***
Патрик обнимал свои ноги и пытался ровно дышать, пока внутри у него бушевал настоящий ураган. Вчера в своей записке Пит сказал, что скоро придёт за ним. Но что, если он придёт за прежним Патриком, а застанет другого — того, которого тошнит от любых намёков на однополые отношения? А что, если Вентц появится прямо сейчас? Или чуть позже, но до того, как Стамп успеет освободиться от влияния «фильмов»? А удастся ли ему вообще освободиться? При мысли, что он навсегда останется таким, его вновь бросило в дрожь, что, конечно, не осталось без внимания подруги. — Ты в порядке? — спросила она, положив руку на его плечо. — Нет, — ответил Патрик, удивившись, как Руби вообще может задавать подобные вопросы человеку в таком состоянии. — Успокойся, Патрик. Всё будет нормально. Вот-вот придут охранники с едой, и дело останется лишь за тем, чтобы нарваться на удар. Руки мужчины сжались в кулаки. Ему совершенно не хотелось специально подставлять себя под избиение, но ещё меньше ему хотелось остаться таким — геем, который любит мужчину, но не может быть с ним ввиду чёртовых физических эффектов пыток. Это может получиться весьма странная встреча. Пит будет прорываться сюда с боем — по-другому не получится. Он откроет металлическую дверь, кинется в зловонную полутёмную комнату, найдёт глазами любимого, грязного и напуганного, поднимет его с пола, поцелует и… наверное, Патрика стошнит прямо ему в рот. Кто-то, может, объяснит Питу, в чём причина подобной реакции, пока Стамп будет блевать туда, где ещё недавно лежали его ноги. Что они будут делать дальше? Пит, конечно, начнёт искать способы избавить возлюбленного от «блока», но ни за что не станет прибегать к травмированию, как предложила Руби. Однако… что, если другого способа не окажется? Что, если не помогут ни сеансы психотерапевта, ни дорогие инъекции, ни продолжительные курсы лечения? Что сделает Пит, когда поймёт, что у них не осталось другого выхода, кроме как нанести Патрику сильный удар по голове, может, даже такой сильный, что дело дойдёт до сотрясения? Станет ли Вентц бить его? Или попросит кого-нибудь другого? Но кто вообще согласится на такое?.. В течение четырёх лет Патрик часто задавался вопросом, при каких обстоятельствах Пит может ударить его. Как правило, они лишь в шутку боролись время от времени, например, когда не могли договориться о том, что посмотреть вечером, и «воевали» за пульт от телевизора. В этих битвах не было победителей и проигравших, потому что они почти всегда заканчивались сексом. Однажды, когда они в очередной раз спорили о том, посмотреть «Мстителей» или «Хатико» (как ни странно, именно Пит предложил «Хатико»), Вентц сказал, что секс интереснее любого фильма. И он был как никогда прав. Но, кроме этих «боёв без правил», никаких драк между ними не было даже в подростковом возрасте, а ведь тогда Пит был тем ещё бунтарём и постоянно первым наносил удар. Раздался скрип двери. Стамп был скорее рад, чем напуган, поэтому мгновенно перестал трястись и поднял голову с колен, приготовившись «нарываться». В дверном проёме и впрямь стоял охранник, но совсем один, что было крайне непривычно, учитывая события последних дней. Он оглядывал помещение, будто ища кого-то целенаправленно. Пленники даже не пытались вжаться в дальнюю стену — они просто замерли, ожидая. Возможно, кто-то из них надеялся, что мужчина наконец-то заберёт из комнаты трупы, запах которых уже явно выделялся среди прочих зловоний. Кто-то, может быть, полагал, что на фильм отправят лишь одного человека, а не всех, как только и происходило в последнее время. Однако действий ждали абсолютно все. Бугай вошёл вглубь комнаты и слегка поморщился, вдохнув запах. Никак не став это комментировать, он сделал ещё несколько шагов, после чего резким движением руки схватил девушку рядом с Патриком за её фиолетовые волосы. Это явно было не случайно. Как только Руби оторвали от стены, она истошно закричала и схватилась за волосы под рукой мужчины ничуть не менее крепко, чем держал он, чтобы ослабить боль. Пиная воздух, судорожно сгибая и разгибая ноги, она попала всей поверхностью стопы по бедру Патрика. Ребристая подошва кроссовка оставила горячий след на коже, скрытой под джинсой. Даже грубая ткань не спасла от огненной вспышки, поразившей конечность. Стамп инстинктивно съёжился и представил на этом месте синяк: сначала фиолетово-синее пятно на бледной коже, потом, через несколько дней или даже недель, — коричневатый мазок, почти не заметный, уже даже не беспокоящий от прикосновений. Большой ли он будет? Скорее всего, да. Руби закружилась в страшном урагане под лапищей охранника, пока тот преспокойно тянул её к выходу. Мелькали фиолетовые волосы, бледно-розовая футболка, джинсы и чёрно-белые кроссовки; мелькали голубые глаза, оголяющаяся во время очередных прогибов поясница. Патрик и сам не заметил, как комната пронеслась мимо него подобно этому радужному урагану, настолько быстро, что через секунду он уже не помнил, что происходило мгновение назад. Мир упал под него, затем отлетел назад, а после — остался далеко внизу. Туда и упал его собственный крик: — Не трогай её!.. Всё поплыло. Спина, бёдра, голова — каждая часть его тела устремилась вниз, туда, куда когда-то он смотрел свысока. Плечи инертно опустились в нескольких сантиметрах от чьих-то ног, выжав из груди облачко горячего воздуха, почти настолько горячего, чтобы стать паром здесь, в душной комнатушке. Но воздух улетел вверх, а Патрик продолжил полёт вниз. Пусть он уже лежал на полу, ему было куда понижаться. Несколько сантиметров до чьих-то ног превратились в один, когда он перевернулся на бок, поддавшись резкому толчку огромной ноги в армейском сапоге. Через секунду затылок тоже почувствовал это, но, между тем, пусть снаружи он трясся от боли и обиды, внутри разливалось какое-то странное облегчение. Он не думал о том, что Руби больше никогда не вернётся домой. Он думал о том, что теперь сможет быть рядом со своим домом, когда тот придёт за ним. Металлическая дверь захлопнулась, заглушив женские крики. Ураган покинул это место. Вновь восторжествовала тишина. Патрик дрожал, не в силах отползти к стене. Тело ломило, места, куда пришлись удары чужих ног, горели, но ещё сильнее горело что-то внутри. От этого костра и шло тепло, но тепло такое больное, больное… Глухие звуки откуда-то сверху свидетельствовали о том, что даже охранник обладал отнюдь не железным терпением. Крики, смешанные со всхлипами и рыданиями, на момент прерывались, но потом продолжали тянуться, оглушать, нарастать. Вскоре с последними воплями Руби смешался другой женский голос. Они перекинулись парой слов, неразборчивых из-за постоянных всхлипов. Очередной вопль. Протяжный скулёж, краткие всхлипы и бесконечные, бесконечные глухие удары, будто кто-то отбивал свинью кулаком. Патрик переместился туда: туда, где глубокая ночь, где коридор их квартиры, где он ходил сотни и сотни раз; где нет света, а выключатель нащупать практически невозможно; туда, где из кухни доносятся эти удары, где Питу приспичило потренироваться в боксе на свинине в два часа ночи — только Патрик знает, что это не Пит, что Пит остался в спальне, а нечто пугает его, зовёт к себе, чтобы подставить под удар, отбросить кусок свинины и припасть к жертве покрупнее, потому что так интереснее, интереснее, чёрт возьми, когда жертва отбивается и кричит. Когда он перестанет кричать, его оставят в покое, но даже тогда, пусть это мельтешение исчезнет, он ни за что не поймёт, что было, кто был, зачем… Крики прекратились одновременно с ударами. Девушкам стало легче, потому что их перестали бить. Девушкам стало вдвойне легче, потому что их больше не сковывали несовершенные физические тела, уязвимые и слабые. Они воспарили, оставили их всех внизу, в вонючей тёмной комнате. Патрик отполз на своё место и расплакался. Пусть они и взлетели, он всё ещё стремительно падал вниз. Осознание, что он больше никогда не услышит, не увидит и не почувствует рядом с собой Руби, всё крепче закреплялось в его голове, вызывая новые и новые потоки слёз. Кто знает, сколько ещё дней предстояло провести Стампу в этой темнице, если Пит не выполнит своё обещание, и теперь у него не было ни поддержки, ни верного друга, готового в любой момент подбодрить и прийти на помощь. Он мечтал, что очень скоро они с Руби будут гулять вдвоём где-нибудь на площади, веселясь, и всё у них будет нормально, а теперь? Он думал, что попросит Пита помочь девушке открыть свой бизнес, а что теперь?.. Теперь Патрик рыдал от понимания того, что его фиолетововолосая подруга мертва, и никто даже не пытался его утешить. Потому что утешения после такого быть не могло.***
