***
Оба парня шли размеренным шагом, совершенно не видя ничего вокруг себя, обсуждая без какой-либо задней мысли какие-то невообразимые глупости, на самом-то деле не имеющие никакого значения прямо сейчас и прямо здесь. С особым запалом и улыбкой на лице делился историями брюнет и, хотя, он почти закончил свой рассказ, остановился. Прекратил идти, улыбаться, рассказывать, кажется, весь ветер выветрился из его головы, и он просто застыл. Как будто бы весь мир для него точно так же как и он сам остановился, зарылся под 5 метровый слой льда и потерял смысл выбираться оттуда. Нацу не сразу понял в чём дело, но последовав за взглядом Грея, понял, что там стоит тот самый «предатель», который сейчас, так неосторожно стоит прямо у окна и Нацу был бы рад, если бы окно было открыто и подлеца сию же минуту можно было бы столкнуть прямо головой вниз, но всё же, окно закрыто и Нацу, разочарованный, лишь переводит взгляд обратно на стреклянные глаза друга. Ему кажется, что тот вот-вот заплачет, но на деле это не совсем так. Эмоции Грея понять с первого раза достаточно трудно и, та грусть и обида, которую Нацу увидел в этих глазах, оказалась яростью, самой натуральной злостью. Но Драгнил этому даже не удивлён, он ведь тоже злится, хотя к этой ситуации не имеет отношения, от слова совсем. Розоволосый уже готов подойти к обидчику друга и высказать всё прямо в лицо, прямо при всех, но, думает, что идея с окном была бы куда более зрелищная, чем простые разговоры, да и на самом деле, не его это дело, если уж говорить напрямую. Несмотря на все эмоции, он и вправду в этой ситуации ничего не сможет решить даже если очень захочет, это межличностный конфликт, который Грей должен решить сам. И пока Нацу размышляет об этом, блондин направляется к ним, его взгляд направлен сугубо на Грея, и он кажется, слишком уверен в себе. Лаксус совершенно не выглядит как человек, который мог бы извиниться. Ему хватает наглости схватить Грея за руку и, смотря прямо в его полные ненависти глаза, сказать, что-то прямо-таки из ряда вон: — Ну и где ты ночевал? Грей раздувает ноздри, сводит брови в одну точку и Лаксус думает про себя, что вот-вот брюнет зарычит как настоящая дикая кошка, совершенно свободное животное, которое, конечно же, никогда больше в его дом не вернётся. Конечно же. Комичности выражению лица Грея предаёт сзади стоящий, придурковатый одноклассник, который точно так же, с огромной злобой смотрит на него, как будто бы он и вправду враг народа. Разумеется, его поступок не назовёшь слишком хорошим, но разве он мог знать что противный гном, который во время их шутливого разговора сидел и делал свои большие дела, разболтает всей округе такой интересный секрет? Ситуация настолько же смешная насколько грустная. Если поставить себя на место Грея, Лаксус бы, наверное, точно так же поступил. Стоял бы с точно таким же выражением лица, с такой же неизмеримой злобой на совсем-совсем детском лице, но он бы ни за что не подумал бы, что прямо в тот же день найдёт себе нового дружка. В день «раскола» их дружбы Грей находит себе поддержку. Очень интересно. Судя по всему, этот розоволосый паренёк и является тем, кто не позволяет Грею треснуть, надломиться и рухнуть как старое здание. — Отвали. Красное от злости лицо вдруг неожиданно становится бледным как первый снег. Он, кажется, успокаивается, но только на время, внутри у него всё такой же огромный костёр неисчерпаемой злобы. Он сдерживает эмоции, чтобы никто не увидел их, чтобы никто его не осудил снова. Второй раз он в ловушку Лаксуса не попадётся. И решительно Грей ступает в класс, пытаясь забыть навсегда о существовании этого подлого человека, или может даже не человека, может быть он самая настоящая карма за что-то, за ссору с родителями или же воровство? Но в любом случае, рука Нацу сжимает его хрупкое плечо и Грей чувствует тепло, которое, наверное, поможет забыть. — Ты молодец. Дреяр бессильно облокотился на стену и бесцельно уставился в коридор. Сначала он не обращал внимание на женский смех под носом, его звонкое ничего глушило в голове все связи, но он неспешно повернулся и заметил одноклассницу, изящную и артистичную Эвергрин, которая хихикала с уже знакомой для Лаксуса, злосчастной блондинкой. Парень наблюдал, как Хартфилия уходит, прощаясь с русоволосой девушкой, и пытался напрячь мозг. Ему нужно было что-то придумать, и он уже планировал, что скажет девушке, идущей напротив. Она приветливо кивнула головой и Лаксус ответил машинально.***
Шел урок биологии, и Дреяр напряженно пытался игнорировать шумный говор одноклассников. Тарахтели и задние парты бездельников, и передние, с чертовыми ботанами и любимчиками учителей. Парочка парней зубрил, один из которых — Мест Грайдер — мог бы быть симпатичным обычным парнем, но имел некоторые «особенности», к которым, если привыкли уже все, к сожалению, не привык блондин. Брюнет с голубыми глазами и шрамами на лице, временами бубнил себе под нос, разговаривая с самим с собой, и, как ни странно, этим ничуть не раздражал ни своих друзей, ни преподавателей. Бесстыден, порою — вульгарен, самоуверен, что не свойственно его типажу личности. Его лучший друг, менее привлекателен и заметный, чем сам Мест, скучный, как и его окружение, заурядный зануда отличник, чудаковатый юноша — Лохар. Он также общается с Фридом Джастином, еще одним неброским тихоней с передних парт, неказистый и скромный юноша. Ничего особенного. Дреяр утомленно потирал виски, игнорируя все, что происходило на уроке. Он зависао на пару секунд, глубоко задумавшись, но решил, что ничего лучше простого вопроса без различных оправданий не будет. Он легонько хлопнул по плечу Эвергрин, сидящую перед его разрисованной деревянной партой, откашлялся, и непринужденно спросил, словно про следующий урок: — Эвер, ты же с Люси из девятого общаешься? Девушка вопросительно подняла одну бровь, многозначительно осмотрела его красноречивым взглядом, хмыкнула и, пожав плечами, также беззаботно и просто ответила: — Ага. Лаксус не особо задумывался о том, что может заподозрить одноклассница, да и она не так глупа, чтобы распустить слухи, которые могли бы быть подтверждены только ее собственными догадками. Дреяр видел подвох в своем каждом действии, остерегаясь какого-нибудь полоумного кретина, что поджидает за углом, держа ухо востро, чтобы опять рассказать всей школе что-то провокационное. — Не подскажешь, в каком кабинете ее можно словить? Старшеклассники в целом, а особенно — девятиклассники, были вынуждены носится среди бесчисленных этажей огромной школы, и им не всегда удавалось использовать перемену, как паузу и отдых, ведь найти нужный класс среди несметного количества кабинетов ученики могли только к звонку. Порой и Дреяр заблуждался, и ему вовсе не прельщало искать ветреную блондинку по всей чертовой школе. Лаксус мысленно отметил, что правильно поставил вопрос, ведь если бы он начал с «не знаешь, где.», то это бы открыло возможность Эвер ответить, что она как раз-таки не знает. Дреяр словил свой ход мыслей и решил, что стал слишком заморачиваться и проявлять недоверие особенно к тем, к кому не стоило. Русоволосая девушка напротив была хорошей подругой, с которой Лаксус временами мог общаться в школе, и без задней мысли положиться в беде. Которая, кстати, происходит сейчас. — Класс Люси обычно обитает на втором этаже, ориентировочно у кабинета завуча, ведь там чаще всего у них проходят уроки, — девушка говорила спокойно и с видом, что явно знает, о чем говорит. Эта официальность, будто перенятая, или появившаяся с недавних пор, шла Эвергрин, — а тебе зачем? Дреяр не увидел искры подозрения, которые могли быть в глазах любой похабной девчушки этой школы, но Эвер была совершенно не такой, и Дреяр искренне (слабо, но по-своему любезно) улыбнулся ей, в ответ чего она незаметно смутилась, а затем хмыкнула, как давно привыкла делать еще с времен, когда они с Лаксусом начинали общаться. Затем парень посерьезнел, и, отмахнувшись, бесстрастно сказал: — По делу.***
