***
Стамп проснулся от лёгких пощёчин. Даже такие болевые ощущения теперь пробуждали в нём ужас, поэтому он быстро взбодрился, вскочил и вжался в стену. Но, как оказалось, всерьёз бить его никто не собирался. — Это я, — произнесла Руби. Девушка, очевидно, стояла прямо перед ним, но Патрик не мог её видеть, потому что комната, как обычно, была заполнена полнейшим мраком. — Расскажи, что с тобой было, — попросила она. Мужчина несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, а потом начал говорить, аккуратно, чтобы не пробудить в памяти эти образы, которые вполне могли привести к повторению тех ощущений. — Меня посадили на стул… связали… вкололи что-то… стали показывать фильм… — с постоянными передышками говорил Патрик. Он не стал вдаваться в подробности, касающиеся содержания фильма, потому что подозревал, что не ему одному пришлось через это пройти. — Потом меня вырвало и меня избили. Сначала ответом ему была лишь тишина, но, пусть никто ничего не говорил, Стамп знал, что его прекрасно поняли. — Тебе повезло, что тебя ударили по голове, — сказала Руби. — Этот фильм и то, что тебе вкололи — часть того, что они называют «терапией». Лечат от ориентации. Рассчитано на то, что тебя начнёт тошнить от любых намёков на ЛГБТ-отношения, как тошнило тогда, — Патрик стал смутно понимать, что здесь происходит. — Теоретически, удар по голове помогает вернуть всё в начало. Так что можешь спокойно рассказывать, тошнить уже не будет, — в её голосе послышалась улыбка. — О, а я помню, как мне в первый раз показывали «фильм», — подал голос незнакомый человек откуда-то издалека. Было очевидно, что голос принадлежал девушке, но казалось, что она всеми силами старается изображать парня. — Я тогда тоже блевала дальше, чем видела. А видела я тогда немного: глаза так высохли, что мне казалось, что я ослепла. Меня тоже избили. По голове не попало, поэтому «откачивать» пришлось здесь… — Тебе хотя бы один раз показывали, — произнёс другой голос, при анализе которого у Патрика перед глазами прочно закрепился образ миниатюрной девочки-принцессы, являющейся предполагаемой хозяйкой этого милого тонкого голоса. — Меня водили не меньше пяти раз… — Заткнись, Шер, — отозвался кто-то новый, кого Стамп доселе так же не слышал. Говорил обыкновенный мужской голос, который часто можно услышать в любом общественном месте. — Мы все знаем легенду, что тебя водили не меньше пяти раз. Тебя послушать, так первый раз тебе фильм ещё до начала кинематографа показали, — в комнате послышались смешки. — А я, знаете, какую историю запомнил… В первый раз я пытался сопротивляться. Кажется, даже порушил у них там что-то. Надо мной издевались так, что я чуть не умер. Думал, все рёбра переломали. — Ага, а потом ещё неделю просыпался с воплем, что умираешь, — вновь сказала Шер. — Эту легенду мы все тоже знаем. — Вам бы книги писать, ребята, с такой фантазией, — пошутил тихий мужской голос. Многие засмеялись. Руби, успевшая, оказывается, присесть рядом с Патриком, в общей суматохе шепнула ему прямо на ухо: — На самом деле, они лучшие друзья. Когда-нибудь услышишь, как они собачатся — со смеху умрёшь. — Если не умру раньше от чего-нибудь другого, — вслух ответил мужчина. Это вышло немного громче, чем он планировал, поэтому все в комнате затихли. Стамп опустил глаза и почувствовал, как заливается краской. Он был крайне рад, что этого не видно, потому что, если бы было видно, он бы покраснел ещё гуще. — Всё нормально, Патрик, — поспешила успокоить его Руби. — Мы все сначала думали, что скоро умрём.***