— Даже не знаю, что более странно: что мы все, не сговариваясь, оделись во всё чёрное, или то, что у тебя, Пит, на заднем сидении стоит ящик с оружием, — с этими словами Джо в очередной раз оглядел пассажиров автомобиля и непосредственно ящик слева от себя, привлёкший его внимание ещё в тот момент, когда он садился в машину. На самом деле, ящик был не такой уж и большой, а пистолетов там было всего четыре, но менее страшно от этого не становилось. — И где ты вообще достал это всё за одно утро? — он посмотрел на водителя автомобиля. — Купил, — кратко отозвался Вентц. Джо приподнял брови, мысленно передразнив тон, которым был дан ответ, после чего сел ровно и уставился на дорогу. Для полноты образа бывшему бизнесмену не хватало только солнцезащитных очков. Что уж говорить, им всем не хватало солнцезащитных очков. Припарковав машину в безопасном месте на некотором расстоянии от офиса «Радуги», чтобы её наверняка не было видно из самого офиса, Пит повернулся к задним сидениям и, глядя то на Энди рядом с собой, то на Джо, чётко и разборчиво произнёс: — Берите по одному пистолету каждый. Если сможете, берите два — один передадим Зои. И про магазины не забудьте. — Если бы меня предупредили, я бы взял сумку и надел бы не такие обтягивающие джинсы, — задумчиво посетовал Троман, когда татуированная рука Энди уже потянулась к оружию. Без лишних вопросов, Хёрли принялся засовывать в самый глубокий карман пистолет, предварительно зарядив его. Другие карманы он забил магазинами, таким образом распихав по собственной одежде большую часть предложенной команде амуниции. Остальные с трудом уместили даже то, что он оставил. В итоге Эндрю взял два пистолета, а Джо и Пит — по одному, только на себя. Основательно заряженные эпичностью, мужчины покинули машину и направились к главному входу офиса, который в скором времени им должна была открыть Зои. Когда с назначенного времени прошло десять минут, Джо успел спросить, точно ли они договорились на это время, несколько раз дёрнул ручку двери и ежесекундно смотрел на часы. Энди молча наблюдал за ним. Пит нервничал не столько из-за назойливости и нетерпеливости Тромана, сколько из-за беспокойства о блондинке. Прошло полчаса. Энди сказал, что Зелински, возможно, должна была открыть им другой вход. Джо четыре раза обошёл здание в поисках запасной двери. Найдя таковую лишь со второй попытки, он потратил пять минут, чтобы умолять друзей зайти в здание и начать миссию, на что получил однозначный отказ. В третий и четвёртый разы он делал то же самое. Пит звонил Зои шестнадцатый раз. Прошёл час. Джо остался сторожить запасную дверь. Энди сказал, что всё это странно. Пит ответил, что если через минуту Зелински не выйдет, они зайдут через запасной вход, как и упрашивал Джо. Прошёл час и две минуты. Мужчины стояли за поворотом коридора, пытаясь решить, что им делать дальше. — По-моему, вчера сюда вели Патрика и остальных пленников, — предположил Вентц, указывая на одну-единственную дверь, находившуюся в этом «добавочном» коридоре. — И куда дальше? — спросил Троман, руки которого уже похолодели, а виски увлажнились потом. — Там никого нет, — шёпотом постановил Энди, выглянув из-за угла и окинув глазами главный коридор. — Идём вперёд, — приказал Пит. — Только тихо. Команда быстрыми шагами двинулась по ярко освещённому коридору. Как только они прошли мимо кладовой, где доселе прятался Вентц, он сказал друзьям осторожно заглядывать во все двери, попадающиеся на их пути. — А если нас заметят? — яростно прошептал Джо. — Я сказал делать это осторожно. Если так и будете, никто ничего не заметит. Троица, включая самого Пита, приступила к выполнению указаний. Заглянув в первую же дверь после кладовой, Энди сообщил: — Там люди. — Чёрт, — выругался Вентц и сам заглянул в помещение. В полутёмной комнате вдоль стен то и дело шныряли работники. На высоком потолке размещалось несколько флуоресцентных ламп, на данный момент не использовавшихся по назначению. Единственный свет здесь излучали элементы в центре боковой стены комнаты: прожекторы, экраны профессиональных фотокамер, а также белый бумажный квадрат, всё это отражавший. Здесь, в яркой одежде, с красивой причёской и аккуратным макияжем, стояла длинноногая девушка. Объектив камеры мелькал вспышками, фотограф бегал из стороны в сторону, стараясь уловить каждое движение, каждую новую позу модели, передать через чёткую картинку всю глубину женской красоты. Она не щурилась и не вздрагивала, когда перед глазами загорался и угасал очередной поток фотонов. Пит представил себя на её месте и подумал, что уже давно бы ослеп. Он тихо закрыл дверь и нахмурился. Похоже, «Радуга» — не псевдо-модельное агентство. Это реально модельное агентство. Знают ли эта девушка, этот фотограф и это огромное количество персонала о том, что уже около месяца в одной из соседних комнат держат десяток заложников? Должно быть, нет. Но почему тогда об этом сказали Зои, которая проработала здесь всего-ничего? А говорили ли ей об этом на самом деле? Или девушка самостоятельно нашла пленников, включая свою девушку? Могли ли они убить её за это знание? А что, если так и произошло? — Пит! — негромко воскликнул Джо, тронув друга за плечо и тем самым вытащив его из пучины тревожных раздумий. По спине Пита волной пробежал холод ровно от того места, где к нему прикоснулся друг. И дело тут было отнюдь не в мертвецки холодных пальцах Тромана. Из-за третьей двери от начала коридора выходил статный мужчина, облачённый в деловой костюм. Если бы Вентц взглянул в лицо, он бы сразу узнал в человеке директора «Радуги», с которым был вынужден взаимодействовать в тот день, когда устраивался на работу. Однако его взгляд приковала связка ключей на большом кольце, позвякивающая в израненных руках. Помимо звона, слышалось рычание — директор никак не мог закрыть дверь. Сколько бы он ни пытался повернуть ключ в скважине хотя бы один раз, тот останавливался на пятидесяти градусах, отвечая на тщетные попытки лишь резким ударом о невидимое препятствие. Словно заворожённый, Пит сделал шаг вперёд по коридору. Энди стал догадываться, что намеревается учудить его друг, и эта затея ему отнюдь не нравилась. Сжав кулаки, Вентц уверенными шагами направился к директору, уже покрасневшему от злости на несговорчивую замочную скважину. Он не замечал или просто старался не замечать происходящее вокруг, так что и на Пита обратил внимание лишь тогда, когда тот стоял уже практически в упор. Директор, чуть выше самого Пита, повернул к нему голову, однако его лицо сохранило выражение злобы, а не расслабилось, как это обычно бывает с нормальными людьми. Пальцы до боли сдавливали ключ, пока их сдавливало кольцо. — Вам помочь? — невозмутимо спросил Вентц, не отрекаясь от делового тона даже в преддверии драки. — Нет, — огрызнулся мужчина и с особым усилием дёрнул руку круговым движением. Лишь теперь замок поддался, и после отчётливого щелчка ключ сделал первый оборот. Второй раз повернуть его не составило труда. Сопровождаемый внимательным взглядом Пита, уже изрядно разозлённый директор выдернул ключ и намеревался пройти дальше по коридору, однако был остановлен скользнувшим к нему собеседником. В маленьких зелёных глазах мелькнул огонёк