Искушение невинностью

ГЛАВА VI. МНИМЫЙ ЦУГЦВАНГ Для непривычного к морским странствиям человека может показаться странным, как можно просыпаться с первыми лучами солнца в капитанской каюте. Впрочем, если бы это умение было единственным, чем Аделаида поражала окружающих, никто бы никогда не рассказывал с придыханием о «той самой знаменитой Аделаиде». Уснула она уже за полночь – истосковавшись по девичьей болтовне, Инес смаковала чуть не каждую подробность, связанную с далеко не безразличным ей тираном. Будто только и ожидав этого, обожаемый супруг не позволил бедняжке отдохнуть от своего общества даже ночью, и явился Аделаиде во сне. Как нарочно, ещё в том самом адмиральском мундире, в котором когда-то приехал к ней свататься. «Променяла меня на мальчишку, на оборванца, мой подарок отдала этим бродягам. Но ты окажешься в моей власти. От Диего де Очоа так просто не уходят. Ты будешь моей, будешь моей, будешь моей...» – твердил он с таким остервенением – каждое слово точно удар бича – что даже во сне девушка несколько раз вздрогнула, когда он схватил её за плечи и тряхнул. Такие сны всегда становились кошмаром для Аделаиды. В жизни всё было по-другому, а во сне... Диего всегда пугал, набрасывался на неё, даже душил – точно мстил ей за победы наяву, а она не могла даже ответить ему. И откуда-то издалека, отзвуком доносился терпкий женский голос – «Целуй, целуй меня, мой губернатор...» Одержимый супруг и раньше приходил к ней в кошмарах, требовал чего-то, грозился и всегда она снова становилась той Аделаидой, робкой, скромной, ещё не знающей, как защитить себя. Вильям умел как-то чувствовать, когда эти видения начинали мучить её и приходил на помощь. В его крепких объятиях девушка успокаивалась и погружалась в глубокий, умиротворяющий сон. Но сейчас любимого не было рядом. Ей стоило вести себя осторожно даже одной, а что было бы, будь они здесь вдвоём? О Вильяме точно не скажешь «нет, это для него уж слишком». Додуматься он мог до чего угодно, особенно если намечается что-то занимательное. Нет, появляться ему сейчас в родном городе было бы сущим безумием, она не успеет и оглянуться, как что-нибудь случится – по его собственному и очень большому желанию. Из окна комнаты Инес (да, она неслучайно выбрала её для себя) открывался вид на старый замок Ордуньо. Особняк губернатора. Вражеский штаб, как любил выражаться Вильям. Гавань кровного врага и родной дом — для неё. Теперь уже — когда-то ей случалось читать книгу с таким названием — «потерянный рай». На миг в сердце даже кольнуло неприятное ощущение — Инес появлялась на его пороге в любое время дня и ночи, распоряжалась там как хозяйка, даже заставляла Диего считаться со своими прихотями — а ей, появившейся там на свет, настоящей владелице Ордуньо, нельзя даже приблизиться к собственному дому. Аделаида проснулась, как всегда, рано утром, но ещё несколько минут не могла вспомнить, где находится. Скромная, даже немного аскетичная обстановка давно не жилой комнаты, точно в гостинице. Оно и неудивительно, когда даже у самой хозяйки не такое уж богатое убранство. Точно. Она ведь теперь гостья. Гостья в родном городе, где лучше не показываться одной. И всё-таки как тянуло на улицу... Девушка не хотела признаваться в этом даже самой себе, но... здесь было не очень уютно. Но, может быть, это так кажется из-за того, что она здесь ещё никого не знает? Можно было бы поговорить с горничной, которую видела вчера – Чанита, кажется, так её зовут. А может быть, прежде выйти и осмотреться – вчера у неё ведь не было на это времени. Из окна её спальни не было видно улицы, но зато взгляд Аделаиды упал на пышный розовый куст с задней стороны дома, не обращённой к улице. Кажется, роза с пудреницы Инес была отлита с одной из тех, что распустились под окном. Взглянуть бы поближе. На море никогда никто не задавался вопросом, как он выглядит и насколько это гармонично, но в родных краях всё ощущалось по-другому – даже ради разведовательной вылазки было неприятно одеваться в какие-то обноски, а в приличном платье даже боевой дух поднимался – особенно когда в складках платья затаился верный клинок. Зеркала в её комнате не было, и девушка осторожно прокралась к Инес. Судя по ничем не нарушаемой тишине, капризница ещё вовсю нежилась в объятиях Морфея, и Аделаида могла без помех узнать, к лицу ли ей то платье цвета молодой травы, которое Джереми сшил для неё тогда без примерки. Каким-то уже забытым тщеславным жестом она скрепила волосы эгретом и привычным – прикрепила шпагу. Если она заговорит с