезло любое желание разговаривать с кем-либо. Я подумал о том, что было бы неплохо просидеть так вплоть до чьего-либо прихода, но вопреки моим ожиданиям девушка заговорила. — Ты знаешь, что ты не первый? — спросила она, не отрывая взгляда от экрана, как наглая девчонка, которой она на самом деле и являлась. — Чего ты пытаешься добиться? Чтобы я ушёл? — Я просто говорю тебе. — Я знаю это. И что с того? — У других тоже ничего никогда не получалось. Их было полно. Ты не особенный для него. — Ты хочешь, чтобы я сказал Луи, что ты назвала его шлюхой? — Я такого не говорила. — Но ты имела это в виду. — Ты мне надоел. Всё, что я хочу сказать, так это то, что ты теряешь время. — И кто ты такая, чтобы говорить мне это? — Я та, кто знала и была в этой истории с самого начала. А ты, ну, не знаю. Ты всё равно потом будешь жалеть. — Я не понимаю. Ты на стороне Луи или против? Ты его сестра или его бывшая? — Ты отвратительный. Я с первого дня тебе говорила, чтоб ты держался от него подальше. Потом не приходи плакаться, когда он разобьет твоё сердце. Это именно то, что он и делает обычно. Делает больно окружающим и идёт дальше. Поэтому прости меня за то, что беспокоюсь о тебе. — И как ты заботишься обо мне? Она вздохнула. — Забей. Всё нормально. Делай, что хочешь. — Он причинил тебе боль? — Девушка не ответила и переключила канал. — Ты ничего не знаешь о нас. — Ты и о нас тоже ничего не знаешь. Я заткнулся, потому что она всегда находила, к чему придраться, и просто невозможно было общаться с такими людьми, как она. Ко мне пришла мысль о том, что, вероятно, существует какая-то причина, по которой происходит всё это дерьмо, и у меня появились вопросы, которые я хотел бы задать Шарлотте, но она меня разозлила, и я решил оставить её в покое. Я довольствовался просмотром телевизора до момента, когда их мама вернулась домой. Она не увидела нас. Быстро пройдя мимо зала, та даже не кинула в нашу сторону взгляда и закрылась, как я полагал, в своей комнате. Вероятно, такая тяжелая атмосфера царила в этой квартире всё время. В четыре часа дня Луи вернулся домой. Он тоже не увидел меня, зато его услышала мать. — Кто пришёл? — Это я. — Подойди. Я слышал, как он сомневался и чертыхался, стоя на пороге, но потом всё же прошёл в её комнату. Она стояла, облокотившись на дверной косяк, держала в руках сигарету и смотрела на Луи так, словно ждала чего-то от него. Я не мог понять эту женщину. В основном, у неё был доброжелательный вид, но как только она видела Луи, она мрачнела, словно он — причина всех несчастий в мире. — Ты сдал все экзамены? — Ага. — Тогда собирай всю дрянь, что ты раскидал по всей квартире, и свои вещи тоже. Около входа стоят картонные коробки. — Ты так сильно хочешь, чтобы я ушёл? — Я не хочу тебя видеть. — Хорошо, это взаимно. Я даже не мог представить, что Луи чувствовал сейчас. Мать закрыла перед ним дверь в свою комнату, но Луи остался стоять прямо напротив неё, опустив плечи. Он взялся за ручку двери, сомневаясь: открыть ли её и поговорить с мамой или нет. Но через мгновение он сдался. Он прошел через кухню, неся в руках папку с листами и тетрадями, и когда он прошел через зал, то остановился. Мы встретились взглядами, и Луи выглядел очень обеспокоенно, но спустя секунду взял себя в руки. — Как давно ты здесь? — Я пришел сюда, как только сдал последний экзамен. Я тебя ждал. Он не знал, что ответить. В обычное время он бы сказал, мол, ты не можешь продержаться долго без меня. Но сейчас он молчал, беспокойный. Луи продолжил собирать свои вещи, которые валялись по всему залу, а затем прекратил проверку и сделал мне знак ладонью, чтобы я проследовал за ним. Я помог ему перетащить сложенные коробки в его комнату, где мы вскоре закрылись. Мы сели на его кровать. Форточка была открыта и билась о стену из-за ветра, бушевавшего на улице. Я сделал ошибку, посмотрев на