Фуллбастер неуверенно прошагал к собственной пустующей парте, его ноги подкашивались, а затылок горел чужим провожающим взглядом. Или ему так казалось. Точно также виделось, как раздирающееся в пламени плечо, которое загорелось от чужого прикосновения пылающим и греющим, но вместе с тем не обжигающим, костром. Грея бросало в жар, лишь на миг он возвращался мыслями на только что произошедший диалог, но он сдерживал себя и до сих пор, всепоглощающая ненависть кричала в висках и барабанила под ребрами. Его захлестывала волна злости и он крепко-накрепко сжимал зубы, вспоминая наглое выражение лица блондина, вместе с гневом в голову пришли образы раздражающей особы в классе, которая, улыбаясь, прошла в класс, и — как предсказуемо и одновременно с тем горько, досадно, что всю злость накрывает не волной, а целой бурей, смертоносной лавиной тоски и обиды — садится с Драгнилом, что ждет ее на второй пустующей парте. Фуллбастер сидит, наполненный до отказа массой сомнений и неуверенных мыслей. Он думал, что бы сделать, как подойти опять, что именно сказать, ведь его не переставали мучать догадки, что это общение было какой-то выигранной лотереей, единоразовой акцией, и на душе становилось пусто и тяжко от этого. Грей не знал, как все исправить, и, ощущая губящую боль, он со смердящей тоской осознавал, что стал так зависим лишь за вечер. Драгнил для него — особый наркотик, и вчера он получил щедрую, летальную дозу, улыбаясь в блаженстве и забвении. Он забывался, воспоминания лишь о моменте вчерашнего дня заставляли мурашки пробегаться по телу не хуже, чем тогда, от эффектов «дури» в виде смеха Драгнила. Нацу был щедрым, дарил заботу и дружелюбность как настоящий наркодиллер, первую дозу отдавая бесплатно. Но Грею не хватало. Сейчас он жаден как никогда, ведь в голове все мечутся фрагменты, когда он мог закрыть в удовлетворении глаза, беззвучно дышать, когда тело сводило от сладострастной неги, от запретного удовольствия наркотиков. Его, Грея, личного сорта. Но ломка у этого сорта особенно жестока. Брюнету жжет нутро невыносимо больно, он чувствовал какую-то вину, совесть, от которой остались лишь ошметки, беспричинно трепыхалась где-то внутри, задевая легкие, парень беззвучно шмыгал и досадно смотрел из-под челки.***
Дреяр за урок успел, наверное, раз пять прокрутить в голове все сценарии развития дальнейших событий, например, угрозы, но всё же решил, что будет лучше, если останется с Люси в союзниках и просто поговорит с ней. Хотя, любой разговор с блондинкой ему казался глупым стёбом, жестокой шуткой над её новым аутфитом, который от остальных отличается мало чем, как всегда такой же открытый и вызывающий, сегодня он должен был серьёзно поговорить с ней. Но, кажется, говорить будет только Лаксус, Люси же — задаст пару вопросов и, возможно, согласившись, уйдёт. Это в лучшем случае, а в худшем — она задаст что-то вроде «а тебе это к чему?» и ещё хуже, если поставит условие того, что пока не услышит внятный чёткий ответ на него, просто не согласится. Никому не хочется рассказывать о своих проблемах главной героине почти всех школьных сплетен. Ему лишь бы самому не стать героем этих самых сплетен вместе с ней. И в общем-то, когда звонок отголоском звучит из коридора, Дреяр, вероятно, быстрее молнии выбежал из кабинета, намереваясь застать блондинку в одном из кабинетов второго этажа, пока она не ушла куда-нибудь, чёрт знает куда. Пока он спускался с лестницы, перепрыгивая по 3-4 ступени разом, он чуть не сбил учителя математики — Клайва, и лица у обоих сразу стали выглядеть комично, прямо-таки, донельзя смешно. Удивление, стыд, эти красные щёки и уши, бледность — всё сразу, правда можно наблюдать вечно. Но, Лаксус помедлил секунду, кинул тихое, стыдливое «извините» и поспешил к неуловимой особе Хартфилии, оставив учителя в смятении. От таких марафонов у Лаксуса лёгкие, ему казалось, стали совсем пусты и прибежав, наконец, к классу где была Люси, он только и делал что хватал ртом воздух. Та уже было хотела выйти из кабинета, но Дреяр в полусогнутом положении, каком-то очень странном, облокотившись на дверь, преградил ей путь. — Тебе чего надо, придурок? — Вскриков возмущения долго ждать не пришлось. — Поговорить, — Последний раз глубоко вздыхая, — надо. — О чём мне с тобой говорить, полоумный?! — Голос её с каждым словом становился всё громче и громче, и что собственно, очень раздражало Лаксуса, к тому же выслушивать какие-то нелепые оскорбления от блондинки, он уж точно не собирался. Посему, решение было принято быстро, отвечать на вопрос он не будет. Схватив за руку, Дреяр повёл крикливую блондинку, не в туалет уж точно, второй раз на одни и те же грабли не наступают. Кладовка кажется более привлекательным и безопасным местом, когда предстоит задача найти таковое и поговорить с глазу на глаз. Блондинка кричит чуть ли не о помощи и, кстати, слишком больно впивается в руку длинными ногтями с, наверное, дорогим маникюром. Заведя Хартфилию в темноту, полную темноту, Лаксус начал старательно водить рукой по стене, пытаясь найти выключатель, чтобы загорелась хоть одна тусклая, еле светящая лампочка, но всё никак не выходит. — Да где здесь свет?! — Терпение кончается. В ответ следует лишь ловкий жест руки блондинки в противоположную стену, где, очевидно, находится выключатель, а после, лампочка, как и ожидалась, еле светящая, горит. Люси смотрит на него строгим взглядом и даже не шёпотом говорит: «идиот». Лаксус смотрит на неё в ответ каким-то обиженным взглядом, хотя на это он бы точно обижаться не стал. — Что за выходки? — Начинает Люси, — Ты же вообще из класса Эвер, — Непривычная для блондинки строгость в голосе, да и во взгляде, в общем-то, тоже. Лаксус даже и не знает с чего начать и чем закончить и как вообще хоть что-то сказать. Он, отнюдь не часто попадал в ситуации полного безмолвия, кажется, последний раз был очень даже давно. Поэтому сейчас он чувствует, как по его спине бежит противная, холодная, капля пота. И, о ужас, он наконец осознаёт всю абсурдность ситуации и думает, как это выглядело со стороны и если, вдруг, Грей увидел их, всё может пойти прахом, а шанс