Разговор уже не смог вернуться в прежнее русло, в чём Патрик по большей части винил себя. Руби осталась сидеть рядом с ним, но ничего не говорила. Должно быть, всем сейчас было настолько плохо, что на светские беседы не оставалось желания. Хотя плохо в этой тюрьме было абсолютно всегда, так что молчание уже превратилось в традицию. Неожиданно послышались звуки открывания дверного замка и последовавший за ними скрежет металла. Комнату сразу озарил свет. Патрик оглядел своих соседей. Как он и предполагал, Руби была фиолетововолосой. Он начал догадываться, кого она ему всё-таки напоминала, поэтому пообещал при случае спросить фамилию девушки. Только сейчас он заметил, как страшно выглядели его соседи: все забитые, грязные, тощие, бледные, с глазами, полными ужаса. Они щурились от света и отворачивались, будто свет был для них самым страшным раздражителем. Будто они являлись вампирами. Стамп вспомнил, что Питу нравятся вампиры. Но едва ли Вентц представляет себе их такими. Сколько эти люди прожили в темнице? Неделю? Больше недели? Неужели Патрику было суждено стать таким же, как они: зажатым в угол, измученным, полумёртвым? Но больше всего пугал не вид этих людей. Больше всего пугал странный блеск в их глазах. Они все кричали от страха и от боли, но глаза словно кричали за них о том, что они ещё живы и готовы к борьбе. Данная несостыковка — трупы с живыми глазами — сильно пугала Патрика. Поэтому он предпочёл не смотреть на своих соседей, к которым ещё недавно проникся теплейшими чувствами, а сосредоточить внимание на охраннике, как сделали и остальные. Да, они смотрели на охранника, а не пытались от него спрятаться. Кажется, опасность никому не угрожала. По крайней мере, пока. — Еда. Всем в очередь, — крикнул бугай. Пленники, еле живые, повставали со своих мест и покорно выстроились в очередь. Патрик тоже встал, невзирая на боль в изувеченных ногах, и направился к концу очереди, который уже находился у противоположной стены комнаты. Руби встала и пошла за ним. Стоило Стампу остановиться, как фиолетововолосая схватила его за рукав куртки и отвела в угол, где их не мог видеть и слышать охранник. — Не бери у них еду, — прошептала Руби совсем тихо, держа губы максимально близко к уху мужчины. — Почему? — спросил он, тоже стараясь говорить как можно тише. — Завтра принесут нормальную еду. Ты ещё можешь дотерпеть, — ещё более тихо ответила девушка. Патрик оглядел очередь. Те, кому повезло оказаться в ней первыми, уже взяли еду — хлеб странного цвета и четверть стакана грязной воды. Очевидно, это и было то, что описывала Руби в самом начале. — Почему тогда они не могут? — Они не ели и не пили три дня. — А ты? Девушка опустила глаза. — Эй, вы двое! — гаркнул охранник, заставив пару посмотреть на него. — Чего вы там шепчетесь? Последний раз Патрик слышал этот дурацкий вопрос ещё в школе, и реакция его на это не изменилась: он покраснел и просто отошёл в сторону. Руби присела прямо там, где стояла, а её собеседник припал к другому углу. Из тени он принялся наблюдать за тем, как люди, один за другим, подходили к охраннику за своей порцией еды, пытаясь вычислить среди них своих недавних собеседников: Дэвида, Шер, чьё полное имя, скорее всего, было Шерон, её лучшего друга и ещё одного человека, который доселе рассказывал ему свою историю. Все пленники брали свою еду и садились, но есть не начинали. Патрик догадывался, что все они ждут начала отсчёта времени, потому что Руби говорила о дающихся на еду трёх минутах. Три минуты. Сто восемьдесят секунд. Двести пятьдесят две тысячи человек получают оргазм. Семьсот семьдесят четыре ребёнка появляются на свет. Тридцать миллионов сигарет выкуривается. Триста двадцать один человек умирает. Триста сорок восемь человек женятся. Одиннадцать пленников съедают хлеб и выпивают стакан воды, от которых у них разовьются болезни пищеварительной системы. Еда попала во все руки, все пленники расселись вдоль стен комнаты. — Марш, — крикнул охранник. Люди приступили к трапезе до того, как эхо громкоголосого бугая успело окончательно затихнуть в комнате. Патрик незаметно сел, чтобы оказаться наравне с остальными. Он стал оглядывать их, думая, на ком бы остановить свой взгляд. Пожалуй, наиболее отвратительно из всех ела миниатюрная девушка с короткой стрижкой и каштановыми волосами. Она была похожа на хомячка: жевала быстро, сильно сжимала еду в своих крошечных лапках. Отвратительно было то, что она постоянно крошила, а из её рта выливалась вода, когда она в очередной