Луи, ведь тогда я увидел, как его глаза заполнялись слезами. Я только слегка приблизился к нему, как Луи мягко меня оттолкнул и вытер рукавом остатки воды. Ему понадобилось время, чтобы собраться и проглотить всё это. А затем он очень тихим голосом проматерился. Со временем я понял, что нет ничего плохого и постыдного в том, что мужчина плачет. Люди постоянно говорят мальчикам держать удар, молчать, терпеть, говорят, что парни не должны плакать, что это показывает то, какие мы слабые. Но для меня Луи был последним парнем, который соблюдал это тупое правило. Как обычно, он ломал их все. Но не в этот раз. Я чувствовал его слабость. Он сделал глубокий вдох, в последний раз вытер глаза и вернулся к своему нормальному состоянию, совершенно отрешенный. Это нездорово, это так нездорово. — Куда ты собираешься? — В кампус. В Париж. — Когда? — В сентябре, по-хорошему, но она хочет, чтобы я уезжал сейчас. У меня там тётя, и она не против того, чтобы я остался у неё на лето. Ты поможешь мне собраться? Я согласился, и мы начали срывать всё то, что находилось на его стенах. Постеры, афиши, календари, полки, рамки и фотографии. Везде были фотографии. Их было слишком много в одном маленьком уголке. Я снова увидел фото, на которой маленький Луи был с Шарлоттой. Я видел ее более четко сейчас. Брат с сестрой были на пляже, они сидели бок о бок на большом покрывале. Светило солнце. У его сестры были блондинистые короткие волосы, и, вероятно, самой Шарлотте было около двух или трёх лет. В руках она держала маленькие пластиковые грабли. Луи же, он тоже был полностью светлым. Его глаза были прищурены из-за того, что солнце светило прямо ему в глаза, но он приложил руку ко лбу, чтобы спрятаться от него. Внизу была дата: 16 июля 1973 год. Луи вытащил её из моих рук и положил в кучу фотографий, лежащих отдельно от остальных. Я не задавал вопросов. Я увидел другую фотографию, на которой Луи был чуть моложе, чем сейчас, и на которой он держал девушку на плечах. Она носила очки и она сильно смеялась, и, когда я немного сконцентрировался на фотографии, я узнал Флоренс. Луи мне объяснил, что они были очень близки во время учебы в колледже, а потом, в лицее, они стали отдаляться друг от друга. У них были другие друзья, другие интересы, и они уже не проводили так много времени вместе, учась в первом классе. Но Флоренс оказалась близко, когда Луи поставили диагноз. Однако он всё равно старался оттолкнуть её от себя, потому что она слишком жалела его, и он говорил, что ему это не нужно. — Флоренс носила очки? — Да, — он взял эту фотографию, — Твоя девушка слепая, как крот, она не видит ничего. У неё линзы сейчас. В день, когда она поменяла их на очки, парни были уверены в том, что она новенькая. Они спрашивали у неё, как её зовут, бедняга. — Ты говорил с ней с того момента? — С тех пор, как она назвала меня шлюхой, — нет. Я никогда не хотел делать ей больно. Это бред. И мы снова начали раскладывать фотографии. Рядом с Луи росла небольшая кучка. Он не объяснил мне, ни из чего она состояла, ни каковы были критерии для того, чтобы фотографии попали в неё, но было видно, что они не попали в основную кучу, что была между нами. Фотографий было так много на стене, что когда мы сняли один слой, под ним были и другие снимки: менее глянцевые, более скучные и бледные, очевидно, более старые. Одна из последних фотографий оказалась у меня в руках. На ней был Луи и какой-то парень. Они сидели в баре или в ресторане, я не мог понять, но в любом случае они сидели вместе друг с другом, и ноги Луи лежали на столе. На нём была надета джинсовая куртка, слишком большая для него самого, а в волосах сидели солнцезащитные очки. У человека, что находился рядом, была кожаная куртка, что очень сильно облегала его тело. Я отдал этот снимок Луи и сразу же взял другой. Тот же парень. Он лежал на кровати, позируя, с голым