нити

- Хорошо, что ты здесь, Артемий - кивнул в знак приветствия Даниил, - я как раз хотел привести еще одно обоснование, но, как видишь, бумаги больше не осталось. Да и память совсем меня не слушается. В выжженном квартале пировали поджигатели. Выжигали заразу, не видя ее друг в дружке, палили дома и усадьбы. Огонь всегда полон для людей неизъяснимой прелести, и сейчас Бурах вновь в этом убедился. Осторожно, как для него вообще возможно, он проскользнул к чернеющему на фоне багрового пламени силуэту невзрачного, нетронутого пока, дома. Гарь била в нос, слезились глаза, но он все же мог различить тоненькую, рвущуюся линию чужого рассудка. Ее обладатель сидел за дощатым столом, расслабленно и совсем не по-Данковски. Вообще-то, эта картина настолько сбивала с толку, что можно было и за иллюзии твири-травы принять. Огромная бутылка с маслянистой жидкостью, больше похожей на машинное масло, чем на самогон, несколько стаканов и пухлая папка с записями, из которой черные пальцы методично выдергивали листы. По виду, этим самым машинным маслом он был уже изрядно пьян. «Кончился-то наш дохтур», - гаденько хихикнуло в голове голосом Грифа. - Ты, конечно, нашел себе место для размышлений, ойнон. - Рад, что ты одобряешь. Данковский рассеянно мотнул головой, а потом начал разливать отраву по стаканам. - Нет уж, не надо. Мы народ простой, животный, как вы выражаетесь, - отказался Артемий, но все же предпочел оседлать рядом стоявший стул. Конечно, мог бы он попытаться за шкирку его отсюда утащить, вот только Данковский после более чем недельного знакомства с Городом уж точно в него пулей меткой попадет, - послушай, скоро до сюда доберутся поджигатели и… - О, ты тоже заметил? – да, а еще менху заметил, как сильно трясет столичного. Ненормально трясет, - но мой вопрос тем не менее остается – почему одни устремляются к новому, прогрессируют в каком-то роде, а другие так и остаются на месте, пытаясь вернуть угасший прошлый мир… Возможно, со шкиркой идея была не так плоха. - Обычаи у нас такие, традиции. Ты все еще не понял? - Я удивлен, как восточная парадигма мышления смогла появиться в окруженном степью городке, который…но я не об этом. Он посмотрел на полный свой стакан, а затем поморщился, отчего лицо его и без того острых черт стало вовсе колючим. - Ойнон, идем отсюда. Мне не жалко положить пару-тройку поджигателей, но у них же тут настоящий шабаш, - не успел Артемий договорить, как глухо охнул над ними потолок. Ну вот. Бакалавр поднял взгляд, а затем вновь вернул его к своему собеседнику. Теперь во взгляде плясали огненные искры, и, быть может, с этими Каиными, с холодными чудесами Многогранника, кристаллизованными, он сам стал наполовину из вечного стекла. Менху бы при случае ином обязательно проверил, вот только огонь теперь лижет окна. - Знаешь, что такое визуализация, Бурах? Когда множество верующих начинает молиться какому-то богу, он действительно возникает, причем именно в такой форме, в которой его представляют. И я думаю, не будут ли эта степь, этот город и эта река лишь… Гаруспик уже был на ногах, уже искал пути к отступлению. - Кажется, они подожгли и этот дом, - запоздало заметил Бакалавр и смел свою папку обратно в саквояж, - что у нас за мир, когда самые важные вопросы решаются посреди горящего дома. - Мне не будет легче от осознания того, что все они не реальны, если через пару минут я буду издыхать тут от удушья, - сказал Бурах, с яростью отметив багровые следы пожара на стеклах. Он тут же подобрал черную докторскую сумку и повернулся к Даниилу, - тебе, ойнон, тоже. Дай руку, ты же на ногах не стоишь. Мать Бодхо, да ведь у него не рука, а лапа когтистая, полы плаща волокутся подбитыми крыльями, вот только перья те – чешуя змеиная. И если уж он, взращенная в сердце степнячьем химера, кровей муж, идет к финалу со взглядом побежденного, не поздно ли уже служителю искать себе жертву и осуществлять свою цель? За спинами их пылали кварталы.