Добро пожаловать в Куббсвилль, или Посторонним W

*** Сколько себя помнил Кейн Уайт, он никогда не переставал удивляться человеческой глупости. Казалось бы — чего проще? Природа дала тебе такой потрясающий инструмент, как разум — так пользуйся! Развивай его, тренируй, используй по назначению — и тебе воздастся сторицей и если не откроются немедленно все тайны Вселенной, то уж хотя бы некоторые тайны твоей собственной жизни точно откроются, станут понятными причинно-следственные связи и предсказуемым будущее. Хотя бы относительно предсказуемым, ибо великой силы случайностей никто не отменял, но насколько же мизерны самые большие случайности по сравнению с глобальным и повсеместным отсутствием у человека разумного этого самого разума как такового. Кейн шел мимо покрытого ржавыми пятнами забора и думал о том, что Эзратаун умирает. Чтобы это понять, достаточно просто сравнить карты — сегодняшние и хотя бы столетней давности. Да что там! Достаточно просто прогуляться по окраинам и посмотреть своими глазами (вот как он сам сейчас, например). И, может быть, немножко подумать — самую малость, не особенно и напрягаясь. Сектора, обжитые не более чем наполовину, а то и меньше. Заброшенные жилые блоки и производственные помещения. Кварталы, куда месяцами не заглядывают уборщики. А если пройтись по латеральной магистрали — можно увидеть и купола законсервированных шахт. И хорошо еще, если все-таки законсервированных, а не просто оставленных на произвол судьбы и полуразрушенных. Сюда не водят туристов — жизнь современного Эзратауна сосредоточена в центре, где парки, аттракционы, торговоразвлекательные учреждения, виртотеатры и общественные мембраны на каждом углу. Сюда и местные-то почти никогда не приходят, Кейн не в счет. Рабочих мембран тут почти не осталось, одна из десяти в лучшем случае. Из маршрутных схем городского транспорта этот сектор был исключен более десяти лет назад — и не он один. Вообще ежегодные так называемые оптимизации маршрутных схем могут многое сказать думающему человеку, ибо с каждым разом они становятся все компактнее. Но это же нужно увидеть и подумать. Люди в подавляющем большинстве вообще не хотят думать и действуют, подчиняясь исключительно инстинктам. И чем глупее и разрушительнее инстинкт — тем охотнее люди ему подчиняются. Возьмем, к примеру, красоту… (Кейн свернул с относительно хорошо сохранившейся трассы на дорогу, которую можно было бы назвать грунтовой, имейся на Сильвии такое понятие, как грунт. И используйся он при строительстве дорог. Полоса точно такой же грязно-бурого цвета щебенки, как и вокруг, сколько видит глаз, до самого горизонта. Разве что чуть более укатанной силовыми треками — когда-то давно, когда Эзратаун еще был жив и на что-то надеялся, лет сто назад, а может, и больше) Красота убивает. Это ее основная функция в качестве защитного механизма эволюции. По идее это должно быть ясно как день любому более или менее зрячему человеку, и то, что ее привлекательность по-прежнему лишает остатков и без того невеликого разума как отдельных людей, так и крупные человеческие общности (со стороны Кейна было бы самонадеянно говорить за все человечество в целом, хотя вряд ли там дело обстоит иначе), вряд ли возможно объяснить чем-то иным, кроме некоего аналога «инстинкта лемминга», генетической программы коллективного самоубийства, настолько глубоко зарытой в человеческом ДНК, что до нее до сих пор не докопались ведущие генетики. Своеобразный фактор контроля над численностью избыточно разросшейся популяции. Ничем иным невозможно объяснить то прискорбное обстоятельство, что люди снова и снова летят на этот смертельно опасный огонь — и гибнут, и видят гибель других, и все равно летят, не замечая своих ошибок и не собираясь учиться на чужих. Люди, а ведут себя подобно слепым кройчатам. Одно слово — люди. Кейн любил длинные пешие прогулки по окраинам третьего северо-восточного сектора и до некоторых мест предпочитал добираться именно так. Пешком. Не только потому, что подобный способ перемещения не оставлял фиксируемых следов, хотя этот резон, конечно же, был из немаловажных. Люди не любят думать, это да, но всегда есть риск нарваться на редкое исключение из общего правила, и к тому же не стоит забывать, что