ненависти. Пит сохранял самообладание, хотя кулаки его уже были сжаты в боевой готовности. Рано было начинать драку. Пусть этот мудак хотя бы уберёт ключи подальше, а то разукрасит так, что перед Патриком будет стыдно показаться. Однако директор не считал, что должен убирать ключи. Дёрнувшись и тем самым выдав в себе непрофессионала, он направил кулак, прямо к лицу Пита. Тот не успел отклониться, так что кольцо от ключей больно рассекло кожу на щеке. Вентц пошатнулся и отступил назад. В ушах раздался протяжный звон. Перед глазами мелькнули два размытых чёрных пятна: Джо и Энди поспешили прийти на помощь. Еле перебирая ногами, Пит подошёл к стене и опёрся на неё, жмурясь и потирая лицо. По щеке стекала капелька крови, которая была смазана по коже из-за неосторожных движений загорелой руки. На скуле будет синяк, это точно. Повезёт, если не сотрясение. Мир стал принимать чёткость лишь тогда, когда к нему подошёл Джо и встряхнул, схватив за плечи. Сначала его голос раздавался издалека, будто это маленький человечек внутри черепной коробки выражал беспокойство и силился докричаться до Пита, а вовсе не друг, вместе с которым они попали в это дерьмо. Однако позже противный звон затих, мужчина вернулся в реальность. К этому моменту к ним присоединился ещё и Энди. — Я взял ключи, — сказал он, поочерёдно оглядывая присутствующих и задерживая взгляд на всё ещё затуманенных болотисто-карих глазах неудачника-товарища. — Думаю, мы должны запереть все двери, чтобы не было никаких сюрпризов, — ответил Джо и отпустил Вентца. Тот снова пошатнулся, но сумел устоять на ногах и даже кивнул. Остальные в очередной раз смерили его сочувственными взглядами. Хёрли зашагал в другой конец коридора, чтобы начать запирать уже осмотренные комнаты. Ух, вот удивится же миловидная модель, когда обнаружит, что её вместе с десятком фотографов, агентов, визажистов и костюмеров заперли в комнате, где она, быть может, всего-навсего проходила пробы. А что насчёт охранников? Они-то наверняка засели в одной из комнат, а может, даже в нескольких. Здоровенные мужики не станут паниковать. Они не поднимут крик, не забьются в страхе в угол комнаты. Они просто выломают двери. Тихо, мирно, спокойно — удар ноги, и металлические петли не выдержат. Деревяшка ударится о стену, а комната выпустит в этот мир монстров, которые тут же начнут крушить, ломать, убивать… На каком этапе миссии в это время будут Пит, Джо и Энди? Успеют ли они вывести из здания людей до того, как бугаи вышибут здесь все двери? А если их поймают «на горячем»? Пит не смог справиться с офисным червяком выше него лишь на полголовы. Так что же он сможет сделать с несколькими сотрудниками охраны, которым уступает и по росту, и по ширине плеч, и по всем другим характеристикам? Вентц ссутулился, будто уже в данным момент у него появилась необходимость прикрыть от ударов внутренние органы. Джо, увлечённо наблюдавший за Энди, не заметил резкого вздрагивания друга, чему Пит был несказанно рад. Он явно не смог бы объяснить, почему ему так внезапно приспичило перейти в режим самозащиты. Замок щёлкнул в последней двери. Мосты политы бензином. Чиркнуть спичкой — и дороги назад точно не будет. Пит выступил своеобразной перегородкой между дверьми в уже осмотренные комнаты и в те, что им только предстояло осмотреть. Забавно, но никто даже не спросил о его самочувствии: Джо и Энди просто молча продолжили открывать поочерёдно все двери, оглядываться и в редких случаях на два шага переступать порог. А Патрик бы уже вызвал «скорую», это точно. «Он у меня романтик.» Заботливый романтик. Что-то в этом духе. Пит снова поёжился, но в этот раз не потому, что заранее предвкушал физическую боль. Прошла всего неделя с того дня, как Патрика похитили. Неделя без мастерски приготовленных завтраков и ужинов, неделя без круглосуточных объятий, неделя без спонтанных поцелуев; неделя без идеального секса с идеальным любовником, так же идеально подходящим по размеру; неделя без взъерошенных рыжих волос на соседней подушке, сверкающих в лучах утреннего солнца, подобно золоту; неделя без мягкого родного Патрика, без его любви и заботы. Чёрт возьми, как же сильно Пит успел соскучиться за эту неделю. Просто соскучиться по своему Патрику, который даже несмотря на тридцатичетырёхлетний возраст оставался для Пита малышом, милым голубоглазым малышом, иногда и впрямь напоминающим большого ребёнка. Он отлип от стены и двинулся вперёд по коридору — туда, где его ожидали всё новые и новые двери, скрывающие за собой лишь неизвестность. Когда ватные ноги донесли его до друзей, те уже заканчивали осмотр. Питу досталась лишь последняя комната. Закрыв дверь в неё, он вынужден был признать, что осмотр ни к чему их не привёл. Нигде не нашлось каких бы то ни было дополнительных дверей или иных намёков, что за стенкой может скрываться ещё одно помещение. — Мы плохо искали, — предположил Энди, чтобы поддержать Вентца, который снова опёрся на стену спиной и разочарованно уставился в пол. — Я всё-таки думаю, что нам стоит… — начал Джо, закрывая предпоследнюю дверь. Помимо его слов Пит услышал ещё что-то, по громкости сравнимое разве что с комариной трелью. Это же… Не может быть! — Заткнись, Джо, — процедил он, продолжив вслушиваться. Из коридора через закрытую дверь ничего не было слышно, но, когда бывший бизнесмен самостоятельно шагнул в предпоследнее помещение, буквально оттолкнув Джозефа от двери, он понял, что за стенкой кто-то пел. Остальные члены команды, вставшие в двух шагах от порога комнаты, переглянулись. Они тоже это слышали. Вентц нетерпеливо окинул взглядом каждую стену комнаты. Дополнительные двери… Здесь должны быть дополнительные двери. Тогда какого ж хера их тут нет?.. Пит глубоко вздохнул. Да, возможно, он слишком бегло осмотрел комнату, но это было связано лишь с тем, что в душе его бушевал пожар. И, если раньше огонь разгорался лишь под землёй, то сейчас он вырвался на воздух, пожирая деревья, лес, землю, скрывавшую его, оставляя за собой лишь пепел чернее самой глубокой ночи… Ночи. Одной из тех ночей, что ему не удалось разделить с Патриком; когда он должен был сжиматься под одеялом от гнетущего страха, но не страха темноты или монстров, поджидающих за дверью, в шкафу, под кроватью, за окном, а от страха, что эта ночь станет для Патрика бесконечной, что именно в эту или следующую секунду он закроет свои прекрасные голубые глаза навсегда, а Пит… а Пит просто будет лежать в своей кровати, под одеялом, в безопасности, или, и того хуже, спать. Спать, пока его парень в последний раз шепнёт ему признание в вечной любви, которое даже не будет услышано. Чтобы найти его, он должен был потушить этот огонь, успокоиться, а глубокий вздох был призван помочь ему в этом. Ну кто тушит пожары кислородом? Смешно. Каждое новое движение — и жар сменяется на холод, холод сменяется на жар, хочется упасть и закрыть руками уши, чтобы больше не слышать громкого пения, хочется просто заставить Джо и Энди разобраться со всем этим в одиночку, без участия самого Пита. Круговорот мыслей, бесконечная дрожь — всё мешает сосредоточиться, увидеть, рассмотреть. Дверь располагалась в углу дальней стены, полностью сливаясь с краской на этой самой стене. Ручка, дверной замок — всё было выкрашено в белый, как стены, как потолок, как пол. Кто смывает отсюда кровь? Пит разглядел её лишь тогда, когда Джо, единственный из команды, додумался включить свет. Тень округлой ручки упала на выбеленную поверхность, а разъём замочной скважины выделился на ней чёрным. Вентц кинулся к двери, в несколько шагов оказавшись прямо перед ней. Дёрнул ручку — один раз, другой. Заперта. Ну, конечно. Если за ней и впрямь кого-то держат, никто наверняка не оставит её открытой. Не заклеит все стены указателями с надписями: «Вот там держат заложников». Не повесит на дверь неоновую надпись «Здесь дверь». Спасибо и на том, что сюда не поставили охранников — тогда миссия вовсе стала бы