торсом, загорелый, в джинсах «Levi's» на высокой талии. Чёрным маркером в самом низу фотографии Луи подписал: «Моё сердце». На следующей фотографии Луи целовал его в щёку. Я посмотрел на фото, а потом показал ему: — Это кто? — Это… Луи нежно вытащил фотографию из моих рук и начал рассматривать её в тишине. Он не пытался вспомнить. Потому что он всё замечательно помнил. Он просто смотрел. — Габриэль. Парень, о котором я тебе говорил. Тот, кто заразил меня. Забавно, но он немного похож на тебя. — Что ты чувствуешь, видя его? Он промолчал, а потом сказал: — Ничего. — Вы встречались? — Нет. Мне было пятнадцать, ему — двадцать. Мы дурачились, это всё. — Ты написал: «моё сердце». — Это шутка между нами. Я сразу же понял, что это была ложь. Он снова посмотрел на фотографию и прикусил свою нижнюю губу. Легко солгать, когда ты не смотришь человеку в глаза. Возможно, они и не были вместе, но Луи определенно не чувствовал «ничего» по отношению к нему. Как бы нездорово это не было, между ними что-то было. Возможно, он не мог призняться себе, ну, или признаться мне. — Ты злишься на него? — Нет, — он вернул мне фотографию, — Я не злюсь на него, нет. Мы ничего не знали. Он был растерян так же, как и я. Когда я видел его в последний раз, в июле прошлого года… Я не чувствовал грусти, ничего вообще. Я был просто… напуган. Потому что на него было страшно смотреть. Он лежал на больничной койке, но с таким же успехом он мог бы лежать и дома, ведь это не имело никакого значения. Они ничего не могли сделать. Он лежал там, как на смертном одре. Кошмар. Это образ буквально разлагающегося трупа. Мне было страшно, потому что я знал, что мне придётся пройти через это же. Я пришёл к нему однажды, и он сказал: «ты красивый, ты должен разбивать сердца». Я же ничего на это не ответил. В тот день он попросил у меня прощения. Тогда я поставил себя на его место и простил его, чтобы он ушёл с миром. И он ушёл. — Будь я на твоём месте, я бы был зол на него. Независимо от обстоятельств. Это его ошибка, и именно из-за него ты болен. — Да, но ты не на моем месте, Гарри. Ты не знаешь, что это. Я не могу его ненавидеть. — Я собираюсь начать думать, что у тебя нет чувств. Это рассмешило его. — У меня они есть. Но они причиняют мне много боли, поэтому я избегаю их. — То есть ты их «избегаешь»? — Как, например, когда моя любимая мама говорит мне, что хочет, чтобы я проваливал отсюда, что она не желает больше меня видеть, я отвечаю ей тем же, пытаясь убедить себя, что не нуждаюсь в ней вовсе… или, например… Когда самый красивый, милый и очаровательный парень в мире говорит, что хочет чего-то серьёзного, я отвечаю ему, что это не для меня, пусть он мне и очень сильно нравится. — Ты говоришь обо мне? — А ты знаешь другого парня, который был бы более красивым, милым и очаровательным, чем ты? — Ух… — Это очевидно. Если обувь по-размеру… Или как там говорят на вашем языке? Если шляпа вам подходит — носите её. — Это даже не смешно. — По правде говоря, я никогда не могу сказать тебе «нет». Ты делаешь меня слабым. И это раздражает меня. Он выпрямился, взял сложенный картон и быстро собрал из неё коробку. Луи начал собирать все свои комиксы, сказав, что собирается их все раздать. А затем он бросил мне один, и я поймал его на лету. — Это «Капитан Америка», номер 109. Оригинал. Я даю его тебе. Начинай читать. Я закончу убираться и присоединюсь к тебе. И что я сделал? Послушался, конечно. Я читал лежа на его кровати в течение следующих пятнадцати минут, что он составлял комиксы в коробку. Луи закрыл форточку, потому что снаружи поднимался ветер, опустил жалюзи и пришел ко мне. Я чувствовал, что сейчас он был в лучшем настроении по сравнению тем, в котором он был, как только пришёл домой. Или, возможно, я ошибался. Возможно это то, во что он хотел заставить меня верить. Я заметил, что у него был талант скрывать