Искушение невинностью

ГЛАВА VII. ЖЕНА ЦЕЗАРЯ ВНЕ ПОДОЗРЕНИЙ – Хорошо, что Маргарита не слышала Вас. Она бы не простила жалости к себе. Может быть, даже Вам. По воле случая став доньей де Очоа, Аделаида не могла знать, насколько часто её супругу приходилось глубоко задумываться – сказать по правде, она старалась как можно реже встречаться с ним и по возможности забыть об узах брака – но в том, что его заместитель способен вырвать из раздумий с потрясающей бесцеремонностью, ей пришлось убедиться на деле. После отказа от трапезы, чтобы потом не огорчать им Инес (а как она уже узнала, на любое возражение та или гордо вздёргивала носик или пускала в ход слёзы – обе стратегии действовали одинаково успешно), девушка на целую четверть часа получила отдых от навязчивости её брата – провожая гостью до столовой, Хуан оборачивался на неё каждые десять шагов, словно на непросвещённого просителя, который заплутает в губернаторском особняке без посторонней помощи, так что успел утомить за неполные две минуты – и могла спросить себя, как так случилось, что она сидит напротив него, и разделяет их разве что блюдо с сыром. К которому, впрочем, Хуан потянулся уже в четвёртый раз, сопровождая этот довольно-таки скудный для дворянина завтрак мелкими глотками вина. По крайней мере, когда он не заговаривал с ней, находиться с ним в одной комнате ещё было возможно. – Пока я не нуждаюсь ни в чьём прощении, – невольно Аделаида даже пожалела, что села напротив него – иначе можно было бы обойтись без этой довольно однообразной игры, когда он то и дело принимался разглядывать её сквозь стенки бокала, а, сталкиваясь со строгим взглядом, делал вид, будто искренне недоумевает, – И тем более не знаю, о какой особе Вы говорите. – О самой драгоценной жемчужине в короне Испании, прекраснейшей из женщин современности, мессе моей души и что ещё может нарисовать самое пылкое воображение при мысли о ней. Прежде её звали Маргаритой Солер, но семнадцать лет назад она вышла замуж за некоего кавалера де Арсеньегра – нынешнего вице-губернатора колонии Санто-Доминго. Жемчужиной из жемчужин, Маргаритой из Маргарит*... Если б Вы только знали, как она была горда – ни единого жеста партеру, ни единой улыбки ложам – принцесса крови! – лениво поплёскивая недопитое вино в бокале, Хуан говорил столь же медленно, растягивал слова, словно изменяя своей привычке бить на эффект. Правда, единственным, чего он добился, было искреннее недоумение его невольной собеседницы. – Она так любит посещать театры, что пользуется столь пристальным вниманием? – впрочем, зная вкусы её визави... – Или всё-таки заставляет рассматривать наряд? Хотя и лёгкий, но всё-таки намёк пришёлся не по вкусу любившему пошиковать вице-губернатору, и он раздражённо постучал кольцом по столу. – В Буэн-Ретиро не ходят рассматривать наряды, на то есть театры попроще. Туда ходит та же публика, что предпочитает назначать свидания в Каса дель Кампо. Впрочем, кому я это рассказываю, Вы же никогда не были в столице и не знаете привычек наших господ**. Вовсе нет, она никогда особенно не наряжалась – да и было бы на что. Но наш разряженный сенат*** глаз с неё не сводил в интермедиях. – Так Ваша жена актриса? – хотя Аделаиде случалось побывать лишь в театре одной из соседних колоний, и, соответственно, иметь довольно смутное представление о его роскоши в Старом свете, она слышала, что благородное сословие на сцене не показывается. – Хуже – танцовщица. Пируэт, удар каблучком, взлёт кистей рук – конечно, к концу второй хорнады**** я уже стою на коленях и предлагаю руку, в противном случае обещая броситься с Сеговийского моста. При всём своём смешливом характере дочь бывшего и жена нынешнего губернаторов Санто-Доминго была достаточно воспитанной девушкой, чтобы скрыть улыбку