невыполнимой. Дрожащая рука потянулась за пистолетом в задний карман джинсов, а затем, неожиданно дёрнувшись, нацелила дуло прямо на ручку двери. Где там Джо и Энди, чтобы остановить его? Где они, чтобы дать ему ключи, предложить открыть дверь более тихими способами? Почему они не кричат, что из-за выстрелов поднимется шумиха, что их обнаружат, услышав грохот? Почему они, в конце концов, не беспокоятся, что заложников напугают громыхания? Почему стоят у двери, будто ничего не происходит? Сняв оружие с предохранителя, Пит несколько раз подряд нажал на спусковой крючок. Вылетая одна за другой, пули — свинцовые шарики убийственной силы — врезались в деревянную дверь, не оставляя ей шансов на спасение. Одна вспышка за другой, один гром за другим, и к ногам падали щепки, обломки замка. Пит бросил пушку наземь и толкнул дверь плечом. Та безвольно распахнулась, ударившись о соседнюю стену. Оказавшись перед широкой лестницей, ведущей, казалось, прямо в ад, Вентц с ужасом заметил, что голос вовсе затих, хотя, согласно ожиданиям, должен был стать громче. Заложники и впрямь испугались. Патрик испугался. — Патрик, я слышу тебя! — надломленным голосом крикнул Пит в тёмную пустоту, ожидающую его внизу. Ни секунды сомнений не было, что чарующий голос, отчеканивающий одну строчку за другой, принадлежал Патрику. За четыре года Пит множество раз слышал его пение. Патрик пел в душе и пока готовил; он пел, когда Пит просыпался по ночам от кошмаров, забыв принять снотворное и по каким бы то ни было причинам оставшись без секса. Его голос… был чем-то невероятным. Ангельский, соловьиный, божественный — любое прилагательное могло подойти, так что Вентц обычно на них не скупился. Но едва ли это помогало Патрику преодолеть собственное стеснение, собственный страх. Что ж, может, теперь будет по-другому? Может, именно этого ужаса не хватало им обоим, чтобы будущее и впрямь изменилось в лучшую сторону? Пит слетел вниз по лестнице, перешагивая через две ступеньки и совершенно не боясь упасть — теперь уже собственное здоровье мало его интересовало. На ощупь найдя единственный поворот направо, он двинулся по очередному открывшемуся ему коридору, пока не дошёл до новой закрытой двери. Чёрт, да сколько уже можно? Двери, коридоры, в них ещё двери, за которыми новые и новые коридоры… Должно быть, эта дверь последняя. Наконец-то. Мужчина с силой толкнул металлическую ограду, однако та не поддалась. Темно, совершенно ничего не понятно и не видно. Куда стрелять? А может, в этом вовсе нет необходимости? Где там Джо, который включил свет в предыдущей комнате? А где Энди со своей связкой ключей? Пит попытался нащупать пистолет в заднем кармане джинсов, но не смог. Чёрт! Кинул пистолет там, перед той деревянной дверью, когда та раскрылась… Идиот! — Чтоб тебя!.. — выпалил он и с досады пнул дверь, что было сил. От места удара по металлу волной разошлась вибрация. По потолку, по стенам, по полу — и вот, звон уже внутри Пита, прямо в его голове, передаётся от одного нейрона к другому электрическим зарядом, проникает во все закоулки, возбуждает, нервирует своим криком, грохотом, взрывом. Всего лишь вибрация, затихающая с каждой секундой, но почему так больно, почему так отвратительно? Зажёгшийся свет неприятно коснулся сетчатки глаза, заставив рефлекторно прищуриться. Дверь предстала перед ним — железная махина, увенчанная амбарным замком и ещё несколькими замочными скважинами. С небольшим налётом ржавчины, облупившейся краской, вмятинами и царапинами — старая дверь, отделявшая заложников от остального мира, разделявшая влюблённых. Дверь, за которой скрывались страдания, мучения, боль… Энди подбежал к ней и начал подбирать ключи. Пит шагнул назад. Только теперь он вернулся в реальность, только теперь он понял, как сильно дрожит, как сильно горит, как сильно мёрзнет. Воздуха категорически не хватало, кислород превратился в воду, плавая в которой он всё дальше отходил от жизни, медленно умирал, захлёбывался, захлёбывался в, мать его, кислороде. — Где Джо? — голос звучал издалека, надломленный, не принадлежащий ему. Нет, конечно, это был не его голос. Он захлёбывался, не мог говорить, а мог только пускать пузыри, один за другим стремящиеся ввысь, к свету, к солнцу, прочь из морской глубины, из водной тьмы. Энди молчал. Амбарный замок с грохотом упал на пол, заставив его отступить от двери. В отличие от друзей, Хёрли всё ещё сохранял психическое здоровье, потому боялся остаться без пальцев ног. А Пит точно травмировал бы себя здесь. Он сделал ещё несколько шагов назад, пока не упёрся в стену. Получив вертикальную опору, Вентц сполз вниз, вытянув ноги вперёд. Коридор был настолько узок, что ноги почти упирались в противоположную стену. Ещё ниже, и он точно оставит свой след в истории — чёрный отпечаток грязной подошвы на салатовой стене. Всего-то оттолкнуться от стены, потянуться… «Всего одна ошибка — и мы войдём в историю…» Пит прикрыл глаза. В лёгкие проник знакомый аромат — запах дома. Противное жёлтое сияние откуда-то сверху перестало жечь зрачки сквозь опущенные веки, и остался лишь один источник света — солнце, лучи которого вяло пробивались через опущенные на окно тёмные шторы. Горячие губы коснулись щеки, в бедро упёрлось чужое бедро, а руку обхватили другие руки. Патрик, нежный и родной, присел рядом. Он просто захотел немного любви, и Пит не собирался оставлять его без внимания. Надеясь найти рядом знакомое мягкое тело, мужчина немного повернулся и потянулся свободной рукой к месту рядом с собой, но обнаружил там лишь пустую холодную стену. От неожиданности веки поднялись, и Пит вернулся в реальность, где никто не обнимал его руку, не прижимался к бедру, где в глаза с потолка устремлялся свет одинокой лампочки, а из запахов присутствовал разве что запах страха. Его собственного страха. Энди расправился со вторым замком. Джо здесь не было. Он вообще собирается спускаться или нет? И не страшно ли Энди оставлять его там одного, в чувствах, близких к чувствам Пита? Ничего. Им обоим осталось немного. Сейчас, только последний замок, только последний щелчок, и они откроют чёртову дверь. Руби, Патрик… Они за дверью. Ждут. Знают, что за ними пришли. Знают, что за ними пришли те, кого они любят и кто любит их. Слышат ли они щелчки замка? Слышат ли, как один ключ за другим проникает в каждую скважину, совершает попытку повернуться, упирается и выходит, чтобы предоставить возможность попытки другому, следующему за ним, ключу? Знают ли, что за всем этим последует спасение? Третий замок щёлкнул. С невероятной скоростью Пит вскочил на ноги и уставился на друга, который, бросив связку ключей на пол, принялся толкать дверь. Каким бы сильным и накачанным спортсменом ни был Энди, ему пришлось приложить большие усилия, чтобы отодвинуть дверь хотя бы на несколько градусов, однако та ему всё же поддавалась, пусть со скрипом и громыханием. Не дожидаясь, когда дверь коснётся противоположной стены, Пит скользнул внутрь. Он не слышал, что Джо, наконец, спустился к ним; не замечал, что Энди продолжал бороться с куском металла; не обращал внимания на людей в комнате; не чувствовал неприятного запаха. Он видел лишь одну вещь в этой комнате, то единственное, ради чего так стремился сюда попасть. Патрик стоял перед ним — забитый, грязный и изувеченный, щурясь от яркого света, бьющего в лицо, и ежась от смущения, что из десяти человек стоял он один, и все остальные смотрели на него. Пит подался вперёд, но возлюбленный уже сам из последних сил бежал к нему. Знакомый комочек тепла ударом прилип к груди, прижал к себе, прижался сам, явно более не намереваясь куда-либо отпускать. Вентц обхватил его руками, наслаждаясь и медленно заполняя ту пустоту, что царила в душе последнюю неделю. Неделю, которую они оба наверняка захотят забыть навсегда. Они молчали и жались друг в другу, словно желая согреться. Тишина больше не была сравнима с гнётом, ибо они всё же говорили, почти крича, но говорили