того что так и окажется очень высок из-за истерических криков блондинки. И чувство это, полного бездействия, безмолвия, когда он без понятия что скажет, как будто у него собачья пасть, которая скована намордником, не может открыться, обнажая всю сущность хищную, животную сущность, противно и омерзительно. Стоять вот так потея, краснея, не зная, как и слово то вымолвить, он бы хотел точно не перед Люси Хартфилией, хотя, честно говоря, вообще не хотел бы, ни перед кем. — Ладно, ты видимо с приколом, я пойду лучше, пока не поздно, — Люси резко прерывает мысли блондина очередной раздражающей фразой, и, очевидно, у Лаксуса терпения не так уж и много чтобы вновь и вновь унижаться перед какой-то глупой любительницей крашеных идиотов. И, хватая её за руку, прижимая к стене, он видимо опять, не сразу понимает, что на обычный разговор это уже не похоже. На лице её нет больше ни строгости, ни даже привычной высокомерной гримасы, или может, едкой ухмылки — только испуг. Он, наверное, даже искренний. — Если никуда не попытаешься смыться и не будешь орать, я тебя отпущу, — Наконец, говорит Дреяр, в его глазах мелькает угроза, властность мужчины заставляет Хартфилию вздрогнуть из-за чужого сжатия на запястье, будущий синяк на руке вспыхнул вспышкой боли, девушка жалостливо посмотрела на старшеклассника, едва сдерживая писк боли, — Мне нужно лишь поговорить с тобой. — Поговорить?! Да ты псих! — особа говорит явно на последних стадиях истерики, но она была бы не собой, если бы не устроила выступление напрасной словесной перепалки, и сейчас, глядя отчаянно, ожесточенно, прямо в глаза блондину, пытаясь сломить его, девушка истрачивает свои последние запасы смелости. — В твоих же интересах меня послушать, — сухо проговорил Дреяр, взгляд его спокоен, хладнокровен, выражает лишь оглушающее ничего, но от этой безмятежности девушку выворачивает от страха гораздо больше, чем от насилия и оскорблений местных жутких типов. — Ладно, — хрипит она очень тихо, вероятно, боится, по крайней мере, кто-либо другой на её месте, был бы в ужасе. Она пристально смотрит на чужую руку, сжимающую ее запястье, и содрогается, в испуге считая протяжные, вечные милисекунды до того, как парень ее отпустит. Тяжкая рука ослабила хватку, проскользнула в карман темных брюк. Хартфилия в затаённом и мучительном ожидании смотрела на него, боясь любых выходок старшеклассника. Его взгляд еще пару секунд был по-прежнему бесчувственным. Блондин помедлил ещё немного, а после, как будто куда-то спеша сказал: — В общем, знаешь же Грея, да? — его глаза оживились и их светлый оттенок поблёскивал на свету единственного луча, стремящегося из узкой щели закрытой двери, за которой было так шумно и далеко. Люси немного удивилась тому, что речь, видимо, пойдёт о её мрачном однокласснике, но скрываться и увиливать, после того, как её руку сжали с такой силой, что на ней, вероятно, останется синячища, переливающийся разными цветами, желания совершенно не было. — Ну да, он в последнее время всё к Нацу прибивается, странноватый тип, — Она всё щупает покрасневшую руку, которая ей явно покоя не даёт, сипит дальше, в надежде оправдаться, — Я с ним близко не знакома, поэтому если хочешь узнать о нём что-то или… — Тебя ведь бесит то, что он рядом с Нацу? — Взгляд перебившего выглядит вновь слишком холодным и пустым, чтобы Люси хоть немного смогла понять к чему всё идёт. Ее сбивает с толку то, что она не может прочесть по лицу парня его истинные намерения, ее это злит и выводит из себя, но в большей части пугает. От Лаксуса веет властностью и серьёзностью, ее характер девчонки, умеющей крутить всеми наивными и глупыми мальчишками лишь состроив глазки так кардинально отличается и ничуть не совместим с мужчиной, способным без каких-либо усилий заставить эту же девчонку заткнуться одним безэмоциональным взглядом. — Ну, — Она немного мнётся, как-то обеспокоенно поджимает губы, вроде бы хочет соврать, но, как ни странно, этого не делает, — Да. Наконец, на лице Дреяра появляется эмоция — довольная ухмылка. Люси смотрит беспокойно, осторожно и, без сомнений, задерживает дыхание в тревожном ожидании. — Я могу помочь тебе от него избавиться, — Ухмылка перерастает в широкий оскал и Люси выдыхает. Правда, в голове у неё много вопросов, но находиться в пыльной кладовке с этим подарком судьбы больше чем надо, ей не хочется, от слова совсем. Поэтому она берет себя в руки, предчувствуя конец напрягающего ее диалога, убирает свой страх и настоящие, искренние эмоции, кои блондин вынудил вытащить из далеко убранного, запыленного ящика, и надевает маску бесстрастия. — Ну и как же? — Хартфилия делает такую интонацию и выражения лица, как будто бы совсем в этом не заинтересована и вообще, Лаксус только и делает, что отнимает её драгоценное время. Дреяр прочищает горло, а затем словно выученное наизусть стихотворение, произносит: — После уроков как можно быстрее уведешь Нацу под любым предлогом, просто уйдите, главное оставить Грея одного. Хартфилия с недоверием посмотрела на Лаксуса, вновь немного пугаясь необъяснимыми желаниями старшеклассника. Она закусила губу, хмурила брови в нерешительности, ища подвоха, но если все так, как сказал парень, без нюансов и должков, бояться нечего. Блондинка только сейчас поняла, что этот малопонятный и подозрительный план парня ей, в общем-то, тоже выгоден, ведь топорный и мрачный брюнет уже осточертел до ужаса своей навязчивостью к Драгнилу. Ей не нравилось, когда кто-то уделял ей должное внимание не столько, сколько требовалось. И именно Нацу всегда ей угождал, устраивал ее как собеседник, слушал ее не такие уж и приятные комментарии по поводу их одноклассников и прочих подростков, видел в ней перемены и честные эмоции. Драгнил проводил с ней время, и их смело можно было назвать птицами неразлучниками, в школе и вне, но когда появляется обычно сторонящийся всех юноша и забирает все внимание и силы на себя, Люси это действительно не устраивает. Она вновь осматривает Лаксуса внимательным и изучающим взглядом, ее мышцы по телу до сих пор немного напряжены в беспокойствии, но хладнокровность, словно перенятая у блондина воздушно-капельным путем возвращается к ее лицу, а затем и глуповатая ухмылка, по-прежнему циничная, гадкая, что Лаксус в пренебрежении сжимает челюсть, а позже слышит: — По рукам. Девушка спешно отворачивается, вырывается из кладовки как можно быстрей, будто бы не она здесь минуту назад опять натягивала самодовольную и смелую улыбку, по-привычному уверенно глядя в глаза юноше. Парень усмехнулся её мерзкому характеру, удовлетворяясь тем, что смог хоть на недолго сломить ее высокомерную натуру. Он выдохнул, в душе искренне ликуя своему успеху, и надеялся что девушка его послушает.***