то, что он чувствует на самом деле. И тревожность из-за того, что, вероятно, всё это время Луи мог играть со мной комедию, давала о себе знать. Да и к тому же, он хочет стать актёром. Думаю, он должен преуспевать в этом. Я чувствовал его дыхание на моей шее, его руку на своем животе и его ноги, переплетающиеся с моими. Я закрыл маленькую книжку и взял в свою руку ладонь Луи. Свет едва просачивался сквозь жалюзи, и только тонкие лучики солнца пробивались сквозь них, отбрасываясь на противоположную от окна стену, на нас, на наши переплетенные пальцы. — Когда ты уезжаешь? — Не знаю. Скоро. — Перед тем, как придут результаты экзаменов? — Ага. — А если ты не получишь диплом, то что тогда? — Гарри, я получу свой диплом. Тебе не стоит беспокоиться по этому поводу. — Я хочу полететь в Париж с тобой, — я думал одну секунду над этим, прежде чем произнести. Сказав это вслух, я дал Луи возможность разбить мою мечту. — Что, жить там то есть? — Нет… Просто… Хотя бы на несколько дней, чтобы мы одни, ты и я. Это было бы круто, мне кажется, — я положил свою руку ему на щеку, погладив большим пальцем его кожу. На его губах появилась маленькая улыбка. — Да, конечно, почему бы и нет, — меня постоянно удивляло, как легко он соглашался с подобными идеями, когда же я всегда ждал с его стороны сопротивления. — Но я не люблю поезда. — И кто тебе сказал о поездах? Мой отец — пилот «Air France». Скидки? Ты хочешь — ты их получаешь. Мы почти ничего не платим. Я куплю тебе билет. Мы можем пожить у моей тёти, если ты хочешь, или остановимся в отеле… — В отеле, потому что там нам будут менять простыни? — Ты собираешься их запачкать? — Это не то, что я хотел сказать! — он поцеловал меня в шею. Я мягко поднял с помощью моих двух пальцев его подбородок и припал своими губами к его. — Тебе уже не терпится уехать? — Да, я буду менее подавленным, когда покину этот дом. Потом мы долго разговаривали. Разговаривали о неважном, обо всём и ни о чём в одно и то же время, но его рука не покидала мою. Моя ладонь лежала на его животе, который я поглаживал. Под своими пальцами, которые перемещались по его телу, я мог чувствовать, как бьётся его сердце. Восемьдесят ударов в минуту. Это обнадёживало, но в то же время пугало меня. Его сердце перекачивало кровь быстрее, чем двигалась секундная стрелка, совершающая полный оборот. Я боялся, что оно остановится, пока я буду считать его удары. Я целовал его пальцы, его фаланги и его суставы в течение всего времени, когда он рассказывал о дебильных теориях насчёт мира и его происхождении. Я ему рассказал о теории, по которой существовала не одна вселенная. Я сказал, что, вероятно, есть мир, где я капитан корабля, а он — пират, или такой, где мы живём во время войны, или же третий, где он являлся бы королем, а я принцем другого государства. Парень только улыбнулся мне. Луи сказал, что однажды я стану намного, намного старше его, и это было безумием — думать об этом. Это разрывало моё сердце и одновременно завораживало. Луи всё говорил, а я, в итоге, заснул.***
Джемма сомневалась. Долго. Очень долго. Так долго, что я уже успел пожалеть о своём предложении. Но затем она согласилась. Она сказала, что одолжит мне денег, но я должен буду ей их вернуть как можно скорее. Я ответил, что собираюсь найти работу в Ницце этим летом, как мы поедем туда на каникулы, и что до сентября я ей всё верну. Мама разрешила полететь во Францию, и отец тоже. Он сказал, что я хорошо потрудился, готовясь к экзаменам, и что я заслужил эти каникулы. Я уезжал на неделю ровно и должен был вернуться как раз к результатам. Джемма должна была отвезти нас в аэропорт. Мы заехали за Луи к нему домой и ждали его около пяти минут, прежде чем он спустился на первый этаж. Близняшки бегали вокруг него, таща чемодан Луи за ним. Они обе плакали. Парень нагнулся к девочкам, положил свои руки им на плечи и