за ломтиком хлеба и выдать себя разве что удивлённым движением бровей. Всё-таки она была права, когда подумала, что в этом доме нет настоящей хозяйки, может быть, поэтому он производил такое удручающее впечатление. Можно было понять желание Инес вырваться отсюда, хотя бы и в объятия её мужа. – Позвольте уточнить: сначала она пожалела Вас и спасла от бесславной кончины, а потом пожалела о собственной жалости и сбежала от Вас? – она сама лишь сегодня научилась относительно спокойно выдерживать его получасовое присутствие рядом, а какого страдать в законном браке столько лет? По её тону нельзя было не догадаться, что Аделаида всего лишь слегка задела его самолюбие, но от этого вопроса Хуан дёрнулся так, точно его кольнули рапирой промеж рёбер и даже поперхнулся. – Покарай меня небо, если Вы не ведьма! – это уже после паузы, в ходе которой пришлось откашливаться. – Угадала? – с такой искренностью могла удивиться только семнадцатилетняя девушка. Не то, чтобы комплимент получился очень галантным, но вполне терпимым. Зато всю его столичную спесь как ветром сдуло. А может быть, она не так уж и беспомощна без волшебного кольца? – Да, сеньор, я такая, напрасно Вы сомневались. Только всё-таки поостерегитесь разбрасываться такими словами, они ведь могут и исполниться. Ни о каких странных кольцах, проклятиях и тем более магии (которую Хуан называл чернокнижием, как правило, прибавляя «боже упаси» или что-то в этом духе) заместителям губернаторов знать не полагалось, как следует разговаривать с ведьмами – тем более. Правда, он мог бы перечислить ещё сотенку-другую вещей, которых ему не полагалось знать по долгу службы, однако состоять заместителем при обыкновенном губернаторе и занимать ту же должность при сеньоре де Очоа означало совершенно разные вещи. – А чего мне опасаться? Маргарита покинула меня лет с тринадцать назад, с этим я вполне смирился. Но вот помочь в одном деликатном деле разве что в Ваших силах. Здесь придётся на время прерваться. Ещё совсем недавно (хотя все вокруг, будто сговорившись, утверждали, что прошло целых пять лет) Аделаида не знала, к кому обратиться за помощью ей, когда оказалось, что в жизни встречаются вещи пострашнее её одержимого жениха, а сейчас то, что у других называется «катастрофой», у неё стало «почти ничем не примечательным днём» и, конечно, она никогда не отказывала, если в её силах было что-то изменить. Но когда подобные вопросы приходится выслушивать от настолько ненадёжного собеседника, никогда нельзя торопиться, чтобы не наделать непоправимых ошибок. Так, впрочем, разглагольствовал только голос разума, сама же Аделаида не замедлила с ответом: – Вам? А может быть, сразу Вашему дону? – Конечно, ему придётся сложнее, ведь не мне с Вами объясняться, но это не бог весть какая напасть, придумаю что-нибудь. – последнюю фразу господин де Арсеньегра мог бы начертать на своём щите, если бы этот самый щит у него имелся. Обычно ни к чему хорошему такая кипучая деятельность не приводила, и Аделаида уже ждала очередного фортеля, – Вернитесь к сеньору. Пускай меня повесят, если от радости у него сердце из груди не вырвется. Только, умоляю, не сегодня, хотя бы через пару дней. В этом нет вины дона Диего, спросите Вашего отца – от двора добрых вестей не бывает. И чиновник этот... Где только такого сердитого выискали?.. Принёс какой-то – да простят мне небеса столь кощунственные речи – чёрт этого ревизора. Сам губернатор не стал связываться, на уступку пошёл – а ведь надо знать моего господина. Виданое ли дело – всю ночь на ногах по его милости. Аделаида терпеливо выслушала, очевидно, не предназначавшийся для неё монолог о злоключениях одной испанской колонии по милости короны, но на её лице не дрогнул ни один мускул. – И кому Вы предлагаете мне посочувствовать