Чанитой, та не должна удивиться – она ведь уже видела её вчера при шпаге. Какая-то удивительная пленительность есть в том движении, каким женская рука слегка подбирает складки платья, спускаясь по лестнице. Аделаида даже не шла, а скользила, о чём-то задумавшись. В корсарском наряде она предпочла бы перескочить через пару ступеней. После мрачного вида коридора первого этажа, как будто нарочно предназначенного для того, чтобы проходить по нему ночью, особенно приятно было выйти на свет, словно и впрямь вырвавшись из темницы. С той стороны дома, которую Аделаида могла видеть из своего окна, расположилось дерево с такой густой кроной, что во вплотную примкнувших к нему комнатах наверняка приходилось зажигать свечи и при свете дня, стена с одной стороны была украшена двумя выступами, несомненно, приделанными к ней нарочно, чтобы привлечь побольше грабителей – при достаточной ловкости и твёрдой руке можно было попытаться влезть в окно на втором этаже – а вот падать отсюда было бы не очень удобно – под самым окном расположился привлекший её внимание розовый куст, при ближайшем рассмотрении оказавшийся украшенным шипами такой величины, что их можно было использовать как наконечники стрел. Зато сами розы оказались поразительно красивыми, некрупными, но очень гармоничной формы, похожей на корону или тиару епископа. Такие Аделаиде случалось видеть в старых европейских гербовниках, этих свидетелей молодости её прапрапрадеда, откуда когда-то она и узнала, что, оказывается, «роза показывает изящество и красоту, а означает незапятнанную честь, мягкость нравов, великолепие и величие знати, признание заслуг, а для капитанов является символом спокойной погоды, столь необходимой для путешествия»*. В Новом свете даже состоятельные люди не так трепетно относились к розам, как в Европе – девушка слышала, что там разведение садов считается искусством, ничем не уступающим живописи или поэзии, а этот был ещё и педантично, на европейский манер, пострижен. Впрочем, это неудивительно, ведь Инес прибыла из Европы. Всё-таки Франции или Испании? Она так и забыла вчера спросить. Лепестки насыщенного тёмно-малинового оттенка живым атласом касались ладоней. Интересно, какой у них аромат? Аделаида наклонилась над кустом, прижав к лицу несколько цветов. Нет, таков уж закон жизни – розы такой закрытой формы редко обладают ароматом. Но зато и лепестки не опадают от первого прикосновения. И, должно быть, они появились здесь куда раньше приезда её новой подруги – пышный розовый куст доходил ей до локтя. Должно быть, ему было не меньше пяти или шести лет. – Осторожнее, на той стороне шипов больше, – из размышлений о возрасте куста девушку вырвал окликнувший её резкий, неприятный голос. Быстро выпрямившись, Аделаида поднялась во весь рост, повернула голову. Голос принадлежал остановившемуся шагах в десяти от нее мужчине. Этого она признала сразу. Сухопарая фигура в чёрном наряде на испанский манер, единственное яркое пятно – перекинутый через руку алый плащ. Хуан де Арсеньегра. Он тоже узнал её. – А что, Вы в городе все кусты наперечёт знаете? – никакой поэт не сумел бы передать восторг, охвативший Аделаиду при этом открытии. Что может быть восхитительнее – решиться на крайнюю осторожность и тут же столкнуться лицом к лицу с помощником своего главного врага. – Да было бы в этой дыре на что глаз положить. Я розы люблю. К слову сказать, как Вы здесь оказались? «В этой дыре». Боже, какая патетика! Привыкли ведь там, в Старом свете, смотреть на них свысока... Так, а что ему вообще нужно? Явно ведь завернул сюда не получить эстетическое наслаждение. Не мог же знать, что она здесь. Значит, случайно оказался в этом месте – и, выходит, случайно решил пройтись вокруг дома. Догадка осенила девушку внезапно – к Инес. Кто там уже знает, чем прельстился – острым умом или количеством бриллиантов... а вместо этого заметил её. Словом, утро началось чудесно. Больше Аделаиду бы обрадовала только встреча лично с доном де Очоа. Но это ничего, её драгоценный муженёк ничего не потерял – к полудню он уже точно будет знать, что она здесь. И вот тогда неприятности будут уже не у неё – она-то найдёт, где укрыться в родном городе – а у слишком гостеприимной хозяйки... Всё это пронеслось в голове каким-то бешеным потоком мыслей. Как Вы здесь оказались – такой же вопрос она могла бы сама задать ему. Впрочем, времени на это у неё будет достаточно – ведь ещё ни одна встреча не проходила у них без дуэли. – Сеньор, – как бы то ни было, находясь в гостях, Аделаида никак не могла соблюсти