на Сильвии присутствуют не только люди. Вероятность встретить других пешеходов здесь была невысока, что не могло не радовать, а в нашей жизни так мало действительных чистых радостей, так почему же не доставить себе одну из них? К тому же прогулки полезны. Ноги — такой же орган, как и мозг, и точно так же атрофируются, если их не использовать по назначению. А остаточные боли в левом колене — вовсе не причина давать себе поблажки большие, чем использование трости. Трость он предпочитал белую, находя в этом своеобразную иронию. К тому, что на всей Сильвии суть этой иронии вряд ли способен был понять и оценить по достоинству хотя бы еще один человек помимо него самого, Кейн относился философски. Глупо было бы единственному зрячему среди слепых осуждать окружающих за то, что они не видят того, что видит он. У разумного человека и без того найдется достаточно куда более веских поводов для их осуждения. *** С интерактивкой Рик решил проявить благоразумие и заказал хотя и персональную, но лайт-стандарт, и всего лишь с маленькой пометочкой «не рекомендовано до 18+», без категорических запретов минвоспобраза. С одной стороны — смотровая кабинка отдельная, никто не проявит лишнего любопытства, если вдруг он и выдаст себя как новичок. С другой — не так дорого, как персонально ориентированная индивидуалка. Всего-то полтора бонуса. Может, охранница и не заметит, приличный шаурмбургер — и тот дороже стоит. Стандартные лайты шли по расписанию, и до следующего включения оставалось чуть больше десяти минут — как раз прогуляться в холл к автомату и загрузиться чем-нибудь приличным из недоступного мелюзге. Чего бы ему хотелось в такой прекрасный вечер — первый вечер взрослой свободы? Рик стоял перед торговым автоматом и злился сам на себя из-за того, что его сиюминутные желания оказались на поверку совершенно не соответствующими возвышенной мечте. То ли парк аттракционов так подействовал, то ли вечерняя духота, но почему-то креш-пивасика не хотелось совершенно, даже холодного. А хотелось мороженого. Совершенно неприлично и очень по-детски. Даже обидно как-то. Краем сознания он отмечал, что душный вечер — это очень удачно, ночь будет теплая. Лето — сезон стабильный, и есть надежда, что погода продержится такой и всю следующую декаду. Что радует — ведь он уходил налегке, не прихватив даже свитера. Но погода погодой, а неисполненная мечта огорчала. У него карточка с полной валидностью и никаких надзирателей за плечом, можно делать что хочешь и покупать что хочешь безо всяких ограничений, по местной квишке такие автоматы тоже берут лишь треть стоимости — а он хочет мороженого. Которое и по детской квишке любому сопляку выдадут — ну если конечно не зарываться и не требовать больше двух порций в сутки. Нет, это просто несерьёзно! Да его же засмеют, если узнает кто. Так бездарно потратить возможность свободного выбора, выбрав то, что и ранее было доступно. Но с другой стороны — а не в этом ли и состоит прелесть свободного выбора, что можно выбирать именно то, чего хочется? Ведь вся привлекательность взрослости вроде как именно в том и заключается, что никто тебе не указ, так зачем же делать то, чего не хочется? Это же типично подростковая отрицаловка, они такое еще в прошлом году проходили на психологических основах коррекционной педагогики. С другой стороны — взяв и ранее нравившееся мороженое, не проявит ли он инертность поведенческих стереотипов, свойственную детской психике? Креш-пивасик — легкий умеренно разрешенный наркотик, его приобретение может означать ломку стереотипов и протест, нарушение правил, демонстрация внутренней свободы через социально приемлемый акт ограниченной самодеструкции… Но — не окажется ли он вдвойне дураком, взяв вместо желанного мороженого вовсе нежеланного пивасика только потому, что с его точки зрения именно такое поведение соответствует взрослости, а значит, вовсе и не является протестом, а наоборот, нормой обязательного поведения по новым взрослым правилам? Сложная она штука, оказывается, эта взрослая жизнь с ее проблемами аргументированного выбора… Да пошло оно! В результате Рик остановился на компромиссе и мороженое таки взял — но из условно рекомендованных, с трехпроцентным содержанием алкоголя. Вполне себе замена, к тому