без слов — всё было понятно и так. Пленники стали медленно вставать со своих мест, улыбаясь и с трудом веря в долгожданное спасение. Энди, стоящий в дверном проёме и оглядывающий их одного за другим, подумал, что должен что-то сказать, однако потом решил, что вовсе не является мастером речей. Да и люди сами знали, что всё это значит. Джо подоспел к тому моменту, как все уже стояли на ногах. Оглядев помещение и не найдя в нём знакомого лица, он спросил: — Где Руби? Голос надрывался и дрожал, будто ответ заранее был известен мужчине. Троман не чувствовал своего тела, не чувствовал подкашивающихся ног, не чувствовал ни жара, ни холода. Душа покинула тело, оставив лишь безвольную физическую оболочку. — Её забрали сегодня, — ответил Дэвид. — Кажется, она… — парнишка замялся, — мертва. — Как мертва? — переспросил Джо, мгновенно побледнев, готовясь стать следующим мертвецом сегодняшнего дня. — Нужно уходить, — вмешался Энди. Необходимости так скоро покидать здание решительно не существовало — директор валялся в отрубе, все охранники были заперты и вовсе пока не догадывались об их присутствии. Решение уйти заставил принять вид друга. Плечи опустились, кожа побледнела, глаза впали, а синяки стали больше и темнее. Внешне он едва ли отличался от похищенных, которых держали во тьме и в голоде несколько недель. Да, его однозначно нужно было поскорее увозить отсюда. Несмотря на высказывание Энди, абсолютно все остались стоять на месте. У Джозефа случился немой ступор, Пит и Патрик всё никак не могли отцепиться друг от друга, а пленники не решались выходить одни — они не знали дороги, боялись охранников, «моделей». — Все за мной, — приказал Хёрли. Он не знал, пойдёт ли кто-нибудь, но, тем не менее, развернулся и без оглядки пошёл вперёд, к повороту, за которым лежала лестница, ведущая вверх, на свободу. За ним ринулась вся толпа. В конце строя остались Патрик, Пит и Джо — поздно среагировали, потому двинулись с места самые последние. Всё происходило, как в тумане. Энди вывел толпу людей из здания, вызвал «скорую», полицию. Джо вышел следом — живой лишь на десятую часть и мёртвый на все девяносто процентов. Он смотрел лишь в одну точку перед собой, еле переставлял ноги, а лицо его оставалось мертвецки бледным. Он не плакал, но от этого становилось только более жутко, более страшно. Энди пришлось усадить его в машину и самому сесть рядом, дабы не дать другу натворить глупостей, если таковые вообще могли прийти к нему на ум. В общей шумихе никто даже не заметил, что Пит и Патрик ещё оставались внутри офиса, вдвоём, там, где вскоре должны были заметить взлом. Они даже не удосужились выйти в главный коридор. Пит продолжал прижимать к себе солнце, которое вскоре должно было стать по праву принадлежащим ему. Вскоре… Когда? Может, сейчас? Рука дёрнулась с чужой талии за кольцом, лежащим в заднем кармане, но тут же вернулась на место. Патрик начал что-то говорить. — Чёрт, как же сильно я хочу принять душ, — голос звучал приглушённо из-за того, что он не отнимал своего лица от груди будущего жениха. — Только после больницы, сладкий, — ответил тот, медленно проведя рукой по его спине. — Или ты можешь принять душ прямо там. Стамп молчал, будто над чем-то раздумывая, и лишь тихо посапывал в грудь любимого. Пит ощущал тепло его дыхания, наслаждался его звуком, взирал на убогую ядовито-зелёную выцветшую стену сквозь растрёпанные рыжие волосы, вдыхал их естественный запах и думал о том, что всё худшее осталось позади. Впереди Патрика ждали реабилитация, физическое и психологическое лечение, но это только подкрепляло их общую аксиому — всё худшее осталось позади. — Я оставил там куртку, — с некоторым сожалением сказал он. — Заберём её и уйдём отсюда наконец. Пит неохотно кивнул. Ну вот. Нужно его отпустить. Пусть ненадолго и пусть недалеко, но нужно. Не пойдут же они в обнимку. Хотя… Он опустил руки первый, Патрик последовал его примеру. Вентц в очередной раз осмотрел его и искренне поразился тому, что даже после всего пережитого дерьма возлюбленный продолжал выглядеть так, будто сошёл с обложки журнала. Следы грязи, кровоподтёки и синяки на лице — всё это меркло на фоне больших голубых глаз, не утративших своего блеска, чистейшего цвета кожи, идеальных точёных черт лица. Такой же удивительный, как двадцать лет назад. — Я хочу тебя поцеловать, — прошептал Пит, наклонившись к нему с расчётом не получить отказ. — Не думаю, что это понравится нам обоим, Пит, — Стамп чуть отпрянул назад — достаточно далеко, чтобы избежать поцелуя, и, в то же время, остался достаточно близко, чтобы не обидеть человека, который всю неделю мечтал об этом поцелуе наравне с ним. — Да, — с некоторым разочарованием согласился он, потупив глаза в пол, дабы не видеть манящие губы возлюбленного. — Точно. Вентц повернулся и решительно направился к лестнице, ведущей вниз, в самый ад. Патрик глубоко вздохнул и поплёлся за ним. Пусть немного, но Пита он всё же обидел. Ну, ничего. Вот почистит зубы и вылижет его сверху донизу, проникнет языком в самую глотку, высосет душу через поцелуй. А для начала было бы неплохо просто найти зубную щётку. Оказавшись на пороге комнаты, Пит бегло оглядел трупы. Нет, в фильмах, конечно, мертвецы казались более… симпатичными. Хотя бы потому, что там они выглядели менее… мёртвыми. И не разлагались. И не воняли так, что хотелось бежать от этого запаха сломя голову. Он прошёл вглубь комнаты, глядя исключительно на свои ботинки. Каждый раз, когда зеленовато-карие глаза поднимались, то будто автоматически, против воли их владельца, их взгляд обращался к трупам — страшным, бледным, иссушенным. А один покойник ещё и покоился в луже побуревшей крови, которая больше напоминала не кровь, а грязь на болоте, что только добавляло ужаса. Пит на секунду представил, что было бы, если бы Патрик оказался на месте того окровавленного трупа или вовсе на месте Руби или Зои, чьи тела валялись вообще непонятно где. Вот он приходит в комнату, не находит в ней Патрика, а кто-то говорит, что его больше нет. Или, и того хуже, находит лежащим в луже засохшей крови — ещё более бледного, чем всегда, с побелевшими губами, которые больше никогда не станут алыми от поцелуев, и с пустыми глазами, которые больше никогда не будут искриться при взгляде на Пита. Он поспешно нашёл глазами куртку, лежавшую аж у дальней стены, крепко схватил её и направился к выходу. Патрик уже ждал его на пороге. Но что, если бы не ждал? Что, если бы куртка стала последним, что осталось от Стампа? — Пит, что-то случилось? — с беспокойством спросил он, чуть нахмурившись и заставив возлюбленного поднять глаза. — Почему ты такой бледный? «Извини, Патрик, я просто представил, что было бы, если бы тебя убили, — мысленно ответил Вентц, сильнее впившись ногтями в тёмную кожу куртки. — А побледнел, наверное, потому что представил слишком живо». Он ещё раз оглядел своего будущего жениха. Абсолютно потрясающий, живой, обеспокоенный, он стоял здесь, а не лежал там, позади, среди трупов. Вот же он, чёрт возьми. На расстоянии полуметра. Пит преодолел последний шаг между ними и обнял Патрика ещё крепче, чем когда они стояли наверху. Должно быть, этого хватило, чтобы Стамп всё понял, потому как, обняв мужчину в ответ, он прошептал: — Всё хорошо, Пит. Всё хорошо. И, будто пытаясь утешить, он нежно водил рукой по спине возлюбленного, что-то нашёптывая ему на ухо, подобно заклинанию, просто чтобы в очередной раз доказать факт продолжения своей жизни. Пит верил ему. Он хотел верить в то, что Патрик жив, но верил только потому, что Патрик заставлял его делать это. Чем дальше они уходили от роковой комнаты, чем больше времени проходило с момента встречи, тем сильнее Вентц думал о себе как о настоящем счастливчике. Его парень не погиб, не сошёл с ума, не разлюбил его, он даже не получил травм, после которых потребовалось бы долгосрочное восстановление. Они вполне могли бы вернуться к нормальной жизни уже через