пиратский кодекс, в котором чёрным по белому указано, что разговаривать с врагами можно только с расстояния длиной ровно в две шпаги, и для себя решила, что возьмётся за оружие только в том случае, если к этому подтолкнут обстоятельства, – как и Вы, я не ожидала встречи и не могу сказать, что рада ей. Но смею полагать, что в отличие от меня, Вы направлялись сюда с какой-то целью, может быть, Вам достанет благоразумия разойтись добром? Благо, случай убедиться, что ничем хорошим это не окончится, у Вас был, и не один, – Аделаида вышла из-за куста, не желая показывать, будто она прячется. Если удастся выиграть время, она бы успела предупредить Инес и исчезнуть на время, чтобы не подвести её под монастырь. Конечно, вряд ли ухажёр захочет ей навредить, но полагаться на его порядочность было столь же ненадёжно, как ходить по верхнему рею в непогоду. К тому же, всё указывало на то, что Инес предпочла кавалера рангом повыше и не будет такой же любезной, как с ней вчера. – Жаль, жаль; я-то надеялся, что это Вы были столь благоразумны, что решили вернуться к дону Диего и уже думал обратиться к Вам как к госпоже... – пренебрегая всеми правилами этикета, Хуан обошёл её с другой стороны и потянулся к ней рукой. Это был даже уже не рубикон, а недвусмысленный стук в ворота Рима**. Мгновенно обнажившаяся шпага преградила ему путь. – Да постойте же! – не имея возможности приблизиться больше ни на дюйм, он жестом показал, что не собирается браться за оружие и как-то слишком пристально для праздного любопытства вгляделся в неё, лишь после этого заглянув в глаза – Аделаида поняла, что он разглядывал эгрет, про который она уже успела забыть, – Но как, какой ворожбой? Инес бы предпочла бросить их в море, чем позволить кому-то надеть свои украшения. – А может быть, это Вы раньше времени судите? – ей ничего не осталось делать, как защищаться. – Да Вы и впрямь колдунья, с сестрицей сам Цицерон бы не сладил. – С кем?.. Шпага в руке девушки невольно опустилась. Она хотела помочь Инес избежать неприятностей из-за их случайного знакомства, а сама впуталась в историю, которую нельзя даже никому рассказать – не поверят. Ни одной видимой причины для неискренности, тем более с ней, у Хуана не было, а если так, тогда она, без малого капитан самого великолепного судна этих морей, повидавшая в какие-то неполные полгода – для неё всего лишь полгода – больше, чем иным случалось увидеть за целую жизнь, обладавшая даром волшебства, она, так часто просившая Вильяма поберечь себя и не лезть на рожон – сама, по собственной воле, влезла в западню, которую для неё даже не готовили. Инес говорила вчера, что сама не так давно стала здесь хозяйкой, а Диего губернаторствует уже шестой год. – С маркизой Далланвиль, если Вам так угодно. Вот именно – с маркизой. Нет, здесь точно что-то не так – она ведь никогда не была замужем, и унаследовать имя и титул могла только от родителей. И потом, ведь ко французскому двору её представили ещё совсем юной – когда она была даже младше самой Аделаиды. – Этого не может быть, она француженка. – Француженка она по отцу, а мать –Филомена Висента Эррес, вдова покойного дона де Арсеньегра... Я думал, для Вас это уже не тайна. Ну, раз уж она принимает Вас в гостях, выходит, Вы и моя гостья тоже, – Хуан криво улыбнулся, не сумев скрыть уязвлённого самолюбия, – Что, неужели ни слова обо мне? Не то, чтобы, конечно, ни слова, но сейчас Аделаиде было не до смеха. Тут не то, что заскучать – дух свободно перевести минуты нет. Со стороны она выглядела как дама, не в меру строго заговорившая с кавалером, вот только трудно было верить любезной улыбке кавалера, ещё совсем недавно выносившего приговор её друзьям и стрелявшего в едва вышедщий в море галеон. Ещё по манере фехтования она знала, что Хуан предпочитает не атаковать открыто, а выматывать противника. Неизвестно, чего он добивался сейчас, но это лукавое «Вы и моя гостья тоже» прозвучало очень неприятно. – Сами посудите, разве я бы осталась хоть на миг, если бы знала, с кем придётся иметь дело? – Аделаида пожала плечами. Этот разговор всё больше тяготил её. Она согласилась погостить здесь, пока её корабль не пустится в обратный путь. И где-то годом раньше Инес сама была здесь такой же гостьей. Инес, её легкомысленная подруга с маскарада. Сестра вице-губернатора, беспрекословно преданного её мужу. Если бы она тогда сказала ей... а что бы ты сделала тогда, Адель? Ты ведь тоже не сказала, что на самом деле родилась в Санто-Доминго и покинула его из-за того человека, по которому она теперь