Фуллбастер с откровенным облегчением выдохнул, услышав звонок последнего урока. Он обыкновенно обернулся в сторону класса, усталым взглядом выискивая Драгнила. Парни договорились встретиться после уроков и пойти к Нацу, но розоволосый уже успел куда-то деться. Скопище одноклассников раздражающе мечутся перед глазами, Грей потихоньку выходил из себя, изнутри, в сердцевине грудной клетки разгорался костер тревоги и злобы. Брюнет скалится, резко встает, смотря из-за чужих, крепких и грубых плеч, еле держится на ногах, чувствуя толчки спешащих подростков, и с досадой и гневом обнаруживает, что вторая парта уже пуста. Все внутренности словно сжимаются в кровоточащий комок, и среди них сердце отбивает последние удары. Подвижные зрачки суматошно бегали, в истерике ища у выхода из класса Нацу. Увидев лишь спину Хартфилии, которая, как и все, спешно выходила из кабинета, Грей измученно рухнул на стул, зарыл бледные пальцы костлявой кисти во взъерошенные волосы и устало выдохнул. С небольшой задержкой, надежда к Грею привела решение подождать парня в раздевалке. По началу подростки суматошно мельтешили по небольшому помещению, отведенному для раздевалки старших классов. Были и те, кто также, как Грей, угрюмо и скучающе ожидали своего чуда, «звездного часа», часто тяжело вздыхая. Все суетились парочками, компаниями. Окружающая обстановка, школьники выглядели обычно, и даже стук дешевых туфель мрачного охранника звучал по-прежнему, глухо и бесяще, но перед потухшими глазами брюнета все рябило курьезно, звонко, незаурядно через серую пленку тоски. За окном тягостно летали птицы, лениво взмахивая крыльями. Все прохожие в плохо помытом, с разводами и прочей грязью окне смотрели хмуро, шагали шустро и недовольно. Злобные тучи нависли над и без того мрачным районом Бостона, все виделось Грею блеклым и серым. Мутные лужи, влажный асфальт, веющий холод, тусклое небо и темные улицы. Осенняя хандра была неотъемлемой составляющей личности Фуллбастера, и сейчас, протирая штаны в пустующей тоскливой раздевалке, он ощущал двойную горечь. Кусает губу, сжимает зубы, а в уши бьёт равномерный стук стрелок настенных часов. Телефон в кармане дряхлых джинс молчит который день. Грей не ждет звонка родителей. Сегодня. Сейчас ему хотелось бы получить сообщение, содержащее что-то по типу «прости, задержался, подхожу к раздевалке», но у устройства будто и не было номера никогда, и в списке последних сообщений лишь спам операторов. Парень тяжело вздыхает, а внутри по-прежнему скрученный комок внутренностей пульсирует и щемит мышцы, задевая нервы, и, чего так усиленно избегает сам брюнет, его вновь начинают посещать страшные мысли любого подростка-максималиста, эгоиста, и, кажется, на данный момент его мнение насчёт того, что он действительно последний придурок и неудачник, который опять остался как брошенный щенок в безысходном положении, отчасти является правдой. С беспросветной тоской пришло и осознание, которое забылось на некоторое время, что Драгнил его не единственная проблема. Помимо розоволосого парня, запропастившегося так не вовремя, он вспомнил и о Лейджоне, а следом и Дреяре, и чувства вновь обострились, вызывая беспощадную злость. Но гнев внезапно уступил унынию, и Фуллбастер невольно предался воспоминаниям о том, как Локи прожигал его презрительным взглядом. Изнутри слово прошлись ледяным лезвием, медленно и мучительно вырезая верхние слои органов. Парень закатил глаза, но, почувствовав скорый срыв, отряхнул голову, вытер глаза и испуганно оглянулся по сторонам. Все такой же покинутый и одинокий коридор, в котором прежде Грей даже когда-то смеялся. Он поджал губы, посмотрел на часы и понял, что сидит в этой мертвой тишине уже два часа. Невыносимо. В лихорадке он взглянул в окно, где по-старинке пусто и серо. Парня бросало и в жар, и в холод, ему было беспричинно физически плохо, и ужасно морально. Глаза слипались, и юноша (или его тело) решил подремать, а внутри полуживая надежда трепыхнулась, в ожидании того, что его разбудит не сознание, а Драгнил. Сон был неспокойным. Если был вообще. Бледные веки дрожали в предшествии ненаступившей истерики, холодный яркий свет, обыденно теплый и тусклый, слепил глаза, а деревянная лавка под парнем казалось хуже ледяного мрамора. Девятиклассник не мог заснуть двадцать минут, с дрожащими руками и до жути томительным ожиданием. Но стоило ему и вправду провалиться в сон, начать засыпать, потеряв связь мыслей, не замечая беспорядочных слов, образов, словно нарочно его грубо тряхнули, взяв за плечо. Парень качнулся всем туловищем туда-сюда, зацепленный стальной хваткой инкогнито. Грей очнулся, задыхаясь от испуга, и, захлебываясь затхлым воздухом пустынного помещения, он боязливо взглянул на стоящего напротив неизвестного. Увидел он морщинстое, дряблое лицо пожилого мужчины, от которого смердело, словно эта вонь въелась в его кожу, и источала это мерзкое зловоние, запахом сигарет. Его форма охранника была потрёпанной, грязной, сам мужчина, даже если не смотреть на одежду, создавал ощущение неопрятного человека. Его сальные, где-то поседевшие волосы свисали с бестолковой башки, он противно щурился, открыв пасть, из которой неровно торчали пару зубов, большинство из них золотые, а позади них зияли черные дыры былых наверняка пожелтевших зубов, которые испускали отвратный запах непереваренной пищи. — Подъем, недоумок, — прохрипел сиплым, но тем не менее угрожающим и жутким голосом, и из его рта повеял тошнотворный «аромат». Грей не сдвинулся с места, слепо глядя вокруг, медленно поворачивая голову с сонными глазами. Морщинистая рука до сих пор напряженно покоилась на чужом костливом плече, брюнет настороженно затаился в ожидании, пока кисть сойдет. Но, к ужасу Грея, дряблая рука переместилась на его затылок, школьник вжал голову в плечи, и его тут же потянули наверх, как провинившегося котенка, взяв за шкирку и поставили на ноги. Парень посмотрел перед собой, вновь столкнувшись взглядами с охранником, он вздрогнул. Мужчина глядел сердито, и это пугало, ведь он всегда был неприветливым и злым, что создавалось ощущение, что вот-вот он придушит тебя своии сухими, морщинистыми и бесчувственными руками, или повесит на своем грязном несуразном галстуке. Но это абсурд. Поэтому спустя пару секунд Фуллбастер немного пришел в себя, стараясь игнорировать дрожь в ногах. Но охраннику было начхать на испуг подростка, поэтому он продолжил также грубо, как и прежде, распаляться: — Чего ты здесь уже третий час торчишь? Школа не круглосуточный супермаркет, пошел отсюда, — проглотив последние слова, прогудел мужчина, а затем отошел на пару шагов, ожидая, пока парень оденется. Грей посмотрел на время. Короткая стрелка старых часов, которые до сих пор висели на стене лишь каким-то чудом, показывала шесть вечера. Грею стало нестерпимо горько, что он и вправду выглядел оставленным щенком на улице, в глазах охранника, скорее всего, Лаксуса, и даже Нацу. Обида его заполнила, как прежде гнев, и он, медленно одеваясь, потерянно озирался по сторонам. Охранник напряженно выжидал, пристально следил за действиями брюнета, раздражая лязгами связки ключей. Похоже, от раздевалки. Фуллбастер спешно повернулся, едва не запнувшись, когда выходил из раздевалки, ведь поздно спохватившись, вспомнил про куртку Драгнила. Он так и не проверил, есть ли она. Грей обернулся, но за ним, след в след, шел охранник, который