неделю, максимум через две. А что же другие? Джо, например. Когда он восстановится? Восстановится ли вообще? Или всё-таки не сможет продолжать жить после смерти старшей дочери? А что будет с родными и любимыми тех, кто остался в тёмной вонючей комнате и уже никогда не выйдет оттуда собственными силами?.. Да, Питу однозначно очень повезло, потому что эта история закончилась для него именно так, как закончилась. Или же… В коридоре уже было пусто, когда они покинули последнюю комнату. Теперь — пройти по диагонали, открыть дверь, закрыть с обратной стороны и больше никогда, никогда к ней не прикасаться. Пит огляделся. Да, в коридоре было совершенно пусто. Ни Энди, ни Джо, ни заложников, ни охранников — ни одного человека. Даже директора, которого Энди не так давно вырубил, уже не было. Чёрт. И где теперь этот мудак? Вентц крепче прижал возлюбленного за талию к себе и быстрее зашагал к двери, на ходу суя ему куртку и оглядываясь. На вопрос «где» в отношении этого человека мог быть применим ответ «везде», так что у них не оставалось решительно никаких вариантов спастись от столкновения с ним, кроме как тихо и быстро уйти — настолько тихо, чтобы он не услышал и настолько быстро, чтобы он не успел среагировать, услышав. — Почему ты оглядываешься? — спросил Патрик, всё-таки взяв куртку, когда они уже оказались у самой двери. Пит услышал странный шум на другом конце коридора и понял, что времени на ответ у него не осталось. Судорожно толкнув дверь вспотевшей ладонью, он получил подтверждение ещё одной догадке — их заперли. Как же Энди допустил это? Неужели он не видел?.. — Очень опрометчиво было бросать пистолет без присмотра, — чётко и разборчиво произнёс посторонний мужской голос со странным спокойствием, подобно ядовитой змее, готовящейся совершить последний укус, гарантирующий смерть. Ещё не обернувшись, Вентц знал, что увидит. И когда он только успел забрать пистолет? Уж не тогда ли, когда они с Патриком стояли в комнате, где держали пленников? Видимо, этот мудак и впрямь везде. Как змея, чёрт возьми. Изворотливый, скользкий, отвратительный. Пит медленно отступил назад, на ходу повернувшись к мужчине и одновременно закрыв Патрика с тобой. Нет уж, с этого малыша слишком много страданий для одной недели. Вдвойне важно прикрыть его потому, что враг выглядит крайне решительно, крайне взбешённо, а дуло его пистолета направлено прямо на них. И ситуация больше похожа на ночной кошмар, это уж точно. — Да блядь! — громко выругался Пит, глядя куда-то в потолок. Белые стены отразили его вскрик и заиграли с ним, будто это был не звук без материи, а резиновый мячик — один из тех, которыми играют дети на площадках. Плоские белые дети на детской площадке реальности перебрасывают друг другу невидимый мяч, который постепенно уменьшается, уменьшается, пока не исчезнет вовсе… И какая же ситуация страшнее? Вентц двинулся вперёд, имея чёткое намерение выхватить пистолет. Он не бежал, не делал широкие шаги. Он не побледнел, не затрясся, не испугался. Он просто шёл вперёд, просто шёл так, будто это была обычная прогулка, не имеющая за собой какой-либо цели. Патрик остался позади, удивляясь струившейся от возлюбленного уверенности. Это ощущалось на невидимом уровне, воздух будто пах его уверенностью. А Пит просто устал. Он устал рыдать из-за того, что человека, с которым он готов прожить всю оставшуюся жизнь, нет рядом; устал от того, что их просто не могут оставить в покое; устал от эмоций, от боли, от испытаний. Если это босс, если это последнее, что им предстоит пережить, так пусть поскорее закончится эта проверка силы, пусть поскорее этот уровень перейдёт в разряд пройденных наравне с сотней других, подобных ему. Пусть босс будет побеждён, как и должно быть в конце каждой игры. Директор не блефовал: первый выстрел угодил прямо в правую щиколотку Пита. На мгновение его лицо исказилось от жгучей боли, точечно поразившей ногу, однако он вновь расслабился, заметив, как плевать его врагу на эту драму, и продолжил идти вперёд. Патрик ещё стоял сзади в остолбенении. На себя Питу уже давно плевать, но что он сделает, если этот мудак начнёт палить в возлюбленного? Следующая пуля попала в левое бедро. Вентц снова поёжился от мучительной боли и, не сумев совладать в собой, упал на колени. Почему он продолжал ползти дальше, давая противнику больше шансов попасть в голову? Почему остановился лишь тогда, когда дуло, ещё горячее от предыдущих выстрелов, упёрлось в лоб? Беспощадный палец директора опустился на спусковой крючок. Одно движение — и мир останется без Пита Вентца, Патрик останется без жениха, Энди и Джо останутся без друга. Благотворитель, жертвующий собой ради спасения других. Романтичная идея, воспетая во многих повестях прошлых веков, так и не потеряла своей актуальности в современном мире. Пит Вентц, стоящий на коленях перед мучителем, маньяком, убийцей, ждёт выстрела в голову, глядя на него из-под полуопущенных век. Как жаль, что Патрику придётся это наблюдать. Как жаль, что ему придётся жить дальше, вспоминая смерть возлюбленного и содрогаясь каждую ночь от мучительного холода и ночных кошмаров, от которых более никто не сможет его спасти. Пит множество раз задумывался о том, как он сам будет жить, если Патрика не станет, но ни разу не думал о том, что будет с Патриком, если не станет его самого. «Он у меня романтик». Да, так и есть. Если бы Пит мог сказать последние слова в тот момент, он бы наверняка попросил Патрика просто… жить дальше. В начале это будет нелегко, он был уверен. Он потом… Да, Стамп вполне мог адаптироваться. Рано или поздно он бы научился засыпать и просыпаться в одиночестве, не испытывая при этом удушья от душевной пустоты, рано или поздно он бы научился улыбаться над чужими шутками, да и улыбаться просто от счастья он мог бы научиться. Он бы научился удовлетворять себя самостоятельно, может, даже заимел бы парочку игрушек для этого. Он бы научился зарабатывать деньги и, скорее всего, смог бы зарабатывать достаточно, чтобы в одиночку содержать их дом. Он бы научился жить в этом доме, не думать о Пите слишком часто, а думая, не плакать. Он бы научился не вспоминать о нём всегда, находя его забытые и потерянные вещи, ложась в их некогда общую кровать, коротать вечера одному там, где они когда-то коротали их вместе. И — кто знает, — может, когда-нибудь Патрик заново научился бы любить. Нашёл бы себе кого-нибудь, кто оказался бы совершенно не похожим на Пита, оказался бы чуточку лучше его. Вполне вероятно, что когда-нибудь, проснувшись рядом с этим человеком на кровати, Патрик бы посмотрел на него и подумал, что хочет провести с ним остаток жизни. А что? Патрик красив, и это даже не субъективное суждение человека, влюблённого в него. У Патрика прекрасный характер, он нежен, всегда готов помочь, смешно шутит, милейшим образом смущается из-за комплиментов. Так почему бы и нет? Почему бы ему не продолжить жить дальше с кем-то другим после того, как Пит умрёт здесь, получив пулю в лоб? «Будь счастлив, Патрик, но, пожалуйста, никогда не забывай меня». Он бы сказал ему это на прощание, если бы мог. Секунда — свинец в голове, мозги на полу, лужа крови, вытекающая из-под мёртвого тела. «Я люблю тебя, сладкий». Пит закрыл глаза, готовясь принять это. Жизнь последний раз прошла перед ним, представ яркими красками на чёрном экране опущенных век. Всё ложилось друг на друга внахлёст, не успевал он краснеть от ошибок, как тут же получал воспоминание счастья и триумфа, не успевал насладиться и этим, как получал горечь поражения. Всё, вплоть до настоящего момента, пронеслось перед ним, как любимая пластинка. «Ты моё лучшее воспоминание, родной». Улыбка Патрика — вот что он захотел вспомнить перед тем, как утратит возможность воспроизводить воспоминания, утратит воспоминания вовсе. Сейчас Патрик вряд ли ему улыбнётся — слишком печально, слишком мучительно всё это для него. Когда они последний раз улыбались друг другу? Полторы недели назад? Как много времени прошло с того момента! Целая вечность! Глухой удар, звон, звук падения. Пистолет шлёпнулся за пол, а за ним свалилось и грузное тело. Пит с трудом разлепил веки, силясь понять, жив он или мёртв. Пред ним предстал Энди. Его выражение лица исказилось в гневе, а в двух руках он держал ярко-красный огнетушитель, которым огрел директора по затылку. Вдалеке послышались сирены, ознаменовавшие начало конца.***