раз кусала хлеб. Патрик смотрел на неё, ожидая, что её вот-вот вырвет, но этого не произошло. Тогда он подумал, что, должно быть, это и есть Шерон, а потом перевёл взгляд на Руби, сидевшую почти напротив него самого. Руби, как Патрик, оглядывала присутствующих своими зеленовато-голубыми большими глазами. Большими они казались не только из-за чрезмерной худобы: эти глаза Стамп уже видел. В детстве у неё были такие же глаза. Мужчина еле как дождался истечения трёх минут. Всё оставшееся время он глядел в большие глаза девушки напротив. Девушки, являвшейся дочерью его старого друга. Девушки, которую он видел в детстве и даже держал в руках. Патрик не мог дождаться момента, когда его теория подтвердится. Он отвлёкся от глаз Руби только тогда, когда слева послышалась возня, сопровождаемая ругательствами. Выглянув из-за рядом сидящих, Стамп увидел сию картину. Старичок, который недавно показался мужчине самым спокойным и немного готовым умереть, активно боролся с охранником за стакан с водой и кусок хлеба, с которым не успел разделаться. — Не дури, дед. Три минуты истекли. Отдавай остатки, — говорил сотрудник «Радуги», мягко намекая старичку и всем присутствующим, что в случае непослушания ему придётся прибегнуть к крайним мерам. — Я не успел доесть! — возмущался обделённый пленник. — Оставьте! Я не успел!.. Хлеб помялся и раскрошился, а из стакана вылилась большая часть остававшейся там воды с подмешанными в неё картофельными очистками, но оба участника борьбы продолжали сопротивляться. Патрик задумался о том, будет ли старик и впрямь это доедать, если выиграет, как вдруг охранник отпустил хлеб и стаканчик с водой, взглянул на старичка, как на зверя, который его укусил, и ударил его по лицу. Стамп мгновенно вспомнил, как его самого так же ударил директор «Радуги». Это было больно. А старику от специально обученного человека получать по морде было ещё больнее. Раздались перешёптывания, вскоре вовсе поднялся гвалт. Старик оклемался и взглянул на бугая, который даже не собирался уходить. Он продолжал смотреть на беспомощного пленника перед собой с какой-то тупой злобой. И кто тут ещё был зверем? Кто кого укусил? — Мог бы и пожалеть старика, урод! — громче всех крикнула одна из пленниц. Это была женщина средних лет, которая, казалось, была истощённой ещё до того, как попала сюда. Возможно, она даже имела ребёнка. И не одного. Непонятно было, специально ли она так громко это крикнула, или же это вышло случайно, но только реакция последовала незамедлительно. Охранник развернулся к ней и наклонился, делая вид, будто не расслышал. — Ну-ка повтори, что ты там сказала, — потребовал он, очевидно, давая даме второй шанс. Та сделала глубокий раздражённый вздох, из-за которого её ноздри раздулись, как у быка, кинула то, что оставалось у неё в руках от приёма пищи, и поднялась с пола. Даже так она не шла ни в какое сравнение с бугаем по росту и по телосложению. — Я сказала, — ещё более твёрдо и решительно начала повторять она, — мог бы пожалеть старика, кусок дерьма. Или тебе ещё раз повторить? Охранник оглядел присутствующих и показательно рассмеялся. Остальным было совершенно не до смеха. Кажется, последний факт его только больше злил. Из всего вышеописанного Патрик сделал два вывода: во-первых, как минимум два человека в «Радуге» показательно смеялись, когда чувствовали угрозу, и, во-вторых, женщина, похоже, специально начала говорить громко. Вдруг бугай схватил её за лицо. Патрик смотрел на них, а видел себя и директора «Радуги» в первый день. Это пугало. Теперь каждый раз, когда кого-то били, он не мог отделаться от мысли, что его когда-то били точно так же. — Послушай сюда, шлюха, — начал говорить он тихо и разборчиво, — заткни свою пасть и сиди тихо, а иначе я пущу по кругу тебя и каждую твою подружку. Я ясно выразился? Или тебе ещё раз повторить? Женщина кивнула настолько, насколько ей позволяло зажатое положение. Охранник отпустил её и поспешил удалиться, громко хлопнув дверью. Стоило ему отойти, как неудавшаяся бунтовщица