чуть не упал из-за резкой остановки школьника. Грубо выругнувшись, мужчина вытолкнул девятиклассника из помещения, закрыв дверь и выключив свет, оставляя Фуллбастера лишь с хрупкой надеждой, обидой и оставшимся испугом. Ему предстояло стоять на улице, ожидая одноклассника. Быть может, ему сегодня еще повезет. Но нет. Грей, спускаясь с крыльца школы успел проклясть все на свете, и лишь надрывно, язвительно посмеяться своим глупым надеждам, что ему сегодня еще подвернется удача. Впереди стоял не кто иной, как кретин-Лаксус-Дреяр. Парень замер, шаркнул ногой и тяжело выдохнул, задрав голову наверх. Холодный воздух обжег горло, на этой улице замерзали даже, казалось, сами глаза, но погода это последнее, о чем хотел думать сейчас брюнет. Он вскипал от злости, и, вроде бы, готов был начать серьезный конфликт с блондином, но сил хватало лишь чтобы скривить рот в отвращении и свести брови к переносице. Он молчит и смотрит в лужу, в которой отражалось его лицо и сам Дреяр, стоящий в метре. В отражении они встретились взглядами, бесстрастный взор блондина вызвал граду мурашек у Грея. Его вновь передернуло от холода, и это не спряталось от приметливого старшеклассника. Фуллбастер, с перекошенным от злости лицом, сжал зубы, и почувствовал как горят скулы от холода (или от того, как его бесил наглый парень напротив?). Его осенняя истасканная куртка одним видом оставляла желать лучшего, чего уж говорить о ее предназначении, и сейчас, поздней осенью, Фуллбастер дрожит от холода, не хотя бывать на улице. Здесь, с Лаксусом, ожидая Драгнила четвертый час подряд. На мокрый асфальт плавно приземлились пару белоснежных хлопьев, тут же испаряясь. Грей завис, никак не реагируя на это, и Дреяру даже кажется, что тот заснул с открытыми глазами. Девятиклассник уставился в пол, но блондин способен был рассмотреть, что парень вовсе загрустил, побледнел, замер. Ему самому хотелось поскорее убраться с улицы, но без Грея он этого делать не собирается, и начинает диалог, словно они стоят тут лишь пару секунд, а не немые десять минут. — Ждешь кого-то? — прохрипел совсем невинно Лаксус, не видя ответной реакции. Он ожидал, что Грей, как заводная игрушка, а каждое действие Дреяра, в свою очередь, будь то злорадная ухмылка, или колкая фраза, или даже обычное безобидное приветствие, являлось тем самым ребенком, которому эту куклу и подарили, и он беспрестанно тянет за хлипкую ниточку, заводящую бурную реакцию брюнета, его злость, ожесточенность, которую так упорно он прячет под безразличной маской неживой куклы. Фуллбастер виснет пару затяжных секунд, перед тем как съязвить, немного оторопев от достаточно раннего снегопада. Он не знает, почему его изумил чертов снег, быть может, из-за переизбытка событий в его сложной подростковой жизни, которая была, по его счету, хлеще прочих. И плавно падающий снег навевал тоску и грустное осознание своей обреченности. Снежинки изначально так белы, юрки и веселы, но встречаясь с суровыми реалиями их жизни на земле, они тают на мокром асфальте. Грей, казалось, был недалек от того, чтобы рассуждать об этом всерьез в своей голове, не забывая ассоциировать себя с ними, но он лишь вздрагивает от чужого баса и приходит в себя, хамит, не задумываясь, ведь когда перед ним Дреяр, ждущий ответа, сверлящий пытливым взглядом, Фуллбастер теряется в мыслях, в себе, и, отчаянно скрывая все остальные ощущения, он криво лыбится, хмурится, и весь такой из себя разгневанный подросток, произносит: — Уж точно не тебя. Лаксус смеется. Негромко, трескуче, но в этом хохоте Грей слышит только дразнящее, чувствует, что блондин смеется деланно, издевательски, громоподобно. Но старшеклассник смеется, а не насмехается, и, быть может, для Фуллбастера это мало что значит, и он бы даже в это не поверил, Лаксус считает что это уже неплохо. Он понимает, что Грей упрям и своенравен, но, «клин клином вышибают», поэтому он, уже не так по-компромиссному, как говорил раннее, угрюмо предупреждает: — Не дождешься, Грей, — он делает паузу, все пристально смотря на парня, который пытался выглядеть так, будто бы ему абсолютно плевать, но было понятно, что брюнету неприятны эти слова, что он сам уже не так яро верит своим наивным надеждам, — похоже, твой дружок кинул тебя. Грей скалится. Его скулы, краснющие от холода, изящные, чётко-заостренные, искрят на фоне тусклого пейзажа завсегда непогожей осени. Лаксус, залипая на Фуллбастера, потонувшего в своих мыслях, так кстати осознал то, что впервые по собственному желанию так убивается перед кем-то. Стоит здесь, ждет пока этот непредсказуемый подросток, который, с любой точки зрения, интересовать Дреяра не обязан, но почему-то способен. Но логичным оправданием для Лаксуса было то, что он достаточно быстро привязывается к людям, и уж так сложились обстоятельства, что Грей ему стал близок даже физически. Можно ли так громко называть их совместное жилье Лаксус не знал, но мысленно посмеялся. Фуллбастер все смотрет стеклянными глазами перед собой, очень обиженный, и Дреяр сейчас мог только гадать на кого: Драгнила, которого он наверняка безумно благодарил за оказанную поддержку от злого Лаксуса, что пристает на перемене, распускает слухи, и вообще, порит его ремнем (блондин мог только предполагать, какие бредни наговорил Грей Нацу, что тот так остервенело смотрел на него на перемене), гневился ли брюнет на судьбу, или злосчастных, жадных и глупых родителей, что не дали ему денег, «на какой-нибудь там концерт». Пустое, думает Лаксус, наблюдая за терзающим себя переживаниями Греем, и сквозь нерушимое молчание, проносится хрип старшеклассника, замерзшего, но совершенно не подающего виду, но сейчас, так умело старающегося начать разговор безобидно: — Холодно сегодня. Фраза блондина с опозданием стреляет холодной пулей в разгоряченное сознание Грея, бурлящее роем мыслей как адские котлы. Парня прошибает волна стужи, его знобит и града мурашек на его теле полностью согласны с Дреяром. Грей сжимает зубы, худые скулы проступают сильнее, он насупит брови и покачает головой — у него совершенно нет выбора, что ему делать, и надо быть дураком, чтоб не смекать, к чему ведет Лаксус. Но Фуллбастер, в силу своей непреклонной упрямости, юной упертости и максимализма, отрицающего все, не хочет бороться с с желанием не идти на поводу старшеклассника. Пусть катится, виня себя все оставшееся время, хотя Грей был уверен, что Дреяру на него начхать. Но, судя по тому, что Лаксус торчит здесь, похоже, как и Грей, не первый час, блондину все-таки не плевать на брюнета. «Хоть кому-то». Грей сбивчиво мычит что-то, то ли в ответ, то ли сам себе и косится в сторону поредевшего газона, на который оседают и мгновенно тают белые капли. Ветер злобно дует, гонит парня прочь, его летние тонкие джинсы сдаются от малейшего дуновения воздушной стихии. Еще пару минут, как кажется парню, и его обветренные губы будут синего оттенка, в то время как Лаксус, как ни странно, выглядел бодрячком. Он шмыгает краснющим носом, а Дреяр продолжает нескончаемые попытки возбудить в подростке хоть частичку