на этот раз? Даже если Диего получил такой удар по самолюбию, от меня ему нечего дожидаться. Странно, что про возвращение мне говорите Вы. Всё-таки я не считала Вас настолько наивным. – Хотите, чтоб я признался? Тогда приказывайте, иначе и рта не раскрою. Прекрасно зная своё место, помощник дона де Очоа редко показывал характер. Во всяком случае, перед теми, кого побаивался. Жена господина, несомненно, входила в их число – но сейчас она ничего не сможет сделать и оставит его дерзость безнаказанной. Не так уж часто случается побыть хозяином положения – грех не воспользоваться. Вот когда граница осталась позади, и поединка было не избежать. Ещё более серьёзного оттого, что шпага в нём не принимала участия. Хуан был готов исполнить волю жены своего господина, имеющей право приказывать ему, и воспользоваться этой властью сейчас значило признать себя госпожой, доньей де Очоа. Нет, этого вы не дождётесь. Ни сейчас, ни потом. Не для того она улетела в туман из-под венца. – Пока ещё Вы находитесь на землях, которые принадлежат мне по праву рождения, а низложить моего отца во власти одного короля. Власть Вашего сеньора здесь держится на одной силе – подумайте ещё раз, устоит ли она перед силой закона. А что до Вас – хоть вы и завели свои порядки, Санто-Доминго за два столетия привык не зависеть от столицы и быть самому себе господином. Вице-губернатору идти против городского обычая не годится, так что говорить или нет – воля Ваша, не думаю, что Вы нуждаетесь в приказах. Можно было сказать, что несколькими глубокими выпадами Аделаида обезоружила противника, только вместо принуждения к капитуляции позволяла действовать по собственному желанию. – Добрая воля дорогого стоит. – то ли от относительно непринуждённой беседы, то ли от неожиданной свободы Хуан осмелел настолько, что, подлив себе ещё вина, повернулся к гостье боком и даже развязно закинул ногу на ногу, на что никогда бы не решился, окажись поблизости хотя бы тень губернатора, – Жаль, дон Диего не всегда это понимает. Но Вы не покинули это место ещё вчера – неужели простили Инес покушение на сердце Вашего супруга? – Аделаида кивнула, слегка пожав плечами: не так уж и сложно не ревновать того, кого не любишь. – Если бы она ещё оценила Ваше великодушие! Сумасбродная, избалованная девчонка. Но всё-таки не выдавайте её – губернатор ещё согласится терпеть все выходки маркизы Далланвиль и дочери французского посланника в Испании, но не моей же сестры. «Конечно, не выдам – если я всё-таки столкнусь с Диего, у меня не будет столько времени на разговоры. Но, думаю, Вы сами не обрадуетесь такой встрече и сеньору лучше не знать, что я здесь с Вашего согласия, а то он у вас долго раздумывать не любит. Только не мечтайте, что я задержусь здесь надолго. Вернуться к Диего! Выдумал же такое». – Вот это мне нравится, интересно, какого это – прогубернаторствовать столько лет, гоняться за мной по всем морям, искать вечной власти и не видеть, что замышляют у тебя под самым носом. Вы что же, расчитываете таиться, пока Инес не выйдет за него замуж? – по-видимому, согласившись украшать собой столовую, Аделаида одновременно дала согласие и разбираться в тех гордиевых узлах, которые успели навязать за время её плавания и зачем-то вручить ей – она чувствовала, что Хуану и безо всякого приказа очень хотелось выговориться, и ради этого удовольствия можно было немного покривить душой перед доном. Девушка давно замечала, что её общество как-то удивительно располагает к чистосердечным признаниям. Но поскольку гостеприимная хозяйка обещала только развлекать её и ни словом не упомянула про что-либо подобное, она имеет полное право вознаградить себя лёгким угощением. Приятное похрустывание слегка высушенного хлеба с сыром прекрасно сочеталось с отрывистой речью