упала на четвереньки, не в силах держаться на ногах. Все молчали. Не было ни истерик, ни криков боли. Все просто молчали. Кажется, пленники старались даже не дышать. Патрик притаился в своём углу, жалея, что не подсел к Руби раньше. Теперь хождение по темноте могло увенчаться несчастным случаем, виновником которого был бы сам Патрик. Наверное, если бы они с Руби сидели рядом, она бы шепнула ему что-нибудь такое, что мгновенно бы его успокоило. Но сейчас Стамп нервничал. Без сомнений, его напугало то, что произошло. Страшно, пожалуй, было всем. Бунтовщица села, прислонившись к стене, и кто-то рядом сидящий похлопал её по плечу, о чём можно было догадаться по звукам, нарушавшим тишину. Стараясь никого не задеть, Патрик снял куртку, лёг на бок в позу эмбриона и положил свёрнутую кожанку под голову. Чтобы бороться с голодом, нужно было поспать. А заснуть можно было только отвлёкшись от переживаний, думая о чём-то хорошем. Поэтому Патрик стал думать о Пите. Он представил себе, что бы было с ним сейчас, если бы всё сложилось по-другому. Если бы он всё-таки дошёл домой в тот день, который, кажется, был вчера. Он бы зашёл в дом. Поставил бы пакет с продуктами на стол. Распределил бы всё по полочкам в холодильнике. Может быть, написал бы какое-нибудь сообщение Питу, где пожелал бы ему хорошего дня или в очередной раз написал бы, как сильно его любит. Включил бы свою любимую песню в колонках на весь дом. А потом, громко подпевая и временами странно изображая игру на гитаре, стал бы готовить ужин — очередной кулинарный шедевр от Патрика Стампа. На этот раз рагу, которое Пит так любит. Пит вернулся бы ближе к десяти, но никак не позже, ведь он обещал. Патрик кинулся бы к нему в объятия, потому что для Пита это всегда было просто необходимо. Музыка бы никого не смутила, потому что у них очень похожий музыкальный вкус. Возможно, они бы сказали друг другу, как счастливы увидеться, а потом Пит спросил бы, чем так вкусно пахнет. Патрик описал бы в подробностях, что и под каким соусом он приготовил, разжигая аппетит любимого. Они бы пошли на кухню, поели бы там, выпили немного вина и легли бы спать. Но никто бы не заснул. Патрик лежал бы на боку спиной к любимому. Тот бы прижался к нему и положил бы голову на плечо. Спросил бы, спит ли Патрик. Он ответил бы, что нет и развернулся. Пит посмотрел бы на него сверкающими глазами и погладил бы по щеке. Патрик прекрасно знал этот взгляд. Взгляд бесконечно влюблённого человека. Сам Патрик всегда смотрел на Вентца точно так же. Пит придвинулся бы ещё ближе, хотя ещё недавно им обоим бы казалось, что ближе некуда. Они бы поцеловались. С языков ещё не исчез бы запах вина и рагу, но им было бы абсолютно плевать на это. Они целовались бы долго. А потом Пит лёг бы сверху, и они занялись бы сексом. Сначала нежно, будто это их первый раз. Потом грубо, будто это их первый и последний раз. Только после этого они могли бы заснуть. И никак иначе. Этот день наверняка получился бы похожим на все остальные, но лучше уж жить в дне сурка, чем просыпаться каждый день в холоде, голоде и тьме, не зная, как сложится твоя жизнь сегодня: плохо или ещё хуже. А каково же было тем, кто застрял тут на неделю и больше?.. Патрик заснул, думая о том, как было бы неплохо поспрашивать у здешних, кого сколько времени держали в «темнице». Проснулся же он с мыслью, что кого-то сейчас опять заберут на пытки. Теперь, в течение тех долгих секунд, что бугай-охранник оглядывал помещение, Патрик вжимался в стену и трясся от ужаса вместе с остальными. Руби наблюдала за лицами в этой толпе, но мужчине всё время казалось, что наблюдает она только за ним, будто вопрошая, как он до такого докатился. Помимо неё, спокойным оставался всё тот же старичок. Как только охранник вошёл в комнату, все затряслись ещё сильнее. Вибрации усиливались с каждым шагом, и вскоре Стампу начало казаться, что когда бугай будет стоять к толпе в упор, случится землетрясение. Хорошо это или плохо, но землетрясение не произошло. Однако бугай схватил