с каждой заговорил по очереди. Луи был уверенным в эти минуты. Близняшки кивнули и вытерли слезы, а Луи обнял их. Дверь открылась, и на порог вышла его мать. Она взяла девочек за руки, отвела внутрь, а затем в последний раз посмотрела на Луи, который всё ещё сидел на корточках. Они так и ничего друг другу не сказали. — Это ужасно, — прошептала Джемма, смотря через окно. Луи положил свой чемодан в багажник и сел на переднее сидение рядом с Джеммой. Она поздоровалась с ним и поцеловала в щёку. Я же сидел на заднем сидении один со своим чемоданом, лежащим подле. Джемма завела машину, а затем та тронулась. Мы позавтракали в фаст-фуде, у нас осталось немного еды, поэтому Джемма предложила её Луи. Он вежливо отказался. Луи повернулся ко мне, жестом попросил приблизиться к себе, а затем быстро поцеловал меня в губы. Большая часть дороги прошла в тишине. Со стороны Луи окно было открыто. Ветер дул прямо на него, и парень наслаждался промелькающим перед его глазами городом. Когда мы подъехали к аэропорту, Джемма остановилась недалеко от входа, и мы взяли наши чемоданы. Сестра очень долго обнимала Луи, так как понимала, что она, вероятно, больше никогда его не увидит. Я заметил, как Джемма вытирала свои слёзы, тогда я набросился на её спину, чтобы она прекратила реветь. Я чуть не сбил девушку с ног, и она засмеялась. Джемма сказала, что я тяжелый и намного больше, чем она, и я ей ответил, чтобы она помолчала и терпела, потому что я вовсе не собирался слезать. Мы зашли в аэропорт, и сестра нам в последний раз помахала. Мы зарегистрировались, прошли таможню и устроились в зале ожидания. Луи мне рассказал, что он пытался попрощаться с Шарлоттой. Когда он зашел в её комнату, он нашел её лежащей на кровати. Она даже ничего не сказала ему. Не потому, что она не хотела разговаривать с ним, а потому, что она боялась сорваться. Он сказал, что она еле сдерживала слёзы, и тогда он обратился к ней со словами, что если она так и дальше собирается молчать, то это не страшно. Он был там, дабы попрощаться с ней и дабы сказать, что она может приехать к нему в Париж в любое время. Луи подарил ей плюшевого кролика, которого он украл у неё же, спрятал в шкафу, а потом на годы забыл. Я спросил, попрощался ли он со своим отцом, а Луи улыбнулся и сказал мне, что его отец — пилот нашего рейса. Вот так. Луи пошёл поздороваться с ним, когда экипаж проходил по большому коридору, и я видел их издалека. Луи общался с ним достаточно официально, словно разговаривал с преподавателем или с кем-то важным. Они говорили какое-то время, и я увидел, как Луи ему что-то объяснял. Его отец кивал. А в момент, когда они вынуждены были разойтись, Луи помахал ему, таким образом говоря, что они увидятся чуть позже. Луи почти не видел своего отца. Он говорил, что тот, как незнакомец для него. Он видит своего отца в качестве банкомата. Луи просит у него деньги, он их получает, до свидания, спасибо, до скорого. Во время полета Луи взял меня за руку и повёл прямиком в кабину экипажа. Стюардесса сказала нам, что мы не можем пройти, но когда Луи сказал, что там находится его отец, она открыла нам дверь. Я тут же был ослеплён светом. Небо было светло-голубым, совершенно чистым, а солнце, обращенное к нам, было так близко. Кабина оказалась меньше, чем я думал. Луи поздоровался с пилотами и представил меня. Он сказал, что я его лучший друг. — Это первый ваш полёт на самолёте? — Его отец смотрел на меня, и я вдруг почувствовал себя забавно важным. — Нет. Я летал в Нью-Йорк однажды. — То есть вы не напуганы? — Эм, немного, — он посмеялся и начал нам объяснять, за что отвечают все эти разные выключатели и датчики на приборной панели. Он заметил, что я выглядел обеспокоенным, потому что он не смотрел вперёд, и рассказал мне об автопилоте, поэтому я выдохнул. — Мы скоро приземлимся, поэтому вы должны вернуться на свои места.