же куда вкуснее, горьковато-сладкое, чуть пощипывающее язык и восхитительно холодное. А тут как раз и мембрана на входе заискрилась радужно, показывая, что предыдущий сеанс окончен и зрители разошлись по своим делам. Очереди не было, но Рик все равно заторопился: на первый взрослый интерактив в его жизни опаздывать не хотелось. Взрослый облегченный интерактив включал в себя две ленты — обычную полнометражку и кубсвильскую демо-версию. Первая Рика разочаровала. Нудная тягомотина про девушку, парня и антропоморфного, но бесполого ксена, которые все никак не могли образовать прочную и счастливую семью, потому что девушка любила в ксене мужчину, которым тот не являлся, а в парне — его женскую внутреннюю сущность, которую парень не хотел признавать. Парень же девушку вообще не любил, она ему даже не нравилась. Но ему приходилось мириться, потому что у них был сертификат генетически идеальной пары и с правом на нелимитированное размножение. Но дело осложнялось тем, что парень любил ксена как идеал и не хотел его ни с кем делить. И очень страдал, когда замечал, что ксен не всегда идеален. Ксен же тоже очень страдал от непонимания его тонкой и ранимой ксенской души, все глубины которой недоступны для грубого человеческого восприятия, и бегал налево, где его понимали. Хотя нежно любил и парня, и девушку и больше всех старался ради создания семьи. Даже соглашался на роль суррогатной матери, если парень и девушка осчастливят его своим генетическим материалом. Короче, ляляля, розовые сопли в карамельном подсластителе. И в таком вот духе полтора часа, умереть можно. Плюс розоватая же дымка, которой всё затягивало в самых интересных местах, чтобы лента не вышла за пределы анонсированного рейтинга. Рик быстро заскучал, и на «да» давил постоянно исключительно из вредности, каждый раз интенсивностью нажатия и многократным повтором усиливая важность запроса. Хоть какое-то развлечение. Любить-рожать, уйдет-не уйдёт, морс или кофе, будет плакать или нет, выпрыгнет ли девушка из окна, выживет ли парень после столкновения флаеров, изуродуют-не изуродуют ксена бандиты в подворотне, узнает-не узнает его девушка после операции, подставит ли парень шефа ради выгодной командировки… Да! Да, да, да-да-да, да-да да-да, да Да! Пусть! Все и всё! И всегда. Ну, а что, прикульно же. Очевидно, остальным участникам интерактива кульных приколов не хотелось, а хотелось трагеди. И вот случайно забеременевшая девушка бежала топиться к мосту, ибо оказалась убежденной чалдфристкой, парень с горя принял смертельную дозу этанола, а идеально одинокий ксен идеально красиво заламывал руки, поднимая трагедь на должный уровень страсти. Тоска. Не, кончилось ниче так. Девушку вытащил спасатель и так качественно сделал ей искусственное дыхание и непрямой массаж сердца, что она враз передумала топиться. А парня откачала медсестренка, тоже ничего себе такая, и он сразу в нее влюбился, и потом ему уже плевать было, когда это оказался переодетый и накрашеный ксен. Туфта, короче, все опять разбежались по парам. А на обществоведении твердят, что прайдовые семьи прочнее и стабильнее, и вообще выгоднее и для общества, и для самих сопрайдников. И как тогда понять то, что каждая вторая лента в общем доступе кончается разбивкой на пары? Недосмотр минвоспообраза? Или взрослые сами не понимают, чего хотят? Любой сериал из официальной локалки возьми, как на подбор — пары счастливы, остальные маются. А ведь всем отлично известно, что как раз большие семьи устойчивее и прочнее, и процент удовлетворенности в них намного выше. И трагедь там может быть только одна — если у партнеров по какой-то причине вдруг не совпадают фазы долгого сна. Вот это — да, это таки трагедь. Это все понимают. И медики тоже, а потому фазы стараются подогнать по максимуму. Но активить такое никто не станет. Никому ведь неинтересно смотреть на настоящую трагедь и чувствовать себя подлецом, нажимая на роковое «да», или слюнявым идиотом, тыча спасительное «нет». Рик до последнего все наивно надеялся, что будет какая-то изюминка. Ну, допустим, спасатель окажется монстром-маньяком, вспорет девушке живот и сожрёт сырым ее эмбриона. Или ксен выпотрошит парня, а потом задушит его его же собственными кишками. Но потом вспомнил, что