По прибытии в больницу Патрик успел пройти обследование и получить первую медицинскую помощь — какие-то таблетки и первую капельницу. Ему дали напиться воды, а Энди уехал за едой для него. Чтобы скоротать мучительное ожидание, мужчина отправился в душ, оставив Пита одного сидеть в его палате и ждать возвращения. Конечно, Питу, как пострадавшему от пуль, выделили отдельную палату, но он туда даже не заглядывал. Он тоже получил первую помощь: раны перевязали, пули вынули. А ещё теперь на них с Патриком была одинаковая одежда — больничное бледно-синее платье. В нём будет безумно неудобно вставать на одно колено, что Пит уже проверил, но это не значит, что он станет дожидаться прибытия домой. Кольцо уже в прикроватной тумбочке, куда Патрик точно не заглянет ввиду полного отсутствия смысла этого действия, речь подготовлена. Осталось только дождаться… Дверь тихо приоткрылась, и Пит поднял голову, ожидая увидеть хозяина палаты, входящим в свою временную законную собственность. Однако это была всего лишь медсестра. Тихими маленькими шагами, подобно мышке, она прокралась вглубь помещения и поставила какие-то флаконы и шприцы на вторую прикроватную тумбочку, освободив тем самым свои прекрасные женские руки. — Мистер Вентц, вы ведь знаете, что у вас есть отдельная палата? — посмотрев на мужчину со странной материнской нежностью, спросила девушка и принялась поправлять капельницу, на данный момент не использующуюся по назначению. — Вам полагается быть там. — Моему парню полагалось быть дома последнюю неделю. Так могу я тоже немного нарушить эти правила? — игриво ответил Пит, и на его губах заиграла полуулыбка. Если бы он не имел явного намерения сделать своему парню предложение, можно было бы подумать, что он флиртует с симпатичной медсестрой. — Хорошо. Только будьте осторожны. Я не хочу, чтобы меня потом отчитали из-за этого. — Конечно, — Пит подмигнул ей. Совершив ещё пару ловких движений руками, медсестра с лебединой грацией удалилась, не оставив ни запаха в палате, ни воспоминаний в голове Пита. Он продолжил прожигать взглядом белую дверь, ожидая, что она откроется ещё раз и впустит в палату кого-то по-настоящему важного. Вентц снова достал из выдвижного ящика бархатную тёмно-синюю коробочку и покрутил её в руках. Странно наверное, но за многие часы, потраченные на разглядывание коробочки с момента её приобретения, Пита всё меньше начинало интересовать её содержимое. Кольцо, конечно, красивое — золото, большой бриллиант, блеск, сияние. Но коробочка… Этот глубокий тёмно-синий цвет, мягкий ворс бархата, белая внутренность, контрастирующая с благородного оттенка поверхностью… Сколь бы красивым ни было кольцо, Вентцу оно нравилось только по одной причине — оно должно было скоро оказаться на безымянном пальце Патрика. А любование им не приносило такого невероятного удовольствия, как любование коробочкой — футляром, который, казалось бы, не должен никого интересовать, который был создан лишь для общего антуража, для дополнительной торжественности. Ещё раз проведя большим пальцем по крышке коробочки, Пит убрал её обратно в ящик, уже чувствуя, что Патрик скоро придёт. Должно быть, он хотел ещё о чём-то поговорить, так что не стоило начинать диалог с предложения. Хотя бы потому, что диалог после такого не завяжется. Сначала Патрик будет рыдать, а после — не сможет думать ни о чём, кроме как об их будущей свадьбе. Да, однозначно лучше оставить это на потом. Патрик зашёл в палату чуть громче медсестры: он не старался открыть дверь потише, как и не старался тихо ступать по полу. Когда он закрыл за собой дверь, Пит заметно выпрямился и улыбнулся ему. Ну наконец-то. Стамп скромно улыбнулся в ответ и сел на кровать перед возлюбленным. Пит не мог не приметить, что Патрик выглядел намного лучше, хотя и являлся привлекательным для него абсолютно всегда: царапины и синяки на теле перестали казаться такими уж страшными, когда с них смылись кровь и грязь, с волос ещё не испарилась влага, но уже было видно, что они более не испачканы в грязи и в естественном жире. Лицо мужчины приобрело более здоровый цвет. Он продолжал улыбаться. — Прекрасно выглядишь, — вслух произнёс Пит. Патрик опёрся обеими руками промеж своих ног и подался вперёд. — Ты всегда так считаешь, — ответил он, опалив горячим свежим дыханием манящие губы напротив. — Потому что ты всегда прекрасно выглядишь. Стамп снова игриво улыбнулся. Он уже не мог тянуться вперёд, так что ожидал действий Пита, и тот не заставил себя долго ждать. Жгучее прикосновение заставило мозг затуманиться, а горло — испустить глухой стон удовольствия. Губы покалывало от ощущения влаги на них, языки встречались друг с другом, разбегались, а потом вновь встречались, играя в странные, понятные лишь двоим игры. От Патрика ненавязчиво и по-детски пахло мылом, от Пита — им самим. Руки скользили по телам, опускаясь достаточно низко, чтобы доставлять удовольствие, но недостаточно, чтобы возбуждать. Патрик чувствовал царапанье щёк щетиной, тёрся носом о чужой нос, пытался схватывать достаточное количество воздуха и постанывал, отвечая на каждое действие Пита в своём рту. Вентц придвинулся чуть ближе к нему, стараясь не заглушать противным скрипом ножек стула об пол стоны удовольствия, ласкающие слух. Прежде он никогда не задумывался о том, насколько же сильно Стамп пленил его, насколько он подчинил Пита себе. Он мог делать с Питом что угодно, заставлять его идти на любые жертвы, а тот всё бы ему прощал просто за то, чтобы видеть его улыбку, слышать его стоны и ощущать на себе его прикосновения. А Патрик, должно быть, даже никогда не смотрел на их отношения с такого ракурса. Пит отстранился, напоследок закусив нижнюю губу возлюбленного. Щёки того заметно покраснели от соприкосновений с щетиной, губы налились кровью и увлажнились. Чуть отклонившись назад, он улыбнулся, продемонстрировав всю полноту результата работы зубной щётки. Пит улыбнулся ему в ответ, силясь запомнить его именно таким — счастливым, чистым, влюблённым. Думая, что скоро умрёт, он вспоминал именно эту улыбку. — Я люблю тебя, родной, — сказал он, проведя рукой по нежной щеке. — Я тоже тебя люблю, Пит, — улыбаясь, ответил Стамп. Он свесил обе руки между ног, а Пит скрестил свои в замок, опёршись локтями о колени. Таким образом, он почти упирался носом в грудь Патрика и имел уникальную возможность лицезреть его шею. Тот тоже немного сменил позу: он опёрся о чужую голову подбородком, одну руку пустил в тёмные волосы, а другую — положил на его спину. Пит прислонился головой к его груди и теперь лицезрел разве что больничное платье, ткань которого поднималась и опускалась вместе с равномерными движениями живота Патрика, а чуть ниже покоилась на его бёдрах, скрывая то, что Пит сильнее всего хотел увидеть. Он вытянул палец и провёл им по краю платья, как бы утешая себя, что не может пойти дальше. За неделю он истосковался не только по поцелуям, но и по сексу. Но, в отличие от первой, вторую потерю они могли восполнить только оказавшись дома. — Надеюсь, вы никого не убили, — задумчиво произнёс Патрик. Должно быть, он тоже думал о том, чтобы поскорее попасть домой вместе с Питом и показать ему, как сильно он соскучился. — Нет. — Это хорошо. Домой хочу, — капризно посетовал Стамп, чем только подтвердил предположения возлюбленного. — Мы ещё должны дать показания полиции, так что домой мы нескоро попадём. Патрик глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Помимо всего прочего, он страшно устал, потому не отказался бы