за шкирку девушку, которая стояла к нему ближе всего, и увёл, что точно было плохо. Очевидно, ей должны были показывать фильм. По крайней мере, Патрик надеялся, что ничего хуже с ней не случится. Женщин ведь здесь не насилуют, да?.. Темнота вновь окутала помещение, и пленники кое-как разбрелись по своим прежним местам. Стамп постарался сесть рядом с Руби, но не был до конца уверен, оказалась ли эта затея успешной. Он мог бы позвать, но перспектива шептать чьё-то имя в полнейшей тишине его несколько смущала. При нём никто так не делал, а можно ли было ему?.. А если бы выяснилось, что Руби сидит у противоположной стены или вообще возле двери? Пошёл бы Патрик к ней? Это вряд ли. Потому что здесь существовало не только табу на шёпот, но и табу на хождение. Впрочем, существовали ли эти запреты на самом деле? Стамп не знал. Он знал лишь, что никто, даже смелая Руби, не ходил и не переговаривался один на один в этой комнате. Кажется, всё было потому, что пленников так дезориентировала темнота. Конечно. В темноте нужно было аккуратно ходить, чтобы ни на кого не наступить и самому не удариться о стену. А ведь всё это при условии, если знаешь, куда конкретно идти. А если нет? Если просто идёшь на голос, не пребывая в точном ведении, откуда этот голос звучит? Слова. Когда вы сидите большой толпой в закрытой комнате, в любом случае будет неловко вести речь для кого-то конкретного, особенно если не все знакомы между собой. Руби здесь точно всех знала, а вот Патрик… Единственными двумя людьми, с кем у него состоялось как таковое знакомство, были непосредственно Руби и Дэвид. Думая об этом, Стамп почувствовал себя неловко, хотя ничего такого не делал, а просто сидел и глядел в темноту. Рядом с ним сидели ещё два пленника, а вероятность того, что с одним или двумя из них он когда-то разговаривал, была ничтожно мала. Вот и получалось, что с обеих сторон очень близко к нему сидели два незнакомца, что крайне смущало Патрика. Он и в метро по этой причине не ездил. В попытке снова отвлечься от неприятных размышлений, мужчина принялся размышлять о девушке Руби, с которой уже имел довольно сильное желание познакомиться. Руби однозначно можно было назвать очень смелой, учитывая то, что она не побоялась строить романтические отношения в таких условиях. Интересно, со своей девушкой она познакомилась уже по прибытии сюда или её девушка специально устроилась сюда, как шпион? Второй вариант больше напоминал реальность, потому что едва ли член организации, борющейся с ЛГБТ, мог допустить ЛГБТ-отношения в собственной жизни. Хотя… чёрт их всех знает. Видимо, этот вопрос добавится в копилку тех, что Патрик пообещал себе задать Руби при следующем словесном контакте. А мог бы Пит устроиться сюда в качестве шпиона, чтобы носить Патрику и его знакомым еду или даже помочь им всем сбежать? Патрик был уверен, что да. Пит явно мог бы и не такое и, если бы он оказался на месте девушки Руби, а Стамп, соответственно, на месте самой Руби, то уже давно помог бы всем сбежать, самостоятельно организовав всеобщий побег. Так почему девушка его фиолетововолосой знакомой медлила? Ведь, насколько понимал Патрик, та носила им еду и воду дважды в неделю. Так неужели нельзя было с такой же частотой выводить из темницы по одному человеку? Пит, может быть, так бы и делал. Но у него наверняка в наличии был более грандиозный план, над осуществлением которого он, наиболее вероятно, в данный момент и работал. Патрик верил в это. Свято верил. Он уже сотню раз представлял себе, как Пит ворвётся в это проклятущее здание, порешает всех, кто так или иначе издевался над Патриком, выведет пленников, а потом спалит тут всё дотла, оставив лишь пепел. А затем он сожжёт и пепел. «Радуга» останется в забвении. Стамп вздрогнул. От этих мечтаний ему становилось только хуже. Там, у себя в голове, он всегда был счастлив, окружённый любовью и запахом Пита. А здесь? А здесь его окружали малознакомые люди, запах их испражнений, тьма и холод. Холод? Ах, да, куртку-то он не надел. Когда он