лента всего лишь 18+, и даже без пометки «Осторожно! ТУС*», и совсем было расстроился. Но тут как раз началась вторая часть, куббсвильская. Эта лента была тоже самой облегченной, ознакомительной. Коротенькие сюжеты из жизни нижнего города и его обитателей. Универсальная, рекомендованная как для индивидуального, так и для совместного просмотра. И даже без функции интерактива. Впрочем, Рик этого не заметил. Хорошо, что мороженое давно кончилось, иначе растекаться бы ему липкой лужицей под креслом. Что там глотать — Рик временами даже дышать забывал, вспоминал только от нарастающей боли в груди, делал несколько судорожных вдохов-всхлипов и снова замирал, забывая опять. Так и сидел с открытым ртом, тихо млея от почти невыносимого счастья видеть и слышать Её — или же так же невыносимо страдая в ожидании, когда же Она снова появится. Она. Вот эта. Белокурая. Нет, вот эта, рыженькая. С черными как смоль и гладкими как шелк. С золотистыми кудряшками. С острыми ушками. С крылышками. Или нет. Без — лучше. Она. Единственная. Такая вся… такая… Она, короче. Та Самая. О, да! Да… Еще, пожалуйста… Хотя бы на миг… Ооо… Да… Еще… Кажется, кроме многоликой Нее там были и другие. Лента предназначалась для совместного просмотра, а значит, учитывала самые разнообразные вкусы. Просто Рик их не замечал — никого, кроме. Вернее, замечал — как досадные помехи, заставляющие его тихо страдать, умирая от сладкой муки ожидания, когда же наконец Она вернется. Сюжета он не запомнил — не заметил даже, что там вообще был какой-то сюжет. В памяти отложились лишь взгляд, от которого перехватывает дыхание, и голос, проникающий прямо в душу, до мурашек по коже, до полного обмирания. Когда лента кончилась, Рик с трудом удержался от крика — боль была почти физической. Как? Все? И больше не будет этого взгляда, этого голоса, пустоты в желудке и сладкой дрожи под коленками? Ощущения то ли полета, то ли падения в пропасть и восхитительных мурашек под кожей? От подобной несправедливости хотелось плакать, как маленькому. Встать он смог не сразу, ноги подгибались. И не сразу смог покинуть кабинку — это на входе билет срабатывает адресом, раскидывая всех зрителей по отдельным кабинкам независимо от того, через какую мембрану и где они входят. А на выходе мембране нужны четкие и точные указания, куда именно бывший зритель желает быть перемещен. Мембрана — она тупая, она возвышенных чувств не понимает, а Рик никак не мог сосредоточиться. Да и как тут сосредоточишься, когда в ушах все еще звучит ее голос, а стоит закрыть глаза… нет, глаз лучше не закрывать. Мембрана еле слышно потрескивала, словно обиженная, но раз за разом отказывалась воспринимать адрес выхода, мысли о котором сопровождались бурными выплесками восторга и отчаяния. Пришлось упереться ладонями в колени и минуту-другую глубоко подышать, стараясь не думать вообще ни о чем, кроме адреса. Любого. Получалось плохо. Но с четвертого раза мембрана сработала и выпустила Рика во влажные сумерки на самом краю Юго-восточного сектора, знакомого с детства. Отсюда до парка аттракционов пешком не менее часа, но пусть лучше так, как раз будет время прийти в себя во время прогулки. Он никуда не торопится. Рик шел по пустынной улице, освещенной редким пунктиром фонарей — странно, и когда успело стемнеть? День казался бесконечным и вдруг так внезапно завершился, сменившись ночью. Прохожих почти не было. Проехал рейсовый бус, тоже полупустой, затормозил на углу, без маячка, по требованию, выпустил припозднившуюся парочку, которая тут же нырнула в шлюз ближайшего жилого модуля, не задержавшись на улице и на минуту. В юговосточном секторе гулять не принято, здесь живет верхний слой среднего класса, все, что нужно для жизни, отдыха и развлечения тут расположено внутри жилых модулей. Ну, почти все. Многие и работают по удаленке, иногда не покидая модуля месяцами. Так и мама Рика работала. Девять лет назад. И жили они тогда как раз вот в этом модуле, напротив того, в котором только что скрылась парочка. Понятно, почему его именно сюда выкинуло — детские воспоминания самые крепкие, а любого ребенка адрес-код заставляют вызубрить чуть ли не раньше имени-фамилии. Чтобы если вдруг заблудился где — достаточно было дойти до первой попавшейся