вице-губернатора: – Вы лучше меня знаете, что это невозможно. Совестно сказать, но благоразумия хватает Вам одной. Инес рассуждает так же, как дон Диего – когда ему вздумается потребовать отчёта, его нужно достать из рукава за секунду до того, как эта мысль придёт ему в голову – желательно не сходя с места. Нет, она неплохая девушка, но... одержимая, если Вы понимаете, о чём я. Одержимая и очень богатая. Во всех окрестных колониях у кого дочери есть, сами за провизией ходят и флорентийского бархата ни во сне, ни наяву не видали, а Инес... не у каждой дочери короля найдётся такое приданое. Для Вас – соперница страшная, я сам её немного побаиваюсь – горячая головка, душу вынет. Хватит. Пожалуй, для одного раза она наслушалась уже достаточно. Подсчитывать чужие богатства и зачем-то думать о том, кого всей душой хотелось бы забыть – нужно было совсем не знать её, чтобы полагать такое. – Вы удивитесь, но у меня даже достанет благоразумия не верить слепо всему, что Вы наговорили. Я польщена таким доверием, но мне кажется, Вы по крайней мере трижды забыли, что я злейший враг Вашего господина, и каждая наша встреча оканчивается поединком – как правило, не в Вашу пользу. – Аделаида нарочно отодвинула свой стул так, чтоб подкрепить свои слова красноречивым аргументом, поднявшись со своего места. – Кажется, до сих пор я ещё не давала повода усомниться в своём выборе. А вот Вы сейчас ходите по очень тонкому льду. Не боитесь провалиться? – Разве я могу желать зла своему господину, который вытащил меня из-под суда, облагодетельствовал, без которого, в конце концов, мне бы ещё в первом сражении перерезали горло или всадили пулю в лоб? Поверьте, милая моя сеньора де Очоа, я всего лишь желаю справедливости. Если бы милая сеньора де Очоа хоть немного походила на невольного друга своей жизни, та приторно-сладкая интонация, которой Хуан украсил последнюю фразу, обошлась бы ему весьма недёшево. – «Ведьма» звучало лучше, во всяком случае от Вас – больше надежды, что не придётся пожертвовать хорошим отношением к Вам. – удивительно, как можно одним словом, произнесённым самым ровным, без малейшего напряжения голосовых связок, тоном, призвать к почтительности. Диего и во сне бы не приснилось, а между тем вся сила её магии сейчас была на его стороне. – Не жертвуйте, я умею быть благодарным. – более всего досада взяла за собственную неловкость – позволить жене господина самостоятельно встать из-за стола – разве в цивилизованном обществе так принято? Разве что в Западной Индии*****, как известно, населённой одними дикарями. – О, святой Иоанн, как невовремя! Последнее слово вырвалось у него потому, что до столовой сначала донеслись нотки пения на неизвестном Аделаиде языке, а через пару минут к ним впорхнула сама Инес – свеженькая, как майское утро, весёлая и беззаботная, какой может быть только двадцатилетняя девушка, не видевшая в жизни печалей пострашнее опустевшего флакончика духов, не встречавшая никого, кто посмел бы её обидеть, впервые в жизни влюблённая и вполне довольная предметом своей любви. — А вы уже завтракаете – и без меня? — с большой ловкостью и ещё большей вольностью она утащила кусочек сыра из-за плеча Аделаиды и мимоходом отметила, как ей к лицу зелёное платье, – Ну что за красавица! – Инес обдала её почти дурманящим ароматом духов, а, заметив, что ветер осмелился без её позволения выбить из причёски дорогой гостьи несколько прядей, подколола своим гребнем с педантизмом придворного куафёра и по-хозяйски уселась на край стола, причём судя по лёгкости её прыжка, подобное нарушение всех существующих на свете правил этикета обратилось у неё едва ли не в привычку, – Вы похожи на Прозерпину в подземном царстве. Даже этот мрачный склеп хорошеет в Вашем присутствии. Аделаида, Вы должны