отзывчивости. Пока от парня веет абсолютным равнодушием не меньше, чем от этой ситуции — безнадежностью. — Ты, наверное, голоден. — Какое тебе дело, — с той же упорной упрямостью и стойкостью, холодно и отстраненно произносит юноша. Он закусывает губу и сжимает руки в хлипких карманах. — Просто тут кафе неподалеку, хотел перекусить чего-нибудь, — лукаво скалится Дреяр, а Грея кривит от того, как умело способен парень манипулировать людьми, особенно когда они находятся в безвыходном положении, черт его побери. Но Фуллбастер не робкого десятка, поэтому все не перестает огрызаться, напоминая старшекласснику пойманную рыбу, что пытается вырваться, но животное делает это из-за не хватки воды, а Грей — из-за собственной упертости. — Ну и иди. Мне-то что? Будь на месте Лаксуса любой другой, тот бы не вытерпел, и, разозлившись, развернулся, уходя, но Дреяр вполне мог посоперничать с Греем в упрямости. Они стоят друг друга, поэтому блондин стоит здесь, а брюнет, против воли, слушает его: — Да просто одному совсем скучно. Фуллбастер не реагирует, а вновь зависает. Его взгляд потерян, затух, он, кажется, опять забыл про Дреяра и окунулся с головой в размышления о своей несправедливой судьбе. На его лице пустота, ничего, и временами мелькает такое безвозвратное выражение лица, будто бы он — один единственный, в чьей-то ловушке, и его последняя надежда связаться с миром, какая-нибудь дряхлая рация, постарше него, предсмертно шипит, барахлит и замолкает уже напрочь, в его ушах звенит ненайденный канал, не та частота гудит похоронным маршем в перепонках. Дреяр не понимает, не в состоянии уловить хоть каплю той пропащей безысходности, которой насквозь был пропитан подросток, он смердел своим унынием, и Лаксус уже стал клясться себе, что если эта чертовщина будет длиться дальше, он не стерпит и покончит с этим гиблым делом и эгоистичным подростком. Имя Драгнила коробит изнутри, влетая холостым выстрелом в поалевшие уши, и Грей пытается очень сосредоточиться, чтобы разобрать последнюю фразу Дреяра, которую он не услышал. Лаксус, как знает, нарочно бьет и словами, и поступками, чередуя удары то в спину, то в слабые места, сам того не осознавая. Юноша собирает слова как пазл, рассыпавшийся песок собирается обратно в чью-то фигуру, и парень для себя повторяет: «да пошли со мной, вдруг твой Нацу там?» Брюнета прошибает злостью и дрожью, он хочет вспылить и так резво дерзит, что Лаксус понимает, что имя одноклассника для Грея как нашатырный спирт. Раздражает изнутри, возбуждает сознание, оживляет. Только вот с чего бы, старшеклассник даже не предполагал. И слава богу. — Ты что, меня совсем за идиота держишь? Грей прячет взгляд, фальшиво закатывает глаза, качает головой, кичливо, надменно корчит лицо, и едва ли не возмущается «ну что ты за придурок». Лаксус вновь не понимает поведения подростка, готовый ответить что-то подстать репликам парниши, но к его удивлению, Фуллбастер не дает ему договорить, и соглашается так, будто ему совершенно не хотелось идти туда, к Драгнилу, но сам он понимал, что выглядит совершенно нелепо и до абсурда смешно, до сих пор в душе надеясь что увидит сегодня одноклассника хотя бы случайно, в толпе, на выходе кафе, на противоположной стороне сырой дороги, где-либо. — Ну, пошли уже, — раздраженно цокает Грей, а сам боится признать, что даже немного рад, что хоть кто-то продолжает ему дарить надежду. Если бы не Дреяр, девятиклассник бы так и стоял на улице, захлебываясь в собственной тоске. Блондин довольно плелся сзади, наблюдая как шустро и конфузно шагает Грей, уткнув голову в пол. Победить детский максимализм и стать первым в их частном соревновании по упрямству было больше, чем ничем (маловероятно). Парень шагал, вспоминая, как пару минут назад старательно сдерживался не засмеяться с этого нелепого поведения подростка. Хотя сам он, ходя за ним по пятам, выслеживая и находя общий язык выглядел не лучше, чем этот заблудившийся в себе юноша. Вывеска невзрачной кофейни мелькает вдали, и Лаксус сам поражается той чепухе, которую наговорил. А ведь Грей, получается, поверил, и сейчас этот наивный мальчишка так быстро идет, чтобы встретить своего рыцаря на белом коне в этом бестолковом кафе? Блондин смеется своим мыслям, а брюнет брезгливо дергает плечами.***
Потертое сиденье далеко не мягких диванов скрипуче продавливается под телом Грея, он замирает и так и молчит, обиженно уставившись в окно. Видимо, никого нужного он не заметил, когда проходил по кафе. Снег клочьями продолжает засыпать сырые дороги. За окном пасмурно и хмуро, а на нем разводы и плевки прохожих. В помещении негромко играет джаз, стоит гул среди мелких столиков, а блондин обречённо смотрит на угрюмого, не светлее нависших над городом туч, Грея. Парень прячет взгляд и выглядит уже более-менее живым, Лаксус рад, что сумел превратить парня в хотя бы что-то, не напоминающее ледяную неодушевленную скульптуру. Его унылый вид по-прежнему оставался, и блондин решил упорно идти до конца. Он скептично посмотрел наверх, будто бы обращая недовольный взор к самому богу, который, судя по всем событиям жизни старшеклассника, его недолюбливал. Дреяр выдохнул, и задорно начал: — Ну и погодка сегодня, да? Грей поднял свой укоризненный взгляд, с былыми нотками свирепости, и Лаксус даже поразился, как смог вызвать столько гнева в подростке. Наверняка, он просто превеличивает, как свойственно всем людям его возраста, свои проблемы до вселенского масштаба, и на каждого смотрит так презрительно, так зло, будто они виноваты в «непреодолимо тяжкой» судьбе Фуллбастера. Лаксус смотрит на чужие невзрачные губы, пару минут назад которые отдавали синевой. Блеклые глаза парня напротив чуть оживились, слепящая искра заинтересованности скользнула по лицу Грея, легкая усмешка скривила его, но Дреяр списал это на непредсказуемую чудаковатость подростка. Юноша же встретил тех, кого не ожидал увидеть. Симпатичные девушки, счастливые, сверкающие добротой и искренностью, притягающие к себе как магнит, мило беседовали, и парень был ошеломлен узнать в них одноклассниц. Улыбающаяся Эрза, весело что-то рассказывала, похлебывая темный напиток с плавающим апельсином, напоминающий глинтвейн. Кому расскажешь, не поверят, думает Грей, глядя на девушку в пастельном вязаном платье, которая в школе отличалась излишней строгостью, как староста была непомерно правильной и скромной. На ней никогда не было украшений, от нее не благоухало дорогими духами как от Хартфилии, Скарлетт была грозной мамочкой класса, и Грей тайно грезил встретить ее в повседневной жизни, ведь от Эрзы тянуло истинной женственностью и примером. Лишь посмотрев в ее миндальные немигающие глаза, Фуллбастер чувствовал всей душой исходящую ласку и заботу. И, хоть парень сидел не близко к ней, он смог увидеть в этих же глазах на этот раз нечто большее, чем поставленную в рамки суровую строгость, защищающую ее хрупкое нутро. Искра в ее взгляде на этот раз сверкала, не таясь за плотным слоем нерушимого образа. Смеясь и улыбаясь, мерцала как звезда, будто перед ней ее единственное упоенье