мембраны, и она тут же доставила бы заблудившегося домой. Потеряться в городе ребенок мог только специально — и то ненадолго, в этом Рик и сам убедился. Хорошо, что он уже не ребенок, а издали так и вообще за взрослого вполне сойдет. К взрослому патруль даже ночью вряд ли пристанет. Хотя гарантий нет. У патруля могут быть свои резоны-критерии, или просто от скуки. Тем более в этом районе, где по улицам ходить не принято. По-хорошему, сектор стоило покинуть, и как можно быстрее, дабы не привлекать к себе лишнего внимания. Тем более что сюда, по домашнему адресу доинтернатского проживания, патруль сунется в первую очередь. И спрятаться тут негде — половина модулей с зеркальным покрытием и эффектом мнимой прозрачности, из-за чего сектор просматривается чуть ли не насквозь и любой прохожий тут как на ладони. Рик шёл по пустой улице и улыбался. Он осознавал всю опасность сложившейся ситуации, а все равно ничего не мог с собой поделать, настроение напоминало небо после весеннего дождя — прозрачное и до одури ясное, кристально-радужное, с легкой грустинкой припозднившихся капель. Патруль его сейчас не пугал совершенно, на душе было светло и чуточку грустно — так, самую малость. Не хотелось никуда спешить и ни о чем думать. Хотелось улыбаться и любить весь мир. И идти вот так бесконечно сквозь влажные лиловые сумерки юго-восточного сектора, простроченные оранжевым пунктиром редких фонарей. И вспоминать Ее. Мир, в котором существует подобное чудо, прекрасен. Он по определению не может быть плохим, тот мир, в котором возможно такое… такая… Слов для обозначения увиденного Рик подобрать не мог, но слова были и не важны, они все равно не смогли бы передать и сотой доли увиденного и прочувствованного им во время просмотра короткой — вроде бы она короткая, да? — куббсвильской демо-ленты. Теперь он понимал выпускников с их нежеланием юзать закрытые порно-локации, даже самые высокорейтинговые, столь привлекательные для не достигших старшего курса подростков и для самого Рика — еще совсем недавно. О, как же он их понимал! Он помнил взгляды, которыми они одаривали раздобывших новую запрещенку малолетних счастливчиков, спокойные, отстраненные и полные снисходительной почти что зависти взгляды. Как же пронзительно ясно Рик теперь осознавал причину этой зависти уже отравленных и не имеющих ни возможности, ни желания вырваться из пленительной паутины сладкой отравы — к тем, кто еще свободен. От того, что служит высшей наградой и чего добиваются всеми правдами и неправдами, но — свободен. Ненадолго, ибо малолетки скоро станут выпускниками и тоже приобщатся. Но все же пока они — свободны и счастливы, хотя и не понимают всей меры собственных свободы и счастья… Теперь Рик понимал, почему выпускники учились с таким остервенением, всеми правдами и неправдами раздобывая лишние часы в симуляторах, зубря до обморока и тренируясь, как сумасшедшие, снова и снова. Почему так искренне ругали себя за упущенные годом ранее возможности, пропущенные занятия и сданные на минимум тесты. Ломали защиту, не допускающую работы в круглосуточном режиме. Глотали пачками стимуляторы — не для усиления кайфа, а чтобы еще поработать. Нет, теоретически Рик и раньше отлично знал, для чего они это делали — все знали. В этом не было никакого секрета, наоборот, преподы постоянно говорили, и та же Директриса не упускала случая, типа учитесь хорошо и будет вам счастье. И не было человека, который бы не знал, что на первом же занятии выпускного курса в качестве стимула демят ленту из жизни нижнего города и напоминают, что у них, у выпускников то есть, есть реальная возможность заработать свой первый премиум-тур прямо тут, в интернате, в течение двух следующих семестров. Престижно и почетно — получить премиум еще до выпуска, таких уж точно никуда не зашлют, есть смысл немножко поднапрячься. Рик это понимал и раньше. Разумом. Но только теперь ему сделалось до конца ясно, почему они так жаждали этого премиума, выбить, выгрызть зубами, выцарапать любой ценой… и престиж тут был абсолютно ни при чем. От мысли, что такое вот чудо может стать твоим — пусть ненадолго, пусть совсем на чуть, но только твоим! Чтобы рядом. Чтобы вместе… от этой мысли перехватывало дыхание и слабели коленки. И хотелось немедленно