сходит с ума? И не только покинула, а против воли стала его женой. А если бы ты узнала – презрительно отвернулась бы? Бедняжка не заслуживала бы твоей дружбы за то, что приходится сестрой этому мерзавцу? – Значит, так было угодно небу, не так ли? В конце концов, в каком-то смысле это мы у Вас в гостях, и с моей стороны принимать Вас недостаточно почтительно было бы величайшей подлостью на свете. К чести дона де Очоа необходимо прибавить – всегда ведя дела со своей солдатской прямотой, он тоже не понимал, зачем нагонять такого тумана, когда можно всё объяснить в двух словах. А если слова бессильны, то аргумент в виде крепко сжатого кулака понятен и без них. В таком тоне Аделаиде порой делали комплименты – раньше, ещё в прежней жизни, но на них можно было ответить вежливой улыбкой. – Если я колдунья, то Вы Протей***. В прошлый раз Вы говорили, что ненавидите меня, но тогда я верила Вам, а сейчас не верю и на полмизинца. Да, это правда, Инес встретила меня вчера и пригласила погостить, а этот эгрет убедила принять в подарок – если бы не крайность, я ни за что бы не согласилась. Но мы говорили только наедине, и не понимаю, к чему клоните Вы. – Я объяснюсь – но только составьте мне компанию за завтраком, а то по милости этого столичного ревизора весь день пришлось поститься****. Составьте мне компанию за завтраком. Эта простая до банальности фраза прозвучала для Аделаиды так, словно ей сказали, что её супруг отходит от дел, назначает Вильяма своим наместником, всё состояние жертвует на открытие пансиона благородных девиц в здании бывшей тюрьмы Роко-Муэрте, а сам отправляется в Северную Африку бродячим проповедником с сутаной на плечах и одним посохом из всего имущества. Она даже пристально вгляделась в лицо Хуана, пытаясь понять, издевается он или говорит серьёзно. И если серьёзно, то... на самом деле полагает, что она согласится провести ещё час в его обществе, к тому же добровольно? – Меня всё-таки приглашала Ваша сестра, без неё я не буду завтракать, потом, это просто невежливо. – на самом деле в глубине души Аделаиде очень хотелось спросить, за что она, пиратка и личный враг дона де Очоа, удостоилась такой чести, и почему такой же чести ни при каких обстоятельствах не удостоился бы Джеки или даже Шимус, но и сама не могла объяснить, как почувствовала, что ей предстоит ещё одно испытание. Кажется, на этот раз терпения. – Бросьте, Инес может проваляться до обедни – Вы столько не протянете, а если дон Диего узнает, что я морил Вас голодом, он с меня шкуру спустит. – Хорошему же Вы господину служите. – прозвучало совсем как лёгкий вздох, но вздох скорее означающий – куда же дальше, если даже заместитель мужа считает своим долгом нахально пользоваться её добротой. Разговаривать на языке звенящих шпаг было куда привычнее и, главное, легче. О чём им толковать друг с другом? Аделаида согласилась только потому, что хотела дождаться объяснений. – Поверьте, моя донья, за пятнадцать лет службы нетрудно научиться снисходительности. – может быть, в самом деле так. Во всяком случае, на маскараде она, думая только об отвлечении врага, без колебаний опёрлась на подставленный локоть Диего – быть может, оттого, что он всё-таки был её мужем. Жест, с которым Хуан сейчас протянул ей руку, был изящнее – но вызвал куда больше отторжения. – Благодарю, я ещё не настолько слаба, чтобы пользоваться Вашей любезностью. – Начинаю понимать дона – Вы так очаровательно сердитесь, что не грех и влюбиться. Пожалуй, даже рискнул бы вызвать его гнев, но я женат. Будто подгадав момент, обрывок последней фразы он приберёг именно для той секунды, когда Аделаида собиралась переступить порог. Конец шпаги вонзился в каменный пол, на мгновенье превратившись из оружия в опору. Больше всего Аделаиду поразила даже не царящая здесь атмосфера мрачноватой аскезы, несовместимая с теплом женской руки, сколько само признание. – Сочувствую Вашей жене. – несчастная девушка... должно быть, она уже сотню раз пожалела о своём согласии. На тонких губах Хуана появилась брезгливая улыбка. – Однако, как Вы несправедливы, я заслуживаю сочувствия не меньше её.

***

* - позаимствовано из венецианского блазона (подробного описания гербов) ** - из широко известных латинских выражений «перейти Рубикон» и «Ганнибал у ворот» *** - для Аделаиды, воспитанной в европейской традиции, такое сравнение употребительно только в негативном значении – об изворотливом, ненадёжном или лицемерном человеке **** - разумеется, не поститься в прямом смысле, а поголодать – обычный эвфемизм для XVIII века