возвращался из своего рая на Землю, становилось так больно, будто он и впрямь падал сюда с высоты неба. Может, поэтому люди и придумали красивое выражение «витать в облаках»? — Ты в порядке? — раздался где-то рядом голос обладательницы фиолетовых волос. Так она всё-таки сидела здесь, слева от него! О, чудо. Может быть, в его положении всё было не так уж и плохо? — Только в том случае, если наше состояние можно назвать «порядком». Руби засмеялась. Рядом также послышались смешки. Стамп и сам не знал, шутил он или нет, но принял решение сделать вид, что всё сказанное задумывалось как шутка. — На самом деле, у меня всё нормально. Просто задумался, — поспешил оправдаться он, не дождавшись окончания всеобщего веселья. — Ясно, — кратко отозвалась Руби, напоследок хихикнув. Патрик молчал в ожидании. — Что, даже не спросишь, о чём я думал? — спросил мужчина, придя к осознанию, что ждать этот вопрос — бессмысленная затея. — Мы все тут думаем об одном и том же, парень, — вмешалась какая-то девушка, которой он ранее приписал желание быть похожей на парня, раньше, чем Руби успела издать даже звук. — Она права, — поддержала Шерон. — У всех нас кто-то остался на воле. Иначе как бы нас обнаружили? Все молчали, но было понятно, что они согласны. Из-за этого в голову Патрика стали закрадываться неприятные мысли. — Вы вините их в этом? — спросил он напрямую, оглядывая все уголки помещения, где предположительно могли находиться люди. — Умом, вроде, понимаешь, что они в этом вовсе не виноваты, — снова ответила мужеподобная незнакомка, — но… — она глубоко вздохнула. — Когда проводишь здесь две недели… — Не остаётся ничего, кроме как винить тех, кого раньше любил, — договорила за неё Руби. Патрик взглянул на место на полу, где лежали его ноги, которые он никак не мог разглядеть, но хотя бы чувствовал. В этот момент его настигло сомнение. Все эти люди в самом начале надеялись, что любимые спасут их. Может быть, их фантазии даже в точности совпадали с фантазиями Патрика. А сейчас они сидели в тёмной комнате, погружённые в другие мысли, совершенно отличные от первоначальных. Никто никогда не произнёс бы это вслух, но многие из них уже неоднократно представляли, как выбираются отсюда самостоятельно и убивают любимых, медленно и хладнокровно, продолжая винить их в своей участи. Неужели Стампа ждало то же самое? Нет. Пит был особенным, и в этом мужчина никогда не сомневался. Он мог спасти их всех. Он мог всё. — Завидую я тебе, Руби, — после небольшой паузы задумчиво произнесла та же девушка с наполовину мужским голосом. — Ты видишь свою любимую два раза в неделю. Я не видела свою так долго, — её голос дрогнул. — Не всё так просто и хорошо, как ты думаешь, — поспешила перебить её Руби, пока собеседница не сказала ещё что-то такое, от чего у всех присутствующих могла бы начаться истерика. — Вы ещё можете сохранить веру в любимых. Я уже не могу, потому что чем чаще я её вижу, тем меньше мне кажется, что она чем-то может нам помочь. — Разве пища не является помощью? — спросил Патрик. Та усмехнулась. — Ты не понимаешь, — ответила она. Остальные молчали. Вот они-то, кажется, всё понимали. Впрочем, Стамп ничуть не жалел, что не понимал. Их понимание целиком и полностью было построено на том, что они все разочаровались в своих парнях и девушках. Он же таким не был. И не хотел становиться. После всех этих разговоров о любимых мужчина помрачнел. Стоило ему хотя бы подумать, что он станет таким же, как они — разочарованным во всём и во всех, — как на глаза наворачивались слёзы. Не в силах более бороться с усталостью, успевшей перейти в разряд постоянных ощущений наравне с голодом и страхом, Патрик положил голову на плечо сидящей слева Руби и провалился в сон. Только наполовину выпав из реальности, он внезапно осознал, что так и не спросил у девушки то, что планировал. Возвращаться ради этого он не стал, поэтому уже очень скоро дремал на плече новой подруги. Перед тем как заснуть окончательно, он услышал, что в темницу вернули очередную жертву «фильма».