бежать обратно в интернат, сдаваться первому попавшемуся патрулю, пусть только разрешат снова стать правильным, хорошим, уж Рик постарается, он будет вкалывать как проклятый и обязательно добьется, с маминой-то приблудой ему никакие защитные проги не страшны, он всех опередит наверняка, он будет лучшим, он сумеет, и его обязательно наградят… Приходилось снова останавливаться, наклоняться и глубоко дышать, упираясь руками в колени. Спасал лишь трезвый расчет: вернись он сейчас — и не будет никакого блефа. А значит — наказание по максимуму, и можно надолго забыть о премиуме. Наказанным не положено. То, что до выпускного ему еще почти год, почему-то не особо срабатывало, а вот мысль о наказании и возможности лишиться премиальных на веки вечные — иногда накладывали и такое взыскание на особо злостных нарушителей — вот это сработало, обдав почти нестерпимым отчаяньем и сведя на нет желание вернуться с повинной. Понимал Рик теперь и то, почему ленты всегда жестко раздельные, или полностью кубсвилльские, или же человеческие, причем как документальные или игровые о первом контакте, так и рекламные демки. Совместных, где бы снимались и люди, и… эти вот… о которых даже вспоминать больно-сладко-больно… короче, смешаных нет совсем. И не может быть. Даже в тех, что про первый контакт, везде за обе стороны играют только люди. Нет ни одной совместной, где бы люди-актеры снимались вместе с… Рик сглотнул — назвать увиденное чудо аборигеном или кубиноидом язык больше не поворачивался, даже мысленно. Понятно все, ясен шурф. Смысла нет в совместных. Зрители просто не увидят людей-актёров рядом с… Не увидят, и все. А кто же из актеров захочет быть всего лишь раздражающей помехой, отвратительной паузой, мешающей зрителям наслаждаться? Гиблая затея, тухлый штрек. Начал накрапывать мелкий дождь. Рик запрокинул лицо, ловя губами чуть кисловатые капли. По-настоящему кислотных дождей на его памяти не было, хотя ими и пугали постоянно. А вот мама застала, лет двадцать тому назад эта гадость с неба сыпалась чуть ли не поквартально. Но кислотный там или нет, а дождь — отличный повод включить зонт. Удачно получилось — развернувшийся защитный купол только-только замерцал вокруг верхней части тела, как по параллели проехал патрульный скаф, Рик заметил его поздно, краем глаза зацепил лишь задние габариты. Может быть, они и так не обратили бы внимания, но благопристойный горожанин под энергозонтом куда менее подозрителен, чем промокший подросток, разгуливающий по приличному району в неурочное время. Ныли ноги — все ж таки он за сегодняшний день находился-напрыгался. Силы кончились так же внезапно, как и день. Расстояние до парка показалось вдруг слишком большим, Рик даже оглянулся, нет ли возможности тормознуть какой подходящий бус? Но улица была пуста. Здесь редко ездят. И ни одной общественной мембраны, как назло, тут у всех внутримодульные. Пообещав себе посидеть и как следует отдохнуть на первой же попавшейся остановке, Рик поплелся дальше. Прогулка уже не доставляла ему никакого удовольствия, тем более что годные лишь для внутренних помещений дышащие кроссы с дырчатой подошвой моментально промокли, и носки облепили ступни влажным компрессом, а стельки набухли и стали похожи на использованные памперсы, отвратительно попискивая при каждом шаге. Мерзость. Зонтик — штука хорошая, но от луж он не спасает ни разу, и ночевка на мокрой — наверняка ведь уже мокрой! — скамейке в парке теряла свою привлекательность все больше и больше с каждым следующим влажно попискивающим шагом. Холодно Рику пока что не было, синоптики не наврали, обещая теплый вечер, да и движение согревало. Было просто противно. И пробирало мелкой дрожью от одной мысли, что придется сесть на влажный пластик и сушить его теплом собственной задницы. Не от холода, от омерзения. А тут еще и по защитному зонтичному колпаку начали проскакивать радужные искры, и чем дальше — тем больше, намекая на то, что заряд на исходе. Вот же балда, забыл зарядить! Когда рядом тормознул идущий в космопорт последний рейсовый бус, Рик обрадовался ему, как родному. *** ПРИМЕЧАНИЕ: * ТУС - Треш/Угар/Содомия, официальная предупредительная пометка, обязательная для высокорейтинговых образцов любой информационной продукции.