прилечь вместе с Питом на их большую тёплую кровать и отдаться на ней сну. А потом он мог бы отдаться Питу. От этого он бы тоже не отказался. — Ты не встречался с Джо? — спросил Патрик, вспомнив то, что ни в коем случае не хотел вспоминать. — Нет. Энди тоже не знает, где он. Наверное, уже даёт показания. — Мы должны поддержать его, Пит. Ему сейчас очень тяжело. — Я знаю, — он поднял руки и обнял Стампа, ещё ближе «подъехав» к нему на стуле. — Но я счастлив, что ты жив. Патрик снова вздохнул и провёл рукой по волосам на его затылке, остановившись на шее. Короткие волосы кольнули кожу, но это вызвало скорее положительные эмоции, нежели отрицательные. — Пит, — позвал он, заставив мужчину поднять голову и устремить зеленовато-карие глаза на собеседника. Немного помедлив, Патрик спросил: — Помнишь, пару месяцев назад ты говорил, что являешься влиятельнейшим человеком города только благодаря мне? — Да, помню, конечно, — чуть нахмурившись, ответил Вентц. Что бы там ни было, упоминания бизнеса всё ещё отзывались отягощающей горечью сожаления на языке и в глубине души. — Что ты имел в виду? Мы ведь начали встречаться уже после того, как ты открыл бизнес. — Я открыл этот бизнес на спор, Патрик, — он улыбнулся, вспоминая ту старую историю. «Если ты откроешь и будешь вести бизнес в течение года, я самолично найду тебе парня под твой вкус, папочка. А пока научись хотя бы его обеспечивать», — сказал в тот вечер Брендон Ури. Регулярно анализируя ситуацию с того дня, Пит так и не смог однозначно решить для себя, подал ли Брендон ему долгожданную идею через условия спора, или же просто поставил на кон что-то настолько необходимое, что Вентц на целый год зарядился мотивацией этот спор выиграть. Патрик тоже заулыбался. Старые истории, байки, которым никто вовремя не придал должного значения, теперь открылись ему с новой стороны. Оказалось, что ситуации, казавшиеся крупицами, являлись важнейшими частями их жизней, бриллиантами в куче настоящего песка. И почему он не задал этот вопрос Питу раньше? — И я бы уже давно закрыл его, если бы не ты и твоя поддержка, — добавил Вентц, чем заставил возлюбленного улыбаться ещё лучезарнее. Глядя на него, мужчина даже забыл о том, что Патрик до сих пор не знает о банкротстве. Но так не хотелось расстраивать его, заставлять переставать улыбаться… Пит снова опёрся макушкой на его грудь, скрывая блеск слёзной пелены в глазах. Слабак. Не может сказать правду, поддерживая зрительный контакт. Не может наблюдать, как меняется выражение лица возлюбленного от счастливого к расстроенному. Не может. Когда нежная рука снова коснулась шеи, он прикрыл глаза. Хоть бы не дрогнул голос. Хоть бы злосчастная капля не упала на подол бледно-синего больничного платья. Глубоко вздохнув, Вентц произнёс: — Мой бизнес обанкротился. Заботливые пальцы на мгновение остановились на линии волос, но после — как ни в чём не бывало продолжили плавные движения, будто стараясь утешить. Руки Патрика совершенно не замёрзли, а сердце не стало биться чаще. Пит отчаянно пытался понять, какие эмоции он испытывал, опираясь только на ту кратковременную заминку в поглаживаниях, допущенную Стампом. Наконец, совершенно без сожалений в голосе, он сказал: — Мне очень жаль, Пит. Вентц снова поднял голову и посмотрел на Патрика. Тот выглядел совершенно неэмоциональным — не улыбался, не грустил, не злился. Только сверкающие глаза выдавали в нём искреннее счастье, и именно по этому Пит понял, что возлюбленный лгал. — Правда? — спросил он, подняв брови. Стамп помотал головой и опустил глаза. — Мы можем оба работать на нормальных работах и при этом иметь достаточно средств к существованию и проводить больше времени вместе. Ты уделял бизнесу время с семи утра до девяти вечера, Пит. А часто у тебя вообще выходные были? — он снова поднял глаза на собеседника и нахмурил брови. — Раз в месяц? Пит мягко улыбнулся ему и поцеловал — нежно, медленно, совершенно не напирая и лишь мягко двигая губами и получая такие же мягкие ответы. Отстранившись, он взглянул на человека, которому в ближайшее время собирался сделать предложение, будто стараясь найти в чертах его лица поводы сомневаться в своём решении. Патрик совершенно не изменился: тонкий нос, припухлые губы, влажные от поцелуя, большие голубые глаза, влюблённо смотрящие на Пита сквозь длинные ресницы. Точно такой же, каким был две недели назад, год назад, двадцать лет назад… Такой же не вызывающий сомнений, любимый. Настоящий. Пит снова глубоко вздохнул и резко встал. В простреленных ногах вспыхнула боль, несколько исказившая его лицо. М-да, на одно колено вставать будет явно неудобно. Но, впрочем, кого это волнует?.. Стараясь не делать лишних шагов, мужчина боком наклонился к тумбочке возле кровати и достал оттуда бархатную коробочку, после чего, умудрившись найти свободное место между стулом и тумбочкой, с хриплым выдохом, подобно старому деду, опустился на одно колено. Больничное платье немного задралось, а дырки от пуль снова напомнили о себе. Может, всё-таки стоило повременить? Патрик, предвкушая дальнейшие действия и слова Пита, прикрыл рот руками, почти визжа от счастья и удивления. Нет, откладывать это однозначно не стоило. Крышка бархатной коробочки отогнулась назад, поддавшись сильным рукам Вентца и открыв обзору голубых глаз шикарное кольцо, бережно воткнутое в белую подушечку. Из помещения словно разом выкачал весь воздух, но даже несмотря на это Патрик не убрал руки от лица. Частые короткие вдохи и выдохи эхом отражались от ладоней, генерируя странный звук, напоминающий дыхание самого Дарт Вейдера. Пит улыбался. — Патрик Мартин Вон Стамп, — торжественно обратился он, наблюдая за реакцией возлюбленного, — я люблю тебя и хочу провести с тобой всю оставшуюся жизнь. Позволишь ли ты мне исполнить моё желание?.. Станешь моим мужем? Патрик утёр слёзы, скопившиеся в уголках глаз, и шумно шмыгнул носом, не сразу придя к мысли, что должен дать ответ. Додумавшись же до этого, он засмеялся, откинув назад сначала голову, а потом вовсе упав телом на постель. Больничная койка опасно пошатнулась под ним, но на это Стамп, казалось, не обратил совершенно никакого внимания. Он снова засмеялся и вытер слёзы, после чего положил влажные руки на живот. Пит всё ещё стоял на одном колене, уже потеряв всякую уверенность в согласии возлюбленного, изнывая от боли в лодыжке и бедре и гадая, чем был вызван подобный припадок смеха с его стороны. — Ляг рядом, — попросил Патрик, мечтательно смотря в потолок. Пытаясь лишний раз не травмировать повреждения, Вентц отложил коробочку, предварительно закрыв её, и покорно лёг рядом с ним, тоже свесив ноги с койки. Повозившись, он принял позу, в которой чувствовал себя относительно комфортно, и повернул голову к Патрику. Тот полностью игнорировал его присутствие, всё ещё прожигая мифическую точку на белом потолке сквозь мокрые ресницы. — Ты думаешь? — нахмурившись, спросил Пит, тыльной стороной ладони пощекотав локоть возлюбленного. Стамп отрицательно покачал головой. — Я уже знаю, что отвечу. И с самого начала знал. Он медленно повернулся на бок, закинув ноги на койку, и положил голову на грудь будущего мужа, обняв его одной рукой, а другую зажав где-то между их телами. «Будущий муж» внимательно наблюдал за его действиями, а когда таковые закончились, поспешил обнять Патрика в ответ. Влага с ресниц оказалась на бледно-синем больничном платье, холодом коснувшись тела Пита сквозь неплотную ткань. Стамп ещё раз шмыгнул носом. — Я тоже люблю тебя, Пит, — наконец, сказал он. — И тоже хочу провести с тобой всю оставшуюся жизнь. Я согласен стать твоим мужем. На мгновение Вентц прижал его к себе чуть сильнее, но потом осёкся и ослабил хватку. Нет уж. Если Патрик поиграл с ним, то и он поиграет с Патриком. Совершенно не демонстрируя в голосе эмоций, переполняющих душу, Пит равнодушно проговорил: — Кольцо хоть надень… Ладно, возможно, это вышло чуть менее равнодушно, чем он планировал.