и отрада, что облегчает ее жизнь, насильно снимает давящую маску. Грея удивляет, что нашелся тот, кто смог стать источником той неувядающей ласки, и осознает, что в сердце как раньше щемит проснувшаяся зависть, нескончаемая злость на грани с ревностью его гложет постоянно, но так слабо, редко он ощущает ее к другим. Но Эрза вызывала отличительные чувства. Грей ни на что не надеялся, просто временами мечтал, и среди этих желаний было знать, что у Эрзы все хорошо. Но видя, как млеет девушка перед ее школьной подругой (подругой ли?), Фуллбастер немного даже рад, что этот ужасный день был окрашен этим событием, этой встречей. Лаксус смотрит проницательно, усмешка в его глазах искрит, а изнутри бьет ключом желание оживить подростка будь то издевательской шуткой или еще чем-то. Он щурится, тщательно придумывая что скажет, а потом довольно скалится, злорадно, едва ли не как муха, что злобно потирает лапки, и спрятав саркастичную улыбку, будто с неподдельным интересом, восторгаясь своей шутки, спрашивает: — Ну, а с Люси-то как? Грей замирает, не веря своим ушам, и так глупо выглядит, что блондин вот-вот взорвется смехом, но его выдержка не позволяет даже улыбке скользнуть по сосредаточенному лицу. Фуллбастер смотрит, и у него то явное чувство, что его одурачили, так рябит перед глазами, что аж слепит, но серьезное лицо Лаксуса сбивает с толку. Он проговоривает про себя фразу собеседника и осознание прошибает не хуже мгновенной молнии — какая, к черту, Люси? Что за «ну как?». Брюнет так злится, его щеки пылают пуще прежнего, желваки заходили на лице из-за стиснутой челюсти, а от Лаксуса искрило ликованием от своих ехидных и уж донельзя остроумных издевок. Блондин взглянул на вечно недовольного подростка, а потом с омерзением отвернулся, хмурясь от внезапно нагрянувшей тоски и злобы. На него накатило осознание так резко и неприятно, как если б его бесчувственное тело оживали врачи разрядами тока, что сидеть в кафе с унылым неизвестным пареньком — худшая перспектива, о которой Лаксус мог думать, что уж говорить о мечтать. Теряя драгоценное время, которое он мог бы провести в компании со своей жесткой, но привычной постелью, он обязывает себя потратить столько же, если не больше, ведь если Грей его «простит» (Дреяр до сих пор поражался с нелепости ситуации, в которой он был виноват не так уж, чтобы очень), то будет как лишний груз на плечах, как удушающая ответственность. Но стоило бы Лаксусу забить на все, махнуть рукой и уйти в закат в паре с самим собой, груз в виде Фуллбастера останется, только в душе, въестся и будет сжимать в тисках, выдавливая глубоко забравшуюся совесть, и вот оно — чувство вины собственной персоной, которое Дреяр считал непризнанным. Парень устало смотрит куда угодно, только не на Грея, мимо проходят парочки и друзья, среди которых Дреяр видит какую-то блондинку, и это ему напоминает о Хартфилии. Он был приятно удивлен, что эта меркантильная особа действительно помогла ему, Лаксусу льстило, но немного, а также он ощущал гордость за себя — придумать план было довольно-таки муторно, выполнять его — тяжко, а надеяться на удачу — все вместе взятое. Лаксус не любил перемены в своем настроении, он хотел быть обычным и спокойным, но порой он с тоской осозновал, стоя утром перед зеркалом с бодрым настроем, что вечером он придет в свою одинокую берлогу, холодную и пустую, угрюмо осмотрится, не найдя ничего, и устало завалится на кровать, проклиная все живое и надеясь не проснуться на работу. И единственный, кого забросила судьба Лаксусу чтобы скрасить его беспросветное одинчество, был подросток, обиженный на весь мир, полный неудачник и эгоист. Дреяр поднимает глаза к небу, которое не видно за треснутым, сыпавшимся потолком, и мысленно говорит, с отчаянием и злостью, будто действительно сам господь встретился с ним взглядом и внимает монологу блондина: «Спасибо, блять». Грей завистливо поглядывал на Эрзу с ее подругой, грезя быть на месте светловолосой — их компани точно веселее Дреяра, который так нелепо и раздражающе пытается начать диалог. Скалится, лыбится, и, не поверите, шутит про Люси — и это заветное «прости, Грей, подвел»? Пошел к черту Дреяр, пошла к черту Хартфилия, пошло к черту все. Фуллбастер резко встает, у него темнеет в глазах, а Лаксус с тревогой смотрит на начавшееся шоу — очередная проблема, которую ему придется разгребать зарождается на его глазах. «Жаль, не выкидыш». Брюнет успевает оклематься, но тут же в очередной раз позорится, желая провалиться под землю и лежать там хладным трупом в дешевом гробу, наступает на туфли официанту, подошедшего так не вовремя. Русый парниша вежливо улыбается, он чуть не роняет свой блокнот, а в горле застревает фраза — «выбрали что-нибудь?» — вместо этого слышится стук зубов и донельзя приторно-услужливое: «прошу простить». Грей явно теряет свой запал, и немедленно остужается, стыдясь своих порывов. В голове привычный укор отца, который он слышит каждый раз, когда делает что-то постыдное, неправильное. А сейчас противный бас ему ворчит «молодец, Грей, возомнил из себя героя, спасающего свою судьбу, и потопил себя глубже. Так держать, истинный Фуллбастер». Юноша скрипнул зубами, плюхнулся обратно, игнорируя насмехавшийся взгляд Дреяра. «Цирк», думает блондин, а затем просит официанта: — Можно пока два капучино? — блондин бросает вопросительный взгляд на спутника, ожидая от него подтверждения или протеста (скорее — второго), но тот безнадежно смотрит в окно, и вид у него — хоть фотографируй в черно-белом фильтре, а снизу черную ленту закрепи. Лаксус закатил глаза, проклиная всех богов в который раз, лениво забирая меню у официанта. В напряженной тишине между обоими, они в тревоге молчат слушая гул ресторана. Терпение старшеклассника на грани, он изучил каждую деталь стола и стен, но собеседник по-прежнему беспощадно пытает молчанием. Его унылый настрой, который можно было определить даже слепому — передавался воздушно-капельным, иначе Дреяр не мог объяснить, почему мигрень вновь напоминает о себе, а скукота с грустью вот-вот преодолеет оставшеюся уверенность. Парень вздыхает сквозь зубы, издавая звук, и собирая себя в кулак, радуясь, что это хотя бы он в силах сделать, в отличие от его никудышного товарища, и задорно и бодро, с бесконечной иронией начинает: — Мне все-таки удалось догадаться благодаря моей гениальной сообразительности, что ты в обиде на меня — блондин жестикулирует, показывая на себе чуть ли не каждое слово, и игнорировать брюнету не удается, слишком неожиданно и чересчур активно происходит действие перед ним, — но, поверь мне, мы просто жертвы обстоятельств. Грей заинтересованно и одновременно скептично посмотрел на Дреяра, подняв от удивления бровь. Старшеклассник так умело заговаривет зубы, и в который раз завоулировал очевидное под нечто загадачное и невинно-безобидное. «Мы жертвы обстоятельств» никак не вяжется с оправданием «я проебался». — Тогда в туалете, когда я заменял у твоего класса и ты взбесился на меня, в ближайшей кабинке сидело какое-то «трепло», и, услышав наш диалог, — он