пообещать мне, что весь следующий приезд в Санто-Доминго проведёте у меня – а если всё получится так, как я хочу, принимать Вас буду в покоях посимпатичнее – между прочим, шпалеры для большого зала я выпишу из Обюссона – прошу Вас дать мне прямо сейчас честное слово, иначе Вы сделаете меня глубоко несчастной. – Не удивлюсь, если эта девчонка прервёт и заседание совета министров, как только ей захочется ляпнуть какую-нибудь глупость! – Хуан ни к кому не обратился, но фыркнул так, чтоб «эта девчонка» услышала. – Если это доставит Вам удовольствие... – нельзя сказать, что такое известие доставило очень много удовольствия самой Аделаиде, но зачем огорчать эту яркую бабочку, виноватую разве что в ужасном легкомыслии? Если бы она знала, что зовёт её погостить в собственном доме – а значит, и в качестве супруги дона де Очоа. Хотя за сегодняшний день она и сама успела ей побывать. – А там есть очаровательная спаленка, как раз для такой милой девушки, как Вы – и с книжным шкафом, совсем как Вы любите. – и, одарив гостью такой лучезарной улыбкой, на которую было совершенно невозможно рассердиться, причудница повернула голову в сторону Хуана, и приветливая улыбка тут же исчезла, губы сжались, а мелкие черты лица как будто ещё больше заострились, – А где носило тебя, любезный братец? – Если это так необходимо – пытался уговорить господина советника – да, он советник, ещё и при ордене Монтесы – на взятку, и остаток ночи проторговался с его помощником. Инес нахмурилась, задумчиво прижав кулачки к подбородку. Похоже на то, что она ожидала другого ответа и даже передумала сердиться. С минуту она молчала и снова поняла голову только затем, чтоб спросить: – А мой губернатор? – Пошёл на соглашение – теперь и подступиться страшно. Но, может быть, не стоит донимать этим хотя бы донью Аделаиду? Это было очень галантно, особенно после всех рассуждений в её присутствии, из которых выходило, что своё весьма скромное существование Санто-Доминго влачил едва ли не по вине самой короны, и дочери опального губернатора оставалось только оставить их на не самой чистой совести кавалера де Арсеньегра. – Благодарю, я уже начинаю привыкать к Вашему голосу. Торопливыми движениями Инес, сидевшая так близко к ней, что пару раз даже задела её пышным рукавом, провела ладонью по лицу, сгоняя следы недавней тревоги. Если она о чём-то и подумала, то гордость не позволяла ей подавать виду, но заговорила только после того, как вновь овладела собой. Ещё раз медленно обведя взглядом остатки скромной трапезы, подняла бокал двумя пальцами и медленно перевернула вверх дном. – Ума не приложу, как можно было потчевать благородную гостью таким нищенским завтраком. Я бы сочла за оскорбление на Вашем месте, ma belle, мы всё-таки не из простого народа. – обернувшись через плечо, она смерила Хуана таким выразительным взглядом, что он вспыхнул. – Инес, я же ещё вчера пообещала Вам, что дождусь Вас, мы просто вели приятную беседу. И право, когда гостей принимаю я, мне было бы куда неприятнее, если бы у меня спросили, почему на столе нет угощений как на приёме у короля, я сочла бы это пустой прихотью, а то и просто бестактностью. Минуты на две воцарилась тишина. – Вы удивительная девушка, Аделаида. – по счастью, за слоем белил не было видно, что на щеках капризницы проступили два розовых пятнышка, – Доселе никто здесь не осмеливался мне возразить, а сейчас мне даже кажется, будто Вы имеете право так говорить.

***

* - так переводится это имя с греческого ** - прежде, чем открыться для публики, театр в Буэн-Ретиро был придворным *** - в испанском театре «сенат» означал то же самое, что в любом другом – «почтеннейшая публика» **** - акт пьесы, после которого даётся интермедия ***** - более привычное для европейца название Нового света