поднял глаза, закусив губу, и продолжил после паузы, — мой монолог, быстренько рассказал своей же поганой компании все то, еще и приукрашивая наверняка. После таких идиотов, оказавшихся так вовремя в том месте и в то время, мы имеем то, что имеем. Не виноват ни я, ни ты. Лаксус замолк, опустошённо глядя перед собой. Он говорил так просто, обыденно и бесстрастно, словно о какой-то повседневной вещице, домашних обязанностях или надоевшей школе. И сейчас казалось эта простота выжала его всего, по нему было видно, что он чертовски устал, и Грей отлично понимал, что и сам был бы не рад ходить за каким-то сложным подростком, исповедуясь перед ним, но он совершенно не мог проявить, ощутить сочувствие. Его злость после услышанного значительно поутихла, но Дреяр все равно был виновен — сдержал бы он себя от язвительных комментариев, которые говорить он вообще не обязан был, тогда и не случился весь сыр-бор. Брюнет подумал немного, а затем поостывшую злость воспламенило недоумение. После всех сплетен, ситуации в целом, которую натворил Дреяр и пытается исправить кровью и потом, он умудряется шутить о Люси вновь. Парень хмурится, и провоцирующим тоном сипит: — Тогда какого черта ты продолжаешь шутить про Люси, раз весь такой святой? Ждешь очередного отморозка, что распустит обо мне повторные слухи? Дреяр встрепенулся, пришел в себя и долго пытался понять что произнес парень. Грей хотел бы, чтобы блондин почувствовал вину, но старшеклассник потерянно поднял плечи, а затем, глупо улыбнувшись, едва скрывая ироничную ухмылку, поднял ладони в жесте «не знаю», и засмеялся, сначала подавляя истерические смешки, а потом обычно, словно над простецкой шуткой, захохотал. Грея не сумела схватить злость, он чуть обиженно нахмурился, а потом смущенно-конфузно улыбнулся. — Придурок. Фуллбастер неловко встал, натягивая сырую весеннюю куртку, он все не мог перестать напрягаться находиться с Дреяром наедине так долго, испытывая к нему не так давно крайнюю степень ненависти. Он вдруг понял, что одеваются и идут они сейчас именно в заклятую, одинокую и затхлую берлогу старшеклассника, и Грей, печально смотря на потрепанный диван, на котором он только что сидел, и мог бы даже уснуть, лишь бы не спать с Дреяром в одном помещении. Парень мысленно тоскливо завыл, и как мантру про себя повторял: «лишь бы не это». Внутренне, совсем глубоко и далеко в душе, где наверное и таится здравый смысл, совесть, прячущаяся в подростковый период любого человека, любовь к родителям и много всякого ненужного хлама для Грея, скрывалось и осознание, что ночевать у Дреяра, подружиться с ним и иметь такую поддержку под рукой это правда неплохой исход событий, учитывая, в каком дерьмовом положении он находится. Ему противно вспоминать все то, что он сует куда подальше в себя, замыкаясь и пытаясь не обращать внимание на все проблемы, что так яро и беспощадно скребут его изнутри, призывая вести себя не как бездумный ребенок, идущий на поводу своей упрямости, а нормальный и здравомыслящий человек. Брюнет трясет головой, отгоняя мысли прочь от бытовой суеты, родителей и даже Драгниле, смотря в сторону счастливой Эрзы и Миры. Он жалеет, что они не способны поделиться с ним хоть каплей своего позитивного настроя. Уходя, Фуллбастер оборачивается на девушек в последний раз. Он долго смотрит и в этот раз заворожен уже не Скарлетт, а внимающей подруге Мирой. В этом бесконечном омуте проблем, болоте, в котором тонул Грей, затягивая других, казалось, нет ни частички чего-то простого, не сложного и ободряющего. Ни Драгнил, ни семья не стали опорой, что достаточно бы держала парня на плаву. А Штраусс, всегда мерцая жизнерадостной улыбкой, вселяла надежду, подавала пример. Её отзывчивость была такой, что казалась другим фальшивой, но Грей знал, видел, что обе девушки — искренни и честны перед всеми, но, кажется, не перед собой. Их загадочная связь всегда занимала почётное место на полке размышлений перед сном, но сколько ни фантазируй, истинные облики остаются за занавесом, но Грей не остался разочарованным. Даже если это все шоу — ему нравится, как они играют. Эрза временами виделась богоподобной, а Мира ей как будто была ее второй рукой, опорой, прямо-таки взаимные частички друг друга. Скарлетт — староста, а Мира — ее зам, и они едва ли не разлучны. Но Штраусс, в отличие от таинственной Эрзы, что всегда непоколебимо держала образ строгой старосты, всегда была добра и улыбчива. Грей удивлялся, как люди могут дарить радость, что-то хорошее, ничего не ожидая взамен, но Мира была именно такой. Что в школе, она веселила абсолютно всех, помогала и была чуть ли не символом бескорыстности, раздражая местных агрессивных личностей, что помимо официальной обстановки, она с неподдельным интересом слушает подругу, кивает и даже молча дарит тепло, сияет и затмевает собой все. Грей не понимает своих чувств, его зависть или даже ревность не может зародиться, когда он видит таких оживленных девушек, с которыми он, к счастью, знаком. Улыбаясь в ответ Мираджейн, которая его даже не видит, брюнет выходил из кафе с приятным чувством, будто только что ему подарили частичку чего-то светлого, чего ему так не хватало.***
Минуя обшарапанные двери квартир в сыром неосвещенном коридоре, Грей попадает в ненавистное захолустье. Гуляющий ветер, гневно захлопывающий двери подъезда, свистел и звенел, отзывался в ушах, взревая. Брюнет брезгливо дернулся, отрешенно глядя на бесстрастного здешнего жителя, которому происходящее было привычно. Открылась тяжелая дверь, и юноша почувствовал большую тягость на душе. Он думал, что сам не понимал, каких масштабов его желание не находиться в этой тоскливой обстановке, затхлой квартире, но хуже юноше становилось от осознания, что выбора у него по-просту нет. Изменить, улучшить окружающее — в его интересах, но не силах. Он угрюмо перешагивает порог квартиры, осматриваясь, как ребенок, попавший в место, где ему точно не хотелось быть. Дреяр, завидев это, решил, что разбавить обстановку было бы очень вовремя, поэтому, стягивая скрипящую куртку, он с былым задором и насмешкой говорит: — Ну что, Нацу ждать будем? Грей устало обернулся на парня, и бровью не повел, заставляя неловкую паузу прокрасться в их и так напряженную «идиллию». Он сжал зубы, но сил злиться уже правда не осталось, снимая накидку, трясь обувью об испорченный и потрепанный ковер при входе, юноша тяжело смотрит, будто сквозь собеседника, за которым шумели тикающие часы, покрытые слоем пыли, стучащие слишком громко, бесяще, нарушая их немую, очередную стычку. Брюнет, будто бы проиграя, отвел злобный взгляд, устало и потерянно кивая головой. Он обречённо вздохнул, когда не смог выйти из узкого коридора, который будто бы нарочно загораживал Дреяр, а затем побрел к дивану, а на затылке будто бы выжженна, вырезана была фраза, заставляющая Лаксуса окончательно отстать: «заебал». Парень упал на диван и укрылся каким-то хлипким пледом, оказавшимся под рукой. Блондин пожал плечами и поплелся на кухню, облегченно выдыхая. День выдался явно нелегким, зато удался.